Между вѣчностію и минутой. Романъ въ 3-хъ частяхъ. М. Іогелъ. Москва, 1881.
Уже одно заглавіе романа г. Іогель способно поставить читателя втупикъ: "Между вѣчностію и минутой" -- извольте догадаться, что означаетъ эта шарада. Напрасно будетъ искать читатель объясненія въ самомъ романѣ: его недоумѣніе будетъ, по мѣрѣ ознакомленія съ произведеніемъ г. Іогеля, только увеличиваться. "Это было и давно, и недавно!" такою замѣчательною фразою начинается романъ. Здѣсь, впрочемъ, еще возможны нѣкоторыя догадки. "Давно" -- по отношенію къ "минутѣ"; "недавно" -- по отношенію къ "вѣчности". Это если не особенно остроумно, за то математически справедливо. Но затѣмъ читателя окружаетъ со всѣхъ сторонъ непроницаемый туманъ, во мракѣ котораго мелькаютъ какія-то тѣни, слышатся какія-то разговоры, чувствуется, однимъ словомъ, кругомъ какая-то безтолковая суетня, ни причины, ни цѣли которой вамъ неизвѣстны и непонятны. Читатель не романъ читаетъ, а какой-то хаосъ созерцаетъ, хаосъ, въ которомъ перемѣшаны и земля, и вода, и воздухъ и огонь, обстоятельство, быть можетъ, тоже нѣсколько объясняющее странное заглавіе романа: созерцая хаосъ, прилично думать о "вѣчности". Первобытная хаотичность романа избавляетъ насъ отъ обязанности передавать его содержаніе, и мы укажемъ только на нѣкоторыя его частности. Въ царствѣ тѣней г. Іогеля, одно изъ первыхъ мѣстъ занимаетъ нѣкая Наташа ("Наташокъ" тожь) Загорская, невинная, какъ ангелъ, прекрасная, какъ архангелъ, добрая, какъ херувимъ и кроткая, какъ серафимъ. Впослѣдствіи, правда, эта сама Наташа совершаетъ рядъ адюльтеровъ, измѣняетъ мужу, но не всякая вина въ строку конечно. Велики и многочисленны достоинства Наташи, но между этими достоинствами, лично намъ больше всего нравится ея чрезвычайное краснорѣчіе. Собирается напр. она на балъ, и на вопросъ: почему прикалываетъ она себѣ къ волосамъ бѣлую розу? торжественно отвѣчаетъ: "А! это особый, совершенно особый смыслъ... По моему, въ жизни все должно имѣть свою цѣль. Каждый нашъ шагъ, каждое слово, какъ и всякая бездѣлица, что мы надѣваемъ на себя. Роза, вообще, выражаетъ юную, только что создавшуюся красоту, ея неприкосновенность и самую силу въ ней, въ этой неприкосновенности... Роза свѣжа, хороша, пока ничто стороннее не коснулось ея... Отсюда роза -- вся я! Она теряется въ волосахъ моихъ, какъ я теряюсь въ толпѣ, она блѣдна, а не всегда-ли блѣднѣетъ человѣкъ холодный, слѣдовательно, тутъ она эмблема моей холодности, того ровнаго, совершенно безразличнаго вниманія, съ которымъ я отношусь ко всѣмъ и каждому" (78).
Прелестная Наташа говоритъ какъ пишетъ. Жаль только, что немедленно послѣ этой возвышенной шарады, она начинаетъ ругаться съ своей горничной, и говоритъ ей: "какъ ты глупа"! (78). Единственнымъ, но за то и опаснымъ конкуррентомъ Наташи но части краснорѣчія (да и всѣхъ другихъ достоинствъ) является одинъ "высокій, стройный кавалергардъ", нѣкій баронъ Берисдорфъ, который, подобно Наташѣ, слова въ простотѣ не скажетъ, а все съ ужимкой. Наташа, напр., мечтаетъ о своемъ первомъ выѣздѣ въ свѣтъ, на балъ и Демосѳенъ-баронъ замѣчаетъ: "Да, еслибы я зналъ, когда будетъ онъ, этотъ вашъ балъ, то непремѣнно бы пріѣхалъ, чтобы танцовать съ вами вашу первую мазурку, танцовать и любоваться то невольнымъ смущеніемъ, то тѣмъ восторгомъ, съ какимъ вы будете переживать эти счастливыя, теперь еще непонятныя, совсѣмъ непонятныя вамъ минуты" (38).
Но замѣчательно, что и этотъ возвышенно-краснорѣчивый баронъ страдаетъ, подобно Наташѣ, страстью нисколько не возвышенно браниться съ прислугой: "Молчать, дуракъ"! кричитъ онъ лакею, и взглянувши тутъ же на деньщика, "думаетъ": "какая глупая морда" (97). Такимъ образомъ, Наташа и баронъ оказываются одинаково сильными и въ "высокомъ" и въ "низкомъ" стилѣ. Но этого мало. Прелестная парочка столь же свободно объясняется и на языкѣ персонажей г. Лейкина: "И какое такое полное право имѣете вы, баронъ, не слушать меня", говоритъ Наташа, а баронъ отвѣчаетъ: "А какое такое полное право имѣете вы мнѣ приказывать" (169). Г. Іогель юмористъ -- хоть куда.