Ходасевич Владислав Фелицианович
Пушкин в издании "Петрополиса"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Владислав Ходасевич. Пушкин и поэты его времени
   Том второй. (Статьи, рецензии, заметки 1925--1934 гг.)
   Под редакцией Роберта Хьюза
   Berkeley Slavic Specialties
   

ПУШКИН В ИЗДАНИИ "ПЕТРОПОЛИСА"

   Недавно выпущенные берлинским издательством "Петрополис" сочинения Пушкина (только художественные: без статей, дневников, писем, даже без Истории Пугачевского бунта) -- в смысле внешности не оставляют желать ничего лучшего. Бумага, шрифт, переплет -- превосходны. Все это -- при крайней к тому же дешевизне -- большой соблазн для читателя. К сожалению, внутренние качества книги никак не могут равняться с внешними.
   "Петрополис" почему-то не обозначил, под чьей редакцией выпущено его издание. Однако, если нам память не изменяет, это -- перепечатка госиздатского "Пушкина", вышедшего несколько лет тому назад под редакцией Томашевского и Халабаева. Впрочем, кто бы ни были редакторы этой книги, приходится сказать, что они стали жертвой поверия, распространенного не только в читательских кругах, но и среди историков литературы: поверия о том, будто возможно издать сочинения Пушкина, не "загромождая" книги отрывками, набросками, черновиками и даже законченными, но "неудачными" пьесами, которые были забракованы и отвергнуты самим Пушкиным. Что же получилось? Мы почти не станем касаться вопроса о тексте: он слишком сложен. Скажем лишь о составе издания, т. е. о том, что в него вошло и что не вошло.
   Редакторы исходили из принципа -- включать только то, что получило окончательное одобрение самого Пушкина, т. е. вошло в книги, изданные при его жизни. Однако от этого принципа им тотчас пришлось отступить, прибавив к отделу поэм "Медного всадника", а к отделу сказок -- "Сказку о попе". Тут еще не было нарушения "пушкинской воли", потому что эти произведения Пушкин хотел, но не мог напечатать по цензурным условиям. Но вслед за тем редакторам показалось странным не напечатать "Галуба", и они его напечатали, несмотря на то что "Галуб" представляет собой незаконченный отрывок, которого Пушкин в таком виде не напечатал бы. Итак, воля Пушкина оказалась нарушена, а в принципах издания пробита первая брешь. Но спрашивается: почему, поместив "Галуба", редакторы все-таки выбросили "Гавриилиаду", вещь вполне законченную и точно так же не пролезшую сквозь цензуру, как "Медный всадник"? Меж тем, нет никаких неопровержимых данных считать, что Пушкин не напечатал бы "Гавриилиаду", если бы у него была к тому возможность. Тут редакторский произвол решил дело.
   Постановив не печатать вещей неотделанных и неконченных, редакторам пришлось бы отказаться из числа драматических произведений от "Каменного гостя" и уж подавно -- от "Русалки". Конечно, это было бы нелепо, и они включили эти произведения. Но спрашивается: почему, нарушая принцип ради "Русалки", не нарушить его ради набросков "Вадима"? Только потому, что к "Вадиму" Пушкин не возвращался четырнадцать лет? Но может быть, он не вернулся бы и к "Русалке"? Вопрос остается открытым, а предпочтение, оказанное "Русалке",-- произвольным или основанным на эстетическом отборе, со стороны редактора недопустимом.
   Еще больший произвол -- в отделе прозы. Естественно здесь увидеть "Дубровского", которого Пушкин закончил, но не успел напечатать. Но почему редакторы напечатали все сохранившиеся до нас главы "Арапа Петра Великого", а не одну только главу, как печатал сам Пушкин? Рядом с "Арапом Петра Великого" находим "Историю села Горюхина", "Египетские ночи" и даже "Сцены из рыцарских времен": все вещи неконченные и как будто не подлежащие включению. Наряду с этим отброшены другие отрывки, по-своему весьма существенные: например -- "Цесарь путешествовал", "Солнце клонилось к западу", "Мы проводили вечер на даче", "Ах, расскажите, расскажите!" Нет даже начала романа в письмах, произведения, довольно значительного по объему (оно почти равняется "Египетским ночам"). Очевидно, и здесь выбор произведен на основании субъективных "оценок" и вкусов, может быть -- вполне справедливых, но ни для кого не обязательных.
   Еще хуже обстоит дело с лирическими стихами. Редакторы положили в основу четырехтомное пушкинское издание 1829--1835 гг. Но, конечно, сейчас же и здесь начались отступления от принципа, а потом отступления от отступлений, иными словами -- каприз, произвол и неразбериха.
   Прежде всего, редакторам пришлось избавлять текст от цензурных искажений и пропусков. Но эта работа естественно повлекла за собой другую: редакторам захотелось исправить и то, что было искажено самим Пушкиным, в угоду различным жизненным обстоятельствам и вопреки внутреннему совершенству стихов. В "окончательный" пушкинский текст редакторы стали вносить поправки, основанные на рукописях, но и тут оказались непоследовательны. В одних случаях поправки были внесены, в других нет. Например, восстановив три заключительных стиха, по интимным соображениям отброшенных Пушкиным в стихотворении "Редеет облаков летучая гряда",-- они не восстановили таких же строк в стихотворении "Воспоминание" ("Когда для смертного умолкнет шумный день"). Таким образом, получилось, что одни стихотворения помещены в условной печатной редакции, другие же -- в рукописной.
   Но вернемся к составу издания. Если ограничить лирику Пушкина тем, что вошло в четыре тома его Стихотворений, то собрание окажется слишком не полно. Учитывая это, редакторы приступили к добавлениям. Прежде всего они стали включать пьесы, не напечатанные по цензурным условиям, но почему-то включили всего пять пьес: "Кинжал", "Вольность", "Недвижный страж дремал..." и два послания цензору. Между тем, вполне законченных и отделанных стихотворений, которые по разным причинам нельзя было напечатать при жизни Пушкина, имеется несравненно больше. Почему же редакторы остановили свой "выбор" именно на этих пьесах и только на них? По какому наитию решили они, что именно эти пять и только эти пять включил бы сам Пушкин в свое собрание, если бы мог это сделать? Откуда такая уверенность, что Пушкин ни одного из них не выбросил бы,-- хотя он, конечно, выбросил бы "Недвижного стража..." -- просто потому, что это стихотворение не кончено и неотделано? Очевидно, и в этом случае редакторы руководствовались своим усмотрением, не обязательным и не убедительным ни для кого.
   Далее. Ряд пьес, напечатанных самим Пушкиным в журналах и альманахах, не был включен им в собрание 1829-1835 гг. Но надо иметь в виду, что Пушкин не имел обыкновения включать стихи, напечатанные в журнале, непременно в ближайший по времени том собрания. Поэтому относительно ряда пьес, напечатанных при жизни Пушкина, но не вошедших в его сборник, невозможно решить: как поступил бы Пушкин? включил бы их, скажем, в пятый том, если бы до него дожил,-- или отбросил бы навсегда? Учитывая это обстоятельство, редакторы выделили в особый отдел стихи, напечатанные при жизни Пушкина, но не вошедшие в собрание 1829-1835 гг. При этом по основаниям, весьма шатким, они отбросили все стихи, напечатанные до 1825 г., хотя никак невозможно быть уверенными, что Пушкин ни в коем случае не включил бы хоть несколько таких пьес в будущие свои книги. Таким образом, формально расширив границы пушкинского отбора, редакторы и сюда внесли собственный произвол. Впрочем, не только произвол: имеются и недосмотры. Например, стихотворение "Кн. М.А. Голицыной" ("Давно об ней воспоминанье") не вошло в книгу, а между тем оно было напечатано после 1825 года -- в 1830.
   Если бы редакторы остались верны принципу печатать лишь то, что было напечатано самим Пушкиным, им пришлось бы пожертвовать такими с разных точек зрения замечательными стихами, как "Заклинание", "Три ключа", "Для берегов отчизны дальной", "Молитва", "Памятник", и т. д. Чтобы избежать этого, редакторам осталось лишь создать особый отдел, в который они включили стихи, вовсе не напечатанные при жизни Пушкина. При сей оказии у них не было, разумеется, прочных оснований для угадывания, что именно Пушкин сам напечатал бы рано или поздно, а чего он не напечатал бы никогда. Им ничего не оставалось, как выбирать просто по собственному капризу. Тут-то и начались курьезы.
   Отбросив перед тем пьесы, даже напечатанные Пушкиным до 1825 г. в журналах и альманахах, но не вошедшие в издание 1829-1835 гг., редакторы не имели оснований быть более снисходительными к таким пьесам этого периода, которых сам Пушкин не печатал вовсе. Поэтому они вполне последовательно отвергли все, написанное до 1825 г. и оставшееся ненапечатанным. Но тут им стало, видимо, жаль стихотворения "Свободы сеятель пустынный", написанного в 1823 г., и они его вставили -- в нарушение всех планов издания. Почему только это стихотворение привлекло их симпатию,-- объяснить трудно. Вернее всего -- они были уверены, что Пушкин не напечатал этого стихотворения только по цензурным причинам. Но почему же в таком случае они не напечатали хотя бы "Ответ на вызов написать стихи в честь ее императорского величества государыни императрицы Елисаветы Алексеевны" или "Восстань, о Греция, восстань" -- пьес вполне законченных и тоже не изданных, надо думать, по цензурным соображениям? Заметим кстати, что в число подвергнутых редакторами остракизму стихотворений более позднего периода попало "Так море, древний душегубец" -- прекрасная и вполне законченная пьеса, о которой можно быть уверенными, что Пушкин не напечатал ее только из-за цензуры.
   Наконец, скажем о пьесах, оставшихся незаконченными. Принципиально отбросив все незаконченное Пушкиным, редакторы рисковали остаться без столь известных и замечательных стихотворений, как "Осень", "В начале жизни школу помню я", "Вновь я посетил", "Когда за городом" и т. д. Вот они и включили в свое издание ряд таких пьес, но -- только из числа относящихся к периоду после 1830 года. Почему только пьесы этого периода оказались пощажены -- опять-таки понять невозможно. А с другой стороны -- невозможно понять, почему далеко не все незаконченные пьесы этого периода были пощажены. Почему, например, за бортом очутились такие стихотворения, как, например: "Мы рождены, мой брат названый", "О, нет, мне жизнь не надоела", "Два чувства дивно близки нам", "Французских рифмачей суровый судия", "Я думал, сердце позабыло", "Напрасно я бегу"?.. Я нарочно называю только стихотворения, в которых, несмотря на незаконченность, основная мысль успела уже выразиться и без которых Пушкин -- не Пушкин. Главное же -- нет никаких принципиальных причин отбрасывать эти стихи, печатая рядом другие, столь же незаконченные (хотя бы даже "Пора, мой друг, пора...").
   Тут и встают вопросы: какие же пьесы имеем мы вообще право отбрасывать, как незаконченные? Как и кто может определить ту степень незаконченности, которая давала бы право исключать одну пьесу и в то же время печатать другую? В данном издании, впрочем, редакторы пошли еще дальше. Напечатав некоторые незаконченные пьесы последних лет, они произвольно выбросили ряд вполне законченных стихотворений той же эпохи, например: "Гонимый рока самовластьем", "Долго сих листов заветных", "В тревоге пестрой и бесплодной", "Когда б не смутное влеченье". Ничем, кроме редакторской прихоти, таких пропусков и такой непоследовательности объяснить нельзя. И приходится сказать, что эта редакторская прихоть, сопряженная, видимо, с более или менее "халтурным" отношением к делу, превратила изданное "Петрополисом" собрание сочинений Пушкина в нечто слишком неполное, сумбурное и неудовлетворительное ни с какой точки зрения, кроме типографской. Должен заметить, что по недостатку места я не коснулся еще многих существенных промахов этой книги.
   Она может принести пользу разве только в одном отношении: просматривая ее состав, лишний раз приходишь к убеждению, что Пушкина надо печатать либо полностью, т. е. включая все, им написанное, и не дерзая производить отбор, который всегда будет покоиться на шатких и спорных основаниях,-- либо уж по крайней мере не вводить читателей в заблуждение и прямо обозначать на обложке: "Сочинения Пушкина, пришедшиеся по вкусу господину такому-то" или "господам таким-то". В данном же случае приходится искренно пожалеть о средствах и стараниях, затраченных издателями на издание этого тома.
   
   1929
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Впервые -- Возрождение, 1929/1605 (24 октября), под рубрикой "Летучие листы". Печатается с поправкой, сделанной Ходасевичем в Возрождении, 1929/1606 (25 октября).
   "<...> это -- перепечатка госиздатского "Пушкина"..." -- имеется в виду изд.: Пушкин А. С. Сочинения. Ред. Б. Томашевского и К. Халабаева. Л., ГИЗ, 1924.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru