Гроза только что прошла. Солнце, еще высокое и знойное, выкинуло столбы огней надъ упавшей тучей; городскія строенія синѣли въ полутьмѣ запоздалаго, оторваннаго облака; поле, которое начинается отъ заставы, все въ искрахъ, мокрое, теплое, еще не расправило своей молодой травы; на ея зелени чернѣла узкая дорога, уходя вдоль по пригорку, гдѣ виднѣлась тоненькая колокольня, бѣлая ограда, и дальше -- роща, ужь густая и темная.
Въ этой рощѣ было жилье, что-то въ родѣ выселокъ: избы, сарайчики и, на болѣе видномъ мѣстѣ, небольшой домъ съ цвѣтничкомъ и балкономъ, обращеннымъ въ сторону дороги и города Надъ балкономъ былъ навѣсъ; послѣ дождя можно было выйти подышать воздухомъ, посмотрѣть въ даль, показаться проѣзжимъ и прохожимъ, которымъ всегда пріятно что-нибудь увидѣть.
Дверь изъ комнаты отворилась; на балконъ вышла дама, одѣтая по модѣ очень узко, по лѣтнему -- безцвѣтно, кромѣ широкаго алаго банта, который рѣзко выдавалъ блѣдность ея лица и блѣдность ея волосъ, уложенныхъ пышнымъ шиньономъ. Она была невысока ростомъ, худощава, замѣтно стянута и немолода. Она прищуривалась, граціозно заслоняясь рукой отъ лучей солнца.
-- Не простудитесь, сказалъ, выходя за нею, господинъ, тоже не молодой, но плотный, высокій, румяный, съ превосходно разчесанной бородою.-- Не рискуйте; сыро.
-- О, я живу воздухомъ, возразила она.-- Ахъ, какъ хорошо! Смотрите. Право, издали, съ высоты, даже нашъ N живописенъ.
-- Вы не взыскательны, сказалъ гость.
-- Что же дѣлать... Но нѣтъ! Скажите: развѣ не лучше довольствоваться тѣмъ, что есть, нежели вздыхать о невозможномъ? Возьмемте кресла изъ гостиной; я велю сюда дать чаю. Теперь ужь скоро...
Гость выкатилъ кресла; хозяйка сама вынесла маленькій столикъ, немного стараясь дать замѣтить, что дѣлаетъ это свободно и ловко.
-- О, хорошо... повторила она, бросаясь въ кресла.-- Но говорите-же, какъ вы меня отыскали? какъ вамъ вздумалось пріѣхать въ этотъ опальный N.? Надолго ли? гдѣ вы пропадали?.. Право, не знаешь, что спрашивать! Ну, по порядку!
-- Если вы живете въ N... началъ онъ.-- Курить можно?
-- О Боже, конечно. Сейчасъ...
-- Не безпокойтесь, спички у меня есть.-- Если вы живете въ N., почему же другіе не могутъ заѣхать въ N., благо онъ на проѣзжей дорогѣ?
-- Такъ вы только проѣздомъ?
-- Да, на югъ. Отдохнуть ѣду, отдохнуть, дорогая моя Александра Сергѣевна. Отдохнуть отъ холода, слякоти, трескотни, отъ формальностей, отъ всего!
-- Отъ всего!.. повторила она, задумчиво наклонивъ голову и вдругъ опять рѣзко ее поднимая.-- Да! намъ есть отъ чего отдыхать...
-- Живемъ шибко, произнесъ гость сквозь сигару, тоже будто задумываясь и также чрезъ минуту снова оживляясь.-- Нѣтъ, но пуще всего -- отдохнуть отъ всякихъ нелѣпостей, отъ такъ-называемой "кабинетной" жизни въ перемежку съ преніями, этимъ переливаньемъ изъ пустаго въ порожнее, съ толками обо всемъ на свѣтѣ, что вовсе до насъ не касается, гдѣ безъ насъ обойдутся, гдѣ мы только шумимъ, трудимъ легкія, наживаемъ себѣ желчь... Право, вамъ позавидуешь: вы -- истинно передовая женщина...
-- Ахъ, Петръ Николаевичъ...
-- Я это всегда говорю.
-- Обо мнѣ? Но съ кѣмъ же?
-- Помилуйте, мало-ли съ кѣмъ! будто ужь и людей нѣтъ?
-- Вы не забыли меня?
-- Помилуйте!
-- Стараго друга? А сколько лѣтъ...
-- Что для васъ годы! Это, вотъ нашему брату...
-- Полноте!. Но что же можно обо мнѣ сказать? Запертая въ глуши...
-- Да вотъ хоть позавидовать вашему благоразумію: вы умѣли отрѣшиться отъ всякихъ дрязгъ, спокойно...
-- Ахъ, какъ я тоже устала! прервала она.
-- Вы? отъ чего же?
-- Но вотъ эти два послѣдніе года...
-- Да, за одно со всѣми...
-- Страхи!
-- Да... Но вѣдь отъ васъ далеко...
-- А пожертвованія? возразила она горестно.
-- Да... Отозвались и на васъ, прибавилъ онъ, слегка затрудненный.
-- Еще какъ отозвались! вскричала она и вдругъ спохватилась.-- Нѣтъ, но ожиданія...
-- Да...
-- Телеграммы!
-- Да...
-- Всякій день, всякій часъ!..
-- Да...
-- У васъ какъ это было?
-- У насъ?.. Что же... Мы знали почти одновременно съ событіями.
-- Что вы дѣлали?
-- Я то собственно? Что-же... Обыкновенныя занятія. Читалъ, сидѣлъ на службѣ.
-- Вы служите?
-- Служу.
-- Давно-ли?
-- Да... Нѣтъ... Не такъ давно.
-- А я думала... Вы занимались въ редакціи...
-- Да!.. Былъ когда-то литераторомъ. Это оставлено... я разошелся съ редакціей, досказалъ онъ, глядя въ сторону.
Александра Сергѣевна примолкла.
-- Конечно, были причины? сказала она, наконецъ.
-- Безъ причины ничего не бываетъ, выговорилъ онъ, усмѣхнувшись.
-- И ваши причины, безъ сомнѣнія, уважительныя, сказала она увѣренно.
-- Благодарю за доброе слово. Самъ-то я считаю ихъ уважительными, но другіе, пожалуй...
-- Ахъ, что вамъ до другихъ! прервала она съ увлеченіемъ, будто чему обрадовалась.-- Что вамъ мнѣніе другихъ, всѣхъ, вы сами себѣ судья; вы, во-первыхъ...
-- Во-первыхъ, я тоже человѣкъ., изъ-за какихъ-нибудь трехъ, четырехъ тысячъ въ годъ закабалиться, продать свои силы, трудъ, здоровье... И еслибы къ чему-нибудь вело, а то и удовольствія даже никакого!
-- А я думала, начала она... Я думала, что, занимаясь тамъ... при всемъ громадномъ трудѣ, вы все-таки чувствовали себя отраднѣе. Все-таки, знаете...
Она заторопилась.
-- Интимная, семейная жизнь нашей интеллигенціи... это все проходило на глазахъ, всѣ... извѣстности, начинающіе, задатки...
-- О, дребедень! воскликнулъ онъ.-- Не мечтайте! "Отрадно"! да крѣпостная барщина была нехуже!
-- Неужели?..
-- Не хуже! повторилъ онъ, хохоча, и вдругъ сдѣлался почти мраченъ.-- Надо еще взять въ разсчетъ направленіе... Нѣтъ-съ, время талантовъ, время чистаго искусства невозвратно прошло. Тенденція заѣла. Всякій стремится "мыслить", кто во что гораздъ... не то, что не спрося броду, а не справясь о глубинѣ, и потому -- какъ ракъ на мели. Но вы, я думаю, сами замѣтили.... ужасное время!
-- Ужасное!
-- Да!
Искуство -- опустѣлый храмъ,
На площадяхъ толпится смута:
Какимъ-то яростнымъ богамъ
Курится чадный ѳиміамъ --
И бѣдной музѣ нѣтъ пріюта!..
Декламируя, онъ какъ-будто пѣлъ.
-- Чье это?.. спросила Александра Сергѣевна, нерѣшительно и слегка замирая.
-- Давно я не читала ничего вашего, начала она въ раздумьи.-- Есть что-нибудь новое?
-- Есть. Я недавно издалъ. Я вамъ дамъ. Такъ, сборникъ. Кое-что изъ лирическихъ вещей прошлыхъ годовъ, и потомъ нынѣшнее, навѣянное...
Онъ сдѣлалъ маленькій жесть рукою.
-- Merci.
-- Вы тамъ увидите меня въ новомъ видѣ, продолжалъ онъ шутливо: -- "Въ одеждѣ воина, съ неловкостью пріятной..." Пожалуй, не узнаете.
-- Я васъ всегда узнаю, возразила она: -- когда понятія, убѣжденія... однимъ словомъ -- все!.. это оставляетъ такую неизгладимую складку...
-- Да... сказалъ онъ, также какъ она, затрудняясь.
Въ бесѣдѣ случился опять промежутокъ молчанія.
-- То, что вы сейчасъ читали -- оттуда? спросила Александра Сергѣевна.
-- Что?.. Да, оттуда, отвѣчалъ литераторъ, будто его разбудили.-- Но скажите же что-нибудь реальное.
-- Реальное?..
Она растерялась.
-- Реальное... Но что же реальное?
-- Что нибудь. Напримѣръ, вы желали знать, какъ я васъ нашелъ. Я пріѣхалъ; узнаю: поѣздъ, который мнѣ нуженъ, пойдетъ только завтра, въ восемь утра. Слѣдовательно -- надо ждать. Я спросилъ вашъ домъ и, совсѣмъ, съ своимъ саквояжемъ, который теперь имѣетъ честь покоиться въ вашей прихожей -- отправляюсь. Нахожу домъ: все заперто. Я къ другому подъѣзду, и -- удивленъ! Надпись: "Начальное училище для дѣвицъ, А. Табаевой". Тутъ... понимаете мою мысль: она работаетъ, она все та же! И я звоню, стучу, кричу...
Александра Сергѣевна радостно смѣялась.
-- Выбѣгаетъ дѣвочка и объявляетъ: вы на дачѣ. Гдѣ? Далеко-ли? За какой-то астраханской заставой. Я не удовлетворился, ворвался. Встрѣчаетъ какая-то дама. Говорю:-- "Алтасовъ, изъ Петербурга; гдѣ Александра Сергѣевна?" Мнѣ толковали: "свѣчной заводъ, церковный староста" -- но я ужь не слушалъ, вскочилъ на дрожки и явился съ саквояжемъ передъ вами, какъ разъ подъ ливнемъ, что вамъ извѣстно. Но, понимаете, я все-таки не знаю, гдѣ я. Я чувствую себя съ вами, но почему вы здѣсь, почему въ вашемъ отсутствіи, ваша школа полна дѣвочекъ... Я видѣлъ головки, головки, русыя, черненькія... Одна -- прелесть что такое! Ватто! спрыгнула съ вѣера...
-- О, поэтъ!
-- Чувствую, чувствую -- не по лѣтамъ! Но объясняйте же.
-- Гдѣ вы? Точно на свѣчномъ заводѣ, обращенномъ въ дачу.
-- Какъ это?
-- Но въ нынѣшнее время даже провинція понимаетъ необходимость дачь. Чиновники и тѣ нанимаютъ для своихъ семействъ избы, по деревнямъ...
-- Но что жь это! это скука.
-- Конечно. Но однимъ лѣтомъ, верстахъ въ двухъ отсюда, было прекрасно; цѣлая компанія дачниковъ, кумысное заведеніе, минеральныя воды...
-- Вотъ какъ! въ деревнѣ?
-- Да. Я жила тамъ, пила кумысъ. Все было, маленькій клубъ, галлерейка; танцовали; даже театръ былъ.
-- О, напротивъ, очень мило. Фейерверки, катанья. Изъ города множество пріѣзжало. Содержатель клуба, для удобства, завелъ свои линейки, въ родѣ дилижансовъ...
-- Это прошлымъ лѣтомъ?
-- О, нѣтъ, три года назадъ. "Прошлымъ лѣтомъ"... было не до того. И притомъ, въ городѣ было много удовольствій, благотворительныя гулянья на бульварѣ, аллегри, сборы, пожертвованія...
-- Да, частнымъ антрепренерамъ, конечно, ужь нечего было разсчитывать... Но здѣсь у васъ -- пустыня.
-- Ахъ, нѣтъ... Но видите, домикъ онъ отдѣлалъ. Въ рощѣ бываютъ пикники, самовары; есть нѣчто въ родѣ гостинницы...
-- Гдѣ можно найти пріютъ, не для музы...
Оба засмѣялись.
-- Но для моей особы на ночь. Я желаю пробыть у васъ какъ можно дольше.
-- Вы найдете пріютъ у меня.
-- Я обезпокою васъ.
-- Что за церемоніи!
-- Grand merci.
-- Мы такъ давно не видались... Въ послѣдній разъ... Боже, скоро восемь лѣтъ! зимой 70-го, въ Петербургѣ, и то всего нѣсколько минутъ; встрѣтились въ оперѣ...
-- Да. И вы такъ спѣшили уѣхать.
-- На другой же день я уѣхала. Невозможно было -- дѣла: наслѣдство; и притомъ, я была въ траурѣ. Тогда умеръ мой братъ...
-- Да, да, да... А вы получили наслѣдство?
-- Получила. Но послѣ этого, я была еще въ Петербургѣ два раза, искала васъ...
-- Позвольте, когда?.. Ахъ, я былъ за границей!
-- Оба раза? возразила она съ легкимъ упрекомъ.-- Я вамъ писала по городской почтѣ...
-- Не получалъ! это недоразумѣніе...
-- Разъяснять ужь поздно. И теперь, что жь? только судьба...
-- Судьба -- умница; она подслушиваетъ наши желанія...
-- Ну, Богъ васъ проститъ.
-- Вы -- милѣйшая; вотъ такія женщины... Нусъ, что-же наслѣдство? Порядочное?
-- Да, деревня.
-- Почему-же вы не тамъ?
-- Въ деревнѣ? Въ нынѣшнее время? Помилуйте! Только идеалистъ, лирическій поэтъ можетъ вообразить возможность житья въ деревнѣ теперь, когда... Помилуйте, мы въ конецъ раззорены! тамъ кто только можетъ, тотъ съ насъ тащитъ, самоуправство, воровство, кабаки...
Она вдругъ спохватилась и замолчала... Это, кажется, ужь слишкомъ реально?.. Что-жь, онъ хотѣлъ реальнаго... И еще такъ обидно: точно будто ужь съ провинціалкой ни о чемъ другомъ и говорить нельзя... Конечно, это разнообразнѣе, разговоръ сталъ и живѣе и... словомъ, легче. Но надо же было подвернуться этому "вопросу" -- деревнѣ!. Лѣтъ пятнадцать назадъ, она жила у бабушки, въ далекомъ городишкѣ и туда вовсе не своей волею явился Алтасовъ. Было очень скучно. Они познакомились, много говорили -- время было такое!-- "исповѣдывали" вмѣстѣ... что-то непохожее на то, что она сейчасъ сказала... Правда, Александра Сергѣевна, сознательно и безсознательно, давно разсталась съ этими "иллюзіями", но Алтасовъ-то, можетъ быть, еще не разстался. Онъ еще недавно печаталъ о "чарующей гармоніи", о "свѣтлыхъ образахъ" -- правда, онъ говорилъ о прошедшемъ, но кто-жь его знаетъ, какія у него иллюзіи теперь? И вдругъ, такъ неосторожно сорвалось съ языка...
И безъ того, все-то удовольствіе какое-то скрѣпя сердце: пріѣхалъ -- занесло его проѣздомъ; остался -- потому что нѣтъ поѣзда...
Александра Сергѣевна отмахивалась отъ этихъ размышленій и покорялась, какъ дѣвица, уже не разъ испытавшая необходимость подобной покорности. Все-таки лучше, чѣмъ ничего. Все-таки, вотъ гость, и петербургскій, и литераторъ, и ночуетъ у нея въ домѣ -- говори, кто что хочетъ! Ахъ, Боже, неужели ужь такъ всѣхъ и слушать! Отлично!.. Вотъ и умна, что всегда одѣта съ утра, не распущена по провинціальному. Но и вообще, что-жь особенно провинціальнаго? И складъ, и понятія -- ужь кажется, вполнѣ порядочнаго круга; ужь очень онъ будетъ разборчивъ, если что найдетъ... Только вотъ сорвалось о деревнѣ. Но и о деревнѣ, какой же образованный человѣкъ нынче думаетъ иначе?..
Алтасовъ между тѣмъ улыбался.
-- Дорогая моя, сказалъ онъ, подавая ей руку:-- я вижу, вамъ тяжело выговорить старому другу, что мы оба вмѣстѣ были жестоко молоды и -- глупы. Да?.. Ничего. Свидѣтелей нѣтъ: сознаемся вмѣстѣ.
Она передохнула, впрочемъ, еще несовсѣмъ понимая.
-- Въ какую прелестную пору жизни мы узнали другъ друга, продолжалъ Алтасовъ:-- полные вѣры, полные надеждъ! Мы были не безумное "молодое поколѣніе", но сильнѣе его: я -- раненый боецъ, вы -- самоотверженная женщина!
Александрѣ Сергѣевнѣ мелькнуло, что въ ту эпоху ей было за тридцать, и никто не сватался, и у бабушки было очень скучно...
-- Мы вѣрили, надѣялись и -- обманулись, продолжалъ онъ,-- Обыкновенная исторія. Мы не первые. Мы платимся за наше заблужденіе страшной усталостью; что-жь, надо согласиться, многіе поплатились и больше, договорилъ онъ, слегка понижая голосъ.
-- Да!.. отвѣчала Александра Сергѣевна.
-- За то -- мы прозрѣли. Не будемъ неблагодарны, началъ онъ серьёзно:-- и если въ этомъ морѣ житейскомъ мы не разбились и не потонули, вспомнимъ высоконравственное міросозерцаніе нашего великаго поэта: "Насъ было много на челнѣ"... Уцѣлѣлъ одинъ; онъ сушитъ на солнцѣ свою бѣлую одежду и -- поетъ... Образъ-то какой! вскричалъ онъ съ восхищеніемъ: -- вотъ художникъ!
-- Художникъ! повторила Александра Сергѣевна.
-- Милая вы моя... сказалъ Алтасовъ, опять пожимая ея руку.-- Ну, разсказывайте же, разсказывайте, да аккуратнѣе: цифры и имена собственныя. Какъ поживаете, какъ что? Теперь-то вы свободны, обезпечены...
-- Да, я-таки выдержала срокъ. Ахъ, эти житейскія мелочи...
-- Знаю, знаю.
-- Онѣ убиваютъ!.. Что же? Вѣдь мы, женщины, безправны; мы должны существовать на четырнадцатую часть. Ну-съ, я и существовала на оную -- вы видѣли у бабушки, между тѣмъ, какъ мой братъ...
-- Наслаждался жизнью. Это тогда говорили.
-- Я говорила? Никогда!
-- Не вы, не вы. Я слышалъ. Онъ былъ нѣкогда ополченецъ, вашъ братъ? Потомъ жилъ безвыѣздно въ деревнѣ?
-- Да... принужденъ былъ жить.
-- Въ той, что теперь ваша? Что же онъ, по крайней мѣрѣ, оставилъ ее въ порядкѣ?
-- Онъ не могъ оставить ее не въ порядкѣ... Но въ нынѣшнее время не можетъ быть порядка. Я отступилась. Тамъ арендаторъ.
-- Исправный?
-- Я приняла свои мѣры.
-- Необходимая житейская мудрость, сказалъ онъ задумчиво.-- Много земли?
-- Слишкомъ тысяча десятинъ, кромѣ лѣса; луга, два сада, мельницы... говорила она, между тѣмъ, какъ онъ засмотрѣлся въ даль.
-- И домъ? спросилъ онъ.
-- Флигель, комнатъ въ пять; домъ я перевезла въ городъ. Вы его видѣли.
-- Я думалъ вы нанимаете, сказалъ онъ будто про себя и вдругъ живо обернулся.-- Ну, вотъ вы и вся налицо: выстроила палаты и отдала ихъ на школу... Вѣчно юная!.. Какъ у васъ идетъ школа?
-- Такъ себѣ... Элементарная, отвѣчала Александра Сергѣевна, немного закраснѣвшись.
-- Много занимаетесь?
-- Да...
-- И конфузится! Прелестно!.. Что-жь, у васъ, стало быть, тамъ и живутъ онѣ? А то васъ нѣтъ, а тамъ дѣвочки?
-- Нѣтъ, но... я сегодня несовсѣмъ здорова; лѣтнее время... Кромѣ всего, онѣ еще учатся рукодѣльямъ...
-- А вамъ вздумалось полѣниться, весело досказалъ Алтасовъ:-- и отлично; лѣнитесь, отдыхайте. Рукодѣлья, конечно, не по вашей части. Кто у васъ этимъ завѣдуетъ?
-- Но... Жена моего брата, отвѣчала Александра Сергѣевна, ужь совсѣмъ вспыхнувъ.
-- Онъ былъ женатъ?
-- Передъ смертью женился.
Алтасовъ осторожно помолчалъ. Александра Сергѣевна потупилась.
-- Кто она? выговорилъ онъ тихо, тономъ друга, готоваго огорчиться, если это потребуется.
-- Простая дѣвушка; однодворка.
-- Дѣти? спросилъ онъ еще тише.
Она пожала плечами.
-- Онъ сдѣлалъ какое-нибудь распоряженіе... чтобы, однимъ словомъ, для васъ...
-- Все устроено. Наслѣдница я одна.
-- Семья у нея?
-- Сирота.
-- И вы оставили ее при себѣ?
-- Да... Куда же ей?
-- Нѣтъ, я думалъ о васъ. Для нея, конечно, всѣ выгоды. Подъ вашимъ руководствомъ молодая особа можетъ только выиграть...
-- Какая она молодая особа, прервала Александра Сергѣевна:-- эта исторія двадцать лѣтъ тянулась!
-- Двадцать лѣтъ?
-- Меньше, больше, почему я знаю... Возвратясь изъ ополченія, мой братецъ... Ахъ, все это больно, Петръ Николаевичъ, вы вообразить не можете!
-- Разскажите мнѣ все, сказалъ онъ тихо.
-- О, говорить надо много... все подробности, все мелочи, которыя заѣдаютъ жизнь! Но вы меня знаете! Вы давно меня знаете...
Она схватила его руку.
-- Петръ Николаевичъ, право, я стоила больше того, что мнѣ далось! Что-жь въ томъ... Ну, въ то время, когда у насъ еще жили по-людски, я выѣзжала, я значила въ свѣтѣ...
-- Знаю, знаю, повторилъ онъ съ грустью,
-- При жизни папеньки. Состояніе было въ его рукахъ. Тогда имѣнія давали широкій доходъ, тогда умѣли извлекать... Папенька былъ предсѣдателемъ; онъ меня любилъ; я была въ домѣ полной хозяйкой... И вдругъ, разомъ, ударъ, всему конецъ! На масляницѣ, на другой же день нашего праздника, папенька... Это ужасно! У насъ были званые блины, все лучшее общество...
-- Воспоминаніе о быломъ счастьи... выговорилъ Алтасовъ.-- Но я это знаю. Вы мнѣ разсказывали внезапную смерть вашего отца. Дальше: вашъ братъ?
-- Онъ тогда служилъ здѣсь, при папенькѣ. Папенька всегда держалъ его на глазахъ, будто предчувствовалъ! Тутъ и выказалась вся эта дикая воля. Папенька (Богъ его знаетъ почему, нелѣпый какой-то, смѣшной страхъ смерти!), папенька ничѣмъ не распорядился. Ну, а мудрый законъ: "сестра при братѣ не наслѣдница". Братъ, тотчасъ, трехъ недѣль не выждалъ!.. въ отставку и предложилъ мнѣ ѣхать жить въ деревню къ нему... Онъ ужь такъ и говорилъ: "ко мнѣ". Понимаете, иногда одно слово...
-- Понимаю.
-- "Распоряжайся всѣмъ, какъ тебѣ угодно". Но какъ же распоряжаться, когда онъ уже самъ распорядился? Тогда, помните, была крымская война. Онъ вызвалъ изъ мужиковъ охотниковъ въ ополченіе, пошелъ самъ. Что было наличныхъ денегъ, что можно было обратить въ деньги, онъ это все взялъ, пожертвовалъ...
-- Широкая русская натура.
-- Да-съ, но представьте положеніе молодой, неопытной дѣвушки! Что-жь мнѣ въ томъ, что война тамъ, что великій постъ; я не затворница; что нибудь мнѣ нужно, кромѣ траурнаго платья; я не могу... Тетка папеньки благородная женщина... Вы ее знали!
-- Да.
-- Я къ ней уѣхала въ Вологду. Она меня поняла. У нея былъ капиталъ. Я просила только, чтобъ, ради Бога, билеты были переписаны тотчасъ, прямо на мое имя, чтобъ потомъ съ братомъ этихъ процессовъ... Я ненавижу крючкотворство, всю эту бюрократію!.. Бабушка такъ и сдѣлала. Я настояла! Я дала ей понять папенькину несправедливость ко мнѣ. Такъ ужь, говорю, чтобъ другой-то разъ этихъ сюрпризовъ мнѣ не приподносили... Я вполнѣ заслужила это вознагражденіе. Вы знали бабушку, были въ домѣ; мы съ вами познакомились въ послѣднее время моего испытанія... Вѣдь я семь лѣтъ (мистическое число!) семь лѣтъ-съ, ни много, ни мало, я выносила капризы старой дѣвы... И сама-то я тоже старая дѣва!
-- Вы? сказалъ съ упрекомъ Алтасовъ.-- Вы -- человѣкъ!
-- Можетъ быть, прошептала она.-- Конечно, я всегда умѣла сохранять свою самостоятельность, я не позволяла себя третировать... Но, Богъ съ нею; она вскорѣ скончалась. Наконецъ-то я была независима. Я осталась въ Вологдѣ и не видалась съ братомъ.
-- Никогда?
-- Онъ пріѣзжалъ ко мнѣ. Но, Петръ Николаевичъ, могла ли я бывать у него? Я не ригористка, нѣтъ, избави Богъ, но, вы понимаете, для дѣвушки... Воротясь изъ ополченія, онъ завелъ себѣ... и кромѣ того... Кромѣ того, у него былъ притонъ всѣмъ этимъ дѣятелямъ тогдашнимъ. Ихъ въ N. было въ волю. Все это наѣзжало, жило у него въ деревнѣ. Домъ, кстати, просторный. Самовары цѣлый день. Планы... Вы не повѣрите: что-то ъ родѣ университета съ музеемъ -- для мужиковъ-то!.. Онъ тогда пріѣзжалъ ко мнѣ, наэлектризованный, распѣвалъ... Постойте, какъ это...
-- Не знаю... Чего стоилъ этотъ музей и всѣ эти затѣи... Ну, Петръ Николаевичъ, вы знаете мой образъ мыслей? Вы говорите, я не старуха? Не китаецъ я? Не поклонница мракобѣсія? Не идіотка?
-- Богъ съ вами, что вы...
-- А!.. А мой братецъ такъ меня назвалъ! вскричала она, и глаза ея засвѣтились.-- Былъ у насъ разговоръ...
Она передохнула.
-- Я... Что же? я только благоразумно ему замѣтила... Въ его же интересахъ, право! Вѣдь не разсчитывала же я, Боже зюй, что переживу его!.. Я сказала ему: "Ты останешься ни съ чѣмъ" -- и еще...
Она зашептала.
-- "Моли Бога, чтобъ самому уцѣлѣть!"
-- Что же онъ отвѣчалъ вамъ? спросилъ также тихо Алтасовъ.
-- Отвѣчалъ... Но неужели вы не знаете развязки?
Алтасовъ кивнулъ головой.
-- Слышалъ, но ихъ такъ много...
-- Да, обыкновенная исторія. Еслибы за нею не было трагедіи... Все это было устроено, академія, музей, клиники, пріюты... Боже милосердый!
Она усмѣхнулась, пожимая плечами.
-- Года три они тамъ учили, лечили, и вдругъ, въ одинъ прекрасный день, братцу моему ничего больше не осталось, какъ прохаживаться по пустому дому, сводить счетъ разсореннымъ деньгамъ и наблюдать, какъ разваливалась академія, изъ которой ея бывшіе ученики кирпичи крали... Еще счастливо отдѣлался!
-- Да! сказалъ отрывисто Алтасовъ.-- Такимъ натурамъ легко сходитъ.
-- Нѣтъ, знаете, странно: это его все-таки потрясло, возвразила она.
-- Вы его видѣли?
-- Силъ не было! отвѣтила она. послѣ минуты молчанія -- И это было бы ни къ чему. Что я могла ему посовѣтовать? Службу онъ всегда такъ третировалъ... Но его и не приняли бы на службу; это было ужь кончено!.. Похорониться съ нимъ въ деревнѣ -- но за что же? Я не такъ роскошно пользовалась жизнью, чтобъ еще это... У меня свои привычки, я хочу жить какъ хочу. У меня было свое состояніе -- помилуйте, я отрѣзанный ломоть. Изъ чего я стала бы мѣшаться не въ свое дѣло? Добровольно -- въ чужомъ пиру похмѣлье! Ну, онъ, по своей глупости, выкинутъ изъ общества; я-то вѣдь членъ общества!
-- Дѣятельный и полезный, прибавилъ Алтасовъ.
-- Не знаю ужь какой, но я къ нему не поѣхала. Мы не видались до конца; я не была и при его смерти... я говорю вамъ все! Если онъ и скучалъ -- и безъ меня была утѣшительница, и лучше меня знала какъ утѣшать. Мнѣ, дѣвушкѣ, было бы только неловко... что совершенно понятно! договорила она, помолчавъ, выжидая, чтобъ отозвался гость.
Гость молчалъ и смотрѣлъ въ даль. Сыроватое, свѣжее тепло, запахъ поля, тишина на широкомъ пространствѣ, все нѣжило и наводило на раздумье. Алтасовъ точно вдругъ крѣпко задумался. Между тѣмъ, ему очень хотѣлось чаю, онъ дурно пообѣдалъ на станціи.
Замѣтивъ, что подлѣ него замолчали, онъ бросилъ свою погасшую сигару и обернулся.
-- Ну-съ, какъ-же... Когда же онъ женился? Онъ вамъ писалъ?
-- Очень рѣдко. Исторія многихъ годовъ. Что такое была эта жизнь...
-- Я бы на вашемъ мѣстѣ заглянулъ изъ любопытства.
-- О!.. Но къ чему-же? И неловко: надъ нимъ былъ надзоръ. Я знала, что онъ ни въ чемъ не терпѣлъ недостатка, но ужь безумно тратиться онъ не могъ; понимаете -- помогать, и прочее. Опека была. Слѣдовательно, я была покойна. Лѣтъ черезъ пять этого затворничества, получаю письмо: -- "Дѣлаю то, что долженъ былъ сдѣлать давно: женюсь на Анютѣ; у тебя будетъ сестра..." -- Сестра!!...
-- Да!.. Хорошо!.. сказалъ Алтасовъ.
-- Ахъ, нѣтъ, она добрая женщина, вскричала Александра Сергѣевна.-- Вы меня знаете. Чего-же требовать? О, я беру изъ жизни что могу, я не требовательна... Брать умеръ вскорѣ. Онъ, въ самомъ дѣлѣ, былъ разбитъ, послѣднее время страдалъ; она за нимъ ходила...