Ядринцев Николай Михайлович
Письма сибиряка из Европы

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    В горах и долинах Швейцарии.

   

ПИСЬМА СИБИРЯКА ИЗЪ ЕВРОПЫ.

ВЪ ГОРАХЪ И ДОЛИНАХЪ ШВЕЙЦАРІИ.

   Точно по волшебству, съ береговъ женевскаго озера я перенесся на сѣверъ Швейцаріи въ Бернскія Альпы, въ Интерлакенъ, въ долины Грюнденвальда и Лаутербруннена, проѣхавъ часть живописнаго Тунскаго озера.
   Изъ окна отеля въ Интерлакенѣ я смотрѣлъ на величественную Юнгфрау, которая была необыкновенно хороша, выглядывая изъ-за синихъ горъ и темнаго лѣса, спускавшагося съ сосѣднихъ горъ; ея бѣлоснѣжная шея и голова удивительно сверкали снѣгами, а вечеромъ она рдѣлась и краснѣла, какъ настоящая красавица, отходящая ко сну; утромъ же, при восходѣ солнца, появлялась свѣжая и румяная. Я съ особеннымъ наслажденіемъ и самоѣдской радостью (другаго сравненія не нахожу) смотрѣлъ на бѣлыя снѣжныя вершины, опушенныя роднымъ и столь знакомымъ снѣгомъ, въ лихъ благодатно-незнакомыхъ мѣстахъ юга.
   Изъ Интерлакена я ѣздилъ по прекрасной долинѣ въ удобномъ экипажѣ въ ледники Грюнденвальда, гдѣ изъ хорошенькаго отеля намъ предложили проѣхаться верхомъ на нижній Грюнденвальдскій глетчеръ съ огромной мореной; мы ходили здѣсь среди ледяныхъ ручьевъ, поднимались на морену, какъ на прогулкѣ, и осматривали альпійскіе котлы и царапины ледника, какъ въ геологическомъ музеѣ. Я думалъ, что мнѣ придется извѣдать здѣсь сильныя ощущенія. Когда-то, поднимаясь на ледникъ въ Сибири, я оставилъ дневники, все цѣнное и чуть не написалъ духовнаго завѣщанія. Здѣсь впереди меня шли
   услужливые горпые проводники, а позади элегантный французъ съ своей невѣстой, одѣтые, какъ одѣваются на столичномъ гуляпьѣ. Они, смѣясь, лазали но леднику, и мы съ шутками заходили въ ледяныя пещеры, гдѣ швейцарка играла на какихъ-то цимбалахъ.
   Но вотъ изъ ледяной долины я также быстро переношусь въ другую долину съ прелестнымъ водопадомъ Шмидрибахъ. А потомъ чрезъ день очутился на Бріенцскомъ озерѣ, чудномъ и прекрасномъ, какъ и женевское; мы плывемъ къ Бріенцу и по пути приближаемся къ живописному водопаду Гіесбаха. Этотъ водопадъ, бьющій съ страшной высоты каскадами, удивительно приспособленъ къ осмотру путешественниковъ, днемъ мы поднимались къ вершинѣ въ большой компаніи но ступенькамъ и галлереямъ, лѣпясь чуть не версту въ гору, и любовались на каждомъ шагу прелестнымъ видомъ. Ночью этотъ водопадъ былъ освѣщенъ бенгальскими огнями. Вы сидите послѣ табльдота въ саду, на скамеечкѣ, съ сигарой въ зубахъ, съ мороженымъ, а предъ вами выступила природная грандіозная декорація въ ночномъ жанрѣ. Сначала все было покрыто мракомъ, слышенъ былъ только могучій ревъ водопада, но вотъ гдѣ-то въ вышинѣ, въ горѣ, зажглись огни, и полились серебряные и фосфорическіе каскады, точно серебро и жемчугъ; эти серебряные свѣтлые потоки охватываютъ весь водопадъ на страшной высотѣ. Вотъ они меркнутъ, по сверху въ этотъ серебряный дождь обрушился новый красный потокъ, какъ кровь онъ окрасилъ остальныя воды, и вдругъ онѣ превратились въ потоки краснаго огня, въ лаву, льющуюся изъ всѣхъ расщелинъ. Вы стоите точно у извергающагося Везувія, а каскадъ мѣняетъ да мѣняетъ свои волшебные цвѣта, пока не потухнетъ, оставивъ въ загадочномъ изумленіи зрителей. Швейцарцы дивно умѣютъ пользоваться всѣми выгодами и эффектами своей природы.
   Здѣсь все подготовлено для путешественника -- и желѣзная дорога къ Риги, и восхожденіе на Монбланъ. По желанію путешественника, ему открывается весь міръ съ его тайнами на недосягаемыхъ высотахъ. Онъ можетъ изучать его до мельчайшихъ подробностей и, проходя труднѣйшую и загроможденную препятствіями страну, испытываетъ только величайшее наслажденіе, ѣдешь среди дикой, повидимому, природы, среди горъ и пропастей, вдали сверкаютъ снѣга, груды скалъ загромождаютъ путь, клокочущія рѣки несутся, а вы не замѣчаете и не ощущаете никакихъ трудностей, здѣсь васъ мчатъ по какому-то горному карнизу въ вагонѣ, тамъ переносятъ на пароходѣ, въ третьемъ мѣстѣ поднимаютъ въ горномъ вагонѣ на цѣпяхъ вертикально на высоту, ведутъ по вырубленнымъ ступенькамъ къ леднику, скатываютъ на креслахъ, вздымаютъ на высоты по волшебству и также легко спускаютъ, чтобы изучать и любоваться окружающимъ. На каждомъ шагу хижины, на каждомъ шагу люди. Вы отправились по крутой горной дорогѣ въ экипажѣ; ѣдете горной долиной, думая, что удаляетесь въ глушь, а за вами бѣгутъ по дорогѣ швейцарскія дѣти съ букетиками, съ плодами, пастухъ для васъ играетъ на обрывѣ въ альпійскій рожокъ и показываетъ резонансъ; на бурной рѣчкѣ и водопадѣ вы встрѣчаете лавочку и мирно вяжущую кружева швейцарку. Утомленные, поднявшись на высоты, вы встрѣчаете гостепріимную хижину горныхъ жителей, молочную и сыроварню. На горныхъ вершинахъ васъ ждетъ отель съ мягкой постелью и всѣмъ готовымъ, чтобы дать вамъ возможность завтра любоваться на утренній восходъ солнца. Въ пещерахъ ледника для васъ всё освѣщено лампами, а водопады къ вечеру горятъ иллюминаціей.
   Это присутствіе на каждомъ шагу людей и того, что носитъ непереведенное еще на русскій языкъ названіе "культуры", составляетъ новизну для насъ и предметъ удивленія. Я испыталъ уже вѣянія этой культуры въ Германіи. Съ первыхъ шаговъ заграницей проносясь чрезъ эти "чужія земли", вы поражаетесь этой удивительной, изощренной до мелочности работой, воздѣланной и взлелѣянной съ нѣмецкимъ терпѣніемъ и аккуратностью землею. Каждый шагъ, каждая пядь не ле житъ въ пустѣ, но орошены, засѣяны, утилизированы, повсюду аллеи, искусственные лѣса, живыя изгороди, пруды, канавы, превосходныя шоссе, нѣтъ утопающихъ и давящихъ васъ однообразіемъ пустынь, этой голи, этихъ рытвинъ и овраговъ, родныхъ буераковъ, лѣсовъ съ валежникомъ, болотъ съ стаями первобытной дичи, съ изумленно смотрящимъ на васъ куликомъ и простодушной тетерей на березѣ. Когда-то была въ этомъ наша поэзія. "То ли дѣло наша ширь матушка, нашъ просторъ",-- говорили мы. Но когда увидѣли, что за этимъ просторомъ и за фактомъ "владѣнія", хотя и самаго наиправеднѣйшаго, у насъ ничегохоньки нѣтъ, сердце начинаетъ замирать. Чувствуешь, что въ нашей шири чего-то не достаетъ. А какъ вспомнишь паши распутицы, вспомнишь, какъ эта природа давитъ человѣка у насъ, сообразишь, съ какими средствами онъ идетъ войной на нее, и какъ взамѣнъ культуры и насажденія мы пока выжигаемъ лѣса и "пускаемъ палы" {Пускать палы -- обычай выжигать луга и поля каждою весною,-- пріемъ, употребляемый въ нашихъ восточныхъ губерніяхъ; послѣ этихъ пожаровъ трава родится лучше, но огонь иногда причиняетъ страшныя опустошенія въ лѣсахъ.}, какъ мучимся пока съ комаромъ, какой первобытный способъ примѣняемъ въ земледѣліи, какъ мы сегодня запахиваемся, а завтра плачемся, что выпахались {Запахаться посибирски значитъ посѣять столько, сколько не сожнешь, работниковъ не хватаетъ; выпахаться значитъ истощить почву безъ удобренія, это -- причина многихъ переселеній.}, то даже страхъ возьметъ за будущее. Здѣсь наоборотъ, упорство, энергія и умѣнье преодолѣть препятствія, покорить природу. Здѣсь точно нѣтъ фразы: "ничего не подѣлаешь"; нѣмецъ ее уничтожилъ и вывелъ какъ таракана.
   Я сынъ дѣвственной и могучей страны, мои симпатіи были всегда на сторонѣ ея дикой внушительной природы, но здѣсь я былъ наведенъ на новыя мысли. Природа дѣвственная, первобытная, мощная -- хороша, поэтична, но вѣдь опадаетъ своеобразную поэзію, на минуту она поражаетъ, поднимаетъ духъ, даетъ порывъ фантазіи, но долго любоваться ею невозможно, мысль и фантазія обрывается, и духомъ овладѣваетъ какое-то тоскливое уныніе, чувство одиночества, вѣяніе смерти; массивность, угловатость первобытной природы не удовлетворяетъ болѣе; глазъ поневолѣ ищетъ изящныхъ линій, гармоніи, словомъ является потребность искусства. Дикій, причудливый камень никогда незамѣнитъ камня одухотвореннаго. Во всей красѣ, онъ является только въ узорахъ миланскаго собора, въ флорентійской мозаикѣ, въ статуяхъ Микель-Анджело. Только тогда онъ дышетъ жизнью, человѣческой идеей и высшей божественной красотой. Нужно, чтобы среди дикой скалы было дополненіе, какъ на картинѣ безбрежнаго моря необходима чайка, нужно, чтобы лѣсъ оживила хижина; вамъ пріятнѣе видѣть дикую лозу, когда она увѣнчиваетъ голову молодаго фавна, а изъ-подъ кущъ зелени выдвинулся бѣлый торсъ Венеры; кущи цвѣтовъ изящнѣе надъ мраморной урной, прудъ и бассейнъ величественѣе и прекраснѣе, когда фонтанъ среди мраморныхъ дельфиновъ бросаетъ гордую струю въ небо. Все это создало искусство Европы. Видимо, оно явилось потребностью, а не капризомъ человѣческаго ума. И дѣйствительно, когда мы всмотримся въ начало культурной исторіи, мы увидимъ, какъ древній египтянинъ, индусъ, персъ ваяетъ свои статуи, обелиски, пирамиды, китаецъ громоздитъ свою пагоду, создаетъ чудовищныхъ идоловъ и даже пишетъ трактаты о благотворности для человѣка садовъ. И у древнихъ, и у первобытныхъ народовъ была потребность искусства, необходимость культуры, прогресса; мы только не хотѣли замѣтить ее или ставили въ низшій рангъ, но да не упрекнутъ меня въ однѣхъ эстетическихъ наклонностяхъ: за этой красотою и искусствомъ скрывается и нѣчто большее. Цивилизація влечетъ васъ не одною красотою; намъ, бѣднымъ, нерѣдко настоящимъ образомъ и нолюбоваться-то не удается вдоволь этими художественными произведеніями. Нѣтъ, въ этой цивилизаціи намъ дорого и другое: это -- знаніе, это -- масса накопленнаго опыта, умѣнье трудиться съ терпѣніемъ и создавать свое богатство, свой комфортъ, свое величіе. Здѣсь Европа стоитъ въ настоящую минуту на недосягаемой высотѣ, и передъ ея культурой, предъ ея промышленностью, городами, предъ ея изощренною роскошью, невозможно не преклониться, особенно, если вы всмотритесь въ тайну каждаго производства. Тысячи, милліоны рукъ ткутъ какую-то ткань, а потомъ нитки этой ткани, затканныя золотомъ, сплетаются въ роскошную мантію, которая ложится чудными складками надъ прекраснымъ балдахиномъ; тысячи людей работаютъ надъ зданіями, дорогами, туннелями, прорѣзавшими Альпы, С. Готардъ, Липепины, и вы не можете не остановиться предъ этой чудовищной работой съ изумленіемъ. Нѣтъ, не одной природой приходилось любоваться здѣсь. Вотъ причина моей восторженности, въ которой винюсь я. Среди той же грандіозной природы я видѣлъ торжество человѣческаго духа, преоборающаго препятствія. Потомокъ Вильгельма Теля съумѣлъ изъ этихъ скалъ создать фундаментъ для своихъ жилищъ. Гдѣ былъ голый камень, онъ насадилъ виноградники, гдѣ были горные хищные орлы и по скаламъ рыскали хищные звѣри, пасутся нынѣ тихія покорныя стада, гремя швейцарскими мелодическими колокольчиками. Старые замки, гдѣ рыскалъ грозный Геснеръ, превратились въ капеллы или пріюты для путешественниковъ. Грозный Шильонъ обращенъ въ увеселительное мѣсто прогулокъ. Вонъ онъ сверкаетъ на свѣтлыхъ водахъ въ густой зелени, и нѣтъ въ немъ прежняго страха и ужаса. Гдѣ раздавался стопъ несчастнаго Боливара, гдѣ стояло семь колоннъ въ сыромъ казематѣ, тамъ раздается теперь смѣхъ и говоръ. Европейская красавица проходитъ по темнымъ подземельямъ, какъ въ сказочной легендѣ, и выходитъ веселая и радостная на башню, откуда когда-то бросали людей; она не видитъ болѣе темныхъ призраковъ, перерѣзанныхъ ножами, подобно герцогинѣ Савойской, она любуется съ высотъ этой башни, безмятежная, на свѣтлое и прекрасное озеро, залитое лучами яркаго солнца. А это озеро еще восхитительнѣе сверкаетъ подъ лучами швейцарской свободы. Никогда болѣе не раздастся здѣсь человѣческій стонъ, но тихая кроткая слеза изъ добрыхъ прекрасныхъ глазъ падетъ на могилѣ несчастнаго человѣка, испытавшаго здѣсь невинныя страданія.
   Я вижу страшныя скалы и горы, но здѣсь человѣческая жизнь и человѣческій геній, какъ на зло, сдѣлалъ наиболѣе завоеваній. Онъ нашолъ въ этихъ горахъ какъ будто болѣе простора, чѣмъ на своихъ горемъ и борьбою запечатлѣнныхъ долинахъ: подобно альпійской розѣ близь снѣговъ и ледяныхъ ручьевъ раскинула свои лепестки швейцарская свобода. Швейцарскій народъ показалъ, не смотря на негостепріимную природу, дикіе утесы и скалы, пропасти и лѣса, что можетъ сдѣлать человѣкъ. "Дайте мнѣ пустыню, голую скалу со свободой, -- говорилъ Гверацци,-- и я создамъ вамъ рай". "Дайте мнѣ клочекъ земли, террасу на склонѣ горъ, полосу у подножья неприступныхъ вершинъ, и я создамъ на нихъ цвѣтущее государство!" -- сказалъ и сдѣлалъ швейцарскій народъ.
   Чувствомъ бодрости, вѣры, ободренія вѣяла кругомъ трудовая жизнь человѣчества вмѣсто подавляющаго, безнадежнаго спокойствія... И я невольно чувствовалъ обновленныя силы и находилъ здѣсь не остывшую старую вѣру въ человѣка и человѣчество.
   Излишняя восторженность!-- говоришь ты. мой другъ, давно насмотрѣвшійся на европейскую жизнь и даже ототкрывшій ея многія язвы. Можетъ быть, ты правъ, но чѣмъ же я виноватъ, что эта жизнь, этотъ рядъ новыхъ впечатлѣній заставилъ меня какъ дикаря болѣе живо чувствовать, чѣмъ вы, приглядѣвшіеся къ этимъ явленіямъ. Чѣмъ я виноватъ, что эта природа и жизнь всколыхнули во мнѣ старые вопросы жизни, къ которымъ вы относитесь разсудочно и сдержанно. Во мнѣ яркія картины иной жизни вызвали не слѣпое поклоненіе вашимъ отелямъ, улицамъ, которыя какъ ни хороши, а, все-таки, для меня тѣсны. Нѣтъ, цѣлая масса другихъ вопросовъ нахлынула во мнѣ. Я увидѣлъ тотъ пробивающійся свѣтъ для человѣчества, ту искру надежды, которая сквозила въ узкое отверстіе скуднымъ лучомъ цѣлые вѣка въ мрачныхъ темницахъ Шильона, пока не засверкало яркое солнце. Во мнѣ вспыхнула въ минуту та священная вѣра, та радость грядущаго разсвѣта, которая такъ лелѣялась нами въ юности и охладѣвала съ годами. Вотъ откуда моя восторженность, мой другъ. Ты, житель большихъ городовъ, ты "большой господинъ",-- какъ говорилъ мой киргизъ,-- ты живешь умомъ, а я -- сердцемъ. Смѣйся надо мною!
   Но погоди, ты самъ развѣ не быль идеалистомъ и развѣ ты не величайшій идеалистъ доселѣ, какъ русскій человѣкъ, думающій, что тебѣ достанутся всѣ блага жизни дешевле, чѣмъ на западѣ. "Не восторгайтесь, Европа еще не достигла своего идеала, а передъ нимъ ея культура ничто, пустяки",-- говоришь ты. Но, говоря это, развѣ ты не такой же мечтатель, какъ и я? Можетъ быть, идеалъ грядущаго построится тамъ, гдѣ менѣе всего было старой исторической почвы, создавшей, кромѣ культуры, и многія насыпи, и дюны, которыя трудно преодолѣть новой жизни. Ты вѣруешь, что Россія страна молодая передъ Европой, поэтому, можетъ быть, даже ближе къ этому чистому идеалу будущаго, чѣмъ Европа, не смотря на свою культуру.
   Мнѣ извѣстна хорошо эта теорія, на которой зиждутся лучшія русскія вѣрованія, и я тѣмъ охотнѣе бы раздѣлялъ ее, что, въ примѣненіи къ нашему новому краю, она еще болѣе подкупаетъ. Вѣдь, если ужъ гдѣ есть менѣе препонъ къ примѣненію лучшаго и новаго, такъ гдѣ же какъ не тамъ, гдѣ гражданская жизнь еще начинается и гдѣ даже нѣтъ тѣхъ историческихъ узловъ, которые успѣли уже завязаться въ вашей метрополіи. Въ этомъ случаѣ колонія еще болѣе даетъ задатковъ, здѣсь еще болѣе паритъ мысль, еще свѣтлѣе надежды. И я охотно и свѣтло смотрю въ это будущее. Я готовъ раздѣлять эту вѣру. Я готовъ даже согласиться съ мнѣніемъ, что въ Европѣ по достиженіи ея культуры что-то застыло, успокоилось, въ ней нѣтъ того страстнаго порыва къ идеалу, который свойственъ новымъ племенамъ, новымъ народамъ, только что выступающимъ на арену исторіи.
   Одно останавливаетъ меня. Вѣдь, какъ бы то ни было, не забудь, что мы мечтатели; эта вѣра, этотъ идеалъ есть еще нѣчто загадочное, а мнѣ нужна настоящая жизнь и дѣйствительность. Можетъ быть, какъ сибирякъ я менѣе идеалистъ. Меня не удовлетворяетъ одна вѣра и надежда на будущее, меня удовлетворитъ лишь осуществленіе этого идеала въ жизни. Мнѣ хочется не вѣры, а труда, я жажду работы надъ своей жизнью, живаго творчества, а не одной мечты. Вотъ чѣмъ обусловливаются мои симпатіи къ культурѣ, какъ къ дѣйствительному завоеванію жизни. Я могу завидовать этому блеску и красотѣ, потому что самъ хочу ихъ и хочу нетерпѣливо.
   Я чувствовалъ теперь, что мы дѣйствительно жаждемъ свѣта, все равно съ запада или американскаго востока, гдѣ также насаждается культура, гдѣ также человѣчество стремится къ идеалу. Одно тревожитъ меня и заставляетъ задумываться. Вѣдь эта культура была создана вѣками усилій, борьбы. Насъ раздѣляетъ съ этой Европой чуть не цѣлая человѣческая исторія. Здѣсь цвѣтущій міръ, а у насъ еще пустыня, и намъ предстоитъ огромная работа. Чѣмъ-то она будетъ куплена? Неужели въ нашихъ цвѣтущихъ долинахъ, среди роскошныхъ пустынныхъ горъ, которыя я видѣлъ, суждено пролиться тому же морю человѣческихъ страданій, неужели и здѣсь будетъ суждено возникнуть кровавой драмѣ? Неужели не минетъ и насъ та же горькая чаша?...
   Отвѣтишь ли мнѣ, новый міръ, отвѣтишь ли на это мнѣ, счастливая страна? На твоемъ чудномъ озерѣ черпали вдохновеніе мыслители и поэты. Здѣсь подъ темными сводами старой темницы, на одной изъ семи колоннъ Байронъ начерталъ свое имя, вдохновенно создалъ образъ прошлаго и приковалъ человѣческое сердце къ страданіямъ человѣка, здѣсь зрѣлъ геній фернейскаго философа и звучала полная то міровой ироніи, то громоваго негодованія рѣчь его, здѣсь на берегу этого озера сентиментальный Руссо грезилъ о счастіи человѣчества и предъ нимъ рисовалась его идиллія. Вотъ замокъ близь Кларана, гдѣ проводилъ досуги Гамбетта. Въ этой Швейцаріи несомнѣнно виталъ человѣческій геній. Здѣсь встрѣчало отзывъ всякое человѣческое несчастіе, здѣсь думали величайшіе люди вѣка надъ судьбою человѣческаго рода, здѣсь открывалось всеобъемлющее европейское сердце и проповѣдивалось братство людей.
   И мой духъ невольно замеръ предъ неразрѣшимой загадкой будущаго. Я думалъ о тебѣ, моя далекая таинственная страна, моя страна-ребенокъ. Можетъ быть, и ты когда нибудь прикуешь вниманіе этого цивилизованнаго міра. Можетъ быть, у мыслителя и философа ты возбудишь новыя мысли. Можетъ быть, въ всеобъемлющемъ сердцѣ генія встрѣтимъ участіе и жалость и мы съ тобою!...

Н. Я--цовъ.

"Восточное Обозрѣніе", No 48, 1885

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru