Апрѣльское солнце ярко освѣщало группы прихожанъ выходившихъ отъ обѣдни изъ церкви села Завьялова что на Рогачевкѣ, по старой Петербургской дорогѣ. Между невысокими избами селенія кой-гдѣ были видны двухъэтажные дома, съ выбѣленными трубами и расписными ставнями.
Было Ѳомино воскресенье. Пестрая толпа разряженныхъ дѣвушекъ и молодушекъ шла изъ храма по лѣвую сторону, а по правую -- степенные мужики въ длинныхъ на распашку суконныхъ чуйкахъ, изъ-подъ которыхъ выглядывала поддевка перепоясанная краснымъ кушакомъ. Между ними молодые ребята щеголяли новыми поярковыми шляпами украшенными ленточкой и павлинымъ перомъ. Особенно отличались изъ нихъ франтовствомъ сынки тѣхъ бородачей которые обладали двухъэтажными домами.
Но вотъ посреди всей разряженной толпы, смиренно склонивъ голову предъ народомъ, одна за другою идутъ "вѣковуши", {Не всѣмъ читателямъ, вѣроятно, извѣстно что такое "вѣковуша". Это такъ-сказать мірскія монашенки. Въ иныхъ мѣстахъ ихъ называютъ "келейницами". Дѣвушка или молодая вдова не думающія идти замужъ выучивается грамотѣ, начинаетъ носить черное платье и не появляется ни на игрищахъ, ни въ хороводахъ. Если не желаетъ остаться въ семьѣ, то не рѣдко міромъ выстраиваютъ ей на огородѣ избушку. Случится ли кто въ деревнѣ занеможетъ, вѣковушка является ходить за больнымъ; помретъ ли кто, онѣ читаютъ по покойникѣ Псалтирь, и учатъ малыхъ ребятишекъ. Такихъ мірскихъ монашенокъ довольно большое число въ Елинскомъ уѣздѣ.} всѣ повязанныя низко, по самыя брови, чернымъ платкомъ съ бѣдою каемкой, и сарафаны на нахъ безъ всякой "окрасы".
Изъ толпы крестьянъ выдѣлилась небольшая группа, отличавшаяся отъ нихъ одеждой и пріемами. Высокая, стройная блондинка шла подлѣ пожилой женщины одѣтой въ зеленое люстриновое пальто; около нихъ подпрыгивали двѣ небольшія дѣвчурки. На молодой дѣвушкѣ было клѣтчатое шотландское платье, и черный драповый казакъ красиво обхватывалъ ея гибкій станъ; сквозь голубую вязаную косынку виднѣлась большая золотистая коса надернутая на гребенку.
-- Съ праздникомъ васъ, Агаѳья Ивановна, раздался женскій голосъ позади нихъ. Мать и дочь обернулись. Предъ ними стояла молодая дѣвушка, сопровождаемая высокомъ брюнетомъ.
-- Ахъ, Марья Львовна. Какъ ваше здоровье?
-- Слава Богу, благодарю васъ.
Молодой человѣкъ слегка приподнялъ фуражку и заговорилъ съ бѣлокурою дѣвушкой, у которой въ то же мгновеніе ямочки на щекахъ залились нѣжнымъ румянцемъ, и черные глаза блеснули какъ звѣздочки. Говоря съ молодымъ человѣкомъ, она нѣсколько конфузилась, застѣнчиво поправляя на лбу волнистые волосы, которые вѣтеръ безпощадно путалъ; но скоро потомъ она оправилась и начала свободнѣе шутить и смѣяться, показывая свои блестящіе бѣлые зубы.
Присоединившаяся къ нимъ Марья Львовна была блѣдноватая брюнетка, небольшаго роста, съ синими задумчивыми глазами, которые она такъ кротко и ласково вскидывала на того съ кѣмъ говорила. Двѣ черныя глянцовитыя косы спускались изъ-подъ розовой шляпки.
-- Однако, Сережа, намъ пора домой, сказала она обращаясь къ молодому человѣку: -- тетя ждетъ насъ къ чаю.
-- Ну вотъ, сейчасъ ужь и домой, съ упрекомъ взглянула на нее блондинка.
-- А ты и рада тутъ калякать, крикнула на нее мать, покачавъ годовой.-- Отецъ сейчасъ придетъ изъ церкви... Бѣги скорѣй, ставь самоваръ.
И Агаѳья Ивановна съ любовью толкнула въ спину свою хорошенькую дочку; а та обернулась на Машу и ея спутника, и съ выразительною улыбкой закричала имъ: "до свиданья", а сама перепрыгнувъ канавку побѣжала черезъ большую дорогу въ крайній новенькій домикъ, стоявшій рядомъ съ большимъ домомъ священника, въ квартирѣ котораго помѣщалось народное училище. Этотъ домъ былъ выкрашенъ коричневою краской, съ бѣлыми карнизами, съ мезониномъ и параднымъ крыльцомъ на улицу.
Между тѣмъ Марья Львовна, потолковавъ съ Агаѳьей Ивановной о хозяйствѣ, о томъ, о другомъ, стала наконецъ просить ее отпустить Таню вмѣстѣ съ нею посмотрѣть на хороводы.
-- Мы зайдемъ къ вамъ послѣ обѣда, вѣдь вы отпустите ее съ вами, не правда ли?
-- Съ вами-то, моя голубушка, какъ не отпустить. Отъ васъ она кромѣ добра ничему не займется.
Маша поблагодарила ее, и онѣ разошлись. Въ эту минуту изъ церкви вышелъ священникъ, сѣдой, высокій, нѣсколько сутоловатый старикъ, со строгимъ выраженіемъ лица, которое въ мигъ просіяло удовольствіемъ при видѣ дѣтей. Молодой человѣкъ былъ сынъ его, а Маша дальняя родственница, сиротка, которую отецъ Павелъ воспиталъ какъ родную дочь. Онъ давно уже овдовѣлъ, и вся нѣжность души его сосредоточилась на этихъ двухъ существахъ.
Агаѳья Ивановна была жена пономаря, который въ это время заперъ церковь и заговорился со странницей, присѣвшей отдохнуть на ступеняхъ паперти. Пономарь, Николай Спиридоновичъ, былъ мущина широкоплечій, съ рябоватымъ добродушнымъ лицомъ, въ длинномъ казинетовомъ сюртукѣ; его жидкіе волосы были заплетены въ одну косу, торчавшую на затылкѣ. Замѣтивъ усталость странницы, Спиридоновичъ пригласилъ ее зайти къ нему въ домъ отдохнуть и обогрѣться чайкомъ ради праздника.
-- Вотъ я къ вамъ гостью веду. Встрѣчай-ка Агаша, закричалъ онъ женѣ, входя въ свою новую съ молоточка горенку.
Горница пономаря была съ двумя перегородками; кругомъ стѣнъ стояли лавки, въ переднемъ углу продолговатый столъ, надъ столомъ угольная лодка съ оковами драпированными подъ потолокъ кисеей. За образами торчалъ большой пучокъ вербы; и тутъ же съ боку на гвоздѣ висѣло мѣдное кадило. На зеркалѣ красовалось полотенце съ вышитыми концами, Таниной работы. Въ противоположномъ углу стоялъ станъ.
Агаѳья Ивановна охотно привѣтствовала странницу, и сейчасъ же усадила къ столу за самоваръ.
-- Спаси васъ Царица Небесная! сказала старушка, снимая съ плечъ большую котомку. Таня вскочила съ мѣста и начала помогать старушкѣ.
-- Ахъ ты мое дитятко, барышня ты моя хорошая! заговорила странница, съ благодарною улыбкой взглянувъ на Таню; но вдругъ лицо ея приняло серіозное, почти страдальческое выраженіе. Она вперила въ молодую дѣвушку свои небольшіе сѣренькіе глаза, и какимъ-то вѣщимъ голосомъ промолвила:
-- Коли тебѣ, мое дитятко, приведетъ Господь быть одинокою на чужой сторонѣ, не откажутъ тебѣ добрые люди ни въ ночлегѣ, ни въ кускѣ хлѣба...
Услыша это странное привѣтствіе, Таня грустно поникла головой и безотчетно задумалась. Но скоро лицо ея прояснилось, и снова дѣтская улыбка заиграла на пухленькихъ губкахъ; бойкій взглядъ заискрился.
Странница между тѣмъ напилась чайку, отобѣдала, поблагодарила добрыхъ людей, и отправилась далѣе въ свой безконечный путь.
Послѣ обѣда, Завьялово быстро оживилось; вся молодежь высыпала на улицу. Кто спѣшилъ къ качелямъ, повѣшеннымъ посреди села, кто подходилъ подъ окна выкликать знакомыхъ на колокольню, позвонить въ послѣдній разъ до будущей Святой. Сельскія дѣвушки небольшими кружками собирались у воротъ и перешептываясь искоса поглядывали на проходившимъ мимо ихъ ребятъ, которые посвистывали съ гармоніями въ рукахъ, напѣвая въ полголоса плясовыя пѣсни. Наконецъ всѣ собрались и гурьбой повалили на задворки, на Поповскую луговину, чтобы "заиграть въ хороводы." Луговина эта лежала на полдень, нѣсколько на пригоркѣ; здѣсь всегда показывалась первая проталинка и рано просыхало.
II.
Въ двухъэтажномъ домѣ украшенномъ разноцвѣтною рѣзьбой, за дубовымъ раскиднымъ столомъ сидѣлъ богатый крестьянинъ Бобошинъ. Предъ нимъ стоялъ высокій жбанъ и разрисованная фаянсовая кружка съ пѣнившимся квасомъ. Тутъ же на столѣ лежали огромные деревянные счеты окованные мѣдью.
Агаѳонъ Кузьмичъ Бобошинъ былъ человѣкъ малограмотный, но смышленый. По раздѣлѣ съ братьями, на долю его досталось семейнаго капитала тысченки полторы, которыя онъ своимъ дѣльнымъ, практическимъ умомъ, мало-по-малу, и годъ отъ году, такъ умножилъ что его теперь, какъ говорится, и палкой не сшибешь. Съ открытіемъ "чугунки" онъ началъ скупать дрова на корню и мелкій камень, да подряды брать; такимъ образомъ и разжился. Сына своего отправилъ въ Питеръ, въ Гостиный Дворъ; а дома на селѣ, какъ говорилъ онъ, "открылъ женѣ для забавы" лавочку и сталъ чаемъ, сахаромъ и другими съѣстными припасами торговать. Правда что въ околоткѣ всѣ считали его мужикомъ "себѣ на умѣ, съ разчетцомъ"; но вѣдь скупость не глупость, рѣшали степенные люди; и всѣ отъ мала до велика съ почтеніемъ снимали шапки предъ Агаѳономъ Кузьмичемъ Бобошинымъ. Сожительницу свою, Ульяну Семеновну, онъ крѣпко держалъ въ рукахъ. Несмотря, впрочемъ, на строгость, жена въ немъ души не чаяла.
Кончивъ свои счеты и разчеты, онъ подозвалъ къ себѣ супругу, и началъ съ нею держать совѣтъ о томъ какъ бы нынѣшнимъ годомъ Бориса оженить: пора привести въ домъ помощницу, да и парень неравно за глазами въ Патерѣ поизбалуется, тогда его и "въ оглобли не введешь." Только-что они было разговорились, какъ вдругъ отворяется дверь и входитъ пономариха. Помолившись на иконы и раскланиваясь съ хозяевами, она извинялась что де незваная въ гости пришла.
-- Какъ это можно, Агаѳья Ивановна? Много чести..... милости просимъ! добро пожаловать!... привѣтствовалъ хозяинъ вошедшую гостью.
-- Я только-что сама было хотѣла къ тебѣ, воскликнула Бобошина, обнимая пономариху, -- а ты какъ тутъ, моя родимая!... И усадивъ гостью, Ульяна бросилась со связкой ключей наверхъ и принесла оттуда разнаго угощенья.
-- Вотъ спасибо, Агаѳья Ивановна, что не поспѣсивились и безъ зову пришли, заговорилъ Бобошинъ, разглаживая бороду.
-- Предъ вами-то спѣсивиться? Что вы это, Агаѳонъ Кузмичъ!.. Кабы не вы, такъ мы до сихъ поръ сидѣли бы въ старой, худой избѣ, да дули себѣ въ кулаки; не только намъ лѣсу повѣрили, и деньжонками ссудили, дай Богъ вамъ здоровья!
-- Какъ не помочь въ нуждѣ доброму человѣку. Твой Спиридонычъ-то у насъ мужикъ хорошій, поискать такого. Поправится, такъ, Богъ дастъ, поплатится съ вами.
-- А что ваша Танюша подѣлываетъ? спросила Ульяна нарѣзывая къ чаю сдобнаго кулича.
-- Да пошла съ Марьей Львовной на хороводы посмотрѣть, и маленькихъ сестренокъ взяла съ собой; дѣло молодое, погулять хочется.
-- Отчего же не прогуляться? Ну, а Спиридонычъ -- ничего?... въ добромъ здоровьѣ по приходу кончилъ? таинственно прибавила Бобошина, когда мужъ ея вышелъ изъ горницы. Бобошины съ пономаремъ испоконъ вѣка водили хлѣбъ-соль.
-- Да что, родная, будешь въ добромъ здоровьѣ, какъ нужды-то въ глаза глядятъ, отвѣчала пономариха.-- Нынчѣ, по зимѣ-то было дѣло, разка три хорошихъ.... прибавила она со вздохомъ.
Ульяна сочувственно покачала головой:
-- Ты бы его полѣчила, въ Москву бы свозила. Тамъ, говорятъ, баринъ очень хорошо отъ запоя лѣчитъ, и ни съ кого копѣйки не беретъ. Ѳедоръ Свистуновъ у него лѣчился, теперь вина на духъ не принимаетъ.
-- Господи! кабы можно было помочь этому горю! воскликнула Агаѳья Ивановна, поднявъ глаза на иконы въ серебряныхъ ризахъ, предъ которыми теплилась лампада.-- А то вѣришь ли, мы съ Таней мукой измучились глядя на него. Вѣдь добрый человѣкъ, трезвый мухи не обидитъ, а ужь какъ запьетъ, то завязалъ бы глаза да и бѣжалъ изъ дому вонъ.
-- Что и говорить, тяжко терпѣть тебѣ, сердечная; да и Танюша-то съ этихъ лѣтъ настрадается; вѣдь какая она у тебя умница, да рукодѣльница; правду сказать, хоть и горе иногда терпишь, за то ужь въ дѣткахъ утѣшилъ тебя Господъ: дочки красавицы, а сынокъ каково хорошо на крылосѣ поетъ.
-- Да, слава Богу! сказала Агаѳья Ивановна, улыбаясь сквозь слезы.-- Нынче Васю въ реторику переведутъ; хоть трудненько намъ содержать его въ семинаріи, за то онъ радуетъ насъ, учится хорошо.
-- А московскій деверёкъ-то помогаетъ ли вамъ?
-- Какъ же, дай Богъ здоровья! Къ Святой Танюшѣ драповое пальто прислали.
Оставимъ двухъ пріятельницъ толковать между собою, и заглянемъ на Поповскую луговину, гдѣ веселится молодежь.
III.
Часа въ три пополудни, Поповская луговина, вплоть до Волковскаго бугра, поросшаго частымъ березникомъ, была вся покрыта деревенскимъ людомъ. Тутъ народъ сходился не только изъ Завьялова, но и изъ другихъ сосѣднихъ деревень. Дѣвушки выряженныя въ штофные сарафаны со множествомъ обкладокъ изъ позумента и бархата, въ короткихъ разноцвѣтныхъ душегрѣйкахъ, всѣ какъ одна покрыты алыми "фатами". Парни, заломивъ набокъ шляпу съ павлинымъ перомъ и бойко набросивъ чуйку на одно плечо, прохаживаются мимо дѣвушекъ, перекидываясь острою шуткой и плутовски обмѣниваясь краснорѣчивымъ взглядомъ.
Молодыя молодки въ тучковскихъ шаляхъ, распустивъ концы до земли, чинно ходятъ съ платочками въ рукахъ и многія матушки и даже батюшки пришли сюда же посмотрѣть и полюбоваться на молодежь.
Дѣвушки, взявшись за руки, молча начали водить хороводъ. Ребята прошлись мимо нихъ раза три, наконецъ подходятъ и съ молодецкою осанкой, кланяются дѣвкамъ; тѣ жеманно разступились, и одинъ изъ парней тихо, плавно затянулъ:
"Охъ!-- да! какъ на го-о-оркѣ, на горѣ, да
На высокой, на крутой!!...
Тутъ присоединились женскіе голоса, и всѣмъ хоромъ грянули припѣвъ:
Ай-да люли! люлюшки люли! Да --
На высокой на крутой....
Охъ -- да! на высокой на крутой, да --
Стать зеленый дубокъ
Ай да люли!...
Какъ подъ этимъ подъ дубкомъ
Стоитъ дѣвка съ молодцомъ.
Она стоючи стоитъ,
Словно зорюшка горитъ,
Словно зорюшка горитъ,
Во глаза дружка бранитъ:
Ужь и что же ты за другъ
Коли любишь семь подругъ,
А восьмая дѣвка я,
А девятая жена!...
Коль десятую полюбишь,
То я прочь отойду;
То я прочь отойду
Къ хороводу подойду,
Ай-да люли! люлюшки люди! да --
Къ хороводу подойду.
-- Затягивайте ребята, какую повеселѣе! предложилъ кто-то со стороны, и статный, высокій дѣтина, съ едва пробивавшимся усомъ, въ малиновой канаусовой рубахѣ, тряхнулъ черными кудрями, пріосанился и пріятнымъ теноровымъ голосомъ запѣлъ:
У воротъ, воротъ, воротъ,
Воротъ батюшкиныхъ,
Новыхъ матушкиныхъ,
Разыгралися ребята, распотѣшилися,
Охъ! Дунай, мой Дунай
Охъ веселый Дунай!...
-- А никакъ это Бобошинъ, Таня, сейчасъ плясалъ въ хороводѣ? спросила Таню Марья Львовна.
-- Какъ же, онъ. Не правда ли какой молодецъ! Лучше его во всемъ селѣ никто не умѣетъ въ хороводѣ ходить.
-- Смотрите, Татьяна Николаева, не влюбитесь въ него, вмѣшался въ разговоръ стоявшій съ ними рядомъ поповичъ, слѣдя за направленіемъ взгляда молодой дѣвушки.
-- А что же будетъ тогда? усмѣхнулась Таня.
-- Тогда я этому болвану размозжу лобъ.... отвѣтилъ онъ полушутя.
-- А вамъ-то что до меня за дѣло? Вотъ мило! Не прикажете ль вамъ докладывать если неравно кто мнѣ понравится, отрѣзала Таня, стараясь скорчить серіозную гримасу.
-- Оставьте пожалуста эти глупыя шутки! съ волненіемъ въ голосѣ прервала ихъ Маша.-- Вотъ, кажется, Савиновыхъ молодая подходитъ къ намъ, прибавила она, строго посмотрѣвъ на Таню.
-- Не буду, не буду, не сердись! говорила Таня, наклоняясь къ плечу строгой подруги, которая привыкла къ подобнаго рода выходкамъ рѣзвой дѣвушки и ласково улыбаясь погрозила ей пальцемъ.
-- Вы, Марья Львовна, кажется, необыкновенно совершенствуетесь въ деспотизмѣ, ѣдко замѣтилъ Сергѣй,-- впрочемъ не удивляюсь, мудрено ли въ этомъ совершенствоваться, имѣя такого прекраснаго учителя какъ мой родитель.
Маша ничего не отвѣтила на эти заносчивыя слова, только лицо ея мгновенно отуманилось такою грустью что она едва удерживала слезы уже мелькнувшія на ея длинныхъ, темныхъ рѣсницахъ. Въ это время къ нимъ подошла невѣстка Савиновыхъ, и поздравивъ ихъ съ праздникомъ, стала приглашать въ хороводы.
Марья Львовна быстро овладѣла собою, и силилась улыбнуться, протягивая Савиновой руку.
-- А гдѣ же ваша Катя? спросила она, чтобы заговорить о чемъ-нибудь, -- что-то ея не видно въ хороводѣ.
-- Да вонъ она! Въ зеленой штофной душегрѣйкѣ, вотъ рядомъ съ Митюшиной молодой стоитъ. Говоря это, Савинова показала рукой на красивую дѣвушку, съ тонкими, какъ смоль черными бровями, которыя какъ-то характеристично сходились на переносицѣ и придавали лицу ея очень бойкое выраженіе. Въ эту минуту Катю выбрали въ хороводъ, а молодая невѣстка ея начала опять приглашать поповскихъ дѣвицъ поиграть съ ними въ хороводы.
-- Какъ ты думаешь, Таня, не пора еще вамъ домой? Не разсердятся наши домашніе?
-- Не знаю какъ ваши, а меня тятенька отпустилъ хотъ до вечера, а маменька навѣрное долго просидитъ у Бобошиныхъ.
-- Наконецъ-то наша Марья Львовна стала великодушнѣе, улыбнулся Сергѣй, лукаво поглядывая на Таню, которая хоть и обѣщала Машѣ не дурачиться, а самой смерть хотѣлось подразнить поповича; ей презабавнымъ казалось что онъ вдругъ ни съ того, ни съ сего приревновалъ ее къ крестьянскому парню.
Когда они всѣ трое стали въ хороводѣ, хоръ пѣлъ:
Изъ-за лѣсику, да лѣсу темнаго
Вылетали тутъ, да два сокола,
Изъ-за садику, да изъ зеленаго
Выходили тутъ, да два молодца.
Въ средину хоровода вышли Бобошинъ и другой бѣлокурый парень, въ голубой ситцевой рубахѣ и плисовой безрукавкѣ. Молодцы одинъ предъ другимъ, размахивая шелковыми платками, пошли гулять по хороводу.
-- А что если которую изъ васъ выберутъ въ средину? спросилъ Сергѣй у своихъ дѣвицъ.
-- Что жь тутъ особеннаго? Не пойдемъ да и только, отвѣтила Маша.
-- Отчего же не пойти? вмѣшалась Таня,-- посмотрите какъ я отличусь! особенно если выберетъ меня Бобошивъ.
Хоръ продолжалъ:
Два молодчика, два удалые,
Они шли-прошли становилися,
Промежду себя разбранилися
За одну душу красну дѣвицу --
При этомъ оба молодца показали на Таню, и хоръ грянулъ:
За Татьяну свѣтъ Николаевну.
Красна дѣвица выходила къ нимъ,
Выходила къ нимъ, говорила имъ:
Вы молодчики, вы удалые,
Вы удалые, парни бравые!
Таня чинно вышла въ хороводъ, и съ улыбкой поглядывая на своихъ, сейчасъ же вошла въ свою роль и начала выражаться жестами, по смыслу пѣсни:
Вы не ссорьтеся, не бранитеся,
Вы по совѣсти разойдитеся;
Коли съ волюшкой я растануся,
Одному изъ васъ я достануся.
Либо черному, чернобровому,
Либо бѣлому, бѣлокурому.
Доставалася красна дѣвица
Парню черному, чернобровому.
И онъ взядъ ее, взялъ за рученьку
И повелъ ее да вдоль по кругу.
Всѣмъ товарищамъ выхваляется,
Красной дѣвицей величается.
Таня пошла по хороводу рука объ руку съ Бобошинымъ, и оглядываясь на своихъ кивала имъ головой, какъ бы давая знать: "только де меня и видѣли, прощайте!"
По окончаніи пѣсни поповичъ нахмурился не на шутку и сейчасъ же предложилъ идти домой.
Молодыя дѣвушки не сопротивлялись, вышли изъ хоровода, и всѣ трое молча, не спѣша, направились къ дому.
Бобошинъ остался одинъ посреди хоровода и печально смотрѣлъ вслѣдъ удалявшейся Тани.
-- Что братъ Боря? обжогся!.. подтрунивали надъ нимъ товарищи.-- Чего стоишь, затягивай! нечего тужить о поповнѣ, "хороша каша, да не наша"... руби-ка братъ лучше по себѣ дерево.
-- А чѣмъ наши дѣвки хуже ея? задорно вступился рыжеватый, невзрачный паренекъ за честь своихъ сельскихъ красавицъ.
-- Такъ, такъ! Волчокъ, вози его хорошенько! Кричало нѣсколько голосовъ; и Бобошинъ не успѣвалъ отгрызаться.
-- Ты-то что, комаръ, горячишься? окрикнулъ Волчонка одинъ изъ пріятелей Бобошина: -- Борькѣ стоитъ руку поднять, отъ тебя и праху не останется! Съ этими словами высокій, широкоплечій парень вытолкалъ забіяку изъ хоровода. Того это такъ взорвало что онъ дѣйствительно какъ разъяренный волченокъ набросился на своего противника.
-- Митюха!.. Борисъ Агаѳонычъ! оставьте!
-- Чего же намъ стоять тутъ, да смотрѣть на нихъ, кричали женскіе голоса; пойдемте, подружки, домой! мы и безъ нихъ обойдемся. Домой! Эй! Дуняша! Акуля!.. домой!..
-- А все изъ-за этой "кутейницы", шептала Катя, краснѣя отъ досады.
-- Смирно ребята! загремѣлъ басомъ пріятель Бобошина:-- а то дѣвки и взаправду разсердятся.
-- Миръ!.. закричало нѣсколько голосовъ, и въ минуту все стало тихо и чинно.
Каждый выбралъ себѣ дѣвицу, и всѣ взялись за руки: огромная цѣль образовала полукругъ, съ одной стороны первая пара подняла вверхъ руки, представляя ворота, въ которыя съ другаго конца, наклонившись, одна за другою, входили играющія лары; и всѣмъ хоромъ пѣли:
Заплетися плетень, заплетися!
Ты завѣйся труба золотая,
Завернися камка хрущатая.
О-охъ! свѣтъ, сѣрая утица!
Потопила ты малыхъ дѣтушекъ
Во меду сладкомъ, да во патокѣ...
Послѣднія слова пѣсни допѣвали стоя въ плетнѣ и не трогаясь съ мѣста: руки каждаго обвивались вокругъ шеи своего сосѣда. Такъ какъ мущинѣ первому предоставляется право запѣвать Расплетися плетень, то они обыкновенно стараются помедлить, перекоряясь другъ съ другомъ: Петръ на Ивана, Иванъ на Петра; и такимъ образомъ довольно имѣютъ времени забавляться смущеніемъ дѣвушекъ, котлрыя краснѣютъ и улыбаются, потупя глазки.
Наконецъ Бобошинъ первый началъ:
Разплетися, плетень, разплетися!
Ты развѣйся труба золотая,
Развернися камка хрущатая!
О-охъ! свѣтъ сѣрая утица!
Вынимай-ка малыхъ дѣтушекъ,
Ты изъ меду, да изъ патоки...
Быстро и шумно разплелся плетень, громко и весело звучала пѣсня, на лицахъ играла рѣзвая улыбка. Только Катя Савинова смотрѣла сентябремъ, потому что Борисъ Бобошинъ на этотъ разъ не выбралъ ея въ пары.
Попѣли еще, поплясали подъ балалайку и гармонику; но вотъ солнышко закатилось за лѣсъ, и вся рѣзвая ватага, сгруппировавшись въ небольшіе кружки и затянувъ протяжную хоровую пѣсню, тихими шагами начала подвигаться къ селу; и тамъ скоро всѣ разбрелись, направляясь каждый къ своему жилищу, гдѣ семейные поджидали ихъ къ ужину.
-- Ну что, Боря, какъ дѣла?... облюбовалъ ли себѣ невѣсту? спрашивалъ Бобошинъ сына, когда они встали изъ-за стола отъ ужина.-- Кажись у васъ въ этомъ товарѣ недостачи нѣтъ: съ пятокъ такихъ наберется что одна другой краше, у нѣкоторыхъ и достаточекъ водится.
Борисъ только тряхнулъ кудрявою головой и ни слова.
-- Что крутишь годовой? не все же гулять по волѣ. Пора, братъ, насъ, стариковъ, внучатами потѣшить. Пока Господь грѣхамъ терпитъ, насчетъ домашняго достатку все идетъ хорошо... Ну, сказывай: облюбовалъ что ли? аль ужь намъ съ матерью прикажешь самимъ постараться объ этомъ?..
И Агаѳонъ, принимая за стыдливость молчаніе сына, продолжалъ, одушевляясь:
-- Коли такъ, то ужь правду тебѣ сказать: по невѣсту далече не поѣдемъ, а вотъ только перейдемъ черезъ дорогу, какъ разъ прямо напротивъ...
И Агаѳонъ показалъ рукой на окна противоположнаго дома.
-- Дѣвка что твой маковъ цвѣтъ! работящая, да и за словомъ не полѣзетъ въ карманъ; а ужь выряженная ровно куколка. А не то такъ у десятскаго Матреша, невѣста тоже какъ лебедь бѣлая.
-- Батюшка, не торопите меня съ женитьбой! началъ Борисъ почти умоляющимъ голосомъ: -- Подождите хоть до осени! не корю я тѣхъ невѣстъ о которыхъ вы сейчасъ помянули; только скажу вамъ какъ предъ Богомъ, не лежитъ мое сердце ни къ одной изъ нихъ, а безъ охоты женитьба не въ радость; сами понимаете.
Агаѳонъ почесалъ въ затылкѣ, поморщился и пристально посмотрѣвъ на сына, молвилъ не спѣша:
-- Неволить не стану, время еще не ушло, въ другой разъ потолкуемъ объ этомъ.
Старикъ всталъ, оправилъ лампаду и началъ молиться и сонъ грядущій. Борисъ поклонился родителямъ и пошелъ и верхъ спать.
Послѣ того какъ Бобошины много перехоронили дѣтей, изъ которыхъ уцѣлѣлъ одинъ Борисъ, они не могли надышаться на сына, какъ на единственное сокровище. Отецъ, несмотря на свой крутой нравъ, любилъ его до слабости и теперь не въ силахъ былъ приневоливать его къ женитьбѣ; хотя, по его убѣжденію, двадцатидвухлѣтняго парня непремѣнно слѣдовало женить.
Мать, сколько ни думала, ни гадала, все-таки никакъ не могла взять въ толкъ почему бы ея сыну ни одна изъ сельскихъ дѣвокъ не по сердцу, даже и Катя Савинова, которой по красотѣ и богатству не было равной во всемъ Завьяловскомъ приходѣ.
Войдя въ свѣтелку, Борисъ долго прохаживался, заложа руки за спину; наконецъ открылъ окошко, и началъ насвистывать заунывную пѣсню.
Спустя минуту отворилось другое окно, въ свѣтелкѣ противоположнаго дома, и женскій голосъ запѣлъ:
Ты злодѣй ли, мой злодѣй,
Злодѣй добрый молодецъ!
Засушилъ ты, зазнобилъ
Мое сердце дѣвичье....
Въ этихъ страстныхъ переливахъ голоса было столько неподдѣльной тоски что простая пѣсня невольно хватала за сердце и заражала своею тоской. Пѣла Катя Савинова; ея грустная мелодія далеко раздавалась по зорѣ и замирали въ вечерней тишинѣ, прерываемой лишь изрѣдка лаемъ неугомонной дворняшки.
Борисъ сердито захлопнулъ окно, раздѣлся и легъ въ постель.
IV.
Нѣсколько лѣтъ тому назадъ, къ отцу Павлу пріѣхала одна дальняя родственница, вдова дьякона, и просила пріютить ее на нѣсколько времени подъ своимъ кровомъ. Она только что схоронила мужа, какъ вслѣдъ за тѣмъ горемъ домикъ и всѣ пожитки ея сгорѣли; едва она успѣла спасти спящаго ребенка, свою пятилѣтнюю дочку Мащу, и снять со стѣны образъ, родительское благословенье, какъ уже пламя охватило весь домъ. Сострадательная жена отца Павла не отказала ей въ пріютѣ. Чрезъ нѣсколько вредени вдова отправилась въ Москву хлопотать о просвирническомъ мѣстѣ, а Машу оставила на рукахъ у нихъ. Долго они ожидали возвращенія Машиной матери, наконецъ получаютъ извѣстіе что вдова съ горя заболѣла въ Москвѣ и умерла, покинувъ свою малютку на волю Божію.
Вѣрно Самъ Господь намъ послалъ это дитя, рѣшили благочестивые супруги, и начали воспитывать Машу какъ родную дочь; своихъ дочерей у нихъ не было, только и росъ одинъ сынъ Сережа; мальчикъ, въ свою очередь, скоро подружился съ названною сострой.
Спустя семь лѣтъ жена отца Павла опасно занемогла; предчувствуя свою кончину, она безпокоилась за будущность сиротки и просила мужа, въ случаѣ ея смерти, не разставаться съ дѣвочкой.
Когда у Маши не стало второй матери, отецъ Павелъ съ такою нѣжностью началъ лелѣять ее, и такъ привязался къ ней что не могъ отдать себѣ отчета кого онъ любилъ болѣе, сына, или питомицу. Сына отецъ Павелъ нѣсколько поизбаловалъ, но Машу нельзя было избаловать; она, съ ея кроткимъ характеромъ, была для него всегда ангеломъ утѣшителемъ. Кромѣ того, Маша прекрасно училась, прилежно занималась рукодѣльями и въ послѣдствіи замѣняла отцу Павлу хорошаго помощника по училищу.
Когда Машѣ исполнилось семнадцать лѣтъ, отецъ Павелъ, видя постоянную привязанность къ ней Сергѣя, задумалъ ихъ повѣнчать. "Вотъ, Богъ дастъ, онъ окончитъ семинарскій курсъ, думаетъ старикъ, тогда чего же для него лучше?-- Маша дѣвушка красивая, о нравственныхъ ея качествахъ и говорить нечего.... Сдамъ ему свое мѣсто и соединю ихъ судьбу; домъ мой полная чаша -- будутъ себѣ жить припѣваючи." И такъ глубоко укоренилась въ сердцѣ старика эта отрадная мысль, такъ сроднился онъ съ нею что не могъ себѣ представить какъ бы могло случиться иначе.
Маша, узнавъ о намѣреніи своего воспитателя и видя юношескую дружбу Сергѣя, сама полюбила его всею душой.
Когда Сергѣй окончилъ семинарскій курсъ по первому разряду, то отецъ высказалъ ему свое намѣреніе. Къ удивленію старика, молодой человѣкъ принялъ это холодно, и сказалъ что онъ еще не торопится съ женитьбой.
Погрустилъ, посердился отецъ Павелъ, да и думаетъ: "Въ самомъ дѣлѣ, онъ еще молодъ для обязанности священника, пускай повременитъ и сдѣлается поосновательнѣе; Машины года тоже не уйдутъ..."
И такимъ образомъ, старикъ, не покидая завѣтной надежды, началъ терпѣливо ожидать согласія сына.
Намѣренія отца Павла ни кому не были извѣстны, кромѣ его сестры просвирни, которая жила у него въ домѣ со смерти жены.
Послѣ хороводовъ, Маша и Сергѣй шли всю дорогу молча, задумчиво; одна только Таня беззаботно щебетала какъ птичка, тщетно пытаясь развеселить своихъ спутниковъ.
Когда они подошли къ дому священника, Маша молча поцѣловала подругу, а Сергѣй прощаясь съ Таней такъ сильно сжалъ ея руку что дѣвушка вскрикнула и сказала что она съ этихъ поръ никогда больше не подастъ ему руки.
Войдя въ гостиную, Сергѣй закурилъ папиросу и скорыми шагами началъ ходить по комнатѣ. Семейныхъ никого не было дома. Маша не снимая бурнуса сѣда на клеенчатый диванъ; лицо ея то вспыхивало, то снова покрывалось блѣдностью, наконецъ она дрожащимъ отъ волненія голосомъ произнесла:
-- Сережа! скажи, ради Бога, за что ты на меня сердишься? я готова просить у тебя прощенья если чѣмъ-нибудь неумышленно оскорбила тебя.
-- Я и не думалъ на васъ сердиться, да и съ какого повода?...
-- Нѣтъ, Сережа, будь хоть на этотъ разъ откровененъ! я давно уже собиралась поговорить съ тобой.
-- Къ вашимъ услугамъ... Съ загадочною улыбкой сказалъ Сергѣй, останавливаясь противъ молодой дѣвушки, которая тяжело переводя дыханіе съ грустнымъ упрекомъ подняла на него глаза и продолжала:
-- Скажи, пожалуйста, съ чего ты вздумалъ съ нѣкоторыхъ поръ говорить мнѣ вы? Были всегда какъ братъ съ сестрой, а теперь вдругъ ни съ того, ни съ сего, на вы. Значитъ и я должна тебѣ говорить Сергѣй Павловичъ, вы?
-- Какъ вамъ угодно, это совершенно зависитъ отъ васъ; только позвольте васъ увѣрить въ одномъ, что я ровно ничего не имѣю противъ васъ. Если я давеча пошутилъ касательно деспотизма, то я увѣренъ что вы понимаете что это съ моей стороны простая шутка.
Говорилъ Сергѣй уставивъ на молодую дѣвушку безучастный, металлическій взглядъ, и она съ ужасомъ читала въ этомъ взглядѣ полнѣйшее равнодушіе если не пренебреженіе.
-- Вы, Марья Львовна, кажется, очень взволнованы, готовы плакать. Увѣряю васъ, какъ честный человѣкъ, что вы никогда въ жизни ничѣмъ не оскорбили меня; напротивъ, всегда были слишкомъ внимательны ко мнѣ. Ну теперь довольны ли вы моимъ отвѣтомъ?
-- Довольна! Глухо произнесла дѣвушка, уходя къ себѣ въ комнату, и тамъ уткнулась лицомъ въ подушку, чтобы не слышно было ея рыданій.
Сергѣй оставшись одинъ думалъ про себя: "Недурно что я такъ ее огорошилъ... Надо же когда-нибудь вывести изъ заблужденія этого стараго мечтателя. Онъ усердно поддерживаетъ въ ней свою химерческую надежду... А этому не бывать."
Старымъ мечтателемъ онъ назвалъ своего отца.
"Очень я нуждаюсь его мѣстомъ; продолжалъ онъ мысленно,-- пусть предоставляетъ Марьѣ Львовнѣ. А мнѣ если не придется поступить въ Москву во дьяконы, такъ пойду въ свѣтское званіе, и женюсь на комъ хочу."
Такъ мечталъ Сергѣй Колоколовъ, и въ его воображеніи мгновенно мелькнула рѣзвая улыбка Тани. Тутъ онъ весело потирая руки схватилъ фуражку и вышелъ изъ комнаты.
Отецъ Павелъ былъ въ отлучкѣ, на слѣдствіи, въ округѣ своего благочинія. Сестра же его, просвирня Аграѳена Алексѣевна, сидѣла у дьяконицы, и въ цѣломъ домѣ священника не было живой души; одна только Маша, приклонившись къ изголовью, дала полную волю накипѣвшимъ слезамъ.