Иванов Иван Иванович
Философия без фактов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Философія безъ фактовъ*).

*) Русская Мысль, кн. II.

IV.

   Ни одинъ вопросъ политики не могъ казаться греческимъ философамъ болѣе доступнымъ, чѣмъ вопросъ о политическихъ формахъ. Эллинскій міръ представилъ невѣроятное количество примѣровъ всевозможныхъ общественныхъ устройствъ. Новые историки думаютъ, что эллинамъ неизвѣстна была форма представительства. Это не совсѣмъ вѣрно. Теоретически она ясна была Периклу и ея практическому осуществленію помѣшаю лишь исконное стремленіе эллиновъ къ образованію массы отдѣльныхъ, независимыхъ политическихъ единицъ. И при всемъ этомъ въ европейской Греціи встрѣчаются представительныя собранія, вродѣ знаменитаго Амфиктіонова судилища. Основы конституціонной монархіи осуществлены были въ Спартѣ. Тамъ ежемѣсячно цари клались соблюдать законы государства, а эфоры, отъ лица общества, обѣщали сохранять нрава государя, пока онъ останется вѣренъ своей клятвѣ. Слѣдовательно, и новѣйшая политика внесла мало новаго въ теорію государства сравнительно съ античною практикой. За то въ эллинскомъ мірѣ большинство политическихъ формъ являются въ такомъ прозрачномъ, стройномъ видѣ, что описаніе любой изъ нихъ можно принять за идеалъ данной формы. Смѣна этихъ формъ идетъ также наиболѣе простымъ путемъ. Многіе вопросы, возмущающіе потокъ современной жизни, очень долго остаются неизвѣстными античному обществу. Наприм., экономическій вопросъ съ самаго начала въ высшей степени просто былъ рѣшенъ институтомъ рабства. Поэтому, въ самой бурной исторіи -- аѳинской, въ наиболѣе горячіе моменты ея развитія, мы почти не слышимъ о соціальномъ броженіи. Достаточно было одной экономической реформы Солона, чтобы пресѣчь соціальныя силы навсегда. Съ этихъ поръ аѳинянинъ могъ вполнѣ отдаться политикѣ. И это дѣйствительно былъ политикъ "съ головы до ногъ". Ксенофонты приходить въ изумленіе отъ массы общественныхъ обязанностей, лежавшихъ на аѳинскомъ гражданинѣ. Сократу чуть ли не ежедневно приходится сдерживать пылкихъ юношей, стремящихся раньше времени на политическое поприще. То же явленіе, хотя и въ меньшихъ размѣрахъ, повторялось во всей Элладѣ. Аристотель на каждомъ шагу видѣлъ подтвержденіе своей характеристикѣ человѣка, какъ существа политическаго даже въ тѣсномъ значеніи этого термина. Всякое разсужденіе о политикѣ, какое бы направленіе оно ни принимало, могло имѣть у эллина реальную практическую почву. Ему стоило только обозрѣть въ памяти даже ближайшіе факты эллинской исторіи, и въ умѣ являлась стройная система политической философіи. Окружающая жизнь стремилась въ высшей степени пестрымъ энергическимъ потокомъ. Мысли не требовалось изобрѣтать своихъ новыхъ комбинацій. Ей достаточно было добросовѣстно слѣдить за фактами внѣшней жизни, и выводы приходили сами собой. Платонъ поднялся въ недосягаемую высоту надъ земнымъ міромъ и, все-таки, захотѣлъ говорить объ этомъ мірѣ. Пока онъ говорилъ о мірѣ идей, въ его картинахъ была красота, хотя и обманчивая. Въ его рѣчахъ о мірѣ людей нѣтъ ни красоты, ни той истины, которой мы вправѣ ожидать отъ эллина, говорящаго о политикѣ.
   Платонъ, кромѣ своей идеальной формы, насчитываетъ еще четыре порочныхъ формы. Свою онъ называетъ аристократіей, четыре прочихъ: тидархіей или тимократіей, олигархіей, демократіей и тираніей. Перемѣны формъ, по мнѣнію Платона, зависятъ отъ перемѣнъ въ правящемъ классѣ государства. Такой взглядъ совершенно естественъ у человѣка, видящаго государство исключительно въ лицѣ привилегированныхъ кастъ. Мы видѣли, для Платона производительная часть общества является въ видѣ рабочаго скота. Не мудрено, что такіе граждане не могутъ, въ глазахъ философа, вліять на политическую жизнь. А, между тѣмъ, стоило Платону внимательнѣе припомнить исторію хотя бы только Аѳинъ, онъ не впалъ бы въ фататальное для политика заблужденіе. Всѣ реформы въ Аѳинахъ вызваны были перемѣнами, происходившими постепенно не въ правящихъ, а въ управляемыхъ классахъ. Солонъ ввелъ цензъ и, по мнѣнію большинства изслѣдователей, принялъ даже въ разсчетъ движимую собственность, въ виду развитія торговли и промышленности. Это развитіе создало новую силу -- капиталъ, болѣе могучую, чѣмъ сила предъидущей эпохи -- происхожденіе. Матеріальное развитіе, благодаря географическимъ условіямъ Аѳинъ, шло такъ быстро, что уже Клисѳенъ, менѣе чѣмъ вѣкъ спустя послѣ Солона, долженъ былъ принять въ число гражданъ массу метековъ и даже разбогатѣвшихъ рабовъ. Во время персидскихъ войнъ большинство тріумфовъ досталось на долю аѳинскаго флота. Матросы въ Аѳинахъ набирались изъ бѣднѣйшаго класса населенія, четвертаго. Теперь эти бѣдняки почувствовали свою силу и были допущены, по совѣту Аристида, ко кѣмъ должностямъ наравнѣ съ наиболѣе состоятельными классами. Периклъ это демократическое теченіе довелъ до конца. Мы видимъ, что побужденія къ политическимъ реформамъ основывались на преобразованіи управляемаго слоя Аѳинъ и смыслъ реформъ заключается въ постепенномъ возведеніи подданныхъ въ рангъ правителей. Этимъ, конечно, измѣняется классъ правителей, но эти измѣненія не были самостоятельнымъ замкнутымъ движеніемъ въ самомъ правящемъ классѣ, какъ это представляетъ Платонъ, а были измѣненіями внѣшнихъ силъ и отсюда отражались на центральномъ слоѣ. Послѣ такихъ убѣдительныхъ уроковъ исторіи Платонъ находитъ цѣлесообразнѣе всего обратиться къ миѳическому объясненію перехода аристократическаго образа правленія въ тимократическій. Въ данномъ мѣстѣ трактата слѣдуетъ разсужденіе о счастливыхъ и несчастныхъ зачатіяхъ потомства. Мѣсто это не разъяснено до сихъ поръ критикой, и любители всякихъ метафизическихъ пареній могутъ сами прочесть о періодахъ "совершеннаго числа" и "геометрическаго". Во всей этой безднѣ таинственныхъ образовъ и туманныхъ словъ ясно лишь одно: Платонъ измѣненіе политической формы приписываетъ неудачнымъ бракамъ философовъ, породившимъ потомство въ несчастное время. Какъ это происходитъ, это тайна философа. Намъ онъ также не разъяснитъ, какое онъ имѣетъ право говорить о переходѣ своей идеальной формы въ тимократію, т.-е., по его взглядамъ, спартанское или критское устройство. Развѣ государство нашего философа гдѣ-нибудь существовало? Вѣдь, онъ самъ говорилъ, что это государство существуетъ развѣ только на небѣ, да, можетъ быть, въ будущемъ оно возникнетъ послѣ пріема, разсказаннаго нами выше.
   Перечисляя пороки первой несовершенной формы, онъ, между прочимъ, приводитъ довольно странное соображеніе. Оказывается, матери очень много вредятъ государству. Онѣ возбуждаютъ у сыновей честолюбіе, между тѣмъ какъ отцы отказываются отъ почестей въ дурного государствѣ. Если это частный случай, онъ не имѣетъ никакого значенія въ разсужденіи объ общихъ вопросахъ. Если Платонъ считаетъ его общимъ явленіемъ, мы совершенно не въ состояніи указать источника его свѣдѣній, даже привести примѣръ.
   Тимархія переходитъ въ слѣдующую форму -- олигархію, вслѣдствіе жажды къ наживѣ.
   Платонъ не указалъ наго, какими реальными признаками тимархія отличается отъ аристократіи. Въ тимархіи господствуетъ честолюбіе (φιλότιμος πολιτέια) и любовь къ гимнастикѣ. Эти качества, сами по себѣ, не въ состояніи создать отдѣльный политическій символъ. Спартанское государство вовсе не этими качествами типично, какъ политическая форма. Совершенно не отъ гимнастики зависѣло создать такую сложную конституцію, какъ совмѣстное существованіе сената, царей, эфоровъ, народа. Неясность платоновскаго представленія о Спартѣ, какъ, оставляетъ насъ въ недоумѣніи, какимъ образомъ совершится переходъ это: формы въ олигархію? Этическое соображеніе философа, что люди станутъ уважать болѣе богатство, чѣмъ добродѣтель, ничего не объясняетъ. Что же люди уважали въ тимархіи? Если добродѣтель, тогда тимархія -- аристократія, если богатство, тогда тимархія -- Платонъ самъ говоритъ, что добродѣтель и богатство -- два груза на вѣсахъ людснаго уваженія. Остаются, слѣдовательно, только двѣ формы -- аристократія и олигархія. Изъ исторіи хы не знаемъ примѣра перехода аристократіи (исторической, не философской) въ олигархію. Вездѣ -- и въ эллинскихъ городахъ, и позже въ итальянскихъ -- аристократія не преобразовывалась въ другой видъ аристократіи -- денежной, а становилась постепенно демократіей. Мы видѣли этотъ процессъ въ аѳинской исторіи. Во Флоренціи внутренняя исторія концентрируется около борьбы сначала высшихъ цеховъ -- popolo grosso, потомъ высшихъ цеховъ -- popolo minuto -- за политическія права. Этотъ popolo grosso -- Солоновы три класса, popolo minuto -- ναυτικός ὂχλος, четвертый классъ. Процессы, слѣдовательно, въ обѣихъ республикахъ тождественны.
   Платопъ совершенно удовлетворяется своихъ замѣчаніемъ о стремленіи къ наживѣ. Это стремленіе, въ его глазахъ, производитъ также гибель олигархіи. Процессъ образованія демократіи у Платона изложенъ весьма любопытно. Правители-олигархи изъ чрезмѣрной любви къ наживѣ станутъ отдавать въ заемъ деньги, поощрять мотовство юношей. Въ государствѣ окажется множество обремененныхъ долгами, людей благородныхъ, слѣдовательно, недовольныхъ. Революціонный духъ выразится въ убійствѣ богачей и создастъ демократію.
   Можно подумать, что мы читаемъ не прославленнаго философа, а наивнаго мечтателя. Неужели демократія является только тамъ, гдѣ правители-ростовщики? Неужели благородные разорившіеся юноши начнутъ революцію ради демократіи? Примѣръ Баталины говоритъ совершенно другое. Его не зналъ Платонъ, но "благородныхъ юношей"-революціонеровъ изъ его отечествѣ было достаточно. Всѣ они становились тираннами. Никто ни одной минуты не задумывался о демократіи.
   Само демократическое устройство Платонъ представляетъ въ еще божіе странномъ видѣ, чѣмъ причины его возникновенія. Въ глазахъ Платона демократія и анархія -- синонимы. Эта форма потому и кажется наилучшей, что при ней всякому можно дѣлать, что ему угодно. Это государственное устройство -- пріятное, анархическое и пестрое (ἡδεῖα πολιτεία καὶ ἂναρχος καὶ ποικίλη). Оно право равенства раздаетъ всѣмъ -- и равнымъ, и неравнымъ. Всѣ нравственныя понятія являются здѣсь въ извращенномъ видѣ: благоразуміе считаютъ трусостью, умѣренность и приличіе -- дикостью и рабствомъ, анархію называютъ свободой, нахальство -- воспитанностью, безстыдство -- доблестью. Предаются безразлично всяческимъ наслажденіямъ; въ общемъ строѣ жизни нѣтъ ни порядка, ни руководящей цѣли. Уваженіе къ старшинъ и учителямъ невѣдомо. Даже рабы держатъ себя не менѣе свободно, чѣмъ господа. Даже животныя ведутъ себя такъ, что имъ приходится давать дорогу,-- они привыкли къ гордому и вольному аллюру. Законовъ нѣтъ. Всякій господинъ своей воли...
   Мы приводимъ буквально платоновскую характеристику демократіи. Мы видимъ, это не рѣчь философа, а газетный памфлетъ уличной печати. Мы здѣсь слышимъ исконную партійную вражду аристократа къ народу, а не разсужденіе политика. Платонъ тономъ своихъ разсужденій превзошелъ самыя безцеремонныя выходки комическихъ авторовъ. Тѣ нападали на отдѣльныхъ личностей аѳинскаго демоса и на отдѣльныя проявленія демократическаго строя, но они уважали этотъ демосъ, воспитавшій свободу мысли и слова. Санъ Аристофанъ высоко цѣнилъ вниманіе народа, надъ которымъ онъ такъ часто издѣвался. Поэтъ не могъ забыть, когда демосъ отказалъ ему въ наградѣ за одну изъ его комедій. Поэтъ никогда во позволялъ себѣ весь государственный строй отечества представить въ каррикатурѣ. Онъ понималъ, что только при такомъ строѣ мыслимо было его творчество, возможна была философія и литература. Философъ не обнаружилъ политическаго такта поэта, и аѳинскую демократію представилъ въ видѣ разнузданнаго лагеря дикарей. Философъ страшно наклеветалъ на своего великаго учителя, вложивъ въ его уста свои злостныя инвективы. Сократъ, полный истиннаго патріотизма и мудрой гуманности, защищалъ свой народъ и указывалъ всѣмъ сомнѣвающимся на прекрасныя стороны Аѳинскаго государства {Мет., Ш, 5.}. Онъ до конца вѣрилъ въ этотъ часто увлекающійся и лекгомысленный демосъ, но носившій въ своей природѣ источникъ всего, чѣмъ красна жизнь культурнаго человѣчества. Учитель Платона не принадлежалъ ни къ какой партіи. Но Платонъ могъ бы прислушаться къ голосамъ, шедшимъ отъ представителей враждебнаго демократіи лагеря. Онъ могъ прочесть чудную рѣчь Перикла, приводимую Ѳукидидомъ. Историкъ, понесшій семейныя горести отъ вождей демократіи, нашелъ въ себѣ достаточно безпристрастія и политическаго смысла, чтобы на страницахъ своего сочиненіи дать мѣсто самой возвышенной, самой лирической идеализаціи аѳинской демократіи. Скажутъ, что Платонъ понесъ также утрату въ лицѣ своего учители и, можетъ быть, эта утрата вызвала у него поношенія на демократію. Но, вѣдь, остался послѣ Сократа и другой, не менѣе обездоленный ученикъ -- Ксенофонтъ. На него глубоко подѣйствовала смерть учителя и онъ оставилъ памятникъ своей любви къ нему, далеко превосходящій все, что Платонъ сдѣлалъ для истиннаго освѣщенія личности учителя въ глазахъ потомства. И, все-таки, Ксенофонтъ написалъ одну изъ самыхъ безпристрастныхъ характеристикъ аѳинской демократіи. Всѣ эти люди умѣли отличить частныя заблужденія отъ общаго строя, выдѣлить увлеченія и ошибки демоса изъ общей характеристики демократіи. Одинъ Платонъ заклеймилъ позоромъ и насмѣшкой эту демократію. Его ученикъ, Аристотель, увидитъ еще болѣе печальныя времена аѳинской политики. Онъ также будетъ питать симпатіи къ иному политическому строю. Но по временамъ съ его устъ, какъ бы невольно, будетъ срываться изумленіе предъ общественнымъ строемъ эллинской столицы. А, между тѣмъ, Аристотель разсуждаетъ, имѣя передъ глазами реальные факты. Его учитель неизмѣнно витаетъ въ областяхъ чистой мысли и, все-таки, произноситъ смертный приговоръ надъ тѣнь, что совершалось передъ глазами, къ чему стоило только приблизиться, чтобы перемѣнить мнѣніе.
   Благодаря разнузданной свободѣ, демократія переходитъ въ тираннію. Платонъ, слѣдовательно, знаетъ только одинъ источникъ тиранніи -- демократію, дошедшую до крайней степени свободы. Здѣсь, въ сущности, дѣло не въ свободѣ, какъ политическомъ элементѣ, а въ томъ же измѣненіи слоя гражданъ, которое, какъ мы видѣли, производитъ всѣ преобразованія политической формы. Возникновеніе тиранніи коренится въ экономическихъ соціальныхъ основахъ, а не политическихъ. Тираннъ, возникшій на почвѣ демократіи, вездѣ въ древнемъ мірѣ являлся тѣмъ, что у насъ назвали бы соціальнымъ вождемъ. Это были вожди не людей, обладавшихъ извѣстными политическими правами, какъ думаетъ Платонъ, а совершенно безправныхъ пролетаріевъ. Античныя демократіи, по самому существу, могли обнять лишь ограниченный кругъ гражданъ. Съ теченіемъ времени эти демократіи переростали самихъ себя. Массѣ населенія не было мѣста въ старыхъ рамкахъ. Прочной представительной системы античный міръ не выработалъ, и поэтому демократія, разростаясь, неминуемо разрушалась. Слѣдовательно, не обиліе демократическихъ благъ вызывало гибель демократіи, а невозможность громадному количеству гражданъ одинаково пользоваться этими благами и функціонировать, сохраняя принципъ демократіи -- власть надъ всѣми и чрезъ всѣхъ. Вся эта масса новыхъ гражданъ, всегда обездоленныхъ въ экономическомъ отношеніи, какъ младшіе члены стараго общества, и являлась матеріаломъ въ рукахъ тиранновъ. Процессъ, слѣдовательно, шелъ вовсе не отъ той причины и не тѣмъ путемъ, какъ это объясняетъ Платонъ. И здѣсь дѣйствуетъ тотъ же основной источникъ заблужденій Платона -- пренебреженіе экономическими и соціальными явленіями, и болѣе всего пренебреженіе данными исторіи.
   Наконецъ, мы должны замѣтить, что тиранніи далеко не всегда выростали на почвѣ демократіи. Аѳинскія тиранніи появлялись именно въ то время, когда демократическая свобода была только въ зачаточномъ состоянія, когда даже не могло быть и рѣчи о самомъ терминѣ -- демократія, т.-е. народовластіе.
   Мы ограничимся этими замѣчаніями объ ученіи Платона о политическихъ формахъ. Мы высказали далеко не всѣ соображенія, какія вызываетъ въ насъ платоновскій трактатъ. Но и ихъ достаточно, чтобы судить -- не говоримъ о практическомъ, а даже о теоретическомъ, чисто-идейномъ значеніи разсужденій философа. Судьба, неотразимо-безжалостная ко всякому мыслителю, покидающему реальную почву дѣйствительной жизни, всею силой разразилась надъ ученикомъ, но не послѣдователемъ Сократа. Мы видѣли, какъ философъ безвыходно запутался въ сѣтяхъ своей діалектики, видѣли, какъ эта діалектика оказалась безрезультатною, какъ самый идеалъ философа растаялъ въ туманѣ неуясненныхъ представленій и необоснованныхъ доказательствъ. Мы еще можемъ примириться съ неясностью сальныхъ построеній: это довольно обычная судьба метафизическаго мышленія. Но самый процессъ этого мышленія, цѣль доказательствъ, сами эти доказательства должны удовлетворять требованіямъ формальной логики. Если же и нутъ къ окончательнымъ выводамъ ведетъ чрезъ софизмы, противорѣчія,-- трудъ философа теряетъ всякое положительное значеніе. Мы уже знакомы съ нѣкоторыми умозаключеніями Платона. Приведемъ еще нѣсколько, наиболѣе важныхъ, и на этомъ закончимъ наши замѣчанія о Республикѣ.
   

V.

   Общій планъ разбираемаго сочиненія далеко не можетъ похвалиться стройностью. Мы уже говорили, что первая книга представляетъ рядъ софизмовъ, стоящихъ внѣ сваей съ главнымъ теченіемъ мысли. Это теченіе нѣсколько разъ прерывается и дробится на нѣсколько побочныхъ вѣтвей. Наприм., Платонъ въ двухъ мѣстахъ говоритъ о воспитаніи, первое разсужденіе прерывая вопросомъ: что такое справедливость? Разсужденіе о формахъ оканчиваетъ разсужденіемъ о душевныхъ состояніяхъ человѣка. И вообще вопросы о личности и государствѣ переплетены въ крайне пестрый узоръ и часто трудно распознать, характеризуетъ ли философъ данную политическую форму, или человѣка, живущаго въ этой формѣ. Объ искусствѣ Платонъ принимается говорить также нѣсколько разъ, противорѣча, какъ мы указывали выше, собственнымъ словамъ довольно рѣзко. Послѣднее разсужденіе о поэзія совершенно неожиданно переходитъ въ трактатъ о безсмертіи души, который оканчивается пророчествомъ о какомъ-то тысячелѣтнемъ путешествіи за гробомъ.
   Великую славу пріобрѣлъ Платонъ своимъ ученіемъ о безсмертіи души. Нѣкоторые пункты въ его доказательствахъ этого высокаго догмата не лишены интереса. Первое доказательство безсмертія души у Платона такое: у каждаго предмета есть ему свойственное отъ природы зло (τὸ ξύμφυτον κακόν) и это зло разрушаетъ этотъ предметъ. Если же какое-либо зло, свойственное предмету, не разрушаетъ его, а дѣлаетъ его лишь хуже, то этотъ предметъ безсмертенъ. Всѣ порой лишь дѣлаютъ душу дурной: отъ нихъ человѣкъ непосредственно не умираетъ, слѣд., душа -- безсмертна. На это можно замѣтить, что даже если бы человѣкъ и умиралъ отъ нравственныхъ пороковъ; это не доказывало бы смертность души, такъ какъ a priori философомъ принято существованіе души независимо отъ тѣла, а обыкновенная смерть -- есть смерть тѣла. Слѣдовательно, одна изъ посылокъ по меньшей мѣрѣ безполезна. Второе доказательство слѣдующее. Если среди людей справедливые получаютъ подъ старость награду, а несправедливые подвергаются насмѣшкамъ и карѣ, то тѣмъ болѣе боги не могутъ оставить безъ награды людей добродѣтельныхъ по смерти. Первая часть предложенія, какъ всякій видитъ, совершенно не можетъ являться основаніемъ для сдѣланнаго вывода.
   Такъ же поверхностно доказывается Платономъ, что справедливый человѣкъ -- мудрый и добродѣтельный. Ходъ доказательства такой.
   1) Музыкантъ и врачъ и вообще человѣкъ свѣдущій (ἐπιστήμων) хочетъ быть выше (πλεονεκτεῖν) только невѣждъ, а не себѣ подобныхъ, ученыхъ. Невѣжда хочетъ превосходить всѣхъ -- и ученыхъ, и невѣждъ.
   2) Справедливый стремится стать выше не подобнаго себѣ, а человѣка на него не похожаго, т.-е. несправедливаго, слѣд., справедливый -- свѣдущій -- ἐπιστήμων.
   Несправедливый хочетъ превзойти всѣхъ и справедливыхъ и несправедливыхъ, слѣд., онъ невѣжда -- ἀμαϑής.
   3) Но ἐπιστήμων, т.-е, ученый, знающій -- человѣкъ добродѣтельный и мудрый (ἀγαϑὸς καὶ σοφὸς). Неученый) невѣжда -- дурной, κακὸς.
   Слѣдов., справедливый -- мудръ и добродѣтеленъ, а несправедливый -- глупъ и пороченъ.
   Изъ всего этого слѣдуетъ, что справедливость, добродѣтель -- ἀρετὴ.
   Платонъ пользуется этимъ терминомъ и уже чисто-софистическимъ путемъ доказываетъ, что справедливость -- счастье -- per se.
   1) Функція (ἔργον) всякаго чувства зависитъ отъ способностью, которою обладаетъ это чувство -- отъ ἀρετὴ: зрѣніе -- отъ способности видѣть, слухъ -- слышать и т. д.
   Функціи души также должны имѣть свои способности -- ἀρεταὶ.
   2) Чувства, лишенныя своихъ способностей, лишаются нормальной жизни, перестаютъ функціонировать.
   Душа, лишенная своихъ способностей, тоже лишается счастливой, нормальной жизни.
   Слѣдов., счастье души неразлучно съ ея ἀρεταὶ, слѣд., ἀρεταὶ -- счастье, и поэтому справедливость, какъ ἀρεταὶ, тоже счастье.
   Ясно, что доказательство построено на двойномъ смыслѣ средняго термина -- ἀρετὴ, который значитъ и virtus, и нѣм. Naturkraft -- извѣстное прирожденное свойство, стремленіе. Это одинъ изъ элементарнѣйшихъ софизмовъ формальной логики.
   Но болѣе всего Платонъ злоупотребляетъ сравненіями и аналогіями. Ими переполненъ весь трактатъ. Мы видѣли, что центральный вопросъ рассужденія -- объ идеѣ блага -- философъ прекратилъ сравненіемъ идеи блага съ солнцемъ. Если мы прибавивъ ко всему этому лиризмъ и мистическое созерцаніе идеальнаго и загробнаго міра, мы исчерпаемъ всѣ рессурсы мышленія Платона. Съ такими рессурсами мысль философа никогда не могла дойти до устойчивыхъ принциповъ, ясныхъ представленій. Естественно, что въ остальныхъ политическихъ трактатахъ Платона мы встрѣчаемъ самое полное и энергическое отрицаніе идей Республики,
   

VI.

   Въ Республикѣ сказался юношескій идеализмъ Платона. Философъ самъ сознается, что такой государственный строй могъ сниться ему только и годы молодыхъ увлеченій, въ годы отвлеченной вѣры въ человѣческія способности. Мы видѣли, что этотъ идеализмъ и эта вѣра создали далеко не тѣ мечты, какія привыкли мы приписывать молодости и идеальному настроенію. Для насъ юношескій идеализмъ является въ видѣ восторженныхъ гревъ объ общечеловѣческомъ счастьѣ, о неограниченномъ воплощеніи всего лучшаго, что когда-либо создавалось искусствомъ и поэзіей. Платону чужда самая идея общечеловѣческаго блага, т.-е. человѣческаго равенства и свободы. Его государство отмѣчено тѣмъ же аристократизмомъ, какой осуществлялся во многихъ городахъ эллинскаго міра. Правда, это не аристократизмъ происхожденія и богатства,-- платоновскіе аристократы -- знатоки особой, таинственной жизни -- діалектики. Наука эта, мы видѣли, не имѣетъ ничего общаго съ земною человѣческою жизнью и главное свое достоинство полагаетъ въ полномъ отчужденіи отъ нашего будничнаго міра. И, все-таки, ея послѣдователямъ философъ приноситъ въ жертву трудъ и личность всѣхъ, не имѣвшихъ счастья родиться діалектиками. Ради діалектиковъ и усовершенствованія ихъ науки философъ и строитъ свое государство. Весь идеализмъ этого построенія заключается только въ томъ, что оно непримѣнимо на землѣ, и, по сознанію автора, возможно только развѣ на небѣ. Искусство и поэзія -- эта плоть и кровь нашего идеализма -- изгоняются философомъ изъ его государства, и оно, такимъ образомъ, ни единою стороной не напоминаетъ тѣхъ идеаловъ, какіе могутъ вырости на почвѣ жизненной мысли и человѣческаго творчества. Несмотря на это, судьба платоновскихъ идеаловъ въ дальнѣйшемъ развитіи оказалась такая же, какая весьма часто постигаетъ обычный юношескій идеализмъ. Философъ, подъ вліяніемъ опыта и лѣтъ, отказался отъ своихъ идеаловъ. Это сожженіе того, чему поклонялся авторъ, было самое полное и энергичное. Памятникомъ его служитъ самый пространный діалогъ -- Нѣкоторые нѣмецкіе ученые думали, что діалогъ не принадлежитъ Платону, но свидѣтельство Аристотеля устраняетъ всякія сомнѣнія на этотъ счетъ. Целлеръ, одно время сторонникъ отрицательной критики, впослѣдствіи измѣнилъ свой взглядъ и теперь принадлежность діалога Платону считается вполнѣ достовѣрной.
   Діалогъ писанъ философомъ приблизительно въ послѣднія десять лѣтъ жизни, остался за смертью отчасти необработаннымъ, но является въ полномъ смыслѣ послѣднимъ словомъ политическаго мышленія Платона. Философу съ самаго начала была не безъизвѣстна практическая неосновательность его идеальнаго строя, въ теченіе жизни онъ убѣдился, что ни единая его идея не можетъ быть осуществлена въ дѣйствительности. Теперь отрицаніе замѣнило былые порывы: отрицается не только идеальное построеніе, но изъ человѣческаго общества окончательно и настойчиво изгоняется самая идея. Мысль и наука, по мнѣнію Платона-старца,-- враги человѣчества и безусловно должны быть устранены въ благоустроенномъ государствѣ. На мѣсто нихъ должна быть поставлена религіозная вѣра, догматическая и нетерпимая. Идеалъ Платона теперь покоится въ отдаленномъ прошломъ, когда не могло быть и рѣчи о произведеніяхъ искусства и научныхъ изслѣдованіяхъ,-- люди жили и воспитывались исключительно для физической борьбы. Войну философъ признаетъ естественнымъ состояніемъ человѣческаго общества и поэтому ея интересы должны поглощать всѣ силы и стремленія людей. Граждане должны быть закалены противъ всѣхъ испытаній, одинаково -- и противъ лишеній, и противъ удовольствій. Въ послѣднемъ пунктѣ Платонъ видитъ оригинальность своей мысли: онъ первый хочетъ научить людей быть устойчивыми среди всевозможныхъ искушеній. Спарта -- лучшее изъ государствъ -- учила только выносить лишенія. Платонъ дѣйствительно довольно своеобразно закаляетъ своихъ гражданъ.
   Онъ предоставляетъ имъ увлекаться всевозможными наслажденіями и, прежде всего, неумѣреннымъ пьянствомъ, въ надеждѣ, что впослѣдствіи изъ опытныхъ пьяницъ выйдутъ стоики. Философа ни на минуту не занимаетъ вопросъ о возможной побѣдѣ наслажденій не только надъ духовными, но даже надъ физическими силами испытуемыхъ. Напротивъ, роль попоекъ Платонъ расширяетъ дальше и все въ тѣхъ же воспитательныхъ цѣляхъ. Онъ совѣтуетъ напаивать до пьяна стариковъ, чтобы заставить ихъ нѣтъ и плясать вмѣстѣ съ юношами. Оргіи стариковъ необходимы для. пропаганды извѣстныхъ религіозныхъ догматовъ, которые философу кажутся насущными въ человѣческомъ обществѣ, но которые не всѣмъ кажутся убѣдительными. Наприм., всѣ граждане должны быть убѣждены, что жизнь несправедливаго человѣка исполнена бѣдствій, даже если бы это положеніе и не оправдывалось опытомъ. Вѣдь, убѣдили же людей,-- разсуждаетъ Платонъ,-- въ существованіи Кадма, легендарнаго царя и героя, почему же три хора изъ юношей, мужей и старцевъ, постоянно напѣвающіе какой угодно догматъ во время пиршествъ, не убѣдятъ въ его истинѣ всѣхъ сомнѣвающихся?
   Платонъ всѣми силами хочетъ обезпечить успѣхъ своей пропаганды. Пассивное воспріятіе идей философу кажется высшимъ достоинствомъ человѣка. Чтобы создать такого рода воспринимателей, Платонъ совѣтуетъ устранить чтеніе всякаго рода произведеній, кромѣ законовъ, прячемъ текстъ закона долженъ быть положенъ на музыку и замѣнить лирическую поэзію. Сомнѣваться въ чемъ бы то ни было -- преступленіе; всѣ порядки въ государствѣ должны быть признаваемы непогрѣшимыми, особенно передъ лицомъ иностранцевъ. Развѣ только старцы въ частной бесѣдѣ съ правителями могутъ осудить какое-либо установленіе. Вообще весь авторитетъ -- и политическій, и нравственный -- олицетворяется въ старцахъ. Коллегія старцевъ -- важнѣйшая правительственная власть; проклятіе или благословеніе старца въ частной жизни управляетъ всею дальнѣйшею жизнью человѣка, но рядомъ съ этимъ Платонъ узаконяетъ судебный процессъ противъ отца, потерявшаго разсудокъ отъ старости.
   Вся умственная и политическая жизнь этого новаго платоновскаго государства зиждется на религіозныхъ догматахъ. Религія эта сама по себѣ высшей степени замѣчательна. Она ничто иное, какъ восточное звѣздопоклонство, приправленное личными соображеніями философа. Астрономія у Платона тождественна съ религіознымъ ученіемъ. Разногласіе въ астрономическихъ теоріяхъ влечетъ наиболѣе жестокую кару. Это -- ересь въ самомъ тяжеломъ смыслѣ слова. Ученіе объ ересяхъ разработано Платономъ съ особенною тщательностью. Въ каждомъ небесномъ свѣтилѣ Платонъ находитъ живущее въ немъ божество. Философъ такъ увѣренъ въ этой истинѣ, что, по его мнѣнію, не найдется безумца, который сталъ бы противъ нея спорить. Такою же аксіомой Платонъ считаетъ ученіе о переселеніи душъ. Значеніе этой истины Платонъ не объяснилъ, хотя, повидимому, склоненъ думать, что странствованіе душъ ведетъ ихъ къ совершенству. Съ другой стороны, философъ вѣритъ въ преобладаніе злыхъ душъ надъ добрыми. Вообще положительная часть платоновской религіи страдаетъ такою же мистическою темнотой, какъ и ученіе о высшемъ благѣ въ Республикѣ. Но за то философъ усердно позаботился оградить свои догматы отъ нечестивыхъ покушеній критики.
   Ученіе Платона объ ереси получило почти такую же славу, какъ и его идеальное государство. Платонъ знаетъ три рода ереси: безусловное невѣріе въ существующее божество, вѣра въ него, но сомнѣніе въ божественномъ промыслѣ, и, наконецъ, вѣра въ божество и его промыслъ и при этомъ убѣжденіе, что божество можно умилостивить жертвами и молитвами. Во главѣ этихъ, такъ сказать, частныхъ ересей стоитъ одна общая, подавляющая своею преступностью: сомнѣніе въ томъ, что небесныя свѣтила -- существа одушевленныя. Платонъ посвящаетъ этой ереси цѣлый рядъ страстныхъ нападокъ. Но и остальныя три ереси караются съ отмѣнною жестокостью. Мы должны бы ожидать, что философъ, раньше чѣмъ изрекать кару, позаботится мотивировать свой догматъ. Вели съ общефилософской точки зрѣнія первая ересь не можетъ и возбуждать возраженій, двѣ остальныхъ могутъ быть отвергнуты на основаніи собственнаго діалога Платона. Самъ философъ признаетъ въ мірѣ преобладаніе зла; онъ увѣренъ, что въ мірѣ все идетъ къ худшему и что въ миѳическій періодъ все было гораздо лучше. Всѣ идеи Платона проникнуты глубокимъ сомнѣніемъ въ человѣческой природѣ. Мы видѣли, Платонъ не довѣряетъ ни человѣческому творчеству, ни мысли. Единственное средство спасти міръ отъ бѣдствій -- лишить человѣка личности и иниціативы, превратить его въ безличный механизмъ, пассивно и неуклонно поддающійся всяческимъ воздѣйствіямъ извнѣ. Если принять въ разсчетъ такіе взгляды на міровую жизнь и человѣческую природу, неминуемо долженъ возникнуть вопросъ: въ чемъ же заключается роль божественнаго промысла въ мірѣ и въ человѣкѣ? Еретики могутъ подкрѣпить свои сомнѣнія буквальными выраженіями самого законодателя. Еще призрачнѣе основаніе третьей ереси. Платонъ, пригнавъ преступленіемъ молитвы и жертвоприношенія съ цѣлью умилостивить божество, въ томъ же діалогѣ узаконяетъ всѣ эти обряды.
   Несмотря на эти противорѣчія, карательный кодексъ относительно ересей развитъ Платономъ съ особенными подробностями. Философъ учреждаетъ три тюрьмы по числу еретическихъ преступленій. Въ тюрьмахъ нѣкоторые еретики могутъ, въ цѣляхъ исправленія, содержаться въ цѣпяхъ до пяти лѣтъ; потомъ слѣдуетъ казнь. Есть еретики, которыхъ законодатель хотѣлъ бы каанить по нѣскольку разъ: это -- еретики лицемѣры, незамѣтными путями подрывающіе вѣрованія.
   Платонъ -- единственный примѣръ древняго мыслителя-фанатика. Ей греки, ни римляне не знали религіозныхъ преслѣдованій и впослѣдствіи даже гоненія на христіанъ мотивировались и вызывались политическими соображеніями. Можно себѣ представить, въ какомъ положеніи очутилась бы мысль, попавши подъ цензуру платоновскихъ магистратовъ. Нечего и говорить, что существованіе людей, подобныхъ Сократу, совершенно невозможно въ такомъ государствѣ. Ученикъ, такимъ образомъ, кончилъ тѣмъ, что присоединилъ свой голосъ къ приговору надъ своимъ великимъ учителемъ. Сто лѣтъ спустя послѣ Платона стоикъ Клеантъ обвинялъ въ нечестіи знаменитаго астронома Аристарха, доказывавшаго движеніе земли вокругъ солнца. Клеантъ свои обвиненія могъ подкрѣпить авторитетомъ Платона, и оба философа, такимъ образомъ, имѣютъ полное право считаться предшественниками католической инквизиціи во всѣхъ ея направленіяхъ.
   Всю свою строгость Платонъ самъ разрушаетъ ученіемъ о преступности. Философъ не вѣритъ въ свободу воли я, слѣдовательно, по его мнѣнію, нѣтъ добровольныхъ преступленій. Преступникъ -- преступенъ противъ своей воли. Это субъектъ нравственно больной, подлежащій, слѣдовательно, Излеченію. Если излеченіе для него невозможно, онъ долженъ быть убитъ. Преступленіе и всякая несправедливость, по ученію Платона, личное несчастье, но никто по своей волѣ не хочетъ быть несчастнымъ, слѣдовательно, и преступнымъ. За что же послѣ этого казнить человѣка и безъ того несчастнаго?-- этого Платонъ не объясняетъ, а, напротивъ, развиваетъ свою теорію до такихъ предѣловъ, что не остается мѣста никакой карѣ. Человѣкъ совершаетъ преступленіе, прежде всего, подъ вліяніемъ страстей, совершаетъ въ то время, когда контроль разума отсутствуетъ, когда, по логикѣ Платона, человѣкъ несчастливъ въ истинномъ смыслѣ слова. Кромѣ того, преступное дѣйствіе возможно при ложномъ взглядѣ на вещи, при ошибочныхъ нравственныхъ и иныхъ убѣжденіяхъ. Въ этомъ случаѣ преступленіе, по мнѣнію Платона, перестаетъ быть преступленіемъ: искреннее убѣжденіе,-- говоритъ философъ,-- отнимаетъ у преступленія характеръ преступности. Слѣдовательно, и здѣсь не ожегъ быть мѣста наказанію.
   Такимъ образомъ, философъ попадаетъ въ заколдованный кругъ. Въ основу политики, нравственности и религіи Платонъ положилъ догматъ о тождествѣ несправедливости и личнаго несчастія: ради этого догмата онъ даже установилъ пьянство старцевъ въ цѣляхъ сильнѣйшей пропаганды, все-таки, въ результатѣ философъ принужденъ узаконить энергическое вмѣшательство правительственной власти въ осуществленіе высшей справедливости. Несвобода воли и смертная казнь, слѣпой оптимизмъ въ вопросахъ нравственности и цѣлый инквизиціонный кодексъ,-- всѣ эти противорѣчія остаются неуясненными и непримиренными.
   Мы видимъ, хотя Платонъ и отрѣшился отъ своего такъ называемаго идеализма, онъ, все-таки, нисколько не приблизился къ дѣйствительности. Тотъ же произволъ въ оцѣнкѣ нравственной жизни человѣка, та же вѣра въ механическое воздѣйствіе на человѣческую личность, тотъ же деспотизмъ въ установленіи излюбленныхъ теорій. Этотъ деспотизмъ теперь сталъ еще энергичнѣе страшнѣе, такъ какъ, дѣятельность мысли исключены изъ программы гражданской жизни. Философъ превращается въ инквизитора ради совершенно неожиданныхъ увлеченій -- ради звѣздопоклонства и другихъ ученій фанатическаго Востока. Если въ Республикѣ Платонъ порывалъ своя природныя сваей съ Аѳинскимъ государствомъ, съ единственною прогрессивною культурой въ древнемъ мірѣ,-- въ Законахъ философъ объявилъ войну вообще европейскому міру.
   Мистицизмъ и боязнь мысля, свойственные восточнымъ деспотіямъ, увлекли разочарованнаго идеалиста, и въ то время, когда окружающая дѣйствительность Эллады блистала произведеніями искусства и жила вѣчно-безпокойною, вѣчнонеудовлетворенною мыслью,-- ученикъ Сократа грезитъ о тюрьмахъ и оковахъ.
   Результатъ, впрочемъ, дли насъ нисколько не удивительный. Вѣдь, еще въ Республикѣ мы читали гордое презрѣніе философа къ знанію и общечеловѣческой культурѣ, и взамѣнъ этого -- восторги предъ какою-то неслыханною наукой -- діалектикой, ради величественнаго, но совершенно неопредѣленнаго неизвѣстнаго -- высшаго блага. Всѣ эти мечты висѣли въ воздухѣ, лишенныя плоти и духа дѣйствительности. Презрѣніе къ наукѣ и цивилизаціи осталось то же: философъ только съ теченіемъ времени изъ состоянія надменнаго спокойствія перешелъ въ наступленіе: теперь онъ не только презираетъ научную и особенно критическую мысль,-- онъ объявляетъ ей гоненіе на жизнь и смерть. Платонъ даже въ годы "идеализма" не былъ сторонникомъ знанія и прогресса; онъ только грезилъ и фантазировалъ, изобрѣталъ софизмы, аналогіи, сравненія, метафоры. Эта наклонность къ грезамъ и софизмамъ нисколько не уменьшилась съ лѣтами. Въ Законахъ изображено на столько же мало вѣроятное государство, какъ и въ Республикѣ. За то прибавились чистореакціонный фанатизмъ старческая нетерпимость.
   Такимъ образомъ, съ культурной точки зрѣнія политическая философія Платона лишена положительныхъ достоинствъ. Она или отвергаетъ самыя основы цивилизаціи, или съ фанатизмомъ инквизиціи преслѣдуете вообще развитіе духовныхъ сторонъ человѣка. А, между тѣмъ, подъ вліяніемъ этой философіи Платонъ произнесъ приговоръ надъ политикой родного города, сначала отступился отъ преданій своего учителя, а потомъ косвенно присоединилъ свой голосъ къ его обвинителя". И мы видѣли, какая неотразимая, внутренняя кара постигла фантастическую, реакціонную мысль философа. Мы могли оцѣнить силу логики а доказательствъ тамъ, гдѣ Платонъ находилъ нужнымъ доказывать свои мысли,-- въ первомъ діалогѣ. Эти доказательства были чисто-софистическаго свойства. Во второмъ трактатѣ нѣтъ и такихъ доказательствъ. Философъ изрекаетъ аксіомы подобно оракулу и заранѣе произносить проклятіе надъ сомнѣвающимися.
   Жизненную, здравую мысль Сократа суждено было принять на себя философу, слывущему ученикомъ Платона, но совершенно чуждому и платоновской философіи, и общему духу своего учители. Находились люди, дерзавшіе обвинять великаго мыслителя въ измѣнѣ своему наставнику. Насколько ота измѣна касается теоретическихъ результатовъ, ее можно только привѣтствовать. Намъ неизвѣстно достовѣрно, насколько лично Платонъ потерпѣлъ отъ отступничества своего ученика, но несомнѣнно, что человѣческая мысль въ лицѣ Аристотеля много выиграла въ силѣ и цивилизующемъ значенія. Можно сказать, что Аристотель поднялъ нравственное и просвѣтительное достоинство эллинскаго генія своею дѣятельностью и именно тамъ, гдѣ эта дѣятельность прямо и безповоротно уничтожала фантастическія построенія Платона.

Ив. Ивановъ.

"Русская Мысль", кн.II, 1893

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru