Гроссман Леонид Петрович
В день дуэли

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Это было в среду двадцать седьмого января 1837 года в одиннадцать часов утра."

Леонид Гроссман

В день дуэли

   В день 27 января 1837 года, среди переговоров и переписки о предстоящем поединке, в непрерывных заботах о секунданте, о пистолетах, об условиях боя, Пушкин, как всегда, провел утро за литературной работой. В последний раз он сидел за своим письменным столом, опускал перо в чернильницу с бронзовой статуэткой негра, подходил к своим длинным книжным полкам за нужным томом.
   Дуэльные события уже врывались в литературные занятия. Секундант д'Антеса настойчивыми записками требовал подчинения дуэльному кодексу.
   Но с обычной закономерностью своей творческой воли, быть может, еще более проясненной мыслью о смертельной опасности, Пушкин спокойно и уверенно продолжал свою текущую кабинетную работу.
   Он читал, выбирал материалы для "Современника", вел письменные переговоры с новым сотрудником. "После чаю много писал", -- отмечено в заметках Жуковского; это следует понимать не буквально, а лишь как указание на довольно длительные утренние занятия Пушкина в день дуэли. Они продолжались два-три часа. По некоторым косвенным данным и прямым свидетельствам поэта мы можем восстановить общий ход его последней работы.
   Нужно полагать, что ежедневная газета была, по обыкновению, прочитана в то утро Пушкиным. Как писатель, редактор и участник официальной жизни Петербурга, он должен был следить за "Северной пчелой", на столбцах которой нередко упоминалось его имя.
   В день 27 января газета Булгарина, как всегда, представляла довольно тусклый материал, приспособленный к бесцветным казенным интересам монархической столицы. Но несколько заметок в отделе "Новости заграничные" могли обратить на себя внимание Пушкина.
   "Вчера в 11 часов утра, -- сообщалось из Страсбурга, -- происходил на одном острову Рейна поединок между полковником Тальяндье и эскадронным командиром Паркеном. Выбор оружия был предоставлен жребию; они сражались на шпагах. Паркен был ранен".
   В день предстоящей дуэли заметка эта, естественно, могла заинтересовать поэта.
   В тридцатые годы он, как известно, читал Сен-Симона, выписывал книги о нем, отчеркивал на полях поражавшие его положения сенсимонизма. Вот почему в круг его внимания могло попасть и следующее сообщение из Парижа:
   "Глава Сен-Симонистской школы отец Анфантен возвратился в Париж из путешествия своего по востоку, где, кажется, он немногих успел обратить к своему учению".
   Наконец, среди заграничных известий была напечатана и последняя парижская новость, не лишенная политического интереса:
   "Сегодня начинается здесь продажа с публичного торга библиотеки герцогини Беррийской".
   В петербургском свете было известно, что противник Пушкина Жорж д'Антес был преданным сторонником герцогини Беррийской, числился в составе ее пажей, принимал участие в ее заговорах. Газета лишний раз свидетельствовала об окончательном проигрыше политического дела герцогини.
   В отделе внутренних известий одесская корреспонденция сообщала, что "английский посланник отправился на этой неделе, на пароходе, в Англию". Речь шла о знакомом Пушкина по петербургскому дипломатическому корпусу представителе Великобритании лорде Дэраме. Это маленький комментарий к истории отпевания Пушкина: среди посланников, ставших у гроба поэта, не было представителя Англии. Оказывается, он незадолго перед тем выехал из Петербурга.
   Наконец, в отделе "Русская история" газета печатала статью Павла Свиньина "Жизнь Петра Великого в новой своей столице". В отрывке говорится о смутных событиях 1706 года на Волге, Дону и Яике и о подавлении стрелецкого бунта в Астрахани фельдмаршалом Шереметьевым. Если Пушкин успел прочесть эту статью, она явилась последним изученным им источником к его истории Петра.
   Утренняя газета прочитана. Небольшой лист "Северной пчелы" отложен в сторону. Через три дня точно такая же страница оповестит на своих столбцах: "Сегодня, 29 января, в 3-м часу пополудни литература русская понесла невознаградимую потерю. Александр Сергеевич Пушкин, по кратковременных страданиях телесных, оставил юдольную сию обитель"...
   Между тем записки из французского посольства от секунданта его противника прерывают утреннюю работу Пушкина. "Готовый явиться на место встречи, Жорж де Геккерн торопит вас подчиниться правилам"... Не без раздражения Пушкин набрасывает свой ответ д'Аршиаку.
   Но эти дуэльные переговоры не отрывают его от главной работы. Только что вышел четвертый том "Современника". Журнал понемногу рос и улучшался. В отделе поэзии появилось несколько замечательных стихотворений, "присланных из Германии", за подписью Ф. Т., т. е. Тютчева.
    
   Душа моя -- Элизиум теней,
   Теней безмолвных, светлых и прекрасных...
    
   Но отдел прозы был почти целиком занят одной "Капитанской дочкой".
   В печати находился пятый том "Современника". Эта первая книжка на 1837 год отвечала самым строгим требованиям. В стихотворном отделе -- Баратынский, Жуковский, Языков и Козлов. В прозе -- путевые заметки Александра Тургенева о Риме, Веймаре, Лондоне и Париже; критический труд Вяземского, новая повесть Одоевского, отрывок из рукописи Карамзина.
   Но необходимо было и далее оживлять журнал, разнообразить его содержание, возбуждать новые темы, откликаться на крупнейшие события научной и художественной современности, вводить в умственный оборот русских читателей замечательные явления западноевропейского искусства. Накануне ночью, на балу у Разумовских, уже в полном разгаре приготовлений к дуэли, в напряженных поисках секунданта, между двумя беседами с д'Аршиаком, уже представляющим официально д'Антеса, и Медженисом, приглашенным поэтом в свидетели, -- Пушкин не оставлял мыслей о своем журнале.
   "Именно в последний разговор мой с Пушкиным 26 января на бале у гр. Разумовской, -- сообщал Вяземский, -- просил он меня написать к П. Н. Козловскому и напомнить ему об обещанной статье для "Современника".
   Речь шла о статье научного содержания -- по животрепещущему вопросу о паровых машинах. Автор сообщил впоследствии о своих редакционных переговорах с поэтом. Они бросают свет на принципы журнальной работы Пушкина, и в частности на его стремление развить самостоятельную научную журналистику в России.
   "Когда незабвенный издатель "Современника" убеждал меня быть сотрудником в этом журнале, я представлял ему, без всякой лицемерной скромности, сколько сухие статьи мои долженствовали казаться неуместными в периодических листах, одной легкой литературе посвященных. Не так думал Пушкин: он говорил, что иногда случалось ему читать в некоторых из наших журналов полезные статьи о науках естественных, переведенные из иностранных журналов или книг; но что переводы в таком государстве, где люди образованные, которым "Современник" особенно посвящен, сами могут прибегать к оригиналам, всегда казались ему какой-то бедною заплатою, не заменяющей недостатка собственного упражнения в науках. -- Не так думали и его продолжатели, которые мне благосклонно сообщили, что одно из последних желаний покойного было исполнение моего обещания: доставить в "Современник" статью о теории паровых машин..."
   Одной из постоянных забот Пушкина-журналиста было ознакомление русского читателя с крупными явлениями европейской литературы, почему-либо не замеченными у нас. Через "Современник" он хотел провести в круг читаемых у нас авторов любимого им Барри Корнуоля. Плетнев сообщил ему о желании писательницы Ишимовой сотрудничать в "Современнике". "Не согласитесь ли вы перевести несколько из его (Барри Корнуоля) драматических очерков?" -- писал Пушкин 25 января Ишимовой.
   Письмо это, отправленное, очевидно, городской почтой, было получено адресатом на следующий день.
   26 января Ишимова извещала Пушкина о своем полном согласии принять его предложение и приглашала его зайти к ней на другой день для окончательных переговоров. Письмо это было, вероятно, получено Пушкиным утром 27 января. Не имея возможности зайти в этот день к Ишимовой, он решил закончить дело о переводе Барри Корнуоля заочно.
   Очевидно, прежде чем завершить переговоры, Пушкин решил еще раз проверить литературные способности приглашаемой им сотрудницы. Он раскрыл ее "Историю России в рассказах для детей".
   Синяя книжка с узорной рамкой вокруг титула представляла собою новинку. В то время из пяти или шести томов первого издания успели выйти только один-два 1. Очерк главнейших исторических событий России излагался здесь по Карамзину, но в простом и общепонятном изложении. Рассказ был выдержан в патриотическом и верноподданном тоне, почтительном к дворянству и хвалебном к династии. Но сжатость языка, отчетливость построения и непринужденная разговорность изложения сообщали этому первому опыту популярной истории черты занимательной живости. Год спустя издатели "Современника" -- Жуковский и Вяземский -- свидетельствовали, что слог Ишимовой необыкновенно нравился Пушкину. Не приходится сомневаться в искренности последней пушкинской похвалы: "Вот как надобно писать" 2...
   Пушкин утверждается в своем решении принять Ишимову в сотрудницы "Современника". Он разыскивает на своих полках антологию современных английских поэтов, изданную в Париже в 1829 году. Среди четырех авторов здесь был представлен и Барри Корнуоль. Таков был псевдоним Бриана Уоллера Проктора, поэта и драматурга, стремившегося создать новый жанр коротких и трагически напряженных сцен на основе изучения драматургов елизаветинской эпохи и новеллистов итальянского Возрождения.
   Еще в 1830 году, вдохновляясь Корнуолем для своих Маленьких трагедий, Пушкин пробовал озаглавить
   ___________________________
   1 Цензурная помета на втором томе: 17 декабря 1836 г.
   2 Отметим, что во втором издании своей "Истории" (П., 1841) Ишимова воздает особую хвалу Пушкину. Она испещряет свой рассказ цитатами из "Бориса Годунова", "Полтавы", "Онегина". Описывая основание Лицея, она отмечает его значение как "место образования нашего незабвенного поэта Пушкина": "Здесь нельзя лучше почтить память учреждения Лицея и память гения, так рано покинувшего нас, как вспомнив одно из последних стихотворений его, написанное на Д е н ь Л и ц е я". Следует полный текст Лицейской годовщины 1836 года.
    
   их: драматические сцены, драматические очерки, драматические изучения, даже "опыт драматических изучений". Этими формулами Пушкин прекрасно передавал сущность коротких драм Барри Корнуоля. Это психологические этюды отдельных страстей в сжатой диалогической форме. Отмечая 27 января пьесы, особенно близкие ему, Пушкин выделил среди них два "драматических изучения" -- опыт о ревности и о мщении, "Амелию Уэнтуорт" и "Людовико Сфорца".
   Этими драмами Пушкин в то утро мог тоже "невольно зачитаться". В них было много общего с его собственной судьбой. В первой из них Готфрид Уэнтуорт, возмущенный нежностью своей жены Амелии к юноше Карлу, решает отправить его в Индию или заключить в темницу. Главный стимул для его ревности -- боязнь насмешек, опасение стать басней в устах людей, пережить непоправимое бесчестие. Отсюда его непоколебимая воля -- устранить соперника. Амелия считает Готфрида "своим злым ангелом", увлекшим ее "в зловещее величье", называет себя "горестной супругой, несчастливицей, невольницей чужих страстей"...
   Вот характерный отрывок из их объяснения:
   "Амелия. Я прошу тебя снять проклятье твое с этого юноши. Он невинен. Он совершенно невинен перед тобою. Что ж касается до меня, то я также слишком невинна, чтобы просить за себя, но дай сказать мне, что с того печального часа, когда я сделалась женою твоею, я была так верна холодному союзу нашему, как будто сердце мое с самого начала принадлежало тебе или как будто было побеждено твоим великодушием после. Еще раз умоляю тебя -- пощади этого мальчика...
   Уэнтуорт. Женщина! всегда ли просьбы твои так горячи, как теперь? Клянусь небом и землей, если бы я еще колебался, то это заставило бы меня решиться. Поди в свою комнату теперь и в глубоком размышлении обдумай, как хорошо будет раздаваться имя твое -- в то же время и мое имя, -- когда его будут произносить в насмешках".
   Нам известно, что аналогичные соображения в значительной степени руководили и Пушкиным: он вменял себе в обязанность защищать от насмешек свое имя, принадлежащее всей стране.
   Другой драматический очерк Корнуоля, "Людовико Сфорца", трактовал не менее сложную проблему -- право на мщенье.
   Вот одна из сцен драмы:
   "Изабелла (в сторону). Благодарю вас, духи мести! (К Людовико.) Теперь пора вкусить бессмертного вина, государь, и выпить в честь Купидона.
   Сфорца. Вино очень холодно.
   Изабелла. Оно скоро покажется тебе горячее. Говорят, что оно согревает сердце. Вчера я читала об одном старике, поэте греческом, который посвящал всю жизнь свою вину и умер от винограда; ведь это справедливо, кажется?
   Сфорца. Да. Это вино...
   Изабелла. А сколько рассказывают повестей о людях, которых бесчестная жизнь имела бесчестный конец: я думаю, что кровожадный убийца всегда умирал также от убийства, а изменник от измены!.. Так яд дается за яд...
   Сфорца. ...Сердце мое, сердце мое! Злодейка! Я слабею, слабею -- ах!..
   Изабелла. Я хотела легче совершить правое мщение свое, но невозможно было... Что ж было делать? Другого спасенья не было, и кровь пошла за кровь..."
   Такие сцены напряженных и злых страстей -- гнева, гордости, похоти, мстительности -- перечитывал Пушкин в утро 27 января.
   Но время идет. Скоро одиннадцать. Карандаш поэта отчеркивает в оглавлении "Людовико Сфорца", "Амелию Уэнтуорт", "Сокол", "Любовь, излеченную снисхождением", "Средство побеждать".
   Пушкин завертывает книгу в плотную серую бумагу, надписывает адрес и быстро набрасывает сопроводительную записку. Это его знаменитое последнее письмо Александре Осиповне Ишимовой:
    
   "...Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете -- уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать".
    
   Такова последняя запись Пушкина. Уходя из жизни, он посылает безвестному малому товарищу по их общему делу -- служению русской литературе -- свою озаряющую похвалу, бодрящую ласку и прощальный привет.
  
   Нам известна точная история этой последней посылки Пушкина. "27 января, -- свидетельствуют друзья поэта, -- в третьем часу пополудни девица Ишимова получила от него пакет, собственною рукою его надписанный, в нем книгу для перевода и письмо, после которого, по всей вероятности, уже некогда ему было написать ни строки, кроме означенного адреса на пакете к ней".
   Это верное указание: писать более было некогда. Предстояло спешно сговориться с Данзасом, отправиться во французское посольство к д'Аршиаку, послать за пистолетами к оружейнику Куракину, условиться о месте и часе встречи, переодеться, как для вечернего выхода, в свежее белье и до наступления сумерек обменяться огнем с противником. Сколько дел, и как мало времени!
   Редактор "Современника" отодвинул книги, положил перо и отошел от письменного стола.
   Последний литературный день поэта Пушкина был окончен. Двадцатилетний творческий труд его обрывался навсегда.
   Это было в среду двадцать седьмого января 1837 года в одиннадцать часов утра.

--------------------------------

   Источник текста: Леонид Гроссман. Записки д'Аршиака. М: Художественная литература, 1990.
   OCR и вычитка: Давид Титиевский, октябрь 2008 г.
   Библиотека Александра Белоусенко.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru