"Сосен перезвон", "Братские песни", "Лесные были", -- три тоненькие книжки стихов, -- вот пока и все "поэтическое проявление" Николая Клюева.
Николай Клюев -- поэт "из народа", пришедший в нашу сложную "культуру" из далеких архангельских и олонецких лесов. "Культура" часто обезличивает; и вот почему так, сравнительно, много у Н. Клюева стихотворений, принадлежащих не ему, а какому-то общему безликому поэту наших дней.
Бледна, со взором, полным боли, С овалом вдумчивым чела, --
ведь в этих строках все не свое, чужое, наносное, ведь здесь нет ни малой частицы души Николая Клюева, ведь все это только подделка под шаблон, "общее место" поэзии. И таких общих поэтических мест не мало в стихах Н. Клюева. Даже природу перестает видеть и слышать верный ее сын, когда начинает смотреть на нее из столичных поэтических салонов и кружков. Прислушайтесь к бледным и беспомощно-банальным строкам:
Холодное, как смерть, равниной бездыханной Болото мертвое раскинулось кругом, Пугая робкий взор безбрежностью туманной, Зловещее в своем молчаньи ледяном...
Какое бессилие! Бездыханная равнина, мертвое болото, ледяное молчание, туманная безбрежность -- ведь это шаблон, ведь все эти резиновые штампы давно истерты, давно продаются оптом и в розницу в любом магазине резиновых изделий! И каким образом мог обмолвиться этими чужими словами тот самый поэт, который, как немногие видит и слышит "сосен перезвон" в храме природы! Или вот еще строки, которые мог бы написать любой современный поэт из "модерна":
Потянет к загадке, к туманной мечте, Вздохнуть, улыбнуться украдкой -- Задумчиво-нежной небес высоте И ивам, лепечущим сладко...
И таких стихов у Н. Клюева сравнительно не мало; но это только -- его дань технической выучке, "культуре"... Когда он говорит:
Вспомню вечер безмятежный, В бликах радужных балкон, --
то ему, быть может, кажется, что куда как хороши эти "блики"! Но это, повторяю, только дань его "культурному" слову; и едва он уходит прочь от столичных кружков к природе, как сразу находит яркие слова, подлинно поэтические образы. Тут уже не беспомощные "блики", тут --
У плотины, где мшистые сваи, Нижет скатную зернь солнцепек;
не "радужные блики" видит поэт на "балконе", нет, теперь он --
Бредет зареющей опушкой, На сучьях пляшет солнцепек; Вон над прижухлою избушкой Соловый хохлится дымок...
Восточная мудрость гласит: "не надо пить всей чаши, чтобы отличить пресную воду от соленой -- довольно и капли". Так по одному слову можно узнать поэта -- и простить ему все его "туманные мечты", "бездыханные равнины" и все пресные общие места за одни эти строки, полные поэтических образов.
И к счастью Н. Клюева -- эта подлинная поэзия составляет его сущность, его душу; увидев, почувствовав ее -- навсегда забываешь все "чужие" его стихи, все резиновые штампы и общие места; начинаешь ценить и любить только подлинно его стихотворения, -- а их, к счастью, тоже не мало в небольшом собрании его стихов.
Целая книжка стихов его посвящена перепевам на религиозные, полу-"сектантские" темы ("Братские песни"). Но не в этом сила его. Храм его -- лес, и здесь, воистину, ему
В златотканные дни Сентября -- Мнится папертью бора опушка; Сосны молятся, ладан куря...
И в храме этом не звон колоколов, а "сосен перезвон" слышит и любит он -- Адам, изгнанный из рая и обретший свой храм на земном лоне:
Блаженной родины лишен, И человеком ставший ныне, Люблю я сосен перезвон В лесной блуждающий пустыне.
Здесь он становится зорок, смел, силен; слова его становятся яркими, образы -- четкими, насыщенными; он заставляет видеть и нас, как "у сосен сторожки вершины, пахуч и бур стволов янтарь", как "по оврагам бродит ночи тень, и слезятся жалостно и слепо огоньки прибрежных деревень", -- он заставляет слышать и нас "лесных ключей и сосен звон". Здесь -- подлинный его "религиозный экстаз", и какими бледными после этого являются его песни на узко-"религиозные" темы, где мы то и дело снова встречаем мертвые слова о том, как "душа, возликовав, в бесконечность заглянула"... Он находит живые слова, лишь только входит в подлинный свой храм, где "мнится папертью бора опушка", и где "сосны молятся, ладан куря"... Вот одно из лучших его стихотворений:
Набух, оттаял лед на речке, Стал пегим, ржаво-золотым, В кустах затеплилися свечки, И засинел кадильный дым.
Березки -- бледные белички, Потупясь, выстроились в ряд. Я голоску веснянки-птички, Как материнской ласке, рад.
Природы радостный причастник, На облака молюся я; На мне иноческий подрясник И монастырская скуфья.
Обету строгому не верен, Ушел я в поле, к лознякам, Чтоб поглядеть, как мир безмерен, Как луч скользит по облакам,
Как пробудившиеся речки Бурлят на талых валунах, И невидимка теплит свечки В нагих, дымящихся кустах.
"Природы радостный причастник" -- вот где подлинный поэт Николай Клюев, вот место его среди других современных поэтов...
Есть еще одна область, в которой Н. Клюев является несомненным "мастером"; это -- "народные песни", которыми заполнена его последняя книжка стихов "Лесные были". Девичья, Полюбовная, Свадебная, Бабья, Лесная, Досюльная, Острожная, Кабацкая, Посадская -- целый ряд этих народных песен обрисовывает новую сторону таланта этого поэта, сторону, тесно связанную с основной "стихией" его творчества. Природы радостный причастник не может не быть радостным выразителем души народной, ибо душа народная -- та же "природа" в ином ее проявлении. Радостная вера в народ, вера в жизнь и вера в будущее -- глубочайшее ощущение этого подлинно народного поэта.
Мы -- жнецы вселенской нивы, Вечеров уборки ждем... И хоть смерть косой тлетворной Нам грозит из лет седых: Он придет нерукотворный, Век колосьев золотых.
Этим стихотворением открывается "Сосен перезвон". Гибель не страшна тому, кто так любит мир и жизнь; и недаром заключительные стихи той же книжки говорят о победе, несмотря на гибель, о торжестве и радости обреченного:
В час зловещий, в час могильный,
Об одном тебя молю:
Не смотри с тоской бессильной
На восходную зарю.
Но, верна словам завета,
Слезы робости утри,
И на проблески рассвета
Торжествующе смотри.
Не забудь за далью мрачной,
Средь волнующих забот,
Что взошел я новобрачно
По заре на эшафот;
Что, осилив злое горе,
Ложью жизни не дыша,
В заревое пала море
Огнекрылая душа.
Вечную победу жизни, сквозь смерть и поражения, легче других может чувствовать поэт, который в природе видит нерукотворный храм и радостно приобщается к жизни в этом храме. Так приобщается к жизни подлинный "народный поэт", "природы радостный причастник" Николай Клюев.
Цит. по:
Иванов-Разумник. Поэты "десятых годов" // Иванов-Разумник. Творчество и критика. -- Пб., 1922. -- С. 196-200.