Ходасевич Владислав Фелицианович
Письма В. Г. Лидину

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

ПИСЬМА В.Ф. ХОДАСЕВИЧА -- В.Г. ЛИДИНУ
(1917-1924)

Публикация И.Андреевой

   В письме к М.О. Гершензону от 24 июля 1921 Ходасевич писал из Петербурга: "Во всей Москве люблю Вас одного -- душой. (Еще люблю -- Лидина, но уже каким-то своим литературным боком, люблю его за беспросветную любовь к литературе, к литературщине, к переплетам, к литературной чепухе. Что он делает? Торгует, небось?)" {ОР РГБ. Ф.746. Карт.43. Ед.хр.5.}
   Ходасевич и сам был влюблен не только в литературу, но и в "литературное дело" во всем многообразии его проявлений: прекрасно знал размер печатного листа и сколько тысяч букв составляют его, умел думать о шрифтах, обложке; его влекли редакции журналов и издательств. У нас нет такого рода свидетельств, как "камерфурьерский журнал", о российском периоде жизни Ходасевича, но там, в Берлине или Париже, он мог за день обежать три или четыре редакции, был постоянным посетителем книжных магазинов "Москва" или Я.Поволоцкого.
   Прожив обычной дачной жизнью летом 1915 в Раухале среди родственников любимой племянницы Валентины Ходасевич и ее мужа, он с тоской написал Анне Ивановне Ходасевич: "Скажу даже по совести. Если бы все дело было только в рассказе [в то время он был озабочен тем, куда пристроить рассказ "Заговорщики". -- Публ.], я завтра же был бы в поезде и ехал в Москву. Но мне хочется побывать у Чулковых... Хочется побывать в Царском и после здешних разговоров о ягодах и грибах, да о сухом квасе -- поговорить с людьми. Я отдыхал, мне здесь было хорошо, но прямо приехать в Москву -- нет, у меня остался бы от поездки дурной, т.е. нудный осадок" {РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.44.}.
   Владимир Германович Лидин (1894-1979) -- прозаик, автор двух десятков романов и повестей и множества рассказов, памятен главным образом моментальными зарисовками редких, удивительных книг и тех, кто создает книги: писателей, художников, издателей, коллекционеров, библиофилов. "Люди и встречи", "Друзья мои -- книги" переиздавались многократно.
   Страсть к книге он пронес через всю жизнь: по всему миру разыскивал дома писателей, пытаясь разглядеть в них отпечаток души, характера {Лидин В. Места воспоминаний. М., 1938.} и -- места последнего упокоения. Не случайно именно Лидин сохранил записи об уничтожении кладбища Данилова монастыря и переносе праха Гоголя, А.С. Хомякова, Н.М. Языкова -- на Новодевичье кладбищ {Лидин В. Перенесение праха Н.В. Гоголя // Российский архив. T.I. М., 1991. С.243-246.}; он же в 1966 перевозил на Новодевичье урну с прахом Н.П. Огарева, похороненного на кладбище Шутерс-хилл в Гринвиче.
   Под редакцией Лидина вышел ценнейший сборник "Писатели. Автобиографии и портреты современных русских прозаиков" {Писатели... М., 1926; То же: Издание дополненное. М., 1928.}.
   Ходасевич познакомился с Лидиным скорее всего весной 1917 во время создания Московского клуба писателей, который собирался на свои заседания в Художественном театре. По воспоминаниям Лидина, из этого клуба возник в 1918 Московский профессиональный Союз писателей, а затем -- Всероссийский. Участники клуба издали сборник "Ветвь" (М., 1917); весь доход с издания пошел на нужды выпущенных из тюрем политических заключенных. В одной из своих новелл "Ветвь" Лидин рассказал о принадлежащем ему экземпляре сборника, на титульном листе которого расписались авторы: "Мир на земле! На святой Руси воля! Каждому доля на ниве родной!" -- написал поэт-символист Вяч. Иванов. "Только бы любить -- все будет хорошо. Друзья, друзья мои!" -- написал Алексей Толстой. "Мир земле, вечерней и грешной!" -- перефразировал двустишье Иванова Владислав Ходасевич {Лидин В. Друзья мои -- книги. М., 1976. С. 153. Этот экземпляр сборника "Ветвь" в библиотеке Лидина не сохранился.}. Сразу отметим, что Ходасевич процитировал первую строку стихотворения "Слезы Рахили" (1916), которое в сборнике "Ветвь" и было напечатано.
   И в дальнейшем обоих корреспондентов связывала не только приязнь, но и книжные, литературные дела: В.Ф. Ходасевич и А.И. Ходасевич, жена поэта, торговали в 1918-1919 в Книжной лавке писателей, Лидин (несколько позже) -- в лавке "Содружества писателей" на Тверской. (Вопрос в письме к Гершензону: "Торгует, небось?" -- отражение реалий писательского быта тех лет).
   Лидин работал в издательстве "Северные дни", составлял альманахи "Северные дни" (I и II), где Ходасевич печатался и, как мы увидим, не только сам, но и предлагал произведения других авторов.
   С большой симпатией относился Ходасевич к литературной группе "Лирический круг", куда входили А.Эфрос, В.Лидин, С.Парнок, К.Липскеров, А.Глоба, С.Соловьев. Приезжая из Петербурга, он бывал на заседаниях "Лирического круга", собиравшихся то на квартире Лидина, то в помещении издательства M. и С.Сабашниковых, читал свои стихи и слушал стихи москвичей. Для первого, оказавшегося, впрочем, единственным, альманаха "Лирический круг" написал статью "Окно на Невский" (судя под подзаголовку: "I. Пушкин", задумывался цикл статей).
   Приятельские отношения не прервались ни с переездом Ходасевича в Петербург, ни даже с его отъездом за границу. В журнале "Беседа" был опубликован рассказ В.Лидина "Зацветает жизнь" (1923. No 4); они виделись, когда Лидин в 1922 оказался в Берлине. Запись об этом осталась в "камерфурьерском журнале": "11 нояб., суб. Обедать (у Бербер.). Геликон. (Белый, Пастернак). Ландграф ("клуб") (Зайцевы, Осорг., Франк, Белый, Ященко, Муратов, Бердяев, Лидин...)" {Бахметьевский архив Колумбийского ун-та (США). Ф. М.М. Карповича.}
   Письма Ходасевича к Лидину дают и один из ответов на вопрос, почему Ходасевич покинул Россию: за ними встает история крушения литературного дела, издательского дела, история борьбы и поражения неподцензурной русской литературы.
   Приношу искреннюю благодарность дочери В.Г. Лидина -- Елене Владимировне Лидиной за разрешение опубликовать письма.
   

1

Дорогой Владимир Германович,

   кипрокво1 тяготеет и над нашим романом. Против всякой воли я вынужден его затянуть, ибо числа с 15 июня я только и делал, что возился с омерзительным многоголовчатым нарывом на лице. Мне его резали, перевязывали и т.д. Ходил я весь обвязанный и забинтованный, не имея возможности повернуть голову и наклониться к столу. Писать в таком состоянии было немыслимо. Только 10 июля я пришел в себя. Работаю теперь на всех парах, но все-таки роман запоздал. Посылаю Вам ровно половину его. Готово гораздо больше 3/4, но еще не проверено. Буду высылать по частям. Устройте мне корректуру к 4 августа2. В этот день я приеду в Москву, ибо уже взял билеты на 2 августа. Не гневайтесь. Я себя подвел больше, чем Вас, ибо из-за этого нарыва пошла у меня насмарку вся здешняя "поправка" + нарушились денежные расчеты. Будьте здоровы. Жму руку.

Ваш Владислав Ходасевич.

   Коктебель, 13/VII 917.
   
   Ваше письмо запоздало, ибо Вы написали неверный адрес. Надо: Феодосия, Таврич. губ., Коктебель3, дача Волошиной. -- А Вы Коктебель-то и пропустили.
   
   1 Недоразумение (фр.)
   2 Ходасевич переводил роман французского писателя Клода Тилье "Мой дядя Бенжамен". Выпущен изд-вом "Северные дни" в 1917 (Тилье Клод. Дядя мой, Веньямин. Перевод В.Ходасевича). О месте этого романа в творчестве Ходасевича см. Послесловие и комментарии И.Андреевой к переписке В.Ф. Ходасевича с М.О. Гершензоном (De Visu. 1993. No5).
   3 Ходасевич вместе с пасынком -- Гарриком (Эдгаром Гренционом) выехал в Коктебель 29 мая 1917, а вернулся в Москву скорее всего 13 августа. Во всяком случае, он писал Г.И. Чулкову, предложившему ему место ответственного секретаря в журнале "Народоправство": "Мы взяли билеты отсюда в Москву на 2 августа, приедем 4-го, а 5 я могу "вступить в должность". Но: нельзя ли приехать 13 и начать работу 15?" (ОР РГБ. Ф.371. Карт.5. Ед.хр.12). Он очень тревожился о судьбе рукописи, поспеет ли она в срок, и просил жену в письме от 14 июня 1917: "Позвони к Лидину (1-04-26) или к нему же на службу (от 2 1/2 до 4 час.) по тел. 3-35-53 или 3-53-35 и узнай, не призван ли он и наверняка ли будет в Москве в начале июля, когда я пришлю рукопись" (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.46).
   

2
[открытка]

   Коктебель,
   24 июля 917.

Дорогой Владимир Германович,

   погода в Коктебеле была сравнительно неважная, но теперь уже дней 10 -- великолепная. Можно надеяться, что такая и будет. Август здесь обычно бывает не жарок, но очень тепел и тих, к[а]к и сентябрь. Комнат еще нет, но с 1 августа будут. Целой дачи свободной не найдется. Питание (3 столовых, самим готовить немыслимо) по сравнению с Москвой обильно, но дороговато. Обед и ужин (2 + 2 блюда) стоит 150 р. в месяц с человека1. Будьте здоровы. Жму руку. А[нна] Щвановна] шлет привет.

В.Ходасевич.

   [Адрес:] Москва. Владимиру Германовичу Лидину. Издательство "Северные дни". Тверская, 19.
   
   1 Очевидно, Лидин думал о приезде с семьей в Коктебель, где Ходасевич был уже завсегдатай: он лечился в Коктебеле летом 1916, подружился с М.А. Волошиным и другими постоянными обитателями.
   

3

Многоуважаемый Владимир Германович.

   Я сейчас занят работой над биографиями Пушкина и Дельвига1. Для этих работ мне постоянно нужны сочинения П.А. Вяземского, а так как служба вынуждает меня работать по вечерам, дома, то музейной библиотекой я не могу пользоваться. Поэтому, если Вы будете знать, что книги эти где-нибудь продаются, -- не откажите посодействовать мне в приобретении их.

Вас уважающий
Владислав Ходасевич

   13 июля 1919
   
   1 Пушкиным Ходасевич занимался всю свою жизнь, с юности. Он написал две книги о Пушкине "Поэтическое хозяйство Пушкина" (М., 1924) и "О Пушкине" (Берлин, 1937) и более ста статей, но мечтал написать биографию Пушкина. И у него были два договора на биографию: в России и во Франции. Устная договоренность с издательством Сабашниковых завершилась подписанием договора от 25 января 1922, подтверждавшего, что "Ходасевич принял на себя составление для издательства М. и С.Сабашниковых биографии Александра Сергеевича Пушкина размером до 10 печ. листов 40.000 букв каждый. /.../ 3) Биография должна быть окончательно составлена и представлена издательству в Москве в готовой к печати и отчетливо переписанной рукописи к первому июля сего 1922 года", за что "Автор авансом получает в течение февраля, марта, апреля, мая, июня по 25 рублей золотом в советских деньгах" (ОР РГБ. Ф.261. Карт.9. Ед.хр.16). Вначале он принялся за работу очень активно, стал собирать необходимые книги, просил переслать их в Москву А.И. Ходасевич -- "для Сабашниковской работы". В архиве И.И. Бернштейна (А.Ивича) сохранилась первая глава: 17 длинных листов машинописи с правкой автора. Она начиналась словами: "20 мая 1799 г., в день Вознесения, в Москве, на Немецкой улице, в доме Скворцова, произошло одно из великих исторических событий: у отставного офицера гвардии Егерского полка Сергея Львовича Пушкина и жены его Надежды Осиповны родился сын, которому предстояло стать гордостью и счастьем России. 8 июня младенец крещен и наречен Александром. Жизнь встретила его неласково. Но чтобы отчетливо представить себе обстановку пушкинского детства, необходимо взглянуть, что за люди были Сергей Львович и Надежда Осиповна, каковы были характеры их, в какой обстановке, в каких традициях и преданиях выросли они сами, какая физическая и духовная наследственность на них тяготела". Биография доведена до окончания Пушкиным лицея. Очень скоро в письмах Ходасевича начинает звучать тревога, он чувствует, что не успевает, что "российский период" его жизни подходит к концу. 18 мая 1922 он писал А.И. Ходасевич: "Очень прошу быть осторожной с деньгами. Я тащу их с Сабашникова, хотя знаю, что никакого Пушкина не видать ему. Это меня мучит" (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.49).
   Сохранились и протоколы четвертого заседания Пушкинской редакционной комиссии, состоявшейся в Париже 5 июля 1935, в 5 часов дня, на которой среди других историков литературы: М.Л. Гофмана, Н.К. Кульмана, Г.Л. Лозинского присутствовал В.Ф. Ходасевич и даже председательствовал после ухода Н.К. Кульмана. Среди множества рекомендаций и резолюций в протоколе записано: "В.Ф. Ходасевич сообщает о своем согласии написать биографический очерк и просит сообщить ему срок, в который работа должна быть сделана" (Амхерст. Центр русской культуры. Архив К.И. Солнцева). Был опубликован ряд фрагментов и глав из будущей книги о Пушкине в газете "Возрождение", но самой книге так и не суждено было родиться. В 1932 В.Ф. Ходасевич пишет -- на этот раз Н.Н. Берберовой: "Настроение весело-безнадежное. Думаю, что последняя вспышка болезни и отчаяния были вызваны прощанием с Пушкиным. Теперь нет у меня ничего" (Письма В.Ходасевича к Н.Берберовой / Публ. Д.Бетеа // Минувшее. Исторический альманах. Вып.5. Париж, 1988. С.285).
   Собрание сочинений Дельвига Ходасевич готовил в 1918-1919. В 1918 он отправился в Петербург разыскивать дельвиговские архивы и о ходе работы сообщал Анне Ивановне Ходасевич: "У Модзалевского был вчера, он мил и обязателен чрезвычайно. Дальше -- секрет: никаких дельвиговских бумаг в Публичной библиотеке нет. Они все погибли несколько лет тому назад. Это сильно облегчает мою задачу. Есть кое-что в Пушкинском Доме, и это все Модзалевский обещает мне приготовить к четвергу. Если придет Мирович, скажи, что я работаю по Дельвигу, больше ничего". 12 октября следует продолжение: "Дельвиг подвигается. Если кто будет спрашивать о Гор[ьком] и о Дельвиге -- говори: не знаю, не пишет" (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.47). Почему работа была оставлена и кто такой Мирович, -- сообщает В.Лидин в очерке "Вячеслав Иванов": "Некий мифический издатель затеял в ту голодную и холодную пору столь же мифическое, с эстетским уклоном, издательство, выпустившее в свет лишь проспект, и то напечатанный лишь на пишущей машинке: ни одной книги издательство так и не издало. Однако в его планах значились и том повестей забытой писательницы прошлого века Е.Ган, писавшей под псевдонимом Зенеида Р-ва, редактором этого тома взялся быть М.Гершензон, и ряд книг поэтов пушкинской поры под редакцией В.Ходасевича, а Вяч.Иванов по этому проекту должен был редактировать Веневитинова.
   У издателя, красивого молодого человека, с лицом викинга, было все, кроме денег, бумаги и издательского опыта, но переговоры с редакторами будущих книг велись, и я помогал издателю" (Лидин В. Собрание сочинений в трех томах. ТЛИ. М., 1974. С.467-468).
   В архиве В.Г. Лидина сохранился типографский бланк: "Издательство З.М. Мировича". По заказу этого Мировича и готовил Ходасевич собрание стихов Дельвига, которое так и не вышло в свет.
   

4

Дорогой Владимир Германович,

   вот моя заметка. Если бы редакция (кстати: из кого она состоит?) нашла нужным оговориться, что она разделяет не все мои мысли, то на такую оговорку я заранее согласен. Но изменений никаких делать нельзя.
   Жму Вашу руку. Заходите же.

Владислав Ходасевич.

   

5

26 янв. 1921,
Петербург.

Дорогой Владимир Германович,

   Я только сегодня получил письмо Ваше. Простите, но [с] Дельвигом вышло вот что: я вечером накануне отъезда из Москвы должен был еще раз зайти к Чулкову, когда и намеревался отдать ему книгу. Но что-то случилось, к Чулкову я не попал, и Дельвиг пропутешествовал в П[етер]бург в кармане моего пальто. Не тревожьтесь за его судьбу. Но что прикажете делать? Послать ли его в Москву с оказией (ах, не верю я им!) или ждать Вашего приезда? Признаюсь, я не очень беспокоился об этом деле, ибо думал, что Вы приедете. Ведь Вы грозились приезжать каждый месяц. Так отвечайте же, как поступить.
   Живем мы в "Доме Искусств" на углу Мойки и Невского. У нас две комнаты с порядочной мебелью, сносной температурой (8-12о) и чудесным видом. Всякие лекции, концерты, просто сборища и маскарады -- в том же доме. Есть даже ванна и парикмахер и хорошо стряпающая прислуга. Эдгар благополучно сдал экзамены в Тенишевское училище, где, кажется, сохранился еще предрассудок, будто надо не только есть суп, но и учиться. Анна Ивановна служит в тихом и культурном учреждении, имеющем при себе целый антикварный музей; начальство ее -- родня и добрые знакомые. Так что все было бы чудесно, если бы я не хворал почти все время. У меня уже 119-й нарыв, лечить их надо едой, а мне до сих пор не перевели сюда мой паек. (Кстати, писал я об этом Михаилу Осиповичу, умоляя похлопотать1. Передайте ему поклон и горький упрек за молчание, бывшее ответом на мое письмо. Ну, да Бог с ним, я его очень люблю).
   Литература, конечно, приглушена и здесь. Но все же не о пайке едином здесь говорят; что-то пишут, не торгуют и вообще несравненно, неизмеримо больше похожи на людей, чем москвичи. Я каждый день радуюсь, что перебрался сюда, хотя живется мне туго.
   Слушайте, в самом деле, приезжайте-ка себя показать, людей посмотреть. Я бы рад повидаться с Вами.
   Стихов пишу мало, но кое-что есть. А Вы что делаете? Не сообщите ли сплетен московских: о себе, об Ангарском2, об Эфросе3 и Шпетте4 (поклоны им).
   Михаилу Осиповичу непременно поклон и укор.
   Будьте здоровы.

Любящий Вас
Владислав Ходасевич.

   Мой адрес: Морская, 14, Дом Искусств, кв.30а.
   P.S. У нас много поэтов. Все славные мальчики, о футуристах не слышно. Это здесь считается провинциальным. Очень хорошие стихи пишет Мандельштам5.
   
   1 См. упоминавшуюся переписку В.Ф. Ходасевича и М.О. Гершензона (De Visu. 1993. No 5).
   2 Николай Семенович Ангарский (Клестов, 1873-1943) -- литературный критик. В 1919-1922 -- редактор литературного журнала "Творчество", в котором публиковался Ходасевич. В 1924-1932 -- руководитель изд-ва "Недра".
   3 Абрам Маркович Эфрос (1888-1954) -- искусствовед, театральный критик, переводчик, один из основателей общества "Лирический круг" -- с юности был приятелем Ходасевича, близкий друг Муни. В следующих письмах Ходасевич называет его "домашним" именем: Бама. К нему обращено "Письмо" Ходасевича (Возрождение. 1927. 29 сентября).
   4 Густав Густавович Шпет (1879-1940) -- философ. О нем и его судьбе см.: Лица: Биографический альманах. 1. М.-СПб., 1992. Как вспоминает В.Лидин в книге "Друзья мои -- книги": "Тогда в Леонтьевском переулке была Книжная лавка писателей, а на Тверской, рядом с Московским Советом, -- книжная лавка "Содружество писателей", за прилавком которой стояли подслеповатый профессор-литературовед Ю.И. Айхенвальд, философ Г.Г. Шпет и пишущий эти строки. Мы стояли в шубах и шапках, потому что помещение не отапливалось, а за нашими спинами теснились на полках до потолка книжные сокровища -- все, что революция вытрясла из помещичьих усадеб или великокняжеских дворцов в Петрограде" (С. 10-11).
   5 Жизнь в "Доме Искусств" близко свела Ходасевича и Мандельштама, заставила их услышать друг друга. Ходасевич насмешливо относился к Мандельштаму, шаржированно, комедийно изображал его в своих письмах, и это впечатление переносил на стихи. О втором издании "Камня" он писал: "В позднейших стихотворениях Мандельштама маска петроградского сноба слишком скрывает лицо поэта; его отлично сделанные стихи становятся досадно комическими, когда за их "прекрасными" словами кроется глубоко ничтожное содержание. /.../ Ну, право, стоило ли тревожить вершины только для того, чтобы описать дачников, играющих в теннис" (Утро России. 1916. 30 января).
   Уже в Берлине он написал о книге Мандельштама "Tristia": "Подобно Адаму (недаром сам акмеизм порой именовался "адамизмом")" поэт ставит главною своей целью -- узнать и назвать вещи. Талант зоркого метафориста позволяет ему тешиться этой игрой и делать ее занимательною для зрителя. Поэзия Мандельштама -- танец вещей, являющихся в самых причудливых сочетаниях. Присоединяя к игре смысловых ассоциаций игру звуковых, -- поэт, обладающий редкостным в наши дни знанием и чутьем языка, часто выводит свои стихи за пределы обычного понимания: стихи Мандельштама начинают волновать какими-то темными тайнами, заключенными, вероятно, в корневой природе им сочетаемых слов -- и нелегко поддающимися расшифровке" (Дни. 1922. 12 ноября). С той поры Ходасевич искал книги Мандельштама и его стихи в журналах. О сб. "Стихотворения" (1928) он писал: "Издание стихов Мандельштама -- последних или нет -- особая радость для поклонников поэта. В советских журналах Мандельштам почти не печатается, и в России, где сейчас так мало подлинных поэтов, книга его в некотором роде событие" (Возрождение. 1928.16 августа). В 1931 критик привел строфу из стихотворения "С миром державным...", уловив "перемену в голосе" поэта. Ходасевич увидел, что за стихами стоит "кто-то новый", и пожалел, что не может узнать его ближе: книги Мандельштама не выходили, и в журналах стихи его появлялись редко (Возрождение. 1931. 9 июля. За подписью: "Гулливер").
   

6

   Морская, 14, Дом Искусств,
   кв. 30а

Петербург, 28 февр. 1921.

Ловлю Вас на слове, дорогой Владимир Германович!

   Давайте же переписываться -- и без лености. Я знаю Ваше доброе отношение -- и, поверьте, сам сердечно люблю Вас. Значит -- убиваю двух зайцев: беседую с Вами и получаю вести о Москве. Идет!
   Вот здешние новости.
   Дом Литераторов задумал вести агитацию за превращение дня смерти Пушкина в день национального празднования. Составили комиссию. 11 февр[аля] (надо бы 10-го) было торжественное заседание с представителями ученых и литературных] организаций, а также правительства. Потом был Пушкинский вечер. Говорили: Блок, я и Эйхенбаум (уныло). Кузмин прочитал стихи. Я ждал, что меня побьют, ибо предсказывал охлаждение к Пушкину и корил "отзывчивую молодежь" тем, что она Пушкина не знает1. Однако каждый из присутствующих очень тонко решил сделать вид, что к нему это не относится, а относится к соседу -- и мне щедро рукоплескали. 26-го повторяли вечер в Университете, завтра -- опять в "Д[оме] Л[итераторов]". Мне это наскучило, хоть я и заработал около ста тысяч.
   Пайки у нас не отменены, но урезаны до неузнаваемости. Поэтому на днях придется читать лекцию о пушкинизме, а потом устроить вечер своих стихов. Публика на все это здесь охотно идет.
   Вот Вам прейскурант новых книг: две -- Кузмина, непристойные, с плохими картинками Митрохина и Милашевского2, по 10 тыс. за каждую. Непристойности Ремизова3 -- 7.500. "Седое Утро" Блока -- 1000. Журнал "Дом искусств", No 1 (Блок, Ахматова, Ремизов, Чуковский, Кузмин, я): 650. Альм[анах] стихов "Дракон": 300. Ремизов, "Электрон"4 -- 150. Во Всемирной] Литературе] из Флобера ничего, не выходившего в "Шиповнике"5, еще не вышло. 2 кн. Литературы Востока достану завтра и перешлю с будущей оказией6. Присылайте денег на покупку книг -- и примерный список того, что нужно. Впрочем, ненужное легко продадите в Москве... Со своей стороны заклинаю Вас достать мне "Видение поэта" Гершензоново, 6-й том "Рус[ских] пропилеи" и его же "Тургенева"7 -- особенно "Пропилеи"! Приложите счет -- и на ту же сумму немедля получите здешних книг. О пересылке мне книг и денег поговорите с Марией Генриховной Суткевич (Леонтьевский пер., 16, кв.9, вход со двора, тел. 1-34-04, лучше после 5. Кроме того, она секретарь моск[овского] отд[еления] "Всем[ирной] Лит[ературы]". М.Знаменский (на Знаменке), д.8, кв.10, тел. 2-56-47). В нее можете и влюбиться! Она наладит нам контакт.
   Мельком видел А.Н. Чеботаревскую8. Она обещала зайти. Если зайдет, пришлю с ней Вашего Дельвига.
   Дом Иск[усств] открыл книжную лавку, в том же доме, где я живу. Книг пока мало. Впрочем, купил переводы в прозе Жуковского, изд[ания] Глазунова, 1827, чудесный экз[емпляр], 2 тома.
   Почему не едет Абрамов?9 Он нужен Митрохину10 и мне.
   Пушк[инский] Дом готовит III-й временник.
   За новости спасибо, присылайте еще.
   Что Ангарский и живо ли его "Творчество"? Нет ли чего обо мне в "Кузнице"?11 Есть -- пришлите.
   Юргису12, Баме и Шпетту привет.
   Крепко жму руку. А.И. благодарит за память и Вам кланяется.

Ваш Владислав Ходасевич.

   Сегодня чудесный, тихий, спокойный день.
   
   1 На торжественном Пушкинском вечере 11 февраля 1921 Ходасевич не присутствовал: был болен. Впервые прочел свою речь 14 февраля в Доме литераторов. С той поры "Колеблемый треножник" публиковался много раз (впервые: Вестник Литературы. 1921. No 4/5. С. 18-20). Речь вошла также в сб. "Пушкин. Достоевский" (Пб., 1921), выпущенный Домом литераторов. Сборник открывался "Декларацией о ежегодном всероссийском чествовании памяти Пушкина в день его смерти", принятой собранием И февраля 1921. Напечатаны здесь речь А.Блока "О назначении поэта", статья Б.Эйхенбаума "Проблемы поэтики Пушкина", стихотворение М.Кузмина "Пушкин" и др.
   Интересно непосредственное впечатление от речи Ходасевича, которое оставила М.С. Шагинян, приведя страничку из дневника в книге "Человек и время": "14 февраля [1921], понедельник /.../ Вечером в Доме Литераторов на пушкинском вечере, где выступили с речами Блок и Ходасевич. Блок повторил ту свою речь, с которой он выступил на торжественном заседании. Речь Ходасевича кончилась неожиданным для него триумфом: все ему неистово хлопали. Я ее прочитала: она лирическая и вызывает лирическое потрясение. Она вся построена на личной нежности к Пушкину и исторической субъективизации общественных настроений с точки зрения "нас" (группы немногих, лично и интимно воспринимающих Пушкина); говорю "нас", но это "мы" у Ходасевича почти что "я", эготическое общение с Пушкиным. Именно потому, что речь покоилась на несомненном внутреннем опыте, а, может, и потому, что была антиобщественна, она зажгла консервативную питерскую аудиторию" (Шагинян М. Человек и время. М., 1980. С.646).
   2 Кузмин М. Занавешанные картинки. / С рис. В.Милашевского. Амстердам, 1920 и Ренье А. де. Семь портретов./ Перевод М.Кузмина. С илл. Д.Митрохина. Пб., 1921.
   3 Ремизов А. Заветные сказы. Пг., 1920.
   4 Ремизов А. Электрон: Стихи. Пб., 1919.
   5 Ходасевич имеет в виду издание "Шиповника": Флобер Г. Поли, собр. соч. Новые переводы с последнего (юбилейного) издания. Т. 1-4. СПб., 1913-1915.
   6 Литература Востока: 2-й выпуск. Пб., 1920.
   7 Гершензон M. Видение поэта. M., 1919 (вышла в 1920); Русские Пропилеи. Собрал и приготовил к печати М.Гершензон. Т.6. М., 1919; Гершензон М. Мечта и мысль Тургенева. М., 1919 (вышла в 1922).
   8 Александра Николаевна Чеботаревская (1869-1925) -- переводчица.
   9 Соломону Абрамовичу Абрамову (1884-1957) Лидин посвятил очерк "Поэт и издатель": "В годы, когда книги печатались на ломкой, недолговечной бумаге -- и, перелистывая их ныне, боишься, что бумага рассыплется в твоих руках -- в годы эти выходили примечательные по полиграфическому совершенству, на бумаге верже -- альманахи под названием "Творчество". Такого же качества был и еженедельный журнал "Москва". Издавал этот журнал и альманахи Соломон Абрамович Абрамов, писавший в то же время и стихи. Наиболее любезной ему формой стихов был сонет, и в 1922 году он издал книжку своих сонетов "Зеленый зов"" ("Друзья мои -- книги". С.95). С.А. Абрамов возглавлял акционерное издательство "Творчество", выпускавшее журнал "Москва" (1918-1922). В этом журнале Ходасевич опубликовал "Стансы", "Неприятный сонет" ("Нет, не во мне прекрасное..."), "Вариация", "Так бывает почему-то...", "Слепая сердца мудрость", "Газетчик". В издательстве "Творчество" вышел его сб. "Путем зерна", о чем сохранилась расписка: "За книгу "Путем зерна", напечатанную в 1920 г. в количестве восемнадцать тысяч экземпляров, получил от С.А. Абрамова дополнительно, в виде процента с издательской прибыли пятьсот тысяч рублей. Владислав Ходасевич. 11 октября 921" (ОР РГБ. Ф.1. Карт.2. Ед.хр.43). Подробно историю издания "Путем зерна" Абрамовым см.: Ходасевич В. Стихотворения. Вступительная статья Н.А. Богомолова. Примечания Н.А. Богомолова и Д.Б. Волчека. Л., 1989. С.373.
   10 Художник Д.И. Митрохин, автор обложки и виньеток к журналу "Москва", ждал Абрамова, т.к. с его помощью издавал альбом своей графики: "Монография составлена, редактирована С.Абрамовым и выпущена под его наблюдением" -- было написано на книге (М., 1922).
   11 В "Кузнице" о Ходасевиче ничего не появлялось.
   12 Юргис -- Юргис Казимирович Балтрушайтис (1873-1944) -- поэт и переводчик.
   

7

Дорогой Владимир Германович,

   Ваше последнее письмо я читал, слушая, как звенят стекла от кронштадтских пушек1. И как ни люблю я матушку -- российскую словесность -- не захотелось в ту минуту говорить ни о ней, ни о себе. А уж у меня так заведено: сразу не ответил -- пиши пропало. Вот почему только нынче собрался Вам ответить -- при верной оказии послать Вам с Гарриком Дельвига.
   Что нового здесь? Ничего. Писатели даже и не пописывают, больше почитывают лекции по разным "культам" и "просветам". Впрочем, вру: на днях выйдет 1-й No "Литературной газеты". Знаете ли о ней? Она будет двухнедельная, редакторы -- Тихонов, Чуковский, Замятин и Волынский. Материала 1-го No я не видел, кроме статьи Замятина о свободе печати (жидковато) и передовицы, никем не подписанной, но любопытной. Называется она -- "Памяти предка"2 и излагает историю возникновения и жизни "Литературной] Газеты" дельвиговской. Уж и не знаю, кто бы это мог ее написать?.. Вероятно, кто-нибудь из занимавшихся Дельвигом, ибо в ней есть неопубликованные данные о ходе хлопот с получением разрешения на издание газеты... Статейка, впрочем, наводит на размышления.
   Недели две тому назад читал в "Доме Литераторов" лекцию о смысле и задачах пушкинизма. Сейчас больше пишу стихи. Приеду, вероятно, в Москву приблизительно через месяц, по некоему делу первостепенной для меня важности. Пока сижу смирно, веду себя тихо и наблюдаю жизнь. Кое-какими наблюдениями поделюсь при свидании.
   Зачем не присылаете денег на покупку книг? Не сердитесь, ей-Богу, не могу покупать на свои, ибо есть у меня паек, есть еще кое-какие блага, но именно денег мало до смешного. Обычно в кармане 5-10 тысяч. Пришлите денег -- накуплю книг и привезу. Вышла книга Сологуба "Фимиамы", "Подорожник" Ахматовой.
   Что слышно в Москве? Не хорошо, что Вы ждете ответа и сами не пишете.
   Здесь с неделю гостит Пильняк и -- в моде. Сам он славный, рассказы его буду слушать сегодня. Завтра Белый читает свою "Эпопею". Он много работает, бодр -- и я рад за него.
   Вот, кажется, и все. Будьте здоровы и пишите, т.е. Mipy и мне. Много ли написали за зиму? О чем? Сообщите.

Обнимаю Вас.
Владислав Ходасевич.

   7 мая 921. П[етер]бург. Морская, 14, Дом Искусств, кв.30а.
   Гаррик пробудет в Москве до 16-го. Его адрес: Тверская, 69, кв.8, тел. 2-67-12, кв. Гренциона. Принимаются поручения по пересылке книг, писем, денег и проч.
   
   1 Речь идет о выступлении кронштадтских матросов 28 февраля -- 18 марта. "Вестник литературы" (1923. No 3) сообщал, что Пушкинский вечер, намеченный на воскресенье, 5 марта, "отложен вследствие запрещения зрелищ и собраний на время осадного положения". В No 1 "Литературной газеты", о которой пишет далее Ходасевич, помещено сообщение: "В дни кронштадтского восстания были арестованы следующие литераторы: А.В. Амфитеатров, В.Я. Ирецкий, Г.В. Иванов, Вс.Рождественский, А.А. Гизетти, Н.А. Рожков, С.В. Познер, И.Мандельштам, И.В. Амфитеатрова. Правлением Союза Писателей были избраны: А.А. Блок, А.Л. Волынский и Н.М. Волковысский для переговоров с соответствующими учреждениями об освобождении упомянутых лиц. В начале апреля все были освобождены за исключением Рожкова и Гизетти". См. также о Ходасевиче в эти дни: Милашевский В. Вчера, позавчера...: Воспоминания художника. М., 1989. С.213.
   По-видимому, с кронштадтскими событиями было связано и закрытие "Литературной Газеты" -- двухнедельного журнала: No1 был отпечатан и тут же запрещен: содержание и состав редакции не отвечали политическим требованиям момента. Корректурный экземпляр, сохраненный М.Л. Лозинским в Публичной библиотеке, опубликован недавно А.Устиновым и В.Сажиным (Литературное обозрение. 1991. No 2).
   2 "Памяти предка" -- передовая, написанная Ходасевичем, хотя и имела подзаголовок "Историческая справка", -- была страстным публицистическим откликом на происходящее в стране (С.96-97). Статья Замятина о свободе печати, опубликованная сразу же после передовой Ходасевича, называлась "Пора" (С.96-97).
   

8

Вельское Устье, 27 авг. 921.

   Я оставил Ваш адрес в П[етер]бурге, дорогой Владимир Германович, -- и только сегодня догадался, что можно переслать письмо через ангела Марию Генриховну1 (тем более, что "ангел" и значит "вестник").
   Вот что. Живем мы сейчас в Порховском уезде, Псковской губ., в колонии "Дома Искусств"2. Житье совсем робинзоновское, но светлое и с разных точек забавное. Живут здесь: Чуковские, Добужинские, мы, старушка Леткова (любовь Михайловского) с сыном, Н.Радлов, Замятин, три юных беллетриста: Зощенко, Лунц и Слонимский. Забавно, что у нас тут колоссальный фруктовый сад (1500 яблонь, персики, груши, сливы), "своя" рожь, огород и проч. угодия до старинной церкви включительно {Есть и кладбище, вещь для меня приятная [примечание Ходасевича].}. При церкви -- поп, дьякон и псаломщик, великие мастера водить хороводы и играть в легкомысленные игры с поцелуями. Мы большие друзья с дьяконом. Питаемся "собственными" яблоками, ржами, овощами и молоком + вымениваем разные блага у туземцев, которые, не признавая денег, падки до ситцу, платков, сахарина, бус и проч., в Центральной Африке почитаемого так же.
   Работать здесь не приходится: шумно, а кроме того много времени отнимают романтические похождения с тутошними красавицами, которые не в пример лучше питерских, ибо не читали и не будут читать моих стихов, любят петь хором и ходят в баню каждую субботу. Очень легко и весело иногда "опрощаться". Я занимаюсь этим уже 3 недели и мог бы, кажется, прожить таким образом целый год. К несчастию, это неосуществимо, -- через неделю надо ехать в П[етер]бург, где и мечтаю в скорости получить от Вас письмо с ответом вот на какой вопрос.
   Дело в том, что мне в конце сентября надо побывать в Москве. В получении командировки я не уверен, и пожалуй, придется платить за дорогу туда и назад 250 тысяч. Мне этих денег очень жаль, и я хотел бы получить их с добрых москвичей, в свою очередь усладив за это их слух своими стихами. Нельзя ли, в самом деле, устроить мне какое-нибудь чтение, которое покрыло бы сей расход -- целиком или частично? Я стихами богат: у меня больше двух десятков новых, еще нигде не напечатанных, писанных в июне-июле (был у меня запой стихотворный)3. Пожалуйста, поразведайте и сообщите. Делаю Вас своим импрессарио. Могу читать целый вечер, прихватив кое-что из старого и надеясь, что до конца сентября напишу еще, и п[отому] ч[то] запой, чувствую, вовсе еще не кончился. Мне сейчас очень пишется -- и по-моему не плохо. То же думает и Белый, написавший о новых моих стихах статейку (будет в следующей книге "Дневн[ика] Мечтателей")4.
   Я уехал из П[етер]б[урга] в тот день, когда у Блока началась агония; о смерти его узнал уже здесь, из письма Белого. Знаете ли, что эта смерть никак не входит в мое чувство, никак не могу ощутить, что нет Блока, -- и не могу огорчиться. Умом понимаю -- и просто душит меня злоба, -- а огорчения здесь не чувствую. Должно быть, почувствую в Петербурге. Знаете ли, что живых, т.е. таких, чтоб можно еще написать новое, осталось в России три стихотворца: Белый, Ахматова да -- простите -- я. Бальмонт, Брюсов, Сологуб, Вяч.Иванов -- ни звука к себе не прибавят. Липскеровы, Г.Ивановы, Мандельштамы, Лозинские и т.д. -- все это "маленькие собачки", которые, по пословице, "до старости щенки". Футур-спекулянты просто не в счет. Вот Вам и все. Это грустно. (Т[ак] н[азываемая] пролетарская поэзия, как Вам известно, "не оправдала надежд": села на задние ноги). Особенно же грустно то, что, конечно, ни Белому (как стихотворцу), ни, уж подавно,. Ахматовой, ни Вашему покорному слуге до Блока не допрыгнуть5. Это все соображения, не подлежащие огласке; делюсь ими с Вами, п.ч. знаю Ваше просто-хорошее отношение ко мне.
   Пожалуйста, напишите же о себе. Что Вы делаете, как-живете? Я сердечно хочу повидать Вас -- и надеюсь, что в сентябре это, наконец, устроится.
   Будьте здоровы. Крепко жму Вашу руку.

Владислав Ходасевич.

   1 О М.Г. Суткевич см. в письме Ходасевича от 28 февраля 1921.
   2 С 6 августа до середины сентября Ходасевич жил в писательской колонии "Вельское Устье", которую подробно и весело описал в письмах к А.И. Ходасевич, московским друзьям Диатроптовым, в стихах и очерках "Во Пскове" (1935) и "Поездка в Порхов" (1935). Воспоминания об этом лете оставили Н.Чуковский в очерке "Холомки" (Литературные воспоминания. М., 1988) и В.Милашевский (Вчера, позавчера. Указ. изд.); см. также: Чуковский К. Дневник (1901-1929). М., 1991.
   3 Из Вельского Устья 5 сентября 1921 Ходасевич писал жене: "Должен тебя огорчить. Мне очень хочется писать. Здесь немыслимо, но чувствую, что в Пб. будет продолжение прерванного поноса. Итак, готовься к моему сидению у окна, ответам невпопад и проч. Но -- что делать, иначе нельзя" (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.48).
   4 Белый А. Рембрандтова правда в поэзии наших дней (о стихах Ходасевича). // Записки мечтателей. 1922. No 5. С. 136-139.
   5 Письмо Ходасевича А.Белому и ответ его см.: Литературное наследство. Т.92. Кн.III. М., 1982. С.532-533. Ср. ощущение смерти Блока как конца эпохи, конца очень важного периода русской литературы, а, может быть, и самой литературы -- в Дневнике К.Чуковского: "Самое страшное, что с Блоком кончилась литература русская. Литература -- это работа поколений -- ни на минуту не прекращающаяся -- сложнейшее взаимоотношение всего печатного с неумирающей в течение столетий массой -- и..." (Чуковский К. Дневник. М., 1991. С.181). См. также в письме Г.П. Блока Б.А. Садовскому от 16 августа 1921: "Когда пишу -- забирает всего, ничего не вижу. Кончу, прочту и бываю доволен иногда. Но сразу потом -- и это всегда -- начинаешь думать: да зачем же это я пишу, ведь не стоит теперь, когда его нет. Это "иррационально", но поверьте мне, что это правда" (РГАЛИ. Ф.464. Оп.2. Ед.хр.55).
   

9

Петербург, 18 окт. 921.

Дорогой Владимир Германович,

   я собирался перед отъездом зайти к Вам в лавку -- это не вышло, п.ч. очень болела нога, а пришлось ходить в Госиздат и в Метрополь за билетом. Так мы и не простились1.
   Вот что. Посылаю Вам 3 стих[отворения] Надежды Павлович. Право, они лучше Липскеровских2 и Глобовских3 во много раз. Если Ваш альманах не окончательно готов -- возьмите эти стихи, из которых первое мне чрезвычайно нравится4. Писаны они, кажется, о Блоке, -- но это не подлежит разглашению.
   Павлович, конечно, нужны деньги. Заплатите побольше и пришлите почтовым переводом. Если сумма окажется превышающей дозволенную к переводу, то остальные пошлите на мое имя. Павлович зовут Надеждой Александровной. Адрес наш одинаков: Мойка, 59, Дом Искусств, кв.30а.
   Будемте продолжать нашу переписку, пожалуйста.

Любящий Вас
Владислав Ходасевич.

   P.S. Москва оставила во мне добрые воспоминания, она стала как будто лучше.
   
   1 Ходасевич выехал в Москву 2 октября, 16-го вернулся в Петербург (он только так называл этот город). 11 октября писал А.И. Ходасевич: "Милая Анюточка, из-за всяких задержек (Абрамов и пр.), я тут пробуду до субботы. В воскресенье, 16-го буду дома. Чувствую себя хорошо. Ходасевичи милы и заботливы чрезвычайно. Твое письмо получил вчера. Вчера читал в Союзе. Была "вся Москва". Кажется, я имел весьма большой успех. Тебе кланяется столько народу, что не упишешь. О делах знай, что просуществуем. Я в моде, но треплюсь мало, так что даже, пожалуй, поправляюсь. Будь здорова. Целую. Владя. Надю поцелуй. О.Д. поклон. Гарьку в затылок" (РГАЛИ. Ф.537. Оп.1. Ед.хр.48). Надя -- Надежда Александровна Павлович (1895-1980) -- поэтесса, приятельница Ходасевича, жившая с ним в одном коридоре "Дома Искусств"; О,Д. -- Ольга Дмитриевна Форш (1873-1961). Несколько раньше, в письме к жене от 6 октября: "Был у Лидина. Видел Матусевича и Соболя, проявивших верх почтительности. Все эти таланты тебе низко кланяются".
   2 Константин Абрамович Липскеров (1889-1954) -- поэт, переводчик, приятель Ходасевича. Пародия его на стихи Липскерова под названием "Кишмиш" вошла в том: Ходасевич В. Стихотворения. Л., 1989. С.258. См. также рецензию Ходасевича на сб. Липскерова "Песок и розы": Утро России. 1916. 5 марта.
   3 Андрей Павлович Глоба (1888-1964) -- поэт, драматург, переводчик.
   4 Ходасевич послал в альманах "Северные дни" (И. М., 1922) три стихотворения Н.Павлович: "Не его, не его схоронили...", "Он спит и так трудно дышит" и "Берегом, берегом с разбегу...", где они и были напечатаны (С.50-51). Вот то, о котором Ходасевич написал, что оно "чрезвычайно нравится" ему:
   
   Не его, не его схоронили!
   Он за кленом прятался там,
   Усмехаясь высокой могиле
   И железным парадным венкам.
   А когда разошлись мы, он вышел
   Из кладбищенских старых ворот,
   Только шаг стал спокойней и тише,
   Только тень рядом с ним не идет...
   Разыграется ветер крепкий,
   Псом цепным кидается в мглу.
   Знаю, он в своей старенькой кепке
   Ожидает меня на углу.
   Поклонившись, он глухо скажет:
   "Я такую погоду люблю"...
   И рука его прежняя ляжет
   На холодную руку мою.
   
   В альманахе напечатаны стихотворения Андрея Глобы "Среди поля сосна..." и Константина Липскерова "Трубка курильщика", рассказ В.Лидина "Хозяин" и подборка В.Ходасевича "Шесть стихотворений", куда вошли "Когда б я долго жил на свете...", "Люблю людей, люблю природу", "Гостю", "Пускай минувшего не жаль", "Пробочка" и "Ласточки".
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru