Lib.ru/Классика: Григорьев Александр Георгиевич. Отец Кулькова

А. Григорьев

Отец Кулькова

Михаил Спиридонович Кульков спал. Он поздно лег, так как заканчивал подсчет последней хлебной операции, а когда закончил, сладко потянулся и с удовольствием крякнул: -- операция была очень удачна. Сон его, поэтому был покоен и крепок.

Но вот уже некоторое время его распластанное в постели большое тело начало слегка шевелиться. В его уши назойливо лез какой-то неопределенный шум: не то где-то танцевали, не то тревожно крались по комнатам. Вдруг глаза его залило ослепительным блеском, -- и Михаил Спиридонович окончательно проснулся.

Над ним с зажженной свечей в руке стояла старая нянька его единственного сына и тревожно окликала его:

-- Михаил Спиридоныч! Михаил Спиридоныч! Очнитесь, батюшка. Михаил Спиридонович сразу открыл глаза и сел в постели. Мутная пелена постепенно сползла со зрачков и он рассмотрел няньку с трясущимися руками, в которых дрожала свеча, с трясущимися старческими щеками, на которых искрились застывшие слезы. Она все повторяла:

-- Михаил Спиридоныч! Очнитесь, батюшка! Михаил Спиридонович со спокойной властностью проговорил:

-- Очнулся уже! Что случилось?

-- Там, батюшка, полиция и жандармы!.. Беда случилась...

Михаил Спиридонович побледнел и на секунду закрыл глаза, потом вздрогнул мелкой дрожью и глухо протянул:

-- Та-а-ак!

Потом он колеблющейся рукой отодвинул причитавшую старуху и начал одеваться. Едва он успел запахнуть в халат свою осанистую фигуру, как в дверь просунулся прилизанный жандармский офицер, молодцевато щелкнул шпорами и, мягко картавя, пояснил:

-- К сожалению, уважаемый Михаил Спиридонович, в вашем доме необходимо произвести обыск.

Михаил Спиридонович крепко сжал зубы, так что они заныли, мысленно воскликнул: "эх, Петя!" и медленно разжал их. Потом он солидно спросил:

-- У кого же собственно необходимо произвести обыск?

-- У вашего сына, Михаил Спиридонович.

Михаил Спиридонович опустил голову и медленно протянул:

-- Та-а-ак!

Потом он завязал шнур халата и прошелся по спальне.

Прилизанный жандармский офицер предупредительно сказал;

-- Может быть вам угодно пройти в зал, так пожалуйста... Мы, уж извините, без вашего позволения осветили.

Михаил Спиридонович молча направился в зал. За ним, мягко позванивая шпорами, на цыпочках последовал прилизанный жандармский офицер. В зале Михаил Спиридонович мерно зашагал взад и вперед, прилизанный офицер, галантно спросив позволения, занялся рассматриванием иллюстрированных изданий, разбросанных по столикам, а старая нянька, тоже пробравшаяся в зал, стала у стены, часто моргая глазами.

Мысли у Михаила Спиридоновича, как вереница нагруженных возов, громыхали и тянулись: "Так и следовало ожидать! Ах, Петя, Петя!.. Ну, да это после. А теперь-то что?.. Если у него найдут что-нибудь?.. Наверное -- найдут..."

Михаил Спиридонович внезапно остановился и вперил глаза через ряд комнат в закрытую дверь, из-за которой слышалась едва уловимая возня. "Нет, он умный! Догадливый!.. Если и было что-то, наверное спрятал подальше от своих комнат. Слава Богу, дом, как бездонная бочка...

А найдут, скажу, что я спрятал. С меня и спрашивайте! Им же будет стыдно тянуть старого богатого Кулькова..."

И Михаил Спиридонович снова зашагал. А мысли уже кружились, как легкие пушинки, и обжигали мозг холодом.

"Странно, как раньше не приходило в голову, чем он живет, чем дышит? Еще когда он поехал в Петербург, в университет, все это заметно было. А потом и совсем все ясно было... А какой толковый парень! Делом нашим не занимался, но поручения в столицах исполнял толково и охотно... Особенно, когда поставляли хлеб английской фирме на корабль. Даже приятно было, что Петя не похож на купеческого сынка..."

Дверь, на которую все время поглядывал Михаил Спиридонович, приотворилась и пропустила прокурора. Тот заметил Михаила Спиридоновича и быстро направился к нему, еще издали протягивая руку:

-- Здравствуйте, уважаемый Михаил Спиридонович! При печальных обстоятельствам пришлось нам сегодня встретиться...

Михаил Спиридонович солидно и молча потряс протянутую руку прокурора.

-- Обыск в комнатах вашего сына кончен уже.

Михаил Спиридонович со жгучим вопросом посмотрел в глаза прокурора и тот поспешил дополнить:

-- Ничего предосудительного не найдено. Но придется делать обыск во всем доме.

-- Сын мой занимает во время приездов только те две комнаты и никакого отношения к остальному дому не имеет. Остальные помещения принадлежат мне.

-- Вполне с вами согласен, уважаемый Михаил Спиридонович, но обыск предписан из Петербурга...

Михаил Спиридонович затаил дыхание.

-- Из Петербурга? -- глухо переспросил он.

-- Да. И ясно приказано произвести обыск у всех живущих с ним. Михаил Спиридонович передохнул и солидно поклонился:

-- Пожалуйста, обыскивайте.

Он ходил следом за понятыми, внимательно следил за роющимися жандармами, городовыми и подозрительными штатскими людьми, и у него была на языке готовая фраза:

-- Это мне принадлежит!

Но ничего "предосудительного" найдено не было. И когда уставшие обыскиватели воротились в зал, старый жандармский полковник ободряюще воскликнул:

-- Итак, ничего не найдено. Теперь составим протокол. Михаил Спиридонович тоже почти весело спросил:

-- Значит, переполохом дело и ограничится. Значить, Петр... Михаил Спиридонович запнулся, заметив, как лица прокурора и обоих жандармских офицеров по мере его слов делались серьезными и соболезнующими.

-- Разве Петр теперь не свободен?

-- Нет, Михаил Спиридонович. К сожалению, мы должны его арестовать. Приказано из Петербурга.

-- Та-а-ак.

И Михаил Спиридонович скрыл свои глаза под опущенными ресницами.

-- Но мы срочно телеграфируем, что при обыске ничего предосудительного не нашли. И, вероятно, его освободят.

-- Так... А попрощаться с ним можно?

-- Конечно, конечно! Вот только напишем протокол. Михаил Спиридонович отошел в более темную часть зала и начал ходить. Когда протокол был написан, жандармский полковник обратился к прилизанному офицеру:

-- Пожалуйста, приведите Петра Михайловича.

Михаил Спиридонович вздрогнул и устремил тоскующие глаза на дверь, скрывавшую сына. Вот показался Петр. Он шел прямо и бодро. Старик двинулся к нему на встречу. Посреди зала они сошлись и пытливо посмотрели друг на друга. И оба сразу поняли друг друга. Сын видел любовь, тоску и горе отца, -- отец видел горячую жалость сына к нему. Но ни тот, ни другой не уловили рабского страха людей малодушных. И оба гордились друг другом. "Молодец, старик!" -- думал сын. "Орел!" -- мысленно воскликнул старик. А безразличные слова падали с уст:

-- Вот, папаша, и в государственные преступники попал.

-- По нынешним временам никто не застрахован от этого, Петр... В чем же тебя обвиняют?

-- Не знаю, папаша. Они еще ничего не говорили.

Их прервал прокурор:

-- Должен вам сообщить, Петр Михайлович, что мы вас арестуем -- по предписанию из Петербурга.

Старик видел, как потемнели глаза сына, побледнело лицо, -- но сын стоял прямо на упругих ногах и локон волос смело был изогнут над лбом.

"Значит, серьезное дело!" -- пронеслось в голове Михаила Спиридоновича. А сын уже спрашивал окружающих:

-- Значит, в тюрьму собираться?

Михаил Спиридонович покачнулся было, но, поддержанный взглядом сына, выпрямился.

-- Что ж, сынок! От сумы, да от тюрьмы не отказываются, говорят.

И столько любви и прощальной ласки было в этих ненужных словах, что сын как-то скакнул к отцу и крепко его обнял.

Возвращая поцелуй, старик успел беззвучно спросить:

-- Серьезно?

Также беззвучно ответил ему сын:

-- Очень, папаша!

И они стояли прижавшись друг к другу. Их привел в себя голос старой няньки. Она держала Михаила Спиридоновича за рукав и взывала расслабленным плачущим голосом:

-- Да пустите же Христа ради меня-то проститься!

Старик выпустил сына, и отодвинулся. Старая нянька повисла на шее вскормленника и завыла.

Михаил Спиридонович огляделся. Лица прокурора и жандармов выражали нетерпение и неловкое ожидание, которое каждый момент могло разрешиться жесткими словами о том, чтобы близкие друг другу люди торопились проститься. И Михаил Спиридонович не хотел, чтобы кто-либо осмелился торопить их. Он оторвал старуху от сына и спокойно произнес:

-- С Богом, сынок!

Когда Петр был уже одет, постельное белье и необходимые принадлежности туалета были уже в руках жандарма, Михаилу Спиридоновичу страстно захотелось еще хоть на минуту задержать сына:

-- Стойте! Деньги есть у тебя? И Михаил Спиридонович смотрел на сына, беспорядочно роясь в кармане, а потом в вынутом бумажнике.

-- Есть, папаша. Они мне разрешили взять с собой.

-- Все-таки, возьми...

И Михаил Спиридонович тянул к сыну руку со скомканными бумажками. Прилизанный офицер уже взял деньги, а Михаил Спиридонович все еще протягивал руку, словно надеялся достать до сына.

Окруженный бывшими при обыске, сын в последний раз взглянул на Михаила Спиридоновича -- и дверь захлопнулась. Старая нянька припала к ней и голосила. Тогда Михаил Спиридонович круто повернулся и пошел во внутренние комнаты.

На другой день, ровно в десять часов утра, Михаил Спиридонович уже подъезжал на сытом рысаке к жандармскому управлению. Жандармский полковник тотчас же принял его с преувеличенной любезностью и соболезнующим лицом:

-- К сожалению, уважаемый Михаил Спиридонович, должен сообщить вам новую неприятность. Вашего сына уже увезли. Срочно потребовали из Петербурга.

Михаил Спиридонович только глухо проговорил:

-- Та-а-ак.

-- И я вам по секрету скажу -- дело, очевидно, очень серьезное, так как велено было отправить под усиленной охраной и с особыми предосторожностями.

-- Та-ак.

-- И мой дружеский совет -- вам самим поехать в Петербург: разузнаете там, похлопочите... Во всяком случае там вам виднее будет.

Михаил Спиридонович поднялся и глухо проговорил:

-- Благодарю вас.

Через три дня он был уже в Петербурге. С трагической простотой он ездил и ходил во все места, имеющие отношение к судьбе его сына. И когда он называл свою фамилию, его всегда быстро спрашивали:

-- Вы отец Кулькова?

И всегда эти быстрые вопросы сопровождались то любопытными, то торжествующими взглядами. В сердце Михаила Спиридоновича от них проникал холод и уныние.

Под конец, привыкший к почету и уважению, Михаил Спиридонович сам уже предупредительно и скромно рекомендовался какому-нибудь чину:

-- Я отец Кулькова.

Охваченный жаждой сохранить себе сына, он уже весь проникся мыслью, что он только "отец Кулькова".

Через две недели он убедился, что сын для него потерян навсегда, и очнулся.

Это было в кабинете важного и бесцеремонного временщика, когда тот, среди самых категорических заявлений о полной бесполезности хлопот Михаила Спиридоновича, начал покровительственно утешать его.

Михаил Спиридонович вдруг выпрямился, холодно взглянул в его глаза и спокойно прервал его:

-- Я, ваше превосходительство, в сожалениях ваших не нуждаюсь. Оставив несколько ошеломленного сановника, Михаил Спиридонович вышел в швейцарскую, неторопливо принял пальто от швейцара, удивленного, что старик, в котором он уже привык видеть просителя, теперь имеет вид ни в чем не нуждаюшегося строгого господина, и пошел к выходу.

На подъезде Михаил Спиридонович безнадежно осмотрелся. Но когда взгляд его остановился на скромно одетой молодой женщине, которая вышла из подъезда раньше его и теперь была уже далеко впереди, он уже не чувствовал одиночества.

Он несколько раз встречал ее в передних. Он случайно знал, что она хлопочет о муже, который находится в том же положении, как и его сын, но до сих пор не обращал на нее никакого внимании: для него существовали только его сын и те лица, пороги приемных которых он обивал.

Теперь же он погнался за молодой женщиной и нагнал ее, тяжело дыша. Она остановилась и недоумевающе посмотрела на него. Михаил Спиридонович перевел дух, откашлялся и пояснил:

-- Я отец Кулькова.

Молодая женщина с печальным удивлением воскликнула:

-- Вот как! Как же это я раньше не догадалась?

Потом она начала думать, что бы еще ему сказать. Но Михаил Спиридонович вывел ее из затруднения.

-- Я к вам с просьбой... Я теперь все прошу... Две недели просил этих господ, а теперь буду просить таких, как вы.

Молодая женщина ласково поощрила Михаила Спиридоновича:

-- Пожалуйста! Чем могу помочь вам, все сделаю.

Михаил Спиридонович покачал головой.

-- Мне теперь ни от кого ничего не надо. Я не для себя хочу просить вас... Вы мне скажите, нет ли у Петра кого-нибудь близких здесь в Петербурге, на свободе?

Лицо молодой женщины начало каменеть и глаза становились неопределеннее, тусклее. Михаил Спиридонович, заметив это, нахмурился и гордо поднял голову:

-- Вы, это, сударыня, напрасно. Я не из тех родителей... Посмотрите-ка на меня: разве я из тех родителей, которые позорят своих детей?

Молодая женщина опустила глаза и сконфуженно пробормотала:

-- Извините...

-- Ничего-с. Осторожность никогда не мешает. А только во мне не сомневайтесь: я не жалкий человек и не даром прожил здесь две страшных недели. За то, что погибает мой сын, губить его товарищей я не буду. Не-е-т-с! Мой сын не постыдится за меня... и на том свете!

Молодая женщина подумала немного и спросила:

-- Вы ничего не слыхали о Лобановой?

-- О Лобановой?.. Лобанова... В нашем городе есть обедневшая вдова-дворянка Лобанова. У ней, кажется, есть дочь -- на курсах... Вы о дочери спрашиваете?..

И Михаил Спиридонович даже остановился от неожиданных мыслей. Но он поборол себя и внимательно выслушал, как может найти Лобанову. На прощанье молодая женщина посоветовала:

-- Вы лучше не теперь отправляйтесь, а потом, из какого-нибудь другого места... Вы понимаете?

-- Понимаю-с. За эти две недели я много понял!.. Будемте с вами знакомы: может быть друг другу и пригодимся.

Молодая женщина печально пошутила:

-- Как слепой безногому...

Они расстались. Михаил Спиридонович поехал к себе в номер и до сумерек терпеливо бродил там из угла в угол. Теперь он думал не только о сыне, но и о Лобановой.

В сумерках он вышел, долго бродил но Невскому, потом свернул в боковую улицу, нанял извозчика и поехал искать Лобанову, а когда нашел, просто заявил ей:

-- Я отец Кулькова.

Печальная красивая девушка слегка дрогнула и взволнованно проговорила:

-- Садитесь.

Они сели и молчали. Ресницы опущенных глаз девушки трепетали под упорным взглядом старика.

Потом Михаил Спиридонович начал тихо говорить:

-- После жены остался у меня Петр один. Единственный... Ну, он рос, а я жил. Он вырос и пошел в университет, а я радовался на него... Он нашим делом не занимался, да и надобности не было... Ну, вот жили мы: он здесь, а я у себя. И хорошо было, что у меня красивый и умный сын... А теперь взяли его. И не будет уже его... Что вы скажете на это?

Девушка подняла на него глаза, затуманенные наплывающими слезами, и прошептала:

-- Что же я вам скажу?

Потом она вдруг склонилась на стол и глухо зарыдала. Напряженный взгляд Михаила Спиридоновича потух: он уже понял то, о чем так страстно спрашивал девушку. Он встал, подошел к ней, наклонился и целовал её волосы, скользя длинной седой бородой по опущенному белому лбу и поглаживая дрожащими руками её плечи. Потом он всхлипнул и отошел на свое место.

-- Теперь, милая девушка, поговорим!

И они говорили о Петре. Говорили долго и с горестным удовольствием. Потом Михаил Спиридонович подробно расспросил, кого по её мнению Петр считал самыми лучшими людьми, и как их найти. Он тщательно запоминал фамилии и способы войти в сношения с такими людьми. Потом они простились и условились, что она завтра вечером придет к нему. Но она не пришла. Вместо неё через день пришла другая девушка и сообщила, что Лобанову арестовали и высылают в Нарымский край за то, что она -- невеста Петра.

Михаил Спиридонович скрипнул зубами и пробормотал:

-- Та-а-ак.

Снова появился он в ненавистных учреждениях, но уже не пришибленный и робкий, Он солидно требовал свиданий с невестой сына. От всей его фигуры веяло уверенностью, что уважаемому купцу Кулькову не должны отказать. И он добился своего.

Он окружил девушку и всех, кто был заключен с нею в одном месте, самой трогательной заботливостью. Она и её спутники были увезены снабженными всем необходимым, а Михаил Спиридонович на проводах бросал им в вагон цветы и кричал, что приедет навестить их.

Посмотрев вслед убегающему поезду, Михаил Спиридонович понурил голову, тяжело вздохнул и отправился отыскивать людей, о которых говорил с невестой сына.

Он их находил, и на вопросительные взгляды просто отвечал:

-- Я отец Кулькова.

Крупные суммы, переведенные Михаилом Спиридоновичем в Петербурга "на случай" при хлопотах о деле сына, были пущены в такой "оборот", о котором Михаил Спиридонович две, три недели тому назад не только не думал, но не имел и малейшего представления.

Где-нибудь в уголку незнакомого ему помещения, среди чуждых ему до сих пор людей, он скромно совал бумажник указанному ему "лучшему" человеку и конфузливо пояснял:

-- Пожалуйста, как бы от Петра Кулькова... сами знаете на что. У каждого, с кем он так говорил, возникала смешная и в то же время трогательная мысль:

-- Точно на помин души дает!

Потом Михаил Спиридонович пробирался к выходу и исчезал, провожаемый немного недоумевающими, но сочувственными взглядами: отца Кулькова уже многие знали и уважали.

Узнало о нем и охранное отделение. Он был вызван для внушения. Дежурный чиновник, не знавший, что Михаил Спиридонович вызван, с пренебрежительным удивлением воскликнул:

-- Теперь-то о чем вам просить?

Михаил Спиридонович также пренебрежительно проронил:

-- Я ни о чем не прошу.

Чиновник хотел было "проморить" Михаила Спиридоновича ожиданием, но раздумал. Михаил Спиридонович сидел солидно и независимо, и смотрел за каждым движением чиновника с такой спокойной ненавистью, что тому становилось неловко.

В кабинете Михаил Спиридонович был встречен раздраженными вопросами:

-- Вы что это вздумали? Демонстрант с вашими деньгами против правительства устраиваете?

Михаил Спиридонович в первый раз после ареста сына улыбнулся и ответил тоже вопросом:

-- А вы, ваше превосходительство, разве рассчитывали, что я молебны за правительство буду служить?

-- Что-о? Вам мало сына, так вы сами хотите?..

Михаил Спиридонович побледнел и тихо, раздельно, внушительно перебил:

-- Сын для меня был всего дороже! А себя я и за бесценок могу отдать. Наступило тяжелое молчание. Затем генерал смущенно пробормотал:

-- Вы помешались от горя!.. Потрудитесь сегодня же уехать. Иначе -- вышлю!

Михаил Спиридонович повернулся и ушел. В тот же день он отправился в свой город.

Когда он после Петербурга поехал по городу на откормленном рысаке, все передавали друг другу новость:

-- Отец Кулькова вернулся!

В учетных комитетах и в биржевом комитете, членом которых он состоял, и в думе, где он был гласным, тоже передавали друг другу:

-- Отец Кулькова приехал! Все присматривались к нему и находили, что в Петербурге его подменили. Он держался так же, с сознанием собственного достоинства -- но в похудевшем лице его, где прибавилось много старческих морщинок, было что-то другое. В голосе звучала уже не сытая уверенность, а что-то такое,что людей, даже не соглашавшихся с ним, заставляло говорить:

-- Конечно, не о себе хлопочет человек. Ему теперь ничего не надо.Более чувствительные при этом даже добавляли:

-- Хлебнул горя старик достаточно.

Но деловитость Михаила Спиридоновича ничуть не подвергалась сомнению.

Даже генерал-губернатор должен был принять это в расчет, хотя был положительно выведен из себя его поведением. Дело в том, что захиревшая было местная пресса, после возвращения Михаила Спиридоновича из Петербурга, вдруг стала расцветать. Ни закрытия, ни штрафы, ни походы на типографии не помогали: вместо закрытой газеты выходила другая, вместо арестованного редактора появлялся другой -- из обширного запаса разрешенных еще до времен генерал-губернаторских полномочий газет и утвержденных редакторов. Штрафы аккуратно уплачивались, а типографии оборудовались с полным пренебрежением к расходам.

Нагнанные в тюрьму со всей губернии многочисленные арестованные также оказались вдруг обутыми, одетыми, имели деньги, перестали до сумасшествия терзаться за осиротелые семьи и вообще имели бодрый вид, не соответствующий целям ареста.

Когда Михаил Спиридонович был вызван во "дворец", как называли губернаторский дом, то от этого вышло мало толку.

-- Ни подтверждать, ни отрицать того, что вы, ваше превосходительство, изволите приписывать мне, я не буду. А относительно крика вашего прошу не забывать, что я потомственный почетный гражданин.

-- Да я вас вместе с вашим потомственным почетным гражданством в двадцать четыре часа в Вологодскую губернию закатаю!

Михаил Спиридонович с сожалением пожал плечами.

-- Беспокойства, пожалуй, вам много будет: на руках у меня немалые дела и деньги...

-- По сыновней дорожке хотите пойти!

-- Куда уж мне, ваше превосходительство! И смелости, и ума не хватает. Да и стар уж! -- с грустной насмешкой отказывался Михаил Спиридонович.

И так ясно смотрел он в глаза угрожающему, что тому стало как-то не по себе.

Но в темном большом доме, бродя по пустынным комнатам, старик Кульков раздумчиво качал головой и бормотал:

-- Нет, Петя! Надо поосторожнее... Не зачем зря дразнить... Только ты не беспокойся: мы эту линию до конца поведем.

----------------------------------------------------

Впервые: журнал "Пробуждение" No 3, 1908 г.

Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.

Оставить комментарий Григорьев Александр Георгиевич (yes@lib.ru) Год: 1908 Обновлено: 23/03/2016. 24k. Статистика. Рассказ: Проза Рассказы	Скачать FB2 Ваша оценка:

Григорьев Александр Георгиевич Отец Кулькова

А. Григорьев

Отец Кулькова

Григорьев Александр Георгиевич
Отец Кулькова