Григорьев Аполлон Александрович
Русский театр в Петербурге. II. Длинные, но печальные разсуждения о нашей драматургии

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

РУССКIЙ ТЕАТРЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГѢ.

II.

Оригинал здесь -- http://smalt.karelia.ru/~filolog/epokha/1864/teatpet.htm

Эпоха. 1864. N 3

  

Длинныя, но печальныя разсужденiя о нашей драматургiи и о нашихъ драматургахъ съ воздаянiемъ чести и хвалы каждому по заслугамъ.

___

  
   Настоящую статью мою я начну съ исправленiя трехъ ошибокъ, вкравшихся въ предшествовавшую, -- ошибокъ, изъ которыхъ въ одной я вовсе не виноватъ, въ другой приношу amende honorable а въ третьей нисколько не раскаяваюсь.
   Именно 1) по ошибкѣ наборщика, вмѣсто: "г-жа Силуянова дебютировала эпизодически т. е. явилась передъ публику съ одной арiей (слышно впрочемъ, что она дебютировала въ Линдѣ.) "вышло, что г-жа Силуянова дебютировала въ Линдѣ, чего вовсе не было. 2) Бѣлотѣлову въ женитьбѣ Бальзаминова я назвалъ Ничкиной, въ извиненiе чего не имѣю права сказать даже какъ гоголевскiй городничiй "по неопытности". -- и 3) дичь, рекомую Ливанской красавицей и принадлежащую фантазiи г. Петипа я назвалъ сочиненiемъ г. Сенъ Лео а -- что впрочемъ совершенно все равно, ибо гг. Сенъ Леонъ и Петипа могутъ поспорить кто кого перещеголяетъ балетной дичью...
   За симъ покаявшись (что и прилично въ ту пору года, въ которую настоящая статья пишется) я приступаю къ весьма печальнымъ размышленiямъ, возникшимъ изъ прошлой бесѣды моей съ моимъ юнымъ провинцiальнымъ другомъ. Изъ нее, если читатели пробѣжали ее, какъ самый неотразимый выводъ являлись слѣдующiе три факта;
   1) чрезвычайно низменный уровень нашего драматическаго столичнаго репертуара.
   2) таковой же, если еще не болѣе низменный, уровень драматической нашей сцены.
   3) таковой же, если еще не болѣе низменный, уровень нашей театральной критики.
   Всѣ эти три факта съ посильнымъ объясненiемъ ихъ причинъ мнѣ и слѣдовало бы разсмотрѣть по тремъ рубрикамъ, еслибы я не питалъ глубочайшаго отвращенiя къ рубрикамъ вообще. Вслѣдствiе же такого неодолимаго отвращенiя -- я только выставляю на видъ факты, о которыхъ намѣренъ я вести рѣчь: говорить же о нихъ буду по обычаю такъ какъ Богъ на душу положитъ, не держась строго установленныхъ гранокъ.
   Вотъ напримѣръ я начну прямо ex abrupto съ одного весьма страннаго и въ нѣкоторомъ отношенiи не лишоннаго назидательности факта. Существуетъ въ "пространномъ" отечествѣ нашемъ, между множествомъ другихъ диковинокъ, журналъ, который вотъ уже четырнадцатый годъ занимается спецiально чрезвычайно любопытнымъ дѣломъ, а именно тупой враждою ко всему новому и живому въ литературѣ, и подбиранiемъ на свои страницы разнаго сора, отвергаемаго другими журналами, кромѣ того онъ иногда высидитъ чрезвычайно мудреный вопросъ въ родѣ вопроса о томъ: народный ли поэтъ Пушкинъ? и возится съ этимъ глубокомысленнымъ вопросомъ какъ Кифъ Мокiевичь возился съ другимъ столь же глубокомысленнымъ: отчего слонъ не родится въ яйцѣ?.. Достопочтенный журналъ сей, извѣстный то подъ именемъ "Старухиныхъ записокъ" то подъ именемъ "родительскихъ поминанiй" удивительно напоминаетъ извѣстный оракулъ басни, который говорилъ дѣло только:
   Пока сидѣлъ въ немъ умный жрецъ..
   Съ 1838 по 1846 годъ въ немъ сидѣлъ не то что умный, а генiальный жрецъ -- Бѣлинскiй, который какъ извѣстно попалъ туда по счастливому случаю и чуть не противъ воли главнаго хозяина, славнаго въ литературѣ открытiемъ шестой части свѣта, открытiемъ столь же мало впрочемъ удавшимся, какъ другое открытiе имъ совершонное -- открытiе критика въ героѣ литературной "тли" въ Межевичѣ -- и какъ третье, уже совершонное намѣстникомъ его -- открытiе, что Пушкинъ не народный поэтъ.
   Фатумъ неудачныхъ открытiй, оставившiй было журналъ при великомъ заклинателѣ темныхъ силъ Бѣлинскомъ -- вновь овладѣлъ имъ какъ только великiй заклинатель отъ него отстранился, и отяготѣлъ надъ нимъ окончательно. "Понесъ оракулъ вздоръ" -- сначала довольно умный въ родѣ разсужденiй о политической экономiи по поводу Кольцова, потомъ вздоръ компилятивно-научный въ родѣ статей о нашей "выдуманной" литературѣ до-Пушкинской, -- вздоръ впрочемъ довольно полезный для составленiя разныхъ учебныхъ пособiй, наконецъ уже вздоръ совершенно старческiй. Вмѣстѣ съ тѣмъ старая страсть къ открытiямъ новыхъ частей свѣта начала выражаться въ старомъ органѣ замѣчательными фактами, да и необходимо должна была возникнуть. Старческiй органъ съ 1850 года -- до котораго съ 1846 онъ былъ складочнымъ мѣстомъ хорошаго и дурного школы сантиментальнаго натурализма, покинутый и этимъ все-таки сильнымъ направленiемъ -- окончательно осовѣлъ передъ новыми явленiями литературы пятидесятыхъ годовъ, которая не избрала его своимъ органомъ, и не понимая ее, а главное -- не зная что съ нею дѣлать, рѣшился героически на тупую вражду съ ней, до нынѣ еще продолжающуюся, если не съ успѣхомъ то съ замѣчательно постояннымъ и достойнымъ лучшей участи рвенiемъ... Между тѣмъ она, т. е. литература-то въ лицѣ Островскаго, Писемскаго, А. Толстого дѣлала свое живое дѣло, неспрашиваясь осовѣвшаго оракула и самъ оракулъ не могъ, хоть и смутно, не чувствовать что дѣло что-то не ладно, что ему наконецъ печатать нечего и хоть покорился горькой участи печатать (за немногими въ теченiи многихъ лѣтъ исключенiями) журнальные оборыши, но придумалъ въ видахъ развлеченiя своихъ читателей приняться вновь за открытiе новыхъ частей свѣта.
   И вотъ, въ лѣто отъ Р. Х. 1855 подарилъ онъ публику открытiемъ поистиннѣ блистательнымъ, а именно, напечаталъ сцены (все напечатать посовѣстился!) изъ знаменитой комедiи г. Горева: "Сплошь да рядомъ". Причина помѣщенiя очень ясна. На-те дескать вамъ (т. е. публика) штуку почище вашего хваленаго Островскаго, языкъ "почуднѣе", нравы похлеще!. Увы! шестая часть свѣта осталась terra incognita, сценъ изъ комедiи г. Горева неодолѣлъ никто. Фiаско было совершеннѣйшее, самаго неблаговиднаго свойства.
   Жизнь и литература дѣлали свое дѣло въ разрѣзъ съ почтеннымъ журналомъ. Журналъ тоже дѣлалъ свое дѣло т. е. наполнялся мертворожденными произведенiями или журнальными оборышами. Иногда онъ покушался какънибудь оживить себя, напечаталъ, напримѣръ "Обломова", сталъ печатать даже Писемскаго, противъ котораго воевалъ въ началѣ пятидесятыхъ годовъ, печаталъ Мея... но "не вливаютъ вина новаго въ мѣха ветхiе". Ветхiй мѣхъ вредилъ и вредилъ даже новому вину, которое попадало въ "Старухины записки" напримѣръ въ видѣ статей гг. Павлова (П. В.) Щапова (пока даровитый, хоть и парадоксальный изслѣдователь не сталъ окончательно русскимъ историкомъ "Искры"), и попадаетъ еще временами доселѣ въ видѣ умныхъ и дѣльныхъ статей г. Бестужева-Рюмина... Во всякомъ случаѣ, это случайное новое и живое попадавшее и изрѣдка до сихъ поръ попадающее въ престарѣлый органъ -- столь же мало идетъ ему какъ павлиновъ хвостъ къ воробью.
   Удивятся конечно что о литературномъ журналѣ и его направленiи говорю я въ статьѣ о театрѣ. Да что же прикажете дѣлать, когда съ 1855 года -- журналъ открываетъ новые части свѣта преимущественно въ области драматургiи, -- что въ немъ и только въ немъ встрѣтите вы творенiя г. Потѣхина Junioris, г. Ѳ. Устрялова и другiя диковины россiйскаго драматическаго генiя, которыхъ ни одинъ сколько нибудь уважающiй литературу органъ печатать не станетъ, что съ другой стороны, въ немъ и только въ немъ встрѣтите вы заматерѣвшую тупую вражду къ Островскому, что въ немъ и только въ немъ наткнетесь вы въ настоящую минуту на хвалебные гимны г. артисту Бурдину...
   Вы можетъ быть не вѣрите? Увы! и я бы не вѣрилъ еслибы не лежала теперь во-очiю передо мною январская книжка достопочтеннаго журнала и еслибы не прочелъ я разныхъ диковинъ въ ней заключающихся, отъ драмы "Пагуба" изъ народнаго быта, гдѣ въ числѣ дѣйствующихъ лицъ является блудящiй огонекъ, вспыхивающiй на могилѣ героининой матери, да театральной хроники вопiющей на безнравственность "Воспитанницы" Островскаго и восхваляющей г. Бурдина за роль Тита Титыча въ "Тяжелыхъ дняхъ"...
  
   Добродѣтель себѣ представителя,
   Въ литераторѣ нынѣ найдетъ...
   И великiй Леметръ нашъ хвалителя
   Неожиданно вновь обрѣтетъ.
  
   Вновь, говорю я, ибо имѣлъ же онъ таковаго въ г. Гiероглифовѣ.
   Вотъ эта-то самая книжка толстаго и почтеннаго журнала и послужитъ для меня исходнымъ пунктомъ всѣхъ моихъ разсужденiй. Въ ней все есть -- и оборышъ журнальный въ видѣ драмы "Пагуба" -- и открытiе въ родѣ безнравственности "Воспитанницы" и таланта г. Бурдина -- и есть наконецъ вещь, которую, какъ совершенно противорѣчащую общему направленiю журнала, я назову только послѣ.
   Вы не потребуете конечно чтобы я разобралъ "Пагубу". Сколько этихъ "Пагубъ", "Злыхъ долей" "Тяжкихъ долей" -- заимствованныхъ разумѣется изъ народнаго быта носится во всѣ редакцiи -- и какое глубочайшее недовѣрiе возбуждаютъ онѣ однимъ видомъ своимъ во всѣхъ редакторахъ и во всѣхъ сотрудникахъ, которымъ редакторы поручаютъ просматривать разный наносимый хламъ. И есть причины на такое недовѣрiе. Я напримѣръ, во первыхъ совершенно согласенъ съ парадоксальными по формѣ но совершенно основательными словами одного изъ моихъ друзей, что "ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя" -- словами, сказанными имъ съ горестiю одному очень неглупому господину и вовсе не бездарному писателю по прочтенiи его произведенiя въ драматической формѣ, -- во-вторыхъ, я нагло, до цинизма ни въ какiя драмы изъ народнаго быта, кромѣ драмъ Островскаго не вѣрю, пока разумѣется не воспослѣдуетъ нежданно какого-нибудь осязательнаго разувѣренiя -- въ третьихъ наконецъ, я также нахально не вѣрю, чтобы какое либо замѣчательное драматическое произведенiе миновало рукъ тѣхъ изъ редакторовъ, которые суть въ нѣкоторомъ родѣ "исполины-ловцы"..
   Всѣ эти причины моего невѣрiя, кромѣ послѣдней, должны быть конечно разъяснены.
   Дѣйствительно, "ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя". Покойный Чернышевъ напримѣръ, въ разныхъ очеркахъ, сценахъ повѣстяхъ высказывалъ много наблюдательности, писалъ въ этомъ родѣ покрайней мѣрѣ прилично... но вѣдь хламъ, пошлость и рутина -- его произведенiя для сцены. Дурная положимъ книга г. Потѣхина junioris, "Наши безобразники", но вѣдь этотъ страмъ литературный, -- перлъ въ сравненiи съ его сценическими произведенiями въ родѣ "Дока на доку нашолъ" (зри Отеч. Зап.), или "Доля Горе" (зри оныя же). Скучны романы и повѣсти г-жи Евгенiи Туръ, но что же это въ сравненiи съ ея драматической пословицей: Первое апрѣля"? Приторны военные разсказы г. Погосскаго, но вѣдь въ нѣкоторомъ родѣ на жизнь человѣческую посягаютъ его драмы. Плоха была географiя покойнаго г. Ободовскаго, но кто же перенесетъ, кромѣ режиссера Александринскаго театра и общества умственнаго паралича, "Боярина Матвѣева." Пусть романъ г-жи Каменской: "Пятьдесятъ лѣтъ" назадъ (Зри тоже "Отечеств. Зап.") но
  
   Измѣрить океанъ глубокiй
   Сочесть пески, лучи планетъ
  
   гораздо легче чѣмъ изслѣдить всю глубину пошлости заключающейся въ "Лизѣ Ѳоминой" (ее даже и "Отечественныя Записки" не напечатали, а впрочемъ, можетъ быть еще отпечатаютъ); г. Пальмъ наконецъ, до сихъ поръ извѣстный какъ заурядный, но все-таки приличный поэтикъ, какъ только взялся за драму, -- "Благодѣтеля", написалъ!...
   Ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя!
   Да не только третьестепеннымъ, упомянутымъ мною сочинителямъ, они не даются. Даровитѣйшему изъ нашихъ белетристовъ, первому изъ нихъ (если, къ сожалѣнiю, не одному изъ первыхъ нашихъ художниковъ) г. Писемскому, они не удаются. Одному изъ первыхъ художниковъ нашихъ, Тургеневу, плохо они удавались... такъ плохо, что говоря о немъ какъ объ одномъ изъ нашихъ первыхъ художниковъ, стараешься всегда миновать эти грѣхи его литературной отзывчивости. Наконецъ ужь на что борзописецъ и притомъ весьма читаемый, весьма приличный борзописецъ г. Потѣхинъ senior, а какiя ужасныя вещи его драмы!.
   Не говорю ужь о спецiалистахъ -- драматургахъ: гг. Владикинѣ, Дьяченкѣ, Родиславскомъ и другихъ представителяхъ мiра "тли" литературной, петербургской и московской.
   Не говорю съ другой стороны о даровитѣйшихъ лирикахъ какъ напримѣръ Полонскiй, согрѣшившiй нѣкогда "Дареджанной Имеретинской", о великомъ, но загадочно недовершонномъ талантѣ покойнаго Мея, съ генiальнымъ захватомъ Вѣча, Ивана Грознаго и почти что кукольниковски -- пошлою постройкою его драмъ.
   Да-съ, ужасно трудно писать драматическiя сочиненiя!.
   И еще можетъ быть, и всего можетъ быть труднѣе писать драматическiя сочиненiя изъ народнаго быта, а они-то только и пишутся, азартно всѣми пишутся въ настоящее время.
   Вѣдь что же это за штука напримѣръ жалостная въ сочиненiи г. Писемскаго: "Горькая судьбина" вышла... Чего кажется тутъ нѣтъ? И отношенiя эти двухъ сословiй затронуты и до избiенiя младенцовъ уголовщина доведена
  
   А нѣтъ не веселитъ
   И сердца вашего ни чуть не шевелитъ
  
   т. е. драмы-то настоящей, потрясающей сердце драмы, не выходитъ. Вѣдь такъ то кажется какой? Костромской, настоящiй, pursang. Вѣдь слѣдствiе то хоть бы одно какъ представлено, точно вотъ въ судѣ сидишь, а не выходитъ, ничего не выходитъ. Хоть бы долю той симпатiи чувствовалъ зритель къ Ананiю, какую онъ къ Льву Краснову чувствуетъ, а вѣдь Ананья тотъ же П. Васильевъ играетъ и отлично играетъ! Хоть бы что нибудь кромѣ отвращенiя къ глупой и потомъ помѣшанной бабѣ, его женѣ, онъ чувствовалъ, а эту бабу играетъ въ Москвѣ первая изъ русскихъ артистокъ К. Н. Васильева.
   Или напримѣръ, какихъ штукъ не-гнетъ въ своихъ народныхъ драмахъ г. Потѣхинъ senior, а все-таки отъ его буйствующихъ Мишанокъ, даже когда они Мартыновъ или П. Васильевъ, остается грубое впечатлѣнiе голой уголовщины, а не художества, равно какъ и отъ избiенiя младенцовъ въ драмѣ Писемскаго, а отъ его бабъ-кликушъ впечатлѣнiе выходитъ какое-то надоѣдливое, раздражающее своею пошлостiю.
   Вѣдь уголовщина вовсе не то что драма и жизнь голая вовсе не то что искуство. Старая это истина, но ее приходится повторять въ наше время. Левъ Красновъ напримѣръ приковываетъ къ себѣ нашу симпатiю, но вѣдь вовсе не тѣмъ что онъ жену рѣжетъ, какъ и Отелло вовсе не тѣмъ, что душитъ Дездомону, а тѣмъ страшнымъ нравственнымъ процессомъ, который привелъ къ этому страшному исходу да роковой изъ этого процеса вытекающей необходимостiю этого страшнаго исхода. Оставимте въ сторонѣ Отелло и займемтесь напримѣръ Львомъ Красновымъ. Вѣдь это -- натура страстная и даровитая, сдѣлавшаяся въ своемъ быту натурою исключительною, а съ другой стороны натура вовсе не добрая, въ обычномъ смыслѣ этого слова. Онъ такой человѣкъ, который любитъ не въ мѣру за то и раздражается не въ мѣру же, около котораго, въ минуты раздраженiя, по его же признанiямъ старику дѣду, "близко окаянный ходитъ" -- у котораго "въ очахъ вдругъ смеркнется, въ головѣ звенитъ, за сердце словно кто рукой ухватитъ". Такiе люди особенно страшны тѣмъ что некраснѣютъ, а блѣднеютъ, не орутъ на весь домъ, а только судорожно говорятъ въ гнѣвѣ. Онъ совсѣмъ не таковъ, каковы другiе люди его среды. "Другой" -- самъ же говоритъ онъ -- "денегъ себѣ хочетъ, злата, а мнѣ ничего не надо; -- мнѣ только чтобъ она меня любила," -- онъ весь поглощонъ этимъ чувствомъ къ ней, у которой онъ считаетъ потребностью и чуть ли не долгомъ "ножки цѣловать"; -- для него весь мiръ это она, которую самъ онъ выбралъ не въ своей средѣ, не изъ этихъ жиромъ заплывшихъ бабъ, которыя знаютъ "чего сапогъ хочетъ". А между тѣмъ -- и вотъ въ чемъ грунтъ его драмы -- онъ лавошникъ, онъ "воспитанiя" не получилъ, того воспитанiя, которое такъ дорого Лукерьѣ Даниловнѣ и самой женѣ, самой ей, которая ни больше ни меньше, какъ младшая сестра Лукерьи Даниловны, во всемъ ей подобная, только что красавица.
   Разумѣется я беру Краснова драмы, Краснова Островскаго, великолѣпно передаваемаго П. Васильевымъ, а не того, какого хотѣли бы видѣть наши отрицатели вопреки смыслу драмы; не того котораго какимъ-то телкомъ и нюней съ одной стороны а съ другой патрiархальнымъ домохозяиномъ представляетъ Садовскiй. Ни самодуръ, ни положительный домохозяинъ и тѣмъ менѣе телокъ не зарѣзали бы Татьяны Даниловны -- а развѣ побили бы хорошенько, уму-разуму научили и до знанiя желанiй "сапога" довели. Кровавая же развязка тутъ вовсе не случайность, а роковая необходимость, обусловленная русскою, но исключительною натурой героя -- и потому то это трагедiя, а не простая уголовщина.
   Писемскiй, какъ даровитѣйшiй, вполнѣ знающiй жизнь и умнѣйшiй писатель, столь хорошо чувствовалъ что роковой психической необходимостью не доведетъ своего Ананья до уголовщины, и уголовщину т. е. избiенiе младенцевъ ввелъ какъ чисто случайное обстоятельство, которое, не зли только глупая баба своего весьма положительнаго сожителя -- могло и не быть. Правда, что тогда бы и драмы не было да вѣдь драмы все равно и съ уголовщиной-то не вышло. Драма не то что иногда случается -- и не то, что должно непремѣнно при извѣстныхъ психическихъ данныхъ случиться. Съ чего Ананью жену убивать? Ребенка онъ точно могъ хватить объ уголъ "въ сердцахъ" -- но опять-таки, это только уголовная случайность. Оскорбленный домохозяинъ въ немъ что ли такъ сильно заговорилъ? Первое дѣло, что Писемскiй слишкомъ умный писатель для того чтобы трагическаго патрiарха въ нашемъ быту сочинить, а второе дѣло, что онъ и не думалъ его сочинять, а просто ошибся въ формѣ своего замысла. Ему слѣдовало бы написать разсказъ, въ которомъ дѣло развязалось бы безъ уголовщины, а онъ увлекся энергическимъ лицомъ Ананья да столкновенiемъ его съ безсильнымъ бариномъ и не зналъ что сдѣлать съ этимъ столкновенiемъ. Вся и штука-то въ томъ что интересъ, участiе можетъ возбуждать въ "Горькой судьбинѣ" столкновенiе Ананья съ бариномъ, а не отношенiе его къ женѣ. До жены никому дѣла нѣтъ, потомучто и въ жизни Ананья она вовсе не такое роковое звѣно, съ разрывомъ котораго сопряжонъ былъ бы непремѣнно трагическiй исходъ. Уголовщина факта такъ и проходитъ передъ нами случайной, голой уголовщиной, не оставляя по себѣ глубокаго впечатлѣнiя, не сосредоточивая ни на одномъ изъ лицъ въ ней учавствующихъ нашей симпатiи.
   Такъ вотъ какъ оно трудно писать драмматическiя сочиненiя, даже такому большому таланту какъ Писемскiй.
   Но возьмите напримѣръ произведенiя такого, весьма способнаго борзописца -- какъ г. Потѣхинъ senior -- и взгляните на нихъ съ точки зрѣнiя искуства -- да не того искуства для искуства, которымъ постоянно попрекаютъ вашего покорнѣйшаго слугу и въ которомъ впрочемъ вашъ покорнѣйшiй слуга не виноватъ ни душой ни тѣломъ, а искуства органическаго т. е. сознанiя, оразумленiя жизни съ ея типами и явленiями въ художественныхъ образахъ. Какое намъ дѣло до кликуши, вопящей "голосами разными" въ продолженiи нѣсколькихъ длинныхъ актовъ драмы: "Судъ людской не Божiй" -- и до стараго дуролома ея отца, который такъ однообразенъ? Что въ ней и въ немъ такого типически-жизненнаго, что стоило бы драматическаго воспроизведенiя? Вся драма не что иное какъ пересолъ и пересолъ до омерзенiя самой слабой изъ драмъ Островскаго: "Не въ свои сани не садись" безъ ея поэзiи и комизма, безъ Бородкина и тетушки получившей образованiе въ Таганкѣ. Какое намъ опять дѣло до многоактнаго загула Мишанки въ "Чужое добро въ прокъ нейдетъ" загула доходящаго до безсмысленной и совершенно случайной уголовщины -- хотя бы, повторяю, Мартыновъ или П. Васильевъ создавали за недостаткомъ лучшихъ матерiаловъ подъ рукою, изъ этого самаго, крайне несимпатическаго Мишанки -- лицо типическое? Вся штука явнымъ образомъ пошлѣйшая пародiя одной изъ высшихъ по замыслу и недодѣланнѣйшихъ по выполненiю драмъ Островскаго: "Не такъ живи какъ хочется" -- безъ ея широкаго размаха, безъ ея поэзiи типовъ и поэзiи бытовыхъ подробностей.
   А вы, вотъ я увѣренъ, плохо знаете эту высоко поэтическую вещь или даже совсѣмъ ее не знаете и нельзя васъ винить за это. Драматическiя вещи требуютъ сценическаго осуществленiя -- и "Не такъ живи какъ хочется" мы положительно зарѣзали на сценѣ -- не только на петербургской, но даже отчасти на московской, -- потому что Петра Ильича и тамъ игралъ "драматистъ" хоть и безконечно даровитый изъ нашихъ "ржанцевъ" но все-таки драматистъ, стало быть герой въ нѣкоторомъ родѣ -- и драмѣ не воскреснуть пока трагикъ въ родѣ П. Васильева не олицетворитъ со всей правдой и простотою широкаго типа поэта. Драма притомъ создана слишкомъ тонко вообще, въ чемъ и сценическая ошибка Островскаго, такъ что пересолъ ли недосолъ ли въ подробностяхъ навсегда погубитъ....
   Въ драмѣ -- кромѣ ея осязаемыхъ и видимыхъ лицъ -- царитъ надъ всѣмъ лицо невидимое, жирное, плотское, загулявшая совсѣмъ масляница (какъ въ "Бѣдность не порокъ" -- свѣтлая недѣля, какъ въ "Грозѣ" волжская ночь съ вольной гульбой -- и въ воспитанницѣ -- весенняя ночь съ потайной "гулянкой"). Эта "Масляница" одинъ изъ многихъ и притомъ наиболѣе уцѣлѣвшiй остатокъ нашего стараго и доселѣ еще присущаго намъ язычества, пора полнѣйшей плотской разнузданности, хоронить божество мрака, зиму -- и на послѣдяхъ въ волю бушуютъ ея темныя служебныя силы: хари (маски) бродятъ по улицамъ, по ночамъ нечистыя силы, юмористически называемыя анчудками безпятыми, Епишками и проч. ходятъ на свободѣ. Загулъ, дикiй до бѣснованiя, достигаетъ своихъ крайнѣйшихъ предѣловъ. Зимняя полоса культа Ярилы кончается -- но ужь даетъ же себя знать на послѣдкахъ въ тяжело ложащихся на желудокъ въ неестественномъ количествѣ пожираемыхъ блинахъ и въ непомѣрномъ потребленiи спирту и въ катаньѣ съ дѣвушками на тройкахъ и въ катаньяхъ съ ними же съ горъ. Пѣсни и пляска, скоморошество въ полномъ разливѣ. Съ ударомъ нашего постнаго колокола къ заутренѣ нечистыя силы исчезаютъ. Но до этой минуты темное божество съ его темнымъ веселымъ и дикимъ загуломъ -- всевластно.
   Скажутъ вѣроятно, что я съ нѣкоторою сластью повѣствую о его владычествѣ -- это ужь навѣрно! И Викторъ Ипатьевичь и утилитаристы въ этомъ сойдутся какъ во многомъ они внутренно сходятся -- да мнѣ-то какое же дѣло? Я хочу ввести читателя въ мiръ великой драмы, которую не съ тѣмъ же создавалъ народный поэтъ, чтобы доказать практически сколь вредна масляница для россiйскаго прогреса. Я полагаю такъ даже, что ему какъ поэту рѣшительно нѣтъ дѣла до того, полезны или вредны россiйскому прогресу типы жизни, которые онъ увѣковѣчиваетъ художествомъ.
   И такъ -- царитъ масляница... она, т. е. конечно не въ видѣ сжигаемой ребятишками чучелы -- должна господствовать и на сценѣ... Вотъ тутъ бы удивительно могло помочь поэзiи другое искуство -- музыка -- да, я твердо вѣрю, что Сѣровъ задумавшiй написать увертюру, антракты и всю оркестровку пѣсенъ для "Бѣдность не порокъ" -- напишетъ музыкальную поэму и къ "Не такъ живи какъ хочется"...
   Въ созданiи Островскаго -- не смотря на широкiй захватъ -- есть одинъ и притомъ капитальный недостатокъ, недостатокъ смѣлости. "Не такъ живи какъ хочется" писано въ ту эпоху, когда издыхающее западничество усерднѣйше лаялось на то опоэтизированiе быта народнаго, которое такъ ярко проступило у поэта въ "Бѣдность не порокъ"... Не то чтобы запугалъ этотъ лай поэта, -- но такъ какъ лай только и былъ слышенъ тогда въ журналистикѣ, то онъ заставилъ его быть крайне осторожнымъ. Осторожность впрочемъ ничему не помогла -- и только повредила дѣлу, съузила размѣры драмы и лишила ее густыхъ красокъ. Опять повторяю -- драма создалась слишкомъ тонко, такъ сказать очерками -- но все-таки можетъ быть возсоздана сценически во всей яркости при пособiи музыки и блестящей обстановки.
   Si votre enfant est nХ boiteux -- сказалъ величайшiй поэтъ нашего времени -- ne lui faites pas de jambes de bois -- и разумѣется Островскiй не можетъ уже перекрасить или лучше сказать докрасить свою драму. Многое изъ ея первоначальной громадной концепцiи дано въ другiя его драмы. Такъ, я съ достовѣрностью могу вамъ сказать, что Епишка который долженъ былъ ходить за Петромъ Ильичемъ -- ходить теперь за Львомъ Красновымъ... Но и такова какъ она есть, драма "Не такъ живи какъ хочется" -- осталась все-таки высоко поэтической вещью -- и стоитъ только столь же сильному какъ поэтъ по таланту маэстро пояснить ее, да обставить ее П. Васильевымъ -- Петромъ Ильичемъ, Горбуновымъ -- "Епишкой" т. е. тѣмъ полуфантастическимъ, полудѣйствительнымъ "метеорчикомъ", который въ драмѣ является намекомъ на нечистую силу; г-жой Линской -- матерью жены Петра Ильича, г-жой Левкѣевой -- Грушей, г-жой Владимiровой -- женой, да найти стольже даровитыхъ артистовъ на роли двухъ типическихъ отцовъ, симпатичнаго и милаго Васи (вотъ бы г. Малышеву попробовать?), тетушки Петра Ильича, двухъ ямщиковъ -- да поставить ее на Марiинскомъ театрѣ, не жалѣя разныхъ аксесуаровъ, на которые мы такъ щедры въ отношенiи къ разнымъ "Фаустамъ" -- да къ балетнымъ продуктамъ ерундистой фантазiи гг. Петипа и Сенъ Леона, да оркестръ вручитъ конечно не г. Кажинскому, а К. Лядову...
   Мало ли дескать что? -- вы дескать, милостивый государь, шехерезаду какую то расписываете! Ничуть не шехерезаду -- кого-жъ намъ и ставить блистательно какъ не Островскаго или Сѣрова? Къ чему же я косвенно и всѣ рѣчи мои веду? И у кого достанетъ наглости и отсутствiя патрiотизма -- сказать мнѣ что я не дѣло говорю? Нѣтъ артистовъ дескать... вѣдь это одно почти что могутъ мнѣ возразить. Какъ это нѣтъ артистовъ на столичной сценѣ, когда много яркихъ талантовъ скитается по провинцiямъ -- и "чего ради" -- существуетъ у насъ огромнѣйшая труппа, при существованiи которой невозможно однако поставить какъ слѣдуетъ почти что ни одной пьесы перваго и единственнаго русскаго драматурга... Ставимъ мы "Свои люди, сочтемся" -- у насъ Большова нѣтъ" -- "Грозу" у насъ ни Катерины покамѣстъ, ни Дикова настоящаго нѣтъ. "Бѣдной невѣсты" у насъ совсѣмъ нельзя поставить, ибо въ ней или Хорьковъ погибъ, если онъ не П. Васильевъ или Беневоленскiй погибъ -- или мать Хорькова погибла если она не г-жа Линская -- или мать Марьи Андреевны -- погибла.
   Но это пока въ сторону. Не удивительно что вы, мой читатель, плохо знаете высоко поэтическую драму Островскаго "Не такъ живи какъ хочется" или даже совсѣмъ ее не знаете -- если у насъ ее поставить нельзя. Во всякомъ случаѣ вы ее хоть прочтите, потомучто содержанiе ея я не намѣренъ вамъ пересказывать. Я хотѣлъ только указать тотъ штандпунктъ, point de vue бытовой и художественный, съ котораго должно на нее смотрѣть, -- съ котораго поэтическимъ ореоломъ озаряются и ея главный герой и глубоко-захватывающiе народную жизнь подробности.....
   А заговорилъ я о ней по поводу весьма омерзительной пародiи на нее, сочиненной г. Потѣхинымъ senior и весьма успѣшно производимой на сценахъ россiйскихъ, подъ названiемъ "Чужое добро въ прокъ нейдетъ"... гдѣ все есть: и загулъ дурашнаго мужика до чертиковъ и уголовщины и темная сила въ видѣ барскаго лакея и жена, -- обычно весьма гнусныхъ свойствъ баба -- и гульба, и хороводы, и пѣсни -- все кромѣ поэзiи, или лучше сказать, гдѣ поэзiя драмы Островскаго безсмысленно сведена въ грязь смрадную и непроходимую какъ бываетъ всегда при дагеротипномъ перенесенiи жизни въ искуство.
   Вотъ въ томъ-то вся и штука, что идеальная постановка драмы "Не такъ живи какъ хочется" -- была бы зрѣлище достойное великаго народа, а представленiя драмъ въ родѣ "Чужое добро въ прокъ нейдетъ" -- зрѣлище достойное развѣ только Веси, Мери и Чуди, пока эти чудскiя племена не амальгамировались съ славянскимъ племенемъ.
   Трудно писать драматическiя сочиненiя вообще, но въ особенности трудно писать драматическiя сочиненiя изъ народнаго быта. Оно вѣдь только кажется что легко, а въ сущности очень трудно: какъ разъ можно попасть въ драматурги упомянутыхъ мною именъ, какъ г. Потѣхинъ senior, или въ драматурги (что еще хуже) петербургской Чуди, какъ г. Потѣхинъ junior. Право такъ.
   Больше еще.. я выскажу вамъ парадоксъ, мой читатель, за который вы сначала на меня непремѣнно возопiете, а потомъ можетъ быть съ нимъ согласитесь.
   Но къ этому парадоксу -- я вѣдь самъ очень хорошо знаю какъ онъ скандаленъ -- я сдѣлаю нѣкоторый подходъ... Островскаго все упрекаютъ что онъ пишетъ драмы только изъ купеческаго быта или много-много что изъ быта подъяческаго (Бѣдная Невѣста, Доходное мѣсто) -- что кромѣ того какъ онъ только выводитъ на сцену лица такъ называемаго образованнаго класса (Меричь въ "Невѣстѣ" -- Учитель и его Дочь -- въ "Чужомъ пиру похмѣлье") или такъ называемаго-же высшаго класса (Вышневскiй и Вышневская въ "Доходномъ мѣстѣ") -- эти лица выходятъ у него какъ-то безцвѣтны или покрайней мѣрѣ мало колоритны; что даже въ высшей степени симпатичная личность Марьи Андреевны, взятая имъ въ сферѣ образованной, говорить нѣсколько книжною рѣчью. Дѣло -- нѣтъ, надѣюсь, сомнѣнiя -- стоитъ изслѣдованiя, болѣе что всѣ эти упреки Островскому слышались и въ началѣ его поприща, слышатся даже и теперь. Какъ хотите, а трудно представить какъ это первый и единственный драматургъ нашъ не знаетъ никакого быта, кромѣ купеческаго. Все дескать купцы да купцы! -- и подъ этимъ упрекомъ таятся два рода вопросовъ: 1) почему Островскiй, поэтъ народный, по преимуществу не написалъ ни одной пьесы изъ крестьянскаго быта -- и 2) почему онъ, самъ человѣкъ многосторонне-образованный, не написалъ тоже ни одной пьесы гдѣ бы являлись люди развитые, люди нашего времени и люди классовъ, которые недаромъ же общепринято называть высшими?
   Разсмотримъ сперва первый вопросъ, причемъ я и могу уже пустить въ ходъ парадоксъ, который васъ, мой современный -- стало быть демократически настроенный читатель -- нѣсколько покоробитъ. Изъ крестьянскаго быта нельзя писать драмы.
   Что такое крестьянство? Оно или было крѣпостное т. е. было историческая аномалiя, которой слава Богу нѣтъ болѣе, или оно сохранило свою неприкосновенность, свою особенность, свой цвѣтъ, характеръ земледѣльческаго сословiя вообще -- только какъ крестьянство захолустное степное, убереженное далью отъ столкновенiй съ городами и цивилизацiею. Я знаю очень хорошо что такое крестьянство, идеалъ глубокоуважаемаго мною направленiя славянофильства, нравственно выше и чище городскаго населенiя за исключенiемъ конечно нѣкоторыхъ, видно уже мѣстныхъ фактовъ... Я знаю также что цивилизацiя заимствуется городскимъ сословiемъ, только въ самыхъ нелѣпыхъ формахъ -- искажаетъ несравненно лучшiя коренные задатки, какъ нравственные, такъ и поэтическiе, но первое дѣло, -- я совершенно убѣжденъ въ томъ что недаромъ сложилась пословица: "Божье крѣпко да вражье лѣпко" -- что разбогатѣй степной мужикъ, онъ торговлю заведетъ, а торговлю заведетъ -- съ городомъ сблизится а съ городомъ сблизится -- непремѣнно какъ Гордѣй Карпычъ "небель" поставитъ, потомучто "совсѣмъ другой ефектъ выйдетъ" а второе дѣло, что драма ничего не подѣлаетъ ни изъ бывалаго крѣпостнаго крестьянскаго быта ни изъ идеальнаго степного крестьянскаго быта.
   Драма, какъ искуство вообще -- увѣковѣчиваетъ коренные, стало быть нормальные органическiе типы народной жизни -- порочные или добродѣтельные -- это ей совершенно все ровно; увѣковѣчиваетъ притомъ sine ira et studio,
  
   Спокойно зритъ на правыхъ и виновныхъ,
   не задаваясь ни сочиненнымъ идеаломъ, ни раздраженiемъ.
  
   Коренные же, органическiе типы бытовой жизни могли сложиться во-первыхъ только въ свободномъ сословiи и во-вторыхъ только въ такомъ свободномъ сословiи, которое могло такъ сказать повѣрить ихъ крѣпость или слабость въ столкновенiи съ цивилизацiей. Изъ драматическихъ воспроизведенiй крѣпостного быта выходило -- и выходитъ всегда или жалостно сантиментальное -- какъ покойныя повѣсти объ Антонѣ Горемыкѣ и проч. -- или нѣчто доступное только Мери Веси и Чуди, до слiянiя ихъ съ Славянами -- стало быть вообще нѣчто чуждое сущности драмы -- какъ трагедiи такъ и комедiи. Изъ драматическихъ воспроизведенiй идеальной неприкосновенности крестьянскаго быта -- выйдетъ всегда или нѣчто идилическое -- и это еще въ лучшемъ случаѣ -- или нѣчто уже совсѣмъ натянутое.
   Драма т. е. серьезная, нацiональная драма -- есть культъ нацiональности, воспроизведенiе ея цѣльныхъ, полныхъ типовъ какъ въ добрѣ такъ и въ злѣ. Типы, развившiеся въ односторонне напряжонномъ состоянiи народнаго быта и народной исторiи, какъ бы они ярки ни были -- хоть бы напримѣръ Стенька Разинъ или протопопъ Аввакумъ, не могутъ быть взяты драмою, культомъ общимъ, исключительно, единично. Они могутъ пройдти и ярко, колоритно пройдти въ драмѣ, захватывающей всю эпоху ихъ со всѣхъ ея сторонъ, какъ проходитъ напримѣръ Джекъ Кедо, предводитель возставшихъ массъ въ Генрихѣ VI Шекспира, -- какъ проходитъ Пугачь въ "капитанской дочкѣ" Пушкина. Драма есть культъ нацiональности, а не культъ извѣстнаго напряженiя нацiональности, извѣстной такъ сказать партiи. Точно такъ же и факты крѣпостного быта могутъ современемъ проходить и проходить очень ярко, въ нашей будущей исторической драмѣ, но сами по себѣ, безъ связи съ общими типами общерусской жизни, столь же мало могутъ послужить предметомъ для драмы, какъ физическая болѣзнь напримѣръ или голые факты уголовщины... Драма съ другой стороны -- не идилiя и не проповѣдь чистой нравственности. Пьяный Фольстафъ ей, какъ искуству, столь же любезенъ и необходимъ какъ чистый и героическiй Готспоръ. Ей нужна нацiональность въ коренныхъ, органически сложившихся типахъ добра и зла.
   Въ силу особенности нашего бытового и историческаго развитiя, единственная среда, въ которой наша нацiональность развилась совершенно свободно, какъ въ добрѣ такъ и въ злѣ -- есть та среда, изъ которой не выходитъ, вѣроятно не выйдетъ да и не можетъ выйдти нашъ народный драматургъ. Онъ вообще стоитъ на такой высшей точкѣ общенацiональнаго культа, что, со стороны различныхъ партiй, на него посыпались упреки за его Минина, какъ сыпались упреки со стороны пуристовъ -- за безнравственность третьяго акта Грозы, и теперь еще раздаются за таковую же безнравственность третьяго акта "Воспитанницы".
   Нацiональная самость развилась въ этой постоянно изображаемой неистощимымъ художникомъ средѣ -- въ высшей степени чудно и даже дико. Въ такомъ видѣ онъ намъ ее и изображаетъ.
   Земская жизнь наша ушла, при столкновенiи съ извнѣ-наложонною на бытъ цивилизацiею, въ расколы, или явные, сознательные, организованные, -- или въ безсознательные, но столь же упорно не поддающiеся цивилизацiонному уровню. Теоретики разныхъ лагерей, видятъ, одни -- нѣчто идеальное, другiе -- голое самодурство. Поэтъ видитъ только жизнь, ея отношенiя и органически сложившiеся типы и воспроизводитъ ихъ, хотя конечно съ глубокою симпатiею къ почвѣ ихъ породившей, но съ симпатiею безпристрастной.
   Съ чего взяли что купцовъ изображаетъ Островскiй? Русскихъ людей онъ изображаетъ, типы русской жизни -- а ужь онъ не виноватъ, что свободно и оригинально до дикости и чудноты развились они только въ этой средѣ? Съ чего взяли что онъ купеческимъ языкомъ только владѣетъ? Вѣдь это могутъ говорить только такiе господа, которые лѣтописей, грамотъ, княжескихъ духовныхъ, записей разныхъ частныхъ до-Петровской эпохи въ глаза невидывали. Русскiй это языкъ -- и притомъ цвѣтной, а не книжный, живой, органически сложившiйся тоже въ добрѣ и злѣ, въ коренномъ складѣ и городской порчѣ, въ столкновенiи съ цивилизацiею и въ нѣкоторой амальгамировкѣ съ нею -- и богатый, и колоритный и вмѣстѣ чудной языкъ, не наша выдѣланная до сухости рѣчь съ одной стороны и не костромское или владимiрское крестьянское нарѣчiе съ другой... Съ чего наконецъ взяли, одни -- что онъ идеализируетъ нацiональные типы, -- другiе, что онъ самодурство казнитъ? Ничего этого не бывало -- хоть и формула темнаго царства и формула почвы, извлечонныя такъ сказать мыслителями изъ его произведенiй, имѣютъ для себя въ его творчествѣ большiя опоры, и притомъ, формула "почвы" конечно несравненно болѣе.
   Возникаетъ теперь другой вопросъ, отчего Островскiй ничего изъ нашей развитой жизни типовъ не беретъ, или отчего, когда онъ касается этихъ типовъ, они у него не колоритны, хотя всегда, въ высшей степени правильно поставлены?
   Опять я скажу здѣсь парадоксъ. Оттого что нечего насъ брать-то въ драму, что не стоимъ мы, съ позволенiя сказать, чтобы въ драму-то войдти. Ну, какiе мы типы? Все, что было въ насъ, даже "наносно-типическаго", того напущеннаго, что образовывало въ насъ и нашей жизни хоть какое-то марево типовъ, до-тла уже исчерпано Пушкинымъ, Лермонтовымъ, Гоголемъ, Тургеневымъ, и даже у нихъ-то въ драму, въ демократическую форму искуства не перешло и не могло перейдти. Кого даже изъ насъ-то по совѣсти могутъ драматически интересовать, ну хоть тѣ тонкiя отношенiя, которыя развиваются напримѣръ въ изящнѣйшей изъ драматическихъ попытокъ Тургенева: "Гдѣ тонко тамъ и рвется", а вѣдь вещь въ своемъ родѣ по истинѣ прелестная. Какiя добросовѣстныя симпатiи могутъ приковать насъ въ театрѣ къ личности Арбенина, къ его мести женѣ изъ "напущеннаго", а не настоящаго чувства? Какой интересъ, даже и мы-то, можемъ найдти въ старомъ дуракѣ Мошкинѣ -- тургеневскаго "холостяка"... Никакого, даже и намъ, такъ называемымъ развитымъ людямъ, въ такихъ и подобныхъ миражныхъ типахъ мѣста нѣтъ. Лучшую повѣсть изъ развитой сферы попробуйте обратить въ драму, ничего не выйдетъ, хоть "кто виноватъ" напримѣръ даже одраматизируйте.
   Упреки Островскому за то, что онъ не беретъ типовъ изъ нашей развитой среды показываютъ только непониманiе сущности драмы и отсутствiе въ упрекающихъ серьезнаго пониманiя драмы. Еще болѣе конечно странны упреки ему за то что онъ не беретъ типовъ изъ высшихъ сферъ общежитiя. Двадцать тысячь разъ готовъ повторять я, что высшiя сферы нашего общежитiя существуютъ только какъ марево въ повѣстяхъ графа Соллогуба и г-жи Евгенiи Туръ, на дѣлѣ же подъ этими блестящими привидѣнiями укрылись фонъ-визинскiе Сорванцовы и княгини Халдины; грибоѣдовскiе Фамусовы и Хлестовы, князья Тугоуховскiе и графини Хрюмины -- и какъ таковые только могутъ они войдти въ дѣло серьезное, дѣло народное, дѣло демократическое т. е. въ драму. Какъ таковые, они входятъ въ драму и у Островскаго -- какъ напримѣръ въ лицѣ Уланбековой въ "Воспитанницѣ" -- а до ихъ показной, парадной или бальной стороны -- ему какъ народному драматургу и драмѣ вообще, нѣтъ и не можетъ быть никакого дѣла, точно такъ же какъ нѣтъ ему дѣла напримѣръ до парадной стороны какого нибудь Мерича въ "Бѣдной Невѣстѣ" -- который можетъ быть, предѣлай его поэтъ съ парадной-то стороны, вышелъ бы нисколько не меньше эфектенъ чѣмъ разные герои повѣстей сороковыхъ годовъ.
   Островскiй, какъ нацiональный драматургъ, прежде всего человѣкъ земскiй и представитель воззрѣнiй земскаго быта. На жизненныя отношенiя онъ смотритъ съ ея точекъ -- только не съ точекъ случайныхъ, а коренныхъ и вмѣстѣ высшихъ. Что могло войдти въ драму: изъ напряжонныхъ ли состоянiй, изъ болѣзненныхъ ли наростовъ быта -- то вошло или войдетъ въ его творчество. Въ "Воспитанницѣ" напримѣръ заключены драматическiя крѣпостныя отношенiя и заключены чрезвычайно глубоко... Типы изъ сферъ высшихъ обществъ онъ бралъ когда ему это было нужно (какъ Вышневскiй въ "Доходномъ мѣстѣ") но не могъ конечно придать имъ того, чего въ нихъ нѣтъ т. е. земской типичности и колоритности рѣчи.
   Эти типы -- изъ развитой ли, изъ общественной ли высшей сферы жизни берутся въ его драмахъ не сами по себѣ, а по ихъ отношенью къ земской жизни и съ ея точекъ зрѣнiя. Лицо напримѣръ старика учителя, Иванова, должно было именно своею отвлечонностью отъ жизни, своей книжностью въ рѣчи и въ самыхъ понятiяхъ, войдти въ земскую комедiю, которой первую часть, составляетъ "Въ чужомъ пиру похмѣлье," -- а вторую "Тяжелые дни" -- комедiю объ отвлечонномъ законѣ, представляющемся какимъ-то чудищемъ отупѣлой и разобщенной съ нимъ земщины, комедiю о "стрюцкихъ," служащихъ необходимымъ звѣномъ между земщиною и отвлечоннымъ закономъ и о страшной безднѣ, лежащей между понятiемъ замкнувшейся въ своемъ безсознательномъ расколѣ земщины. Это поэтически, но во все не сатирически взятый контрастъ двухъ мiровъ: одного, въ которомъ сознанiе совершенно разобщено съ жизнiю, разобщено до того, что добрый и честный старикъ учитель совѣтуетъ своей взрослой дочери "срюгать" отъ скуки -- и другого, въ которомъ земская жизнь разобщилась съ отвлечоннымъ закономъ до наивнѣйшей вѣры въ грозную силу всякой, хотя бы самой нелѣпой росписки, до убѣжденiя, что "стрюцкiе" все могутъ съ человѣкомъ сдѣлать. "Напиши, говоритъ Китъ Китычь Сахару Сахарычу, такую бумагу чтобы учителя Иванова съ дочерью въ Сибирь сослать" и совершенно увѣренъ въ томъ, что дока Стрюцкiй можетъ такую бумагу написать, какъ въ "Тяжелыхъ дняхъ" совершенно увѣренъ въ томъ, что самъ можетъ попасть въ сумашедшiй домъ или въ смирительный... Да и не онъ одинъ въ этомъ увѣренъ. Квартирная хозяйка учителя Иванова, по своему желая добра ему и его дочери и обязывая Андрея Титыча подпискою жениться, увѣрена и въ обязательности этого документа и въ томъ что она доброе дѣло дѣлаетъ..... Потому она въ этомъ увѣрена, что сама принадлежитъ къ мiру "стрюцкихъ" -- къ мiру такъ сказать проходимческому, кочевому, считающему своимъ правомъ эксплуатировать осѣдлый и разобщонный съ отвлечоннымъ закономъ мiръ, во имя этого абстрактнаго закона, -- къ мiру, и враждебному земщинѣ и необходимому ей, потому что Стрюцкiе же могутъ эксплуатировать отвлечонный законъ въ пользу земщины... Это отношенiе "Стрюцкихъ" къ земщинѣ, глубоко развито во второй части комедiи, въ "Тяжолыхъ дняхъ". Въ первой т. е. "Въ чужомъ пиру похмѣлье" взято собственно отношенiе земщины къ образованному сословiю; взять, какъ я уже сказалъ, контрастъ двухъ этихъ мiровъ, изъ которыхъ одинъ совершенно разобщонъ съ отвлечоннымъ закономъ и цивилизацiей, -- ушолъ изъ подъ ихъ внѣшне-наложеннаго уровня въ безсознательной, но упорный расколъ; другой совершенно разобщился съ бытовою жизнiю, ея понятiями и условiями и замкнулся въ созданный мiръ имъ самимъ по книжнымъ условiямъ. Въ обоихъ мiрахъ, вслѣдствiе ихъ замкнутости развилось въ ужасающихъ размѣрахъ дикое самодурство, представители котораго, учитель Ивановъ въ одномъ, и безцѣнный Китъ Китычь въ другомъ. Въ контрастъ широко развернувшейся натурѣ самодура земскаго, самодуръ книжный является личностью сжатою, заковавшеюся въ условныя, весьма по виду приличныя но безжизненные формы. При трагическомъ столкновенiи съ жизнiю, формы эти разрушаются и наивный ребенокъ зоветъ "громы небесные" на эту, впервые ему раскрывшуюся, жизнь. А жизнь въ сущности виновата только тѣмъ, что онъ -- идеалистъ, ее не понимаетъ.
   Въ такой драмѣ личность учителя Иванова не могла и не должна была явиться иначе какъ книжною у поэта, потомучто по идеѣ драмы она и входитъ-то въ нее только этой стороною. Напиши Островскiй драму съ точки зрѣнiя той среды, къ которой принадлежитъ учитель Ивановъ, какая бы это вышла пошло-сантиментальная и никому, даже намъ "образованнымъ и развитымъ" людямъ, ненужная вещь... И какого глубокаго смысла полны какъ эта, такъ и вторая часть комедiи о Китѣ Китычѣ, именно потому что Китъ Китычь является въ обѣихъ центромъ! Изъ этого не заключайте впрочемъ чтобы я считалъ поэта совершенно безупречнымъ: я очень хорошо вижу что онъ испортилъ въ "Тяжелыхъ дняхъ" лице Досужева, земскаго стряпчаго, ярко и полно выступившаго въ третьемъ актѣ "Доходнаго мѣста"; я очень не хвалю тоже все сочиненное въ "Доходномъ мѣстѣ" и просто возмущаюсь до тошноты тирадами Жадова, этими идоложертвенными требами, принесенными поэтомъ россiйскому прогресу и благодѣтельной гласности, но не смотря на такiе недостатки, за Островскимъ все-таки остается такая широта захвата нашей жизни, что я опять прихожу къ повторенiю весьма полезнаго припѣва.
   Трудно, ужасно трудно писать въ наше время драматическiя сочиненiя.. съ прибавленiемъ, послѣ Островскаго, -- трудно изъ какого хотите быта, изъ народнаго или изъ образованнаго. Вѣдь можно ли напримѣръ выдумать что либо, въ чемъ бы такъ непрiятно бѣлые швы проглядывали какъ въ "Мишурѣ" г. Потѣхина senioris, что-нибудь сантиментальнѣе, приторнѣе и вмѣстѣ ложнѣе...
   Послѣдняя комедiя, которая была написана изъ образованнаго быта, талантивая вещь г. Сухово-Кобылина, "Свадьба Кречинскаго;" она и уцѣлѣла на сценѣ.
   А ужь о драмахъ ихъ народнаго-то быта, безпрестанно появляющихся и находящихъ себѣ прiютъ только въ "Старухиныхъ запискахъ" что и говорить? У кого станетъ терпѣнiя прочесть напримѣръ, хоть ту изъ нихъ, съ которой я началъ свою печальную рапсодiю, "Пагубу" г. Кондырева?..
   Такъ вы, стало быть, ни въ какiя драмы, имѣете право спросить меня, кромѣ драмъ Островскаго и не вѣрите?
   Такъ и не вѣрю, отвѣчу я совершенно спокойно. Гоголевская драма, фантастическая и гиперболическая отошла уже въ область исторiи, почти что наравнѣ съ фонъ-визинскою, гораздо впрочемъ болѣе дѣйствительною драмою и несравненно болѣе проникнутою русскимъ воззрѣнiемъ на жизнь. Пушкинъ писалъ очерками безъ красокъ, и его великолѣпные очерки невыполнимы сценически. Грибоѣдовская драма проживетъ еще долго, но вѣдь она всего одна.. Кромѣ Островскаго у насъ ничего нѣтъ, это ужь будьте благонадежны.
   Между тѣмъ, къ чему я и велъ свои злостныя рѣчи, Островскiй-то т. е. то что единственно и есть у насъ, сравнительно рѣдко дается на сценѣ и дается притомъ, за исключенiемъ "Воспитанницы" и трилогiи о Бальзаминовѣ, чрезвычайно плохо большею частiю. Не будь П. Васильева, Линской, Горбунова и Левкѣевой -- постыдно плохо. Изъ большихъ его драмъ, вовсе не даются 1) Бѣдная Невѣста 2) Не такъ живи какъ хочется 3) Мининъ; -- изъ сценъ: 1) картина семейнаго счастья. 2) Утро молодого человѣка...... Убиты безжалостно выполненiемъ, "Въ чужомъ пиру похмелье" и "Старый другъ лучше новыхъ двухъ". Заиграны въ самой пошлой обстановкѣ: "Сани"; брошена "Бѣдность не порокъ", несмотря на великолѣпную игру П. Васильева: два, много-много три раза въ годъ идутъ "Свои люди сочтемся" и разныя части трилогiи о Бальзаминовѣ... Идутъ только постоянно "Гроза" благодаря тому что ее взяли на разстерзанiе всяческiе дебютантки, да "Грѣхъ да Бѣда" съ несчастною чередовкою...
   Въ этотъ сезонъ поставлены были 1) Доходное мѣсто 2) Воспитанница 3) Тяжелые дни, и возобновлена комедiя "Старый другъ лучше новыхъ двухъ". Говоритъ объ этихъ вещахъ и ихъ выполненiи мнѣ нельзя, не впадая въ повторенiе, ибо по несчастiю (для меня конечно, а не для читателей) писалъ я обо всемъ этомъ большiя статьи въ темномъ и глухомъ органѣ, котораго я, за неимѣнiемъ лучшаго занятiя, былъ нѣсколько времени редакторомъ, но общiе выводы я могу сдѣлать. Доходное мѣсто давалось часто, не смотря на самую несчастную (за исключенiемъ г-жъ Линской и Споровой) обстановку. "Тяжелымъ днямъ" не уцѣлѣть потомучто только рецензенты "Старухиныхъ записокъ" могутъ услаждаться такимъ Титомъ Титычемъ какъ г. Бурдинъ; "Старый другъ лучше новыхъ двухъ" тоже не пошло, опять благодаря г. Бурдину. Одна "Воспитанница" утвердилась прочно, вопервыхъ потому что въ ней замѣчательной артисткой явилась г-жа Владимiрова и вовторыхъ потому, что есть нѣкоторой ансамбль въ постановкѣ. Пьеса явнымъ образомъ хорошо была срепетована, фактъ въ высшей степени рѣдкiй на нашей сценѣ.

АП. ГРИГОРЬЕВЪ

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru