Итин Вивиан Азарьевич
Приложение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (От редакции).

   Вивиан Азарьевич Итин
   Избранные произведения
   Том III. Каан-Кэрэдэ
   

Приложение
(От редакции)

   В рецензии С. Родова о рассказе В. Итина "Люди", напечатанной в No 17 "Недели Советской Сибири", речь идет не только об этом произведении Итина, но и о журнале "Сибирские Огни". Поэтому, принимая во внимание заметку в "Сов. Сибири" от 13/XI-27 г., мы считаем необходимым вернуться еще раз к этому рассказу.
   С. Родов определяет направление нашего журнала, как сменовеховское. Достаточно привести два его утверждения:
   "Взгляды Чанцевых... укладываются в довольно стройную систему, представляющую собой дальнейшее развитие сменовеховства 1922-23 гг.".
   И далее:
   "Идеи Чанцевых находят себе рупор в нашей советской печати".
   Из приведенного ясно, что этим сменовеховским рупором по Родову являются "Сибирские Огни".
   Редакция приняла и напечатала рассказ Итина потому, что он, несомненно, заслуживает внимания.
   Рассказ В. Итина "Люди" (в отдельном издании Госиздата он назван "Высокий Путь") построен на встрече двух летчиков -- советского (Чанцев) и германского (Эц), дравшихся во время империалистической войны. Встреча происходит в наши дни, во время заграничного советского перелета, причем ни Чанцев, ни Эц долгое время не подозревают о своем прежнем столкновении, т. к. Чанцев считает своего противника убитым, а Эц, изуродованный при падении, лишь после долгой беседы, в которой, кроме пилотов, принимает участие и коммунист, борт-механик Елтышев, узнает случайно, кто его победитель.
   Эц больше десяти лет жил с неопределенным желанием мести. Из-за его уродства от него ушла жена с любимым ребенком, стала несчастной его личная жизнь. Кроме того, он оказывается "старым москвичом", у него в Москве было "свое дело". Таким образом, коммунист Елтышев -- тоже враг Эца. Впечатления Эца раздваиваются.
   "Два этих парня... Один думал, что он был убийцей -- его, Эца! А другой был большевик. Один был настоящий спортсмен, настоящий товарищ по профессии. Другой -- курносый здоровяк, с таким живописным способом летать... Нет, они должны были быть другими!"...
   Эц ушел на аэродром и незаметно повредил маслопровод мотора у самолета Чанцева, с таким расчетом, чтобы мотор остановился во время перелета через Альпы и советские летчики разбились. Порыв Эца скоро прошел. Он начал раскаиваться в своем неправильном поступке. Он предлагает Чанцеву отложить полет, указывая на плохую погоду.
   "-- Нет, мотор надежный, -- тускло ответил Чанцев.
   Ему было неприятно, что посторонний высказывает такие очевидные предостережения, зная, что выбора нет. Он отошел к аэроплану.
   -- Готово, Сергей Петрович! -- крикнул Елтышев.
   Чанцев улыбнулся от легкого и ровного разбега. Он взял предельный угол и пошел ввысь. На повороте он в последний раз увидел внизу Эца. Немец стоял, по-прежнему подняв голову, губы его были почему-то полуоткрыты и рука приподнята, как будто он забыл сказать что-то".
   Чанцев и Елтышев не разбились, им удалось сравнительно благополучно снизиться на горную вершину, но скоро они обнаружили, что попали в западню, в такое место, откуда без посторонней помощи не выбраться. Летчики должны были погибнуть.
   Автор не возвращается больше к переживаниям Эца, заставляя читателя сделать это самому. Эц, подобно преступнику, возвращающемуся к месту убийства, летит путем советских летчиков и, увидев их, спасает. Чанцев и Елтышев одерживают моральную победу над своим врагом. Вот и весь рассказ. Три четверти его занимают авиационные приключения, благодаря чему, как принужден признать даже Родов, рассказ "читается легко". Социальное же значение рассказа не столько в изложенном сюжете, сколько в редком у нас изображении людей машины, так нужных нам, которые "ощущают грунт колесами самолета", сливаются с движением рулей и, постоянно рискуя жизнью, умеют побеждать.
   Можно заметить, что для рабочего читателя это не совсем ясно. Но в том-то и заключается задача критика, чтобы помочь правильно понять произведение.
   Чем же занимается Родов?
   Для того, чтобы натолкнуть Чанцева и Эца на воспоминания о войне, автор приводит короткий и путанный разговор летчиков (за ресторанным столиком) на политические темы. Разговор этот занимает в рассказе полторы страницы из 38, но, по мнению Родова, в нем-то и заключается главная "соль". Из этой "соли" Родов делает выводы как по отношению к автору, так и по отношению к журналу -- то, что нами приведено выше.
   Все это достигается всего лишь тремя цитатами из названного разговора летчиков.
   Цитата первая.
   "Что касается коммунизма, если кому не нравится, то его, собственно говоря, не очень густо, и в общем жизнь разнообразная".
   Тон этой фразы, поставленной эпиграфом в статье Родова, действительно останавливает, кажется насмешливым. Может ли так говорить советский летчик? Прежде всего -- это неверно. Этой фразы Чанцев не говорил. Это автор, с явной иронией, излагает его речь ("Чанцев заговорил пространно и путано, что ничего, мол, жить можно, живется и так, и так"... далее приведенная фраза).
   И вот Родов из этого делает утверждения:
   "Из советского строя, по мысли Чанцева, "выветрен коммунизм"", "Чанцев в 1927 году ставит вопрос о содержании советского государства во всю ширь(!) и по существу отрицает социалистический характер нашего строя". Мы полагаем, что критик сделать такие выводы не имел права, так как характеристика "коммунизма не очень густо" совершенно не означает, что "коммунизм выветривается"; это явная клевета и не только на Чанцева.
   Цитата номер два.
   Пространные и путанные разговоры Чанцева быстро сменяются явной агитацией.
   "-- Есть и хорошее и плохое, -- подводил итоги Чанцев... -- но самое скверное, господин Эц, от России совершенно, я думаю, не зависит".
   Далее выясняется, что "самое скверное" это -- постоянная военная угроза мирному строительству СССР.
   "-- Ах, -- сказал Чанцев тихо, и Эц вздрогнул. -- Вырыть бы вдоль нашей границы колодища до того слоя, где земля теряет твердость, да так бахнуть, чтобы вы отъехали со всей вашей Европой в океан, в Америку. Вот бы зажили! Города наши плохи, а земля пустая. Нам бы с этой землей воевать! И чтоб никто нам не мешал".
   Но так как на деле придется защищаться отнюдь не фантастическим способом, то Чанцев, которого Родов выставляет идеологом новой буржуазии, говорит:
   "-- Да. Будем драться, если придется, беспощадно. Пусть увидит Европа, что и в технике мы не так уж отстали"... ("Высокий Путь", стр. 244).
   Далее Чанцев делает попытку встать на "европейскую" точку зрения и повлиять на Эца с этой стороны.
   "...-- Между нами, господин Эц... я думаю. Вот, если бы сошлись, например, ну, два писателя, что ли. Ну, не какие-нибудь, настоящие. Стали бы они палить друг в друга? Ведь не стали бы! Можно сказать, что мы, до некоторой степени, тоже люди искусства. Разве не правда? Да... нет, пора, знаете ли, пора!".
   ..."В лето 1927-ое, после разрыва Англии с нами, пацифистская философия звучит особенно странно", -- глубокомысленно замечает по этому поводу Родов. -- "Уж одно это ставит под сомнение рассказ Итина"... "основная идея которого, как ни верти, сводится к самому тепленькому, самому безобидному пацифизму".
   Возможно, что для Родова звучит не менее странно и "пацифизм" советской делегации в Женеве, но нам очень хотелось бы, чтобы на Западе как можно чаще говорилось о таком "пацифизме". В отношении же рассказа В. Итина упрек в пацифизме вообще нелеп. В ответ Чанцеву Эц говорит, что будет "драться без всяких этих рассуждений", а коммунист Елтышев "вздыхает": "Эх, нет у тебя настоящей классовой линии!" Правда, по Родову Елтышев только и делает, что "вздыхает", но это просто ложь. Елтышев говорит больше всех (кстати, речь Елтышева о том, как он научился летать, рассказ о "большевистской подготовке" был напечатан с пометкой: "отрывок из рассказа "Люди"" в той же "Советской Сибири", в качестве агитационного материала в дни разрыва с Англией).
   Еще худший конфуз случился с третьей цитатой: оказалось, что она написана не Итиным, а попала в рассказ по ошибке. По этому поводу в предыдущем номере "Сибирских Огней" напечатано "Письмо в редакцию", и мы не будем повторяться. Но все же любопытно, что же зловредного можно вывести из самой обыкновенной фразы: "Дело у нас теперь на первом плане". Эту фразу говорит коммунист Елтышев, а не Чанцев. Эту фразу повторяет у нас каждый день каждая коммунистическая ячейка. У Родова же из этой ленинской мысли получается черт знает что:
   "По мысли Чанцева", -- пишет Родов, -- "ясно, что на первом месте у нас, будто бы, не развитие СССР, как базы международной революции, не социалистическое строительство, а "дело" -- дело без всякого классового содержания. "Дело" -- развязывание производительных сил, индустриализация, технический прогресс, рационализация производства и т. п., но вне всякой связи с социалистическим характером нашего строительства, вне угла зрения международной пролетарской революции".
   Трудно даже поверить, что все это мог написать коммунист. Ведь получается, что "развертывание производительных сил, индустриализация, рационализация, технический прогресс" и т. п. в советской стране может, каким-то образом, оказаться "бесклассовым явлением", "делом без всякого классового содержания!". И все это выдается за самую ортодоксальную, марксистскую критику!
   Следует также остановиться на экскурсе Родова из рассказа "Высокий Путь" в повесть "Каан-Кэрэдэ", который им сделан с целью доказать, что "круг идей" Чанцева, "сменовеховство", является идеологией и Андрея Бронева, который с крыла самолета кричит, отмахивая кулаками, обращаясь к рабочим и крестьянам Сибири:
   "-- Советская власть, разумеется, не может отпускать на воздушный флот столько же средств, сколько мировая буржуазия. Но, товарищи, мы им все-таки морду набьем! Раз у государства не хватает средств, значит -- сами. С миру по нитке -- новая стальная птица!..".
   Андрей Бронев назван "бывшим белогвардейцем", но нигде в повести об этом не сказано ни слова. Приводятся слова Бронева о том, что "чеки у нас вроде как вовсе нет" ("Высокий Путь", стр. 93). Пусть читатель посмотрит это место. Там слишком ясно, как эти слова сказаны. И за этими словами немедленно следует гневная реплика собеседника:
   -- Глупости!
   Кстати, нам известен отзыв подлинных сменовеховцев о повести Вивиана Итина. Пражский журнал "Вольная Сибирь" находит, что "повесть испорчена агиткой". Контрреволюционные писания, как известно, часто являются довольно хорошим политическим барометром. Они травят все по-настоящему большевистское и восхищаются самой трескучей оппозиционной "ультралевой" фразой.
   Не мешает вспомнить, откуда идет вся эта пышная родовская фразеология: невозможность "коммунистического дела"... "вне угла зрения международной пролетарской революции" (т. е., по-видимому, определенный уклон в вопросе о социализме в одной стране). С. Родов усиленно занимается поисками контрреволюции в каждой фразе советских "людей". Но мы знаем, что при первом же столкновении неуклюжая верность Броневых, Елтышевых, Чанцевых скажется ценным боевым свойством, а оппозиционная трескотня -- оружием врагов.
   Мы считаем настоятельно необходимым создание здоровой марксистской критики. Критика, основанная на трех фразах, из которых двух "герой" разбираемого произведения вовсе не говорил, а смысл третьей искажен, этому требованию не отвечает. Надо внести больше здорового в разбор произведений нашей еще молодой художественной литературы, без этих систематических выпадов против отдельных авторов и без таких вздорных оценок советской печати, какая была сделана С. Родовым по отношению к нашему журналу. Такие выпады не проходят бесследно. Они чрезвычайно вредят нашему коммунистическому влиянию в советской литературе.
   Мы уверены, что с подобными методами критики мы больше не встретимся.
   По поручению редакции "Сибирских Огней"

М. Басов. Г. Круссер.

   

Комментарии

   Впервые: Сибирские огни, 1927, No 6, ноябрь-декабрь.
   Публикация рассказа "Люди" навлекла на В. Итина и "Сибирские огни" критический залп критика С. Родова, обвинившего автора и журнал в "сменовеховстве". Уже в No 5 журнала появилось "Письмо в редакцию", где автор отметил ряд допущенных при наборе текста ошибок (повторы и пропуски фраз, редакционные замечания, принятые за часть текста и т. д.). Как отметил в письме Итин, "эти искаженные места частично использованы небезызвестным сибирским критиком С. Родовым, и без того большим специалистом по части передержек и травли". В следующем номере "Сибирских огней" была опубликована приводимая нами отповедь, подписанная двумя членами редколлегии журнала. В 1928 г. В. Итин вновь вспомнил об этом эпизоде литературной войны в статье "Критика пронзительной критики" (Сибирские огни, 1928, No 3, май-июль):
   
   Повесть "Каан-Кэрэдэ" была расхвалена в "Советской Сибири" после ее появления. В газете напечатана глава из нее (с портретом автора, с биографией -- реклама!). Затем Родов в "Неделе" "Сов. Сибири" ухитрился обозвать повесть "сменовеховской". В дни разрыва с Англией "Сов. Сибирь" напечатала (в качестве агитационного материала) отрывок из рассказа "Люди" ("Высокий Путь"), озаглавленный "Большевистская подготовка". Гонорар пошел на самолет "Советская Сибирь". По Родову же основной идеей рассказа является "сладенький пацифизм".
   
   С. А. Родов (1893--1968) -- советский поэт, литературный критик, переводчик. Один из организаторов лит. объединений "Кузница" и "Октябрь", в 1923-24 гг. ответственный секретарь МАПП, в 1923-25 годах -- ответственный редактор жури. "На посту", член ВАПП. В 1926-27 гг. подвизался в Сибири, где занимался организацией литературы (СибАПП, будущая группа "Настоящее") и активно выступал с критич. статьями.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru