Ходасевич Владислав Фелицианович
Одесский Пушкин

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
   Том третий (Статьи, рецензии, заметки 1935-1939 гг.)
   Под редакцией Роберта Хьюза
   Berkeley Slavic Specialties
   

ОДЕССКИЙ ПУШКИН

   Летом 1936 года, за несколько месяцев до пушкинского юбилея, вышла в Париже книжка Александра Шика Женатый Пушкин. Она содержала в себе популярное изложение обстоятельств, преимущественно семейных, приведших Пушкина к преждевременной смерти. Творческая личность поэта осталась в книжке почти незатронутой, с чем, однако же, можно было мириться, потому что история пушкинской гибели глубоко содержательна и трагична сама по себе, да и самая связь между жизнью и творчеством, обычно у Пушкина столь неразрывная, в его предсмертную пору была в значительной мере ослаблена. Имелись в книжке отдельные промахи, по большей части проистекавшие из недостаточно критического отношения к мемуарным и эпистолярным источникам, но в общем она была составлена тщательно и с несомненной любовью к Пушкину. Помнится, я отнесся к ней сочувственно.
   К сожалению, такого сочувствия не вызывает вторая книжка того же автора, вышедшая сравнительно недавно,-- Одесский Пушкин. Как показывает само заглавие, речь в ней идет о годе, проведенном Пушкиным в Одессе. Как и в первой своей работе, г. Шик дает нам биографический отрывок, в котором, однако, нет или почти нет речи о пушкинском творчестве данного периода. Но на этот раз примириться с таким подходом уже нельзя. Теперь, когда перед нами не умирающий, а живой Пушкин, переживающий очень важный и напряженный период творческого созревания, представить читателю его "дни", не касаясь его "трудов",-- значит обойти самое в нем существенное, значит рассказать не о поэте, о котором нам важно и любопытно знать все, а лишь о довольно безалаберном и неуживчивом молодом человеке, о нерадивом чиновнике, о котором мы, в сущности, очень спокойно можем не знать ничего. В низовой части общества и литературы существует известное предубеждение против пушкинизма и пушкинистов, которые будто бы заняты "ковырянием в личной жизни Пушкина". Предубеждение такое основано на незнании дела. Пушкинизм порой отдает много сил на выяснение деталей пушкинской биографии. Но он делает это в порядке работы подготовительной, добывающей материал для суждений о самом пушкинском творчестве, тесно связанном с его жизнью. Работы же, подобные работе г. Шика, то есть такие, в которых рассказ о жизни составляет самоцель и не связан с рассказом о творчестве, не нужны, потому что не дают читателю самого важного о Пушкине, и даже вредны, потому что льют воду на мельницу противников пушкинизма.
   По-видимому, г. Шик и сам отчасти сознает этот основной недостаток своего очерка. В предисловии он говорит, что касается поэтического творчества Пушкина "лишь попутно", так как это творчество "не укладывается в условные рамки" одесского периода. Такая оговорка не служит, однако же, ничему. Ведь и жизнь Пушкина не укладывается в рамки одесского периода. Если г. Шик справедливо счел возможным рассказать о жизни Пушкина в Одессе, вынеся за скобки все то, что было раньше и позже, то точно так же он мог поступить и с творчеством. Нет, скажу прямо: г. Шик обошел всю творческую сторону пушкинской биографии не потому, что она "не уложилась в рамки", а потому, что к этой стороне дела он подойти не умеет. Ему кажется, будто "попутно" он все же коснулся творчества, ибо привел несколько одесских эпиграмм и экспромт о саранче, а также процитировал стихотворение "Иностранке" и несколько отрывков из Евгения Онегина, касающихся Одессы. Но, во-первых, уж если на то пошло, то ни "Иностранке", ни Евгения Онегина цитировать как раз и не следовало: "Иностранке" -- потому что это стихотворение не относится к Ризнич (набросок его встречается в записной книжке 1820-1822 гг., когда Пушкин и не подозревает о существовании Ризнич), а отрывков из Онегина -- потому что они писаны много позже и к одесскому периоду творчества не имеют никакого отношения. Во-вторых же (и это главное), говорить о творчестве какого-либо периода -- вовсе не значит перечислять произведения, в данный период написанные, или цитировать из них те места, которые имеют автобиографическое содержание. Если бы г. Шик в самом деле отдавал себе отчет в том, что значит "коснуться творчества", то перед ним тотчас же возникли бы темы гораздо более сложные и глубокие. Укажу из них хотя бы одну -- для примера. Евгений Онегин был задуман и начат еще в Кишиневе, под непосредственным влиянием Байрона. В Кишиневе начата первая глава. В ней Пушкин "захлебывался желчью" и "забалтывался донельзя", но "даль" романа, его предстоящее развитие были ему еще очень неясны. Именно в Одессе "даль" начала проясняться. Пушкин докончил первую главу, написал вторую и довел третью до письма Татьяны. Сатирический тон романа смягчился и отступил на задний план, зазвучала тема "ларинской" России, обозначился "милый идеал" Татьяны -- ив процессе этой работы совершилось в Пушкине то самое преодоление Байрона, которое прежде всего было необходимо для того, чтобы со временем он мог стать истинно национальным поэтом. Показать, как совершался в Пушкине этот процесс, и попытаться угадать его причины -- вот что значило бы коснуться творчества. Но мимо подобных заданий г. Шик прошел, на них не оглядываясь и, быть может, не подозревая, что только они могли бы оправдать существование его книги.
   Допустим, однако, что я не прав, что биографию Пушкина (или отдельные главы этой биографии, как Одесский Пушкин) можно писать, не касаясь творческой деятельности поэта. Можно ли в этом случае найти достоинства в работе г. Шика? Полагаю, что и в этом случае придется признать ее неудачной. Одесский период в жизни Пушкина, несмотря на свою краткость, изобилует темными местами. Это один из самых неясных и нерешенных периодов. Что сделал г. Шик для его уяснения? Решительно ничего. Его работа произведена словно бы только клеем и ножницами. Г. Шик пересказал самые общеизвестные и самые поверхностные данные, как раз там, где эти данные требуют углубления и осмысления. Роман с Ризнич протекал совсем не так просто, как его изображает г. Шик. Помимо "близости" и "ревности" тут действовали очень сложные и странные обстоятельства, без учета которых в этой истории ничего по-настоящему понять нельзя. Тут нужно многое выяснить, нужно распутать сложную и самим Пушкиным в его произведениях запутанную сеть взаимоотношений между Амалией, ее мужем, Пушкиным и Собаньским (а может быть, и не Собаньским, а каким-то еще из ее поклонников). Еще сложнее, еще таинственней -- все то, что произошло между Пушкиным, четой Воронцовых и Александром Раевским. Вся жизнь Пушкина в Одессе и самая его ссылка в Михайловское, так же как длинный ряд одесских и позднейших писаний Пушкина, приобретут тот или иной оттенок и смысл лишь в том случае, если биограф распутает или хоть попытается распутать и этот узел,-- и в зависимости от того, как он это сделает. Меж тем г. Шик и тут ограничился передачей внешних данных, не вскрывая их внутренней связи и не только не разрешая вопроса, но уклоняясь даже от его постановки. Этого мало. Живя в Одессе, Пушкин все время принимал хотя и "эпистолярное", но деятельное участие в текущих литературных событиях, развертывавшихся в столицах. Не рассказать ничего об этой стороне его жизни, как сделал г. Шик, значит лишить эту жизнь одного из ее самых существенных стимулов. Точно так же -- не коснуться политических переживаний и мыслей "одесского" Пушкина -- значит сделать еще очень много для того, чтобы образ его представить пустым и бездушным.
   Книгу г. Шика можно было бы назвать "Опустошенный Пушкин", потому что в ней мы не видим Пушкина ни поэта, ни литератора, ни политического мыслителя, ни даже любовника. Перед нами -- очень проворный, юркий молодой человек, острослов, балагур, театрал, проказник, картежник, выпивало, вообще "пострел", который "везде поспел" (хотя и до такой острой характеристики г. Шик не доходит, влача свой рассказ очень вяло). Об этом молодом человеке можно собрать некоторое количество более или менее достоверных анекдотцев, но в сущности он того не стоит, потому что всего, что таилось и так трагически жило в Пушкине под этими масками, г. Шик как будто и не заметил -- и уж во всяком случае не поведал читателям. В конце концов этот молодой человек в глазах читателя оказывается не только не поэтом (ибо о его поэтической работе ничего не рассказано), но даже и не поэтической личностью, потому что автор решительно ничего не сделал для того, чтобы в глазах читателя поднять его над толпой, которая его окружает. Для того, чтобы читатель отнесся к такому Пушкину с должным вниманием и сочувствием, необходимо, чтоб этот читатель заранее знал о нем как раз все то, о чем г. Шик умалчивает. Так ли пишутся книги о замечательных людях?
   Впрочем, по совести говоря, книга г. Шика кажется написанной не о Пушкине. Пушкин не занимает в ней главного места, даже по количеству строк, ему посвященных. Больше всего внимания уделил г. Шик тем людям, с которыми Пушкин в Одессе "был знаком", "встречался", к которым он "приходил", "приезжал", у которых он "показывался". Галерея этих одесских знакомцев Пушкина очень велика. Но и тут внутреннее всецело вытеснено внешним. Как и для чего был "знаком", ради чего "приходил", "приезжал", "посещал" -- все это едва обозначено, а чаще всего и не обозначено вовсе. То место, которое занимали все эти встречные и поперечные в жизни Пушкина, в его сознании, в его творческом восприятии,-- по большей части едва намечено, а то и не намечено вовсе. Люди, с которыми он был связан более или менее коротко, порою не более выдвинуты, чем те, которых он только "видел" и которым в его биографии не стоило отводить место. Да и самые характеристики этих людей поверхностны, анекдотичны, сведены к изображению их привычек, пристрастий, чудачеств, странностей. Конечно, в этом последнем обстоятельстве главным образом виноваты мемуаристы, у которых г. Шик почерпнул свои сведения. Но в таком случае следовало этот материал подвергнуть просеиванию, а не гнаться за его количеством в ущерб качеству. В том виде, как он показан читателям, круг людей, окружавших "одесского" Пушкина, превращается чуть ли не в хоровод каких-то уродов и маньяков. На самом же деле, при всех своих недостатках, он все-таки был не таков -- хотя бы просто потому, что такие гротескные скопища встречаются только в книгах, а не в жизни. Досаднее всего, что и сам Пушкин, поскольку он показан г. Шиком почти только со стороны внешней своей оригинальности, не выделяется из этой толпы, а с нею сливается, становится одним из персонажей в адрес-календаре одесских оригиналов и чудаков начала прошлого века. Конечно, и этого не случилось бы, если бы г. Шик, прежде чем приступить к работе, должным образом взвесил, чем должна быть биография поэта вообще и биография Пушкина в частности.
   
   1939
   
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые -- Возрождение, 1939/4172 (24 февраля), под рубрикой "Книги и люди". Рец. на: Александр Шик, Одесский Пушкин (Париж, "Дом книги", 1938).
   "<...> я отнесся к ней сочувственно" -- см. рец. на кн. Женатый Пушкин (1936) в настоящем томе.
   В <первой главе Евгения Онегина> Пушкин "захлебывался желчью" и "забалтывался донельзя", но "даль" начала проясняться" -- см.: письмо к А.И. Тургеневу от 1 декабря 1823 г.; письмо к А.А. Дельвигу от 16 ноября 1823 г.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru