Ходасевич Владислав Фелицианович
О формализме и формалистах

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

В. Ф. Ходасевич

О формализме и формалистах

   Ходасевич В. Ф. Собрание сочинений: В 4 т. Т. 2. Записная книжка. Статьи о русской поэзии. Литературная критика 1922--1939. -- М.: Согласие, 1996.
   
   Гражданственная тенденция, владевшая русской критикой с середины прошлого столетия вплоть до символистов, резко отделяла "форму" от "содержания". "Симпатичное направление" было ее кумиром. Художник оценивался смотря по тому, как относился он к "гуманным идеям" и твердо ли верует в то, что "погибнет Ваал". Формальное мастерство в лучшем случае прощалось как невинное, но ненужное украшение. Чаще всего оно презиралось.
   Символизм провозгласил основные права "формы": ее свободу и гражданское равенство с "содержанием". Работы символистов, особенно Брюсова и Андрея Белого, при всем их несовершенстве, выразили и на время утвердили законную мысль о неотделимости формы от содержания.
   Однако господство этой идеи было недолговечно. Она была верна, а потому умеренна. Исконный русский экстремизм вскоре взорвал ее изнутри. Форма, раскрепощенная символистами, переросла нормальные размеры в писаниях футуристов. Хлебников и Крученых, самые последовательные из них, -- можно сказать, в несколько прыжков очутились в области "чистой формы". Постепенное и, наконец, полное изгнание какого бы то ни было "содержания" логически привело их сперва к "заумной поэзии", а там и к "заумному языку", воистину "простому, как мычание", облеченному в некую сомнительную "форму", но до блаженности очищенному от всякого "содержания". Знаменитое дыр бул щыл было исчерпывающим воплощением этого течения, его началом и концом, первым криком и лебединой песней. Дальше идти было некуда, да и ненужно, ибо все прочее в том же роде было бы простым "перепевом". Что касается Маяковского, Пастернака, Асеева -- то это, разумеется, предатели футуризма, можно сказать -- футуросоглашатели: доброе, честное отсутствие содержания они предательски подменили его убожеством, грубостью, иногда пошлостью. Про себя они хорошо знают, что это совсем не одно и то же.
   В искусстве теория почти всегда приходит после практики. Духовным детищем футуризма возрос тот формальный метод критических исследований, который сейчас оказывается если не господствующим, то, во всяком случае, чрезвычайно модным и шумным, а потому и кажется "передовым".
   Формалисты недаром начали свое бытие статьями, посвященными оправданию заумной поэзии: это они наспех закрепляли крайние позиции, занятые футуристами. Позднее им пришлось заняться более тыловыми делами. Обратясь к "старой", до-футуристической литературе, они объявили необходимым и в ней исследовать одну только "форму", игнорируя "содержание", -- или, как они предпочитают выражаться, -- изучать приемы, а не темы. Для формалистов всякое "содержание" (то есть не только сюжет или фабула, но и мысль, смысл, идея литературного произведения) -- есть не более как рабочая гипотеза художника, нечто условное и случайное, что может быть без ущерба изменено или вовсе отброшено.
   Таким образом, дело сводится к провозглашению примата формы над содержанием. Старое, еще писаревское отсечение формы от содержания восстанавливается в правах, с тою разницей, что теперь величиною, не стоящею внимания, объявляется содержание, как ранее объявлялась форма. Формализм есть писаревщина наизнанку -- эстетизм, доведенный до нигилизма.
   Изучение литературных явлений с формальной стороны, конечно, не только законно, но и необходимо. Когда оно забывается, о нем должно напомнить. Но в общей системе литературного исследования оно может играть лишь подсобную (хотя и почтенную) роль, как метод, условно и временно отделяющий форму от содержания, с тем чтобы открытия, сделанные в области формальной, могли послужить к уяснению общих заданий художника. На изучение формы западная наука в последние десятилетия обратила большое внимание. Но на "гнилом Западе" эти работы занимают подобающее им служебное место. В советской России, где формализм процветает, дошли "до конца". Загорланили: долой содержание!
   Конечно, сосчитав пульс и измерив температуру, мы узнаем многое о состоянии человека. Но сосчитать пульс и измерить температуру -- не значит определить человека. Формалисты считают, что значит и что этим можно и должно ограничиться.
   Это они называют "научным" и "точным" определением, прочее же -- догадками, к тому же и несущественными, как дальше увидим. Поэтому, вместо благодарности, на которую подчас имеют законное право многие из них, как составители добросовестных вспомогательных работ, -- вызывают они раздражение. Если средство подносится с тем, чтобы заслонить и исказить цель, -- от этого средства позволительно отмахнуться.
   Словарь Даля порою необходим для того, чтобы верно понять Пушкина, Гоголя, Льва Толстого. Но что бы сказали мы, если б воскресший Даль поднес нам свой словарь с такими, примерно, словами:
   -- Бросьте-ка вы возиться с вашими Пушкиными, Толстыми да Гоголями. Они только и делали, что переставляли слова как попало. А вот у меня есть все те же слова, и даже в лучшем виде, потому что в алфавитном порядке, и ударения обозначены. Они баловались, я -- дело делаю.
   Нечто подобное говорят формалисты. Правда, когда Виктор Шкловский, глава формалистов, пишет, что единственный двигатель Достоевского -- желание написать авантюрно-уголовный роман, а все "идеи" Достоевского суть лишь случайный, незначащий материал, "на котором он работает", -- то самим Шкловским движет, конечно, только младенческое незнание, неподозревание о смысле и значении этих "идей". Я хорошо знаю писания Шкловского и его самого. Это человек несомненного дарования и выдающегося невежества. О темах и мыслях, составляющих роковую, трагическую ось русской литературы, он, кажется, просто никогда не слыхал. Шкловский, когда он судит о Достоевском или о Розанове, напоминает того персонажа народной сказки, который, повстречав похороны, отошел в сторонку и, в простоте душевной, сыграл на дудочке. В русскую литературу явился Шкловский со стороны, без уважения к ней, без познаний, единственно -- с непочатым запасом сил и с желанием сказать "свое слово". В русской литературе он то, что по-латыни зовется Homo novus. Красинский блистательно перевел это слово на французский язык: un parvenu. В гимназических учебниках оно некогда переводилось так: "человек, жаждущий переворотов". Шкловский "жаждет переворотов" в русской литературе, ибо он в ней новый человек, parvenu. Что ему русская литература? Ни ее самой, ни ее "идей" он не уважает, потому что вообще не приучен уважать идеи, а в особенности -- в них разбираться. С его точки зрения -- все они одинаково ничего не стоят, как ничего не стоят и человеческие чувства. Ведь это всего лишь "темы", а искусство заключается в "приеме". Он борется с самой наличностью "тем", они мешают его первобытному естеству. "Тема заняла сейчас слишком много места", -- неодобрительно замечает он.
   За год до смерти Есенин мучился нестерпимо. Кричал о гибели своей -- в каждой строчке. Стоит послушать, как в это самое время Шкловский поучал его уму-разуму: "Пропавший, погибший Есенин, эта есенинская поэтическая тема, она, может быть, и тяжела для него, как валенки не зимой, но он не пишет стихи, а стихотворно развертывает свою тему". Иными словами: надо "писать стихи", "делать" стихи, самоновейшего, модного стиля, -- а этот Есенин неуч, так немодно, точно валенки не зимой, вопит о гибели какого-то там Есенина. Да еще о какой-то России... Нет, ты покажи "прием", а на тебя и на твою Россию нам наплевать.
   Неуважение к теме писателя, к тому, ради чего только и совершает он свой тяжелый подвиг, типично для формалистов. Правда, родилось оно из общения с футуристами, которые сами не знали за собой ни темы, ни подвига. Но, распространенное на художников иного склада, это неуважение превращается в принципиальное, вызывающее презрение к человеческой личности и глубоко роднит формализм с мироощущением большевиков. "Искусство есть прием". Какой отличный цветок для букета, в котором уже имеется: "религия -- опиум для народа" и "человек произошел от обезьяны".
   Говоря о близости к большевизму, я нарочно говорю о формализме, а не о формалистах. Это потому, что я хочу быть точным. Формализм, как течение, несомненно, внутренне близок к большевизму, хотя это не сознается ни формалистами, ни большевиками и хотя обе стороны друг от друга открещиваются. Именно по причине внутреннего родства формализм так и процвел под небесами большевизма. Именно вместе с большевизмом будет изжит и формализм. Но пока что формалисты "не помнят родства", ясно не сознают себя связанными с большевиками, а если сознают, то далеко не все.
   По составу своему формалистская группа очень пестра во всех отношениях. Тут есть люди талантливые, образованные и необразованные, с умом хорошо устроенным, хотя плохо направленным, и с умом плохо устроенным. Если различать побудительные причины, толкающие к формализму, то и тут придется установить известные разряды. Прежде всего, среди формалистов довольно много неудачников из начинавших поэтов. Это довольно своеобразный тип. Испробовав некогда силы на поэтическом поприще и увидев, что дело безнадежно, люди порой с особым жаром принимаются за изучение поэтической механики: ими владеет вполне понятная надежда добраться-таки, наконец, до "секрета", узнать, "в чем тут дело", почему их собственная поэзия не удалась. Быть может, эти литературные алхимики втайне еще не теряют надежды со временем отыскать секрет, превратить свой свинец в золото. А быть может -- алхимия уже захватила их сама по себе и они преданы ей бескорыстно ради "чистой науки".
   Второй разряд составляют фанатические филологи, патриоты филологии. Как им не прилепиться душой к формализму? Ведь их дисциплину, по природе своей вспомогательную, формализм кладет во главу угла. Формализм тут оказывается чем-то вроде филологической мании величия.
   Третья группа формалистов -- люди, тяготеющие к анализу ради анализа, чувствующие себя уютно и прочно, пока дело ограничивается "строго научной" "констатацией фактов", люди подсчета и регистрации, лишенные способности к творчеству и обобщению, боящиеся всякой живой и самостоятельной мысли. Это -- добросовестные, но бездарные собиратели материала, не знающие, что с ним делать, когда он собран. К формализму они привержены потому, что "обнажать прием" гораздо легче, чем разбираться в "идеях". В нем они с благодарностью обретают некое принципиальное оправдание своего творческого бессилия и идейной бедности.
   К ним примыкают четвертые, понуждаемые к формализму не склонностью, но обстоятельствами. Это те, кто неминуемо подвергся бы преследованиям со стороны большевиков, если бы вздумал высказать свои мысли. Формализм позволяет им заниматься подсчетом и наблюдением, уклоняясь от обобщений и выводов, которые неминуемо оказались бы "контрреволюционными", если бы были произнесены вслух. Сейчас в России начальство требует от критики искоренения "буржуазной" идеологии -- или молчания. Формализм оказывается единственным прикрытием, в котором, не отказываясь от работы вовсе, можно говорить о литературе, не боясь последствий: пойди уличи в крамоле человека, который скромно подсчитывает пэоны в пятистопном ямбе Пушкина; а заговори он об этом же ямбе по существу -- крамола тотчас всплывет наружу. Имея в виду именно такой "разрез" формализма, молодой польский ученый В. А. Ледницкий правильно говорит, что формальный метод "избавляет критика от заглядывания в опасную при советских условиях область религиозных, общественных и политических идей... Он идейно и психологически менее обязывает исследователя, ибо оставляет в стороне его внутренние убеждения... Исследователь превращается в машину для подсчета и записи".
   Наконец, пятую, далеко не невинную и не безвредную категорию формалистов составляют те, кто вместе с большевиками имеют ту или иную причину ненавидеть весь смысл и духовный склад русской литературы. Они быстро поняли, что игнорация содержания, замалчивание и отстранение "темы" -- отличный способ для планомерного искоренения этого духа из народной памяти.
   

КОММЕНТАРИИ

   О формализме и формалистах. -- В. 1927. 10 марта.
   Данная статья -- наиболее развернутое выступление Ходасевича с критикой формальной школы в литературоведении. Первое полемическое упоминание о формалистах комментаторы американского Собрания сочинений Ходасевича относят к январю 1921 г. (рецензия на кн. Л. П. Гроссмана "Портрет Манон Леско". -- См.: СС. Т. 2. С. 307, 520). О скрытой полемике с формалистами в статье "Колеблемый треножник" и об ответе Б. М. Эйхенбаума см. коммент. к этой статье в наст. томе (с. 478). В 1924 г. Ходасевич отозвался о статьях В. Б. Шкловского, Б. М. Эйхенбаума, Л. П. Якубинского, Ю. Н. Тынянова, Б. В. Томашевского и Б. В. Казанского о языке и стиле Ленина как о "немалом раболепстве" (СС. Т. 2. С. 350). В последующие годы оценка Ходасевичем формализма не претерпела изменений (см. его статьи "Восковая персона" и "Памяти Гоголя" в наст. томе, "Денис Давыдов" -- В. 1934. 6 сентября). Д. Малмстад отмечает, что подход Ходасевича к формалистам можно назвать "тенденциозным" (Malmstad J. E. Khodasevich and Formalism. A Poet's Dissent // Russian Formalism: A rЙtrospective glance. New Haven, 1985. P. 73). Характеризуя его в целом, он пишет: "В своей критике он (Ходасевич. -- Коммент.) великодушен, проницателен и беспристрастен. Однако в статьях о формализме (и футуризме) эти достоинства оставляют его. Хотя его критические нападки на их перегибы, несомненно, справедливы, чувствуется, что он перегружает доказательства, всегда выбирая крайние примеры" (Ор. cit. P. 76). Большая часть этих примеров, добавим, заимствована из ранних работ В. Б. Шкловского; нам представляется, что неприятие Ходасевичем личности Шкловского сказалось и в его оценках формальной школы в целом. Однако в работах Ходасевича, в которых нет прямой полемики с формалистами, можно встретить формулировки, близкие к классическим опоязовским; см., напр.: "Эволюция литературы <...> есть эволюция стилей, то есть приемов. <...> Прием есть средство и способ превращения действительности, нас окружающей, в действительность литературную" ("Памяти Гоголя"). См. также об "остранении" у Набокова в статье "О Сирине".
   
   С. 153. ..."погибнет Ваал". -- Из ст-ния С. Я. Надсона "Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат..." (1880).
   ...к "заумной поэзии"... к "заумному языку"... -- Основным теоретиком и практиком "заумной поэзии" выступал А. Е. Крученых, с 1913 г. широко пропагандировавший ее в своих книгах и статьях; см., напр., его "Декларацию слова как такового".
   ..."простому, как мычание"... -- Название книги В. В. Маяковского (Простое как мычание. Пг., 1916).
   С. 154. ...статьями, посвященными оправданию заумной поэзии... -- Специально "заумной поэзии" была посвящена ранняя работа В. Б. Шкловского "О поэзии и заумном языке", впервые опубликованная в первом выпуске "Сборников по теории поэтического языка" (Пг., 1916).
   С. 155. ...единственный двигатель Достоевского... -- Далее Ходасевич пересказывает статью Шкловского "Сюжет у Достоевского", впервые опубликованную в "Летописи Дома литераторов" (1921. No 4).
   ...человек несомненного дарования и выдающегося невежества. -- Ср. отзыв М. Горького о Шкловском: "...в той же мере невежествен, в какой талантлив" (письмо И. Вольнову от 17 марта 1925 г. // Горький и его эпоха: Исследования и материалы. Вып. 1. М., 1989. С. 80).
   С. 156. "Тема заняла сейчас слишком много места"... -- Из статьи Шкловского "Современники и синхронисты", впервые опубликованной в "Русском современнике" (1924. No 3).
   ..."Пропавший, погибший Есенин..." -- Из статьи "Современники и синхронисты".
   ...глубоко роднит формализм с мироощущением большевиков. -- Ср. в статье "Денис Давыдов": "В эпоху военного коммунизма и НЭПа формализм поощрялся советской властью, ибо формалистическое объяснение литературных фактов уводило читателя от ненавистной большевикам тематики русской литературы, от того идеализма, которым русская литература была проникнута. К концу НЭПа руководящие верхи компартии решили, что в этом направлении формализм сделал свое дело и должен уступить место строго марксистскому методу, то есть объяснению литературных событий единственно с точки зрения социальных отношений и классовой борьбы. Новые кадры историков, подготовленные к тому времени в недрах самой партии, объявили формализм ложным и вредным, якобы не совпадающим с марксистской точкой зрения. <...> У формализма всегда были глубокие общие совпадения с большевизмом и марксизмом: с большевизмом -- поскольку большевизму был ненавистен, а формализму безразличен философский смысл русской словесности, а с марксизмом -- поскольку и марксизм, и формализм отрицают вовсе или сводят к минимуму роль и значение художнической личности в истории словесности".
   "Искусство есть прием". -- Ср. название ранней работы Шкловского "Искусство как прием" (впервые -- Сборники по теории поэтического языка. Вып. II. Пг., 1917).
   С. 157. ..."обнажать прием"... -- Одно из основных понятий формалистской эстетики, особенно активно пропагандировавшееся Шкловским.
   С. 158. ...подсчитывает пэоны в пятистопном ямбе Пушкина... -- Очевидно, речь идет о Б. В. Томашевском; см. его работу "Пятистопный ямб у Пушкина" в кн.: Очерки по поэтике Пушкина. Берлин, 1923.
   ...формальный метод "избавляет критика...". -- Очевидно, Ходасевич цитирует кн. В. А. Ледницкого "Александр Пушкин", вышедшую в 1926 г. в Кракове (сообщено И. З. Сурат).
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru