Громов Алексей Матвеевич
Отец

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

АЛЕКСѢЙ ГРОМОВЪ.

РАЗСКАЗЫ.

   

ТИПОГРАФІЯ Л. Н. ХОЛЧЕВА.
Москва, Тверской бульв., д. 105.

   

Отецъ.

   Нервнымъ движеніемъ руки Василій Андреевичъ откинулъ отъ себя перо, сдѣлалъ рукой широкій жестъ и порывисто вытянулся въ высокомъ кожаномъ креслѣ.
   Словно въ таинственномъ оцѣпенѣніи сидѣлъ онъ, не двигаясь и не о чемъ не думая, устремивъ глаза на огонь лампы.
   Передъ нимъ, на столѣ направо и налѣво лежала груда дѣловыхъ бумагъ и нѣсколько толстыхъ томовъ свода законовъ.
   Свѣтъ лампы изъ подъ зеленаго абажура яркой полосой падалъ на столъ, на блѣдное угрюмое лицо Василія Андреевича, и рѣзко ломался позади его кресла, переходя въ полумракъ.
   Въ углу налѣво отъ стола, величаво высился бюстъ Фемиды.
   Въ противоположномъ концѣ кабинета -- три шкафа со стеклянными дверцами, уставленные сверху донизу книгами.
   Долго, недвижимо сидѣлъ онъ, ощущая въ тѣлѣ пріятную ломоту и усталость.
   Случайно глаза остановились на закрытомъ окнѣ...
   Сквозь стекла блеснулъ темный кусокъ неба, усѣянный звѣздами. Онъ протянулъ руку и нажалъ кнопку звонка.
   Черезъ нѣсколько секундъ безшумно на порогѣ кабинета появился слуга.
   -- Что прикажете?-- проговорилъ онъ.
   Василій Андреевичъ, не оборачиваясь, усталымъ голосомъ, съ легкой укоризной, тихо сказалъ:
   -- Сколько разъ говорилъ я, Федоръ -- чтобы всегда было открыто окно, когда я занимаюсь.
   -- Слушаю!
   Федоръ открылъ окно, спросилъ не нужно ли чего еще и вышелъ.
   На Василія Андреевича въ открытое окно пахнула струя свѣжаго ночного воздуха.
   Пламя лампы вздрогнуло отъ неожиданности, заколыхалось и снова успокоилось.
   Тѣни позади кресла тоже вздрогнули и заходили по кабинету.
   Черезъ окно изрѣдка врывались звуки -- то грохотъ экипажа, то отдаленные свистки паровоза.
   Въ головѣ Василія Андреевича мелькнула мысль, что онъ еще не просматривалъ дѣло, которое завтра будетъ разбирать судъ.
   Ни то бомбистъ, ни то какой-то фанатикъ-революціонеръ, предстанетъ завтра.
   Онъ, кажется, покушался на жизнь должностного лица.
   Ни впервые ужъ Василій Андреевичъ выступить въ роли обвинителя.
   Не первый и бомбистъ.
   По всей вѣроятности его осудятъ на смерть.
   Такъ лучше.
   Однимъ фанатикомъ меньше.
   Да вѣдь и въ самомъ дѣлѣ, если позволить имъ жить, можетъ выйти очень скверная исторія.
   Ихъ можетъ расплодиться большое количество, такъ что интеллигентный, здоровый человѣкъ очутится въ крайней опасности, находясь въ средѣ ненормальныхъ экзальтированныхъ безумно-утопичными идеями.
   Въ общемъ очень хорошо, что для нихъ существуетъ смертная казнь.
   И когда передъ судомъ предстаетъ одинъ изъ этихъ "выродковъ", онъ съ особенной горячностью настаиваетъ на смертномъ приговорѣ.
   И вотъ, завтра опять.
   Какой нибудь юнецъ, недоучка...
   Все-таки надо просмотрѣть дѣло и составить кой-какія замѣтки.
   Онъ протянулъ къ себѣ толстую кипу бумагъ въ синей обложкѣ, развернулъ и сталъ просматривать.
   --..."Александръ Ивановъ, 20 лѣтъ"...
   Разсѣянно прочелъ нѣсколько разъ, словно не понимая эти слова.
   Александръ... Александръ...
   Мысли работали въ другомъ направленіи.
   Что-то далекое, далекое, когда-то дорогое сердцу, вдругъ зазвучало для него въ этомъ имени...
   Почему-то вдругъ сердце вздрогнуло и забилось учащеннымъ темпомъ.
   Почему же?
   Развѣ онъ прежде не встрѣчалъ этого имени?
   Почему же сегодня?
   Почему -- онъ не зналъ, но сразу почувствовалъ приливъ чего-то новаго...
   Василій Андреевичъ въ волненіи всталъ и заходилъ по кабинету большими шагами.
   Это имя подняло давно угасшія воспоминанія.
   Они кружили его въ вихрѣ тоски, нашептывали ему давно забытыя слова, развертывали передъ нимъ широко картины минувшаго...

-----

   Съ каждымъ мгновеньемъ Василій Андреевичъ погружался все глубже въ безотрадныя думы...
   Въ душѣ его что-то смутно, что-то тихо рыдало объ этомъ минувшемъ.
   Что-то рвалось ему навстрѣчу неудержимо, словно горный потокъ.
   Зачѣмъ же пое ѣ долгихъ лѣтъ какой-то слѣпой и непонятный случай... заставилъ его вздрогнуть...
   Напомнилъ былое...
   Зачѣмъ?
   Развѣ мало онъ перемучился и убилъ силъ на то, чтобы забыть его.
   Теперь оно опять встало и снова тревожитъ.
   А онъ думалъ, что совсѣмъ уже отрѣшился душой и сердцемъ, и что никогда уже больше не вспомнитъ далекое время.
   Спокойствіе оказалось ложнымъ -- спокойствіе, которое онъ съ такимъ трудомъ соткалъ вокругъ себя.
   За нимъ хранилось былое, котораго онъ боялся.
   Стоило лишь легкаго дуновенія вѣтра, чтобы занавѣсъ ложнаго спокойствія заколебалась, открылась, а за ней и минувшее, требуя отвѣта.
   Онъ всегда это чувствовалъ.
   Но не хотѣлъ знать.
   Всегда чувствовалъ, что прочнѣе и лучше задрапировать свое былое -- не въ силахъ. Не хотѣлъ даже представить себѣ какія либо случайности, которыя легко могутъ отдернуть драпри и обнажить раны.
   Что говоритъ ему это имя?
   Василій Андреевичъ, нервно вздрагивая, налилъ въ стаканъ воды и залпомъ выпилъ.
   Затѣмъ, немного успокоившись, взялъ дѣло Александра Иванова.
   Сталъ искать, фамилію родителей.
   Вотъ... Вотъ!..
   Мать значится...
   Знакомое, родное имя...
   О, Боже!..
   И онъ въ изнеможеніи откинулся на спинку кресла.
   Молніей сверкнула мысль:
   -- Плата за прошлое!
   Безвыходно тяжелое отчаянье сковало Василія Андреевича.
   Какъ глупо и какъ жестоко.
   Онъ -- отецъ Александра Иванова.
   Онъ отецъ и долженъ настаивать на смертной казни сына...

-----

   Ярко встало прошлое.
   Это было давно, давно...
   Онъ бросилъ свою жену съ ребенкомъ.
   Такъ нужно было.
   Семья его связывала, отвлекала отъ широкихъ стремленій...
   Не сдѣлай этого -- вся жизнь его можетъ быть зачахла бы тамъ въ прошломъ...
   И зачахъ бы онъ въ ничтожествѣ. Онъ порвалъ все, что было дорого сердцу, и пошелъ другой дорогой. Пошелъ одинъ съ сухимъ расчетомъ выдвинуться, стать замѣтной единицей.
   Онъ страшно мучился, ломая связывающее звено со старымъ, сросшимся съ его душой...
   Но холодныя честолюбивыя желанья вскорѣ отвлекли его отъ этого перелома, опутали крѣпкой сѣтью.
   Ему даже удавалось не думать о брошенной семьѣ.
   Хотя, правда, бывали минуты, когда передъ нимъ вдругъ выросталъ образъ жены...
   Большіе, задумчивые глаза ея смотрѣли съ упрекомъ, съ больной тоской...
   Тогда ему становилось грустно.
   Что съ ней?..
   Какъ она приняла ту коротенькую, ужасную для нея записку?
   О, она, навѣрное, долго рыдала...
   И что-то въ родѣ угрызенія совѣсти мучило его.
   Но такія минуты были рѣдки.
   Обыкновенно онъ оправдывалъ свой поступокъ.
   Конечно, это былъ самообманъ, но такъ было лучше для него, потому что чувствовалъ себя спокойнѣе...

-----

   Василій Андреевичъ всталъ, подошелъ къ окну и усѣлся на подоконникъ, вытянувъ впередъ голову.
   Понемногу холодный, утренній воздухъ освѣжилъ его и привелъ мысли въ порядокъ.
   Уже свѣтало.
   Городъ просыпался.
   Шумъ экипажей врывался въ окно все чаще и чаще.
   Тѣни въ кабинетѣ смягчились и приняли сѣро-синеватый оттѣнокъ. Тамъ, вдали, изъ за громады домовъ, вспыхивали красные и облески утренней зари, а отъ нее и остальное небо окрашивалось въ золотисто-розовый цвѣтъ.
   Звѣзды мерцали слабѣе и постепенно исчезали совсѣмъ...
   Тяжесть лежала на сердце Василія Андреевича.
   Онъ снова усѣлся въ кресла, взялъ дѣло Александра Иванова и, уже не волнуясь, сталъ просматривать его.
   Обвиненіе серьезно...
   По всей вѣроятности приговорятъ къ смертной казни.
   Его сынъ...
   Сынъ?..
   Какъ странно звучитъ.
   Онъ будетъ обвинять сына.
   Ну такъ что же, вѣдь онъ столько времени не видалъ его!..
   Онъ чужой ему...
   Ничего еще не значитъ, что онъ родилъ его.
   Сынъ...
   Ха... какъ странно!
   И когда Ивановъ предстанетъ передъ судомъ, онъ забудетъ, что это его сынъ и будетъ смотрѣть на него, какъ на чужого ему человѣка...
   Развѣ отказаться отъ обвиненья?.. Нѣтъ... нѣтъ...
   Всю жизнь онъ исполнялъ свой долгъ и теперь не измѣнитъ ему. Прежде всего долгъ...
   И онъ будетъ поддерживать обвиненіе и будетъ настаивать на смертной казни.
   Казнятъ сына.
   Но вѣдь онъ такой же фанатикъ какъ и тѣ, которыхъ ему приходилось много разъ обвинять.
   И даже моложе его шли на казнь.
   Вотъ только одно можно устроить для него, это, чтобъ ему была предоставлена возможность обжаловать приговоръ суда...
   Вотъ только.

-----

   Василій Андреевичъ всталъ и, стараясь не глядѣть на обвиняемаго, нервно-рѣзкимъ голосомъ сталъ поддерживать обвиненіе...
   Окончивъ свою рѣчь, онъ небрежно сѣлъ и сталъ слушать защитника. Что то влекло, требовало взглянуть на сына...
   И поддаваясь этому непонятному требованію своего существа, онъ перевелъ свой взглядъ съ защитника на обвиняемаго.
   Съ блѣднымъ, нервнымъ лицомъ, спокойный, задумчивый, тотъ сидѣлъ на скамьѣ за рѣшеткой, окруженный конвоемъ.
   Василіи Андреевичъ, словно прикованный, не отрываясь смотрѣлъ на сына.
   Онъ слѣдилъ за его каждымъ движеніемъ.
   И вдругъ -- судьи, защитникъ, сынъ исчезли изъ глазъ...
   Встала бѣдная маленькая комната...
   Безумно любимая жена...
   Копошащійся на полу ребенокъ...
   Къ горлу подступаетъ тоска...
   Хочется разрыдаться...
   Хочется подойти къ сыну, обнять его, поцѣловать, разсказать про мать...
   Вздрогнулъ...-- это къ нему обращается предсѣдатель...
   Онъ поспѣшно пьетъ воду, встаетъ и снова инстинктивно начинаетъ поддерживать обвиненіе.
   И поддерживаетъ обвиненіе особенно настойчиво.
   Обвиняемый поднялъ на него большіе задумчивые глаза и смотритъ недоумѣвающе...
   Почему этотъ человѣкъ, которому онъ, въ сущности, ничего не сдѣлалъ дурного, съ такимъ жаромъ доказываетъ необходимость лишить его жизни?.. Ни вотъ Василій Андреевичъ кончилъ, и снова говоритъ защитникъ. Затѣмъ объявляется перерывъ, и судъ удаляется въ залу для совѣщанія.
   Совѣщаніе длилось не долго. Обвиняемаго приговорили къ смертной казни черезъ повѣшаніе.
   Спокойнымъ, ровнымъ голосомъ осужденный отказался отъ обжалованья приговора...

-----

   Когда Василій Андреевичъ вошелъ въ камеру, его глаза остановились на сынѣ.
   Ивановъ сидѣлъ задумчиво, уставившись въ одну точку, и сначала не замѣтилъ вошедшаго.
   Затѣмъ, увидавъ, поднялся и спросилъ:
   -- Что вамъ угодно?
   Василій Андреевичъ запинаясь, волнуясь проговорилъ:
   -- Мнѣ нужно сказать вамъ...
   Я долженъ... Вы... Ахъ!.. я очень взволнованъ...
   Вы... Вы, мой сынъ!..
   Осужденный недовѣрчиво и насмѣшливо посмотрѣлъ на Василія Андреевича.
   -- Вы, мой сынъ! Понимаете?
   -- Да, я понялъ васъ.
   И Василій Андреевичъ, опустившись на койку, сталъ разсказывать сыну о матери..
   Припоминалъ мельчайшія подробности ихъ жизни, время отъ времени дѣланно улыбаясь.
   Сынъ молчалъ.
   Когда Василій Андреевичъ кончилъ, то хотѣлъ обнять сына, но тотъ молча и холодно отстранилъ его руку и повелительнымъ жестомъ указалъ на дверь.
   -- Уйдите!-- глухо произнесъ онъ.
   Василій Андреевичъ ожидалъ встрѣтить слезы при воспоминаніи о матери и горячую.радость...
   Онъ былъ пораженъ.
   -- Почему же?-- вырвалось у него.
   -- Почему?.. Слушайте... Вы знаете сами, что мать умерла, оставивъ меня четырехлѣтнимъ ребенкомъ... Я ее почти не помню... Она оставила мнѣ единственное наслѣдство -- свои записки.
   Въ нихъ она подробно разсказываетъ о своей жизни съ вами, и о томъ, что она пережила, когда вы бросили ее такъ неожиданно...
   Она пережила великія страданья!
   И ни одного упрека вамъ...
   Она безумно любила васъ...
   Ни одного упрека!..
   Вы нагло поступили съ ней!..
   Уйдите!..
   Василій Андреевичъ слушалъ, опустивъ голову.
   Слезы про изъ воли струились по его щекамъ.
   Онъ поднялъ заплаканные глаза на сына и посмотрѣлъ долгимъ, долгимъ взглядомъ...
   И упалъ къ его ногамъ.
   -- Прости ты!..-- рыдалъ онъ -- прости!..
   Сынъ молча помогъ ему подняться и снова проговорилъ холоднымъ голосомъ:
   -- Уйдите!
   Василій Андреевичъ опустился на койку и долго сидѣлъ погруженный въ думы, не обращая вниманія на сына.
   Черезъ нѣсколько минутъ онъ поднялся уже спокойный...
   Глазами, полными нѣмой тоски, посмотрѣлъ на сына послѣдній разъ, поклонился ему и вышелъ изъ камеры...
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru