Ходасевич Владислав Фелицианович
Дельвиг

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
   Том второй. (Статьи, рецензии, заметки 1925--1934 гг.)
   Под редакцией Роберта Хьюза
   Berkeley Slavic Specialties
   

ДЕЛЬВИГ

   Люди, родившиеся в России приблизительно между 1785--1815 годами, развивались необычайно рано и проходили свой жизненный путь с быстротой, которую объяснить отчасти даже и затруднительно. То, что пятнадцатилетний лицеист барон Дельвиг печатал свои стихи в Вестнике Европы, было в порядке вещей. Его одноклассники -- Илличевский, Яковлев, Пушкин -- делали то же самое. В других отношениях Дельвиг даже от них отставал. "Способности его развивались медленно",-- говорит Пушкин: "Память у него была тупа, понятия ленивы. На 14-м году он не знал никакого иностранного языка и не оказывал склонности ни к какой науке. В нем заметна была только живость воображения". Учился он плохо и кончил двадцать восьмым из числа двадцати девяти. Его занимала одна поэзия, но и тут он подчас ленился.
   На поэтическом языке той поры слово "лень" означало наслаждение внешним бездействием при сосредоточенной деятельности чувств. Из этой лени рождались поэтические мечтания: эпитет "вдохновенная" подходит к ней как нельзя более. Юные лицейские стихотворцы воспевали ее в стихах и любили ей предаваться. У Дельвига она имела оттенок более физиологический, нежели у кого бы то ни было. Одутловатый, мешкотный, близорукий, Дельвиг часто впадал не только в поэтический тонкий сон, посылаемый Аполлоном, но и в сон самый обыкновенный, прозаический, с храпом. Лицейскому острословию эта сонливость служила вечной мишенью. Однако ж она была болезненна. "Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства и силы; он предпочитал прогулки по аллеям Царского Села и разговоры с товарищами...". У него смолоду было плохое сердце.
   Он был чувствителен, но к бурному проявлению чувств решительно неспособен. Они в нем умерялись медлительностью и ленью. Отсюда -- склонность к идиллии, равно в поэзии, как и в жизни. Склад ума его был несколько иронический, но эту иронию чаще он обращал на себя, нежели на других. Он шутил беззлобно и легко переносил насмешки над самим собою, даже когда это были насмешки судьбы. В минуты жизненных неудач он порою вдруг широко склабился и нараспев произносил любимое свое слово: "Забавно!" Добродушие привлекало к нему сердца товарищей. Он и сам любил друзей верно и крепко, любил даже самое чувство дружбы -- с тою же беззаветностью, как любил поэзию. Культ дружества, ставший лицейской традицией, именно ему много обязан своим развитием. Едва покинув Лицей, он тотчас стал жаловаться:
   
   Не мило мне на новоселье:
   Здесь все уныло, там цвело.
   Одно и есть мое веселье --
   Увидеть Царское Село!

*

   Дельвиг был весьма небогат, и по выходе из Лицея, в 1817 году, надо бы ему было усердно заняться службой. Но он так же лениво служил, как учился. Прослужив года полтора в Департаменте горных и соляных дел, он перешел в канцелярию Министерства финансов, а оттуда в Публичную библиотеку. Здесь его ближайшим начальником оказался Крылов, и они оба в согласии вкусов ничего не делали года четыре с лишним. В феврале 1825 года отпросился он в отпуск на 28 дней, поехал в Витебск к отцу, там захворал и окончательно разленился. Уже выздоровев, провел он в Витебске еще с месяц, потом на несколько дней заехал в Михайловское к опальному Пушкину. В Петербург он вернулся только 28 апреля -- и все-таки не показывался на службу. 9 мая он был вынужден подать прошение об увольнении. Оно пришлось весьма кстати, потому что месяца через полтора произошли в его жизни события, которые вряд ли сумел бы он совместить со службой.
   В первой половине мая он познакомился с восемнадцатилетней девицей Софьей Михайловной Салтыковой, тотчас влюбился и 30 числа сделал уже формальное предложение. Оно было принято, но отец невесты, человек совершенно взбалмошный, дав согласие на брак, затем стал всячески отдалять его и даже пытался расстроить вовсе. Пять месяцев Дельвиг прожил в тревоге неописуемой. Его письма к невесте поражают сочетанием самого высокого романтического стиля с простодушием и наивностью, может быть уже даже не делающими чести автору. Во всяком случае, чистая душа Дельвига и безграничная любовь к "Ангелу моему Сониньке" видны в каждом слове. Наконец упорство изверга и тирана (которого Дельвиг в письмах с ужасом называет "он", не смея начертать его грозное имя) было сломлено. 30 октября состоялась свадьба.
   Эротические и вакхические мотивы были весьма присущи лицейской поэзии. Однако известно, что их подкладка была более литературная, нежели житейская,-- у Дельвига в особенности. Даже скромные лицейские пирушки были ему не по силам: он быстро хмелел и "в лирическом жару" читал стихи, покуда не засыпал. По выходе из лицея Пушкин действительно растратил немало сил "на играх Вакха и Киприды". К 1828 году (и раньше) он уже имел все основания в этом раскаиваться. Дельвиг не каялся никогда, но не потому, что "погряз в пороке", а как раз напротив: потому, что в действительности ему каяться было не в чем. Его эротизм, как в лицее, так и после, был в значительной степени воображаемый. Он и в этом отношении, как во многих других, на всю жизнь остался лицеистом. Известен только один роман Дельвига до романа с Софьей Михайловной: он протекал в безнадежном и робком обожании. Вероятно, кое-какие холостяцкие грехи за ним числились; надо думать, что знаменитое заведение Софьи Остафьевны с ее воспитанницами было ему знакомо. Известно, что он однажды зазывал туда Рылеева. Но, конечно, женившись, он порвал с такими воспоминаниями. Вульф, близко и даже слишком близко знавший семейную жизнь Дельвига, называет его "примерным мужем". За месяц до свадьбы он писал невесте: "<...> я квартеру нашел, и прекрасную. Красить нечего, она чиста, как игрушечка, и в ней будет стыдно не жить опрятно". Он поспешил определиться на новую службу и вообще собирался свить гнездо прочное, мирное и уютное.
   Софья Михайловна во многом являла противоположность мужу: была хороша собой, обладала очень решительным характером и предприимчивостью в делах сердечных. (Между прочим, раньше, чем с Дельвигом, был у нее роман с Каховским.) Трудно сказать, что заставило ее выйти за Дельвига, у которого не было ни привлекательной внешности, ни денег, ни положения, ни даже литературной славы. Вряд ли она могла им действительно увлечься -- и сам Дельвиг это подозревал еще во времена жениховства. Если просто спешила она выйти из-под отцовской опеки и "выпрыгнуть", как тогда говорилось, за человека, который станет во всем ее слушаться и не посмеет стеснить ее свободы,-- то, конечно, лучшей партии, нежели Дельвиг, нечего было искать. Дельвиг тотчас очутился под башмаком у нее. Вскоре явились и поклонники. Яковлев, бывший лицеист, был одним из первых.
   Может быть, все было бы еще не так плохо, если бы Дельвиг умел уберечь жену от опасных влияний. Но он допустил, чтобы в том же доме, в соседней квартире, поселилась Анна Петровна Керн, недавно разведенная. В ту пору многие, так или иначе, пользовались ее щедротами -- в том числе Лев Пушкин, Никитенко, Андрей Иванович Дельвиг (молодой инженер, двоюродный брат поэта), наконец -- Пушкин, только теперь легко, но без особой радости получивший все то, чего безуспешно, но пламенно добивался два года тому назад. Несмотря на разницу лет, Керн сдружилась с Софьей Михайловной. Вместе они выезжали, вместе брали уроки английского языка и проводили целые дни неразлучно. В доме Дельвигов чаще запенилось шампанское, Софья Михайловна полюбила цыганское пение и поездки на тройках за город, в Красный Кабачок, Дельвиг охотно и сам принимал участие во всем этом, а Софья Михайловна тем временем все более подпадала влиянию Керн. Она уже была окружена целой "толпой молодежи столичной". В декабре 1827 года у Анны Петровны в доме появился ее кузен Вульф, который был прежде в связи с нею, а потом -- в полусвязи с ее сестрой Лизой. Сам Пушкин воздавал должное вальмоническим талантам Вульфа. Софья Михайловна с первого дня стала выказывать ему явно свою благосклонность. Вульфу она очень нравилась, но ему не хотелось гулять на щет Дельвига, как он выражается в своем дневнике. Памятуя, быть может, закон Брантома, по которому изменой должны считаться лишь деяния самые несомненные, но и не желая упускать приятный случай, он старался ограничиваться ухаживаниями, затем поцелуями. Он то приезжал в Петербург, то вновь уезжал, и роман таким образом длился с перерывами два года. Софья Михайловна требовала все большего, но Вульф не пошел дальше длительных "разговоров пламенным языком сладострастных осязаний". Неизвестно, однако, чем бы все это кончилось, если бы в феврале 1829 года Вульф не уехал надолго из Петербурга, провожаемый бурными слезами Софьи Михайловны. Буквально силою вырвавшись из ее судорожных объятий, он бросился в сани и поскакал прочь с памятной ему Владимирской улицы.
   Дельвиг все это время приметно страдал от ревности (к которой, впрочем, имел поводы и до Вульфа). Но Софья Михайловна умела смирять его; она часто "делала такие сцены мужу, что их можно было выносить только при его хладнокровии".
   7 мая 1830 года у Дельвига родилась дочь {Она умерла только в 1913 году.}. То была последняя и, вероятно, единственная улыбка счастья в его семейной жизни. Вскоре после того он уже имел основания ревновать снова -- на сей раз к доктору Сергею Абрамовичу Баратынскому, брату поэта. В этом печальном состоянии он окончил жизнь свою -- 14 (26) января 1831 года, за месяц до свадьбы Пушкина. Ему было всего тридцать два года.
   Недели через две после его кончины А.П.Керн написала Вульфу письмо, в конце которого прибавляла: "Забыла тебе сказать новость: Б. Д. переселился туда, где нет ревности и воздыханий!" Эта шуточка покоробила даже Вульфа. Софья Михайловна полгода спустя вышла за Баратынского.

*

   В 1821 г. Пушкин писал Дельвигу из Кишинева: "Напиши поэму славную... Поэзия мрачная, богатырская, сильная, байроническая -- твой истинный удел; умертви в себе ветхого человека,-- не убивай вдохновенного поэта". Слова о поэзии богатырской, мрачной и байронической до того не подходят к Дельвигу, что их можно принять за насмешку. Но это не насмешка, а ослепление дружбы, к которому примешивалась политика: Пушкин старался образовать литературное движение, ему были нужны соратники. Зная вялость Дельвига, он хотел подбодрить его.
   Старания эти в конце концов оказались более или менее напрасны. "Ветхий человек" сидел в Дельвиге прочно и если не вовсе убивал его как поэта, то все же связывал -- и связал навсегда. Как в жизни Дельвиг хотел прежде всего покоя, мира, халата, пасьянса, законченной и удобной формы,-- так прежде всего строгой формы он искал и в поэзии. В сущности, только ее и искал он. Но форма связана с содержанием. Как в жизни он не имел ни оригинальной идеи, ни способности видеть мир по-своему, ни даже сильных страстей,-- так не оригинальна оказалась и форма его поэзии. Подверженный многим влияниям, он не умел их переработать в нечто, принадлежащее лишь ему самому. Он старался лишь наилучшим образом применять чужие навыки -- в идиллии, в песне, в романсе, в сонете,-- и это нередко ему удавалось. Был он душою и сердцем мягок и в высшей степени благороден -- столь же мягка, благородна, исполнена тонкого вкуса его поэзия. В ней мало промахов -- зато почти нет и замечательных удач. Как сам он был рыхл, мягкотел -- так рыхла и его поэзия. В 1823 году, судя о Дельвиге уже справедливее, Пушкин пишет ему: "...поздравляю тебя -- добился ты наконец до точности языка -- единственной вещи, которой у тебя недоставало. En avant! marche!". Поскольку шло дело о сонете "Вдохновение", Пушкин был прав: на сей раз Дельвигу действительно далась точность языка. Но таких пьес у него оказалось всего две-три. Бодрый призыв опять пропал даром. Точного языка не мог Дельвиг добиться потому, что не было у него точных мыслей, а еще потому, что работать он не умел и не любил. Он писал мало и с медленностью поразительной. Но то было не столько вынашивание плода, сколько растягивание труда. Дельвиг больше любил говорить о своих поэтических замыслах, нежели осуществлять их. В конце концов и они выходили из-под его пера недоношенными. Пушкин и Баратынский порой придавали им заключительную отделку. В 1827 году Пушкин прямо уже называет его музу заспанной.
   Более, чем заслуги собственно поэтические, принадлежность к партии Пушкина, Вяземского, Баратынского дала Дельвигу, как и его другу Плетневу, положение в литературе и в истории литературы. Пушкинскую плеяду без Дельвига невозможно себе представить. Светило неяркое, он был необходим ее внутреннему равновесию и сыграл свою роль в механизме ее движения. Плеяде он был предан глубоко -- по чувству литературному и дружескому. Но всякий задор, в сущности, был ему чужд. Северные цветы, столь способствовавшие возникновению сплоченной группы, он стал издавать по нужде в деньгах, а не потому, что рвался в литературный бой. Содействие друзей, более сильных, нежели он сам, обеспечило его альманахам их высокое качество и значение. Со своей стороны, друзья всячески способствовали его славе -- столько же из уважения к его достоинствам, сколько из желания представить свои ряды в лучшем свете. Полевой прямо обвинял Пушкина в рекламировании Дельвига. По форме его выходки были не очень пристойны, но по существу он был прав -- если не полностью, то отчасти.
   Партийные обстоятельства, которые выдвинули Дельвига в первые ряды тогдашних литераторов, были для него и несколько обременительны. В известной мере они послужили даже причиной его ранней кончины. В 1829 году возникла мысль об Литературной газете. Племянник Дельвига, близко стоявший к ее изданию и очень расположенный к дяде, говорит прямо, что "весьма трудно было найти редактора для этого органа". Все были слишком поглощены иными делами. "Хотя Дельвиг, по своей лени, менее всего годился в журналисты, но пришлось остановиться на нем, с придачей ему в сотрудники Сомова" -- расторопного литературного дельца. Всю политику и полемику Литературной газеты в действительности вели Пушкин с Вяземским. Дельвиг даже мало писал в ней, но ему пришлось расплачиваться. Осенью 1830 года было в ней напечатано четверостишие Делявиня, невинное по содержанию и пропущенное цензурой. Булгарин сумел, однако же, обратить на него внимание начальства: Делявинь почитался поэтом революционным. Бенкендорф вызвал Дельвига к себе, обошелся с ним в высшей степени грубо, грозил Сибирью и даже обращался на "ты".
   Дельвиг был оскорблен и угнетен чрезвычайно. Историки литературы не прочь представить дело так, будто Дельвиг и умер от жандармского обхождения. Усердие напрасное и обидное для памяти Дельвига: он вовсе не был Акакием Акакиевичем Башмачкиным, способным умереть от начальнического окрика. Но волнения эти, вместе с огорчениями семейными, сделали свое дело. Когда спустя два месяца Дельвиг простудился и заболел (у него было что-то вроде воспаления легких) -- больное сердце было уже ослаблено и не выдержало.
   Что же осталось от Дельвига? Мало -- и много. Он написал несколько хороших стихотворений; он участвовал в важнейших событиях русской литературной истории; он был тонким ценителем и знатоком поэзии -- жаль, что более на словах, чем в печати. Единственное, что в нем было вполне изумительно,-- это дар угадывать поэтов. Какое надобно было иметь чутье, чтобы при жизни Державина и в расцвете славы Жуковского объявить гением пятнадцатилетнего Пушкина! Дельвиг же и Баратынского "подружил с Музой". Наконец -- и это, пожалуй, всего важнее -- он был одним из людей, самых дорогих Пушкину. При встрече они целовали друг другу руки. В драгоценном предании об этой дружбе и в стихах Пушкина, ему посвященных, Дельвиг и будет жить вечно -- более, нежели в собственной поэзии.
   
   1931
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые -- Возрождение, 1931/2065 (27 января), с подзаголовком: К столетию со дня смерти. Ходасевич и раньше работал над биографией Дельвига: см рец. на кн.: Дельвиг. Неизданные стихотворения (1925) и примечание к ней в настоящем издании. Ср. рец. на издание Полного собрания стихотворений, под названием "Дельвиг" (1934), в настоящем издании.
   ""Способности его развивались медленно", -- говорит Пушкин..." -- в неоконченной статье "Дельвиг" (1834).
   ""Дельвиг никогда не вмешивался в игры, требовавшие проворства..."" -- там же.
   "Едва покинув лицей, он тотчас стал жаловаться..." -- в стих, под названием "В альбаум" (1817).
   "Известен только один роман Дельвига до романа с Софьей Михайловной..." -- имеется в виду его увлечение С.Д. Пономаревой (1823). См. работу В.Э. Вацуро "Делия" в кн.: С.Д.П. Из Истории литературного быта пушкинской поры (Москва, 1989), сс. 173-232.
   "<...> знаменитое заведение Софьи Остафьевны с ее воспитанницами..." -- о нем см., например, письмо Пушкина к Дельвигу от середины ноября 1828 г.
   Дневник А.Н. Вульфа (за 1828-1832 гг.) был опубликован М.Л. Гофманом в изд.: Пушкин и его современники, вып. XXIXXII (Петроград, 1915), сс. 1-310 (о Дельвигах см. особ. сс. 158-159). В 1929 г. в Москве вышло отдельное полное издание (ред. П.Е. Щеголева и И.С. Зильберштейна), с предисловием Щеголева "Любовный быт пушкинской эпохи". Далее о С.М. Салтыковой-Дельвиг см. работы Б.Л. Модзалевского "Роман декабриста Каховского" (1918) в ж. Былое, No 26 (1924), сс. 360, и "Пушкин, Дельвиг и их петербургские друзья в письмах С.М. Дельвиг" (1925), опубл. в его кн. Пушкин. Воспоминания. Письма. Дневники... (Ленинград, 1929), откуда, вероятно, Ходасевич брал сведения о ней. Обе работы перепечатаны в кн.: Б.Л. Модзалевский, Пушкин и его современники (СПб., 1999), сс. 152--338.
   "<...> закон Брантома..." -- ср. в письме Пушкина к жене от 6 ноября 1833 г.: К хлопотам, неразлучным с жизнию мужчины, не прибавляй беспокойств семейственных, ревности, etc., etc. -- не говоря об cocuage, о коем прочел я на днях целую диссертацию в Брантоме.
   Pierre de Brantôme (1527-1614) -- французский писатель, в книге которого, Vies des femmes galantes, помещен трактат под названием "Sur les dames, qui font l'amour et leur maris cocus".
   "<...> она часто "делала такие сцены мужу..."" -- слова А.И. Дельвига в кн. Мои воспоминания (Москва, 1912, т. 1), с. 51, цит. Модзалевским в работе "Роман декабриста Каховского", указ. соч. (1999), с. 220.
   "В 1821 г. Пушкин писал Дельвигу из Кишинева..." -- в письме от 23 марта.
   "В 1823 году, судя о Дельвиге уже справедливее, Пушкин пишет ему..." -- в письме, дат. 30 января, к Л.С. Пушкину.
   "В 1827 году Пушкин прямо уже называет его музу заспанной" -- см. в письме от 31 июля: Пиши мне о своих занятиях. Что твоя проза и что твоя поэзия? Рыцарский Ревель разбудил ли твою заспанную музу?..
   "Племянник Дельвига <...> говорит прямо..." -- см. Мои воспоминания (1912) А.И. Дельвига, двоюродного брата поэта.
   "При встрече они целовали друг другу руки" -- упоминается А.П. Керн в ее "Воспоминаниях о Пушкине" (1859).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru