Иванов Евгений Павлович
Всадник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нечто о городе Петербурге

  

E. П. ИВАНОВ

Всадник

Нечто о городе Петербурге

   Серия "Русский путь"
   Москва-Петербург. Pro et contra
   Диалог культур в истории национального самосознания
   СПб, Издательство Русского Христианского гуманитарного института, 2000
  

Евгений вздрогнул. Прояснились
В нем страшно мысли. Он узнал...
Того, кто неподвижно возвышался
Во мраке медною главой...
Ужасен Он в окрестной мгле!1

"Медный всадник". Пушкин1, 7 мая 18**

Homme sans mœurs et sans religion! *
"Пиковая дама". Эпиграф к IV главе

   * Человек, у которого нет никаких нравственных правил и ничего святого (фр.). -- Ред.
  
   Речь здесь идет о двух Всадниках города, сидящего на водах многих рек Невы и ее протоков, вливающихся в море.
   Одного из Всадников Пушкин назвал "Медным Всадником".
   Пойдите к нему в бурю, вглядитесь в его зверя-коня, который точно несется на вас, бурей, с вершины скалы, вглядитесь в сидящего на звере-коне гиганта; в его лицо, в его неподвижный взор, в его открытую на вас ладонь десницы, вглядитесь особенно в пору бури ночной, когда еще за ним луна встанет, -- силен он, как Смерть, -- черен, как бездна.
   "Ужасен он в окрестной мгле".
   А за ним, за "Всадником Медным", -- другой, "Всадник Бледный": он оглушен шумом внутренней тревоги, его смятенный ум не устоял против ужасных потрясений петербургских наводнений, -- оттого он и бледный.
   Он -- Всадник, но сидящий не на звере-коне, а на звере мраморном верхом, на одном из "львов сторожевых", стоящих над возвышенным крыльцом углового дома на площади Петровой.
   Его Пушкин "Евгением" назвал в своей "Петербургской повести".
  
   На звере мраморном верхом
   Без шляпы, руки сжав крестом,
   Сидел недвижный, страшно бледный
   Евгений... Вкруг него
   Вода и больше ничего...
   И обращен к нему спиною
   В неколебимой вышине,
   Над возмущенною Невою
   Сидит с простертою рукою
   Гигант на бронзовом коне.
  
   Так "Всадник Бледный" следует за "Всадником Медным".
   Оба они стоят на площади Петровой над водами многими.
   У города нашего есть тайна, и она в бурю явнее становится.
   В бурю -- наводнение наш город сидит на водах, зверем вздыбившихся под ним, вздыбившихся, как конь под "Медным Всадником".
   И не от этого ли подобия с "Медным Всадником" тайна города явнее выступает на челе его.
   "Пойдем, я покажу тебе суд над Великою Блудницею, сидящею на водах многих", -- говорится в 17-й главе Апокалипсиса. -- "И повел меня в духе в пустыню, и я увидел жену, сидящую на звере... и на челе ее написано: Тайна, Вавилон Великий"...
   Не блудница ли эта наш город, сидящий на водах многих, со Всадниками своими, сидящими в нем на звере и на водах многих, как выше описано во время наводнения?..
   И кто хочет видеть суд над нею, тот ведется в духе бури на пустынную вершину скалы, где Всадник стоит, и видит он Блудницу и тайну на челе ее, и суд над нею в тайне ее. Каков суд -- такова и судьба и ее, и наша и нашего города со Всадниками его.

-----

   Не во сне ль все это вижу?
   Не сон ли это Всадника, который снится ему вот уже третье столетье, с тех пор как остановился он, случайно, в густом неведомом лесу средь мшистых топких берегов реки Невы, вливающейся в море.
   И это не город кругом шумит, а лес... И вот, вот перейдет шум города в шум леса, и Всадник, вздрогнув, проснется; но не переходит городской шум в лесной; по-прежнему стоит Медный Всадник на скале и грезит; и взоры его, "недвижно на край один наведены", как взоры Евгения, Всадника Бледного.
   -- Что ж это за край?
  
   -- Словно горы,
   Из возмущенной глубины
   Вставали волны там и злились,
   Там буря выла, там носились
   Обломки...
  
   Здесь, в буре, тайна города Блудницы, сидящей на водах многих, сидящей на Звере, и в этой тайне загадка наших Всадников, двух сфинксов нашего времени.
   -- И кто разгадает эту загадку!
   -- Пушкин.
   -- Но Пушкин умер и унес с собою в могилу великую тайну, и вот мы все призваны ее разгадывать (Достоевский).

-----

   И вот длинные задумчивые улицы, и погруженные в "прозрачный сумрак" белой-бледной ночи "молчаливые громады" домов приняли манерные позы, как статуи в "летнем саду", и стекла домовых окон, отражая бледнеющее небо, кажутся глазами, которые закатив, смотрят дома... в непомерную высь,
  
   "Там где купол вечернюю принял зарю".
  
   "Пустынны улицы и светла Адмиралтейская игла"...
   Но тревога поднимается во мне в такую ночь, а вдруг эти глаза домов совсем под лоб зайдут, так что и зрачков не видать, как у мертвецов, и скроят рожи.
   Что-то полубезумное, полупророческое в этом прозрачном полусвете белых ночей и что-то блудное -- блуждающее.
   В такую ночь блуждал и я, блуждал, машинально, куда глаза глядят, "не разбирая дороги", останавливаясь на перекрестках улиц перед иными домами, на площадях и мостах. Меня точно тянула какая-то неведомая сила, которую я никак не мог объяснить себе, но которой повиновался в мучительном напряжении и тоске.
   Так порой вы не можете объяснить себе, что за тревожное чувство заставляет вас оглянуться и, только оглянувшись, видите вперившийся в вас тяжелый взгляд.
   Я чувствовал, что на меня напряженно смотрят, но я не знал, чьи это глаза, и шел, шел, не разбирая дороги, как Евгений, шел, куда глаза эти глядели.
   И вот с Петербургской стороны увидел город, сидящий на реке-звере, -- город, эту Блудницу Великую, сидящую на звере, на водах многих.
   Горели окна домов, глядя на всенощную зарю, огнем пожара ли, бала ли Великой Блудницы, разгоравшегося во всех этажах: и не огонь ли это багряный глаз Зверя багряного, на котором сидит Блудница, который в такую ночь так тих и ласков, так нежно лижет гранитные колени Сидящей на нем языком своих волн.
   Кстати, по-латински "lupa" значит вместе и зверь-волчица, и блудница...
   Глядел я на эту Красавицу-Всадницу, сидящую на звере -- водах многих и вдруг вздрогнул весь.
   Мелькнул за мной, как тень, огромный зверь-конь, и у сидящего на нем в бронзовом лице глаза огнем багряным горели и глядели.
   И понял я, чьи глаза томили меня тревогой...
   И пошел я на площадь к нему взглянуть, не осталась ли скала пуста без Всадника, носящегося по городу, и лишь змий по-прежнему вползает на вершину скалы, да еще осталось два следа от стоящих здесь копыт коня.
   Но, выйдя на площадь, увидел я Всадника по-прежнему стоящего с конем своим на вершине, над водами многими и кругом него растянулось бесконечное утро белой ночи.
   Полный все той же непонятной "сумрачной заботой", я уже шел домой, как вдруг внимание мое привлекло нечто.
   На одном из "мраморных львов", стоящих у крыльца углового дома на первой площади, кто-то сидел бледный, бледный...
   Он сидел без шляпы, руки сжав крестом, с глазами недвижно наведенными на край один за реку...
   Был ли это какой-нибудь сумасшедший, которому пришла в такую ночь нелепая мысль сесть верхом на мраморного льва, или почудилось мне Петербургское видение Бледного Всадника, едущего за Медным, только вскрикнул я от ужаса и стремглав бежать пустился: всадник-то на меня был похож...
   И как бежал я, все видел, что кругом с домами красавицы-столицы, Блудницы, неладное делается... что они как-то вытянулись, окостенев, и глаза свои совсем завели под лоб: не видно зрачка, как у мертвеца: и, вдруг прищурившись, усмехнулась Блудница (город наш), как "Пиковая Дама" Германну.
   "Необыкновенное сходство поразило его.
   -- Старуха! -- закричал он в ужасе".
   "Ужасен он в окрестной мгле!"
   "Тройка, семерка, Дама!"

-----

   "Три карты, три карты, три карты".
   "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, туз!"
   "Германн сошел с ума. Он сидит в Обуховской больнице, в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: "Тройка, семерка, туз! Тройка, семерка, дама!""
   Кстати, число 17 -- число Петербургское: глава Апокалипсиса, в которой говорится о сидящей на водах многих, сидящей на звере, Блуднице, -- глава 17-я; вышина "Медного Всадника" -- 17 футов, и вот нумер, в котором Германн сидит -- 17-й нумер: "Семерка" участвует.
   "Германн -- это колоссальный тип петербургского периода" (Достоевский). В его лице есть нечто такое, что в лице Медного Всадника видим, но его потом "Бледный Всадник" одолел.
   У Германна, как у Евгения,
  
   ...Смятенный ум
   Против ужасных потрясений
   Не устоял...
  
   Да и кто вполне устоит неколебимо против наития Петербургских потрясений, разве тот, у кого тело из бронзы:
  
   Гигант с простертою рукою.
  
   Помните ночь из "Пиковой Дамы", в которую Германн является убийцей старухи графини, хоть и невольным.
   "Homme sans moeurs et sans religion!"
   "Германн трепетал, как тигр, ожидая назначенного времени. В десять часов вечера он уже стоял перед домом графини. Погода была ужасная: ветер выл, мокрый снег падал хлопьями: фонари светились тускло; улицы были пусты...
   Германн стоял в одном сюртуке, не чувствуя ни ветра, ни снега".
   У кого тело из бронзы, тот тоже стоит, не чувствуя "ни ветра, ни снега" и конь его на скале вздыбился у самой бездны.
   "Homme sans moeurs et sans religion!"
   "У этого человека по крайней мере три злодейства на душе!" -- вспомнились слова, сказанные про Германна.
   "Утро наступало: бледный свет озарил ее комнату (комнату воспитанницы графини "Пиковой дамы")... Германн сидел на окошке, сложа руки и грозно нахмурившись. В этом положении удивительно напоминал он портрет Наполеона"... И, конечно, в этом внешнем сходстве с Наполеоном нельзя не узнать сходства с тем, "кто неподвижно возвышался во мраке медною главой!".
   Ужасен он в окрестной мгле наступающего бледного, как белая ночь, утра, ужасен этот Германн.
   И вот, странно, ну что общего между Германном, похожим, как мы сейчас говорили, на портрет Наполеона, похожим на бронзовую фигуру Медного Всадника, что общего между Германном и каким-нибудь Евгением, сидящим верхом на мраморном льве, "руки сжав крестом"; но вот вспоминается же этот Бледный Всадник, тем более что у Германна, сидящего на окошке в бледных лучах наступающего утра, руки тоже сжаты крестом. "Три карты, три карты, три карты!" "Ночь была ужасная"... Пишет Достоевский в своем петербургском рассказе "Двойник":
   "Ветер выл в опустелых улицах, вздымая выше колец черную воду Фонтанки... Шел дождь и снег разом... Хотя снег, дождь и все то, чему даже имени не бывает, вдруг атаковали и без того убитого несчастиями господина Голядкина, сбивая с пути и с последнего толку, несмотря на все это, господин Голядкин, оставался почти не чувствителен к этому последнему доказательству гонения судьбы... Где-то далеко раздался пушечный выстрел: "Чу, не будет ли наводнения? Видно, вода поднялась слишком сильно". Только что сказал или подумал это господин Голядкин, как увидел впереди себя идущего ему навстречу прохожего" -- это и был его призрачный отвратительный "двойник". Эти пушечные сигналы наводнения вызывают тень Всадника.
   Голядкин тоже "колоссальный тип петербургского периода". И если в Германне "Всадник Медный", то как в Голядкине-господине, не узнать все того же бледного-бледного Евгения, "оглушенного шумом внутренней тревоги", которого "смятенный ум не устоял против ужасных потрясений" петербургских "наводнений".
   Голядкин в роковую для него ночь также остается нечувствителен к атакующим его ветру, снегу и дождю, как и Бледный Всадник, Евгений, сидящий "на звере мраморном верхом":
  
   Он не слыхал,
   Как поднимался жадный вал,
   Ему подошвы подмывая,
   Как дождь ему в лицо хлестал;
   Как ветер, буйно завывая,
   С него и шляпу вдруг сорвал.
  
   И образ одного Всадника, вызывает образ другого, вместе с надвигающимся наводнением:
  
   И прямо в темной вышине,
   Над огражденною скалою
   Гигант с простертою рукою
   Сидел на бронзовом коне.
  
   Это двойники немую беседу ведут. Вы заметьте, какое сходство в описании погоды петербургской роковой для Германна ночи и роковой для Голядкина.
   По-видимому, ни Германн с Голядкиным, ни Голядкин с Гер-манном ничего общего не имеют, но их роднит сумасшедшая Петербургская хмара, "погодка" с поднимающимся наводнением. И как в Германне образ Всадника Медного вызвал образ Всадника Бледного (Евгения), так в Голядкине образ Всадника Бледного (Евгения) вызвал образ Всадника Медного.
   Ибо Всадники -- двойники и, как зарницы, они ведут немую беседу меж собой2.
   И замечательно, что именно в такую же ночь, как вышеописанная, роковая для Германна и Голядкина, в такую же ночь в "петербургской повести" Пушкина "Медный Всадник", Евгений-безумец узнает двойника своего Всадника Медного, --
  
   ...Дышал
   Ненастный ветер. Мрачный вал
   Плескал на пристань.
   Бедняк проснулся. Мрачно было.
   Дождь капал: ветер выл уныло
   И с ним вдали, во тьме ночной
   Перекликался часовой.
   Евгений вздрогнул. Прояснились
   В нем страшно мысли. Он узнал
   И место, где потоп играл,
   Где волны хищные толпились,
   Бунтуя злобно вкруг него,
   И львов, и площадь, и того,
   Кто неподвижно возвышался
   Во мраке медною главой!
   Ужасен он в окрестной мгле!..
   "Какая дума на челе!
   Какая сила в нем сокрыта!
   А в сем коне какой огонь!
   Куда ты скачешь, гордый конь,
   И где опустишь ты копыта?
  
   И вот, приходит навязчивая мысль; может, от того и роковыми стали для Германна и Голядкина ночи, роковые для них, что Евгений, Всадник Бледный в такую ночь узнает там, на площади Всадника Медного.
   Город наш -- Великая Дама, Блудница, сидящая на водах многих реки Невы и ее протоков, вливающихся в море, Великая Блудница, сидящая на звере, и на челе ее, как на челе сидящих на зверях Всадников ее, написана "тайна".
   И вот, мы все призваны эту тайну разгадывать.
   И как Германн, проникший в спальню графини "Пиковой Дамы", стою перед городом нашим и Всадниками его и умоляю:
   "Откройте вашу тайну!
   -- Вы можете составить счастье моей жизни, я знаю, вы можете угадать три карты сряду... Откройте мне вашу тайну, что вам в ней? Может быть, она сопряжена с ужасным грехом, с пагубою вечного блаженства, с дьявольским договором...
   -- Я готов взять грех ваш на свою душу. Откройте мне вашу тайну! "
   Так спрашивают о тайне город наш и Всадников его, когда над ними бушует буря -- наводнение, завывая в трубах и в проулках, и точно рассерженная хозяйка, захлопывая с размаха незапертые двери и окна чердаков.
   В такую бурную ночь Германн спрашивал "Пиковую Даму" об ее тайне, и в такую ночь Евгений узнал того, кто неподвижно "возвышался во мраке медною главой". В такую бурную ночь лицо Медного Всадника, внезапно "гневом возгоря", обратилось к вставшему перед ним двойнику, бледному Всаднику, и Медный погнался за Бледным Евгением, и осталась пуста скала; лишь змий по-прежнему всползал, да еще остались два следа от копыт коня.
   И, спрашивая о тайне Великую Блудницу нашу, я боюсь, как бы не произошло то же, что мне причудилось в летнюю белую ночь.
   Как бы Блудница Великая красавица не оказалась бы "Пиковой Дамой". На игральной-то карте Пиковая Дама -- красавица, но вдруг "Пиковая Дама прищурилась и усмехнулась".
   "Необыкновенное сходство поразило его.
   -- Старуха! -- закричал он в ужасе".

-----

   Но что же сей сон означает? Все это похоже на сон, все это точно сон Медного Всадника; что сей сон означает?
   Я не знаю, что сей сон означает.
   Я не знаю, в чем тайна, но я верю, что тайна Великой Блудницы, сидящей на звере и на водах многих, не в смерти ее и безумии, что грядет с моря какая-то неведомая буря -- наводнение, и ее первая встретит Блудница с двумя одержимыми всадниками на берегу.
   "И наведет Господь воды реки бурные и большие; и поднимется она во всех протоках своих и выступит из всех берегов своих... и распростертие крыльев ее будет во всю широту земли твоей, Еммануил!" (Исайя. 8 гл., 7-8 ст.).
   Имя же последней Бури -- Мария -- Дева, чреватая Христом, грядущим с моря, и сковал Всадника "железный сон", и во сне ему, как Иосифу, сказано: "не бойся принять Марию -- Бурю, ибо родившееся в ней есть от Духа Святого".
   И, встретив бурю-Марию, проснется Всадник.
   Тогда уж пройдет оглушенность шумом внутренней тревоги, и уже Всадник Медный не будет гоняться за взглядевшимся в него "Бледным" Евгением.
   Но прежде должно быть то, что есть, и Всадники должны породниться.
   И как двое бесноватых у моря вышли навстречу к грядущему с моря Христу и исцелились, так и двое всадников наших выйдут к морю навстречу ему, грядущему в буре с моря.
   И встанет резвое лицо, чаемое в резвом плеске весенне-синих вод, и резвом блеске синих небес, и в резвом запахе петербургской воды и мокрой щепы.
  
   1907
  

ПРИМЕЧАНИЯ

   Печатается по первопубликации: Белые ночи. Петербургский альманах. СПб., 1907. С. 75--91.
  
   Иванов Евгений Павлович (1879--1942) -- русский писатель, сотрудник символистских изданий, участник Петербургских религиозно-философских собраний 1900 и 1910 гг., участник Вольной философской ассоциации. Из дворян -- по отцу. Сближение с кругом Мережковских и авторским коллективом "Нового пути" и "Вопросов жизни" органически ответило внутренней религиозности Иванова, воспитанного в домашней атмосфере традиционной церковности. Работал конторщиком в Правлении Китайско-Восточной железной дороги (1907--1918), статистиком в Ленинградском областном статистическом отделе. В 1929 г. репрессирован, сослан в Великий Устюг, где жил, голодая, более трех лет. С возвращением в Ленинград Иванов менял одно место работы за другим, в последние годы служил кассиром Музыкальной школы при Ленинградской консерватории. Е. Иванов остался заметной фигурой литературно-художественной жизни (что отражено в мемуарах А. Белого, и не только в них); он был верным другом Блока; отношения этих писателей не раз служили предметом специальных исследований (см., в частности, публикацию Э. П. Гамберг и Д. Е. Максимова "Воспоминания и записи Евгения Иванова об Александре Блоке" (Блоковский сборник. Тарту, 1964. С. 344--424). В указанной публикации читатель найдет библиографию немногих статей, рецензий, а также книг для детей.
  
   1 Е. Иванов цитирует с пропусками. У Пушкина: "Евгений вздрогнул, Прояснились / В нем страшно мысли. Он узнал / И место, где потоп играл, / Где волны хищные толпились, / Бунтуя злобно вкруг него, / И львов, и площадь, и того, / Кто неподвижно возвышался / Во мраке медною главой, / Того, чьей волей роковой / Над морем город основался... / Ужасен он в окрестной мгле! / Какая дума на челе! / Какая сила в нем сокрыта!". Ниже автор "Всадника" еще раз цитирует это место (пунктуация выправлена нами), контаминируя его с другими фрагментами пушкинской поэмы.
   2 Аллюзия на стихотворение Ф. Тютчева "Ночное небо так угрюмо..." (1865): "Одни зарницы огневые, / Воспламеняясь чередой, / Как демоны глухонемые, / Ведут беседу меж собой". См. также его стихотворение "Не остывшая от зною..." (1851).
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru