Гусев-Оренбургский Сергей Иванович
Волны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Сергей Гусев-Оренбургский

Волны

1.

   О. Евгений беспокойно поглядывал из-под полей рыжей шляпы в сторону реки. Четырехугольное лицо его, в черной бороде с завитками, хмурилось. Привстав в тарантасе, он вытягивал шею из воротника теплой рясы.
   -- Гони, Иван, гони!
   Поджарый работник подбирал вожжи, отчего кони, в предчувствии ударов, ускоряли бег. Колокольчик захлебывался. Тарантас подпрыгивал от каждого камня.
   -- Как гудит-то! -- беспокойно говорил о. Евгений, -- грохочет-то!
   -- Овражки наливает.
   -- Придется, мотри-ка, по водам плавание совершить...
   Над ровной гладью степей спускалась ночь.
   В сгущавшемся сумраке крепчал ураган, предвестник запоздалого разлива. Он гнал по светлому еще небу тучи, ежеминутно меняя их уродливые формы: протягивались там крокодилы с неестественно раскрытыми пастями... превращались в профили чудовищ. Чудовища вырастали в замки, в города. И города, и замки рушились под вой урагана, уносились бесформенными массами, уступая место новым, так же быстро менявшимся и уносившимся в сумрак ночи.
   От реки доносился треск и гул.
   Будто где-то ломались и падали преграды под напором несокрушимой силы, дерзко рвавшейся из оков на волю. Будто пушечные выстрелы иногда глухо вдали звучали, и от них вздрагивала земля.
  

2.

   Выехали на бугор.
   Кони встали.
   С бугра открывался простор сумрачных полей, взлохмаченных ветром. На грани их мерцали огни села, трепетавшие как звезды. Направо чувствовались вздохи реки. Будто накопившаяся злоба рвалась там на волю в буйных вспышках, от которых вздрагивал воздух, -- и дрожь его сообщалась тучам, пугливо мчавшимся по стемневшему небу, подобно клочкам разорванной одежды.
   Овраг ревел.
   Набегая с реки, в нем мутные воды, пенясь, клокотали. Ураган напоен был влагой. С реки он доносил брызги, из оврага обдавал пеной и водяной пылью.
   -- Ну, как? -- спрашивал о. Евгений, придерживая шляпу.
   -- Да как, -- сказал работник, -- покупаемся...
   -- Может, повыше где взять?
   -- Глыбь... повыше-то.
   -- Ах, ты, история, братец мой. Покупки-то подмочим.
   -- Aбы самим проехать.
   -- Мука там... для просфор. Материя разная... пес ее знает, -- может -- линюча!
   -- Прибывает вода-то. Ишь гудит, ишь хлещет! Поторапливаться надо. Заверни, батюшка, покупки-то рясой... И самому легче будет в случае чего...
   -- И то.
   О. Евгений вылез из тарантаса и стал снимать рясу с своей коренастой фигуры. Ряса рвалась из его рук, стремясь улететь в одну сторону с тучами, сердито шумела и громко хлопала полами.
   Работник осмотрел супонь и ослабил чересседельник.
   -- Готово?
   -- Садись, батюшка...
   -- ...Сто-о-о-й!! -- донесся из тьмы крик.
   Где-то звонко заржала лошадь.
   Поповские кони ответили тем же.
   -- Кто-о-о там? -- точно заржал и батюшка.
   -- Сто-о-о-й...
   -- Кто такой?
   -- Учитель, -- сказал работник.
   -- Алекс-е-й Ива-а-а-ныч! -- опять заржал батюшка.
   -- Я-я-а...
   Из темноты выскочила задохнувшаяся, низкорослая лошадка и почти ткнулась мордой в задок тарантаса.
   -- Вы, батюшка? -- раздался веселый голос из плетушки.
   -- Я.
   -- По колокольчику узнал.
   Учитель выпрыгнул из тарантаса.
   -- Как речка-то зашалила.
   -- Бунтует.
   -- Уж вы вот что... я за вами? На своего гнедка не надеюсь.
   -- Валяйте!
   Учитель ослабил чересседельник и вскочил в тарантас.
   Работник загикал на лошадей, со свистом ударил кнутом коренника и опустил вожжи. Тарантас подпрыгнул, завертелся, ринулся вслед за лошадьми в кипящую пасть оврага. О. Евгений едва успел сесть на задок и прижать ногами покупки, как тарантас погрузился в воду.
   -- Де-е-е-ржи-сь... кре-пче!.. -- орал работник, -- но-о-о-о, но, ми-ленькие!
   Все звуки смешались в общем хаосе.
   Ураган ревел и будто падал сверху на мутную воду, разбивал ее поверхность на тысячи брызг, на клочья пены. Вода задыхалась, всхлипывала у тарантаса. Чьи-то холодные руки, -- показалось о. Евгению, -- протянулись из воды, вцепились в тарантас, тянули его книзу, обхватывали колени о. Евгения скользкими пальцами.
   -- Выноси, Господи... выноси! -- бормотал он.
   Ему казалось, что он сидит на воде и каким-то чудом не тонет, а мимо несутся берега вместе с водой и сверху падает, разрываясь на клочья, небо.
   Учитель кричал позади:
   -- Покрикивай, Иван... на лошадей-то? Го-о-ни!
   И смеялся:
   -- Батюшка! Вот тебе и новенькие брюки.
   Колокольчик слабо звякнул.
   Лошади уже плыли, фыркая и задыхаясь.
   По вот их спины показались над водой:
   Тарантас выпрыгнул из мутной бездны.
  

3.

   -- Чего это вы на счет брюк кричали, Алексей Иванович? -- спрашивал батюшка на берегу, отряхиваясь и снимая сапоги, наполненные водой.
   -- Какие уж там брюки, -- хохотал учитель, выжимая одежду, -- все покупки унесло.
   -- Не может быть.
   -- Чисто вымыло... тарантас новенький стал. Вот, думал, пощеголяю на праздниках-то... Ха-ха-ха! Как подхва-тит! Пинжачище был, новейшего фасону. Сапожищи то же... подошвы -- гвозди медные -- носил какой-то франт.
   -- Однако вы того... -- говорил о. Евгений, прохаживаясь вокруг тарантаса в мокрых подштанниках и белой рубахе, словно обряженный к похоронам, -- беспечальны!
   -- Плакать что ли? Во-от... наживем! Больше всего мне красного галстука жалко. Такой был галстук, царство ему небесное, доложу вам... как иудина веревка! А еще жаль... коробку... подмочило... с конфетами!
   -- Конфе-еты? О-го-го! Это для кого?
   -- А уж это... моя тайна!
   -- Ох, на исповедь бы вас надо, вижу я.
   О. Евгений развернул рясу и в ужасе закричал.
   -- Ма-а-ть... Царица небесная!
   -- Что случилось, батюшка?
   -- Мука-то... первый сорт, ведь. А ситцы-то. Вот так с праздником! Задаст мне попадья. Ну... что делать... Давайте-ка, братцы, до дому торопиться. Ревматизм не схватить бы...
   -- Закурим, да и домой.
   Кое-как, с трудом, за полою рясы они закурили.
   -- Так конфеты, говорите? -- посмеивался батюшка -- А вы, говорят, за павловского дьякона Аннушкой -- того... слышал я... приумножаете хождение?
   Учитель загадочно рассмеялся.
   -- Кто его знает...
   -- То-то, кто его знает. А я вам вот что скажу: Аннушка девица добрая, благонравная. Что же, что же, брак дело великое! Сказано: остави... и прилепися! Д-а-а-а-да! Иван, выжми рясу-то. Вот и мы свою Анфисочку, кажется, того...
   Батюшка надевал сапоги, придерживаясь за тарантас.
   -- Навертывается женишище!
   Учитель выронил папиросу и, нагнувшись, шарил по земле.
   -- Кто такой? -- спросил глухо, словно говорил в рукав пальто.
   -- Семинар. Только что кончил. Воскобойников... слыхали? Отца Никандра заозерского сынок. Зда-аровенный малый... славный парень! На дело, -- после праздников приедет смотреть. Дай Боже... дай Боже!
   -- А Анфиса Евгеньевна как же... к этому...
   -- Да девице чего нужно... рада!
   -- Та-а-к! -- оказал учитель, затягиваясь горьким ватным дымом и отбрасывая окурок, -- однако ехать надо, вот что!
  

4.

   Продрогшие кони взялись птицей.
   Огни деревни наплывали, трепетали, мигали в дрожащем воздухе.
   Река грохотала.
   Будто там ударами молота разрушались последние преграды, и невидимое что-то, слепое, но непобедимое, рвалось на волю, на простор, бросало в небо холодные брызги гнева, наполняло воздух яростным дыханием.
   Временами доносился треск.
   -- Леса затопляет, -- говорил работник.
   -- Хороший разлив будет, должно быть. Ладно, что село-то на пригорке у нас.
   -- Ну, -- сказал работник, -- это что... что на пригорке.
   -- А что?
   -- В случае чего... упаси бог! В шестьдесят девятом году, сказывают старики, разлив был... ра-зли-в! Деревню, батюшка, до самой церкви затопило... сколь скота погибло, унесло имущества... народу потопило!
   -- Ну-у... правда ли?
   -- Сказывают.
   -- Поганивай-ка, брат!
   Лошади уже мчали по улице.
   За углом, на пригорке, показалась черным силуэтом церковь, рядом с нею -- длинный, приземистый поповский дом. Все окна его были освещены. На крыльце белело платье... Кто-то захлопал в ладоши и весело закричал:
   -- На-а-ши.
   Платье мелькнуло с крыльца к тарантасу.
   Послышались возгласы удивления и звонкий смех.
   -- Ну, ну, -- говорил о. Евгений, вылетая из тарантаса, -- тут смеяться-то нечего... одни слезы!
   Он обернулся к учителю:
   -- Алексей Иваныч, отогреваться!
   -- Я домой! -- хмуро отвечал учитель.
   Тронул лошадь.
   -- Алексей Иваныч, зайдите! -- раздалось значительно тише со стороны белого платья, опять уже трепетавшего на крыльце.
   -- Ну, -- холодно сказал учитель, -- вот переоденусь -- приду.
   Голос еще тише сказал ему с какой-то неуловимой ноткой:
   -- Непременно приходите!
  

5.

   -- Здравствуй, куруша! -- говорил о. Евгений в прихожей, смачно целуя попадью в губы.
   -- Ну-ка ты... курун! -- шутливо тормошила его попадья, -- повернись-ка. Обмок-то, Господи!
   -- Я-то ничего. Вот покупки...
   -- Иди, переоденься.
   В спальне, при красном свете лампады, о. Евгений еще раз напомнил человека, обряженного к похоронам.
   -- Хорошо в сухом-то, -- бормотал он, -- тепло!
   -- А тут без тебя Митрошка приходил, -- говорила попадья, доставая с гвоздя сухой подрясник.
   -- Насчет чего?
   -- Свадьба.
   -- Подавай Бог. Подавай Бог!
   -- Бог-то Бог... не зевай, смотри. Намеднись ходила я шерсть собирать, Митрошка-то говорит: тебе, мать, корову дай, не откажешься.
   -- Грубиян.
   -- Прижми его.
   Попадья была женщина видная, редкой, хотя и холодной красоты. Ее гордо вскинутая голова, с немного презрительным выражением тонких губ и холодным взглядом черных глаз, посажена была на красивые, овальные плечи, с годами становившиеся еще овальнее от жировых отложений.
   -- Ну-ка, ты, -- с сердитою шутливостью говорила она, -- ведь на дворе-то праздник... Дочь на возрасте, а у тебя все глупости на уме.
   Здесь в спальне было уютно, тепло, тихо.
   От красного света лампады предметы бросали неясные, смутные тени, точно все здесь спало розовым сном. Даже бурная угроза, бушевавшая над домом, разбивавшаяся о стены, свистевшая где-то по кривой улице над черными хатами, отражалась здесь только легким колебанием занавески на окне.
   -- Пятнадцать возьми! -- говорила попадья, отряхиваясь как курица.
   -- От кого это?..
   -- От Митрошки-то. Не слушай их речей, что хата раскрыта... то да се... Убил Бог, так и сиди -- нишкни, а не грубиянь.
   О. Евгений дрожащими руками застегивал подрясник.
   -- Я его... возведу в чин.
   -- То-то!
   -- Кстати деньги нужны будут скоро. Женишище наклевывается Анфисе-то.
   -- Что ты?!
   -- Славный парнище, семинарию кончил, в попы идет, о. Никандра заозерского сынок.
   -- Вот дал-бы Бог! Только как же мы с учителем-то?
   -- Что?
   -- Да что-то у них с Анфисой-то как будто есть. А ведь он тоже... семинарию кончил.
   -- У отца Никандра деньги... и родня в городе. А у нашего учителя... Тут и разговору быть не может.
   -- Конечно. Ну, пойдем чай пить... Иди, иди! Будет...
  

6.

   В заде, где все было приготовлено к чаепитию и горела лампа под зеленым абажуром, -- на круглом столе, на диване, на стульях лежали покупки, а возле них, упавши в кресло, плакала от хохота молодая девица в белом барежевом платье, перехваченном в талии черным кожаным поясом. Девица была совсем юная, с изящными худенькими ручками.
   Она прижимала к глазам платок, стараясь удержать слезы.
   Но руки падали бессильно на колени, и она откинула головку, заливаясь хохотом.
   По комнате с хмурым видом ходил учитель.
   Он был очень молод, худощав и строен, в очках, придававших ему серьезный вид.
   -- Ну, чему ты ржешь-то, Фима, -- говорила попадья, выплывая из спальни.
   -- Да вы... посмотрите только!
   Фима протянула ей дамскую шляпку, украшенную пером, незабудками и зелеными листьями, но сплюснутую, мокрую...
   -- Боже! -- простонал из-за спины попадьи о. Евгений, я и забыл про нее... сидел на ней! Вот и подарочек к празднику.
   Попадья уничтожающе посмотрела на него.
   Села разливать чай.
   -- Присоединяйтесь! -- указал учителю на стул о. Евгений.
   -- Сюда, -- сказала Фима, ставя стакан близко к себе.
   Но учитель резким жестом поставил стул к другому концу стола.
   Фима приподняла брови, и глаза ее на миг стали большие и томные.
   -- На владычнее служение в семинарию не заходили, Алексей Иванович? -- спрашивал о. Евгений, блаженно щурясь на лампу. -- Благолепно. Велелепно. Воистину достойное предстательство пред Господом за жителей града! Владыка это умеет. Сколько блеска... Сияние риз! Какие голоса! Сладостное воздыхание и зовы одного только протодиакона достигают... да... достигают престола Божьего!
   -- А я бы, -- внезапно сказал учитель, -- если б моя власть... все семинарии закрыл.
   -- За что?! -- даже откинулся на диване о. Евгений.
   А попадья поджала губы:
   -- Бодливой корове Бог рог не дает.
   Фима расхохоталась.
   Учитель вспыхнул, встал и нервным жестом отставил стул.
   -- Рога. Вот именно! -- вскричал он, -- в семинарии наставляет нам рога сия распутная жена, которую они почему-то называют... наукой!
   -- Ну, вы... знаете... -- возмутился о. Евгений, -- вы это, знаете, того...
   -- Вместо знания... кутью! Вместо истины... аллилуйю! Вместо познания мира... помилуй мя, Боже! Вот что преподносят нам в семинарии. А вместо понимания жизни что-с? Способы извлечения доходов из всех человеческих чувств!
   -- Ого! -- только и мог сказать от удивления о. Евгений.
   Но учитель зло смотрел почему-то в глаза попадьи.
   -- Вся жизнь... семинария, -- говорил он, -- а где в ней человек? Человек где? Человека нет. Везде развеваются фалды фраков, полы ряс, грудью вперед прут мундиры разных ведомств. И сообразно с одеждой извлечение доходов... из всего-с. Один с пушкою ходит по свету, чтобы, убив, ободрать и захватить. Другой с молитвой из-за угла нападает, одинаково на младенца, живого и покойника! Третий... Да-с! Где человек? Кто человек? Не говорю уже о тех, кто материи служит. Но духу, духу? Священники? Священник... человек? -- спрошу я вас. Нет-с! Это... комбинация.
   -- Это я-то... комбинация! -- положил обе руки на грудь о. Евгений.
   -- Комбинация-с! -- не слушал его учитель: -- из цитат, кутьи, аллилуйи, проржавевших пятаков, выдранных с мясом из дырявого кармана мужика... да-с, да-с... из представления о Господе Боге, как седовласом старике на золотом троне и, извините меня, расчетов на... хорошего жениха для дочери... да-с... с родней, с приданым...
   Зло и презрительно рассмеялся:
   -- Ха-ха!
   -- Да что с вами?! -- задохнулся от удивления о. Евгений, приподнимаясь на диване, -- за что это вы...
   -- Со мной? Ничего-с!
   Но у него даже дрожали руки от нервного возбуждения.
   -- Буря! Ураган! Вот что со мною! Без бурь мир задохнулся бы... от благополучия ничтожных! Слышите? Там! За окнами волны встают! Волны, стихия! Она сметет ... все здания, построенные на песке! И сундуки с приданым поплывут... поплывут... да-с! А кто слишком твердо расселся на земле... подмокнет-с! А у кого денежки-с... в сердце... в сердце... денежки-с... Придет время... когда-нибудь... заржавеют-с!..
   Он близко спинкой придвинул в столу стул.
   -- До свидания-с!
   -- А чай? -- с тихим удивлением произнесла Фима.
   -- Благодарю вас. Не хочу-с! Желаю вам всем...
   Тут он первый раз мутно взглянул на Фиму.
   -- Счастья-с! -- закончил язвительно.
   О. Евгений сидел с раскрытым от удивления ртом.
   -- Да что это с ним?.. Такой был... милый парень.
   Попадья ядовито ухмыльнулась.
   Фима бросилась за учителем в темную прихожую.
   -- Анфиса, -- строго крикнула ей попадья.
   Но Фима уже стояла пред учителем и молча смотрела, как он тщетно отыскивает рукава в пальто. Наконец ему удалось кое-как залезть в пальто. Он сунул руку в карман и вытащил коробку.
   -- Вот... ваши конфеты! Слову своему верен-с! Она смущенно повертела в руках коробку и вдруг взглянула в лицо ему с кокетливою доверчивостью.
   -- Чего вы окрысились на меня?
   Он холодно взглянул ей в глаза и, слегка побледнев, запахнул пальто.
   -- До свидания... будущая матушка!
   Быстро вышел.
   Фима выбежала за ним на крыльцо.
   -- Алексей Ива-ны-ыч!!.
   Ураган со свистом и воем ударил в лицо ей, обдал мокрыми брызгами. Но она ничего не видела, кроме мутной тьмы, в которой исчез учитель.
   -- А-ле-ксей...
  

7.

   Ночью о. Евгений внезапно проснулся в смутной тревоге.
   Буря билась о дом.
   Он, полусонный, стоял, белея в темноте залы, и слушал.
   -- Но это только ветер, -- в страхе думал он, -- только ветер.
   В ставню злобно колотили десятки рук.
   Ураган пытался сорвать ставни с их петель, гремел ими, стучал с воющим хохотом и точно пробегал тяжелыми ногами по железным листам крыши. И казалось, кто-то всхлипывал и плакал за окнами дома, у самых стен.
   Но сквозь вой, шум и грохот урагана о. Евгений различал стук в калитку. Кто-то упорно, не переставая, стучал и, должно быть, крикливо звал. Но ветер разбивал зов на тысячи мелких, слабых голосов, носившихся над домом, как печальные крики бури.
   О. Евгений разбудил попадью.
   -- Случилось что-то, -- шептал он ее теплому, сонному телу.
   Попадья валилась на подушку.
   Но вдруг вскочила в сонном испуге, спрашивая:
   -- Что? что? что?
   Чьи-то ноги застучали по крыльцу.
   Распахнулись двери.
   Дом наполнился суетой.
   Испуганные лица что-то кричали.
   Поп и попадья метались, полураздетые, ничего не соображая.
   Попадья все повторяла.
   -- Что? что? что?
   -- Потоп, -- кричали ей.
   Но это слово казалось ей непонятным.
   Ветер мокрыми лапами хлестал в стены, заставляя вздрагивать дом.
   В дверь ворвался Алексей Иваныч.
   -- Ну, что же вы? Скоро?
   -- Что случилось?!
   -- Скорее! Некогда! Там народ гибнет!
   -- Да, что же? Что, наконец?
   -- Наводнение!
   Уже не спрашивали.
   Без толку толпились, отыскивали одежду, кое-как набрасывали ее. И прислушивались к шелесту воды под досками пола, чувствовали все время, что оттуда ползет, не спеша, с звенящим ласковым лепетом черное чудовище с мутным смехом волн, с нежно хохочущим плеском безжалостной и холодной глубины.
  

8.

   Из черной воющей бездны пространства нес ветер холодные брызги и обдавал ими лица. Казалось, шел горизонтальный дождь; точно вся река, разбитая бурей, превратилась в водяную пыль и грозила миру потопом брызг. И где-то там, во тьме, река ревела от радостной боли своего разгула. И ей отзывались жалобные крики людей вой собак, ржанье лошадей.
   О. Евгений с попадьей и дочерью толпились на крыльце.
   У крыльца колыхалась лодка.
   -- Садитесь, скорей садитесь, -- кричали им из лодки, -- садитесь!
   В гипнозе сели.
   Быстро гребли гребцы.
   Лодка скользнула по черной воде в распахнутые ворота. А там ураган подхватил ее, швырнул, подбросил и понес в тьму по черным, прыгающим волнам. И всюду в мутной мгле скользили лодки с кричащими тенями.
   -- Но позвольте! -- вдруг заговорил о. Евгений; -- но позвольте!
   Пытался встать.
   -- Но мебель, господа!.. А также хлеб в амбаре... И калачи...
   -- Ах, Господи! -- всполошилась и попадья, -- да как же мы так все бросили...
   -- Полторы тысячи калачей!
   -- А сундуки мои...
   -- И яйца я припас уже для продажи.
   -- А шляпка-то моя... опять промокнет!
   О. Евгений уже встал в лодке.
   -- Поворачивайте, -- махал он руками, -- поворачивайте!
   -- Батюшка, -- строго сказал Алексей Иваныч, и голос его дрожал от напряжения всех сил, -- там народ гибнет... вы понимаете? Мы спешим туда... Некогда с вашими калачами возиться. И стыдно это!
   -- Но позвольте, но позвольте! -- пытался возражать о. Евгений.
   Лодка ударилась о землю.
   О. Евгений, поневоле смолк.
   Ему помогли подняться... И все вышли на высокий пригорок у церкви. Тут уже суетился церковный староста и что-то жалобно говорил своим надтреснутым баском. Псаломщик визгливо кричал:
   -- Подобает вынести иконы!
   Тучный дьякон стоял, не шевелясь, как изваяние, и круглыми, казалось, немигающими глазами смотрел во тьму, где танцевали хохочущие волны.
   О. Евгений бегал вдоль воды и кричал:
   -- Господи! Господи! Надо сейчас же молебствие!
   Пошли к церкви.
   Белеющей тенью высилась церковь.
   От ветра звякали на ней колокола
   Черная дверь со звоном распахнулась...
  

9.

   Алексей Иваныч сдвинул лодку в воду и готовился прыгнуть в нее. Чья-то теплая ручка вдруг коснулась его руки.
   Он обернулся.
   Пред ним стояла Фима.
   -- Алеша, -- тихо сказала она.
   И он вздрогнул от этой неожиданной ласки. И вдруг почувствовал, что был неправ пред нею.
   -- Возьмите меня с собою.
   -- Но там опасно, Фима, -- ответил он также тихо, также в первый раз назвав ее уменьшительным именем.
   Она белела в темноте, точно чайка.
   -- Я не пущу вас одного.
   Он опасливо взглянул в бушующую мглу, на миг прислушался к воплям бури, крикам и голосам беды.
   -- Там смерть бушует, Фима!
   Она просто сказала:
   -- Я буду с вами.
   Он молча уступил ей дорогу.
   И когда она вошла я села, вскочил в лодку, оттолкнул ее веслом от берега.
   ...Скользили над черной глубиной.
   Фима сидела, притихшая.
   -- Фима! -- сказал он.
   И восторженное чувство охватило его.
   -- Мы никогда не расстанемся, Фима?
   Она положила руку на его рукав.
   -- Дайте мне весло.
   -- Вы не умеете грести.
   -- Научусь.
   -- Там на дне есть запасное.
   Она достала весло и стала неумело плескать водой, пока не наловчилась.
  

10.

   Узкою улицею по черным волнам они быстро скользили вдоль хат. Ветер лохматил солому крыш, точно волосы неуклюжих голов. Вырывал клочья соломы и бросал их по небу, -- словно метались там без крика, в ужасе, сказочные птицы. Мертвы были хаты, как разрушенные гробы, -- население оставило их: здесь вода не могла подняться высоко. Все, кто мог, ускользнули в лодках на помощь к концу села над рекою, где шло огромное разрушение. С ревом лились там волны потопа. Бушуя, достигали крыш. Уносили в пене телеги, бороны, доски.
   Лодку бросало.
   Точно мохнатые руки тянулись к ней со всех сторон из пучины, хватали за борта, пытались опрокинуть и, обозленные, поднимали ее на шуршащих ладонях и перекидывали с волны на волну.
   Местами чернели фыркающие головы лошадей и красным огнем горели их глаза. Несколько раз едва не опрокинули лодку плывущие телеги.
   На крышах чернели люди.
   Кричали:
   -- Кто плывет?
   -- Учитель.
   -- Туда... в улицу! -- кричали ему и показывали руками, -- туда...
   Их нагоняли лодки с темными фигурами.
   Задыхающиеся от натуги голоса хрипели:
   -- Туда! Туда!
   Лиц не видно было.
   Только страшная сила чувствовалась в скрипе весел, в натуге рук, в нагибах спешащих тел... Она боролась с бурей, рассекала волны, объединялась в одном стремлении разрозненных тел, лишенных тьмою лиц.
   ...За углом их встретила воющая мгла.
   Она седыми руками схватила лодку, подняла, метнула ее вперед с их согнутыми фигурами. Лодка встала носом вверх, враз взметнулась кормой.
   Еще момент...
   Из бездны жадно протянулись лохматые руки волн.
   Но Алексей Иванович острым напряжением сил повернул лодку. Она гулко ударилась боком об угол хаты, задрожала и, враз подхваченная ураганом, понеслась по улице к реке.
   -- Страшно? -- прохрипел Алексей Иваныч.
   Фима опустила весло.
   -- Нет, -- сказала она тихо.
  

11.

   Как греза бреда -- их охватили жалобные крики, вопли, стоны, зовы, рев скота, лай и вой собак. Казалось -- хаос этих звуков плывет с реки, от туч, от леса, от мутных волн, наполняет мир горестным голосом несчастья.
   В разрыве туч мелькнул кровавый глаз луны на горизонте.
   Тени стали острыми и резко черными.
   В поток бушующей крови превратилась река, потерявшая берега свои. В мутных далях, -- всюду, -- метались волны. А ближе, -- там, где раньше был крутой высокий берег, теперь чернели улицею островки-крыши. На них толпились багрово-черные фигуры старух, детей, крестьян, плача, причитая, сражаясь с упором ветра взмахами рук. У крыш бились собаки, цепляясь с визгом лапами за скользкую солому. Лошади гулко били копытами в стены хат и, бессильные, отдавались теченью, чтобы погибнуть в бурных далях реки.
   А на средине реки вздымались от ветра волны, как багровые головы водяных с бездумными глазами, и ветер -- точно волосы их -- тянул водяную пыль на крыши.
   Темные лодки упорно ныряли от хаты к хате.
   -- Скорей! Скорей! -- звучали с них крепкие голоса.
   Вставали фигуры.
   Протягивали сильные руки.
   -- Скорей! Скорей!
   И к ним тянулись дрожащие люди.
   И на их голос с визгом плыли собаки, смотря из воды просящими и верящими главами.
   Мокрые отряхивались в лодке...
   -- Скорей!
   Нагруженные дрожащими телами, спешили лодки дальше, бесстрашные пред ветром; с спокойной силой разрезали волны и смеялись в лицо чудовищам, поднимавшим вокруг седые головы...
   -- Скорей... туда... к последним хатам! -- кричали с лодок Алексею Иванычу.
   Лодка летела.
   Вода льстиво пела и звенела у бортов и вдруг поднимала мутное лицо и обдавала тучею холодных брызг...
   ...На диске луны отпечаталось громадное дерево:
   Вздрогнуло, описало дугу и с грохотом обрушилось в волны.
   Его грохоту ответил стонущий крик:
   -- Унесло.
   -- Безумного... Степана...
   -- Унесло...
   За деревом, медленно крутясь, плыла крыша наполовину затонувшей избы. На ней метался и жестикулировал человек.
   Алексей Иванович быстрым движением повернул лодку и стрелой помчался за избой.
  

12.

   Луну проглотила черная пасть тучи.
   Лодку охватила воющая, плачущая тьма.
   Как дыхание гигантской груди с злым свистом несся ветер. Брызги крутились и плясали в воздухе непрерывным дождем. Точно седые тени в бьющихся саванах вырастали вокруг лодки, -- то поднимались, взмахивали руками, падали... убегали. Волны зловеще бились в борта, плескались в лодку... А на дальних берегах ревел и выл затонувший лес, воздух дрожал от стонов реки и воплей бури.
   -- Мне страшно! -- метнулась в лодке Фима.
   Близко села к Алексею.
   Схватилась за него.
   Он взглянул на нее, белеющую во тьме.
   -- Тебе... страшно со мной? -- тихо спросил он, первый раз назвав ее на ты.
   Она сжала ему руку.
   -- За тебя мне... страшно!
   Он вспыхнул.
   На миг бросил весло... вдруг крепко обнял ее, притянул к себе, близко заглянул в глаза ей... в глаза...
   -- Фима!
   -- Алексей! -- прошептала она.
   -- Люблю тебя... люблю...
   Она, как эхо, повторила за ним:
   -- Люблю тебя.
   Ветер с хохотом обдал их дождем холодных брызг, влажными лапами провел по их лицам. Но их лица на миг соприкоснулись, их губы слились. И где-то вспыхнуло солнце, обдало их знойными лучами, река превратилась в цветущий луг...
   Лодка прыгала, крутилась, уносилась в черную тьму.
   Он слегка отстранил Фиму.
   Осмотрелся.
   Изба вблизи.
   И тот темный все мечется на ней, взбрасывает руки и что-то кричит ветру, тучам, буре.
   Но буря уносит слова его.
  

13.

   Несколько движений веслом и лодка гулко ударилась носом о стену избы, повернулась боком, прижалась к ней.
   -- Скорей! -- крикнул Алексей.
   Встал, протянул руку.
   -- Сюда... в лодку! Ну же... иди... скорей!
   Но безумный взобрался на самый конек избы, сел там. И видно было в темноте, что он оскалил зубы в смехе и смотрит горящими глазами. Вдруг он вскочил, точно проворная и гибкая обезьяна, метнулся к трубе, встал за нее, начал кричать тонким, насмешливым голосом:
   -- Черт! Черт! Не боюсь тебя. Знаю тебя. Давно знаю тебя! Черт! Черт!
   -- Степан! -- кричал ему учитель. -- Это я... Алексей Иванович. Степан! Иди же в лодку!
   Но Степан изгибался от хохота за трубою.
   -- Ха-ха-ха! Ты не обманешь меня! Нет. Я знаю тебя
   -- Ты утонешь, Степан.
   -- Ха-ха-ха!
   -- Иди! Говорю тебе... Скорей!
   -- Ха-ха-ха!
   Изба крутилась.
   И вслед с нею крутилась лодка, все уносясь в воющую тьму.
   Степан смотрел из-за трубы и смеялся тонким дребезжащим смехом, в котором чувствовался бесконечный, безумный страх.
   -- Ласковый голос у тебя... Черт! Черт! И доброе лицо! Черт! Но я знаю тебя! Это ты укусил сердце моей Лукерье.
   -- Степан! -- в отчаянии звал учитель. -- Это я же... узнай меня... Я!
   -- Это ты укусил ей сердце!
   -- Иди... в лодку! Скорей!
   Но безумный вышел из-за трубы, встал на коньке, выпрямился и кричал с бешеной злобой:
   -- Отдай мою бабу!! Сына отдай мне! Это ты загрыз их острыми зубами! Ты угнал сына на войну! И ему оторвало голову! И он идет и катит по свету... голову! Она смеется... Слышишь?! Вон там... она смеется... и скрипит зубами. И куда прикатит он голову, там люди кричат и бунтуют, потому что страшно им и трудно!..
   Тьма дрожала от грохота водопадов.
   Деревья с воем качались от напора воды и урагана. И точно миллионы стонущих привидений вокруг летели, -- вперед, вперед, -- уносимые бурей. Луна, как в испуге, выбросилась из-за туч и побежала. И снова в бушующую кровь превратилась река. Как лохмотья неслись вверху тучи. С воем, подобно кровавым виденьям, все качались, качались деревья.
   И, покрывая голоса бури и грохот реки, безумный кричал, протягивая к лодке сжатые кулаки:
   -- Не боюсь тебя! Исчезай!
   Показывал в небо.
   -- Вот... Идут ко мне... На помощь... со всех сторон. Вот идут они... Вот Пантелеймон! Вот Георгий. Вот ангелы машут крыльями... Вот Власий идет! Вот Зосим... Совватий... Они убьют тебя! Они спасут меня...
   Пал на колени.
   -- Ко мне! Ко мне!
  

14.

   Алексей бросился на крышу.
   Смелый план вмиг возник в его мозгу.
   Не слушая призывов Фимы, он набросился на Степана. Тот с хриплым криком вытянул руки, шевелил пальцами, готовясь к защите. Но Алексей внезапно нагнулся, ударил его в живот. И когда тот упал, сильно налег на него, готовясь связать ему поясом руки. Уже пояс крепко стянул кисти Степана. Но тот, извиваясь, внезапным ударом ноги оттолкнул.
   Миг...
   И Степан с торжествующим хохотом сидел на учителе.
   Прижав плечи его к крыше, смеялся и кричал в лицо ему:
   -- Черт! Черт! Я убью тебя!
   Шарил за пазухой.
   Достал нож, остро сверкнувший.
   Учитель напряг все силы, рванулся.
   Схватился с безумным.
   Катался с ним по крыше, пока враз оба, крепко сплетшиеся, не рухнули в воду.
   ...В Фиме проснулся кто-то сильный и властный, точно выросший в речных бурях. Она схватила весло, и лодка, как живое существо, затанцевала по воде под крепкими поворотами весла.
   Прошлое и будущее исчезло перед ней.
   В кроваво-плещущих волнах она видела только одну темную точку... и мир для нее сосредоточился в ней.
   Сильными движениями рук она вмиг подвела лодку к плывущим и борющимся над бездною людям.
   Кричала:
   -- Алексей! Я здесь! Я здесь!
   Буря выла тысячью диких голосов.
   Стонала, плакала, хохотала.
   Но голос Фимы, казалось, наполнял небо и землю.
   -- Я здесь! Я здесь!
   Протягивала весло.
   Старалась схватить руками то темное, что бешено билось у самого борта.
   ...Не стало видно.
  

15.

   Плясали багровые волны.
   По берегам крутились деревья, сгибались, выпрямлялись. И луна все бежала, бежала в мутной мгле. Где-то с грохотом билась вода, проваливаясь в овраги, и ломала с треском деревья... и от рева ее дрожал воздух, и метались в нем тени из брызг и пены.
   Фима встала в лодке.
   И голос ее ужаса наполнил бушующую мглу:
   -- А-ле-ксе-й-й...
   Лодка, получив свободу, закружилась.
   Как по громадному кругу побежало затонувшее село, и луна, и берега с темным лесом. Мутной тоской пропитались тучи, волны, дали, и в крики ужаса превратились вопли урагана.
   -- А-ле-ксе-й-й...
   Из багровых волн, кипящих и плачущих, -- еле слышно прозвучал знакомый и милый ей голос:
   -- Сю-да...
   Лодка наклонилась, повернулась, метнулась.
   Фима крепкими руками втянула его в лодку, полубеспамятного. Уложила на дно... и, припав, заглянула в лицо его, смутное, точно чужое, печальное и невидящее.
  

16.

   Уже близко берег.
   Руки ее немели от отчаянной битвы с бурей.
   Словно легионы враждебных сил неслись ей на встречу, вздымая багровые спины волн, дышали дождем слепящих брызг, вырывали весло, точно игрушку -- с рук на руки кидали лодку.
   Но бережно и упорно она везла его, беспамятного.
   И смело глядела в лицо урагану,
   ...А вдали на берегу белела церковь.
   Кишащая куча фигур чернела вокруг икон и хоругвей.
   От зажженных факелов метались багровые тени, играли на лицах, на ризах икон, в волнах реки и на стенах церкви.
   О. Евгений что-то читал, -- усиленно и быстро читал, точно завораживал бурю, тучи, волны, землю, небо...
   Диакон стоял, как изваяние, неподвижно смотрел круглыми глазами, не мигая, в пространство, и временами доносился к Фиме его густой голос:
   -- Пресвятая Богородице... моли Бога о на-с!
   А псаломщик визгливо выводил:
   -- Иисусе Сладча-ай-ший, спаси нас!
  

----------------------------------------------------

   Первая публикация: журнал "Современный мир" No 7, 1908 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru