Гроссе Лев Викторович
Стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Ты - юная, ты - стройная, как ель..."
    Два храма
    Пространство
    Стансы
    Она
    Старый дом

Русская поэзия Китая: Антология

   

ЛЕВ ГРОССЕ

"Ты -- юная, ты -- стройная, как ель..."

             Ты -- юная, ты -- стройная, как ель,
             Ты -- грозная, как туча громовая,
             Ликуй, о Русь, о Родина святая,
             Моих отцов родная колыбель.
             О, кто с Тобой осмелится сразиться?
             Души Твоей кто снизит вышину,
             Кто дум Твоих измерит глубину,
             С красой Твоей, скажи мне, -- кто сравнится?
             Великая, к Тебе все вновь и вновь
             Мечты моей невольное стремленье,
             Тебе одной души моей моленье,
             И жизнь, и крест, и вера, и любовь!
   

ДВА ХРАМА

Высокое унизится, а униженное возвысится.
Пророк Иеремия

             В селе Зо-Сэ, у вод канала,
             Где зеленеет юный рис,
             Где почва глиниста и ала,
             Вознесся гордый кипарис.
             За ним кустарник и поляны
             Вели к далекому холму;
             Тропа, ведущая к нему,
             Покрылася травою пряной
             И редко кто ходил по ней
             К его тенистому подножью.
             Там, в гуще вековых ветвей,
             Спала кумирня. Слову Божью
             Угодно было там создать
             Обитель для сердец забытых,
             Но чудно охраняли быт их
             Познание и Благодать.
             Вокруг кумирни молчаливой
             Росли платаны, бамбуки,
             И ветер солнечный под ивой
             Лениво шевелил ростки;
             Порою веяло сиренью
             И легким ароматом роз,
             И все кругом, в тени мимоз,
             Сдавалось горнему смиренью.
             Как будто бы Господний Дух
             Струился сквозь листву лучами
             И реющею тайной двух
             Роднил кумирню с небесами;
             Как будто луч одушевлен
             И полн неизреченной славы,
             И Царство неземной державы
             Как будто возвещает он.
             В прозрачный час, когда светило
             Пронзало голубой эфир
             И знойно с высоты струило
             Потоки золотых рапир;
             В тот час, когда в сознаньи новом
             Для жизни пробуждался мир
             И животворный эликсир
             В сердцах преображался Словом --
             Монах молитвой вековой
             Творил обет с душою мирной,
             И дерево своей листвой
             Склонялось тихо над кумирней,
             А ветер, устремляясь ввысь,
             Молитву уносил на небо
             И очарованное небо
             Лазурью одевало высь.
             До полудня монах забытый
             Пред бронзой Гаотамы пел;
             Он пел о мощи Божьей свиты,
             О благости Господних дел,
             О том, что светел мир незримый.
             Что в час последнего суда
             Утихнет грешная вражда
             И заликуют серафимы.
             Его великие слова
             В святой тиши не умирали:
             О, нет, ловила их молва
             Сквозь двери сердца в час печали!
             Слова великие его,
             Летая в океане духа,
             Касалися святого слуха
             Уверовавших в Божество.
             Да, чудно вырастали Братства
             Во всех концах седой земли,
             И гнет разврата и богатства
             Затмить лампады не могли;
             Неуловимыми путями
             Святая близится пора,
             И солнце нового утра
             Горит духовными лучами!
             Ничто не остановит их,
             Избранников Креста и Слова,
             Победоносен Божий Стих,
             И день восторжествует снова!
             Ни блеск церковных куполов,
             Ни стоны смерти и мучений,
             Ни гордый возглас лжеучений
             Не затемнят Господних Слов!
             Смотри: лишь осень наступила,
             Лишь пожелтел покров ветвей,
             Лишь снова солнечная сила
             Для отдыха своих лучей
             Легла на пасмурные тучи --
             К холму явился гордый гость:
             Великий Инквизитор! Злость
             Промчалася молвой летучей
             По всем окрестным деревням:
             "Католик хочет на вершине
             Построить золотистый Храм.
             Католик бродит по долине!
             На холм возносит он гранит!
             С рабочими пришел ученый,
             И скоро купол золоченый
             Вонзится царственно в зенит!"
             О, славный холм! Ты волей Рока
             Два храма мирно приютил:
             Внизу, у ног -- алтарь Востока,
             Вверху -- твердыня чуждых сил!
             Один вознесся горделиво,
             Горя короной золотой;
             Другой, и кроткий, и простой,
             В листве покоится стыдливо.
             Один -- бедняк, другой -- богат
             И смотрит гордо в глубь вселенной;
             Один, как милосердный Брат,
             Другой -- Наставник Дерзновенный!
             Вверху -- блестит, звенят слова,
             Но веет строгостью мороза;
             Внизу -- тепло, растет мимоза
             И вечно юная трава...
             ...Промчался век. Вокруг кумирни
             Все так же тихо. Как тогда,
             Несется к небу голос мирный;
             В канале плещется вода.
             Другой монах другого века
             Поет, что дед его певал,
             И так же радостен хорал
             Надежд святого человека.
             Лишь розы будто бы нежней.
             Лишь тень прозрачней и живее,
             И ветер кажется дружней,
             Отрадной ласковостью вея.
             Как будто ясный небосклон
             Спустился ближе к ветхой крыше,
             И льется звонче, льется выше
             Весенний птичий перезвон!
             Но что чернеет за оградой?
             Большие глыбы здесь и там
             Лежат разрушенной громадой.
             Прижавшись к вековым стволам!
             Кто их занес сюда? Откуда?
             Где возвышалися они?
             В какой стране, в какие дни
             К зениту возносилась груда?
             Вот здесь, под саваном теней,
             Лежат, блистая позолотой,
             Осколки сброшенных камней
             И утварь мастерской работы;
             А дальше -- статуи лежат
             И колокол блистает гладкий,
             И все -- лишь жалкие остатки
             Когда-то царственных громад.
             Печален был рассказ монаха.
             Он молвил: "Раньше на горе,
             Не чуя перед Буддой страха,
             Католик жил в монастыре.
             Он нас топтал. Да, но однажды
             Раздался ночью страшный гром,
             И почва затряслась. Потом
             Огонь небес ударил дважды,
             И глыбы сокрушенных груд
             Мгновенно сорвались с вершины
             И, сталкиваясь там и тут,
             Скатились с грохотом в долины.
             Как видишь, наш любимый храм,
             В ту полночь не задели груды,
             И мы, как встарь, пред ликом Будды
             Возносим славу Небесам!"
   
             1930
             Шанхай
   

ПРОСТРАНСТВО

             Смотри, как в немом пространстве
             Веленьем вселенской игры
             Парят в золотом убранстве
             Сияющие миры.
             Мы думали долго и много
             О них, наполняющих взор,
             И стала ясна нам дорога,
             Ведущая в звездный простор.
             Но грозную бездну простора
             Скажи, кто из смертных постиг,
             Кто светом свободного взора
             В начало пространства проник,
             Кто понял бездонность свободы
             Торжественной пустоты,
             Извечную дивную оду
             Безгранной тишайшей мечты?
             Простора надзвездная вечность,
             Что может быть вне тебя?
             Обнявшей и бесконечность,
             И атомы бытия?
             Не Ты ли, как Знак Искомый,
             Без Имени, без Числа,
             От века нам тайно знакомый,
             Но скрытый от взоров зла?
             Не Ты ли, о Вездесущий,
             Просторам пустоты
             Вещаешь о правде сущей,
             Чье вечное Имя -- Ты.
   

СТАНСЫ

             Не говори, молчи... Души твоей больной
             Ничто, ничто уже не успокоит, --
             В ней ночь и мрак, в ней черный ветер воет
             И месть клокочет тайною мечтой.
             Все то, чем жил, что радовало око,
             Поругано, изъедено червем;
             Ты сир и наг, но, как полночный гром,
             Ты носишь мощь невидимого Рока.
             Пусть все вокруг -- тлетворный мир теней,
             Пусть жизнь черна и в сердце -- черный холод.
             Пусть... Для тебя святыней стали голод
             И этот мрак, который дня светлей!
             Гори, душа; пылай в огне боренья,
             Отчаяньем и мукою пылай,
             Я верую, я знаю -- будет Рай,
             И смертию свершится воскресенье!
   

ОНА

             В мгновенья золотой печали,
             В пустынной тишине ночей
             Твой светлый образ рисовали
             Мне духи юности моей.
             Ты мне являлась из тумана,
             Как заколдованная лань,
             Ты приносила без обмана
             Свою таинственную дань:
             И в сердце проносились зовы,
             И видел я тогда душой
             Чистейший храм святыни новой,
             Святейший лик любви земной.
             Но вот проходит жизнь земная,
             Тоска, как червь, съедает грудь.
             Ты не явилась мне, родная,
             И я один свершаю путь.
             В мгновенья золотой печали,
             В пустынной тишине ночей
             Зачем так ласково звучали
             Призывы красоты твоей?
             Зачем, явив святую милость,
             Зачем, блеснув в лучах огня,
             Ты не пришла, не воплотилась
             Для чар земного бытия?
             Тоска, как червь, съедает душу,
             Слеза спадает в пустоту,
             Но образ твой я не разрушу,
             Как не разрушишь ты мечту!
   

СТАРЫЙ ДОМ

             Четверть века прошло вне родного крыльца,
             И вот возвращаюсь я в домик отца;
             Но отца уже нет, мать давно умерла,
             И сестра, что постарше, -- та тоже ушла.
             Вот некогда малая наша сосна;
             Как мачта, теперь величава она.
             Не знала она ни потерь, ни тревог,
             Ее не ломали ни мысли, ни рок --
             Лишь ветер ее мимоходом ласкал
             И стройные ветви безмолвно качал;
             Вот старый ручей, что журчал под окном,
             Все так же журчит он -- кто знает, о чем?
             И месяц восходит, над крышей родной
             Все так же, все так же, как юной порой.
             Все так же земля вековая живет,
             Все тот же над домом ночной небосвод,
             И ты лишь, бездомное сердце мое,
             Не то, чем ты было, -- не то, друг, не то!
             Того, кто здесь жил, кто с тобою делил
             Надежды и сны чуть проснувшихся сил,
             Здесь нет уж давно! И не встретишь ты их
             Никогда, никогда в этом мире живых!
             Только вот -- на стене -- вижу строчки, черты.
             Это ты ли, сестра, записала мечты?
             Вот и все, что осталось под крышей родной
             От тех, кто ушел невозвратной тропой, --
             И боль разрывает тебя на куски,
             И руки покрепче сжимают виски,
             И мысли, как дождик осенней порой,
             Стучатся, щемят безысходной тоской.
             Не надо, не надо! Не думай, молчи --
             Зажжешь ли ты думой огарок свечи?
             Нет, сердцу лишь сердце расскажет опять --
             О том, что наш разум не может понять,
             Лишь сердце тишайшей волною любви
             Настигнет ушедшие звуки земли;
             И люди, и мысли, и дни, и века
             Уйдут в быстротечность, как сон, как река,
             И ты лишь, святая земная любовь,
             Лишь ты, в некой тайне рождаясь все вновь,
             Утешишь, поймешь, окрылишь тишиной,
             Прозрачной, как небо, нежнейшей слезой,
             И жизнь, славословя твой тихий полет,
             Над смертью, над смертью тебя вознесет!
   
             1947
             Моканшан, Китай
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   "Ты -- юная, ты -- стройная, как ель..." // Гроссе Л. Мысли сердца. Том III--I. Шанхай: Издательство Корпората друзей автора, 1929-- "в количестве пятидесяти нумерованных экземпляров, из коих лишь двадцать пять поступило в продажу". Книге предпослан эпиграф из А. С. Пушкина: В надежде славы и добра / Гляжу вперед я без боязни... Два храма // Понедельник. 1930. No 1. Пространство -- из собрания В. Перелешина. Стансы // Рубеж. 1939. No 44. Она // Рубеж. 1940. 13 июля. No 29 (650); посвящено поэтессе Лариссе Андерсен. Старый дом // Русская жизнь (Сан-Франциско). 1971. 12 авг.

* * *

   Гроссе Лев Викторович (? -- конец 1949, СССР). Отец -- российский генеральный консул в Шанхае. С 1929 г. участвовал в кружке "Понедельник" и в одноименном журнале. В середине 1920-х и затем в 1930-е временно жил в Париже. Печатался в европейских и американских эмигрантских изданиях. В 1948 г. по собственному почину уехал в СССР. "Шанхайского поэта Льва Гроссе, -- писал о его кончине В. Перелешин, -- переводили из одной тюрьмы в другую, и он так и умер в тюрьме". Гроссе -- автор ряда эротических сочинений в жанре эссе: "Новое человечество", "Навстречу апокалипсису". Его перу принадлежат поэтические книги и брошюры: "Мысли сердца", т. 1 (1925), "Грехопадение" (1926), "Видение" (1926), "Песня жизни" (1926), "Кремль" (1926), "Пророк" (1928), "Мысли сердца", т. 3 (1929), "Башня Вавилона" (1929), "Крест поэта" (1930), "Я, вы и он" (роман в стихах, 1930), "Мирам сердца" (Париж, 1931), "Мертвая смерть" (1932), "Она" (поэма 1938--1939).

-----

   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru