Иловайский Дмитрий Иванович
Дополнительная полемика по вопросам варяго-русскому и болгаро-гуннскому. Д. Иловайского. Москва, 1886 г

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Дополнительная полемика по вопросамъ варяго-русскому и болгаро-гуннскому. Д. Иловайскаго. Москва, 1886 г. Вновь вышедшая книжка г. Иловайскаго заключаетъ въ себѣ перепечатку его полемическихъ статей въ защиту его знаменитой теоріи о славянствѣ гунновъ, болгаръ и русн. Г. Иловайскій создаетъ себѣ въ этой полемикѣ положеніе, не лишенное нѣкотораго величія. "Пока въ начальной русской исторіи господствовалъ норманнизмъ, а въ славянской туранизмъ, обѣ эти исторіи находились въ какомъ-то хаотическомъ состояніи; иначе сказать, онѣ почти не существовали" (стр. 85). "Я, при другихъ начатыхъ работахъ, почти одновременно поднялъ на себя тяжесть такихъ сложныхъ и запутанныхъ вопросовъ, какъ варяго-русскій и гунно-болгарскій. Сосредоточивая свое вниманіе на главныхъ, основныхъ пунктахъ, я предоставилъ времени и другимъ дѣятелямъ науки разработку и отдѣлку подробностей" (стр. 88). Собственныя изслѣдованія г. Иловайскаго повели къ рѣшенію массы самыхъ существенныхъ вопросовъ, на которые "никогда не отвѣтитъ норманнизмъ и туранизмъ, отрицая славянство руси, гунновъ и болгаръ, т.-е. болѣе чѣмъ половины славянскихъ народовъ",-- именно: откуда взялась въ Европѣ огромная масса славянъ, особенно восточныхъ? Какъ и когда они заняли свои настоящія земли?" и т. д. (стр. 97). "Секретъ" удачи г. Иловайскаго заключается въ его методическихъ пріемахъ; нѣкоторые онъ обязательно сообщаетъ читателямъ. напр., "въ своихъ изысканіяхъ я ни шагу не дѣлаю безъ историческихъ аналогій; мнѣ, прежде всего, дайте аналогію: безъ нея нѣтъ исторической науки" (стр. 67). И тутъ же на основаніи аналогіи г. Иловайскій заключаетъ, что названіе предводителя всегда связано съ названіемъ племени, "такъ что отдѣлять ихъ нѣтъ никакой возможности", а, слѣдовательно, если предводитель назывался Вндъ, то народъ долженъ быть венды (ib.). Или, напр., другой универсальный "законъ осмысленія собственныхъ именъ": "пусть мнѣ докажутъ,-- говоритъ г. Иловайскій,-- что кѣмъ-либо было обнаружено ранѣе меня существованіе этого закона и его примѣненіе къ славянскимъ собственнымъ именамъ" (стр. 36), хотя, скромно прибавляетъ онъ,-- я и не выдавалъ себя за филолога-спеціалиста". Скромность г. Иловайскаго доказывается и тѣмъ, что свои изслѣдованія онъ представилъ на судъ спеціалистовъ: "я старался привлечь къ разностороннему, публичному обсужденію (вопроса о гуннахъ) людей науки" (стр. 1). Люди науки, спеціалисты по лингвистикѣ, антропологіи, византійской и славянской исторіи оказались, однако же, совершенно неспособными оцѣнить открытія г. Иловайскаго я упорно признавали его "диллетантомъ" во всѣхъ этихъ наукахъ. Послѣ этого г. Иловайскій, разумѣется, имѣлъ право придти къ тѣмъ заключеніямъ о людяхъ науки и о самыхъ ихъ наукахъ, къ какимъ пришелъ: "я почитаю филологію (читай лингвистику; г. Иловайскій особой науки лингвистики никогда не при, знавалъ) не настолько зрѣлою, чтобъ она могла давать точныя, несомнѣнно научныя объясненія личныхъ именъ" (стр. 14). А "тѣ историки", которые противорѣчатъ г. Иловайскому, отождествляя варяговъ и русь (хотя для г. Иловайскаго ясно, что первые жили въ Скандинавіи, а вторые на Днѣпрѣ) или вѣря въ ославянепіе болгаръ (по г. Иловайскому непремѣнно внезапное),-- такіе историки и филологи тѣмъ доказываютъ, что они имѣютъ очень смутное понятіе объ основныхъ законахъ, по которымъ организуются государства etc." (стр. 87). Остается пожалѣть, что эти основные законы не приняты г. Иловайскимъ въ его учебникъ, подобно вытекающимъ изъ нихъ теоріямъ; тогда дѣло рѣшалось бы просто ссылкой на учебникъ и невѣжество историковъ было бы для всѣхъ ясно.
   Такимъ образомъ, аргументы противниковъ не убѣдили г. Иловайскаго и онъ, уже увѣренный въ себѣ, вновь вызываетъ лингвистовъ доказать ему "по всѣмъ правиламъ филологической науки и искусства", что, напр., слово Аттила не могло образоваться такъ же, какъ образовались слова верзила, воротила (стр. 14); а историковъ еще увѣреннѣе убѣждаетъ заняться дѣломъ, т.-е. интересующими г. Иловайскаго вопросами, а не ношеніемъ воды въ колодезь. И такъ какъ противники, истощивши негодованіе, начинаютъ уже шутить, то г. Иловайскій заключаетъ: "вопросъ о народности гунновъ (и прочіе вопросы) теперь настолько исчерпанъ, что я могу съ спокойною совѣстью и полнымъ убѣжденіемъ остаться при своихъ главныхъ выводахъ" (стр. 138). Съ этими выводами, которыхъ не оцѣнили современники, г. Иловайскій и обращается къ потомству, заранѣе увѣренный въ его приговорѣ: "рано или поздно научная истина возьметъ верхъ. Послѣдующее, болѣе безпристрастное поколѣніе разработаетъ подробности, причемъ устранитъ возможные въ моихъ изслѣдованіяхъ недосмотры и промахи второстепеннаго значенія, но главныхъ моихъ основаній и выводовъ не отвергнетъ" (стр. 30).
   Не дѣло рецензіи разбирать аргументы pro и contra теорій г. Иловайскаго. Но, въ виду пророчества г. Иловайскаго о будущности этихъ теорій, позволимъ себѣ выставить столь же голословную гипотезу о томъ, какъ отнесется къ нимъ потомство. Оно не повторитъ о нихъ даже извѣстнаго стереотипнаго отзыва: "что вѣрно, то не ново, а что ново, то не вѣрно", потому что ему придется заключить, что "и то, что вѣрно, неново; и то, что не вѣрно, неново". Что вѣрно, есть у Шафарика; что невѣрно, есть у Венелина; вѣрно, что славяне не могли появиться внезапно въ VI в. до Р. Х.; но не вѣрно, что для пополненія пробѣла въ первоначальной славянской исторіи необходимо дѣлать славянами болгаръ и гунновъ. Ново и не вѣрно у г. Иловайскаго только славянство руси; но разбираемая книжка не касается этой теоріи, "исчерпанной" еще ранѣе.
   Г. Иловайскій нынѣ съ спокойною совѣстью почилъ на лаврахъ; кто думаетъ, что совѣсть г. Иловайскаго когда-либо была неспокойна, пусть перечитаетъ его полемику со старикомъ Погодинымъ: вередъ нами тотъ же г. Иловайскій съ его этимологіями вродѣ Gelandri (названіе днѣпровскаго порога) параллельно слѣпандря, глухандря; та же развязность пріемовъ, то же самомнѣніе, тѣ же аляповатыя обвиненія въ непониманіи "главныхъ положеній исторической науки", и надъ всѣмъ этимъ та же жовіальная, безконечно самодовольная мина великаго иниціатора въ наукѣ. На что упрямъ былъ покойникъ Погодинъ, а и тотъ закончилъ полемику съ г. Иловайскимъ отчаяннымъ возгласомъ: "Силъ, терпѣнья уже не достаетъ больше. Sapienti sat!"

"Русская Мысль", кн. IV, 1886

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru