Lib.ru/Классика: Хант Ли. Торквато Тассо

ТОРКВАТО ТАССО.
(Статья Ли Гёнта.)

Торквато Тассо происходилъ изъ Знатнаго и многочисленнаго рода, коего многіе члены неразъ занимали важныя должности, не только въ Италіи, но и во Фландріи, въ Германіи и въ Испаніи. Какой-то Тассо, на-примѣръ, былъ посломъ Филиппа II, въ Англіи; другой отличался въ Ленантской битвъ; третій, наконецъ, былъ родоначальникомъ нѣмецкаго владѣтельнаго дома Туръ и Таксисъ. Названіе его, Тассо или Латинское Taxus, означаетъ барсука или тисовое дерево; большая часть членовъ этого дома принимали его въ первомъ значеніи, и имѣли барсука на гербѣ; но нашъ поэтъ и ближайшіе его родственники, предпочли болѣе поэтическое значеніе тисоваго дерева. Корень дома ихъ былъ въ Бергамо, въ Ломбардіи, гдѣ и родился отецъ Торквата, Бернардо Тассо, котораго имя занимало бы очень завидное мѣсто въ итальянской литературъ, если-бы не затмила его слава сына.

Бернардо Тассо, авторъ многихъ недурныхъ лирическихъ стихотвореній, нѣсколькихъ томовъ писемъ и занимательной, хотя нѣсколько напыщенной поэмы Амадиджи, заимствованной изъ испанскаго романа Амадисъ Гальскіи, и нынче почти забытой, былъ человѣкъ съ небольшимъ состояніемъ, благородный и добрый, но безпокойный, честолюбивый и охотникѣ пожить выше своихъ средствъ. Онъ находилса въ службѣ разныхъ итальянскихъ владѣтельныхъ князей, но безъ всякой пользы; между прочимъ, нѣсколько лѣтъ служилъ онъ несчастному Сансеверино, князю Салерискому, который очень уважалъ и любилъ его, и вѣроятно наградилъ бы его почестями и богатствами, какихъ онъ былъ достоинъ, если-бы не угнетенія испанскаго владычества, погубившія и его самого и его служителя, Бернардо, въ счастливое время своей службы князю Салерискому, женился, на 46-году, на Порціи Росси, дѣвушкѣ изъ богатаго и благороднаго дома, которая должна была принести ему значительное приданое. Онъ провелъ съ нею нѣсколько счастливыхъ лѣтъ въ Сорренто, чудесной странѣ, считавшейся нѣкогда жилищемъ сиренъ; тутъ родились у нихъ трое дѣтей; изъ нихъ только двое остались въ живыхъ, дочь Корнелія, старшая, и Торквато, меньшой. Домъ ознаменованный рожденіемъ творца Освобожденнаго Іерусалима, былъ возстановленъ въ началѣ нынѣшняго вѣка Іосифомъ Бонапарте, бывшимъ тогда королемъ Неаполитанскимъ, и сдѣланъ великолѣпнымъ дворцемъ.

Торквато Тассо родился 11 Марта 1544 г., девять лѣтъ спустя послѣ смерти Аріоста, бывшаго въ тѣсной дружбѣ съ его отцомъ. Воспитаніе его было самое тщательное; онъ быстро, развивался, какъ физически такъ и морально, такъ что, по собственнымъ словамъ, въ девять лѣтъ ему уже давали двѣнадцать. Одиннадцати лѣтъ, онъ принужденъ былъ разстаться съ матерью, и слѣдовать за отцомъ, изгнаннымъ вмѣстѣ съ своимъ покровителемъ, княземъ Салернскимъ; мать осталась въ Неаполѣ для полученія слѣдовавшаго ей приданаго, въ чемъ она однакоже не успѣла; братья ея овладѣли имъ, и всѣ ея старанія остались тщетны; наконецъ, черезъ два года она умерла отъ яду, какъ полагалъ Бернардо. Трогательны слова, въ которыхъ сынъ ея, спустя двадцать четыре года, среди собственныхъ своихъ бѣдствій, вспоминалъ о слезахъ бѣдной матери, отпускавшей его въ трудный путь: "Ребенкомъ," говоритъ онъ, оторвала меня суровая судьба отъ лона матери. Со вздоромъ вспоминаю я ея поцѣлуи, орошенные слезами горести, ея жаркія молитвы, разнесенныя вѣтромъ. Не суждено мнѣ было болѣе смотрѣть ей въ лицо, сжатому въ ея нѣжныхъ и тѣсныхъ объятіяхъ. Увы, подобно Аскапію, о Камилла, пошелъ я нетвердою ногою, за скитальцемъ -- отцемъ." (*)

(*) Me dal sen della madre enipia fortuna

Pargoletto divelse. Ah! di que' baei,

Ch'ella bagnò di lagrime dolenti,

Con sospir mi rimembra, а degli ardenti

Preghi, ehe sen portàr Taure fugaci,

Ch'io giunger non dovea più volto а volto

Tra quelle braccia accolto,

Con nodi cosi strclti e si tenaci.

Lasso I e seguii eon mal sicure piante,

Qual Ascanio, о Camilla, il padre errante.

Юный изгнанникъ проѣхалъ къ отцу въ Римъ. Пробывъ въ этомъ городѣ два года, въ-теченіе которыхъ онъ продолжалъ свое ученіе подъ руководствомъ стараго священника, жившаго съ ними, онъ переѣхалъ сначала съ отцомъ къ своимъ родственникамъ въ Бергамо, а оттуда въ Пезаро, въ Урбанскомъ герцогствѣ, гдѣ онъ воспитывался около двухъ лѣтъ съ молодымъ принцемъ, бывшимъ впослѣдствіи герцогомъ Франческо-Марія II. (делла Ровере,) который сохранилъ къ нему дружбу до самой смерти. Въ 1559 г. онъ переѣхалъ къ отцу въ Венецію, гдѣ Бернардо получилъ мѣсто секретаря академіи; но въ слѣдующемъ году, отецъ, по-какому-то странному заблужденію, безпрестанно повторяющемуся въ исторіи поэтовъ, послалъ его въ Падую учиться юриспруденціи. Онъ пробылъ въ Падую шестнадцати лѣтъ; но вмѣсто того, чтобы заниматься законовѣдѣніемъ, какъ желалъ его отецъ, написалъ поэму Ринальдо, напечатанную два года спустя, въ Венеціи. Добрый Бернардо, самъ будучи поэтомъ, убѣдился этимъ обстоятельствомъ, что напрасно было-бы долѣе стѣснять наслѣдственную страсть сына, позволилъ ему вполнѣ предаться литературѣ, и для изученія ея послалъ его въ Бонопію; тамъ, на двадцатомъ году жизни, началъ онъ свой Освобожденный Іерусалимъ; т. е. составилъ планъ, и написалъ три пѣсни, изъ которыхъ сохранилъ впослѣдствіи только нѣкоторыя станцы. Онъ недолго пробылъ въ Бовоніи; оскорбившись взведеннымъ на него обвиненіемъ въ сочиненіи какой-то пасквили, онъ оставилъ этотъ городъ, и посѣтивъ Нѣкоторыхъ пріятелей своихъ въ Кальтевестро и въ Кореджіо, возвратился въ Падую, по Приглашенію друга своего Сципіона Гонзаги, впослѣдствіи кардинала Гонзаго, Желавшаго сдѣлать его членомъ основанной имъ академіи Эѳирнымъ (delg' Eterei;) Тутъ онъ принялся за изученіе любимаго своего философа, Платона, и написалъ три разсужденія о героической поэзіи, которыя посвятилъ своему другу. За-тѣмъ поѣхалъ онъ въ Мантую; навѣстить отца, которому удалось получить должность секретаря при герцогѣ Мантуанскомъ; во-время непродолжительнаго своего пребыванія въ этомъ городѣ, влюбился онъ въ молодую дѣвицу изъ знатнаго дома, Лауру Пеперара; впрочемъ, эта любовь не помѣшала ему скоро возвратиться въ Падую и снова приняться за свои занятія, въ которыхъ провелъ почти весь слѣдующій годъ. Узнавъ въ это время, что кардиналъ Эсте, которому онъ посвятилъ свою поэму Ринальдо, назначилъ ему должность при своемъ дворѣ, и что его ждутъ въ Феррару къ 1-му декабря, онъ поѣхалъ снова въ Мантуу, объявить о томъ отцу; прибывъ въ Мантуу, онъ опасно заболѣлъ, и болѣзнь удержала его въ Мантуѣ около году. Выздоровѣвъ, онъ поспѣшилъ въ Феррару, и прибылъ туда 31 октября 1565 г. Съ этого дня начался для него длинный рядъ годовъ славы и страданіе.

Кардиналъ Эсте былъ родной братъ Феррарскаго герцога, Альфонса II, внука Альфонсэ, покровителя Аріоста. Нельзя не замѣтить любопытнаго обстоятельства, что двое изъ знаменитѣйшихъ итальянскихъ поэтовъ, себѣ на-бѣду, брошены судьбою въ сношенія съ двумя государями изъ одного и того-же дома.

Когда Тассо прибылъ въ Феррару, Альфонсъ, бывшій нрава надменнаго, тщеславнаго и сварливаго, готовилъ празднества и турниры для встрѣчи своей невѣсты, сестры императора Максимиліана II. Онъ вступалъ ужо во второй бракъ. Первая его жена была изъ ненавистнаго ему тосканскаго дома; и бракъ ихъ былъ несчастенъ. Новая супруга приѣхала черезъ нѣсколько нсдѣль, и пронята чрезвычайно великолѣпно. Молодой поэтъ былъ въ восторгѣ отъ окружавшаго его великолѣпія; обѣ сестры герцога и самъ герцогъ ласкали его; его Освобожденный Іерусалимъ быстро подвигался, и онъ, несмотря на примѣръ Аріосто, намѣренъ былъ воспѣть въ своей поэмѣ славу дома Эсте; въ чаду самолюбія и ожиданія смотрѣлъ онъ на герцога, отправлявшагося, подобно героямъ его поэмы, на помощь къ императору противу Турковъ, съ тремя стами дворянами въ полномъ вооруженіи, и въ богатыхъ, бархатныхъ, разноцвѣтныхъ мантіяхъ съ золотымъ шитьемъ.

Въ довершеніе счастія молодаго поэта, можетъ быть и для начала его разочарованія, онъ влюбился въ прекрасную Лукрецію Бендодіо, которая, впрочемъ, не отвѣчала кажется его любви; ибо вышла за какого-то Макіавелли. Въ числѣ его соперниковъ былъ Гвариии (впослѣдствіи соперникъ его въ пастушеской драмѣ), который обвинялъ его въ томъ, что будто-бы онъ ухаживалъ за двумя женщинами въ одно время.

Гвариніево обвиненіе обыкновенно относятъ къ сестрѣ герцога -- Леонорѣ, которой имя такъ романически вплели въ біографію Тасса; но изслѣдованія послѣдняго его біографа, ученаго профессора Розиви, доказываютъ, что Гварини намекалъ на Лауру Пенерару, его Мантуйскую богиню. Впрочемъ вашъ поэтъ не избѣгнулъ вліянія вольныхъ нравовъ Италіи, и влюбляясь досихъ-поръ болѣе воображеніемъ, нежели сердцемъ, воспѣвалъ всѣхъ и каждую, не исключая разумѣется и принцессъ. Чтобы снискать уваженіе всего прекраснаго пола вообще, по обычаю того времени, онъ выдержалъ всенародно въ продолженіе трехъ дней пятьдесятъ любовныхъ диспутовъ; которые очаровала его самого и прекрасныхъ слушательницъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ, возбудили противъ него много зависти и недоброжелательства.

Въ 1569 г. умеръ его отецъ; смерть его такъ огорчила сына, что онъ опасно заболѣлъ; однако-же продолженіе Освобожденнаго Іерусалима, рѣчь, говоренная имъ при открытіи Феррарской академіи, бракъ Лукреціи, сестры Леоноры, и наконецъ, самое общество Леоноры, которая, будучи чрезвычайно слаба здоровьемъ, вела жизнь уединенную и любила бесѣду литераторовъ, мало-по-малу развлекли его горе; всего же болѣе поправила его поѣздка во Францію, совершенная имъ въ концѣ слѣдующаго года; случай доставило ему желаніе кардинала Эсте навѣстить родственника своего, Карла IX. Полагаютъ, что кардиналъ ѣздилъ за тѣмъ, чтобы переговорить съ королемъ на счетъ раздоровъ, породившихъ немного спустя, рѣзню Варѳоломейской ночи.

Передъ отъѣздомъ, Тассо вручилъ одному изъ своихъ пріятелей документъ, который мы сообщимъ вполнѣ, потому-что онъ очень любопытенъ, и можетъ объяснить часть его несчастій.

"Такъ какъ жизнь ненадежна, и Всемогущему Богу можетъ быть угодно отнять ее у меня во время поѣздки моей во Францію, то я прошу синьора Эрколе Рондинелли, чтобы онъ въ случаѣ моей смерти, взялъ на себя наблюденіе за исполненіемъ слѣдующихъ моихъ желаній:

"Во-первыхъ, что касается моихъ сочиненій: я желаю, чтобы всѣ мои любовные сонеты и мадригалы, были собраны и напечатаны; тѣ же, любовнаго или другаго содержанія, которые я писалъ кому-либо изъ своихъ друзей, я прошу положитъ со-мною въ гробъ, за исключеніемъ одного, начинающагося словами: "Or ehe l'aura mia dulce al trove spira". Прошу также издать рѣчь, говоренную мною при открытіи Феррарской академіи, четыре книги о Героической поэзіи, послѣднія шесть пѣсенъ Годфреда (Освобожденнаго Іерусалима), и изъ первыхъ двухъ пѣсенъ тѣ станцы, которыя покажутся наименѣе несовершенными. Всѣ эти сочиненія должны, однако-же, быть подвергнуты разсмотрѣнію синьора Сципіона Гонзага, синьора Доменика Веніеро, и синьора Баттиста Гварини, которые, я увѣренъ, не откажутся отъ этого труда въ память моей искренней къ нимъ дружбы.

"Предупреждаю ихъ притомъ, чтобы они безпощадно выключали и обрѣзали все, что покажется имъ ошибочнымъ или излишнимъ. Въ отношеніи вставокъ или измѣненій, я желалъ бы, чтобы они поступало осторожнѣе, тѣмъ болѣе, что поэма во-всякомъ случаѣ останется несовершенною. Что касается прочихъ моихъ сочиненіи, если синьоръ Рондинелли и прочія вышеприведенныя лица найдутъ между ними что-либо достойное печати, то пускай поступятъ по своему усмотрѣнію.

"Въ отношеніи прочаго моего имущества; я желаю, чтобы то, что я отдалъ въ залогъ Аврааму -- въ двадцати пяти лирахъ, и семь кусковъ обоевъ, находящихся также залогомъ у синьора Асканіо, въ тринадцати скуди, равно и все, что найдется въ моемъ домѣ, было продано, и чтобы излишекъ отъ выручки былъ употребленъ на высѣченіе слѣдующей надписи на гробницъ моего отца, покоющагося въ церкви св. Павла. Въ случаѣ же, если бы въ исполненіи моихъ желаній встрѣтились какія-либо затрудненія, а прошу синьора Эрколе обратиться къ великодушію милостивѣишей государыни Леоноры, въ участіи которой къ моей памяти, я немогу усомниться

"Я, Торквато Тассо, писалъ эту записку въ Феррарѣ, 1570 г."

Мы будемъ еще имѣть случай поговорить объ этомъ завѣщаніи; теперь замѣтимъ только, что и тутъ уже замѣтны его безпорядочность въ денежныхъ дѣлахъ и увѣренность въ добромъ расположеніи принцессы.

Тассо былъ представленъ Французскому королю, какъ пѣвецъ Французскаго героя, и побѣдъ христіанъ. Карлъ самъ былъ одаренъ довольно замѣчательнымъ поэтическимъ талантомъ; онъ такъ обласкалъ поэта, что тотъ, въ своей простодушной самоувѣренности, сталъ даже мѣшаться въ дѣла, и осуждать Французское правительство, за излишнее снисхожденіе къ гугенотамъ, не предвидя замысла, крывшагося подъ этимъ снисхожденіемъ. Этой неловкой выходкѣ приписывалъ онъ послѣдовавшую вскорѣ за тѣмъ размолвку свою съ кардиналомъ, принудившую его возвратиться въ Италію. Кардиналъ вѣроятно только того и желалъ, ибо по приѣздѣ въ Феррару, Тассо очень милостиво принятъ въ службу герцога, съ жалованьемъ, по пятнадцати золотыхъ скудо въ мѣсяцъ, и съ освобожденіемъ отъ всякихъ опредѣленныхъ обязанностей, чтобы не стѣснять его въ литературныхъ занятіяхъ. Бальзакъ увѣряетъ, что во-время пребыванія своего при Французскомъ дворѣ, Тассо былъ такъ бѣденъ, что не разъ случалось ему занимать у пріятелей по одному экю, и что онъ выѣхалъ въ томъ же платьѣ, въ которомъ приѣхалъ. Нельзя слѣпо вѣрить словамъ остряка о сказочника по ремеслу; однако-же оно очень немудрено съ безпечностью, которую Тассо наслѣдовалъ отъ отца,

Тассу, казалось, открывалась спокойная и счастливая жизнь, Онъ былъ свободенъ отъ всякихъ заботъ; былъ при деньгахъ; пользовался почестями, къ которымъ былъ довольно склоненъ; занимался исправленіемъ своего Освобожденнаго Іерусалима; написалъ свою прекрасную пастушескую драму Аминту, которая представлена при дворѣ герцога въ присутствіи многочисленнаго и знатнаго общества. Сестра герцога Лукреція, принцесса Урбинская, ревностная покровительница поэта, потребовала его къ себѣ въ Пезаро для прочтенія новой драмы; въ слѣдующій же карнавалъ она представлена съ огромнымъ успѣхомъ про дворѣ ея свекра. Въ этомъ сочиненіи есть очень любопытное мѣсто, показывающее, что уже въ это время, въ чалу почестей и милости, онъ начиналъ уже разочаровываться въ своихъ мечтахъ о придворной жизни; но надо замѣтить, что пастухъ Тирсисъ, изображающій его самого, только хвалитъ своего царственнаго покровителя я придворную жизнь; осужденіе же онъ влагаетъ въ уста друга -- пастуха, Мопса (какъ полагаютъ, Сперони), въ видѣ совѣтовъ и предостереженія; Мопсъ между прочимъ дѣлаетъ такіе ясные намеки на Альфонса, что нельзя сомнѣваться въ значеніи его совѣтовъ, и можно полагать, что они не остались безъ вліянія на расположеніе его покровителя, несмотря на окружавшія ихъ хвалы и лесть.

Лѣтомъ, 1574 года, герцогъ Феррарскій отправился въ Венецію поздравить преемника Карла IX, возвращавшагося изъ Польши, Тассо поѣхалъ съ нимъ, и, пользуясь этомъ случаемъ, сталъ искать издателя для своей поэмы, подходившей къ концу. Всѣ писатели того времени старались печатать свои сочиненія въ Венеціи, потому-что венеціанское правительство не обезпечивало книгъ, печатанныхъ въ другихъ городахъ. Однако-же продолжительная, хотя и неопасная болѣзнь Тассо, опять отсрочила на-годъ окончаніе его труда. Наконецъ, онъ его кончилъ, и казалось, что ему оставалось уже только покоиться на лаврахъ.

Но Тассо уже чувствовалъ безпокойство, сопровождающее необыкновенныя души, и къ несчастью, недовольно былъ твердъ, чтобы бороться съ нимъ. Онъ былъ чрезвычайно раздражителенъ, и склоненъ къ сильнымъ припадкамъ хандры; онъ немогъ хладнокровно переносить зависть; насмѣшка бѣсила, злобная критика огорчала его. Самое счастіе развивало въ немъ зародышъ подозрительности. Творецъ Армады и Освобожденнаго Іерусалима сталъ находить, что оказываемое ему уваженіе не равнялось его заслугамъ; о въ то же время гоняясь съ какимъ-то болѣзненнымъ рвеніемъ за похвалами и судомъ, онъ не только охотно читалъ свои рукописныя сочиненія во всѣхъ обществахъ, но, чтобы снискать благорасположеніе папской ценсуры, послалъ свою поэму въ Ромъ на разсмотрѣніе; тутъ, въ продолженіе двухъ лѣтъ ее безпощадно разбирали и бранили придворные ханжи и лицемѣры; ибо римскій дворъ въ это время былъ уже совсѣмъ не то, что въ Аріостово время.

Это новое огорченіе до такой степени усилило безпокойство Тасса, что онъ, приписывая всѣ свои неудачи пребыванію своему въ Феррарѣ, рѣшился искать другаго убѣжища; онъ думалъ, что въ другомъ мѣстѣ ему легче было-бы умилостивить своихъ критиковъ. Однако же онъ не посмѣлъ открыть своего положенія Альфонсу, старался казаться довольнымъ, а между тѣмъ, подъ рукою писалъ о томъ къ другу своему Сципіону Гонзагѣ, бывшему въ это время уже прелатомъ при римскомъ дворъ, прося его быть осторожнымъ и не погубить его перепискою. Сципіонъ Гонзага, желая успокоить своего друга, и понимая, что ему никакъ нельзя было долго жить въ согласіи съ герцогомъ Альфонсомъ, сталъ ревностно хлопотать о пристройкѣ его къ кому-нибудь изъ дома Медичи.

Къ несчастно, Альфонсъ наслѣдовалъ всю ненависть своего дома къ счастливому дому Медичи; нельзя не замѣтите при этомъ случаѣ, что та же самая вражда, которая препятствовала Аріосту сойтись съ домомъ Медичи, была еще пагубнѣй для Хасса; она ввергла его въ самыя жестокія бѣдствія. Напрасно предостерегало его, и дружески и съ угрозою. Герцогиня Урбинская (Лукреція), умоляла его не выѣзжать изъ Феррары, говорила ему, что за нимъ наблюдаютъ; онъ самъ подозрѣвалъ, что письма его было вскрываемы, что очень вѣроятно, потому-что такъ было впослѣдствіи. Тассо ничего не слушалъ, и отправился въ Римъ. Сципіонъ Гонзага представилъ его кардиналу Фердинанду Медичи, бывшему впослѣдствіи герцогомъ Тосканскимъ. Фердинандъ предложилъ ему свое покровительство. На его щедрыя и милостивыя предложенія возбудили подозрѣніе поэта, видѣвшаго въ нихъ болѣе ненависти въ дому Эсте, нежели уваженія къ нему самому. Онъ отказался. Во все время пребыванія своего въ Римѣ, онъ огорчалъ и приводилъ въ недоумѣніе друзей; слушалъ критиковъ и бѣсился на нихъ, и ходилъ по церквамъ, чтобы показать, что любовныя сцены въ его Іерусалимѣ самое невинное дѣло; ибо ханжи начинали осуждать такое припутыванье любви къ священной войнѣ.

Тассо воротился въ Феррару и для утѣшенія своего сталъ воспѣвать двухъ прекрасныхъ гостей, прибывшихъ ко двору Альфонса,-- Элеонору Сантивале, незадолго передъ тѣмъ выведшую замужъ за графа Скандіано, и ея свекровь, Барбары Сансеверино, графини Сала. Онъ написалъ множество стиховъ въ честь той и другой, и въ особенности въ честь прелестныхъ устъ графина Скандіаво; она была второю изъ трехъ Элеоноръ, въ которыхъ, по словамъ Мансо, былъ влюбленъ Тассо. Нынче доказано, что третья вовсе не существовала; а ухаживаніе его за второю Леонорою можетъ сложить доказательствомъ, какъ мало было истинной страсти въ стихахъ его къ первой (принцессѣ Леонорѣ), и вѣроятно ко всѣмъ прочимъ женщинамъ, бывшимъ при дворѣ. Онъ питалъ, въ стихахъ, безнадежную любовь даже къ горничной молодой графини. И такія-то сонетныя любезничанія величаютъ изліяніями страстной души!

Тоска его скоро возобновилась, и онъ снова сталъ искать предлога выѣхать изъ Феррары; онъ сталъ просить мѣста исторіографа, надѣясь, что ему будетъ отказано. Но просьба его противъ ожиданія исполнена. Это обстоятельство навлекло на него неудовольствіе дома Медичи.

Въ такомъ положеніи вполнѣ обнаружился слабый характеръ Тассо. Тоска довела его до раздражительности, почти граничившей съ безуміемъ, а обстоятельства еще болѣе усилили ее. Вдругъ онъ вообразилъ, что одинъ пріятель его, которому онъ давалъ ключь отъ своихъ покоевъ во дворцѣ, какъ онъ самъ объясняетъ, для какой-то интриги, отворялъ комнату, гдѣ были его бумаги. Тассо потребовалъ отъ него объясненія, и разгорячившись, далъ ему пощечину; оскорбленный, по словамъ Тасса, подкараулилъ его въ глухомъ мѣстѣ, съ нѣкоторыми родственниками, и хотѣлъ его зарѣзать; но поэтъ, своею храбростью и ловкостью, обратилъ ихъ въ бѣгство.-- Онъ подозрѣвалъ герцога одинъ день въ зависти, другой день въ желаніи сжечь его поэму; подозрѣвалъ слугъ; сомнѣвался даже въ вѣрности друга своего Гонзаги. Ораціо Аріосто, племянникъ великаго Аріоста, написалъ въ честь ему похвальные стихи; онъ вообразилъ, будто они писаны за-тѣмъ, чтобы его одурачить, и поругаться надъ нимъ. Наконецъ онъ вбилъ себѣ въ голову, будто враги обвиняли его передъ Инквизиціею въ ереси. Словомъ, вездѣ видѣлъ онъ вокругъ себя враговъ и предателей; страшился кинжала и яду; однажды, въ припадкѣ бѣшенства, неизвѣстно, вслѣдствіе чего, онъ въ собственныхъ покояхъ герцогини Урбинской, бросился съ ножемъ на одного изъ ея служителей.

Узнавъ объ этомъ, Альфонсъ велѣлъ держать его въ его покояхъ, и отдать на попеченіе врача. Это происходило лѣтомъ 1577 г., на тридцать третьемъ году жизни нашего поэта.

Тассо былъ чрезвычайно огорченъ этимъ обращеніемъ, но переносилъ его съ покорностью; Альфонсъ, тронутый его горестью, взялъ его съ собою въ загородный свой дворецъ, Бельригуардо. Въ одномъ своемъ отчетѣ объ этихъ обстоятельствахъ, Тассо говоритъ, что въ Бельригуардо герцогъ обходился съ нимъ какъ съ роднымъ братомъ; въ другомъ же мѣстѣ, онъ обвиняетъ его въ томъ, будто-бы онъ хотѣлъ принудить его взнести на себя ложное обвиненіе и сознаться въ какихъ-то дѣлахъ, которыя остались загадкою для потомства. Нѣкоторые писатели полагаютъ, что преступленіемъ его была любовь къ принцессѣ Леонорѣ, а можетъ-быть и ея любовь къ нему; другіе думаютъ, что тутъ о любви и рѣчи небыло, и что герцога занимало только желаніе Тассо перенести свою службу и славу въ домъ Медичи. Третьи наконецъ считаютъ всѣ жалобы Тасса плодомъ его больнаго воображенія, и соглашаются съ первымъ его показаніемъ, что герцогъ обходился съ нимъ милостиво и ласково.

Нѣтъ сомнѣнія, что Альфонсъ старался недопустить тайнаго печатанія Освобожденнаго Іерусалима въ разныхъ городахъ Италіи, чего Тассо очень боялся, онъ силился также успокоить его на счетъ Инквизиціи; эти обстоятельства доказываются оффиціальными и другими документами, независящими ни отъ свидѣтельства третьихъ лицъ, ни отъ пристрастнаго показанія страдальца. Но Тассо почувствовалъ скоро такую тоску въ Бельригуардо, что просилъ позволенія удалиться на короткое время въ монастырь. Онъ провелъ нѣсколько дней въ Францисканскомъ монастырѣ, и эта жизнь показалась ему такою отрадою, что онъ носалъ къ герцогу о намѣреніи своемъ постричься въ монахи; но недолго продолжалось это спокойствіе; мысль объ Инквизиціи не оставляла его; онъ писалъ въ Римъ, прося, чтобы ему позволили явиться въ этотъ городъ, оправдаться отъ обвиненій враговъ. Онъ писалъ также къ двумъ своимъ друзьямъ, прося ихъ похлопотать объ исполненіи его просьбы; и присоединяя, что герцогъ разгнѣванъ на него вслѣдствіе неудовольствія великаго герцога Тосканскаго, который, какъ кажется, обвинялъ Тасса въ томъ, что онъ будто-бы передалъ Альфонсу его оскорбительные о немъ отзывы. Эта письма вѣроятно были перехвачены, обо найдены въ тайномъ архивѣ въ Моденѣ, единственномъ городѣ, оставшемся въ рукахъ дома Эсте; такъ, что Альфонсъ, если не зналъ прежде этихъ оскорбительныхъ словъ, то узналъ ихъ изъ этихъ писемъ. Можно себѣ представить его досаду. Въ тоже время Тассо писалъ и къ нему о томъ же предметѣ; должно притомъ замѣтить, что въ письмахъ своихъ въ Римъ, онъ величаетъ Козьму Медичи великимъ герцогомъ, въ письмахъ же къ Альфонсу, называетъ его просто герцогомъ Флорентинскимъ. Извѣстію, какъ былъ взбѣшенъ Альфонсъ, когда папа далъ Козьмѣ титулъ великаго герцога; тѣмъ болѣе взбѣсила его эта почесть въ письмахъ собственнаго своего служителя. Сверхъ того, Тассо имѣлъ почти ребяческое отвращеніе къ горькимъ лекарствамъ, и безпрестанно самыми умильными письмами просилъ, чтобы его не кормили ими. Герцогъ наконецъ запретилъ ему писать. Тогда Тассо, въ которомъ страхъ дурнаго обращенія дошелъ до высшей степени, воспользовался случайною слабостью присмотра, и тайно бѣжалъ изъ монастыря и изъ Феррару.

Несчастный поэтъ избиралъ для побѣга самыя уединенныя дороги, и направилъ путь въ Неаполитанское королевство, къ сестрѣ. Онъ боялся погони; нуждался вѣроятно въ деньгахъ; вспомнивъ наконецъ его разстроенное здоровье, и страхъ Инквизиціи, можно себѣ представить, что онъ перенесъ въ долгомъ своемъ переходъ черезъ церковныя владѣнія и Абруцскія горы, до Неапольскаго залива. Для большей безопасности, онъ переодѣлся въ платье пастуха; онъ сначала такъ боялся даже своей сестры, не зная, помнитъ ли она его, что первое его свиданіе съ нею было тяжелымъ испытаніемъ. Коринлія Тассо, бывшая уже вдовою, жала съ двумя сыновьями въ Сорренто; съ какимъ мучительнымъ чувствомъ долженъ былъ несчастной бѣглецъ смотрѣть на мѣста, гдѣ протекло его спокойное дѣтство. Онъ не открылся сначала сестрѣ; явился къ ней, будто съ письмами отъ ея брата. Корнелія столько лѣтъ не видала брата, время, страданія и одежда такъ измѣнили его, что она его не узнала. Прочитавъ письма, она обратилась къ подателю, который долженъ былъ ей сообщить въ большей подробности всѣ опасности грозившія ея брату, если бы она не дала ему убѣжища. Онъ разсказалъ свои бѣдствія съ такимъ жаромъ, что нѣжная сестра лишилась чувствъ. Когда она пришла въ себя, незнакомецъ успокоилъ ее какъ могъ, и постепенно открылся ей. Корнелія приняла его съ братскою нѣжностью, исполнила всѣ его желанія, выдавая его знакомымъ за своего двоюроднаго брата, проѣхавшаго будто-бы изъ Бергамо въ Неаполь, по семейнымъ дѣламъ.

Дружба сестры, красота Сорренто, успокоили душу Тассо; но ненадолго; безпокойство его скоро возобновилось. Онъ боялся, что на смерть оскорбилъ герцога Феррарскаго; и съ обыкновеннымъ непостоянствомъ, пожелалъ возвратиться къ нему по той-же самой причинѣ, по которой бѣжалъ отъ него. Онъ написалъ къ герцогу письмо, которое оставлено безъ отвѣта; герцогиня Урбинская также хранила молчаніе; одна Леонора отвѣчала; но отвѣтъ ея былъ неутѣшителенъ. Все это еще усилило его желаніе рѣшить свою участь. Онъ рѣшился отдаться снова въ руки герцога. Напрасно сестра уговаривала его оставаться; онъ отправился въ Римъ, въ концѣ осени, и немедленно явился къ агенту герцога, который, посовѣтовавшись съ Феррарскимъ посланникомъ, писалъ о томъ къ своему государю. Гонзага и кардиналъ Альбапо, не совѣтовали Тассу ѣхать въ Феррару; они хотѣли, чтобы онъ довольствовался заочнымъ прощеніемъ, и возвращеніемъ задержанныхъ бумагъ своихъ о имущества; о чемъ они и писали самому герцогу. Альфонсъ въ отвѣтѣ своемъ соглашался на всѣ ихъ просьбы, но говорилъ, что по случаю болѣзни герцогини Урбинской, въ рукахъ которой находились требуемыя бумаги, не можетъ прислать ихъ немедленно. Какъ-бы то ни-было, по бумаги не возвращены. Тассо въ тоскѣ и страхѣ рѣшился продолжать путь свой въ Феррару. Въ числѣ причинъ, влекшихъ его туда, могла быть и любовь; но изъ этого не слѣдуетъ, чтобы предметомъ этой любви была принцесса.-- Тассо послалъ герцогу прошеніе о дозволеніи ему явиться въ Феррару; Альфонсъ далъ ему это позволеніе, но съ тѣмъ, чтобы онъ снова подвергся курсу леченія; присоединяя, что въ противномъ случаѣ, онъ рѣшительно и навсегда изгоняется изъ его владѣній.

Въ Феррарѣ Тассо принятъ чрезвычайно милостиво, чуть ее слишкомъ милостиво для спокойствія его души; ибо пріемъ этотъ внушилъ ему столько бодрости и смѣлости, что герцогъ счелъ необходимымъ нѣсколько сбить ее. Это возобновило прежнія подозрѣнія несчастнаго поэта, а непонятное удержаніе бумагъ его, только подтверждало его подозрѣнія. Чтобы разсѣять ихъ, онъ прибѣгнулъ къ вину и увеселеніямъ, которыя ввергли его въ тяжкую болѣзнь, и едва нестоили ему жизни.-- Оправившись, онъ опять сталъ хлопотать о возвращеніи бумагъ, а еще болѣе -- о своихъ поэмахъ, которыя, по мнѣнію его, должны были занимать все человѣчество, несмотря на то, что Освобожденный Іерусалимъ былъ извѣстенъ еще только въ рукописи, и что даже его Аминта небыла еще печатана. Феррарцы, не предвидя какою славою вѣнчается имя Тасса въ потомствѣ, и не желая поддерживать человѣка, задумавшаго стать соперникомъ ихъ соотечественника Аріоста, начали считать своего неаполитанскаго гостя не только умнымъ и жалкимъ, но и искательнымъ, нестерпимымъ энтузіастомъ. Дворъ однакоже показывалъ участіе къ своему пѣвцу, хотя Тассо и воображалъ, будто Альфонсъ намѣренъ сжечь его Іерусалимъ. Альфонсъ, кажется, съ своей стороны боялся того же отъ самого Тасса. Такимъ образомъ, бумаги, между которыми былъ кажется и единственный чистый списокъ поэмы, небыли возвращаемы; и Тассо, въ новомъ порывѣ отчаянія, опять бѣжалъ изъ Феррары. Эта тайна удержанія бумагъ осталась странною загадкою для потомства.

Тассо сначала отправился въ Мантуу, но будучи недоволенъ пріемомъ, недолго тамъ оставался. Такъ же мало пробылъ онъ въ Урбино. Герцогъ Урбинскій былъ къ нему очень милостивъ; сестра герцога сама перевязывала ему рану. Но какъ ни восхитителенъ былъ врачъ, леченіе пугало его; онъ бѣжалъ въ Туринъ. Онъ не имѣлъ вида и притомъ былъ такъ бѣдно одѣтъ, что его не впустило въ городскія ворота", къ счастью, онъ встрѣтилъ одного литератора, видавшаго его при Феррарскомъ дворѣ; онъ узналъ знаменитаго странника, ввелъ его въ городъ и представилъ маркизу Филиппу Эсте, зятю герцога Савойскаго, а потомъ и князю Карлу Эмануэлю Піемоатскому, который принялъ его чрезвычайно милостиво, и удержалъ при своемъ дворѣ. Тассо снова ободрился; писалъ къ кардиналу Альбано о своемъ счастіи, сознаваясь, что былъ отчасти самъ виноватъ въ прежнихъ своихъ бѣдствіяхъ своимъ непостоянствомъ, и мечтательностію; кардиналъ отвѣчалъ ему самымъ дружескимъ письмомъ, полнымъ добрыхъ совѣтовъ. Всѣ надѣялись, что онъ наконецъ успокоится. Но онъ опять обманулъ надежды друзей; какая-то невѣдомая сила влекла его въ Феррару. Онъ опять просилъ у Альфонса позволенія воротиться къ нему; Альфонсъ далъ позволеніе, но на болѣе тяжелыхъ еще условіяхъ противъ прежняго. Несмотря на то, въ началѣ 1579 г. Тассо былъ снова въ Феррарѣ, и восхищался блестящимъ съѣздомъ со всѣхъ концовъ Италіи, по случаю третьяго бракосочетанія герцога (съ принцессою Мантуйскою). Онъ вообразилъ, что при этомъ случаѣ, онъ не можетъ ни въ чемъ получить отказа отъ жениха, котораго онъ славилъ и воспѣвалъ.

Но то самое обстоятельство, отъ котораго онъ ждалъ счастія, было ближайшею причиною всѣхъ его бѣдствій. Бракосочетаніе Альфонса совершилось на слѣдующій день, по прибытія Тасса; поэтому ему нѣкогда было думать о поэтѣ. Принцессы также мало обращали на него вниманія; никто не заботился о немъ. Онъ просилъ возвращенія задержанныхъ бумагъ, но безъ успѣха. Это возобновило его тоску; онъ сталъ жалѣть, что проѣхалъ въ Феррару; видѣлъ вокругъ себя не только пренебреженіе, во даже насмѣшки; наконецъ, тоска его обратилась въ бѣшенство. Онъ явно бранилъ герцога въ самыхъ неумѣренныхъ выраженіяхъ; проклиналъ его и весь его домъ; отрекался отъ всего, что когда-либо говорилъ или писалъ въ похвалу кого-либо изъ этого дома; называлъ его и весь дворъ его собраніемъ неблагодарныхъ трусовъ и мерзавцевъ. Эта выходка дошла до герцога и слѣдствіемъ ея было заключеніе несчастнаго поэта въ госпиталь св. Анны, назначенную для призрѣнія неимущихъ и умалишенныхъ; здѣсь онъ пробылъ болѣе семи лѣтъ. Это несчастное происшествіе было въ мартѣ 1579 года.

Этотъ ударъ такъ поразилъ Тасса, что онъ въ первое время могъ только жаловаться и умолять, чтобы его освободили. Герцогъ отвѣчалъ, что ему должно сперва вылечиться; тотъ же отвѣтъ получалъ онъ на всѣ послѣдующія свои просьбы. Бѣдный страдалецъ обращался ко всѣмъ своимъ друзьямъ, ко всѣмъ принцамъ и великомъ людямъ, прося ихъ заступиться за него; иногда даже винилъ герцога въ письмахъ къ друзьямъ, которыя вѣроятно были вскрываемы; но онъ умолялъ его, льстилъ ему впродолженіе семи лѣтъ, безъ всякаго успѣха. Наконецъ, воображеніе его стало дѣйствительно разстроиваться; ему не только являлись видѣнія, даже слышались небывалые звуки; но онъ даже воображалъ, что къ нему ходитъ какой-то чертенокъ, что имъ владѣютъ колдуны. Чертенокъ кралъ его добро, а колдуны не давали ему выздоровѣть. Подобно Бенвенуто Челлини, явилась ему однажды Богородица во всей своей славѣ; онъ наѣдался на-ночь, чтобы уснуть; иначе онъ во всю ночь не смыкалъ глазъ. Иногда казалось ему, будто онъ падалъ съ лошади. "Сжальтесь надо-мною, писалъ онъ одному изъ своихъ друзей, разсказывая ему свое положеніе, я страдаю отъ несправедливости свѣта."

Врачи совѣтовали ему не пить вина; онъ отвѣчалъ, что не можетъ обойтись безъ него, хотя впрочемъ готозъ былъ употреблять его умѣренно. Дѣйствительно, ему нужно было чего-нибудь для подкрѣпленія его противъ самыхъ врачей, которые истощали его силы своими лекарствамо, и ее могли поддерживать ихъ воздухомъ и свободою. Смѣшно и въ то же время больно читать, какъ онъ, то возстаетъ противъ врачей, закармливавшихъ его лекарствами, то покоряется имъ, и проситъ только, какъ ребенокъ, чтобы лекарство было нетакъ горько. Одно только воображеніе спасло его отъ желанія разбить себѣ лобъ объ стѣну.

Сочиненіе было единственнымъ утѣшеніемъ Тасса въ его заключеніи; геній его доставлялъ ему подарки отъ государей, деньги отъ издателей, и вооружалъ его твердостью противъ критиковъ. Во время его заключенія печатанъ былъ въ первый разъ его Освобожденный Іерусалимъ, но къ крайнему его огорченію, съ подложнаго и искаженнаго списка. Несмотря на то, поэма возбудила всеобщій восторгъ, который обновилъ его силы, и когда за этимъ восторгомъ послѣдовали жаркія возраженія и осужденія враговъ, бѣдный, больной узникъ удивилъ и взбѣсилъ всѣхъ своихъ хулителей своими спокойными и глубокими разсужденіями о поэзіи и философіи. Споры, возбужденные появленіемъ его поэмы, не только не повредили ему, какъ обыкновенно утверждаютъ, но напротивъ, развлекли его, и внушили ему сознаніе собственныхъ силъ о славы. Трудъ сталъ для него утѣшеніемъ, и никогда не владѣлъ онъ такъ мастерски перомъ. Почти, невѣроятно сколько томовъ онъ написалъ среди мученій неволя, болѣзни и лекарствъ. Письма его къ друзьямъ, составятъ огромный томъ; письма къ критикамъ, другой; сонеты и оды, третій; разговоры по образцу Платоновыхъ, еще два. Можетъ быть добрая половина всего, что онъ оставилъ, писана въ госпиталѣ св. Анны. Сверхъ того, онъ много читалъ; напримѣръ, для разсужденій своихъ объ Освобожденномъ Іерусалимѣ, онъ долженъ-былъ читать все, что было написано по этому предмету въ его время. Но прискорбно читать его поэмы и письма; какъ часто бывали они писаны изъ-за денегъ въ хвалу недостойныхъ лицъ! въ письмахъ его безпрестанно видишь всѣ его мелкія нужды, его мелкія страданія! то онъ сѣтуетъ на невозвращеніе книги, на неприсылку обѣщаннаго подарка; то проситъ книгъ, бѣлья. Онъ благодаритъ за посѣщенія, за почтительныя письма, за лакомства; и незнаетъ куда даваться съ присылаемыми ему плохими сонетами и похвальными одами; въ то же время онъ не упускаетъ ни одного случая просить о выхлопотаніи ему свободы. Иногда не можетъ онъ скрыть отъ герцогскихъ служителей своего презрѣнія къ тирану. Альфонсъ превосходилъ самого Тасса въ страсти къ великолѣпію и къ лести; и какъ часто несчастный поэтъ трунитъ надъ его слабостью къ титламъ. Въ письмѣ къ управителю герцога, онъ говоритъ напримѣръ: "Прошу васъ, если моему пресвѣтлѣйшему, всемилостивѣйшему и непобѣдимѣйшему государю-герцогу угодно держать меня въ тюрьмѣ, возвратить мнѣ небольшія мои пожитки, которыя его непобѣдимѣйшее, всемилостивѣйшее, пресвѣтлѣйшее высочество изволилъ мнѣ обѣщать."

Но такіе примѣры веселости, или, можетъ быть горькаго отчаянія, рѣдко; есть между прочими его сочиненіями, шутливый сонетъ къ кошкѣ, которымъ онъ проситъ ее одолжать ему своихъ глазъ, чтобы писать ночью; вѣроятно онъ по какому-нибудь случаю оставался безъ огня, ибо ему неотказывзли въ свѣчахъ. Обыкновенно же онъ говоритъ о своихъ страданіяхъ совсѣмъ другимъ языкомъ; проситъ друзей сжалиться надъ нимъ, просить за него, приписывать его проступки болѣзни; жалуется на слабѣющую память, признается, что онъ подверженъ временному разстройству умственныхъ силъ, въ чемъ прежде его несправедливо обвиняли враги.

Но всѣ его попытки были тщетны; Альфонсъ не отвѣчалъ ни ему, ни ходатайствовавшимъ за него.

Причины этого долгаго и безчеловѣчнаго заключенія Тасса до-сихъ-поръ приводятъ въ недоумѣніе всѣхъ писателей. Обыкновенно разсказываютъ, что Тассо былъ влюбленъ въ принцессу Леонору, а можетъ быть и былъ любимъ ею, и что братъ, ея хотѣлъ наказать его дерзость. Такъ думалъ первый біографъ Тасса, Мансо, бывшій его другомъ въ послѣдніе годы его жизни; а отъ Мансо это мнѣніе разошлось по всей Европѣ. Монтанъ, видѣвшій Хасса, въ госпиталѣ, приписываетъ его положеніе напряженію воображенія и ума, и противуположностямъ его характера; но на слова Монтаня нельзя слишкомъ полагаться, потому-что онъ говоритъ, напримѣръ, будто Тассо уже не помнилъ ни себя, ни своихъ сочиненій, что совершенно несправедливо.-- Муратори, бывшій въ службѣ дома Эсте въ Модеоѣ, приводитъ анекдотъ, разсказанный ему однимъ старикомъ, знавшимъ современниковъ Тасса, будто Тассо, находясь однажды въ обществѣ съ герцогомъ и его сестрою, подошелъ къ принцессѣ, чтобы отвѣчать на ея вопросъ, и въ ультра-поэтическомъ восторгѣ, поцѣловалъ ее; будто герцогъ, обратясь къ свитѣ, сказалъ: "Какъ жаль, что такой великій человѣкъ сошелъ съ ума", и тотчасъ велѣлъ посадить его въ домъ съумасшедшихъ; но Муратори и не признаетъ и не отвергаетъ этого обстоятельства. Тирабоски сомнѣвается въ справедливости анекдота, и полагаетъ, что Альфонсъ заключилъ его, потому-что боялся какого нибудь несчастія отъ его болѣзненной раздражительности. Серасси, посвятившій свою біографію Тасса принцессѣ изъ дома Эсте, ненавидѣвшей Тасса, рѣшительно отвергаетъ всѣ прочія мнѣнія, и приписываетъ заключеніе Тасса его дерзкимъ отзывамъ о герцогѣ. Всѣ новѣйшіе писатели: Женгене, Фосколо, Сисмонди, и въ особенности Розиви, раздѣляютъ мнѣніе Мансо, и силятся всѣми средствами доказать, что причиною заключенія Тасса была любовь его къ Леонорѣ.

Не отвергая возможности и почти вѣроятности любви Тасса къ Леонорѣ, мы должны однако же сознаться, что несмотря за всѣ свои старанія, не могли отъискать не одного Факта въ подтвержденіе этого предположенія; тѣ же факты, на которыхъ основываются эти писатели, ровно ничего не доказываютъ. Стихи Тасса, въ которыхъ говорится о любви, могутъ такъ же легко относиться къ Леонорѣ, какъ и ко всякой другой; тѣ же въ его сочиненіяхъ, которыя явно относятся къ ней, нисколько не говорятъ о любви, а просто -- о дружбѣ, объ уваженіи; но изъ того, что она уважала перваго поэта своего времени, и питала къ нему дружбу, нельзя еще заключать, чтобы они другъ въ друга были влюблены. Человѣкъ, побитый имъ на улицѣ, за то, что читалъ его бумаги, могъ въ нихъ найти множество другихъ тайнъ, кромѣ любовныхъ; слуга, на котораго Тассо напалъ съ ножемъ, опять могъ не имѣть ничего общаго съ этою тайною; сонеты, которые Тассо просилъ похоронить съ нимъ, намъ неизвѣстны; но почему же имъ было непремѣнно относиться къ Леонорѣ? По смерти Леоноры, бывшей во время его заключенія, всѣ поэты оплакивали ее въ стихахъ; Тассо одинъ молчалъ: и молчаніе его приписываютъ силѣ его любви! Можетъ-быть и такъ, но можетъ быть и напротивъ! это ровно ничего не доказываетъ.

Впрочемъ, очень вѣроятно, что Тассо, сочиняя любовные стихи всѣмъ женщинамъ при дворѣ, не оставилъ безъ вниманія и принцессы; немудрено даже, что онъ, по своей самонадѣянности, позволялъ себѣ передъ нею такія вольности, которыхъ Альфонсъ помогъ терпѣть. Но все это однѣ возможности, которыхъ дѣйствительность ничѣмъ недоказана. Въ одномъ только нѣтъ никакого сомнѣнія: что Тассо говорилъ и писалъ дерзкія, оскорбительныя рѣчи о герцогѣ, и что онъ желалъ перейти въ службу къ враждебному ему дому; что онъ утверждалъ, будто его сначала выдавали за съумасшедшаго только изъ угожденія герцогу; и что наконецъ, тяжкое заключеніе произвело въ немъ дѣйствительное кроткое съумасшествіе. Альфонсо помогъ простить оскорбленій Тасса, и держалъ его въ заключеніи частью изъ мести, частью же потому, что незналъ куда съ нимъ дѣваться для своей и для его собственной безопасности. Ему прежде неставало щедрости, чтобы обезпечить нужды своего пѣвца, и ловкости, чтобы внушить ему почтеніе; теперь неставало ему твердости и увѣренности въ своихъ заслугахъ, чтобы оставлять безъ вниманія его упреки. Тассо съ другой стороны былъ также слабъ въ житейскихъ дѣлахъ; не умѣлъ покориться обстоятельствамъ, и но умѣлъ рѣшительно свергнуть съ себя иго,-- безпрестанно колебался, искалъ себѣ подъ рукою новаго покровителя, и въ то же время льстилъ старому, Такіе два характера немогли долго ладить между собою; при первомъ случаѣ Альфонсъ положилъ конецъ этому неловкому положенію, засадивъ поэта на семь лѣтъ въ домъ съумасшедшихъ.

Въ Феррарѣ показываютъ какой-то склепъ, въ которомъ будто-бы содержался Тассо; это несправедливо. Но онъ довольно много страдалъ отъ обращенія настоятеля гошпиталя, Агостина Мости, того же самого, который воздвигъ памятникъ Аріосту; полагаютъ обыкновенно, что энтузіазмъ его къ Аріосту и былъ причиною нелюбви его къ Тассу; самъ же Тассо приписывалъ его обращеніе тайнымъ приказаніямъ. Племянникъ его, Джуліо Мости, очень полюбилъ бѣднаго страдальца, и всѣми средствами старался утѣшать и ободрять его.

Наконецъ наступилъ часъ освобожденія. Лѣтомъ 1585 г., донъ-Винчендзо Гонзага, принцъ Мантуйскій, родственникъ Тассова друга Сципіона, проѣхалъ въ Феррару поздравить Альфонса съ женитьбою его наслѣдника. Раздѣляя уваженіе своего двора къ Тассу, онъ вырвалъ у Альфонсэ позволеніе взять его съ собою, но долженъ былъ обѣщать не выпускать его изъ Мантуи. Секретарь Тосканскаго посольства, Антоніо Константини, часто извѣщавшій Тасса въ гошпиталѣ, пошелъ приготовить его къ счастливому извѣстію. Тассо столько уже разъ обманывался въ своихъ надеждахъ, что едва вѣрилъ своему счастію.

Нѣсколько дней спустя, его посѣтилъ самъ принцъ, разговаривалъ съ нимъ очень ласково, просилъ написать стихи на данный предметъ, и сказалъ, что отправляясь обратно въ Мантуу, возьметъ его съ собою. Тассо не смыкалъ глазъ во-всю ночь, писалъ заказанные стихи, и на слѣдующій день послалъ ихъ въ письмѣ къ Константину котораго просилъ не давать принцу забыть обѣщаніе. Принцъ не забывалъ его; дня черезъ два отдано приказаніе освободить Тассе, и онъ выпущенъ изъ гошпиталя. Заключеніе его продолжалось семь лѣтъ, два мѣсяца и нѣсколько дней.. Недѣли двѣ ждалъ онъ отъѣзда принца, и жилъ все это время у Константину не являясь ни къ кому, даже ни къ герцогу, который впрочемъ, не звалъ его, и едва ли желалъ съ нимъ видѣться, хотя Тассо впослѣдствіи и воображалъ, что обидѣлъ его, не явившись благодарить его проститься съ нимъ. Въ половинѣ Іюля 1586 г. онъ навсегда выѣхалъ изъ Феррары.

Въ Мантуѣ ждалъ Тасса самый лестный и милостивый пріемъ, какого онъ могъ желать. Старикъ герцогъ, другъ и покровитель его отца, приготовилъ для него хорошее помѣщеніе во дворцѣ; принцъ одарилъ его нарядами; принцеса и ея свекровь была жаркими почитательницами его произведеніи; придворные ласкали его; онъ даже не могъ нахвалиться на столъ и вина, и былъ доволенъ врачемъ, не терзавшимъ его горькими лекарствами.

Нѣкоторое время Тассо былъ доволенъ своею участью: исправлялъ свои прозаическія сочиненія, докончилъ трагедію Торисмондо, начатую за нѣсколько лѣтъ, переписывался съ разными владѣтелями, докончилъ и издалъ эпическую поэму, начатую отцомъ. Тассо чрезвычайно чтилъ память отца; каждая счастливая минута его жизни соединялась въ умѣ его съ мыслью объ отцѣ; въ концѣ отрывка "О del grand' Apennоno," изъ котораго мы уже приводили трогательное воспоминаніе его о матери, онъ неменѣе трогательно ороситъ у отца прощенія въ томъ, что потревожилъ духъ его своими земными страданіями. (*)

(*) "Padre, о buon padre, die dal ciel rimiri,

Egro e morlo Ir piansi, e ben tu il sai;

Egemendo scaldai

La iomba e il letto. Or che negli altri giri

Tu godi, а le si deve onor, non lutto:

А me versato il mio dolor sia tiilto."

"Отецъ, добрый отецъ, взирающій на меня съ неба, ты знаешь, сколько я оплакивалъ тебя, больнаго и мертваго; какъ я орошалъ слезами твой одръ и твою могилу. Нынѣ же, когда ты наслаждаешься счастіемъ въ лучшемъ мірѣ, я обязанъ тебѣ благоговѣніемъ, а не печалью. Да обратится же на меня одного все мое горе!"

Къ несчастію, Тассо не могъ долго наслаждаться покоемъ; черезъ нѣсколько мѣсяцовъ онъ соскучился въ Мантуѣ; онъ снова вообразилъ, что его не довольно уважаютъ; сѣтовалъ на герцога, которому нѣкогда было много имъ заниматься, сердился на вельможъ, не позволявшихъ, чтобы его ставили наравнѣ съ ними {Non posso viver in cilla, ove tultr inobili, о non mi concedono i primi luoghi, о alnieno non si conlenlino che la cosa in quel che apparliene а quesle esteriori dimostrazioni, vada dal pari. Opere, vl. 15 p. 155.}; наконецъ, прискорбно ему было не имѣть права выходить изъ города, и всегда быть подъ присмотромъ слуги. Однако-же онъ терпѣлъ цѣлый годъ; принцъ, сжалившись надъ нимъ, позволилъ ему ѣхать къ своимъ родственникамъ въ Бергамо; а одинъ изъ его родственниковъ, Каваліере Тассо, прислалъ за нимъ лошадей.

Съ мѣсяцъ прожилъ онъ въ прекрасномъ помѣстьи, до сихъ поръ принадлежащемъ Фамиліи Тассо, въ домѣ своего отца, и думалъ тутъ найти счастіе; но не прошло мѣсяца, какъ тоска снова погнала его въ Мантуу, гдѣ ему опять не ужилось болѣе двухъ мѣсяцевъ.

Изъ Мантуи, несмотря на совѣтъ друзей, онъ отправился черезъ Лоретго въ Римъ, надѣясь получить мѣсто при папѣ; во суровый Сикстъ V не обратилъ на него никакого вниманія, и онъ слѣдующею же весною отправился въ Неаполь обнять сестру и отъискивать приданое матери и конфискованное имѣніе отца.

Неаполитанцы съ восторгомъ приняли поэта; по сестра его была уже въ могилѣ; отцовскаго имѣнія онъ не получилъ, а приданое матери получилъ уже слишкомъ поздно, Непроживъ году въ Неаполѣ, онъ воротился въ Римъ. Въ Неаполѣ приобрѣлъ онъ друга, столь же нѣжнаго и преданнаго, какъ Константиви; этотъ другъ былъ біографъ его, Джіамбаттиста Мансо, маркизъ ди-Вилла. Подъ вліяніемъ прекраснаго климата и нѣжныхъ попеченій новаго своего друга, Тассо сталъ другимъ человѣкомъ; забавлялся охотою, музыкою, любилъ посѣщать сельскіе праздники; видѣнія его не прекращались, но приняли отпечатокъ не раздраженнаго страданіями воображенія, а тихой грусти. Онъ совсѣмъ забылъ страхъ Инквизиціи, такъ что уже увѣрялъ Мансо въ дѣйствительности духа, разговаривающаго съ нимъ въ сочиненіи его Посланникъ, между тѣмъ, какъ прежде силился доказывать, что онъ былъ чистымъ произведеніемъ Фантазіи. Однажды онъ вызвался даже доказать его существованіе невѣрующему Мансо на дѣлѣ; и среди дружеской бесѣды передъ каминомъ, "вдругъ обратилъ взоры къ окну." говоритъ Мансо, "о долго смотрѣлъ такъ пристально, что даже не отвѣчалъ мнѣ, когда я назвалъ его по имени." Наконецъ, онъ сказалъ мнѣ: "Смотри, мой духъ пришелъ побесѣдовать со мною; подними глаза, и ты увидишь истину." Я немедленно обратилъ глаза въ ту сторону, но ничего не видалъ, кромѣ лучей солнца, падавшихъ въ комнату сквозь стекла. Между тѣмъ, какъ я осматривался вокругъ себя, Тассо завелъ съ этимъ невидимымъ существомъ весьма занимательный разговоръ. Я, правда, никого не видалъ и не слыхалъ -- кромѣ его самого, но онъ говорилъ, то вопросами, то отвѣтами, будто разсуждалъ съ другимъ лицомъ о какомъ-то весьма важномъ предметѣ. Изъ словъ Topквата я могъ часто догадываться о томъ, что говорилъ его собесѣдникъ, по не слыхалъ его рѣчей. Разговоръ ихъ былъ такъ возвышенъ и чудесенъ, и по возвышенности предмета, и по странности и оригинальности мыслей и оборотовъ, что я самъ былъ будто въ какомъ-то обаяніи, несмѣлъ ни прервать ихъ, ни спросить Тасса, гдѣ же духъ, съ которымъ онъ бесѣдовалъ. Это продолжалось довольно долго; наконецъ, духъ ушелъ; по-крайней-мѣрѣ должно было такъ заключать изъ словъ Торквато, который за-тѣмъ обратился ко мнѣ, и сказалъ: "Теперь вѣроятно всѣ твои сомнѣнія разсѣялись." -- Напротивъ, отвѣчалъ я, они сильнѣе чѣмъ когда-либо; я слышалъ много чудесныхъ рѣчей, но невидалъ того, что ты обѣщалъ мнѣ показать.-- Онъ улыбнулся и сказалъ: "ты видѣлъ и слышалъ, болѣе, можетъ быть, чѣмъ -- и остановился. Я побоялся распросить его яснѣе и разговоръ нашъ этимъ и кончился. Изо-всего этого я могу заключить только то, что уже говорилъ; что скорѣе онъ собьетъ меня съ толку своими видѣніями, мечтами, чѣмъ я успѣю разувѣрить его въ его истинныхъ или мечтательныхъ вѣрованіяхъ."

Во-время пребыванія своего въ Неаполѣ, Тассо жилъ преимущественно въ Монте-Оливетскомъ монастырѣ. Въ Римѣ холодный пріемъ, а можетъ быть и различіе климата, возобновили его старую тоску; однако-же онъ опять нашелъ убѣжище въ монастырѣ, и принялся исправлять старыя свои сочиненія, и писать новыя. Съ этого времени, жизнь его стала безпрестаннымъ скитаніемъ съ одного мѣста на другое; соскучившись въ монастырѣ, онъ перебрался въ городъ, потомъ опять въ монастырь; рѣшился воротиться въ Мантуу, но приглашеніе герцога Тосканскаго привлекло его во Флоренцію. Побывъ нѣсколько мѣсяцевъ во Флоренціи, онъ возвратился въ Римъ, и потомъ назадъ въ Мантуу. Но даже ласки его освободителя, сдѣлавшагося въ то время уже герцогомъ Мантуйскимъ, не могли долго держать его на мѣстѣ; онъ опять поѣхалъ въ Римъ, а оттуда въ Неаполь; вездѣ ему были рады; и вездѣ находилъ онъ самый дружескій пріемъ, но нигдѣ ему долго не уживалось; въ Неаполѣ жилъ онъ поперемѣнно, то у адмирала князя Конка, то у Мансо, то въ монастырѣ Санъ-Северино. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, онъ опять переселился въ Римъ и жилъ въ Ватиканѣ у друга своего Чинтіо Альдобрандини, племянника папы Климента VIII; разстройство здоровья принудило его скоро воротиться въ Неаполь.-- Онъ поселился въ монастырѣ Санъ-Северино, гдѣ безпрестанно навѣщали его Мансо, Марини, бывшій впослѣдствіи главнымъ виновникомъ порчи итальянской поэзіи, и князь Беноза, извѣстный въ то время своимъ музыкальнымъ талантомъ. Князь Веноза такъ былъ восхищенъ мадригалами умирающаго поэта, что, по случаю бракосочетанія своего съ принцессою изъ дома Эсте, хотѣлъ помирить его съ герцогомъ Феррарскимъ, и Тассо, котораго все еще какая-то волшебная сила тянула на старое мѣсто жительства, и вѣроятно за тѣмъ, чтобы опять поссориться при первомъ случаѣ, написалъ своему мучителю письмо полное покорности и раскаянія. Но Альфонсъ не хотѣлъ и слышать о немъ; поэтъ нанесъ ему самое жестокое оскорбленіе, передѣлавъ свой Іерусалимъ, подъ именемъ Завоеваннаго Іерусалима (Gerusalemme conquistata), и выбросивъ изъ него все, что прежде написалъ въ хвалу дома Эсте.

Между тѣмъ Тасса ожидала самая высшая изъ почестей, и въ тоже время новая насмѣшка судьбы. Кардиналъ Чинтіо Альдобрандини уговорилъ папу удостоить великаго поэта почести вѣнчанія; онъ желалъ ея года за три, но въ это время, говоритъ Мансо, и не думалъ о ней, что очень естественно, ибо онъ чувствовалъ приближеніе смерти. Однако же онъ поѣхалъ въ Ромъ. Обрядъ вѣнчанія, по суровости зимы, былъ отложенъ до весны. Папа позаботился и о Финансовомъ его положеній, и назначилъ ему пенсію во сто скуди; въ то же время тяжба его съ родственниками матери кончилась въ его пользу и она обязались платить ему ежегодно двѣсти червонцевъ, кромѣ значительной единовременной суммы. Но уже было поздно. Едва наступилъ день, назначенный для вѣнчанія, Тассо почувствовалъ приближеніе смертнаго часа. Онъ просилъ, чтобы его перенесли въ монастырь св. Онуфрія, написалъ прощальное письмо къ Константини, и умеръ 25 апрѣля 1595 году, на 51 году жизни, крѣпко обнявъ распятіе, и говоря слабымъ голосомъ: "Въ руцѣ Твоя, Господи!"

Судьба и по смерти его хотѣла посмѣяться надъ нимъ; обрядъ вѣнчанія совершенъ надъ безжизненнымъ тѣломъ. Великолѣпная тога замѣнила саванъ; на голову ему возложили лавровый вѣнокъ, толпы народу провожали его съ факелами изъ Капитолія въ церковь св. Онуфрія, гдѣ его похоронили. Надъ могилою хотѣли поставить великолѣпный памятникъ; но онъ остался въ предположеніи; Мансо съ трудомъ выпросилъ себѣ позволеніе положить надъ нею простую каменную доску. Только черезъ восемь лѣтъ, Феррарскій кардиналъ, Бевилаква, воздвигъ памятникъ, существующій донынѣ.

Характеръ Тасса, бывшій главнымъ источникомъ всѣхъ его бѣдствій, вполнѣ выражается и въ его сочиненіяхъ. Отъ матери наслѣдовалъ онъ нѣжную, чувствительную, раздражительную душу, и соединилъ ее съ честолюбіемъ, и безпокойною фантазіею отца, отъ котораго перешла къ нему и небрежность въ денежныхъ дѣлахъ; любовь, и стремленіе за славою и почестями, наполняли всю жизнь его; онѣ же составляютъ главное содержаніе его поэзіи. Его Освобожденный Іерусалимъ рядъ превосходныхъ эпизодовъ, въ которыхъ описываются поперемѣнно подвиги и любовь христіанскихъ рыцарей. Въ этомъ Тассо сходенъ съ прочими итальянскими эпическими поэтами, Пульчи, Боіардо, Аріосто; но онъ жилъ уже не въ такое время, когда всѣ смотрѣли на жизнь шутя, забавлялись турнирами и любовными интригами. Реформація имѣла сильное вліяніе на Италію; и это вліяніе вполнѣ выразилось въ Тассѣ. Рядомъ съ рыцарскими похожденіями является у него великая цѣль, занимавшая все христіанство, освобожденіе Гроба Господня; съ лѣтами, этотъ серіозный взглядъ еще усилился; въ Завоеванномъ Іерусалимѣ, онъ старается по возможности очистить свою поэму отъ всего посторонняго; но этимъ онъ лишалъ ее главной ея прелести; Освобожденный Іерусалимъ остался до-сихъпоръ однимъ изъ прекраснѣйшихъ эпическихъ произведеній католической Европы, а Завоеванный Іерусалимъ и другая, позднѣйшая и еще болѣе строгая передѣлка, забыты почти немедленно по своемъ появленіи. Единство цѣли, разумѣется, потребовало отъ Тасса формы болѣе стройной, нежели форма Аристова; Тассо имѣлъ передъ глазами образецъ, хотя и неудачный, такой формы въ Освобожденной Италіи Триссино (Italia liberata). Триссино заимствовалъ ее у древнихъ, преимущественно у Виргилія, по его поэма, холодная и скучная, не могла дать ей хода въ литтературѣ Италіи; это дѣло предоставлено было Тассу, съ котораго начинается классицизмъ въ итальянской литературѣ.

Кромѣ Освобожденнаго Іерусалима, изъ Тассовыхъ произведеній до-сихъ-поръ, читаются Аминта и Сонеты.

Аминта, пастушеская драма, весьма занимательная, и полная поэзіи, несмотря на нѣкоторую неестественность и жеманность, неотлучную отъ этого рода поэзіи, исключительно принадлежащаго старинной литературъ Испаніи, Португалліо и Италіи. Въ Италіи съ нею могутъ поспорить развѣ только пастушескія драмы Бернардо Тассо, имѣющія передъ нею преимущество еще большей музыкальности стиха, и знаменитый Pastor fido Гварини.

Сонеты и прочія лирическія стихотворенія Тасса чрезвычайно многочисленны. По самому своему характеру, нѣжному, мечтательному, славолюбивому и раздражительному, Тассо долженствовалъ быть поэтомъ по преимуществу -- лирическимъ. Въ самомъ Освобожденномъ Іерусалимѣ всего лучше мѣста чисто лирическія. Послѣ этого неудивительно, что. среди такой безпокойной жизни, онъ успѣлъ написать такую бездну лирическихъ стихотвореній, изъ которыхъ многія не уступаютъ лучшимъ стихотвореніямъ Данте и Петрарки. Въ особенности любопытны тѣ, которыя относятся къ собственной его жизни, къ чувствамъ и страданіямъ его души. Въ этомъ же отношеніи любопытна его огромная переписка.

Прочія произведенія Тасса, какъ стихотворныя, такъ и прозаическія, совершенно забыты, даже въ его отечествѣ. И нельзя жалѣть о томъ; какъ ни уважать его геній, нельзя однако-же не сознаться, что его классическая трагедія, Торисмундъ, очень незанимательна, а поэма Сотвореніе міра (Sette Giornate), еще скучнѣе; и что въ его философскихъ и критическихъ разсужденіяхъ, болѣе цитатъ о ссылокъ, нежели дѣла.

"Репертуаръ и Пантеонъ театровъ", т. 6, 1847

Оставить комментарий Хант Ли (yes@lib.ru) Год: 1847 Обновлено: 06/02/2017. 60k. Статистика. Эссе: Публицистика, Критика Проза и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: "Репертуаръ и Пантеонъ театровъ", т. 6, 1847.

Хант Ли Торквато Тассо

ТОРКВАТО ТАССО.(Статья Ли Гёнта.)

Хант Ли
Торквато Тассо

ТОРКВАТО ТАССО.
(Статья Ли Гёнта.)