Грибоедов Александр Сергеевич
Статьи. Корреспонденции. Путевые записки. Заметки

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 6.09*6  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Статьи и корреспонденции
    Письмо из Бреста Литовска к издателю "Вестника Европы"
    О кавалерийских резервах
    О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады "Ленора"
    <О переводе "Семелы" Шиллера>
    Письмо к издателю <"Сына отечества"> из Тифлиса
    О Гилани
    <Заметка по поводу "Горя от ума">
    Частные случаи петербургского наводнения
    Загородная поездка
    Характер моего дяди
    Путевые записки
    I. <Путешествие от Моздока до Тифлиса>
    II. <Путевые письма к С. Н. Бегичеву>
    III. <Путешествие от Тавриза до Тегерана>
    IV. Путевые записки
    V. Ананурский карантин
    VI. <Дневник возвратного путешествия в Персию>
    VII. <Крым>
    VIII. <Эриванский поход>
    Заметки
    <Заметки о Петре I>
    Desiderata
    <Примечания к "Необыкновенным похождениям и путешествиям русского крестьянина Дементия Иванова Цикулина">
    Записка о лучших способах вновь построить город Тифлис
    Проект учреждения Российской Закавказской компании

А. С. Грибоедов

Статьи. Корреспонденции. Путевые записки. Заметки

   А.С. Грибоедов. Сочинения.
   ГИХЛ, М.-Л., 1959
   Подготовка текста, предисловии и комментарии Вл. Орлова

СОДЕРЖАНИЕ

   Статьи и корреспонденции
   Письмо из Бреста Литовска к издателю "Вестника Европы"
   О кавалерийских резервах
   О разборе вольного перевода Бюргеровой баллады "Ленора"
   <О переводе "Семелы" Шиллера>
   Письмо к издателю <"Сына отечества"> из Тифлиса
   О Гилани
   <Заметка по поводу "Горя от ума">
   Частные случаи петербургского наводнения
   Загородная поездка
   Характер моего дяди
  
   Путевые записки
   I. <Путешествие от Моздока до Тифлиса>
   II. <Путевые письма к С. Н. Бегичеву>
   III. <Путешествие от Тавриза до Тегерана>
   IV. Путевые записки
   V. Ананурский карантин
   VI. <Дневник возвратного путешествия в Персию>
   VII. <Крым>
   VIII. <Эриванский поход>
  
   Заметки
   <Заметки о Петре I>
   Desiderata
   <Примечания к "Необыкновенным похождениям и путешествиям русского крестьянина Дементия Иванова Цикулина">
   Записка о лучших способах вновь построить город Тифлис
  
   Проект учреждения Российской Закавказской компании
  

СТАТЬИ И КОРРЕСПОНДЕНЦИИ

  

ПИСЬМО ИЗ БРЕСТА ЛИТОВСКА К ИЗДАТЕЛЮ <"ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ">

  

Июня 26-го дня 1814 г. Брест

   Позвольте доставить вам некоторое сведение о празднике, который давали командующему кавалерийскими резервами, генералу Кологривову, его офицеры. Издатель "Вестника Европы" должен в нем принять участие; ибо ручаюсь, что в Европе немного начальников, которых столько любят, сколько здешние кавалеристы своего.
   Поводом к празднеству было награждение, полученное генералом Кологривовым: ему пожалован орден святого Владимира I степени. Неподражаемый государь наш на высочайшей степени славы, среди торжества своего в Париже, среди восторгов удивленного света, среди бесчисленных и беспримерных трофеев, помнит о ревностных, достойных чиновниках и щедро их награждает. При первом объявлении о монаршей милости любимому начальнику, приближенные генерала условились торжествовать радостное происшествие и назначили на то день 22 июня. День был прекрасный, утро, смею сказать, пиитическое.
  
   Так день желанный воссиял,
   И к генералу строй предстал
   Пиитов всякого сословья;
   Один стихи ему кладет
   В карман, другой под изголовье;
   А он -- о доброта! какой примеров нет --
   Все оды принимает,
   Читает их, и не зевает. --
  
   Нет; он был тронут до глубины сердца, и подобно всем дивился, сколько стихотворцев образовала искренняя радость. Вот приглашение, которое он получил ото всего дежурства:
  
   Вождь, избранный царем
   К трудам, Отечеству полезным!
   Се новым грудь твою лучом
   Монарх наш озаряет звездным.;
   Державный сей герой,
   Смирив крамолу
   И меч склоняя долу,
   Являет благость над тобой,
   Воспомянув твои заслуги неиссчетны:
   Тогда, как разрушал он замыслы наветны,
   И ты перуны закалял,
   От коих мир весь трепетал;
   Тобою внушены кентавры,
   Что ныне пожинали лавры,
   И в вихре смерть несли врагам.
   Царь помнит то -- и радость нам!
   Скорее осушим, друзья, заздравны чаши!
   А ты приди, узри, вкуси веселья наши
   Меж окружающих сподвижников твоих,
   Не подчиненных зри, -- друзей, сынов родных.
   В кругу приверженцев, в кругу необозримом,
   Ты радость обретешь в сердцах,
   Во взорах, на устах.
   Блаженно славным быть, блаженней быть любимым!
  
   Всё это происходило в версте от Бреста, на даче, где генерал имеет обыкновенное пребывание. Множество офицерства явилось с поздравлениями; потом поехали на место, где давали праздник, -- одни, чтобы посмотреть, другие, чтоб докончить нужные приуготовления.
  
   Есть в Буге остров одинокой;
   Его восточный мыс
   Горою над рекой навис,
   Заглох в траве высокой
   (Преданья глас такой,
   Что взрыты нашими отцами
   Окопы, видные там нынешней порой;
   Преданье кажется мне сказкой, между нами,
   Хоть верю набожно я древности седой;
   Нет, для окопов сих отцы не знали места,
   Сражались, били, шли вперед,
   А впрочем, летописи Бреста
   Пусть <Каченовский> {*} разберет);
   Усадьбы, города и селы
   И возвышенности и долы
   С горы рисуются округ,
   И стелется внизу меж вод прекрасный луг.
   На сем избранном месте,
   При первой ликованья вести,
   Подъялись сотни рук;
   Секир и заступов везде был слышен стук.
   Едва ль румянила два раза свод небесный
   Аврора утренней порой --
   Все восприяло вид иной,
   Вид новый, вид прелестный,
   Творенье феиной руки.
   Где были насыпи -- пестрелись цветники,
   А где темнелись кущи --
   Явились просеки, к веселию ведущи,
   К красивым убранным шатрам,
   Раскинутым небрежно по холмам.
   В средине их, на возвышенье,
   Стояли светлые чертоги угощенья;
   Из окон виден их
   В лугу разбитый стан для воинов простых.
   На теме острова был к небу флаг возвышен,
   Чтоб знак веселия узреть со всех сторон,
   И жерлов ряд постановлён,
   Чтоб радости отзыв везде был слышен.
   На скате ж, где приступен вал,
   Один лишь вход удобный,
   И город где являл
   Картине вид подобный,
   Воздвигнули врата искусною рукой
   Из копий, связанных цветами,
   И укрепили их в полкруге над столпами,
   Унизанными осокой.
   Любовь врата соорудила;
   Сама природа убрала;
   Подзорами оружие снабдило;
   Потом веселость в них вошла.
  
   {* В первопечатном тексте вместо фамилии стоит многоточие, к которому относится следующее примечание издателя "Вестника Европы": "Мы выпустили здесь нечто, не хотев оскорбить одного собрата нашего журналиста, И[здатель]".-- Ред.}
  
   В три часа пополудни все приглашенные на праздник офицеры съехались; все с нетерпением ожидали прибытия генерала. Наконец вздернутый кверху флаг и пушечные залпы возвестили приближение его. Он ехал верхом, сопровождаемый более 50 офицеров. Мне, было, весьма хотелось описать вам в стихах блеск сего шествия, блеск воинских нарядов; к несчастью никак не мог прибрать рифмы для лядунок и киверов, и так пусть будет это в прозе. Но то, чего не в силах выразить никакая поэзия, была встреча генерала на мосту, нарочно для сего дня наведенном, где он, при громе пушек и нескольких оркестров, при радостных восклицаниях, с восторгом был принят военными хозяевами и гостями. Слезы душевного удовольствия полились из глаз его и всех предстоящих. Он несколько времени стоял безмолвен, удивлен, обрадован, растроган, потом взошел, или, лучше сказать, внесен был окружающею толпою в триумфальные врата.
  
   Сей вход отличиям условным был рубеж;
   Но случай подшутил, и что ж? --
   Кто чином высшим украшался,
   И доблестями тот отличней всех являлся.--
  
   Взошед в галлерею, он был еще приветствуем стихами; но я их здесь не помещу оттого, что не спросился у кавалериста -- сочинителя. Потом генерал пошел на возвышение и несколько времени восхищался редкими живописными видами. -- На валу шатры, кои белелись между березками; у подошвы горы луг, где разбит был лагерь; река Буг, обтекающая всё место празднества; местечко Тересполь и другие селения в отдаленности; толпа народа на мостах и на берегу, взирающего с удивлением на пышный, невиданный им праздник: всё пленяло взор наблюдателя, всё приводило в изумление. Вдруг запели на сей случай сочиненную солдатскую песнь, и разгласилось по лугу троекратно ура! После чего все были созваны к обеду: столы в галлерее и в палатках были накрыты на 300 кувертов.
  
   Уж запахом к себе манили яства,
   Литавры грянули! -- и новые приятства,
   Обед сближает всех,
   С ним водворяется в собранье сто утех,
   Веселость, откровенность,
   Любезность, острота, приязнь, непринужденность
   И, словом вам сказать,
   Все радости сошлись нас угощать.
   Когда ж при трубах, барабанах
   Заискрилось шампанское в стаканах,
   Венгерское густое полилось,
   Бургонское зарделось, --
   У всякого лицо от нектара краснелось;
   Но стихотворец тут перо свое хоть брось.
  
   Признаться, моя логика велит лучше пить вино, чем описывать, как пьют, и кажется, что она хоть гусарская, но справедливая. Не буду также вам говорить о различных сластях и пышностях стола, который, само собою разумеется, был весьма великолепен; 300 человек генералов, штаб и обер-офицеров были угощены нельзя лучше, нельзя роскошнее, нельзя веселее,
  
   И гости все едва ли
   Из-за обеда встали.
   Взялись за песни, остроты;
   Тут излияния сердечны
   Рекою полились: все в радости беспечны!
   Болтливость пьяного есть признак доброты;
   Пииты же, как искони доселе,
   Всех более шумели,
   Не от вина, нет; -- на беду
   Всегда они в чаду:
   Им голову круж_и_т другое упоенье --
   Сестер Парнасских вдохновенье.
  
   Не думайте, однако ж, чтоб забвение всего овладело шумным обществом; нет, забывали важные дела, скуку, горести, неприятности, но не забывали добродетель; она сопутница чистой радости; и в сии часы, когда сердце всякого было на языке и душа отверзта для добрых впечатлений, открылась подписка в пользу гошпиталя и бедных всякого звания. На сей предмет собрано 6.500 рублей.
  
   Так посвящали мы -- честь нашему собранью! --
   Забавам час, другой же состраданью.
  
   Время было тихое, благоприятное для прогулки. Серая мгла, нависшая на небе, предохранила от летнего жара; все рассыпались по валу. Между тем пушечная пальба, хоры музыкантов и песельников не умолкали ни на пять минут. Мало-по-малу стало смеркаться, и под вечер пригласили всех на противоположную сторону острова; зрители были чрезвычайно удивлены, когда, проходя не весьма большое расстояние, всё в глазах их переменилось: исчезли за кустами и пригорками шатры, галлерея и всё место празднества; явилась природа в дикости: грозные утесы, глубокие рвы, по ту сторону реки сельская картина, луга и рощи возбуждали приятное удивление, прежние сцены казались призраком. К общей радости нашли там множество дам, которых присутствие, конечно, есть первое украшение всякого праздника.
  
   Их взоры нежные шумливость укрощают
   И грустные сердца к веселью возбуждают.
  
   Несколько ракет известили начало фейерверка. Он был прекрасный и продолжительный. Между многими разнообразностями искусственного огня горело вензелевое имя генерала и владимирская звезда. Амфитеатр, где сидели зрители, сделан был из уступов горы. При выходе оттуда весь остров был уже иллюминован. Дамы и офицеры смешались вместе; в галлерее начались танцы; в полночь был ужин. Генерал до рассвета принимал участие в празднике; потом возвратился домой, сопровождаемый теми же чувствами, теми же отголосками любви и приверженности, с какими был встречен. Он в сей день являл любезного начальника, приятного гостя и чувствительного человека. Есть праздники, которые на другой же день забывают оттого, что даются без цели, или цель их пустая. В столицах виден блеск, в городах п_о_л_у_б_о_я_р_с_к_и_е затеи; но праздник, в коем участвует сердце, который украшали приязнь, благотворительность и другие душевные наслаждения, -- такой праздник оставляет по себе надолго неизгладимые воспоминания.
  
   Философы в ученом заточеньи,
   Защитники уединенья,
   Наш посетите стан, когда вам есть досуг.
   Здесь _у_зрите вы дружный, братский круг,
   Начальника, отца обширного семейства,
   Коль надобно -- на смерть идут;
   Не нужно -- праздники дают.
   У вас как будто чародейство:
   От книг нейдете вы на час,
   Минута дорога для вас;
   А мы на дней не ропщем скоротечность;
   Они не истекут, доколе мы живем;
   А там настанет вечность,
   Так дней не перечтем.
  
   Моя одна забота, чтобы праздники чаще давались. Нам стоит 10.000 рублей кроме фейерверка. Кончая мою реляцию, желаю вам так же веселиться, как я веселился 22-го июня.
  
   С истинным почтением честь имею и проч.

Александр Грибоедов.

  
   P. S. Посылаю вам 1.000 рублей для бедных, которых так много после пожара Москвы. В отдаленности от любезного отечественного края нам неизвестно, какие частные лица наиболее терпят от бедности. Полагаемся на вас. Конечно заступник неимущих лучше всех знает, кому нужна помощь.
  

О КАВАЛЕРИЙСКИХ РЕЗЕРВАХ *

  
   {* <Примечание издателя "Вестника Европы":> Мы получили сию статью из Бреста-Литовского при следующем письме:
   "Прошу вас покорно, милостивый государь, поместить следующую статью о кавалерийских резервах в вашем журнале. Чем скорее вы это сделаете, тем более обяжете меня и всех моих здешних сослуживцев. Кажется, что это не против плана вашего издания; не думаю также, чтобы читатели меня упрекали в сухости. Они находили в Вестнике известия о доходах, расходах и долгах Франции и других наций; неужели государственная экономия их отечества менее стоит внимания. Честь имею пребыть и проч... Грибоедов".}
  
   Блистательные события прошедшей войны обращали на себя всеобщее внимание и не давали публике времени для наблюдений побочных, но между тем важных причин, кои способствовали к успехам нашего оружия. К оным, конечно, принадлежат резервы, сие мудрое учреждение венценосного нашего героя, сей рассадник юных воинов, который единственно делал, что войско наше, после кровопролитных кампаний 1812 и 1813 годов, после дорогокупленных побед, как феникс, восставало из пепла своего, дабы пожать новые, неувядаемые лавры на зарейнских полях и явить грозное лицо свое в столице неприятеля. Буду говорить только о формировании кавалерии; ибо сам был очевидцем, дивился быстроте хода его, трудностям, с коими оно сопряжено, и неусыпным стараниям командующего сею частию, который в точности оправдал слова великого нашего государя, изъявившего ему во всемилостивейшем рескрипте, {14 июня 1813 года из деревни Петерсвальде, в Силезии.} ч_т_о н_е н_а_ш_е_л и_н_о_г_о, к_о_е_м_у б_ы м_о_ж_н_о б_ы_л_о в_в_е_р_и_т_ь с_т_о_л_ь в_а_ж_н_у_ю ч_а_с_т_ь. Все сие усмотрит читатель из обозрения кавалерийских резервов, которое я постараюсь сделать как можно внятнее и короче, не входя в излишние подробности.
   18 октября 1812 года получил генерал от кавалерии Кологривов рескрипт о принятии его в службу и повеление приготовить в Муроме 9.000 кавалерии и по два эскадрона для каждого гвардейского полку. Формирование, возложенное прежде на генерала графа Толстого, не было еще начато по многим важным причинам. -- Ни людей, ни лошадей, ни материалов для обмундировки, ниже каких необходимых пособий не было. Едва начали собираться толпы рекрут, как был сказан поход в Новгород-Северск, а не доходя до места, получено повеление итти на Могилев Белорусский. Между тем план формирования переменен и сделан гораздо обширнее.-- Поведено было сформировать для каждого армейского полку по два эскадрона из 200 нижних чинов. В Могилеве однако всё более и более приходило в устройство; зачали поступать рекруты и лошади, начали съезжаться офицеры, которые все, подстрекаемые духом достойного их начальника, пылали благородным соревнованием, чтобы споспешествовать к славе действующей армии, и доказательство сему не двусмысленно. В начале марта 813 года зачали поступать рекруты и лошади, в исходе того же месяца седла и ружья, а в начале апреля выступили в армию 14-ть и всл*д за сими 32 эскадрона, готовые в строгом смысле. Потом вся резервная кавалерия двинулась к Слониму, и едва успела туда вступить, как уже выслано 10 гвардейских эскадронов, являющих вид всадников испытанных, закоснелых в военном ремесле, и кои вскоре сделались ужиными неприятелю. Так! в толь скорое время, когда самый взыскательный военноискусник не был бы в праве ничего требовать, кроме некоторого навыка в обращении с лошадьми, возникли сии с блестящей наружностью искусные в построениях и всем отличные, достойные телохранители великого! -- Но что? одобрение его величества по прибытии их во Франкфурт есть несомненный знак их достоинства.
   Из Слонима перешли все кавалерийские резервы в Брест-Литовский и оттоле отправлялись ежемесячно в действующую армию по десяти, двенадцати, двадцати, а в разные времена от августа до января пошло в армию 113, ныне же в готовности 150 эскадронов. И так в пятнадцать, а с настоящего формирования в двенадцать месяцев, образовалось 65.000 кавалерии.
   Кто когда-либо служил в кавалерии, кто хоть малейшее имеет понятие о трудностях сей службы; кто приведет себе на память, что прежде сего один конный полк формировался целыми годами; кто вспомнит, в какое смутное время кавалерийские резервы восприяли свое начало; кто расчислит, какие запутанности встречаются при начале всякого важного и огромного государственного дела; кто взвесит обстоятельства, коих не в силах отвратить никакая предусмотрительность, например: отдаленность губерний, из коих приводятся лошади, порча их на дороге, неопытность иных гражданских чиновников, коим поручено было в губерниях принимать, разбирать, отводить ремонты и так далее; кто притом знает, чего стоит в кроткого земледельца внушить дух бранный, чего стоит заставить забыть его мирную, безмятежную жизнь, дабы приучить к непреклонным воинским уставам, -- тот, конечно, подивится многочисленной и отборной коннице, образованной в столь короткое время, в беспрестанных переменах места, на походе от Оки до Буга (2.000 верст) по краям, опустошенным неприятелем; подивится войску, ополченному в случайностях войны, как бы в тишине мира, под сению которого редко что требуется к спеху, и дается времени столько, сколько потребно для совершения нужного дела.
   К вящшему доказательству, как успешно формировавлась кавалерия, служит конница Польской армии, стоявшая под Гамбургом, равно как и большая часть бывшей во Франции, которая вся составлена генералам Кологривовым; притом эскадроны из новообразованных, которые принимали участие в военных действиях, почти все отличились. Для примера упомянем о Павлоградском гусарском, который, составленный весь из рекрут и не доходя еще до своего назначения, в одной сшибке с неприятелем разбил его на-голову и взял 200 нижних чинов в плен; также и Сумской ударил один на два эскадрона и обратил их в бегство, имея в виду сильное неприятельское подкрепление. Теперь, обозрев быстрое и успешное формирование, займемся другим не менее важным предметом,
   Утихла буря на политическом горизонте; уже не отзываются громы ее, и мир, как благотворный луч солнца, озаряет гражданскую деятельность; истинный патриот, не помышлявший о своем стяжании тогда, когда отечество, удрученное бедствиями, взывало к нему, ныне в мирном досуге рассчитывает убытки, претерпенные государством. Убытки сии неизбежны в военное время. Но скажем, к успокоению людей, пекущихся о народном благосостоянии, что кавалерийские резервы, относительно к огромности сего учреждения, весьма мало стоили казне не по одному только бескорыстию командующего сею частию (я не хочу верить, чтобы какой-нибудь российский чиновник помыслил о личных своих выгодах, особенно в то время, как дымилась еще кровь его собратий на отеческих полях); нет! не мудрено {В первопечатном тексте - явная опечатка: "Но мудрено".-- Ред.} было бы ему, единственно занятому важным поручением, и простительно даже не иметь внимания к экономическим расчетам, повидимому несовместным с пылким духом ревностного военачальника. Отдадим справедливость генералу Кологривову, что он во всякое время умел сливать воинскую деятельность с соблюдением государственной экономики, и покажем это на опыте.
   В Муроме делались заготовления провианта и фуража на 12.000 человек и 90.812 лошадей. Генерал Кологривов, по прибытии своем туда, прекратил сие, соображаясь, что таковое число людей и лошадей не могло притти в одно время и содержаться в одном месте. Последствия оправдали принятые им меры; ибо резервы переменили квартиры, а бесполезные заготовления продались бы с публичного торгу гораздо дешевле, чем стоили казне; таким образом сбережено более полумиллиона казенной суммы.
   Военным министерством назначено было употребить вольных ремесленников для скорейшего обмундирования нижних чинов и для делания конского прибора. Сие оказалось ненужным: хозяйственными распоряжениями, употреблением своих мастеров и приучением наиболее к ремеслу рекрут всё сделано равно поспешно, а казенные издержки уменьшены более, чем на 200.000 рублей.
   С самого начала формирования приводились лошади не только в изнурении, но и в болезнях; должно было продавать их с публичного торгу. Но генерал Кологривов, почитая всегда священнейшею обязанностию пещись о сохранении государственной пользы, завел на свой счет конский лазарет, в коем лошади по большей части вылечиваются и обращаются на службу. Основание и содержание сего заведения не стоит казне ничего, кроме корма лошадям.
   Скажу еще одно слово о продовольствии войска, об этой необозримой части государственных расходов. Везде, где только стояла резервная кавалерия, не только не допускали возвышаться справочным ценам, но и значительно понижали их, даже в местах, где после неприятеля сами жители во всем нуждались. Польза, проистекавшая от того для казны, можно сказать неисчисляема; ибо только во время пребывания кавалерийских резервов в Брестском и соседственных поветах уменьшение казенных издержек простирается до нескольких миллионов.
   Впрочем нельзя упомнить всех случаев, в коих генерал Кологривов отвращал по возможности ущерб, который могла претерпеть казна. Конечно, должно бы более сказать о ревности его к службе, об известной опытности, о невероятных его стараниях и о чудесной деятельности; но он, сколько я знаю, не любит небрежные, хотя правдивые, хвалы; касательно ж до читателей, верно всякий благоразумный человек, который приложил внимание к сей статье, со мною вместе скажет: хвала чиновнику, точному исполнителю своих должностей, радеющему о благе общем, заслуживающему признательность соотечественников и милость государя! Хвала мудрому государю, умеющему избирать и ценить достойных чиновников!
  
   <1814>
  

О РАЗБОРЕ ВОЛЬНОГО ПЕРЕВОДА ВЮРГЕРОВОЙ БАЛЛАДЫ "ЛЕНОРА"

  

Iniquitas partis adversae justum bellum ingerit. {*}

   {* Несправедливость противной стороны вызывает справедливую войну. -- Ред.}
   Я читал в "Сыне Отечества" балладу "Ольга" и на нее критику, на которую сделал свои замечания.
   Г-ну рецензенту не понравилась "Ольга": это еще не беда, но он находит в ней беспрестанные ошибки против грамматики и логики, -- это очень важно, если только справедливо; сомневаюсь, подлинно ли оно так; дерзость меня увлекает еще далее: посмотрю, каков логик и грамотей сам сочинитель рецензии!
   Г. Ж_у_к_о_в_с_к_и_й, говорит он, пишет баллады, другие тоже, следовательно эти другие или подражатели его, или завистники. Вот образчик логики г. рецензента. Может быть, иные не одобрят оскорбительной личности его заключения; но в литературном быту то ли делается? Г. рецензент читает новое стихотворение; оно не так написано, как бы ему хотелось; зато он бранит автора, как ему хочется, называет его завистником и это печатает в журнале и не подписывает своего имени.-- Всё это очень обыкновенно и уже никого не удивляет.
   Грамматика у г. рецензента cвоя, новая и сродни его логике; она, напр[имер], никак не допускает, чтоб
  
   Рать под звон колоколов
   Шла почить от всех трудов.
  
   Вступать в город п_о_д звон колоколов, плясать п_о_д музыку. -- Так говорится и пишется, и утверждено постоянным употреблением, но г. рецензенту это не нравится: стало быть, грамматически неправильно.
   Между тем уважим прихоти рецензента, рассмотрим по порядку всё, что ему не нравится.
   Во-первых, он не жалует баллад и повторяет сказанное в одной комедии, что "одни только красоты поэзии могли до сих пор извинить в сем роде сочинений странный выбор предметов". Странный выбор предметов, т. е. чудесное, которым наполнены баллады -- признаюсь в моем невежестве: я не знал до сих пор, что чудесное в поэзии требует извинения.
   В "Ольге" г. рецензенту не нравится, между прочим, выражение р_а_н_о п_о_у_т_р_у; он его ссылает в прозу: для стихов есть слова гораздо кудрявее. {*}
   {* * Он вообще непримиримый враг простоты; не знаю, как ускользнули от его критики дышущие пиитическою простотою стихи:
  
   Так весь день она рыдала,
   Божий промысел кляла,
   Руки белые ломала,
   Черны волосы рвала.
   И стемнело небо ясно,
   Закатилось солнце красно,
   Все к покою улеглись,
   Звезды яркие зажглись.}
   Также ему не п_о_-сердцу восклицание ах!, когда оно вырывается от души в стихах:
  
   Изменил ли друг любезный!
   Умер ли, ах! я умру.
  
   В строфе, в которой так живо описано возвращение воинов-победителей в отеческую страну:
  
   На сраженьи пали шведы,
   Турк без брани побежден,
   И, желанный плод победы,
   Мир России возвращен,
   И на родину с венками,
   С песньми, с бубнами, с трубами
   Рать под звон колоколов
   Шла почить от всех трудов,--
  
   слово т_у_р_к, которое часто встречается и в образцовых одах Ломоносова и в простонародных песнях, несносно для верного слуха г. рецензента, также и сокращенное: с п_е_с_н_ь_м_и. Этому горю можно бы помочь, стоит только растянуть слова; но тогда должно будет растянуть и целое; тогда исчезнет краткость, чрез которую описание делается живее; и вот что нужно г. рецензенту: его длинная рецензия доказывает, что он не из краткости бьется.--
   Далее он изволит забавляться над выражением: с_л_у_ш_а_й, д_о_ч_ь -- "подумаешь, -- замечает он, -- что мать хочет бить дочь". Я так полагаю, и верно не один, что мать просто хочет говорить с дочерью, --
   Еще не нравятся г. рецензенту стихи:
  
   ...В Украине дальней
   Если клятв не чтя своих,
   Обошел налой венчальной
   Уж с другою твой жених.
  
   Он находит, что проза его гораздо лучше:
  
   Может быть неверный
   В чужой земле Венгерской
   Отрекся от своей веры
   Для нового брака.
  
   Так переводит он из Бюргера; не видно, между тем, почему это хорошо, а русские стихи дурны. Притом г. рецензенту никак не хочется, чтобы налой, при котором венчаются, назывался налоем венчальным. Но он час от часу прихотливее: в ином месте эпитет: с_л_е_з_н_ы_й ему кажется слишком с_у_х_и_м, в другом тон мертвеца слишком грубым. В этом, однако, и я с ним согласен: поэт не прав; в наш слезливый век и мертвецы должны говорить языком романическим. Nous avons tout change, nous faisons maintenant la medecine d'une methode toute nouvelle. {Мы всё изменили, мы лечим теперь по совершенно новому методу. -- Ред.}
   Вот как в балладе любовник-мертвец говорит с Ольгой:
  
   "Мы лишь ночью скачем в поле;
   Я с Украйны за тобой:
   Поздно выехал оттоле.
   Чтобы взять тебя с собой".
   -- "Ах, войди, мой ненаглядный!
   В поле свищет ветер хладный;
   Здесь в объятиях моих
   Обогрейся, мой жених!"
  

* * *

  
   -- "Пусть он свищет, пусть колышет,
   Что до ветру мне? Пора!
   Ворон конь мой к бегу пышет,
   Мне нельзя здесь ждать утра.
   Встань, ступай, садись за мною,
   Ворон конь домчит стрелою,
   Нам сто верст еще: пора
   В путь до брачного одра"4
  

* * *

  
   -- "Где живешь? скажи нелестно:
   Что твой дом? велик? высок?"
   -- "Дом землянка". -- "Как в ней?" -- "Тесно",
   -- "А кровать нам?" -- "Шесть досок".
   -- "В ней уляжется ль невеста?"
   -- "Нам двоим довольно места".
  
   Стих: "в ней уляжется ль невеста?" заставил рецензента стыдливо потупить взоры; в ночном мраке, когда робость любви обыкновенно исчезает, Ольга не должна делать такого вопроса любовнику, с которым готовится разделить брачное ложе? -- Что же ей? предаться тощим мечтаниям любви идеальной? -- Бог с ними, с мечтаниями; ныне в какую книжку ни заглянешь, что ни прочтешь, песнь или послание, везде мечтания, а натуры ни на волос.;
  
   Ольга встала, вышла, села
   На коня за женихом,
   Обвила ему вкруг тела
   Руки белые кольцом.
   Мчатся всадник и девица
   Как стрела, как прашь, как птица,
   Конь бежит, земля дрожит,
   Искры бьют из-под копыт.
  
   Эта прекрасная строфа, сверх чаяния, понравилась и г. рецензенту; он только замечает, что поэт дал слову п_р_а_щ_ь значение ему несвойственное; -- наконец, исписав 17 страниц, г. р[ецензент] дописался до замечания справедливого. Скажу только, что слово п_р_а_щ_ь в таком смысле, как оно принято в "Ольге", находится также в одном месте у г. Ж_у_к_о_в_с_к_о_г_о?
  
   От стука палиц, свиста пращей,
   Далече слышан гул дрожащий.
   Стихотв[орения] Жуковск[ого],
   т. I, стр. 107.
  
   Потом г. р[ецензент], от нечего делать, предлагает несколько вопросов для решения,-- от нечего делать, говорю я: потому что он мог легко бы сам себе на них отвечать, напр[имер], в стихах:
  
   Наскакал в стремленьи яром
   Конь на каменный забор,
   С двери вдруг, - хлыста ударом,
   Спали петли и запор.
  
   Он спрашивает: что такое н_а_с_к_а_к_а_л н_а з_а_б_о_р? Всякий грамотный и неграмотный русский человек знает, что наскакал на забор значит: примчался во всю прыть к забору. -- "С какой двери (продолжает он) спали петли", и пр. -- С той же, на которую в переводе у г. рецензента: с_е_д_о_к п_о_с_к_а_к_а_л, о_п_у_с_т_и_в у_з_д_у. Далее в стихах:
  
   На дыбы конь ворон взвился,
   Диким голосом заржал,
   Стукнул в землю -- провалился
   И навеки с глаз пропал.
  
   Рецензент спрашивает: с чьих глаз? -- Такие вопросы заставляют сомневаться, точно ли русский человек их делает. Он свою рецензию прислал из Тентелевой деревни С[анкт]-П[етер]-б[ургской] губернии; нет ли там колонистов? не колонист ли он сам? -- В таком случае прошу сто раз извинения. -- Для переселенца из Немечины он еще очень много знает наш язык. Но к концу рецензент делается чрезвычайно весел. Ему не нравится, что
  
   Ольга в страхе, без ума,
   Неподвижна и нема,
  
   и он хочет ее уронить. -- Да, да! -- в_е_д_ь у Б_ю_р_г_е_р_а, -- говорит он, -- м_о_г_л_а ж_е о_н_а у_п_а_с_т_ь и л_е_ж_а_т_ь. Надобно ее непременно уронить. Куда девалась ваша стыдливость, г. рецензент?
   Но за этим следует замечание, которое похоже на дело. В балладе адские духи припевают погибшей Ольге:
  
   С богом в суд нейди крамольно,
   Скорбь терпи, хоть сердцу больно,
   Казнена ты во плоти.
   Грешну душу бог прости.
  
   Точно, не шло бы адским духам просить бога о помиловании грешной души, хотя это и у Бюргера так: однако три первые стиха по-моему более походят на злобные укоризны, на иронию, чем на проповедь, вопреки г. рецензенту: но видно участь моя ни в чем с ним не соглашаться. Его суждения мне не кажутся довольно основательными, а у меня есть маленький предрассудок, над которым он верно будет смеяться: напр[имер], я думаю, что тот, кто взял на себя труд сверять русский перевод с немецким подлинником, должен между прочим хорошо знать и тот и другой язык. Конечно, г. рецензент признает это излишним, ибо кто же сведущий в русском языке переведет с немецкого:
  
   Rasch auf ein eisern Gitterthor
   Gings mit verhangtem Zugel,
  
   т. е. "пустился во весь опор на железные решетчатые ворота".
   Кто переведет это таким образом, как г. р[ецензент]: "б_ы_с_т_р_о н_а ж_е_л_е_з_н_у_ю р_е_ш_е_т_ч_а_т_у_ю д_в_е_р_ь п_о_с_к_а_к_а_л (с_е_д_о_к), о_п_у_с_т_и_в у_з_д_у". Так точно французское: ventre a terre {Во весь опор. -- Ред.} можно перевести б_р_ю_х_о_м п_о з_е_м_л_е.
   У Бюргера Ленора говорит:
  
   Verloren ist verloren. {*}
   {* Утрачено -- значит утрачено. -- Ред.}
  
   А Ольга в русской балладе:
  
   Нет надежды, нет, как нет!
  
   Рецензент кричит: Н_е_т! н_е т_о! н_е т_о! н_е т_о! Надлежало сказать: то, то, именно то, не может быть проще и вернее, не может быть иначе. Но если верить г. рецензенту, он сам по себе не вооружился бы против Ольги, взыскательные неотвязчивые читатели его окружают. Они заставили его написать длинную критику. Жалею я его читателей; но не клеплет ли он на них? -- В противном случае, зачем было говорить с ними так темно: "Ч_т_о к_а_с_а_е_т_с_я д_о м_е_н_я, т_о я п_р_а_в_о н_и_ч_е_г_о б_ы н_е н_а_ш_е_л с_к_а_з_а_т_ь п_р_о_т_и_в э_т_и_х с_т_и_х_о_в, к_р_о_м_е т_о_г_о, ч_т_о, т_а_к с_к_а_з_а_т_ь, н_е_й_д_у_т в д_у_ш_у". Такой нескладный ответ, натурально, никого не удовлетворит: с неугомонными читателями надобно было поступить простее; надобно было сказать им однажды навсегда: "Государи мои! не будем толковать о поэзии! она для нас мудреная грамота, а примитесь за газеты". Читатели бы отстали, а бесполезная и оскорбительная критика в журнале не наполнила бы 22-х страниц.
   Но нет! г. рецензент не мог отговориться: судить криво, бранить -- какое невинное удовольствие! Как отказать себе в этом? притом же писать для того, чтобы находить одно дурное в каком-либо творении -- подвиг немноготрудный: стоит только запастись бумагой, присесть и писать до тех пор, доколе не наскучит; надоело: кончить, и выйдет рецензия в роде той, которая сделана на "Ольгу". -- Может быть, иные мне не вдруг поверят; для таких опыт -- лучшее доказательство.
   Переношусь в Тентелеву деревню и на минуту принимаю на себя вид рецензента, на минуту, и то, конечно, за свои грехи. Около меня лежат разные сочинения в стихах и в прозе, ко мне, будто невзначай, попалась в руки "Людмила". Читаю и на первом стихе второго куплета остановляюсь:
  
   Пыль туманит отдаленье.
  
   Можно сказать: пыль туманит даль, отдаленность, но и то слишком фигурно, а отдаление просто значит, что предмет удаляется; если принять, что пыль туманит отдаленье, можно будет сказать: что она туманит у_д_а_л_е_н_ь_е и п_р_и_б_л_и_ж_е_н_ь_е. Но за сим следует:
  
   Светит ратных ополченье.
  
   Теперь я догадываюсь: о_т_д_а_л_е_н_ь_е поставлено для рифмы. О, рифма! {Читатели не должны быть в заблуждении насчет сих резких замечаний: они сделаны только в подражание рецензенту "Ольги".} Далее:
  
   Где ж, Людмила, твой герой?
  
   Слишком напыщенно.
  
   Где твоя, Людмила, радость!
   Ах! прости надежда-сладость.
  
   Н_а_д_е_ж_д_а-с_л_а_д_о_с_т_ь. -- Опять-таки для рифмы! Одно существительное сливают с другим, для того, чтоб придать ему понятие, которое не заключается в нем необходимо. Напр[имер], девица-краса, любовник-воин, но надежда -- всегда сладость, -- Далее мать говорит дочери:
  
   Мертвых стон не воскресит,
  
   А дочь отвечает:
  
   . . . . . . . . . . . . .
   Не призвать минувших дней
   . . . . . . . . . . . . .
   Что прошло, не возвратимо.
   . . . . . . . . . . . . .
   Возвращу ль невозвратимых?
  
   Мне кажется, что они говорят одно и то же, а намерение поэта -- заставить одну говорить дело, а другую то, что ей внушает отчаяние. Вообще, как хорошенько разобрать слова Людмилы, они почти все дышат кротостью и смирением, за что ж бы, кажется, ее так жестоко наказывать? Должно думать, что за безрассудные слова, ибо под концом усопших хор ей завывает:
  
   Смертных ропот безрассуден,
   Час твой бил -- и пр.
  
   Но где же этот ужасный ропот, который навлек на нее гнев всевышнего? Самая богобоязненная девушка скажет то же, когда узнает о смерти своего любезного. Ц_а_р_ь н_е_б_е_с_н_ы_й н_а_с з_а_б_ы_л -- вот самое сильное, что у ней вырывается в горести, но при первом призраке счастия, когда она мертвеца принимает за своего жениха, ее первое движение благодарить за то бога, и вот ее слова:
  
   Знать трон_у_лся царь небесный
   Бедной девицы тоской!
  
   Неужели это так у Бюргера? Раскрываю "Ленору". Вот как она говорит с матерью:
  
   О Mutter! Mutter! was mich brennt,
   Das lindert mir kein Sakrament,
   Kein Sakrament mag Lebert
   Den Todten wieder geben. {*}
   {* О, мать, мать! То, что жжет меня,
   Никакая святыня не может утолить,
   Никакая святыня не может жизнь
   Вернуть мертвецу. -- Ред.}
  
   Извините, г-н Бюргер, вы не виноваты! Но вечера-тимся к нашей Людмиле. Она довольно погоревала, довольно поплакала, наступает вечер,
   И зеркало зыбких вод
   И небес далекий свод
   В светлый сумрак облеченны.
  
   О_б_л_е_ч_е_н_н_ы вместо о_б_л_е_ч_е_н_ы нельзя сказать; это маленькая ошибка против грамматики. О, грамматика, и ты тиранка поэтов! Но чу! бьет полночь! К Людмиле крадется мертвец на цыпочках, конечно, чтоб никого не испугать.
  
   Тихо брякнуло кольцо,
   Тихим шопотом сказали:
   Все в ней жилки задрожали,
   То знакомый голос был,
   То ей милый говорил:
   "Спит иль нет моя Людмила,
   Помнит друга, иль забыла?" и т[ак] далее.
  
   Этот мертвец слишком мял; живому человеку нельзя быть любезнее.
   После он спохватился и перестал говорить человеческим языком, но всё-таки говорит много лишнего, особливо когда подумаешь, что ему дан к_р_а_т_к_и_й, к_р_а_т_к_и_й с_р_о_к и м_и_г с_т_р_а_ш_е_н з_а_м_е_д_л_е_н_ь_я.
  
   Мы коней своих седлаем,
   Темны кельи покидаем.
  
   Такие стихи:
  
   Хотя и не варяго-росски,
   Но истинно немного плоски.
  
   И не прощаются в хорошем стихотворении.
  
   Поздно я пустился в путь,
   Ты моя -- моею будь!
  
   К чему приплетен последний стих? Способ, который употребляет мертвец, чтоб уговорить Людмилу за собою следовать, очень оригинален:
  
   Чу! совы пустынной крики!
   . . . . . . . . . . . . .
   Едем, едем . . . . . . .
  
   Кажется, что крик сое вовсе не заманчив, и он должен бы удержать Людмилу от ночной поездки. И это чу! слишком часто повторяется:
  
   Чу! совы пустынной крики!
   . . . . . . . . . . . . .
   Чу! полночный час звучит.
   . . . . . . . . . . . . .
   Чу! в лесу потрясся лист!
   Чу! в глуши раздался свист!
  
   Такие восклицания надобно употреблять гораздо, бережнее; иначе они теряют всю силу. Но в "Людмиле" есть слова, которые преимущественно перед другими повторяются. Мертвец говорит:
  
   Слышишь! пенье, брачны лики!
   Слышишь! борзый конь заржал.
   . . . . . . . . . . . . .
   Слышишь! конь грызет бразды!
  
   А Людмила отвечает:
  
   Слышишь? колокол гудит!
  
   Наконец, когда они всего уже наслушались, мнимый жених Людмилы признается ей, что дом его гроб и путь к нему далек. Я бы, например, после этого ни минуты с ним не остался; но не все видят вещи одинаково. Людмила обхватила мертвеца нежною рукой и помчалась с ним:
  
   Скоком, лётом по долинам. --
  
   Дорогой спутник ее ворчит сквозь зубы, что он мертвый и что:
  
   Путь их к келье гробовой.
  
   Эта несообразность замечена уже рецензентом "Ольги". Но что ж? Людмила верно вскрикнула, обмерла со страху? Она спокойно отвечает:
  
   Что до мертвых? что до гроба?
   Мертвых дом -- земли утроба.
  
   Впрочем, дорогой Людмиле довольно весело: ей встречаются приятные тени, которые
  
   Легким, светлым хороводом
   В цепь воздушную свились,
  
   И вкруг ее:
  
   Поют воздушны лики,
   Будто в листьях повелики
   Вьется легкий ветерок,
   Будто плещет {*} ручеек.
   {* В первопечатном тексте опечатка: "течет". -- Ред.}
  
   Потом мертвец опять сбивается на тон аркадского пастушка и говорит своему коню:
  
   Чую ранний ветерок.
  
   Но пусть Людмила мчится на погибель; не будем далее за нею следовать.
  

-----

  
   Чтоб не нагнать скуки на себя, ни на читателя, сбрасываю с себя маску привязчивого рецензента и, в заключение, скажу два слова о критике вообще. Если разбирать творение для того, чтобы определить, хорошо ли оно, посредственно или дурно, надобно прежде всего искать в нем красот. Если их нет -- не стоит того, чтобы писать критику; если же есть, то рассмотреть, какого они рода? много ли их или мало? Соображаясь с этим только, можно определить достоинство творения. Вот чего рецензент "Ольги" не знает, или знать не хочет.
  
   <Июль 1816>
  
  

<О ПЕРЕВОДЕ "СЕМЕЛЫ" ШИЛЛЕРА>

  
   Вы знаете прекрасные сцены Шиллеровой "Семелы". По усиленной просьбе моей, А. А. Жандр согласился перевести их на русский язык и добавить от себя, чего недостает в подлиннике. Вообще он обогатил целое новыми, оригинальными красотами. И в отрывке, который при сем препровождаю, лирическое во втором явлении от слова до слова принадлежит ему. Грибоедов.
  
   <1817>
  
  

ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЮ <"СЫНА ОТЕЧЕСТВА"> ИЗ ТИФЛИСА ОТ 21 ЯНВАРЯ <1819 г.>

  
   Вот уже полгода, как я расстался с Петербургом; в несколько дней от севера перенесся к полуденным краям, прилежащим к Кавказу (не мысленно, а по почте: одно другого побеспокойнее!); вдоль по гремучему Тереку вступил в скопище громад, на которые, по словам Ломоносова, Р_о_с_с_и_я л_о_к_т_е_м в_о_з_л_е_г_л_а, но теперь его подвинула уже гораздо далее. Округ меня неплодные скалы, над головою царь птица и ястреба, потомки Прометеева терзателя; впереди светлелись снежные верхи гор, куда я вскоре потом взобрался и нашел сугробы, стужу, всё признаки глубокой зимы; но на расстоянии нескольких верст суровость ее миновалась: крутой спуск с Кашаура ведет прямо к весенним берегам Арагвы; оттуда один шаг до Т_и_ф_л_и_с_а, и я уже четвертый месяц как засел в нем, и никто из моих коротких знакомых обо мне не хватится, всеми забыт, ни от кого ни строчки! Стало быть стоит только заехать за три тысячи верст, чтобы быть как мертвым для прежних друзей! Я не плачу им таким же равнодушием, тем, которых любил, бывши с ними в одном городе; люблю и теперь вспоминать проведенное с ними приятное время, всегда об них думаю, наведываюсь у приезжих обо всем, что происходит под вашим 60 градусом северной широты; всё, что оттуда здесь узнать можно, самые незначущие мелочи сильно действуют на меня, и даже г_а_з_е_т_н_ы_е ваши вести я читаю с жадностью.
   Теперь представьте мое удивление: между тем, как я воображал себя на краю света, в уголке, пренебреженном просвещенными жителями столицы, на-днях, перебиравши листки Р_у_с_с_к_о_г_о И_н_в_а_л_и_д_а, в No 284 прошедшего декабря, между важными известиями об американском жарком воскресенье, о бесконечном процессе Фуальдеса, о докторе Верлинге, Бонапартовом лейб-медике, вдруг попадаю на статью о Грузии: стало быть, эта сторона не совсем еще забыта, думал я; иногда и ею занимаются, а следовательно и теми, которые в ней живут... И было порадовался, но что ж прочел? Пишут из К_о_н_с_т_а_н_т_и_н_о_п_о_л_я о_т 26 о_к_т_я_б_р_я, б_у_д_т_о б_ы в Г_р_у_з_и_и п_р_о_и_з_о_ш_л_о в_о_з_м_у_щ_е_н_и_е, к_о_е_г_о г_л_а_в_н_ы_м в_и_н_о_в_н_и_к_о_м п_о_ч_и_т_а_ю_т о_д_н_о_г_о б_о_г_а_т_о_г_о т_а_т_а_р_с_к_о_г_о к_н_я_з_я. Это меня и опечалило, и рассмешило.
   Скажите, не печально ли видеть, как у нас о том, что полагают происшедшим в народе, нам подвластном, и о происшествии столько значущем, не затрудняются заимствовать известия из иностранных ведомостей, и не обинуясь выдают их по крайней мере за правдоподобные, потому что ни в малейшей отметке не изъявляют сомнения, а можно б было кажется усомниться, тем более, что этот слух вздорный, не имеет никакого основания: вероятно, что об истинном бунте узнали бы в Петербурге официально, не чрез Константинополь. Возмущение народа не то, что возмущение в театре против дирекции, когда она дает дурной спектакль: оно отзывается во всех концах империи, сколько впрочем ни обширна наша Россия. И какие есть татарские князья в Грузии? Их нет, во первых, да если бы и были: здесь что татарский князь, что н_е_м_е_ц_к_и_й г_р_а_ф -- одно и то же: ни тот, ни другой не имеют никакого голоса. Я, как очевидец и пребывая в Тифлисе уж с некоторого времени, могу вас смело уверить, что здесь не только давно уже не было и нет ничего похожего на бунт, но при твердых и мудрых мерах, принятых ныне правительством, всё так спокойно и смирно, как бы в земле,, издавна уже подчиненной гражданскому благоустройству. Вместо прежнего самоуправства, ныне каждый по своей тяжбе идет покорно в дом суда и расправы, и русские гражданские чиновники, сберегатели частных прав, каждого удовлетворят сообразно с правосудием. На крытых улицах базара промышленность скопляет множество людей, одних для продажи, других для покупок; иные брадатые политики, окутанные бурками, в меховых шапках, под вечер сообщают друг другу р_а_м_б_а_в_и_и (новости) о том, например, как недавно здешние войска в горах туда проложили себе путь, куда конечно из наших никто прежде не заходил. На плоских здешних кровлях красавицы выставляют перед прохожими, свои нарумяненные лица, которые без того были бы гораздо красивее, и лениво греются на солнышке, нисколько не подозревая, что отцы их и мужья бунтуют в И_н_в_а_л_и_д_е. В караван-сарай привозятся предметы трудолюбия, плоды роскоши, получаемые через Черное море, с которым ныне новое ближайшее открыто сообщение сквозь Имеретию. В окрестностях города виртембергские переселенцы бестревожно обстраиваются; зажиточные исчисляют, сколько веков, годов и месяцев составят время, времена и полвремени, проповедуют Ш[тиллингов] золотой Иерусалим с жемчужными вратами, недостаточные работают; дети их каждое утро являются на улицах и в домах с духовными виршами механика К***; которых никто не слушает, и с ковришками, которые все раскупают, и щедро платят себе за лакомство, им на пропитание. Вечером в порядочных домах танцуют, на с_а_к_л_я_х (террасах) звучат бубны, и завывают песни, очень приятные для п_о_ю_щ_и_х. Между тем город приметно украшается новыми зданиями. Всё это, согласитесь, не могло бы так быть в смутное время, когда богатым татарским князьям пришло бы в голову возмущать всеобщее спокойствие.
   Не думаю, чтобы повод к распространению таких слухов подала прошлогодняя экспедиция командующего Грузинским отдельным корпусом генерала от инфантерии Е_р_м_о_л_о_в_а. Вот что было: заложена крепость на Сунже с намерением пресечь шатания чеченцев, которые часто слезают с лесистых вершин своих, чтобы хищничать в низменной Кабарде. Крепостные работы окончены успешно и беспрепятственно. Имея притом в виду во всех направлениях расчистить пути среди гор, в которых многие места по сие время для нас были непроходимым блуждалищем, и разрыть во множестве сокровенные в них богатства природы, дано им было предписание генерал-майору П_е_с_т_е_л_ю занять Башлы в Дагестане. Акушинцы и другие народы, не уразумев истинных его намерений, испуганные, обсели соседственные высоты; когда туда же приступил от крепости Грозной сам генерал Ермолов, они мгновенно рассеялись; возбудителям этого скопления дарована пощада, и одним словом никогда в тамошних странах державная власть нашего государя не опиралась столь надежно на покорстве народов, как ныне. Еще нужны труды и подвиги, подобные тем, которые подъяты здешним Главноначальствующим с тех пор, как он вступил в управление земель и народов, ему вверенных,-- и необузданность горцев останется только в рассказах о прошедшем. Впрочем, если и принять в уважение, что экспедиция, о которой я сейчас упомянул, причиною толков о мнимом грузинском бунте, на что же нам даны ландкарты, коли в них никогда не заглядывать? Они ясно показывают, что события с Кавказской линии также не годится переносить в Грузию, как в Литву то, что случается в Финляндии.
   Я бы впрочем не взял на себя неблагодарного труда исправлять газетные ошибки, если бы обстоятельство, о котором дело идет, не было чрезвычайно важно для меня собственно по месту, которое мне повелено занимать при одном азиатском дворе. Российская империя обхватила пространство земли в трех частях света. Что не сделает никакого впечатления на германских ее соседей, легко может взволновать сопредельную с нею восточную державу. Англичанин в Персии прочтет ту же новость, уже выписанную из русских официальных ведомостей, и очень невинно расскажет ее кому угодно в Тавризе или Тейране. Всякому предоставляю обсудить последствия, которые это за собою повлечь может.
   А где настоящий источник таких вымыслов? Кто первый их выпускает в свет? Какой-нибудь армянин, недовольный своим торгом в Грузии, приезжает в Царьград и с пасмурным лицом говорит товарищу, что там плохо дела идут. Приятельское известие передается другому, который частный ропот толкует общим целому народу. Третьему не трудно мечтательный ропот превратить в возмущение! Такая догадка скоро приобретает газетную достоверность и доходит до "Г_а_м_б_у_р_г_с_к_о_г_о К_о_р_р_е_с_п_о_н_д_е_н_т_а", от которого "ничто не укроется, а у нас привыкли его от доски до доски переводить, так как же не выписать оттуда статью из К_о_н_с_т_а_н_т_и_н_о_п_о_л_я?
   Потрудитесь заметить почтенному редактору "И_н_в_а_л_и_д_а", что не всяким турецким слухам надлежит верить, что если здешний край в отношении к вам, господам петербуржцам, по справедливости может назваться к_р_а_е_м з_а_б_в_е_н_и_я, то позволительно только что забыть его, а выдумывать или повторять о нем нелепости не должно,
  

О ГИЛАНИ

  
   К югу от нынешних наших границ, к востоку от Адербеджана, омываемая с севера морем и с прочих сторон окруженная высокими, неудобопроходимыми горами, простирается приморская каспийская область Гилань. Она изобилует шелком и лесами всякого рода. Воздух в ней, кроме высот, нездоров: сырость порождает многие болезни, она даже проникает в закрытые часовые пружины и покрывает их ржавчиной. Иные приписывают болезни и заразу воздуха изобильным сорочинским полям, другие множеству растений, которыми заглохла большая часть провинции, испаряющих, будто бы, вредный запах. В политическом и тортовом отношении этот край для нас чрезвычайно важен. Народ отделен от Персии географическим положением, отменою в наречии и даже окладом лица. В Энзелее, близ столицы Рящь, удобный порт, где прежде была наша контора и консульское пребывание. В Гилань через горы идут только три дороги, и все три трудные, едва проходимые: одна к нам на Ланкеран -- ущельем, другая из Ардебиля в Астрабад, третья из Казбина, из Рубарь в Рящь, и эти обе -- тесные, в трущобах, заваленных обломками утесов и через которые войско, без сношений благоприятных в самой земле, не проникнет. Фамилия Решти управляла так же независимо в Гилани, как цари в Грузии, с одинаковым титулом "Вали", признанным нашими государями. Я убедился частыми нашими сношениями с сим краем по случаю вновь учреждаемого консульства, что приверженность тамошних жителей к сему дому не исчезла. Родоначальник был Джемаль-Хан, сын Кемаль-Хан, внук Гедаст-Хан, получивший от императрицы Екатерины почетную саблю и чин генерал-аншефа, в то время, как великая государыня, известная в Персии под именем Хуршид-Кюла, в_е_н_ч_а_н_н_о_е с_о_л_н_ц_е, подкрепляла права Муртеза-Кули-Хана на персидский престол. Брат его, дядя {В первой публикации слово было прочитано неверно: "дед". -- Ред.} нынешнего шаха, ожесточенный против правителя Гилани, убил его и лишил род его всякой власти хитростию и силою оружия. С тех пор провинция сия в беспрестанном волнении: поборы, тиранства шахских наместников заставляли ее часто обращаться к русской границе с надеждою избавления. В бытность мою в Султанее в 1819 году, жит тел и Рящь взбунтовались против правителя их, шахского евнуха, Хосров-Хана. Он был сменен. Послан туда шахский сын Риза-Мирза, который заставил вздыхать о своем предшественнике. И его сменили. Ныне там другой сын шахский -- Ягча-Мирза, но поборы под управлением главного шахского евнуха Ага-Манучар-Хана, брата нашего здесь, в Тифлисе, переводчика Енаколопова.
   Сын незабвенного в Ряще Гедаст-Хана называется Фет-Али-Хан, нынешний генерал-губернатор, беглер-бек табризский, воспитан при шахском дворе; но он и два сына его и всё его семейство привержены к России чрезвычайно. Я это испытал во время моего пребывания в Персии. Это один дом, с которым мы были точно дружны. Также чрезвычайный посол наш г. Ермолов почтил его искренним уважением.
   Если бы того требовала польза нашего правительства, Фет-Али-Хан, при первом ему тайном сообщении, тотчас бы явился под наши знамена, и в Гилани, принятый жителями, утвердил бы там наше владычество. Но и сия область тогда только принесет истинную пользу, если будет управляема по своим обычаям, независимо от наших министерств -- так, как, по трактатам Цицианова с ханами Шехинским, Ширванским и Карабахским, управлялись их ханства до нынешнего их преобразования.
  
   <1822--1823>
  
  

<ЗАМЕТКА ПО ПОВОДУ КОМЕДИИ "ГОРЕ ОТ УМА">

  
   Первое начертание этой сценической поэмы, как оно родилось во мне, было гораздо великолепнее и высшего значения, чем теперь в суетном наряде, в который я принужден был облечь его. Ребяческое удовольствие слышать, стихи мои в театре, желание им успеха заставили меня портить мое создание, сколько можно было. Такова судьба всякому, кто пишет для сцены: Расин и Шекспир подвергались той же участи, -- так мне ли роптать? -- В превосходном стихотворении многое должно угадывать; не вполне выраженные мысли или чувства тем более действуют на душу читателя, что в ней, в сокровенной глубине ее, скрываются те струны, которых автор едва коснулся, нередко одним намеком, -- но его поняли, всё уже внятно, и ясно, и сильно. Для того с обеих сторон требуется: с одной -- дар, искусство; с другой -- восприимчивость, внимание. Но как же требовать его от толпы народа, более занятого собственною личностью, нежели автором и его произведением? Притом, сколько привычек и условий, ни мало не связанных с эстетическою частью творения, -- однако надобно с ними сообразоваться. Суетное желание рукоплескать, не всегда кстати, декламатору, а не стихотворцу; удары смычка после каждых трех-четырех сот стихов; необходимость побегать по коридорам, душу отвести в поучительных разговорах о дожде и снеге, -- и все движутся, входят и выходят, и встаюти садятся. Все таковы, и я сам таков, и вот что называется публикой! Есть род познания (которым многие кичатся) -- искусство угождать ей, то есть, делать глупости.
  
   <1824--1825>
  
  

ЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ ПЕТЕРБУРГСКОГО НАВОДНЕНИЯ

  
   Я проснулся за час перед полднем; говорят, что кода чрезвычайно велика, давно уже три раза выпалили с крепости, затопила всю нашу Коломну. Подхожу к окошку и вижу быстрый проток; волны пришибают к возвышенным троттуарам; скоро их захлеснуло; еще несколько минут, и черные пристенные столбики исчезли в грозной новорожденной реке. Она посекундно прибывала. Я закричал, чтобы выносили что понужнее в верхние жилья (это было на Торговой, в доме В. В. Погодина). Люди, несмотря на очевидную опасность, полагали, что до нас не скоро дойдет; бегаю, распоряжаю -- и вот уже из-под полу выступают ручьи, в одно мгновение все мои комнаты потоплены; вынесли, что могли, в приспешную, которая на полтора аршина выше остальных покоев; еще полчаса -- и тут воды со всех сторон нахлынули, люди счастию вещей перебрались на чердак, сам я нашел убежище во 2-м ярусе, у N. П. -- Его спокойствие меня не обмануло: отцу семейства не хотелось показать домашним, чего надлежало страшиться от свирепой, беспощадной стихии. В окна вид ужасный: где за час пролегала оживленная, проезжая улица, катились ярые волны с ревом и с пеною, вихри не умолкали. К театральной площади, от конца Торговой и со взморья, горизонт приметно понижается; оттуда бугры и холмы один на другом ложились в виде неудержимого водоската.
  

-----

  
   Свирепые ветры дули прямо по протяжению улицы, порывом коих скоро воздымается бурная река. Она мгновенно мелким дождем прыщет в воздухе, и выше растет и быстрее мчится. Между тем, в людях мертвое молчание; конопать и двойные рамы не допускают слышать дальних отголосков, а вблизи ни одного звука ежедневного человеческого; ни одна лодка не появилась, чтобы воскресить упадшую надежду. Первая -- гобвахта какая-то, сорванная с места, пронеслась к Кашину мосту, который тоже был сломлен и опрокинут; лошадь с дрожками долго боролась со смертию, наконец уступила напору и увлечена была из виду вон; потом поплыли беспрерывно связи, отломки от строений, дрова, бревна и доски -- от судов ли разбитых, от домов ли разрушенных, различить было невозможно. Вид стеснен был противустоящими домами; я через смежную квартиру П. побежал и взобрался под самую кровлю, раскрыл все слуховые окна. Ветер сильнейший и в панораме пространное зрелище бедствий. С правой стороны (стоя за дом к Торговой) поперечный рукав на место улицы между Офицерской и Торговой; далее часть площади в виде широкого залива, прямо и слева Офицерская и Английский проспект и множество перекрестков, где водоворот сносил громады мостовых развалин; они плотно спирались, их с троттуаров вскоре отбивало; в самой отдаленности хаос, океан, смутное смешение хлябей, которые отвсюду обтекали видимую часть города, а в соседних дворах примечал я, как вода приступала к дровяным запасам, разбирала по частям, по кускам и их, и бочки, ушаты, повозки и уносила в общую лучину, где ветры не давали им запружать каналы; всё изломанное в щепки неслось, влеклось неудержимым, неотразимым стремлением. Гибнущих людей я не видал, но, сошедши несколько ступеней, узнал, что пятнадцать детей, цепляясь, перелезли по кровлям и еще неопрокинутым загородам, спаслись в людскую, к хозяину дома, в форточку, также одна <девушка>, {Слово "девушка" прочитано предположительно. -- Ред.} которая на этот раз одарена была необыкновенною упругостию членов. Всё это осиротело. Где отцы их, матери!! Возвратись в залу к С., я уже нашел, по сравнению с прежним наблюдением, что вода нижние этажи иные совершенно залила, а в других поднялась до вторых косяков 3-х стекольных больших окончин, вообще до 4-х аршин уличной поверхности. Был третий час пополудни; погода не утихала, но иногда солнце освещало влажное пространство, потом снова повлекалось тучами. Между тем вода с четверть часа остановилась на той же высоте, вдали появились два катера, наконец волны улеглись и потоп не далее простер смерть и опустошение; вода начала сбывать.
  

-----

  
   Между тем (и это узнали мы после), сама Нева против дворца и адмиралтейства горами скопившихся вод сдвинула и расчленила огромные мосты Исакиевский, Троицкий и иные. Вихри буйно ими играли по широкому разливу, суда гибли и с ними люди, иные истощавшие последние силы поверх зыбей, другие на деревах бульвара висели над клокочущей бездною. В эту роковую минуту государь явился на балконе. Из окружавших его один сбросил с себя мундир, сбежал вниз, по горло вошел в воду, потом на катере поплыл спасать несчастных. Это был генерал-адъютант Бенкендорф. Он многих избавил от потопления, но вскоре исчез из виду, и во весь этот день о нем не было вести. Граф Милорадович в начале наводнения пронесся к Екатерингофу, но его поутру не было, и колеса его кареты, как пароходные крылья, рыли бездну, и он едва мог добраться до дворца, откудова, взявши катер, спас нескольких.
  

-----

  
   Всё, по сю сторону Фонтанки до Литейной и Владаь, мирской, было наводнено. Невский проспект превращен был в бурный пролив; все запасы в подвалах погибли; из нижних магазинов выписные изделья быстро поплыли к Аничкову мосту; набережные различных каналов исчезали и все каналы соединились в одно. Столетние деревья в Летнем саду лежали грядами, исторгнутые, вверх корнями. Ограда ломбарда на Мещанской н другие, кирпичные и деревянные, подмытые s основании, обрушивалась с треском и грохотом.
  

-----

  
   На другой день поутру я пошел осматривать следствия стихийного разрушения. Кашин и Поцелуев мосты были сдвинуты с места. Я поворотил вдоль Пряжки. Набережные железные перилы и гранитные пиластры лежали лоском. Храповицкий {Мост. -- Ред.} отторгнут от мостовых, укреплений, неспособный к проезду. Я перешел через него, и возле дома графини Бобринской, середи улицы очутился мост с Галерного канала; на Большой Галерной раздутые трупы коров и лошадей. Я воротился опять к Храповицкому мосту и вдоль Пряжки и ее изрытой набережной дошел до другого моста, который накануне отправило вдоль по Офицерской. Бертов мост тоже исчез. По пловучему лесу и по наваленным поленам, погружаясь в воду то одной порою, то другою, добрался я до Матиловых тоней. Вид открыт был на Васильевский остров. Тут, в окрестности, не существовало уже нескольких сот домов; один, и то безобразная груда, в которой фундамент и крыша -- всё было перемешано; я подивился, как и это уцелело. -- Это не здешние; отсюдова строения бог ведает куда унесло, а это прибило сюда с Ивановской гавани. -- Между тем подошло несколько любопытных; иные, завлеченные сильным спиртовым запахом, начали разбирать кровельные доски; под ними скот домашний и люди мертвые и всякие вещи. Далее нельзя было итти по развалинам; я приговорил ялик и пустился в Неву; мы поплыли в Галерную гавань; но сильный ветер прибил меня к Сальным буянам, где, на возвышенном гранитном берегу, стояло двухмачтовое чухонское судно, необыкновенной силою так высоко взмощенное; кругом поврежденные огромные суда, издалека туда заброшенные. Я взобрался вверх; тут огромное кирпичное здание, вся его лицевая сторона была в нескольких местах проломлена, как бы десятком стенобитных орудий; бочки с салом разметало повсюду; у ног моих черепки, луковица, капуста и толстая связанная кипа бумаг с надписью: "No 16, февр. 20. Дела казенные".
  

-----

  
   Возвращаясь по Мясной, во втором доме от Екатерингофского проспекта заглянул я в нижние окна. Три покойника лежало уже, обвитые простиралами, на трех столах. Я вошел во внутренний двор, -- ни души живой. Проникнул в тот покой, где были усопшие, раскрыл лица двоих; пожилая женщина и девочка с открытыми глазами, с оскаленными белыми зубами; ни малейшего признака насильственной смерти. До третьего тела я не мот добраться от ужаснейшей наносной грязи. Не знаю, трупы ли это утопленников или скончавшихся иною смертию. На Торговой, недалеко от моей квартиры, стоял пароход на суше.
   Необыкновенные события придают духу сильную внешнюю деятельность; я не мог оставаться на месте и поехал на Английскую набережную. Большая часть ее загромождена была частями развалившихся судов и их груза. На дрожках нельзя было пробраться; перешед с половину версты, я воротился; вид стольких различных предметов, беспорядочно разметанных, становился однообразным; повсюду странная смесь раздробленных <...> {Недописано. -- Ред.}
  

-----

  
   Я наскоро собрал некоторые черты, поразившие меня наиболее в картине гнева рассвирепевшей природы и гибели человеков. Тут не было места ни краскам витийственности, от рассуждений я также воздерживался: дать им волю, значило бы поставить собственную личность на место великого события. Другие могут добавить несовершенство моего сказания тем, что сами знают; г-да Греч и Булгарин берутся его дополнить всем, что окажется истинно замечательным, три втором издании этой тетрадки, если первое скоро разойдется и меня здесь уже не будет..
  

-----

  
   Теперь прошло несколько времени со дня грозного происшествия. Река возвратилась в предписанные ей пределы; душевные силы не так скоро могут притти в спокойное равновесие. Но бедствия народа уже получают возможное уврачевание; впечатления ужаса мало-по-малу ослабевают, и я на сем останавливаюсь. В общественных скорбях утешен мыслию, что посредством сих листков друзья мои в отдаленной Грузии узнают о моем сохранении в минувшей опасности, и где ныне нахожусь, и чему был очевидцем,
  
   <Ноябрь 1824>
  
  

ЗАГОРОДНАЯ ПОЕЗДКА

(Отрывок из письма южного жителя)

  
   На высоты! на высоты! Подалее от шума, пыли, от душного однообразия наших площадей и улиц. Куда-нибудь, где воздух реже, откуда груды зданий в неясной дали слились бы в одну точку, весь бы город представил из себя центр отменно мелкой, ничтожной деятельности, кипящий муравейник. Но куда же вознестись так высоко, так свободно из Петербурга? -- в Парголово.
   В полдень, 21-го июня, мы пустились по известной дороге из Выборгской заставы. Не роскошные окрестности! Природа с великим усилием в болоте насадила печальные ели; жители их выжигают. Дымный запах, бледное небо, скрипучий песок -- всё это не располагает странников к приятным впечатлениям. Подымаемся на пригорок и на другой (кажется на шестой версте); лошадям тяжело, но душе легче, просторнее. Отсюда взор блуждает по бесконечной поверхности лесной чащи. Те же ели, но под скудною тенью их редких ветвей, в их тощей зелени, в бездушных иглах нет отрады, теперь же, с крутизны холма, пирамидальные верхи их оглажены, особенности исчезли; под нашими ногами засинелся лес одной полосой, далеко протяженною, и вид неизмеримости сообщает душе гордые помышления.-- В сообществе равных нам, высших нас, так точно мы, ни ими, ни собою не довольные, возносимся иногда парением ума над целым человечеством, и как величественна эта зыбь вековых истин и заблуждений, которая отовсюду простирается далеко за горизонт нашего зрения!
   Другого рода мысли и чувства возбуждает, несколько верст далее, влево от большой дороги, простота деревенского храма. Одинок, и построен на разложистом мысе, которого подножие омывает тихое озеро; справа ряд хижин, но в них не поселяне. Нежная белизна красавиц и торопливость их услужников напоминают... не знаю именно, о чем; но здесь они менее озабочены чинами всякого рода.
   Вот и край наших желаний. Всё выше и выше, места картинные: мирные рощи, дубы, липы, красивые сосны, то по нескольку вместе стоят среди спеющей нивы, то над прудом, то опоясывают собою ряд холмов; под их густою сению дорога завивается до самой вершины,-- доехали.
   Тут всякий спешит на дерновую площадку, на которую взбегают уступами, со стороны сада. Сквозь расчищенный просек виднеются вдали верхи башен петербургских. Так рассказывают, но мы ничего <не видали. Наше зрелище ограничивалось тем живописным озером, мимо которого сюда ехали; далее всё было подернуто сизыми парами; и вот одно ожидание рушилось, как идея поэта часто тускнеет при неудачном исполнении. В замену изящной отдаленности, мы любовались тем, что было ближе. Под нами, на берегах тихих вод, в перелесках, в прямизнах аллей, мелькали группы девушек; мы пустились за ними, бродили час, два; вдруг послышались нам звучные плясовые напевы, голоса женские и мужские, с того же возвышения, где мы прежде были. Родные песни! Куда занесены вы с священных берегов Днепра и Волги? -- Приходим назад: то место было уже наполнено белокурыми крестьяночками в лентах и бусах; другой хор из мальчиков; мне более всего понравились двух из них смелые черты и вольные движения. Прислонясь к дереву, я с голосистых певцов невольно свел глаза на самих слушателей-наблюдателей, тот поврежденный класс полу-европейцев, к которому и я принадлежу. Им казалось дико всё, что слышали, что видели: их сердцам эти звуки невнятны, эти наряды для них странны. Каким черным волшебством сделались мы чужие между своими! Финны и тунгусы скорее приемлются в наше собратство, становятся выше нас, делаются нам образцами, а народ единокровный, наш народ разрознен с нами, и навеки! Если бы каким-нибудь случаем сюда занесен был иностранец, который бы не знал русской истории за целое столетие, он конечно бы заключил из резкой противоположности нравов, что у нас господа и крестьяне происходят от двух различных племен, которые не успели еще перемешаться обычаями и нравами.
   Песни не умолкали; затянули: В_н_и_з п_о м_а_т_у_ш_к_е п_о В_о_л_г_е; молодые певцы присели на дерн и дружно грянули в ладоши, подражая мерным ударам весел; двое на ногах оставались: Атаман и Есаул. Былые времена! как живо воскресает вас в моей памяти эта народная игра: тот век необузданной вольности, в который несколько удальцов бросались в легкие струги, спускались вниз по протоку Ахтубе, по Бузан-реке, дерзали в открытое море, брали дань с прибрежных городов и селений, не щадили ни красоты девичьей, ни седины старческой, а, по словам Шардена, в роскошном Фируз-Абате угрожали блестящему двору шаха Аббасй. Потом, обога-тясь корыстями, несметным числом тканей узорчатых, серебра и золота, и жемчуга скатного, возвращались домой, где ожидали их любовь и дружба; их встречали с шумною радостью и славили в песнях.
   Время длилось. Северное летнее солнце, как всегда перед закатом, казалось неподвижно; мой товарищ предложил мне пуститься верхом, еще подалее, к другой цепи возвышений. Сели на лошадей, которые здесь сродни горным мулам, но из нашей поездки, ничего не вышло, кроме благотворного утомления для здоровья. Дым от выжженных и курившихся корней носился по дороге. Солнце в этом мраке походило на ночное светило. Возвратились опять в Парголово; оттуда в город. Прежнею дорогою, прежнее уныние. К тому же суровость климата! При спуске с одного пригорка мы разом погрузились в погребной, влажный воздух; сырость проникала нас до костей. И чем ближе к Петербургу, тем хуже: по сторонам предательская трава; если своротить туда, тинистые хляби вместо суши. На пути не было никакой встречи, кроме туземцев финнов; белые волосы, мертвые взгляды, сонные лица!
  
   <Июнь 1826>
  
  

ХАРАКТЕР МОЕГО ДЯДИ

  
   Вот характер, который почти исчез в наше время, но двадцать лет тому назад был господствующим, характер моего дяди. Историку предоставляю, объяснить, отчего в тогдашнем поколении развита была повсюду какая-то смесь пороков и любезности; извне рыцарство в нравах, а в сердцах отсутствие всякого чувства. Тогда уже многие дуэллировались, но всякий пылал непреодолимою страстью обманывать женщин в любви, мужчин в карты или иначе; по службе начальник уловлял подчиненного в разные подлости обещаниями, которых не мог исполнить, покровительством, не основанным ни на какой истине; но зато как и платили их светлостям мелкие чиновники, верные рабы-спутники до первого затмения! Объяснимся круглее: у всякого была в душе бесчестность и лживость на языке. Кажется, нынче этого нет, а может быть и есть; но дядя мой принадлежит к той эпохе. Он как лев дрался с турками при Суворове, потом пресмыкался в передних всех случайных людей в Петербурге, в отставке жил сплетнями. Образец его нравоучений: "я, брат!.."
  
  

ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ

I. <ПУТЕШЕСТВИЕ ОТ МОЗДОКА ДО ТИФЛИСА>

<Октябрь 1818>

  

1-й переход

  
   Светлый день. Верхи снежных гор иногда просвечивают из-за туч; цвет их светлооблачный, перемешанный с лазурью. Быстрина Терека, переправа, караван ждет долго. Кусты. Убитый в виду главнокомандующего. Караван, описание, странствующие 600 (человек): ружейные армяне, пушки, пехота, конные рекогносцируют. Приближаемся к ландшафту: верхи в снегу, но еще неснежные горы, которые скрыты; слои, кустарники, вышины. Погода меняется, ветер, небо обложилось; вступаем в царство непогод. Взгляд назад -- темно, смятение, обозы, барабанный бой для сбора, огни в редуте. Приезд в редут Кабардинский.
  

2-й переход

  
   Свежее утро. Выступаем из редута. Он на нижнем склоне горы. Против ворот бивуаки, дым, греются. Поднимаемся в гору более и более, путь скользкий, грязный, излучистый, с крутизны на крутизну, час-от-часу теснее от густеющих кустов, которые наконец преобращаются в дубраву. Смешение времен года; тепло, и я открываюсь; затем стужа, на верхних, замерзших листьях иней, смешение зелени. Пускаю, лошадь наудачу в сторону; приятное одиночество; лошадь ушла, возвращается к верховым. Едем гусем, всё круче, зов товарища, скачу, прискакиваю, картина. Гальт. На ближнем холме расположим приют. Отъезд далее. Мы вперед едем. Орлы и ястреба, потомки Прометеевых терзателей. Приезжаем к Кумбалеевке; редут. Вечером иллюминация.
  

3-й переход

  
   Пускаемся вперед с десятью казаками. Пасмурно, разные виды на горах. Снег, как полотно, навешан в складки, золотистые холмы по временам. Шум от Терека, от низвержений в горах. Едем по берегу, он течет между диких и зеленых круглых камушков; тьма обломков, которые за собой влечет из гор. Дубняк. Судбище птиц: как отца и мать не почтет -- сослать. Владикавказ на плоском месте; красота долины. Контраст зеленых огород с седыми верхами гор. Ворота, надпись; оно тут не глупо. Фазаны, вепри, серны (различные названия), да негде их поесть в Владикавказе.
  

4-й переход

  
   Аул на главе горы налево. Подробная история убитых на сенокосе. Редут направо. Замок оссетинский. Кривизна дороги между утесов, которые более и более высятся и сближаются. Облака между гор. Замок и конические башни налево. Подъем на гору, направо сброшенный замок. Шум Терека. Нападение на Огарева. Извилистая дорога; не видать ни всхода, "и исхода. Пролом от пороха. Дариель. Копны, стога, лошаки на вершине. {Сбоку приписано: "Товарищи порываются вперед, я за ними не следую". -- Ред.}
   Ночь в Дариеле. Ужас от необычайно высоких утесов, шум от Терека, ночлег в казармах.
  

5-й переход

  
   Руины на скале. Выезд из Дариеля. Непроходимость от множества каменьев; иные из них огромны, один разделен надвое, служит вратами; такой же перед въездом в Дариель. Под иными оссетинцы варят, как в пещере. Тьма арбов и артиллерийский снаряд заграждают путь на завале. Остаток завала теперь необъятен, -- каков же был прежде! Терек сквозь его промыл себе проток, будто искусственный. Большой объезд по причине завала: несколько переправ через Терек, множество селений, pittoresque. {Живописное зрелище. -- Ред.} Селение Казбек, вид огромного замка, тюрьма внутри, церковь из гранита, покрыта плитою, монастырь посреди горы Казбека. Сама гора в 25-ти верстах. Сион. Множество других, будто висящих на скалах, башен и селений, иные руины, иные новопостроенные, точно руины. Поднимаемся выше и выше. Постепенность видов до снегов, холод, зима, снеговые горы внизу и сверху, между ними Коби в диком краю, подобном Дариелю. Множество народу встречается на дороге.
  

6-й переход

   Ужасное положение Коби -- ветер, снег кругом, вышина и пропасть. Идем всё по косогору; узкая, скользкая дорога, сбоку Терек; поминутно все падают, и всё камни и снега, солнца не видать. Всё вверх, часто проходим через быструю воду, верхом почти не можно, более пешком. Усталость, никакого селения, кроме трех, четырех оссетинских лачужек, еще выше и выше, наконец добираемся до Крестовой горы. Немного не доходя дотудова истоки гор уже к югу. Вид с Крестовой, крутой спуск, слишком две версты. Встречаем персидский караван с лошадьми. От усталости падаю несколько раз.
   Подъем на Гуд-гору по косогору преузкому; пропасть неизмеримая сбоку. По ту сторону ее горы превысокие, внизу речка; едва можно различить на крутой уединенной горке оссетинские жилья. Дорога вьется через Гуд-гору кругом; несколько верховых встречаются. Не знаю, как не падают в пропасть кибитка и наши дрожки. Еще спуск большой и несколько других спусков. Башни сброшенные; на самом верху столб и руины. Наконец приходим в Кашаур, навьючиваем, берем других лошадей, отправляемся далее, снег мало-по-малу пропадает, всё начинает зеленеться, спускаемся с Кашаура, неожиданная веселая картина: Арагва внизу вся в кустарниках, тьма пашней, стад, разнообразных домов, башен, хат, селений, стад овец и коз (по камням всё ходят), руин замков, церквей и монастырей разнообразных, иные дики, как в американских плантациях, иные среди дерев, другие в лесу, которые как привешены к горам, другие над Арагвой. Мостик. Арагва течет быстро и шумно, как Терек. Дорога как в саду -- грушевые деревья, мелоны, яблони.
   И самая часть Кашаура, по которой спустились, зелена. Много ручьев и речек из гор стремится в Арагву. Смерклось; длинная тень монастыря на снежном верху. Чувствуем в темноте, что иногда по мостикам проезжаем. Утесы, воспоминание о прежних, -- горы-востока, а не страшны, как прежние. Впереди румяные облака. Посаканур.
   Мы в дрожках; один из нас правит.
  

7-й переход

  
   Вдоль по берегу Арагвы, которая вся в зелени. Бук, яблонь, груши, сливы, тополи, клен; на скале руины, много замков. Ананур, карантин. Удаляемся вправо от Ананура. Душет. Замок и замки. Наша квартира как <......> {Не дописано. -- Ред.}
  

8-й переход

  
   Отъезд вдоль Арагвы. Опять знакомые берега. Утренняя песнь грузинцев.
  
  

<ОТДЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ>

  
   Я лег между обгорелым пнем и лесистым буком, позади меня речка под горою, кругом кустарник, между ними большие деревья. Холмы из-за дерев, фазан в роще; лошади, козлики мимо меня проходят. Товарищ на солнышке. Наши лошади кормятся.
  

-----

  
   Изгибистый Терек обсажен лесом от Моздока до Шелкозаводска. В станицах старообрядцы и жены на службе у гребенцев, дети вооружены. От 15 -- до 100 лет. Из 1600--1400 служат.
   Даданиурт, Андреевская, окруженная лесом. Кумычка. Жиды, армяне, чеченцы. Там, на базаре, прежде Ермолова выводили на продажу захваченных людей, -- нынче самих продавцов вешают.
  

-----

  
   Телава и Сигнах взбунтовались в 1812 г. В Сигнахе русских загнали в крепость. Потом они заперлись в монастырь. Их выпустили на переговорах, раздели голыми, пустили бежать в разные стороны и перестреляли, как дичь. Коменданту отрезали часть языка и дали ему же отведать. Потом искрошили всего в мелкие куски.
  

-----

  
   Исправник Соколовский не берет взяток и не имеет жены, которая, из низкого состояния вышедши в классные дамы, поощряла бы мужа к лихоимству.
  

-----

  
   Казаки бежали. Цицианов спросил подобно царю Ираклию: "Горы их на том же месте? Ну, так и они воротятся".
  

-----

  
   На мудрое уничтожение стряпчих Цициановым -- мерзость провиантских комиссаров. Не скупают во-время хлеб, всё хотят дешевле. Время уходит, и они, в зимнюю пору и в отдаленных местах, подряжают несколько тысяч арб; волы падают без корма. За отпуск пыли деньги выморжают. Жители обременяются и войска не довольствуются во-время.
  

-----

  
   Амилахваров в башне.
   Внизу сторожа, в среднем этаже он сам, в верхнем его казна. Вместо окон скважины. Начальствовал в Кахетии. Смененный получил 2000 руб. сереб[ром] пенсии, которую и сберегает. "Русские даром ничего не дают. Коли придерутся: вот им за 14-ть лет пенсия обратно". {Сбоку приписано: "Детям ничего не дает". -- Ред.}
  
  

II. <ПУТЕВЫЕ ПИСЬМА К С. Н. БЕГИЧЕВУ>

  

<29 января -- середина февраля 1819>

29-го января <1819>

  

Прелюбезный Степан Никитич!

  
   Ты ко мне пишешь слишком мало, я к тебе вовсе не пишу, что того хуже. С нынешнего дня не то будет. Однако, не постигаю., как вы все меня хорошо знаете, еще бы ты один, что бы очень естественно, а то все, все. Неужели я такой обыкновенный человек! И Катенин, и даже князь, который почти не живет в вещественном мире, а всё с своими идеальными Холминскими и Ольгиными, -- и угадали, что я вряд ли в Тифлисе найду время писать; и точно, временем моим завладели слишком важные вещи: дуэль, карты и болезнь.
   Теперь на втором переходе от Тифлиса я как-то опять сошелся с здравым смыслом и берусь за перо, чтобы передать тебе два дня моей верховой езды. Журнал из Моздока в Тифлис получишь после, потому что он еще не существует, а воспоминаний много; жаль, что я ленился, рассеялся или просто никуда не годился в Тифлисе. Представь себе, что и Алексей Петрович, прощавшись со мною, объявил, что я повеса, однако прибавил, что со всем тем прекрасный человек. Увы, ни в том, ни в другом [не] сомневаюсь. Кажется, что он меня полюбил, а впрочем в этих тризвездных особах не трудно ошибиться; в глазах у них всякому хорошо, кто им сказками прогоняет скуку; что-то вперед будет! Есть одно обстоятельство, которое покажет, дорожит ли он людьми. Я перед тем, как садиться на лошадь, сказал ему: "Ne nous sacrifiez pas, Excellence, si jamais vous faites la guerre a la Perse". {Не обрекайте нас в жертву, ваше превосходительство, если когда-либо будете воевать в Персии. -- Ред.} Он рассмеялся, (сказал), {Зачеркнуто. -- Ред.} что это странная мысль. Ничуть не странная! Ему дано право объявлять войну и мир заключать; вдруг придет в голову, что наши границы не довольно определены со стороны Персии, и пойдет их расширять по Аракс!-- А с нами что тогда будет? Кстати об нем, -- что это за славный человек! Мало того, что умен, нынче все умны, но совершенно по-русски, на всё годен, не на одни великие дела, не на одни м_е_л_о_ч_и, заметь это. Притом тьма красноречия, а не нынешнее отрывчатое, несвязное, наполеоновское риторство; его слова хоть сейчас положить на бумагу. Любит много говорить; однако, позволяет говорить и другим; иногда (кто без греха?) много толкует о вещах, которые мало понимает, однако и тогда, если не убедиться, всё-таки заставляет себя слушать. Эти случаи мне очень памятны, потому что я с ним часто спорил, разумеется, о том, в чем я твердо был уверен, иначе бы так не было; однако ни разу не переспорил; может быть исправил. Я его видел каждый день, по нескольку часов проводил с ним вместе, и в удобное время <его отдыха>, {Зачеркнуто. -- Ред.} чтобы его несколько узнать. Он в Тифлис приехал отдохнуть после своей экспедиции против горцев, которую в марте снова предпринимает, следовательно -- менее был озабочен трудами.
   Что ты читал или прочтешь до сих пор, мною было писано давича, в два часа пополудни, но червадар, как у нас называют, а по вашему подводчик, с обозом тогда пришел, стали развьючивать, шуметь и не дали быть пристальным; теперь, в глубокую ночь, когда все улеглись, я хоть очень устал, а не спится. Стану опять с тобой беседовать.
   Об Ермолове мы говорили. В нем нет этой глупости, которую нынче выдают за что-то умное, а именно, что поутру или как говорится по<....> {Не разобрано. -- Ред.} неприступен, а впрочем готов к услугам; он всегда одинаков, всегда приятен, и вот странность: тех даже, кого не уважает, умеет к себе привлечь... Я[кубович], на которого он сердит за меня и на глаза к себе не пускает, без ума от него. Об бунте писали в Инвалиде вздор, на который я в С[ыне] О[течества] отвечал таким же вздором. Нет, не при нем здесь быть бунту. Надо видеть и слышать, когда он собирает здешних или по ту сторону Кавказа кабардинских и прочих князей; при помощи наметанных драгоманов, которые слова его не смеют проронить, как он пугает грубое воображение слушателей палками, виселицами, всякого рода казнями, пожарами; это на словах, а на деле тоже смиряет оружием ослушников, вешает, жжет их села -- что же делать? -- По законам я не оправдываю иных его самовольных поступков, но вспомни, что он в Азии, -- здесь ребенок хватается за нож. А, право, добр; сколько мне кажется, премягких чувств, или я уже совсем сделался панегиристом, а, кажется, меня в этом нельзя упрекнуть: я Измайлову, Храповицкому не писал стихов. {Далее в рукописи -- пробел. -- Ред.}
  

-----

  
   В последний раз на бале у Мадатова я ему рассказывал петербургские слухи о том, что горцы у нас вырезали полк. И он, впрочем, рад, чтобы это так случилось: "Чего, братец, им хочется от меня? Я забрался в такую даль и глушь; предоставляю, им все почести, себе одни труды, никому не мешаю, никому не завидую. Montrez moi mon vainqueur et je cours Fembrasser". {Укажите мне моего победителя, и я брошусь его обнимать.-- Ред.}
   Однако, свечка догорает, а другой не у кого спросить. Прощай, любезный мой; все храпят, а секретарь странствующей миссии по Азии на полу, в безобразной хате, на ковре, однако возле огонька, который более дымит, чем греет: кругом воронье и ястреба с погремушками привязаны к столбам; того гляди шинели расклюют. Вчера мы ночевали вместе с лошадьми: по крайней мере ночлег был.
  

31-го января <1819>

   Мой милый, я третьего дня принялся писать с намерением исправно уведомлять тебя о моем быту, но Е[рмолов] еще так живо представляется перед моими глазами, я только накануне с ним распростился, это увлекло меня говорить об нем; теперь обратить внимание от такого отличного человека к ничтожному странствователю было бы нисколько не занимательно для читателей, если бы я хотел их иметь, но я пишу к другу и сужу по себе: ты для меня занимательнее всех плутарховых героев.
   28-го, после приятельского завтрака, мы оставили Тифлис; я везде нахожу приятелей, или воображаю себе это; дело в том, что многие нас провожали, в том числе Я[кубович], и жалели, кажется, о моем отъезде. Мы расстались. Не доезжая до первого поста, Саганлука, где только третья доля была предлежавшего нам переезда, солнце светило очень ярко, снег слепил еще более, по левую, руку, со стороны, Дагестанские горы, перемешанные с облаками, образовали прекрасную даль, притом же не суховидную. Путь здесь не ровный, как в наших плоских краях; каждый всход, каждый спуск дарит новой картиной. Впрочем, зимние пути самые лучшие; по крайней мере воздух кроткий, а во всякое другое время года зной и пыль утомили бы едущих; итак, в замену изящного, мы наслаждаемся покойной ездою. Но первый переход был для меня ужасно труден: мы считаем 7-мь агачей, по вашему 40 слишком верст; я поутру обскакал весь город, прощальные визиты и весь перегон сделал на дурном грузинском седле, и к вечеру уморился; не доходя до ночлега, отстал от всех, несколько раз сходил с лошади и падал на снег, ел его; к счастию у конвойного казака нашлась граната, я ей освежился. Так мы дошли до Демурчизама. Сон и не в мои лета обновляет ослабшие силы. На другой день, кроме головной боли, я еще кое-чем недомогал, не сильно однако. Тот же путь, что накануне, но день был пасмурен. На середине перехода дорога вилась вокруг горы и привела нас к реке Храме, Мы ехали по ее течению, а на склоне гора подалась влево и очистила нам вид на мост великолепный!.. В диких, снегом занесенных, степях вдруг наехали на такое прекрасное произведение архитектуры, ей-богу. Утешно! и удивляет!.. Я долго им любовался, обозревал со всех сторон; он из кирпича; как искусно сведен и огромен. Река обмывает только половину его, в другой половине каравансарай, верно -- пристройка к полуразрушенному; меня в этом мнении укрепляет то, что остальная часть состоит из четырех арок, которые все сведены чрезвычайно легко и с отличным вкусом, -- нельзя, чтобы строитель не знал симметрии; верхи остры; первая от караван-сарая, или средняя, самая большая, по моему счету 40 шагов в диаметре: я ее мерил шедши и параллельно там, где течение реки уклоняется; третья арка больше второй, но меньше первой, четвертая равна второй. Каравансарай велик, но лучше бы его не было; при мне большой зал был занят овцами; не знаю -- куда их гонит верховой, который с конем своим расположился в ближайшем покое. С середины моста сход по круглой, витой, ветхой и заледеневшей лестнице, по которой я было себе шею сломил; это ведет а открытую галлерею, которая висит над рекой, Тут путешественники, кто углем, кто карандашом, записывают свои имена, или врезывают их в камень. Людское самолюбие любит марать бумаги и стены; однако и я, сошедши под большую арку, где эхо громогласное, учил его повторять мое имя. В нескольких саженях от этого моста заложен был другой; начатки из плиты много обещали; не знаю -- почему так близко к этому, почему не кончен, почему так роскошно пеклись о переправе чрез незначительную, речку, между тем на Куре, древней Цирусе {В первопечатном тексте, вероятно, опечатка: "Цируге".-- Ред.} Страбона, нет ничего подобного этому. Как бы то ни было, Сенаккюрпи, или, как русские его называют, "Красный мост", свидетельствует в пользу лучшего времени, если не для просвещения, потому что Бетанкур мог быть выписной, то по крайней мере царствования какого-нибудь из здешних царей, или одного из Софиев, любителя изящного.
   Съехавши с мосту, я долго об нем думал; возле меня трясся рысцой наш переводчик Шемир-Бек. Я принужден был ему признаться, что Петербург ничего такого в себе не вмещает, как он, впрочем, ни красив и ни великолепен, даже в описании П[авла] Петр[овича] Свиньина. "Представьте", сказал он мне, "8 раз побывать в Персии и не видать Петербурга, это не ужасно ли!" -- "Не той дорогой мы взяли", -- отвечал я ему. Эта глупость меня рассмешила, не знаю -- рассмешит ли тебя? Впрочем, такие ничтожности я часто буду позволять себе, потому что пишу для тебя собственно и для тех, которым позволишь заглянуть в нашу переписку, а не для печати, а не для пренумерантов С[ына] Отечества, куда, впрочем, это марание по дурному слогу и пустоте мыслей принадлежит. Извини, что делаю тебе это замечание: ты скромен и любишь мое дарование, не уступишь меня критике людей, которых я презираю; но письма мои к другим я нарочно наполняю личностями, чтобы они как-нибудь со столика нашего любезного князя не попали на станок театральней типографии. Ни строчки моего путешествия я не выдам в свет, даром что Катенин жалеет об этом и поощряет меня делать замечания, что для меня чрезвычайно лестно, но я не умею разбалтывать ученость; книги мои в чемоданах и некогда их разрывать; жмусь, когда холодно, расстегиваюсь, когда тепло, не справляюсь с термометром и не записываю, на сколько ртуть поднимается или опускается, не припадаю к земле, чтобы распознать ее свойство, не придумываю по обнаженным кустам -- к какому роду принадлежит их зелень.
   Зовут обедать, прощай покудова. Если бы я мог перенести тебя на то место, где пишу теперь! Над рекою, возле остатков каравансарая, куда мы прибыли после трудного пути, однако довольно рано, потому что встали давича в 4 часа утра. Погода теплая, как уже в конце весны. В виду у меня скала с уступами, точно как та, к которой, по описанию, примыкают развалины Персеполя; я через ветхий мост, что у меня под ногами, ходил туда; взлетел и, опершись на повисший мшистый камень, долго стоял подобно Грееву Барду; не доставало только бороды.
  

Вечером

   Хочешь ли знать, как и с кем я странствую, то по каменным кручам, {В первопечатном тексте очевидная, опечатка: "кругам", -- Ред.} то по пушистому снегу? Не жалей меня, однако: мне хорошо, могло бы быть скучнее. Нас человек 25, лошадей с вьючными не знаю, право, сколько, только много что-то. Ранним утром поднимаемся; шествие наше продолжается часа два-три; я, чтобы не сгрустнулось, пою, как знаю, французские куплеты и наши плясовые песни, все мне вторят, и даже азиатские толмачи; доедешь до сухого места, до пригорка, оттуда вид отменный, отдыхаем, едим закуску, мимо нас тянутся наши вьюки с позвонками. Потом опять в путь. Народ веселый; при нас борзые собаки; пустимся за зайцем или за призраком зайца, потому что я ни одного еще не видал. Этим случаем наши татары пользуются, чтобы выказать свое искусство, -- свернут вбок, по полянам несутся во всю прыть, по рвам, кустам, доскакивают до горы, стреляют вверх и исчезают в тумане, как царевич в 1001-й ночи, когда он невесту кашемирского султана взмахнул себе на коня и так взвился к облакам. А я, думаешь, назади остаюсь? Нет, это не в Бресте, где я был в "кавалерийском", -- здесь скачу, сломя голову; вчера купил себе нового жеребца; я так свыкся с лошадью, что по скользкому спуску, по гололедице, беззаботно курю из длинной трубки. Таков я во всем: в Петербурге, где всякий приглашал, поощрял меня писать и много было охотников до моей музы, я молчал, а здесь, когда некому ничего и прочесть, потому что не знают по-русски, я не выпускаю пера из рук. Странность свойственна человекам. Одна беда: скудность познаний об этом крае бесит меня на каждом шагу. Но думал ли я, что поеду на восток? Мысли мои никогда сюда не были обращены. Иногда делаю непростительные или невежественные ошибки, давича, напр[имер], сколько верст сряду вижу кусты в хлопчатой бумаге и принял их за бамбак, между тем как это оброски от караванов, -- в тесных излучинах здешние колючке отрост[к]и цепляют за хлопчатую бумагу, и ее бы с них можно собрать до нескольких пудов.
   Дорого бы я дал за живописца; никакими словами нельзя изобразить вчерашних паров, которые во всё утро круг горы стлались; солнце их позлащало, и они тогда, как кипящее огненное море... {В рукописи оставлен пробел для одного слова. -- Ред.} потом свились в облака к улеглись у подножия дальних гор. Между ними черная скала Пепис плавала в виде башни; долго она то скрывалась от наших глаз, то появлялась по мере того, как мы переменяли направление; наконец подошли к ней, -- нет приступу и в середине замок; не понимаю -- как туда всходят. Мы ночевали в ***, но не имели в виду страшилища <....> {Строка осталась недописанной. -- Ред.}
   Ночлег здесь обыкновенно в хате, довольно высоко освещенной маленьким отверстием над входом, против которого в задней стене камин; по обеим сторонам сплочены доски на пол-аршина от земли и устланы коврами; около них стойла, ничем не заслоненные, не заставленные. Между этими норами у нас обыкновенно ставится круглый стол дорожный, повар наш славный, кормит хорошо. Мазарович покуда очень мил, много о нас заботится; и уважителен, и весел.
   Нынче мы с трудом проработывались между камней, по гололедице, в царстве Жуковского, над пропастями; туманы, туманы над горами. {Далее в рукописи -- пробел. Сбоку приписано: "Ребята и взрослые глазеют на приезжих". -- Ред.}
  

-----

  
   Вчера я весь день как сурок проспал. Четыре дня как мы из Тифлиса, три остается до Эривани; нас очень пугают Дилижанским ущельем.
  

2-го февраля <1819>

   От каравансарая мы отправились по течению Автафы, встречь ее течению, и пошли ущельем, где около нас повторялись кавказские места, -- скалы лесистые, у их подножия, между ними шумит река, то делится на тонкие струи. Только то разница, что в прежних ущельях порохом и ломом боролись с преградными твержами, а здесь руками человеков ничего не приспособлено к удобному проезду. Груды камней на каждом шагу как будто нарастают; отростки деревьев бьют в глаза; дорога почти непроходимая; вышли на открытое место, тут сильный ветер поднялся навстречу и не переставал нас продувать и после, когда уже горы сузились, и мы возле, в лесу, выбрали себе у склона горы, упершись в речку, местечко для отдыха и ночлега. Тут мы расположились на временную пастырскую жизнь, склали себе из вьюков булаганы, обвешали их коврами, развели огни, около них иные согревались, другие, насадив на лучину куски сырого мяса, готовили себе кебаб. Лучше всех курился огонек на острове, поодаль от нас, около которого обсело странствующее купечество; лошади наши паслись на пригорках.
   А хорошо было ночевать Мафусаилам и Ламехам; первый, кто молотом сгибал железо, первый, кто изобретал цевницу и гусли, -- славой и любовью награждался в обширном своем семействе. С тех пор, как есть города и граждане, едем, едем от Финского залива дотудова, куда сын Товитов ходил за десятью талантами, а всё в надежде добыть похвальную знаменитость, и, может, век до нее не доедем... {Далее в рукописи -- пробел. -- Ред.}
  

Эривань. 4-го февраля {1819}

   Вот другой день пребываем в армянской столице, любезный друг. Худо ли, хорошо ли мы ехали, можешь судить по маршруту, но, для верности, на каждый переход прикладывай верст по пяти, на иной и десять придется лишних, которые, если не домерены межевщиками, то от того не менее ощутительны для усталых путешественников:
  

От Тифлиса

  

Версты

   Демунчихассанлу

42

   Инджа

24

   Джогас

24

   Каравансарай

30

   Биваки: Богас
   Каравансарай
   Эривань

42

36

50

  

248 = 41 1/3 агачам

  
   Не стану утомлять тебя описанием последнего нашего перехода до здешнего города; довольно того, что я сам чрезвычайно утомился: не больше и не меньше 60-ти верст по глубоким снегам проехали мы в шесть часов,-- разумеется, порядочной рысью. Вот действительная служба: сочинение канцелярских бумаг не есть труд, особливо для того, кому письмо сделалось любимым упражнением. Вам, гиперборейцам, невероятно покажется, что есть другие края, и на юге, где можно себе отморозить щеки; однако, это сбылось на одном из наших людей и все мы ознобили себе лица. Еще теперь слышу, как хрупкий снег хрустит под ногами наших лошадей; во всякое другое время быстрая Занги в иных местах застыла, ъ других медленно пробивается сквозь льды и снега под стены Эривани. Земля здесь гораздо возвышенней Грузии, и гораздо жарче; один хребет гор, уже от Тифлиса, или еще прежде, отделился влево, с другим мы расстаемся, -- он уклоняется к западу; всё вместе составляет ту цепь, которую древние называли Тавром. Но здешние равнины скучнее тех скатов и подъемов, которые мы позади себя оставили, -- пустынное однообразие. Не знаю, отчего у меня вчера во всю дорогу не выходил из головы смешной трагический стих:
  

Du centre des deserts de l'antique Armenia. {*}

{* Из средины пустынь древней Армении. -- Ред.}

   Въехавши на один пригорок, над мглою, которая носилась по необозримой долине, вдруг предстали перед нами в отдалении две горы, -- первая, сюда ближе, необычайной вышины. Ни Стефан-Цминд, ни другие колоссы кавказские не поразили меня такою огромностию; обе вместе завладели большею частию горизонта, -- это двухолмный Арарат, в семидесяти верстах от того места, где в первый раз является таким величественным. Еще накануне синелись верхи его. Кроме воспоминаний, которые трепетом наполняют душу всякого, кто благоговеет перед священными преданиями, один вид этой древней горы сражает неизъяснимым удивлением. Я долго стоял неподвижен; мой златокопыт, повидимому, не разделял чувств своего седока, двинулся, понесся и мигом погрузил меня с собою в влажную стихию; меня всего обдало сыростию, которая до костей проникает. Основание Арарата исчезло, середина тоже, но самая верхняя часть, как туча, висела над нами до Эривани.
   Уже в нескольких верстах, в нескольких саженях от города, догадались мы, что доезжаем до обетованного приюта; туман долго застилал его от наших глаз, наконец, на низком месте, между кустами, влево от дороги, по которой и мы своротили, пояснились две части зданий, одна с другой ничей не соединенные. Мы въехали в пригородок. Но представь себе удар человеку, который в жестокую стужу протрясся полдня в надежде приютиться в укромной горнице; навстречу нам ни души; стало быть не радели о нашем успокоении, не отвели еще квартир. Я бесился; притом неуважение к русским чиновникам всякого на моем месте, и с меньшим самолюбием, так же бы оскорбило. Миновали сады, высокие трикровные кладбища, длинные каменные ограды, за которыми стоят дома, башни и куполы мечетей, а навстречу нет никого! Мазарович кричит, что прямо ворвется к сардарю и сделает суматоху. Наконец, выступаем на поле, что между крепостию и городом, и тут несется к нам посланный от сардаря чиновник в драгоценной шубе, на богато-убранном коне, и просит извинения, что адъютант, посланный нас принять, не по той поехал дороге; в самом деле, мы, избрали путь кратчайший, но не тот, которым обыкновенно сюда прибывают. В ту же минуту фараш, в высокой шапке, в желтом чекмене, в синем кафтане, с висячими на спине рукавами, длинным шестом своим: указывал нам путь и бил без милосердия всякого, кто ему под руку попадался, мужчин и женщин. Женщины становились к нам задом, -- это меня огорчало, но впереди хамы несли стулья в отведенный нам дом, -- это меня веселило. Такое особенное предпочтение нам, русским; между тем, как англичане смиренно сгибают колена и садятся на пол, как бог велит и разутые, -- мы, на возвышенных седалищах, беззаботно, толстыми подошвами нашими топчем персидские многоценные ковры. Ермолову обязаны его соотчичи той степенью уважения, на которой они справедливо удерживаются в здешнем народе.
   Однако, прежде чем итти далее, позволь сообщить тебе замечание. Для дамской нежной разборчивости оно бы не годилось, но ты, военный человек, не взыщешь. При первом появлении посланного от сардаря и с ним двух фарашей, нашего обоняния коснулся самый чудный, тяжелый, неприятный запах. Не поверишь: избыток ассафедиты в наших аптеках -- резеда в сравнении с этим. Не понимаю, как они, три злодея, так сильно и скоро умели заразить собою воздух!
   Вслед за действующим посохом фараша, за толпою народа, им гонимого, мы въехали чрез широкие наружные ворота в дом Мегмет-бея; в круглом, крытом и немощенном подъезде слезли с лошадей и через другие ворота, над которыми возвышается большая надстройка, вступили во внутренний двор, обнесенный с одной стороны теремом, с другой высокой и фигурной стеною.; в нем замерзшие фонтаны и водометы; взошли на крыльцо, для входа перед нами отдернули тяжелую запону, которою здесь завешивают все двери, и вступили в переднюю комнату. Справа зал, слева зал, и один, как другой; множество впадин и простынь, и потолок лепной всякой всячиной; окны косящатые с резьбой, тьма симметрически расположенных четвероугольничков из разноцветной слюды; однако свету достаточно, чтобы лба не расшибить. Мы расположились в обеих залах. Вмиг запылали камины, на небольших амвонах расставили жаровни, подали кальяны. Вскоре нагрянула к нам тьма посетителей и затерянный адъютант. Нас очень забавляло это европейское наименование, которое придают человеку, тем только отличающемуся от прочих, что он ближе к особе сардаря и следовательно чаще подвергается палочным ударам. Хозяин наш отбыл на охоту, брат заступал его место и изъяснял, что дом, услуга и даже собственная его особа нам принадлежат. Тут же мы нашли английского указателя, не книжку, а человека. Во всё мешается, всё указывает; природа, кажется, обрекла его хлопать бичом возле кюррикеля или работать веслами в Темзе, -- здесь он переводит альбионское строевое ученье на фареийский язык, который для этого довольно плохо знает; ему вверяют целый баталион, или меньше, по крайней мере он так говорит. Сарбазы порядочные выйдут балансеры, если по нем образуются. Между тем, он нам смерть надоедает; вот другой день не знаем -- как от него отделаться; вообще, неугомонное любопытство и неотвязчивость здесь в большом употреблении. Каждую минуту незнакомые лица наполняют комнату, смотрят в глаза, в бумагу, если пишешь, и в [э]ту самую минуту какая-то необыкновенная рожа, прикрытая уродливой шапкой, уткнулась в мое письмо. Мне страшная охота припадает за это проучить ее.
   Сардарь прислал нам дикого барана с своей охоты; пребольшой зверь, рога с оленьи, передняя часть преимущественно обросла тучным руном; за эти гостинцы надобно отдаривать; Мазарович щедро отплачивается калейдоскопами, которым пора прельщать Азию, потому что нам уже пригляделись.
   Вечером озарило наши покои красное солнышко Эривани -- лысый, приветливый, веселый старик, любитель русских, почитатель Ермолова, хозяин наш Мегмед-бек, саранг, полковник, -- не в том значении, что за этим чином следует генерал-майор и проч., а просто военный начальник. Перед ним, за ним несли увесистые подсвечники, подносы с сластями и лакомства, которыми, если бы их описать, вряд ли бы я разлакомил твое воображение. Но, в каком бы виде оно ни было, гостеприимство должно притупить стрелы насмешливых наблюдателей; лучше познакомить тебя с персидскою учтивостью. Вот: образчик: Мазаровичу сказал Мегмед-бек, что он до того обрадован его приездом, что если бы такому дорогому гостю вздумалось позабавиться и отсечь голову всем его слугам и даже брату, он бы чрез то великое удовольствие принес хозяину; а мне, первостепенному мирзе, когда я просил его велеть унести жаровни, чтобы от жару не переменить место и не отсесть от него далее, объявил, что место мое у него под правым глазом. Карамзин бы заплакал, Жуковский стукнул бы чашей в чашу, я отблагодарил янтарным гроздным соком, нектаром Эривани, и пурпурным кахетинским. Беседа наша продолжалась далеко за полночь. Разгоряченный тем, что видел и проглотил, я перенесся за двести лет назад в нашу родину. Хозяин представился мне в виде добродушного москвитянина, угощающего приезжих из немцев, фараши -- его домочадцами, сам я -- Олеарий. Крепкие напитки, сырые овощи и блюдцы с сахарными брашнами -- всё это способствовало к переселению моих мыслей в нашу седую старину, и даже увертливый красный человечек, который хотя и называется англичанином, а право, нельзя ручаться-- из каких он, этот аноним, только рассыпался в нелепых рассказах о том, что делается за морем, -- я видел в нем Маржерета, выходца при Дмитрии, прозванном Самозванцем, и всякого другого бродящего иностранца того времени, который в наших теремах пил, ел, разживался и, возвратясь к своим, ругательством платил русским за русское хлебосольство. И эриванский Маржерет или Дурьгильбред язвительно отзывается на счет персиян, которые не допускают его умереть с голоду,
  

Эривань. 5-го февраля {1819}

   На утро, после нашей вечерней беседы, я встал с жестокою головною болью; надо было приодеться и ехать к сардарю. В передней ждал нас иасскул его в красном длинном платье, при ужасной палке с позолоченным набалдашником для известного употребления.
   Сардарь Гуссейн-хан (из царствующего ныне поколения Каджаров) в здешнем краю первый по боге, третий человек в государстве; власть его надежнее, чем турецких пашей; он давно уже на этом месте; платит ежегодно в бейрам, не всегда одинаково, в виде подарка, а не государственных доходов, несколько тысяч червонцев, за которые имеет право взимать третию долю со всего, что земля производит, а расшутится, так и все три доли его. Разумеется, что продавцы ждут, покудова он свою, часть не сбудет с рук. Не только внутренняя торговля, -- им часто стесняется и внешняя, несмотря на трактаты, которые, так как и Адам Смитова система, не при нем писаны. От себя содержит войско, но в военное время требует денег от двора. В судных делах его словесное приказание -- закон, если истцы или ответчики не отнесутся к Шар, кодексу великого пророка, которого уставы неизменны. Одевшись, мы отправились к его высокостепенству. Нам предшествовал иасскул и так же исправно отправлял свою должность, как фараш накануне. Дома здесь испещрены внутри, снаружи удерживают цвет природы, свойственный материалам, из которых выстроены, по большей части дикие. В нашем отечестве роскошь гостинные и залы убирает с изящною простотою, а извне любит раскрашивать стены и приставлять к ним столбики.
   Мы доехали до зубчатой крепостной ограды, потом, через несколько скважень, которые называются улицами, протеснились до последнего двора сардаря. Не знаю -- что тебе сказать об его хоромах? Нет ничего целого, притом столько кривизны, поворотов, переулков, пристроек, надстроек, входов, проходов, узких, сумрачных и вовсе мрачных, что толку не доберешься. В преддверии, род кануры, и на площадке перед ним толпилась тьма любопытных; их наружность, ужимки, платья -- всё это похоже на вход в маскерад. Взошли в приемную; она должна быть очень хороша для персидских глаз: велика, пол устлан дорогими, узорчатыми коврами, и потолок, и весь зал росписан многими японскими узорами; слева ставни занимают всю продолговатую стену: в них цветная слюда перемешана с резьбою и с наклейными коймами -- это окна. Прямо против входа камин; в правой, тоже длинной, стене выемка в полукружие, в котором выпуклый потолок представляет хаос из зеркальных кусков, и там камин. На всех стенах, в два ряда, один над другим, картины, -- похождения Ростома, персидского великана сумраков, которого Малькольм вклеил в свою историю. Я имел время на всё это уставить мой лорнет, потому что нашего сардаря еще не было. Хан, сын его, в красной шубе, подогнувшимися коленами сидел на отцовском особенном ковре возле камина, что против входа. Он делал нам обыкновенные вопросы о здоровья высоких особ. Потом все в пояс поклонились входящему сардарю. Тьма народу высыпала за ним. Он, взявши за руку Мазаровича, сказал ему, что познакомился с нами, его мирзами, потом с тремя детками уселся в угол на своем месте. Сын его стал у притолки с прочими приближенными чиновниками, брат сардаря сидел по другую сторону камина, мы к окну на приготовленных для нас стульях, всё прочее благоговело, стоя в глубоком молчании. Он сделал те же вопросы, что сын его; подали кальян, чай с кардамоном. На головах несли огромные серебряные подносы с конфектами; несколько подносов со множеством сластей поставили перед нами. Сардарю прислуживали на коленах. Конфекты совсем для меня нового рода, однако превкусные; я около них постарался. Между тем разговор происходил о походе Алексея Петровича в Чечню и в Дагестан, о путешествиях нашего государя по Европе для утверждения повсеместного мира. Не помню, право, при каком случае он Вену перепутал с Венециею <....> {Не дописано; далее в рукописи -- пробел. -- Ред.}
  

Нахичевань. 9-го февраля <1819>

   Третьего дня, 7-го, мы отправились из Эривани, сегодня прибыли сюда; всего 133V2 версты. Не усталость меня губит, -- свирепость зимы нестерпимая; никто здесь не запомнит такой стужи, все южные растения померзли. Притом, как мне надоели все и всё! Прав Шаховской, -- скука водит моим пером; не мудрено, что я тебе сообщу ее же! Нет! нынешний день не опасайся ничего: ложусь спать с одним воспоминанием о тебе!
  

10--13 февраля <1819>

   Сейчас думал, что бы со мною было, если бы я беседой с тобою {В рукописи под словом "тобою" надписано: "Бегичевым". -- Ред.} не сокращал мучительных часов в темных, закоптелых ночлегах! Твоя приязнь и в отдалении для меня благодеяние. Часто всматриваюсь, вслушиваюсь в то, что сам для себя не стал бы замечать, но мысль, что наброшу это на бумагу, которая у тебя будет в руках, делает меня внимательным, и всё в глазах моих украшает надежда, что бог даст свидимся, прочтем это вместе, много добавлю словесно -- и тогда сколько удовольствия! Право, мы счастливо созданы.
   Как я тебе сказал, мы выехали из Эривани 7-го. Обстоятельно не могу изобразить его. Мы там всего пробыли три дня с половиной, и то задержали некоторые дела с сардарем. Думали также переждать холод, но напрасно: он не переставал свирепствовать. Я даже не отважился съездить в древний Эчмядцинский монастырь; в 18-ти верстах от Эривани в сторону, и вообще, кроме как для церемониального посещения сатрапу, не отходил от мангала и от камина, который, по недостатку дров, довольно скудно отапливался. Сколько я мог видеть, при въезде и выезде, город пространен, а некрасив, и длинные заборы и развалины, следы последней осады русскими, дают ему вид печального запустения. Об обычаях здешних и нравах мне еще труднее сказать мое мнение от недостатка времени и случая к наблюдениям. Если по одному позволено судить о многих, вот что я видел в доме богатого и знатного эриванца. Фараши его в 18 градусов по Реомюру, с раскрытой шеей, без зипунов, но согреваются даже достаточною пищею, но господин иногда ущедряет: разделяет им подачки со своего стола из собственных рук, по кусочку пирожного, наиболее приближенным. Это домашние дела; в делах государственных здесь, кажется, не любят сокровенности кабинетов: они производятся в присутствии многочисленных слушателей. Я, в простоте моего сердца, сперва подумал, что, стало быть, редко во зло употребляется обширная власть, которой облечены здешние высшие чиновники, но в том, в чем наш поверенный в делах объяснялся с сардарем, наприм[ер]: о переманке и поселении у себя наших бродящих татар, о притеснении наших купцов, высокостепенный был кругом неправ, притом изложил, составленную им самим, такую теорию налогов, которая, не думая, чтобы самая сносная для шахских подданных, вверенных его управлению. И всё это говорилось при многолюдном сборище, чье расстроенное достояние ясно доказывает, что польза сардаря не есть польза общая.-- Рабы, мой любезный! И поделом им! Смеют ли они ожидать верховного их обладателя? Кто их боится? У нар и историки панегиристы. И эта лествица слепого рабств! и слепой власти здесь беспрерывно восходит до бега, хана, беглер-бега и каймакама, и таким образом выше и выше. Недавно одного областного начальника, не взирая на его 30-тилетнюю службу, седую голову и алкоран в руках, били по пятам, -- разумеется, без суда. В Европе, даже и в тех народах, которые еще не добыли себе конституции, общее мнение по крайней мере требует суда виноватому, который всегда наряжают. Криво ли, прямо ли судят, иногда не как хотят, а как велят, -- подсудимый хоть имеет право предлагать свое оправдание. Всего несколько суток, как я переступил границу, и еще не в настоящей Персии, а имел случай видеть уже не один самовольный поступок. Ты это в свое время узнаешь. В заключение скажу тебе об эриванских жителях, что они летом может быть очень приятные люди, а зимой вымораживают своих гостей; это никуда не годится; я продрог у сардаря и окостенел у Мегмед-бега.
   День нашего отъезда из Эривани был пасмурный и ненастный. Щедро осыпанный снегом, я укутался буркою, обвертел себе лицо башлыком, пустил коня наудачу и не принимал участия ни в чем, что вокруг меня происходило. Потеря не большая; сторона, благословенная летом, в рассказах и в описаниях, в это время и в эту погоду ничего не представляет изящного. Арарат, по здешней дороге, пять дней сряду в виду у путешественников, но теперь скрылся от нас за снегом, за облаками. Подумай немножко, будь мною на минуту: каково странствовать молча, не сметь раскрыться, выглянуть на минуту, чтобы, хуже скуки, не подвергнуться простуде. И между ног беспрестанное движение животного, которое не дает ни о чем постоянно задуматься! Часто мы скользим по оледенелым протокам; иные живее прочих; не замерзшие проезжали вброд. Их множество орошают здешние поля; вода нарочно проведена из горных источников и весною, усыряя пшеничные борозды, долго на них держится посредством ископанных для этого гряд, с которых мы каждый раз обрывались и вязнули в зыбучих глубях.
   Нет! я не путешественник! Судьба, нужда, необходимость может меня со временем преобразить в исправники, в таможенные смотрители; она рукою железною закинула меня сюда и гонит далее, но по доброй воле, из одного любопытства, никогда бы я не расстался с домашними пенатам и, чтобы блуждать в варварской земле в самое злое время года. С таким ропотом я добрался до Девалу, большого татарского селения, в 8 1/4 агача от Эривани, бросился к камельку, не раздевался, не пил, не ел и спал как убитый.
   На другой день, для перемены, опять в поле снег, опять тошное странствие! К счастию, отъехав с пол-агача, поровнялись с персидским барином, ханом каким-то, который на поклон отправлялся к шах-зиде! За ним фараши, -- один вез кальян, у другого к седлу прикреплена жаровня со всегда готовыми углями для господской курьбы, у третьего огромная киса с табаком для той же потребности. Если бы вместо этой пустой роскоши собрать всех кальянщиков, подкальянщиков и самих страстных курителей кальяна и заставить их расчистить, утоптать, умять снег на дороге, чтоб как-нибудь можно, было ехать в повозках, не гораздо ли бы лучше! Новый наш спутник в восхищении, что нашел случай познакомиться с российским поверенным в делах, начал отпускать ужасную нелепицу! Что за гиперболы! В Европе, которую моралисты вечно упрекают порчею нравов, никто не льстит так бесстыдно! Слова: душа, сердце, чувства повторялись чаще, нежели в покойных розовых книжечках "Для милых"! Любовь, будто бы от одного слова, от одного взора нового почтенного знакомца заронила искру в сердце его (персидского хана) и раздула неутушимый пожар, и проч. Во всякое другое время я бы заткнул уши; но теперь этот восточный каталаксус пришелся очень кстати: едва заметно было, как мы сделали 6-ть агачей до ночлега. Мне пришло в голову, -- что кабы воскресить древних спартанцев и послать к ним одного нынешнего персиянина велеречивого,-- как бы они ему внимали, как бы приняли, как бы проводили? <....> {Далее в рукописи -- пробел. -- Ред.}
  

<Тавриз. Февраль 1819>

   Ты мне пеняешь, зачем я не уведомляю тебя о простреленной моей руке. Стоит ли того, друг мой! Еще бы, мне удалось раздробить ему плечо, в которое метил! А то я же заплатил за свое дурачество. Судьба... В тот самый день, в который... Ну, да бог с ним! Пусть стреляют в других, моя прошла очередь.
  
   Иные славят Александра,
   Иных прельщает Геркулес,
   И храбрость Конона, Лизандра,
   Еще других Мильтиадес.
   Есть мужества пример,
   Рау, рау, рау, рау,
   Рау, рау, рау, рау,
   Британский гренадер.
  
   Князю напоминай обо мне почаще. Это одно из самых приятных для меня созданий. Не могу довольно нарадоваться, что он в числе тех, которые меня любят и к кому я сам душевно привязан. Его статура, чтенье, сочиненья, горячность в спорах о стопах и рифмах, кротость с Катериною Ивановной, -- не поверишь, как память об этом обо всем иногда развеселяет меня в одиночестве, в котором теперь нахожусь. Досадно, что на этот раз некогда к нему писать. Матушке сказать два слова я еще не принимался, а Осип Мазарович торопит; это брат нашего поверенного, отправляется в Россию. Товарищ Амбургер тоже не выдержал, поехал к водам, а может быть не воротится. Что ж ты скажешь, мое золото, коли я вытерплю, здесь два года?
   А начальная причина всё-таки ты. Вечно попрекаешь меня малодушием. Не попрекнешь же вперед, право нет: музам я уже не ленивый служитель. Пишу, мой друг, пишу, пишу. Жаль только, что некому прочесть. Прощай, не расстался бы с тобой! Обнимаю тебя крепко-накрепко. Однако, как мне горько бывает!..
  

III. <ПУТЕШЕСТВИЕ ОТ ТАВРИЗА ДО ТЕГЕРАНА>

  

<Февраль-март 1819>

   Таврис с его базаром и каравансараями. Встреча, почести, Фетхалихан боится каймакама. Обед у англичан, визит каймакаму. Сир Роберт Портер. Приезд шах-зиды, церемониальное посещение, англичане, мое мнение на счет их и наших сношений с Персией. Бани и климат в сравнении с тифлисскими. Мерзлые плоды. Пляска и музыка.
   21-го [февраля?] выезд из Тавриса. Лошади шах-зиды славные; день кроткий, бессолнечный; с обеих сторон пригорки, слои белые, глинистые, из которой дома строятся. Возле самого Тавриса красные, пшеничные загоны, борозды под малым снегом похожи на овощные огороды. Место довольно гористое, 2 1/2 станции. Раскинутые сады, тополи, славные квартиры в деревнях, лучше чем в прежних.
   Второй день. Путь внизу, возле гор; справа долина, за которой другая цепь гор. Возле каравансарая много отдыхающих путешественников, верблюдов и ослов; и мы отдыхаем. Скидаю маску, новый свет для меня просиял. Из каравансарая поднимаемся в гору по глубокому и рыхлому снегу, и так до самых Уджан. В виду летний замок. После обеда отправляемся; тьма лисиц на дороге, пьют, играют по снегу и, при нашем приближении, убегают в горы. Юг, 20 ветров, красные облака и между ними синева; черные тучи сзади; между этим всем звезды, как палительные свечи.
   Третий переход трудный, крутизны и страх-снежно. Съезд на катера[х]. Долго еду, спускаюсь в селение, где ночлег. Вьюки падают, чуть не убивают людей каждый раз, когда объезжают их верховые стороной, где снег глубокий.
   Четвертый переход приятный, однако много подъемов. Река Миана. Часто переезжаем вброд около красных утесов, которые похожи на обыкновенные здания. Приезд в Миану. Опасное насекомое, ковры.
   Пятый. Туманы. Вступаем в ущелья самые узкие, пещеры, туман. Мост на Кизиль-агаче; оттуда же по горам, на каждом шагу падают лошади; тьма селений, но всё не те, где ночевать. Блужданье по полям, где нет дороги и снег преглубокий. Так застигает ночь. Приезд в замок.
   Шестой. Трудный путь по зимней дороге; где проталины, там скользко и камни. Устаю. Солнышко садится чрезвычайно живописно и золотит верхи гор, которые, как волны, зыблются от переменчивого отлива. Местечко, славный замок. Хан. Много деревень.
   Седьмой. Бесснежный путь. Славный издали Занган красиво представляется. Встреча. Перед Занганом в деревне -- встреча, Множество народу. Сходим возле огромного дома. Описание его. Славные плоды. Явление весны. Музыка вечером.
   Восьмой день там же. Накануне батоги и 5 туманов за лошадь.
   Девятый. Горы простираются справа и слева. Между ними долина необозримая. Вот до которых пор доходило посольство. На кургане, окруженном деревьями, беседка приемная, другая тоже, башня четвероугольная, как в Зангане гарем, треугольник для евнухов, беседка для бани. Ямы на поле, замок, далее руины Султанеи. Тьма верблюдов, ширванские купцы. Мечеть вся внутри изложена двойными изразцами. История Кодабенде. Лепные слова как кружево. 37 шагов в диаметре, 43 шага до 3-го этажа, от 2-го до 5-го 22; потом 60 шагов без ступеней, сход на платформу, где купол, 8 минаретов, в одном 40 шагов. Вид оттудова.
   Десятый день холодный и дождливый. Целый день в маске и в тюрьме. Заезжаем в деревню, где хозяин желает прихода русских. Вечером прояснилось. Дождь смыл снег, даже на горах. Скачем до Абгара. Сады в Абгаре, мечети; выезжаем из ворот, славная дорога, скачем друг перед другом и доскакиваем до ночлега. Уже горы чрезвычайно расширились. На другой день в 3 1/2 часа поспеваем в Казбин.
   Казбин, древняя метрополия поэтов и ученых. Фисташковые деревья. Хозяин жалуется богу на Каджаров. Остатки древнего великолепия -- мечети, мейданы и проч. Перед Казбином много деревень в стороне, принадлежат сардарю Эриванскому; им же выстроены училища в Казбине.
   Из Казбина едем к юго-востоку; широкая равнина продолжается. Ночлег. На другой день большой переход; я отстаю. Утро славное; мальчик с ослом плачет, что он вперед нейдет. Встреча с ханом, религиозное прение. Издали увеселительный замок шахов в местечке, стоит на терассах; большой двор, вправо жилья, конюшни, влево два царские жилья и башня. С другой стороны замок Алия и горы, И теперь хороши, а летом еще лучше должно быть.
   Переход похож на прогулку; много народу встречается на дороге. Мы то въезжаем на пригорки у склона горы, то опускаемся, но вскоре горы нас сами оставляют и уклоняются schreck uberruks {Следует: schrag uberrucks -- вкось и назад. -- Ред.} влево; открываются Негиристанские горы. Подъезжаем к руинам, направо Раги Мидийские, мечеть, и там возвышается Тагирань. Наш дом.
  

Тагирань

  
   Негиристанские горы влево. Демавенд за облаками, впереди равнина, справа развалины Рагов Мидийских и мечеть. Стены с башнями, вороты выложены изразцами, неуклюжие улицы (грязные и узкие) -- это Тагирань.
   Визит седеразаму, бодрый старичок. Накануне бейрама, по знаку астронома, пушечный выстрел, подарки, форма принимания.
   В навруз мы, как революционные офицеры, перед нами церемонимейстер, проезжаем несколько улиц, въезжаем через крытые вороты; на обширной площади много народу; чисто, род бульвара. Слева башни разноцветные и стены; впереди мечеть, справа новая мечеть, первый позлащенный купол. Поворачиваем влево, через вороты; в крытую улицу; еще площадь, усеяна народом, разные костюмы, песни, бимбаши, огромные пушки на помостах, фальконеты; доезжаем до внутреннего двора, где настоящий праздник. Ждем в комнате возле тронной. Потом и англичане. Перед окошками множество чиновников в богатых шалевых платьях, суетятся в промежуточных аллеях; перед троном бассейн с водометами, в ширину трона; уставлен искусственными цветами, как у нас вербы; сорбеты подносятся; далее, в продолговатости, другой такой же бассейн.
   Взводят на наши места. Три залпа фальконетов. Журавль. Шахзиды, большие и малые. Царь в богатом убранстве и с лорнетом. Амлихово замечание. Муллы, стихи, God save the king, {"Боже, храни короля". -- Ред.} трубы, стихи, слон, деньги, представления, телодвижения короля. Как длинна борода царя. Он также в гареме празднует бейрам.
   Накануне, ночью и во весь день, всё варварская музыка.
   Наш дипломатический монастырь.
  

IV. ПУТЁВЫЕ ЗАПИСКИ

  

<8--28 июля 1819>

  
   8-го июля целую ночь не сплю, изготовляемся в путь. Толпа женщин; раскрываются напоследях. Прощальное посещение седер-азаму. Он в холодке сидит во внутренних воротах, жалуется, что должен ехать по ночам с шахом, в его лета; упоминает об Румянцеве. -- Откланиваемся.-- Остановка за вьюками. Отправляемся в самый полдневный жар. Бесплодный вид Тегеранских окрестностей. Сады, как острова, уединенно зеленеются среди тощей равнины. Между гор Демавенд с снежным челом. Вдоль гор доходим до Кенда. Тьма разнообразных дерев, черешень, шелковиц, орешников грецких, абрикосов и проч. Роскошествуем в свежей квартире под пологом, объедаемся фруктами.
   9-го <июля> встаем в глубокую полночь; ни зги не видать, смятение. Спускаемся с горы, камни хрустят, вода плещет под ногами. Мы всё <едем> {Вставлено по смыслу предложения. -- Ред.} вдоль гор. К утру слышатся позвонки. Звезда. Небо проясняется. Выезжаем на большую дорогу. Тьма верблюдов, лошаков, коней. Уклоняемся в сторону. Завтракаем. Шах и всякие шах-зиды позади. "Откуда эти господа?" -- "Со страхом повергаюсь в прах перед вашим величеством". -- "Усердие всегда водит нас истинным путем". Залп в Сулейманге. Моя встреча с дочерью хана в трахтараване. -- За Сулеймангой три деревни: самая последняя Сункур-Абид. Насилу доезжаем.
   Высокий свесистый дуб, под ним помост. Тут мы располагаемся.
   10-го <июля> ночью же встаем, перед утром свежо и приятно. Я часто отдаляюсь от других и сажусь отдыхать возле воды, где тьма черепах. Поля кругом в хлебах; вообще вид обработанного и плодородного края. Несколько деревень. Наконец Сефир-Ходжа; крутом аллея, где располагаюсь спать. Ветер ужасный и знойный. Укрываюсь в деревню.
   11-го <июля> жар и утром печет немилосердно, всё с себя скидаю, скачу стремглав. Много колесил округ Касбина, срывал молодые фисташки. Наконец, на квартире тьма фруктов и отдых. Молитва хана на рассвете. Pittoresque. {Живописное зрелище. -- Ред.}
   Июля 11-го. Видим шахов стан круг его дворца. Приезжаем, разбиваем, ваши палатки. Луна не показывается, нет бейрама.
   Июля 12. Бейрам. Жар. Барабаны, трубы, дудочки, красное знамя, фальконетные залпы.... но что делает эффект на параде, не всегда еще полезно в деле, в сражении.. Внутренность палатки вся в коврах, а внешняя <сторона> {Вставлено по смыслу предложения. -- Ред.} так и поливается, Касбил, Посылается Эйвас к Хозров-Хану.
   <Июля> 13. Шахский дворец, как скотный двор, полуразрушенный, Сам он очень приветлив, только много томошится на своей подушке. Разговор о маскерадах, театрах и вообще о наших увеселениях. Шах дарит государю Аббас-Мирзу.
   <Июля> 14. Возле нашей палатки факир с утра до вечера кланяется к востоку и произносит: "Ей Али!" и, обратившись в другую сторону,.-- "Имам-Риза". Поэт Фехт-Али-Хан, лет около 60, кротость в обращении, приятность лица, тихий голос, любит рассказывать. Шах за одну оду положил ему гореть бриллиантов в рот.
   <Июля> 15. Бунт в Реште, осажденный Хозров-Ханом, Эйвас не возвращается, Абдул-Вагиб посылается в Решт,
   <Июля> 17. Шах с избранными из гарема отъезжает к прохладному роднику возле гор, где разбивает свой шатер и пользуется жизнию.
   <Июля> 19. Юсуф-Хан-Спадар делал учение с пальбою,
   <Июля> 20. Шах его потребовал, к себе.
   -- К чему была вчерашняя пальба?
   -- Для обучения войск вашего величества.
   -- Что она стоила?
   -- 2000 р. из моих, собственных.
   -- Заплатить столько же шаху за то, что налили без его спросу.
   Утром мы едем за агач от орды, в горы, к югу. Вдоль ручья дикий сад. Ручей проведен водоскатами. Всё это местечко включено между гор полукружием. Живописный вид в Султанейскую долину. На дороге три арки -- развалины моста. На возвратном пути между ними свистнула пуля по неосторожности персидского стрелка. Заезжаем в мечеть Достаток от древнего города); круглая, внутри стихи, между прочим: "да погубит бог того, кто выдумал сарбазов, а особенно..." {Так было в рукописи. -- Ред.} Пословица о Каджарах.
   <Июля> 25, Дождя беспрестанные; бумажные палатки протекают.
   <Июля> 26. Приезд Аббас-Мирзы.
   <Июля> 27. Вхожу на одну из дворцовых террас. Дальний вид Султанейского лагеря.
   <Июля> 28. 10,000 отправляются к Багдату против турков.
   Разговор с нагиб-султаном. Его видимая преданность нашему государю.
   Зарю играют; каждый вечер дудочкам, пищалкам и литаврам созвучала вестовая.
   Мирза потерял значительную сумму, Нашли воров и деньги, которые шах себе взял,
  

<10 августа 1819>

РАССКАЗ ВАГИНА

  
   Шах меня подарил Гаджи-Мирзе-Магмед-Агвари. {Сбоку написано: "духовный". -- Ред.} В их бога он не веровал, и в какого веровал, неизвестно, всё ворожил; бывало запрется у себя, сделает вощеного человека, произнесет над ним что[-то] и перерубит надвое, туловище в одну сторону, а исподнюю часть в другую. Так он в 40 дней доставил голову Цицианова. Шах ему писал неправду, что повоевал Россию, а мой хозяин ему отписал, что, коли так, иди, возьми Тифлис; шах рассердился, хотел его порубить, а он, узнавши это, бежал с сыном, с женою, и со всем домом, и я с ним, в Багдат. Там владел Гассад-паша. Мой хозяин ему несколько раз предлагал шахскую и Мегмед-Али-Мирзы голову, коли они на него пойдут войною.. Шах по нем посла послал, его не выдали. Другой на место Гассад-паши был назначен из Царьграда, Давуд-Эффенди, и подступил к Багдату. Мой хозяин поднял такой ветер в его лагере, что свету божьего не видать, и качал несколько дней верблюжью голову; потом верблюжьи, лошачьи, собачьи головы зарывали возле Давудова лагеря, ночью. Этих людей поймали. Давуд-Эффенди спросил: по чьему приказанию? кто у вас ворожит? Ему отвечали: Гаджи-Мирза etc. Потом мой хозяин назначает, в который день еще вихрю подняться и ставке Давуд-Зффендия на-двое. разорваться. Так и вышло, и всё его войско побежало. Наконец Давуд-Эффенди с помощью М[егмед]-А[ли]-М[ирзы] опять воротился к Багдату. Несколькие в городе узнали, что он при себе фермам имеет владеть ему в Багдате, и без драки отворили ворота. Гассад-пашу казнили и моего хозяина с сыном, дом разграбили и после разломали. Несметное множество народу собралось и. всяких степных арабов, когда кувшин с нефтью, принесли к деревянным воротам дома, чтобы их поджечь, ни капли не нашли, из <....> {Не разобрано. -- Ред.} его искры посыпались <....> {Не дописано. -- Ред.} Обмакнул в чернилы.
   Вали Курдистанский; молитвы Фетали-Шаха. В деспотическом правлении старшие всех подлее.
  

<17--24 августа 1819>

  
   17 <августа>. Жар в саду. Амлих плечо сжег. Мианские ковры, клопы. Хан с сарбазами, который к нам ушел. Отправляемся перед закатом солнца. Груды утесов, река Мианачай излучисто пересекает тесные ущелья; разные формы камней, особливо при месячном свете; спуски, всходы, один спуск ближе к Тюркменчаю, прекрутой.
   18 <августа>. Ночью приезжаем к Тюркменчаю; не сплю; вьюк потерян. Походный декламатор. Тьма куропаток. В 4 часа пополудни отправляемся. Тьма куропаток; гористая дорога, снопы, арбузы с приветствием от жнецов, и собирателей. Спуски, всходы, 2 каравансарая; прежние разбои, ныне безопасно.
   19 <августа>. Под вечер в Ужданах, в палатках, в виду дворец.
   20 <августа>. Поутру едем во дворец, -- двукровный, весь открытый, по персидскому зодчеству; обсажен ветлами, между которыми трилиственник. Эриванское сражение, смотр войскам. Русские головы, как маковые, летят. В другой комнате красавицы, азиатки и мадамы; принадлежности -- собачка, куропатка, утка.
   22 <августа>. Ханский сынок умница. Песчаная, каменистая и холмистая дорога. Встреча. Таврис. Ханский лезец. Ханский мирза.
   23 <августа>. Хлопоты за пленных. Бешенство и печаль.
   24 <августа>. Idem. Подметные письма. Голову мою положу за несчастных соотечественников. Мое положение. Два пути, куда бог поведет... Верещагин и шах-зида Ширазский. Поутру тысячу туман чрезвычайной подати. Забит до смерти, 4-м человекам руки переломали, 60 захватила. Резанные уши и батоги при мне.
  

30-е августа <1819>

   Во второй раз привожу солдат к шах-зиде, он их берет на исповедь по одиночке, подкупает, не имеет ни в чем успеха и бесится.
   Наиб-султан. Зачем вы не делаете, как другие чиновники русские, которые сюда приезжали? Они мне просто объявляли свои порученности.
   Я. Мы поступаем по трактату, и оттого его вам не объявляем, что вы лучше нас должны его знать: он подписан вашим родителем.
   Н[аиб]-с[ултан]. Если Мазарович будет так продолжать, поезжайте в Тейрань.
   Я. Мы не по доброй воле в Таврисе, а по вашему приказанию.
   Н[аиб]-с[ултан]. Видите ли этот водоем? Он полон, и ущерб ему не велик, если разольют из него несколько капель. Так и мои русские для России.
   Я. Но если бы эти капли могли желать возвратиться в бассейн, зачем им мешать?
   Н[аиб]-с[ултан]. Я не мешаю русским возвратиться в отечество.
   Я. Я это очень вижу; между тем их запирают, мучат, до нас не допускают.
   Н[аиб]-с[ултан]. Что им у вас делать? Пусть мне скажут, и я желающих возвращу вам.
   Я. Может быть в[аше] в[ысочество] так чувствуете, но паши окружающие совсем иначе: они и тех, которые уже у нас во власти, снова приманивают в свои сети, обещают золото, подкидывают письма.
   Н[аиб]-с[ултан]. Неправда; вы бунтуете мой народ, а у меня все поступают порядочно.
   Я. Угодно вашему высочеству видеть? Я подметные письма ваших чиновников имею при себе.
   Н[аиб]-с[ултан]. Это не тайна; это было сделано по моему приказанию.
   Я. Очень жаль. Я думал, что так было делано без вашего ведения. Впрочем, вы нами недовольны за нашу неправду: где, какая, в чем она? Удостойте объявить.
   Н[аиб]-с[улта,н], Вы даете деньги, нашептываете всякие небылицы.
   Я. Спросите, дали ли мы хоть червонец этим людям, нашептывать же им ни под каким видом не можем, потому что во всех переулках, примыкающих к нашим квартирам, расставлены караулы, которые нас взаперти содержат и не только нашептывать, но и громко ни с кем не дают говорить.
   Н[аиб]-с[ултал]. Зачем вы не делаете, как англичане? Они тихи, смирны. Я ими очень доволен.
   Я. Англичане нам не пример и никто не пример. Поверенный в делах желает действовать так, чтобы вы были им довольны, но главное, чтобы быть правым перед нашим законным государем-императором. Однако, в[аше] в[ысочество], позвольте мне подойти к солдатам, чтобы я слышал, как ваши чиновники их расспрашивают.
   Н[аиб]-с[ултан]. Мои чиновники дело делают, и вам до них нужды нет.
   Я. Я имею большое подозрение, что они свое дело делают не чисто, как обыкновенно. Оли, когда были от вас посланы в нашем присутствии расспрашивать русских об их желании, только что проповедывали им разврат, девками и пьянством их обольщали; когда же мы подошли, то убежали со стыдом. Между тем нам не позволено было ехать на мейдан и отобрать просящихся итти в отечество. Потом, когда вы велели, чтобы я своих людей привел сюда и чтобы прочих солдат привели из баталиона, которые по выходе из моей квартиры были захвачены, я сделал вам в угодность, своих привел третьего дня, их тщательно расспрашивали, никто из них обратно не перешел к вам; но людей, которых имена у меня записаны, которые объявили мне свое желание быть посланными в Россию, которые были захвачены и вы приказали их мне представить налицо, мне их вовсе не показали. Ныне я опять пришел согласно с вашею волею; вот -- мои люди, а прочих, мною требуемых, нет. Притом же ваши четыре чиновника по одиночке каждого из солдат, что я привел, берут на сторону, уговаривают, к бог знает как уговаривают, а мне вы даже не позволяете быть к ним ближе.
  

-----

  
   Пришли доложить, что из 70-ти человек, мною приведенных, один только снова перешел на службу к его высочеству, но и этот ушел от них, бросился ко мне в ноги, просил, чтобы я его в куски изрубил, что он обеспамятовал, сам не знает, как его отсунули от своих и проч.
   Шах-зида поручал солдатам служить вперед верою и правдою их государю, так же, как они ему служили, между тем мне давал наставления о будущем их благе, чтобы им в России хорошо было.
   Я. Я буду иметь честь донести вашему высочеству о поступлении с ними нашим правительством, когда, отведя их в Тифлис, ворочусь сюда. Между тем чрезвычайно приятно видеть, как вы, Наиб-султан, об их участи заботитесь. Ваше высочество, конечно, не знаете, что их уже за давнее время не удовольствовали жалованьем в вашей службе, и, верно, прикажете выдать столько, сколько им следует.
   Наиб-султан. Нет, нет, нет. За что это? Если бы они меня не покидали, продолжали бы мне служить, это бы разница.
   Я. Я думал, что за прошедшую службу их ваше высочество не захотите их лишить платы.
   Н[аиб]-с[ултан]. Пусть Мазарович дает, они теперь его.
   Я. Да, у него в руках будущая их участь. Впрочем, и за прошлое время, коли вы отказываетесь, поверенный в делах этот долг ваш им заплатит. Ожидаю от вашего высочества, что сдержите ваше слово и велите привести сюда прочих, желающих с товарищами итти в родину, тех, об которых я имел честь подать вам список.
   Тут он позвал нашего беглеца С[амсона] М[акинцева]; я не вытерпел и объявил, что не только стыдно должно бы быть иметь этого шельму между своими окружающими, но еще стыднее показывать его благородному русскому офицеру, и что бы Наиб-султан сказал, кабы государь прислал с ним трактовать беглого из Персии армянина? -- "Он мой мьюкер". -- "Хоть будь он вашим генералом, для меня ом подлец, каналья, и я не должен его видеть". -- Тут он рассердился, зачал мне говорить всякий вздор, я ему вдвое, он не захотел иметь больше со мною дела -- и мы расстались.
  

<4--7 сентября 1819>

4-го сентября

   По многим хлопотам выступление.
  

5-го сентября

   Ночь, поустаю, {Очевидно, неправильно прочитанное слово или опечатка в первопечатном тексте; по смыслу предложения следует: поотстаю. -- Ред.} днем нахожу своих. Брошенный больной. Дыни, хлопчатая бумага. Возле Софиян у мельницы водопад, холодок, кусты, маленький вал, завтракаем. -- Идем в ущельи, соляные воды и горы. Взбираемся на высочайшую гору, крутую; узкая тропинка между камнями. Вид оттудова. Вышли в 2 пополуночи, пришли в Маранд в 7-мь пополудни. Виноградная беседка.
  

6-го сентябре

   Днюем в Маранде. Назаров, его положение. Известие о милостях государя к Маман-Хану. Шум, брань, деньги. Отправляемся; камнями в нас швыряют, трех человек зашибли. Песни: "Как за реченькой слободушка", "В поле дороженька", "Солдатская душенька, задушевный друг". Воспоминания. Невольно слезы накатились на глаза. {Справа приписано: "Каменисто". -- Ред.}
   "Спевались ли вы в баталионе?" -- "Какие, ваше благородие, песни? Бывало, пьяные без голоса, трезвые об России тужат". -- Сказка о Василье-царевиче, -- шелковые повода, конь золотогривый, золотохвостый, золотая сбруя, золотые кисти по земле волочатся, сам богатырь с молодецким посвистом, с богатырским покриком, в вицмундире, с двумя кавалериями, генерал-стряпчий, пироги собирает, и проч. и проч. "Слышал, сказывает -- кто?" -- "Так сказывает Скворцов, что в книжке не сложится, человек письмянный".
   Успокоение у разрушенного каравансарая; оттудова равниной идем до ущелья; земля везде оголилась; потом сквозь ущелье, трещины, расседины. Водопроводы с шумом извергаются из ущельев. Около горы сворачиваем вправо до Гаргар.
   Разнообразные группы моего племени, я Авраам.
   Выступили из Маранда в 8 1/2 часов вечера, в караван-сарае 4 часа утра; оттудова в 7-м часу, в 11 часов в Гаргарах.
  

V. АНАНУРСКИЙ КАРАНТИН

  

29-го ноября <1819>

   Вползываем в странноприимную хату, где действительно очень странно принимают. Холод, спрашиваем дров. Нет, а кругом лес. У ветхого инвалида покупаем дорого охапку. Затапливаем, от дыму задыхаемся. Истопили, угар смертельный и морозно попрежнему. Спрашиваем корму для себя и для лошадей, -- ничего съестного. Наконец, является маленький, глупенький доктор, с хлыстиком, вертится на одной ножке и объявляет, что мы в "политическом госпитале" (в мефитическом: от сырости запах претяжелый), что нашу комнату, иногда, заливает вода по колена, что срок сиденья зависит от коммисара. Докторишка исчез, и я от угара проболел 24 часа. Явился коммисар, как смерть курносый.
   -- "Спасите. Карантин ваш очень мудро устроен, чтобы чумы далее не пропускать: потому что она с теми, которых постигнет здесь, непременно похоронятся, потому что от холоду смерть, от дыму смерть, от угару смерть (да и сам коммисар, как смерть, курносый, -- мы его, наконец, видели), но Беб[утов] и я не чумные, не прикажите морить..."
  

VI. <ДНЕВНИК ВОЗВРАТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В ПЕРСИЮ>

  

<Январь -- февраль 1820>

   10 января. Сады, влево Кура. Едем по склону горы, влево крепость Саганлук; поворачиваем вправо, кряж гор остается к северу. К югу Меднозаводская гора и хребет. Озеро. От Код Квеши на возвышении. Перед этим развалины на утесе, который как будто руками человеков сложен из различных камней.
   12-го <января>. Через гору в Гергер, Казармы, Оттудова высочайший Безобдал...
  

-----

  
   1801. Омар-Хан разбит пшевцами, хевсурцами, в кольчугах, в шишаках, в числе 5000, Русские только были зрителями.
   Ad mem[oranduin] {Для памяти.-- Ред.}. -- При князе Цицианове Туликов взял Чары и Великаны и убит в Чарах в сражении против лезгин: обнадеялся на 15-й Егедский полк, который побежал и смял прочих.
   Цицианов армянам; "я и об живых об вас небрегу, стану ли возиться с вашими мертвыми".
   Возится с солдатами, бьет одного и после уверяет, что поссорились, награждает деньгами. Рубли превращает в медали после приказа, что гвардии за развод, a его солдатам за штурм дано по рублю. {Далее в первопечатном тексте опущены записи о горе близ Гумри (Алагезе), "где часто замерзают", хотя высота обыкновенная", об Арарате (16 января), о приезде в Эчмиадзин (17 января). -- Ред.}
   17-го <января>. В монастыре хорошая гостинница, услуга. Бедственное положение патриарха.
   18 января, понедельник. Осматриваю монастырь. Рука св. Георгия, копье, кусок от креста. Место, -- 4 столпа мраморные,-- где было сошествие Христа по представлении, тому назад 1500 лет. Ризница скрыта. Ковры. Типография на 3 станка. Патриарх ветхий, сетует о судьбе погибших монетчиков в Царьграде. Сам поплачивается за русских приезжих.
   До Эривани 12 верст. Летняя беседка с витыми галлереями в три этажа. Сам сардарь на балконе. Вода на улицах. Ad mem[orandum]: Mehmour.
   Патриаршее сравнение: Эчмедзин как роза между терниями. Портрет шахов гравирован в Париже.
   19 <января>. Вода ночью замерзла в комнате. Отправляюсь, Арарат вправе, как преогромный белый шатер. Много деревень, садов, речек. Маленькое ущелье Девалу. {Далее в первопечатном тексте опущена запись от 20 января о том, как Грибоедов дважды тонул в какой-то речке, которая "вздулась и нигде нет проезду". -- Ред.}
   22 <января>. Медление в Нахичевани. Армяне живут хуже татар, -- окно для света и дыму, без камина. Мирза Мамиш, персидская лесть. Чем к ней кто доступнее, тем ее покрывало более редеет. {Далее в первопечатном тексте опущена запись от 24 января о приезде в Гаргары. -- Peд.}
   Февраль. От Гаргар к юго-западу, влево, через ущелье, занесенное снегом. Выехавши на широту -- равнина до каравансарая. -- По пригоркам до Маранда. Маранд виднеется на высоте за три агача. -- Из Маранда в горы подъем трудный. От каравансарая спуск до Софиянки, ровно до Тавриза; влево и вправо делятся горы.
  

<ОТДЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ>

  
   28 томов книг получил каймакам из Италии, однако говорит, что там еще много осталось хороших.
   Визирь, битый, по условию каймакама с шах-зидою, за финансы.
   Где только персиянин может на словах отделаться без письма, -- он очень рад. В важнейших делах обсылаются через фарашей, которые словесно их производят, и это много способствует к усовершенствованию их природного витийства. В Москве тоже обычай есть с людьми многое приказывать, что гораздо заходит за сферу их деятельности.
   Верзилище женщин. Мусульманов обличают в любви с христианками.
  

5-го марта 1822. Тифлис

   Прихожу к Полю; бичё его, который тарелки чистит, принимает депутацию, от крепостных своих мужиков. Они жалуются, что им есть нечего; он, князь, им уделяет рубль из своего жалованья. И мой биче, конюх Иван -- князь, сын майорский. Прихожу домой, у моего Амлиха гости. "Кто у тебя?" -- Цари. -- "Как цари?" -- Да-с, царевнины сыновья, царевичи, нам соседи.
  

VII. <КРЫМ>

  

<24 июня -- 12 июля 1825>

   Июня 24. Середа, Иванов день. Вверх по Салгиру верхом. Сады, минареты, Перовского дачка -- приятной, легкой архитектуры домик. Облако столбом над Чатыр-дагом, будто курится. Ручьи падают справа от нашей дороги в Салгир. Тополи, надгробные камни с чалмами.-- Аянь, на восток от него в полуверсте источник Салгира в известковой каменной котловине. Пещера, вход с двух сторон; спереди с шумом извергается источник, слева род окошка; мы, разутые, лезем в него, цепляемся по голым камням, над нами свод, род пролома сверху, летучая мышь прилеплена к стене возле, и внутренняя продолговатая пещера позади нас. Мы сидим над самым о[брыво]м. М. Ш. называет его глазом. Вода холодная, как лед.
   После обеда из Аяна косогором к западу, направо лесистая впадина к дороге между Ч[атыр]-Д[агом] и Темирджи, склонение к северу Яйлы, под ним домик, тут дача Офрена, сзади подошва Чатыр-Дага, впереди ущелье Кизиль-Кобе, проезжаем чрез ущелье Альгар, деревня Чешки (станция к Алуште), влево малый Джан-кой, вправо речка Кизиль-Кобе, ущелье входит клином в гору, там родник сперва наружу, потом отвесно под землею, потом снова широкою лентою падает на камни и течет в долину, которая позади нас; орлиные гнезда, орешник, кизиль, род ворот между двух самородных камней, пещеры, своды, коридоры, столбики, накипи.
   Симферополь. Цыганская нынешняя музыка в Крыму -- смесь татарского с польским и малороссийским.
   Июня 25. Дождливый день. Берем несколько назад, потом левее, по северной подошве Чат[ыр]-Д[ага] до Букж Джанкой, оттудова вверх довольно отлогая дорога, лесистая, справа овраги, тесные и глубокие долины, бездны лесные, там течет Альма, ее исток между Ч[атыр]-Д[агом] и С[алтан]-Г[орой]), белые холмы Саблы в отдалении, еще далее горы Бахчисарая. Поднимаемся на террасу каменную, инде поросшую лесом, убежище чобанов внизу, а далее в равнине всё еще туман. Шатаемся по овчарням.
   После обеда. Наелись шашлыка, каймака, на круглом столике, поселившись в каменной яме к северу от овчарного хлева. Зелень и климат северные. Низменная даль всё еще подернута непроницаемою завесою, оттудова тучи поднимаются к нам, ползут по Чатыр-Дагу. Он совершенно дымится. Горизонт более и более сужается, наконец я весь увит облаками.
   У здешних пастухов лица не монгольские и не турецкие. Паллас производит их от лигурийцев и греков, но они белокуры, черты северные, как у оссетинов на Кавказе.
   Гроты снеговые, стены покрыты мохом, над ними нависли дерева. Спускаюсь в глубь, впалзываю в узкое отверстие, и там снежное приятелище -- родник замерзший. Скатываем камень, -- продолжительный грохот означает непомерную глубину. Выхожу оттудова, -- синее небо.
   Поднимаемся на самую, вершину. Встреча зайца. На иных зубцах самого верхнего шатра и на полянах ясно, но у самого верхнего зубца нас захватывают облака,-- ничего не видать, ни спереди, ни сзади, мы мокрехоньки, отыскиваем пристанища. Розовая полоса над мрачными облаками, игра вечернего солнца; Судак синеется вдали; корабль в Алуште, будто на воздухе; море слито с небом. Попадаем в овчарню на восточной вершине, обращенной лицом к югу. Сыворотка, холод, греюсь, ложусь на попону, седло в головах, блеяние козлов и овец, нависших на стремнинах. Ночью встаю, луна плавает над морем между двух мысов. Звезда из-за черного облака. Другая скатилась надо мною. Какой гений подхватил ее?
   Июня 26. Пятница. Кочуем в тумане и в облаках целое утро. Сажусь на восточный утес, вид на глубину к Темирджи. Два корабля в Алуште. Съезжаем до лучшей погоды в Корбек, лесом ручьи. На квартире (крайней кверху) с балкона вид на море. Справа из-за Салтан-горы высовывается Каетель. Балкон под сливою, и грецким орешником. -- Под вечер пешком в Алушту средними возвышениями, подошвою Чатыр-дага. Замок Алустон в развалинах, налево Шумы, деревня Темирджи на воздухе; возвращаюсь низом, сперва садами, потом тропою, которая ведет в Бешуй, ногами растираю душистые травы, от которых весь воздух окурен. Татары любят земные плоды.
   Ночью встаю, месячно.
   27 <июня>. Опять в гору; сперва лесом, потом голые вершины уступами. Круча.
   Панорама с Чатыр-дага:
   Впереди под ногами площадь, терраса Чатыр-дага,; первая под самым темем, шатром (чадирь), все неглад-, кости будто стесаны, пониже дичь, густой лес, в нем источник Альмы между С[алтан]-Г[орой] и Ч[атыр]-Д[агом]. Далее дугою. Севастополь, Бахчисарай, Саблы, белые меловые горы, правее Салгир, Акмечеть, еще далее Козлов и море, между всем этим; ближе к месту, с которого смотрю, волнистые холмы, по ним солнце играет. -- Справа Зуя, Карасубазар, над ним дымок, задняя пологая часть восточной Яйлы, часть Азовского моря голубою полосою окружает с востока степь и дол до Перекопа. -- Слева западная часть задней Яйлы, Св., Нос к Балаклаве чернеется. -- Обратясь назад -- море, даль непомерная, с запада спускается к нему Яйла, из-за ней Кастель, прямо Алушта, к востоку берег изгибом до Судака, выдавшегося далеко в море, точно между Обсерваторией и Горным Корпусом. За Судаком Карадаг и проч. 3 корабля. На вершине (западном зубце, где мы стоим), между двух углов, шагов 50 стремительный спуск к югу, пологий к северу, обрыв к Альме, дебрь. -- За Темирджи несколько слоев гор еще ее возвышеннее. -- От? Чатырь-дага к северу площадь, терраса, будто укрепление с исходящими углами, с бойницами, из них иные красные, желтые, серые, и между ними зелень. Белизна меловых гор, которые тянутся как лагерь.
   Несколько орлов с закрюченными крыльями; их плавный и быстрый полет. Дождь, словно занавесь, постепенно закрывает предметы и близится к нам, наконец сечет нас. Прячемся. Новая картина. Улитки. Я над стремниной" Опять ведренно, выхожу из засады, Противуположность, -- спереди был мрак, сзади ясно, теперь наоборот.-- Следую направлению, верхнего обреза от з[апада] к востоку, смотрю на дольные картины из-за промежутков скал, как из-за зубцов Кремля. -- Сперва Салгир был вправо, потом прямо против меня, теперь влево, по мере моего шествия. К западу картина становится уже и расширяется к востоку. С восточной оконечности вид на дебрь между Кизиль-кобе (вчера казался так высок, а нынче через него гляжу), Темирджи и Ч[атыр]-Д[аг]. Ветер переменился, облака назад пошли и, лосле дождя, разодранные, как после битвы, тянутся от Султан-горы серединою Чатыр-дага в Темирджинское ущелье, словно оттудова пар воскуривают; позади всего море, пропасти под ногами и зубцы. Не понимаю, как меня ветер не снес! Прихожу к пастухам, волынки, рожки и барабаны.
   Возвращаюсь в Корбек,
   После обеда в Шуму; плутаю по оврагам; лошадь мне ногу зашибла. Новая большая дорога. Рысью, в Алушту.
   Алушта; древние развалины замка, около которого домики с плоскими кровлями прислонены к холму, образующему со многими другими подошву Чатыр-дага, около него ручьи и сады в яминах. Всё место окружено амфитеатром, к морю отрогами обоих Яйл и Чатыр-дага, которого вершины господствуют над сей долиною. Корабль нагружается лесом; другой от флота зашел за пресной водою. Разговор с офицерами о Чатыр-даге, Морские ванны. Эфенди хвастает крепкою черешнею.
   28 июня. Едем берегом. Узенькая тропа. Жар несносный. Вправо то голые утесы, то лес. Кастель. Иногда крутой въезд, потом опять спуск к морю. Мыс. Проехав из-за него выказался Кучук-Ламбат. С одной стороны голый и не самый высокий утес, с другой возвышенный и лесистый Аюдаг, далее выдавшийся в море, окружают приятнейший залив; волны дробятся о берег, Фонтан под фигою; вид благосостояния в селении. Дом. Воскресный день, Бороздин называет это "пользоваться премиею природы, н_е в_ы_е_з_ж_а_я и_з о_т_е_ч_е_с_т_в_а". Сад, размарины, lauriers-roses, маслины, смоковницы, лилеи, дева утеса в Кизильташе. -- Еще родник в саду; беседка к морю, затишие от бури, напоминает такую же в Выдубеце. Подводные камни, не доезжая до деревни. Бакланы, дельфины. Venite adoremus. {Приидите, поклонимся.-- Ред.}
   29 <июня>. Парфенит, вправо Кизильташ, шелковицы, смоковницы, за Аюдагом дикие каменистые места, участок Олизара, шумное, однообразное плескание волн, мрачная погода, утес Юрзуфский, вид с галереи, кипарисники возле балкона, в мнимом саду гранатники, вправо море беспредельное, прямо против галереи Аю и впереди его два голые белые камня.
   Отобедав у Манто {В первой публикации фамилия была прочитана неверно: Монта. -- Ред.} (у жены его прекрасное греческое, задумчивое лицо и глаза черные, восточные), еду далее; Аю скрывается позади, сосны на Яйле, лесистые высокие места, впереди Гаспринский мыс ограничивает горизонт.
   Подъезд к Ник[итскому] саду лучше самого сада. Заглохшая тенистая тропа посреди одичалых остатков греческого садоводства, под гору, плющем увитые, ясени и клен, грецкий орешник, акация, дикий виноград, смоковницы, плачущие ивы. В саду rus deiphinus, которого я давно домогался названия в Ширване.
   Всегда ли лето бывает так прохладно? Дорога более возвышена. Род часовни, где лошадь привязана. Выезжая из саду и поднявшись кверху, в перелеске руины греческой церкви. Вообще до сих пор развалины не живописны, исключая алустонских торчащих трех обломанных башен.
   Приятный запах листьев грецкого орешника, когда его в руках растираешь.
   NB. Отъехав от Юрзуфа и посмотреть назад, вид берега расширяется через передовые отроги Яйлы, вид на долины к Ялте пространен, и пожелтевшие нивы разнообразят темную, многотенную картину.
   Ночую, в Дерекое. Кладовая хозяина. Один каштанник во всем краю. Сад Мордвинова в Ялте.
   Округ Никиты. Запущенные и сброшенные сады греков, выведенных в Мариуполь.
   30 июня. Пространная долина, и плодоносная. Горы почти так же высоки, как около Алушты, и окружают до пристани. Аутка -- греческое селение в сторону от дороги, ио в ней всё по-татарски. От Аутки лесом прямо в гору, справа с Яйлы водопады Ялты. Оборотись назад, вид расширяется от верха Яйлы до Никиты-буруна; прелестная темная (foncee) долина, усаженная лесом; пестрота лив, садов и деревень, часть моря у Яйлы. Опустясь на большую дорогу, опять лесом до Кушелева сада в Урьянда. Нос Айтодор каменистый выдается в море; тут развалины монастыря. Выезжая из леса и поднявшись на высоту -- пространный вид. Яйла, голая, дикою стеною господствует над Гаспри, Хуреис, Мускор и Алупкою. С пригорка над Гаспрою опять виден Аюдаг, который было исчез за Никитинским мысом. -- Чрезвычайно каменисто; земляничный лес на Яйле, как кровь красный. Вчера высота Яйлы была осенена соснами, а ныне безлесна.
   В Алупке обедаю, сижу под кровлею, которая с одной стороны опирается на стену, а с другой на камень; пол выходит на плоскую кровлю другого хозяина, из-за нее выглядывает башенка мечети. Муэдзин Селами-Эфенди, шелковицы, виноградные лозы, сюда впереди два кипарисника тонкие и высокие, возле них гранатовый куст; вообще здесь везде оливы, лавры и гранатники рдеют. Паллас говорит, что у Айтодора устрицы, но пора рабочая, теперь не ловят. Греки в Аутке.
   После обеда. Из Алупки в Сименс, оливы, гранаты, коурме; роскошь прозябения в Сименсе; оттудова утес, обрушенный в море торчма, на нем развалины замка; проезжаем сквозь теснины частию нависших и в море обрушенных громад, другая на суше, над нею прямо обломанный утес, повсюду разрушение. Дождь, укрываемся к казакам (береговой кордон, далее содержит его балаклавский полк), от дождя быстрые потоки и водопады. Яйла совершенно обнажилась из-за передовых гор, Кукунейе; между ним и Кучук-коем обвал от землетрясения, будто свежевспаханная земля; оттудова вид на крайний мыс южного берега Форус, темный, зубцы и округлости отрисовываются позади светящим вечерним заревом. (На другой день я увидел, что это только зубчатая поперечная окала между Мшаткою и Кучук-коем.)
   Лень и бедность татар. Нет народа, который бы так легко завоевывал и так плохо умел пользоваться завоеваниями, как русские.
   1 июля. Из Кучук-коя косогором. Я задумался и не примечал местоположения; впрочем те же обвалы, скалы справа, море слева, поперечные зубчатые скалы. Поднимаемся близ форусского утеса вверх лесом, похоже на подъем с моря на Чатыр-даг, красноречивые страницы Муравьева, перевалясь через Мердвень. Паллас прав насчет лицеочертаний приморских татар трех последних деревень.
   Байдарская долина -- возвышенная плоскость, приятная, похожая на Куткашинскую. Кровли черепичные; кажется, хозяйство в лучшем порядке; хозяйский сын хорошенький. Тут я видел, что во всей Азии, как хлеб молотят: подсыпают под ноги лошадям, которых гоняют на корде.
   После обеда в лес до Мискомии. Оттудова две трети долины заслонены выступающею с севера горою, так что тут делается особенная долина; отсюдова в гору извивистой тропою спускаемся к хуторку, к морю (bergerie), где была разбита палатка для Екатерины во время ее путешествия; справа из-за плетня белеются меловые горы, между Узеном и Бельбеком. Поднимаюсь на гору, Панорама: вправо долина Узеня, под пригорком Комара или Карловка, слева море разными бухтами входит, врезывается в берега. Прямо впереди тоже море окружает полуостров, которого две оконечности -- Севастополь и Балаклава. Влево, в море флот из 9-ти кораблей; под ногами два мыса, как клавиши. Еще ниже островерхий пригорок, на нем замок и башни древнего Чемболо; на втором мысе (из двух параллельных) сады и обработанная поляна.
   Объезжаем ближайшую гору, к северу Кадикой, бухта тихая, как пруд и местечко балаклавское на подошве западной горы; бухта сжата продолговатыми мысами, на вид безвыходными. Школа, дом Ревельота, церковь, мечеть упраздненная, балконы на улицу. Ночью мало видно. Дежурный капитан. Готовится мне ялик для прогулки по бухте, на другой день, на рассвете. Комната моя в трактире с бильярдом. Морская рыба макрель, кефала.
   2 июля. Поутру, бухтою, вниз к устью, -- не видать никакого выхода; на протяжение до открытого моря на 1 1/2 версты заслонено утесами с обеих сторон; слева замок, полукруглый залив по выходе в море. Дельфины и бакланы. Плывем в оба направления, к востоку Святойя-нос, как будто развалины монастыря. Воротясь назад, приятный вид местечка, -- в церковной ограде кипарис, мечеть внизу, старая церковь в горе, школа -- самое чистенькое здание. Настоящий грек, слуга в трактире, пылает желанием сразиться с греками и сдирает с меня втридорога за квартиру.
   Уезжаем из Балаклавы назад к верху бухты, налево в гору, вправо внизу Кадикой, церковь беленькая, приятный вид после запачканных мечетей, еще в гору, мимо Корани (все 4 деревни греческие). Хорошо отстроенные домики.
   Возвышение, с которого Геракл невский полуостров как на ладони; окружен морем. Панорама: мы лицом прямо на запад, вправо белеются дома Севастополя и большая бухта, корабельные мачты, далее с_е_в_е_р_н_а_я к_о_с_а и еще далее Козловский берег, впереди маяк и две бухты, как на чертеже. Хутор монастырский и другие, налево новая колокольня св. Георгия (напрасно выстроенная). Позади гористый вид, мыс Ай-Дак, Св[ятая] гора, отвсюду виден; говорят, что он первый в Крыму представляется плывущим из Царь-града. Не это ли К_р_и_у_м_е_т_о_п_о_н? Это похожее на дело, нежели "баранья голова" Муравьева. Долина Узеня, слева белый кряж гор известковых новейшего образования: вглубь всей картины верх Чатыр-дага, нависшего как облако.
   NB. Воспоминание о в[еликом] к[нязе] Владимире.
   Едем в монастырь. Крутизна по входе в ворота; внезапности для меня нет, потому что слишком часто описано (так же как и Байдарская долина: если бы безъ-имянная, она бы мне более понравилась; слишком прославлена). Спускаюсь к морю, глаз меня обманул: гораздо глубочайший спуск, чем я думал. От церкви глядеть наверх, к колокольне, похоже на Киевскую Лавру, но вид из Лавры несравненно лучше. -- В море справа. два камня, как башни, между ними утес вогнутою дугою, слева скалы; под их тенью раздеваюсь и бросаюсь в морею Вода холодная, как лед. Красивые разноцветные камушки, прекрасно округленные. Назад подъем тяжел. Змея. Митрополит из Кефалоники.
   Едем в Севастополь; жарко, сухо, мерзко и никакого виду. Город красив. Сначала виден с Артиллерийской бухты дом Снаксарева. Мы берем вправо, в заставу. Под-вечер гуляю. Лучшее строение города -- гошпиталь над южной, самой пространной бухтою. Огибаю Артиллерийскую бухту, базар, живопись, купаются, скверные испарения. Батарея, закат солнца, иду на Графскую пристань, оттуда большою улицею вверх, мимо двух церквей, домой. Ночь звездная, прекрасная, но безлунная. Маяки светятся в стороне к Инкерману.
   3 июля. Севастополь лежит лицом к Ктенусу, одною стороною на южную военную (или Корабельную) бухту, а другою на Артиллерийскую. Несколько батарей на северной косе и на мысе военной гавани. Ктенусом плывем 7-мь верст; лес истреблен (жаль, а то бы прелестное гулянье по воде.) В балках справа казенный сад, где гулянье 1-го мая, пороховой магазин, слева сухарный завод, справа и слева хутора. Выезжаем в камышевый Узень, струйка пресной воды, ясени и другие деревья; направо гора двойная, изрытая пещерами; корридор, полуразрушенная внутренность церкви (живопись: святой с ликом, стертый), точно арки гостинного двора или каравансарая. Древний мост слывет Ханским; перейдя через "его, насупротив прежних и выше их две другие горы, тоже пробитые пещерами, иные застроены и вымазаны, с окошечками, нашими артиллеристами, рабочими на селитренном заводе. Здесь церковь целее, фигурные украшения, горнее седалище. Из придела церкви обломанный свод без лестницы; Александр туда и я за ним. Вверху ступени в крепость, идет к южной крутизне, там пещеры ярусов в десять, иные раскрашенные, иные клетчатые, выдолбленные украшения.
   Вид на луг и долину Узеня прелестный. Также, оборотясь вправо, на залив. Вероятно, когда нападали на жителей, то они спасались на верхние жилья; если подламывали пилястры, то бросались в крепость. С севера и востока стены и башни довольно целы, так как эти обе стороны здесь приступнее и положе, то и был тут он укреплен тверже, двойною стеною. На север башня круглая и далее четырех-сторонняя, на восток зубчатая стена, башня круглая, опять стена, четырех-угольная башня и еще стелы и круглая башня угловая.
  
[]
   Инкерман самый фантастический город; представляю себе его снизу доверху освещенным вечером. -- Но где брали воду? -- Отчего монахи? -- Во всяком случае ариане, ибо готфы сперва были ариане; таков был и переводчик их библии епископ Ульфила.
   С севера сход, крыльцо к роднику. Приятно умываться, когда сам божок или нимфа ручья подает воду из рукомойника. Панорама с крепости: к западу Ктенус и горы такие же, как та, на которой крепость и которые отделяют полуостровок. К юту, за долиною Узеня, Байдарские горы; с востока и севера протяжение тех гор, на которых крепость.
   После обеда. Часов в 5-ть после обеда еду к карантину. Стена, в которой пролом, прилежит к нынешним зданиям и тянется к заливу направо и по возвышениям югом, где обращается вдавшимися углами многоугольника к западу, возле песчаной бухты упирается в море, к тут пролом и части стен и башен. К сей стороне, внутри, насыпной холм. Не здесь ли Владимир построил церковь? ("Корсуняне подкопавше стену градскую крадяху сыплемую персть и ношаху себе в град, сыплюще посреде града и воины Владимировы присыпаху более". Нестор.) -- Может, великий князь стоял на том самом месте, где я теперь, между Песочной и Стрелецкой бухты. Тут, теперь, наравне с землею основание круглой башни и четверосторонней площади к Стр[елецкой] бухте. -- Впереди всё видно, что происходит в древнем Корсуне, и приступ легок. Через город видны холмы Инкермана и два его маяка и верхи западной Яйлы, очерчивающей горизонт, как по обрезу; Чатыр-даг левее и почти на одной черте с городом особится от всех, как облако, но фигура его явственна и правильна. Смотрящему назад видны два кургана, один прибрежный, другой средиземной. Я на этом был, -- груда камней и около него два основания древних зданий. Солнце заходит в море и черное облако застеняет часть его; остальная в виде багрового серпа месяца. Худое знамение для варягов. С насыпного холма, внутри города, виден маяк, а далее, по морю и кругом, не видать. -- Пещеры к югу; их множество. Проводник уверяет, что они ведут к Инкерману, обложены огромными дикими квадратными камнями. -- Колодезь, водопровод.-- Лисица. -- Два корабля и флот.
   4 июля. Поутру однообразною дорогою, тою же заставою, в которую въехал. Надоело, велел своротить вправо, чтобы сблизиться с морем; едем рвом, множество четверосторонников; поля разделены на клетки каменными основаниями; налево, над рвом, возвышение, на нем [] из огромных, грубообтесанных камней, сложенных одни над другими в два ряда, к югу два круглые основания, в них ямины, далее параллелограм; тут и кончится возвышение.
   Подъехав к морю: позади осталась Стрелецкая бухта, круглая впереди; те же клетки и фундаменты параллельных оград. Паллас предоставил себе со временем внимательнее осмотреть остатки древностей около бухт Казацкой, Круглой и Стрелецкой, но при том и остался. Вот, что я видел. В конце загиба Камышевой бухты два хутора, второй купца Сергеева "Екима Сергеевича покойного; сын его Левушка махынький, 22-й годочик". В одном из его огородов: [] один бок 16, другой 24 шага, с одной стороны, в 4 ряда камни, и еще надделан неполный ряд; иной камень в 2 1/2 аршина длины и 3/4 ширины; другие бока в три ряда. Обойдя загиб бухты и перевалясь через пригорок, такой же [], и тут на холме, до самого маячного перешейка, груды огромных и средственных.
   Маяк в 12 саженей вышины. Панорамный вид полуострова не так хорош, как с горы Карани: кроме двух возвышенных мысов с правой стороны ничего не видать. Флот в море, идет к Николаеву на всех парусах. У берега, свинки (дельфины) кувыркаются, фонтаном пущают воду из головных отдушин; столпили в стадо рыбу салтанку, которая от них не может отбиться, море наполнили кровью и насыщаются. Стая чаек реет округ их и подхватывает объедки трапезы. Бакланы, уже сытые, плывут впереди.
   На возвратном пути, перейдя ров Стрелецкой бухты, на пологом возвышении к древнему Корсуню древние Фундаменты, круглые огромные камни и площади. Не здесь ли витийствовали херсонцы, живали на дачах и сюда сходились на совещания? А нынешний остаток стен может быть только Акрополь. Впрочем, я ужасный варвар насчет этих безмолвных свидетелей былых времен; не позволяю себе даже догадок. Что такое batisses cyclopeennes? {Циклопические кладки. -- Ред.} Похоже на турок и персиян, у которых Тезеев храм в Афинах и Персеполь приписываются построению Дивов. -- С маяка и на здешнем полуострове видно то же направление земли, как во всем Крыму, -- северные берега пологи, южные круты и обрывисты.
   5 июля. Через Ахтиарский залив на северную косу; оттуда вид на Севастополь. Корсунь и маяк. Едем вдоль берега, поворачиваем, миновав Учкуй, вдоль Бельбека, Берега в, садах; справа горы положе и в зелени, слева крутые и голые, меловые. Вероятно на Каче и на Альме тоже. Дуван-кой, долина расширяется, справа восточная часть Мангупской горы, прямо срезана, выглядывает из-за протяжения гор, что с правой стороны от дороги.
  
[]
   Сворачиваем еще правее, переезжаем через Бельбек и продолжаем путь вдоль речки Кара-Илаза. Примечательный и оригинальный вид гор, чрез которые прорывается Бельбек, -- сахарные головы, верхушки бисквитные. Иной бок закруглен вперед или назад, наверху род теремов и замков или бельведеров, разноцветных от смешения зелени со слоями камней. Гора над Кара-Илазом тоже как будто сверху укреплена исходящими башенками. Оттуда уступами тополи высочайшие. Мельница, дом, гарем (желтенький, в ограде), Гостннница, прекрасное угощение.
   Гроза великолепная.
   Поднимаемся в верхний Кара-Илаз, ущельем вдоль Суук-су, потом в Ходжа-сала, влево в ущелье, плутаем заглохшею тропою, въезд на Мангупскую гору с севера, вороты, стены, часть замка, окна с готическими украшениями.
  
[]
   В утесе высечены комнаты. Ходы, лестницы, галереи к с[еверо]-в[остоку] вне крепости. На самом конце площадка, под нею вторым уступом острый зубец утеса, направо долина, налево под ногами голое ущелье, где Ходжа-сала; далее море. Спуски, сходни в круглый зал, шесть комнат к западу, к востоку три, узкий ход по парапету, множество других развалин.
   Башни и стены к востоку в маленьком промежутке, где не так отвесно. Большая, местами довольно целая, стена западная. Спускаемся заросшею стремниною. Жидовское кладбище. Н_е х_у_д_о б_ы р_а_з_о_б_р_а_т_ь н_а_д_п_и_с_и. Вид прямо на Кара-Илаз. Ночью в Бахчисарай. Музыка, кофейная, журчание фонтанов, мечети, тополи. Татарин мимо нас скачет вон из города, искры сыплятся из трубки.
   6 июля. Хан-сарай полуразвалившийся. Вид с минарета. Иду пешком вверх по нашему переулку, оттуда к мавзолею, грузинки, от него вверх и опять вниз к мостику. В перспективе гаремная беседка, вид города: тополи, трубы, минареты. Азис, вниз по Чурук-Су базарною улицею, деревня, 6 мавзолеев, один осьмиугольный, карнизы обложены мрамором. Опять в Бахчисарай; от него на восток ущельем вверх по Чурук-Су. Дома под навесом утесов. Минареты, куполы развалившихся баней. Вправо лощина врезана в ту же гору, которая с юга господствует над Бахчисараем. Сворачиваем туда; проехав немного, справа монастырь навис под горою и прилеплен в горе; лестница и церковь и корридоры высечены в камне, балкон пристроен снаружи и келейка, где старик со старушкою. Внизу надгробный памятник неизвестного, надпись русская сглажена. Оттуда ложбиною вверх, везде фонтаны, дорога влево, клином наверху Иосафатова долина в дубовой роще. Налево отвесная гора Чу-фут-Кале, туда ведет лестница. Та же система укрепления, что в Мангупе. Оленье поле; на стремнине против монастыря остатки башни и стены.
   М_е_с_т_о_п_о_л_о_ж_е_н_и_е Ч_у_ф_у_т-К_а_л_е: к северу ущелье, где протекает Чурук-Су и где Бахчисарайские горы; к з[ападу] ложбина монастырская; к ю[гу] лощина кладбищная; к в[остоку] долила глубокая и лесистая между гор, где низменная дорога от Альмы к Каче. Тут вид горный до самой Яйлы-западной. Промежуточные возвышения, холмы и долина погружены в тени, над ними природа разбила шатер, он светозарен от заходящего солнца, которое прямо в него ударяет; всё прочее от нашедших с запада облаков покрыто темнотою. Эту картину я видел, проехав Иосэфатову долину; к юту от нее и выше, над стремниною, за которой внезапно выставляется Тепе-Кермен с пещерным его венцом, -- точно вышка, крепостца наверху. Тут я увидел почти всё течение Качи, как она вьется из гор, а позади нас впадение се в море, которое светится. Впадение в Качу Чурук-Су. Дождь в Бахчисарайском ущелье. Вправо горы Кара-Илаза. На Каче Татар-кой. Возвращаюсь к мавзолею грузинки.
   Чуфут-гора одна из меловых белых гор между Салгиром и Касикли-Узенем, подобно как Тепе-Черкес-Инкерман и Мангуп, и все они пещеристы. Кто этот народ и против кого окапывался к югу? Раббин говорит: хазары, которые прежде назывались готфами.
   9 июля. По двухдневном странствовании еду к M-me Hoffrene в Татар-кой. Из Ахмечета дорога влево от кладбища, вправо остается Лангов хутор и еще далее его же деревенька. Верстах в шести от города с высоты вид моря. Во всем Крыму, как бы долина глубока ни была,-- подняться на ближайшую гору, и откуда-нибудь море непременно видно. Спуск к Саблам, где всё зелено, между тем как в степи, позади меня, всё желто. Чатыр-даг. Сенные покосы. Крестьяне в Саблах выведенцы из России. Султан. Ирландский проповедник Джемс в Саблах, увидавши меня, рад, как медный грош. Школа плодовых деревьев; коли слишком растут в вышину, то это плохо для плодов. Столетнее алое. Переезжаем Алму у Карагача; ниже сад Чернова на Алме же; далее лесом, низеньким. Переезжаем Бодрак, налево Мангуш. Вступление вправо в ущелье Бахчисарайское с востока, наполнено садами, строениями, развалины дворца, влево, сверху, торчит Чуфут-Кале, ложбина вправо. -- Баня в Бахчисарае хуже тифлисской; прежде я там не был, потому что, когда прочел Муравьева, -- как будто сам водою окатился.
   10 июля. Утром в Татар-кой. Крутизна к Каче; прекрасная Качинская долина, милые хозяйки. Султан о религии толковал очень порядочно в Бахчисарае, свое и чужое, <но премудрость изливается иногда из уст юродивых.
   И июля. Кавалькада в Тепе-Кермен. Гора, нависшая над Татар-коем, верх которой в виде стены, стойма поставленной. Ораторство султана. Ходим по пещерам.
   12 июля. Лунная ночь. Пускаюсь в путь между верхнею и нижнею дорогою. Приезжаю в Саблы, ночую там и остаюсь утро. Теряюсь по садовым извитым и темным дорожкам. Один и счастлив. Джемс кормит, поит, пляшет и, от избытка усердия, лакомит лошадью, которая ему руку сломила. Возвращаюсь в город...
  

VIII. <ЭРИВАНСКИЙ ПОХОД>

  

<12 мая -- 1 июля 1827>

   12 мая. Четверток. Прибытие Семптер-аги из Карса. Новости от Бенкендорфа, нахичеванцев переселяют. В виду у нас вход в пустыни знойные и беспищные. Выезжаем из Тифлиса, Вознесенье. В Сейд-Абаде многолюдно и весело. Толпа музыкантов на дереве, при проезде генерала гремят в бубны. Обопнув последнюю оконечность мыса, вид к югу туманного Акзибеюка; вершина его поливается дождем. По дороге запоздалый инженерный инструмент и сломанные арбы с дребезгами искусственного моста, разметанные по дороге, производят на генерала дурное впечатление. Минуем Коди, верстах в двух от большой дороги сворачиваем в Серван, вдали лагерь у храма. Услужливость мусульман, Речь муллы.
   13 <мая>. Пятница. Поутру прибыли к храму. Быстрота чрезвычайная, новое направление реки, мост снесен. Ночью Шулаверы, живописные ставки в садах. Казак линейский по-чеченски шашкою огонь вырубает и всегда наперед скажет, какой конь будет убит в сражении.
   14 <мая>. Суббота. Драгунский полк проходит. Лошади навьючены продовольствием и фуражом; люди пешие,
   15 <мая>. Воскресенье. Ущелье вверх по Шулаверке чрезвычайно похоже на Салгирскую долину. Лесистые, разнообразные горы; позади всего высовывается Лала-вер, как Чатыр-даг с каменистым, обнаженным челом.
   Лагерь на приятном месте. Б_а_б_и_й м_о_с_т, 4 версты от Симийского погоста, где расширение вида необыкновенно приятное. Генерал делается опасно болен. Беспокойная ночь,
   16 <мая>. Понедельник. Вверх поднимаемся по ужасной, скверной, грязной дороге. Теснина иногда расширяется; вид с Акзибеюка обратно в Самийскую долину, на Кавказ и проч. Климат русский, Волчьи ворота. Пишу на лугу и, забывшись, не чувствую сырости, похожей как на Крестовском острову, покудова чернила не разлились по отсыревшей бумаге и сам я промок до костей. Ночую с генералом; он всё болен. Тут и доктор, и блохи.
   17 <мая>. Днёвка.
   18 <мая>. В 4 часа меня будят; тащат с меня халат; сырость, холод, Лапландия, все больны. Еду вперед по верховой дороге; несколько руин справа и слева и селения. Крутой спуск в овраг каменной речки. Вся помпа воинственная, с которой ожидают прибытия главнокомандующего.
   19, 20 <мая>. Днёвка. Карапапахцы поселились на турецкой границе, перехватывают и режут наших посланных. Как бы их оттудова вытеснить? Заботы о транспортах.
   21 <мая>. Там же. Принятие турецкого посланца с музыкою. Толст, глуп и важен.
   22 <мая>. Там же. Чем свет сажусь на жеребца, который ужасно упрямится. Пускаюсь к развалинам Лори в 3-х верстах от лагеря. Деревня, беру проводника. Слезаю в овраг каменистый и крутобрегий, где протекает Тебеде с шумом, с ревом и с пеной. Чистый водопад дробится о камни справа. Смелая арка из крупного, тесаного камня через него перекинута. Развалина другого моста через Тебеде. Стены и бойницы в несколько ярусов по противулежащему утесу, вползаю через малое отверстие в широкую зубчатую башню, где был водоем; вероятно вода под землю была проведена из реки. Тут с в[остока] вытекает другая речка и в виду по сему новому ущелью водопад крутит пену, как будто млечный проток. Из тайника крутая и узкая стежка вьется над пропастью. Духом взбираюсь вверх. Развалины двух церквей, бань, замка с бойницами, к с[еверу] оттудова ворота, много резной работы; вообще положение развалин род Трапезонда, К югу два мыса над Тебедою, к з[ападу] бок над нею же, к в[остоку] над другою речкою, к с[еверу] замок и ров оборонял его от нападений с луговой плоскости. Прежде здесь царствовала сильная династия Таи, от 8 до 12-го столетия; храбрые, умные цари много обращались с византийцами, от которых заняли зодчество и другие искусства.
   Ныне на развалинах в недавнем времени поселились бамбакские выходцы в малом количестве. {Далее в рукописи -- перерыв; следующий текст -- на других листах. -- Ред.}
  
   -- Письмо Игурлехана. Л_и_ш_е_н_и_е н_а_д_е_ж_д_ы е_с_т_ь т_о_ж_е п_о_к_о_й.
   Просьба, адрес поздравительный карабахцев. Р_о_з_а р_а_с_ц_в_е_л_а в р_о_щ_е, с е_е п_о_я_в_л_е_н_и_е_м в_с_е ц_в_е_т_ы п_о_л_у_ч_и_л_и н_о_в_у_ю ж_и_з_н_ь.
   Отъезд турецкого посланца.-- Приезд Обрескова. Полная ночь. -- Поход.
   Июнь 1. Середа. В Гергеры, вдоль Тебеде. Налево руины Лори. Попы армянские на дороге в ризах подносят бога главнокомандующему, который его от них как рапорт принимает.
   К востоку синеются дальние, горы; один конус похож на Тепе-Кермен.
   Приходим к лесистой подошве Безобдала; мой шатер над ручьем, приятное журчание.
   2-го <июня>. Днёвка. Обскакиваю окрестности. Поднимаюсь на верх горы над лагерем. Ароматический воздух лесной и луговой. Теряю лошадь.
   3-го <июня>. Подъем на Безобдал. Трудность обозам, Я боковой стежкой дохожу до самого верха, где ветр порывистый. Спуск грязный на Кишлаки. Гвардейский лагерь прелестен.
   Палатка Аббас-Кули над рекою. Заглохшие тропы к опустелым скалам.
   "Ночью от блох житья нет; в дождь ложусь на дворе.
   4-го <июня>. Приезд грузинского ополчения. Свалка на дороге. Пещеры. Мавзолей Монтрезора. Дурной лагерь в Амамлах.
   5-го <июня>. Воскресенье. Вдоль южной цепи гор переваливаемся через Памву. Вид Бамбахской долины вроде котловины. -- Прекрасное лагерное место. Алагез к ю[го]-з[ападу].
   Иду на пикет казачий. Табуны. Боюсь за них.
   6-го <июня>. Завтрак у Раевского. Лагерное место у, руины церкви в Судогенте.
   Алагез к з[ападу]. Гром, убита лошадь, Арарат открывается.
   7-го <июня>. Алагез к с[еверо]-в[остоку]. Хорошо до привала. До сих пор в полдень жар несносный, ночью холод жестокий.
   Кормы тучные. Артемий Араратский.
   С пригорка вид на обширную, и прелестную долину Аракса. Арарат бесподобен. Множество селений.
   С привала места, сожженные солнцем. Лагерь за версту от деревни Аштарак. Скорпионы, фаланги. Купол Арарата.
   Прелестное селение Аштараки, -- мост в три яруса на трех арках, под них река Абарень дробится о камни. Сады, город. Селение принадлежит матери Хосро-Хана. Жара.
   Ночью головы сняты с двух людей, солдат[а] и маркитанта.
   5-го <июня>. Приезд в Эчмядзин. Клир, духовное торжество. Главнокомандующий встречен с колокольным звеном.
   Разбиваю палатку между двух деревьев; цветы, водопроводы. Большой обед у архиерея.
   Гассан-Хан -- враг монастыря. Багдатский паша принял к себе жителей.
   Султан Шадимский на нашей стороне и его 4 племени. Мехти-Кули-Хан перешел к нам с 3000 семействами.
   9-го <июня>. Четверг. Поездка в лагерь под Эриванью. После обеда генерал ходит рекогносцировать крепость. Где только завидят белые шапки, туда и целят. Шадимский султан и ему подвластные народы нам сдались.
   В четверг известие о замысле Гассан-Хана с 3000 кутали и карапапахами напасть на наши транспорты,! Вечером гвардия отправляется в экспедицию.; радость молодежи.
   Вальховский с колокольни видит пыль вдали.
   10-е <июня>. Пятница. 11-е <июня>. Суббота. Приезд посланного от Аббас-Мирзы.
   12-е <июня>. Воскресенье. У обедни в монастыре.
   Под вечером едем к Эривани. Арарат безоблачный возвышается до синевы во всей красе.
   Ночь звездная на Гераклеевой горе. Генерал сходит в траншею. Выстрелы, Перепалка. Освещение крепости фальшфейером.
   13-е <июня>. Из Эривани скачу обратно в Эчмядзин. Арарат опять прекрасен. Жар под Эриванью, в Эчмядзине прохладно.
   С этого дня жары от 43 до 45R; в тени 37R, В 5-м часу поднимается регулярно ветер и пыль и продолжается да глубокой ночи.
   18-е <июня>. Кто хочет истинно быть другом людей, должен сократить свои связи, как Адриан изрезал границы Римской империи, чтобы лучше охранять их.
   Вот задача моей жизни в главной квартире.
   C'est encore une folie de vouloir etudier le monde en simple spectateur. Celui qui ne pretend qu'obseryer, n'observe rien, parce qu'etant inutibe dans les affaires et importun dans les plaisirs, il n'est admis nulle part. On ne voit agire les autres, qu'autant qu'on agit soi meme, dans l'ecole du rnonde, comrne dans celle de l'amour. Il faut cotnmencer par pratiquer ce qu'on veut apprendre. {Вот еще одна нелепость -- изучать свет в качестве простого зрителя. Тот, кто хочет только наблюдать, ничего не наблюдает, так как, его никуда не пускают, как человека бесполезного в делах и докучливого в удовольствиях. Наблюдать деятельность других можно не иначе, как лично участвуя в делах -- одинаково при изучении света или любви. Нужно самому упражняться в том, что хочешь изучить. -- Ред.}
   Поэтический вечер в галерее Эчмядзинской; в окна светит луна; архиерей как тень бродит. Известие о вырезанных лорийских жителях с 150 арбами транспортными, которые ушли не сказавшись.
   19-е <июня>. В Эривань. Переправа через Зангу. Обед у Красовского; спор генералов о бреши. Посылают Кольбелей-Султана, чтобы способствовал Курганову к выгону скота.
   Каменисто, скверно, вечером ужасные ветер и пыль.
   Лагерь на Гарнычае, тону в реке. Ночлег у Раевского, Andre Chenier,
   20 <июня>. Днёвка. Являются с покорностию племянник и сын Веди-аги. Вечером переносим лагерь на противуположный берег реки. Степь ожила при свете огней. Месяц. Арарат, Ущелье Горнычая.
   Курганов, ложное о нем известие. Сакен в моей палатке.
   21 <июня>. Поутру известия опровергаются. Обработанный край: куда ни кинешь глазом, всё деревни; яркая зелень у подошвы вечных снегов Арарата. Лагерь на Ведичае, куда выгнан скот. Являются Аслан-Султан и другие. Курганов со скотом, Карапапахцы.
   Чудесная ночь. Известие о неприятеле за Араксом.
   22 <июня>. Идем чрез Девалу. Два аиста на мечете стерегут опустелую деревню. Край безводный. Деревень не видать. Привал без воды, Генерал, по слуху о неприятеле, отправляется в авангард. Прокламация садакцам и миллвнцам. Садараки прекрасный ночлег,
   23 <июня>. Проходим версты 4 в малое ущелье, как ворота Шарурских гор. Прекрасная открывается обработанная страна; множество деревень и садов; хлеба поспели, некому снимать. Но осенью вид всего этого прескверный. Я бывал в сентябре, -- всё сухо, вяло, желто, черно.
   Лагерь на Арпачае.
   24 <июня>. Днёвка. Термометр до 47R. Приезд карапапахцев, Мехмет-аги, Гумбет-аги бамбахского и других. Ночью не сплю. Рано, в 3 часа, поднимаемся.
   25 <июня>. День хорошо начат, избавляем деревенских жителей от утеснения. Им платят на привале по 6-ти реалов лишних на быка; они благословляют неприятеля. Вообще, война самая человеколюбивая.
   На привале отправление бумаги к Красовскому. Раздача энамов, подарков. Я открываю лавку царских милостей. Известие, что шарульцы и миллинцы гонят к нам скот. Безводно, но не чрезвычайно жарко.
   Еду вдоль Аракса открывать неприятеля, но открываю родники пречудесные. Жатва не собрана, иные снопы начаты, но не довязаны; вид недавнего бегства. Прекрасная деревня над Араксом, Хоки. Заезжаю в авангард. Лагерь не доезжая до Хок. Тучи и дождь, потом луна всходит. Огни бивуак в ночи производят действие прекрасное.
   26 <июня>. Рано поднимаемся; жар ужасный. Рассказ Аббас-Кули, что Елисаветпольское сражение дано на могиле поэта Низами.
   8 верст от Нахичевани пригорок. Оттуда пространный вид к Аббас-Абаду и за Араке. Вид Нахичеванской долины, к с[еверо]-в[остоку] Карабахские горы, каменистые, самого чудного очертания. Эйлан-дак и две другие ей подобные горы за Араксом, далее к з[ападу] Арарат.,. Сам Нахичеван стоит на длинном возвышении, которое также от Карабахских гор.
   Вступление в Нахичеван. Ханский терем. Вид оттудова из моей комнаты.
   Неприятель оставил город накануне. В Аббас-Абаде 4000 сарбазов и 500 конницы. Комендант сменен.
   Змеиная гора -- в увеличенном виде обожженный уродливый пень. Такие еще две.
   27, 28 <июня>. Известие о шахе от Мекти-Кули-Хана. Муравьев послан рекогносцировать крепость. С моего балкона следую в подзорную, трубу за всеми его движениями.
   29 <июня>. В 4 1/2 ч[аса] кончаю почту, седлаю лошадь и еду к крепости, где 50 человек казаков в ста саженях от стен замаливают неприятеля. Засада в деревне с восточной стороны. К 10 часам сильная рекогносцировка -- 2 полка уланских, 1 драгунский, 2 казачьих, 22 конных орудий обступают крепость. Канонируют. Бенкендорф! перебрасывает 2000 человек через Араке, которые на противуположных высотах гонят перед собою неприятеля. Из крепости стреляют на переправу. Парламентер из крепости. Али-Наги сыновья, Исмиль и Мустафа-ага, переговариваются с нами с гласиса.
   30 <июня>. Приезд иавера. Отпущен с угрозами. Вечером поездка к Раевскому в лагерь. Водопады.
   Июль 1-ое. Переносится лагерь к крепости. Начало работ не производится за недостатком материалов.
  

ЗАМЕТКИ

  

<ЗАМЕТКИ О ПЕТРЕ I>

  
   Кн[ига] I.
  
   Стр. 19. Калмык, возвратившийся с господином из чужих краев, был пожалован в офицеры, а господин его в матросы Петром I. Калмык дошел потом до контр-адмиральского чина.
   27. Тайная канцелярия.
   28. Слуги доносят на господ своих, на тех, напр[имер], которые, запершись в комнате, пишут.,
   29. Безмерные подати.
   33--34. Введение рабства чрез подушную подать, чрез запрещение переходить крестьянам.
   36. Квитки.
   37. Забрание в казенное ведомство рыбьего клея, икры, соболей, ревеню, поташу, смольгучу и табаку,
   Соболи покупались в Сибирском приказе.
   38. Введение табаку.
   56. Преобращение Думы в Сенат. Отмена формулы: "Государь указал, бояре приговорили".
   57. Военный суд, несведующие судьи.
   64. Заточение жены в Суздальский монастырь, убиение сына.
   87. Из письма Петра: б_о_л_ь_ш_ие б_о_р_о_д_ы н_ы_н_е н_е в а_в_а_н_т_а_ж_е о_б_р_е_т_а_ю_т_с_я.
   90. Ibidem: {Там же. -- Ред.} П_и_т_е_р_б_у_р_х.
   90--98. Алексей укрывается под австрийское покровительство. Петр, письмом из Амстердама, через Толстого и Румянцева, обещает ему прощение. Алексей возвращается. Петр будто бы ему прощает, с тем, однако, чтобы: 1) объявил свои умыслы и преступления, без того нет ему прощения; 2) отрешает его от наследования престола (обезнаследил его).
   102. Заставляют царевича Алексея признаться, что он на духовенстве опирался в мятежных своих замыслах, И это объявляется всенародно.
   Около сего времени регламенты коллегиям, учреждение генерал- и обер-прокуроров. Во время следствия царевичева дела казнь ростовского архиерея Досифея.
   111. Обличают обвиненного царевича Алексея в том, что он духовному отцу на исповеди говорил,
   105--115. Судьи произнесли: в_и_н_о_в_е_н, х_о_ч_е_ш_ь г_у_б_и, х_о_ч_е_ш_ь щ_а_д_и, с_е_р_д_ц_е ц_а_р_е_в_о в р_у_ц_е б_о_ж_и_е_й.
   Ad memorandum. Co врем[енем] исследовать.
   117. Смерть царевича будто бы от у_д_а_р_а, при выслушании приговора.-- Может быть правда . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . {Многоточие в первопечатном тексте. -- Ред.}
   132. Монахи Симеон Полоцкий и святый Димитрий гороскоп Петров за 9 месяцев до рождения его выводят, угадывают, что он назовется Петром. Об этом пишет из Москвы в Утрехт Николай Гензиус к Иоанну Георгию Гревиусу.
   Петр родился в 1672 г. мая 30.
   Крещен в Чудовом монастыре. (Ст. 138) Восточное обыкновение: младенцу Петру купец подносит саблю в третьи его именины.
   Купец пожалован гостем.
   139. Отроча любит военные выметки. Деду его бояр[ину] Кирилле Полуехтовичу Нарышкину и другим наставникам повелено хранить его яко зеницу ока.
   140. Штат Петровой матери -- 102 стольника и проч., огромный. -- Учитель, челобитного приказа дьяк Никита Моисеич Зотов, смышленный в писании и чтении, по благословению святейшего патриарха, вступает в свою, должность -- учить истории в лицах,
   145. Царь Фед[ор] Алекс[еевич] Языкова за дерзость отдавал головою царице Наталье Кирилловне.
   146. Мирный договор с крымским ханом, и со включением турецкого султана, 5 генв[аря] 1681.
   151. Иоанн Алекс[еевич] брату своему царством поступается. (В посольской рукописи).
   Патриарх Иоаким.
   152. Патриарх во всем облачении и бояре спрашивают у народа: кого избрать на царство? 1682. И стольники, и стряпчие, и дворяне, и дьяки, и жильцы, и городовые дворяне, и дети боярские, и гости, и гостинные, и черных сотен и проч. избирают Петра.
   Также бояре, и окольничие, и думные, и ближние люди.
   Выборных полков солдаты, и немцы, и весь народ присягают.
   159. Бунт 15-го мая, по водосвятии в Знаменском монастыре. Заговорщики: Милославский и племянник его, Милосл[авский], Щегловитый, Цыклер, Иван и Петр Толстые, Озеров и Санбулов и стрелецкие начальники -- Петров, Чермнов, Озеров и проч. (159), Стрельцы разбивают холопий приказ.
   160. Монеты.
  
[]
   161. Стрельцы "переименованы в надворную, пехоту.
   164. Прение о вере стрельцов в Грановитой палате.
   166. Софиин канцлер кн. Голицын возобновляет мир с Швециею на 20 лет.
   174. Коммиссия при Софии для возобновления местничества (или, может, только для разобрания дворянских родов). Председательствуют боярин Вл[адимир] Дм[итриевич] Долгорукий и окольничий Чаадаев.
   178. Отрочество проводит в Преображенском на Яузе.
   191. Клевета на Хованских и их казнь не делает чести прозорливости Петра.
   207. Донос офицеров на Голицына, что он, в походе против крымских татар, подкуплен был ханом.
   210. Сборное место стрельцов -- Лыков двор, в Кремле, где ныне арсенал.
   212. Бегство Петра в 1689 году в Троицкий монастырь от горсти (600) стрельцов Щегловитого, между тем как он находился посреди потешной своей гвардии, либо несказанная трусость, либо недоверчивость к его окружающим. Он знал от двух, к нему перебежавших число мятежников.
   216. София едет в монастырь оправдаться, имея в руках икону спасителеву.
   Спальник Бутурлин с ответом, что будет с нею поступлено нечестно.
   Никак незаметно, чтобы Софиино властолюбие много вредило Петру и так было опасно, как нам внушить стараются. У нее была тоже своя партия у Нарышкиных; последняя восторжествовала, -- ей в пользу, пишут. Мешала ли София избранию войска в Преображенском и Семеновском? (300 с Соколиного двора, 15 барабанщиков Бутырского полка). Не могла же она почитать это шуткою, как силятся нас уверить писатели, придающие ей свою глупость. -- Явная немилость Петра к любимцу Софии Голицыну, так что она принуждена была за него ходатайствовать. -- Наконец, гнев Софии на Петра, а Петров -- во время крестного хода, что и приблизило разрыв; все это свидетельствует превосходство силы, власти Петровой, а не Софииной.
  

* * *

  
   Д_р_е_в_н[я_я] В_и_ф_л[и_о_ф_и_к_а], ч_а_с_т_ь 20, стр. 164.-- Петр положил детям боярским жалованья вполовину против иностранных офицеров. Миних одну службу служащих жалованьем сравнил.
   Ibid., стр. 238. Говоря о стрельцах: "такое войско, в коем презрительно было быть полковником, заслуживало, чтобы государь Петр В[еликий] оное уничтожил".
   Ничуть не заслуживало, если хотел он иметь регулярное войско. Наше отечество в конце XVII столетия было более предано восточным обычаям, а я по опыту знаю -- как в азиатских государствах презирают войско постоянное, содержимое, нераспускное. Сарбазы в Персии -- новоустроенный регулярный корпус и в укору ему нечего заметить. Я, думавши сделать приветствие молодому Ахмет-Хану, сыну табризского беглербега, сказал ему, что он, конечно, носит свою службу сергенгом, полковником, в сарбазах. Он обиделся и отвечал мне: "я хан и сын хана". Так думает всякий писец при дворе персидском. Всегда предпочтет на войну вести с собою беспорядочное скопище людей, ему преданных, и, по окончании кампании или войны, быть с ними отпущенным во-свояси, либо продолжать придворную, службу. Вероятно и Петровы регулярные полки не менее сарбазов были ненавистны дворянам, детям боярским и проч., но кнут...
  

* *

*

  
   Измена наших немецких офицеров под Ригой при царе Алексее Михайловиче. Вифл[иофика], ч. III, стр. 41.,
  

-----

  
   Царь Алексей Михайлович послал бедного дворянина на воеводство в Кострому для н_а_ж_и_т_к_а.
  

-----

  
   Чтобы русских к чтению приохотить, Петр велел перевести Пуффендорфа, который русских не на живот, а на смерть бранит.
  
   <1818--1820>
  
  

DESIDERATA {*}

{* Пожелания. -- Ред.}

  
   1. В "Историческом исследовании о местоположении древнего Тмутараканя" говорят под статьею: С_у_з_д_а_л_ь (стр. VIII) о замечательной надписи, которая находится в храме успения богородицы. Эта надпись существует ли еще? -- Имеет ли она признаки древности?
   2. Мы мало знаем историю м_у_р_о_м_с_к_и_х князей, Едва известен князь Федор Глебович, о котором история упоминает под г[одом] 1355, и князь Андрей, бывший на Донской битве в 1380, и только в нескольких словах объявляют в 1392, что великий князь завладел их княжеством. Стоило бы потрудиться над пояснением этого исторического мрака и определить розысканиями родословными последование владетелей и пространство области, которая вначале составляла часть Рязанского княжества.
   3. Правда ли, что северная часть Рязанской губерлии по левому берегу Оки еще поныне удержала название М_е_щ_е_р_с_к_о_й с_т_о_р_о_н_ы (Словарь географический] под статьею: "Мещерская сторона"), -- Откудова это наименование? Сохранились ли следы народа, который некогда в том краю был известен под именем м_е_щ_е_р_ы?
   4. В С_о_р_о_ч_и_н_с_к_о_м м_о_н_а_с_т_ы_р_е, в 15 верстах от Рязани, находятся гробницы некоторых князей Рязанских. Но имена князей и княгинь, там похороненных?
   5. Между именами городов великого княжества Рязанского в исчислении русских городов (Воскресенск[ая] летопись, стр. 22) иные нам знакомы, другие вовсе исчезли. Наша историческая география много бы свету приобрела, кабы кто потрудился определить их местоположение. Н[а]пр[имер] где полагать должно Т_о_р_ч_е_с_к, Т_е_ш_и_л_о_в, К_р_ы_л_а_т_е_с_к, Н_е_р_и_н_с_к (Нерильск?), К_у_л_а_т_е_с_к и т_о_т Р_о_с_л_а_в_л_ь или лучше Я_р_о_с_л_а_в_л_ь П_о_л_ь_с_к_и_й, который, конечно, дал имя обширным равнинам, известным под названием степи я_р_о_с_л_а_в_л_ь_с_к_о_й, б_о_л_ь_ш_о_й и м_а_л_о_й в южной части Тамбовской губернии. -- Последнее имя О_у_р_ю_п_и_с_к показано Ю_р_ю_п_и_с_к в Шлецеровом списке.
   6. Герберштейн говорит, что в (древней) Рязани была крепость Я_р_о_с_л_а_в_л_ь, которой только следы остались. Можно ли их еще распознать? И какой это остров С_т_р_у_б, о котором он упоминает в следующем месте:
   "Rezan, provincia inter Occam et Tanaim sita, civitatem ligneam non longea ripa Occae habet. Erat in ea castrum quod laroslav vocabatur, cuius nunc praeter vestigia existat. Haud procul ab la civitate Occa fluvius insulam facit, quae Strub dicitur". {"Рязань -- область, расположенная между Окой и Танаисом, имеет деревянный город, недалеко от берега Оки. В ней было укрепление, называвшееся Ярославль, от которого теперь ничего не осталось, кроме следов. Вблизи города река Ока образует остров, который называется Струб", -- Ред.}
   7. Где отыскивать этот уезд М_с_т_и_с_л_а_в_л_ь, Ж_а_д_е_н_о г_о_р_о_д_и_щ_е, Ж_а_д_е_м_л_ь, Д_у_б_о_к, Б_р_о_д_н_и_ч_ь, которых имена приводятся в "Древ[ней] Росс[ийской] Вифл[иофике]", изд. второе, часть I, стр. 92?
   8. Договор между двух братьев князей Рязанских, а не так, как его ложно назвал г. Новиков договором великого князя Московского с Рязанским ("Древн[яя] Росс[ийская] Вифл[иофика]", II, стр. 263). Сей договор наполнен географическими подробностями, но наши карты недостаточны для их исследования.
   9. Имя Г_р_е_м_я_ч_и часто встречается на наших картах, но который "Гремячи", во время Петра 1-го, почитался уездным городом, на Коломенской дороге, в 230 верст от Москвы?
   10. Много ли м_о_р_д_о_в_ц_е_в в Рязанской и Тамбовской губерниях? Какие их д_е_р_е_в_н_и и в_о_л_о_с_т_и? Смешаны ли они где-нибудь с русскими? Различаются ли они также в сих губерниях в двух народах м_о_к_ш_а_н_ц_е_в и е_р_з_а_н_ц_е_в? П_у_р_г_а_с_о_в_а мордва, которая в 1228 году нападала на Нижний-Новгород, конечно в этой губернии (Нижегородской]) должна быть отыскиваема? Нельзя ли иметь точнейшего сведения о жилых деревнях и волостях мордовских в той губернии?
  

-----

  
   11. Любопытное известие в наших летописях есть описание путешествия (плавания) по Дону митрополита П_и_м_е_н_а, в 1389 г. Там, между прочим, сказано, что в пятое воскресенье (мая 16) они проехали реку М_е_д_в_е_д_и_ц_у и г_о_р_ы в_ы_с_о_к_и_е и Б_е_л_ы_й-Я_р реку. Эта река, кажется, должна быть П_е_р_е_к_о_п_к_а. Но как велико расстояние между Медведицею и Перекопкою? Можно ли туда поспеть в один день? -- В понедельник они проехали г_о_р_ы к_а_м_е_н_н_ы_е к_р_а_с_н_ы_е и, коли не ошибаюсь, прибыли к Иловле. -- Во вторник они видели развалины Т_е_р_к_л_е_г_о г_р_а_д_а, которые, вероятно, находились между К_а_ч_а_л_и_н_с_к_о_ю и Т_р_е_х-О_с_т_р_о_в_я_н_с_к_о_ю станицею. (Речка, которая ниже Трех-Островянской станицы, вливается слева в Дон, называется в подробн[ой] карте, No 54, С_а_к_а_р_к_а. Не С_а_р_к_е_л_а ли?). При Петре еще тут неподалеку находился высокий и крутой вал, будто бы из глины (terre glaise). Существует ли он еще? И как называется? Какая его фигура? Точно ли он сделан просто из глины, или может быть из кирпичей? Не находится ли здесь, как обыкновенно на правом берегу Дона, известковая земля? (Сличить Stritt[er] Mem[oriae], III, p. 567). -- Потом странствователи в тот же день проехали п_е_р_е_в_о_з; не там ли летом Дон спадает до 4-х фут[ов] глубины, несколько повыше реки Г_о_л_у_б_е_н_к_и? Но во скольких от нее верстах? Не худо бы знать замечательные броды и перевозы реки Дона.
   12. Какие есть развалины возле Г_л_а_з_у_н_о_в_с_к_о_й, на Медведице, выше ее устья?
   13. Упоминают еще о замечательных м_о_г_и_л_а_х на берегах Медведицы и Дона в окрестностях Перекопской и Сиротинской. Имеют ли они отличные признаки?
   14. Академик Фальк ("Beitrage zur topographisch[en] Kennt[niss] des Russ[ischen] Reichs") говорит о д_в_у_х г_о_р_о_д_и_щ_а_х з_н_а_ч_и_т_е_л_ь_н_ы_х возле Ц_и_м_л_я_н_с_к_о_й станицы. Он сам их не видал, но что казачий атаман ему об них рассказывал, всемерно заслуживает любопытного исследования имени, фигуры и вещества этих развалин. Не видать ли там следов искусства? Какое свойство грунта? Не раскапывали ли земли и что в ней найдено?
   15. Герберштейи говорит о городе А_х_а_с_е в расстоянии 4-х-дневном или также, по его словам, в 12 милях (немецких?) выше Азова, на берегу Дона. -- В его время А_х_а_с и А_з_о_в были там единственные города. От Азова считалось до Перекопа пять дней езды, до Астрахани семь, до Шамахи двенадцать. -- По сему показанию, на которое нельзя, впрочем, очень полагаться, Ахас д_о_лжно отыскивать в Цимлянской, а коли верить 12 милям, то в окрестностях Черкасска. -- Есть еще с_л_о_б_о_д_а Г_о_р_о_д_и_щ_е на С_а_л_е, а может быть и другие городищи, которые вовсе неизвестны.
   16. Д_о_н_е_ц или С_а_л, которая из этих двух рек Б_у_з_у_к в путешествии митрополита Пимена?
   17. С_а_л_ь_н_и_ц_а, которая по "Кн[иге] больш[ого] чертежа" впадает в Донец, выше Изюма, известна ли еще под сим именем?
   18. Направо от устий Дона, между Н_е_д_в_и_г_о_в_с_к_о_й и С_и_н_я_в_с_к_о_й, есть г_[о_р_о]_д_[и]_щ_е, где будто бы находили монеты, серебреные и золотые, довольно отдаленных времен. Можно ли их иметь или видеть?
   19. В Азове, конечно, такие найдутся.
   С_а_р_к_е_л стоял на Дону, ниже Черкасска, между ним и устьем Дона, притом на восточной стороне.
  

-----

  
   20. Нельзя ли достать словарь языка з_а_к_у_б_а_н_с_к_и_х ч_е_р_к_е_с_о_в? В Гильденштедте есть словарь кабардинский; таким образом можно было бы научиться различать разные наречия языка черкесского. ^
   21. Паллас в описании острова Тамана ("Reise in die sudl[iche] Statthalter...", II, p. 294, 296) говорит о разных н_е_ф_т_я_н_ы_х к_л_ю_ч_а_х. Их еще более должно находиться во внутренности того края. Сличить Stritt[er] Mem[oriae], pop. IV, 249, 250. Место, приведенное из Константина Порфирородного, заслуживает всячески внимание путешественника.
   22. Паллас слишком мало говорит о гробницах близь селения Т_о_р_к_л_у_к ("R[eise] in d[ie] sudl[iche] Statth[alter]...", II, 231). Нельзя ли открыть одну из них? Может быть они готические.
   23. Тот же автор дал нам (ibid. II, 44, 54 etc.) прекрасное описание окрестностей Севастополя, но, чтобы его совершенно уразуметь и распознать три бухты Страбона, нужна подробнейшая карта сей часта Крыма. Говорят, что гр. Воронцовым это поручено Серистори.
   24. Какой это К_а_м_е_н_н_ы_й м_о_с_т, на Каланчике, в 35 в[ерстах] от Перекопа, когда к нему едешь из Крыма? (См. геогр. Каланчик).
   Есть в Крыму множество надписей времен генуэзских, но никто до сих пор не обращал на них внимания.
   25. Б_е_р_е_з_о_в_с_к_и_й о_с_т_р_о_в, в конце Днепровского лимана, также называется Г_а_т_a (Hata). Какое это слово -- греческое или турецкое? И что оно значит?
   26. С_т_о_-_М_о_г_и_л_ы, при устье Буга, остатки Ольвии или Б_о_р_и_с_ф_е_н_а, весьма замечательны для путешественника (см. Муравьева).
   27. Можно ли объяснить имена И_н_г_у_л_ь, Б_у_з_у_л_у_к?
  

-----

  
   28. Есть ли залив (или заводь) Днепра, бухта, ниже порогов, известная П_е_р_у_н_я р_е_н_ь? (Нестор, лета 988).
   29. В каком состоянии теперь остров Х_о_р_т_и_ц_ы? Есть ли там еще меннониты, поселенные кн. Потемкиным? Покрыт ли остров дубняком?
   30. Боплан, в описании Украйны, говорит о Т_а_в_о_л_ш_а_н_с_к_о_м о_с_т_р_о_в_е возле Таволшанского порога: "Cette isle a bien pres de 2000 pas de long et 150 de large; elle est toute de roches, mais sans precipices. Ce lieu est fort de nature et beau pour habiter. Il croit en cette isle force de Tavala, qui est un bois rouge dur comme buits et qui a la vertu de faire uriner les chevaux". {"Этот остров имеет почти 2000 шагов в длину и 150 в ширину; он весь в скалах, но без пропастей, Эта местность укреплена самой природой и прекрасна для жилья. На этом острове растет много тавала -- дерева красного цвета, крепкого как самшит, способствующего выделению мочи у лошадей". -- Ред.} Это описание острова справедливо ли? И какое это дерево, о котором Боплан говорит? Нельзя ли достать несколько ветвей с листьями, цветами и семенами? Растение, известное под именем т_а_в_о_л_г_и, обыкновенно не имеет никакого дерева (Spir[a]ea, Linn[e]).
   31. Будиловский = Будильский = Будинский порог Зуевым причисляется к б_о_л_ь_ш_и_м порогам ("Пут[ешественные] зап[иски], стр. 254), Он его сам не посещал. Прав ли он?
   32. Боплан говорит об острове: "аи travers du quatri-erne saut appele Стрельчий, une isle toute de roche, haute de trente pieds et faite en precipices tout autour; elle est environ de 500 pas de long et de 70 ou 80 de large. Je ne sais si elle a quelques eaux au dedans, car personne n'en aborde que les oiseaux, au reste tout le tour de cette isle est fort ombrage de vigne sauvage". {"Поперек четвертого порога, по названию Стрельчий, остров весь в скалах, высотою в тридцать футов, и весь кругом в пропастях; в нем приблизительно 500 шагов в длину и от 70 до 80 в ширину. Не знаю, есть ли в середине его вода, потому что, кроме птиц, никто его не посещает; впрочем, весь остров кругом зарос диким виноградом". -- Ред.} Лучшие наши карты не показывают никакого острова поперек С_т_р_е_л_ь_ч_е_г_о п_о_р_о_г_а, и кажется, что по ошибке Боплан относит к сему порогу утесистые острова, которые находятся на Л_о_х_а_н_с_к_о_м п_о_р_о_г_е. Но сии имеют ли 30 футов вышины? Или это мера возвышения правого днепровского берега? Есть ли там дикий виноград?
   33. Какой величины расстояние между первым или Кайдацким и последним или Вольным порогом?
   34. В судоходстве по Днепру употребляются ли парусы?
   35. Во сколько времени барки и суда проходят расстояние, занимаемое порогами?
   36. Во сколько времени ездят водою, от Хортиц в Херсон? Будет ли тут 270--280 верст?
   37. Книга Больш[ого] Чертеж[а] говорит о реке О_в_е_ч_ь_и-В_о_д_ы, которая ниже Б_ы_к_а впадает в Самару и в истории о ней упоминается, но на наших картах она не означена.
   38. Река О_р_е_л еще ли известна под названием У_г_л? (Татищ[евская] ист[ория], II, 379, примечание] 98), Составляла ли она природную границу между земель по сю и по ту сторону ее течения?
   39. Есть ли остров на Днепре, против впадения Трубежа, под названием В_а_р_я_ж_с_к_и_й о_с_т_р_о_в? (см. год 1224).
  

-----

  
   40. Как объяснить себе сие место в Татищевской истории (II, 334): "Изяслав с братиею, перешед Л_о_н_и_ц_у, ста позади града по Трубежу, а Юрий, стоя у Стрякова три дня, в четвертый, на утренней зоре, пошел мимо Переяславля и стал между валом и по оной стране Трубежа з_а з_в_е_р_и_н_ц_е_м у Р_о_щ_е_н_я"?
   41. Киев! Прочесть в Гюльденштедте описание сего города.
   42. Известны ли еще Дорогожичь и Капичь? (год 980).
   43. Реки Сетомль и Сутен (года 1036, 1064 или 1065)?
   44. Озеро Дулевское или Бузское и река Содоча (Золога? 1151 г.) замечательны по ратным движениям к[нязя] Юрия Володимировича.
   45. Звенигород (г[од] 1151 и Татищ[ев] II, 138),
   46. Пароснег (г[од] 1160 и Татищ[ев] III, 131).
   47. Олжичи (г[оды] 947, 1147, 1182 и 1214 и Татищ[ев] II, 390, примечание) 129).
   48. Б_е_л_а В_е_ж_а при верховий О_с_е_т_р_а слишком древна, чтобы на ней не остановить внимание, Гюльден-штедт говорит о ней, но плана не снял.
   49. Надгробные камни в церквах в Чернигове, Глухове, Рыльске, Новгороде-Сезерском, Трубчевске, Карачеве, Новосиле, Оболенске и Тарусе и в близьлежащих монастырях выведут может быть хотя несколько из мрака родословную Черниговских князей, которым она покрыта по Бархатной книге и по таблицам Стриттера, особенно в 13 и 14 столетии. -- Нам неизвестны потомки Романа Михайловича, князя черниговского и брянского с 1246 года (Барх[атная] кн[ига] I, 180), в котором отец его был убит. Можно ли, чтобы С_е_м_е_н, Ю_р_и_й и М_с_т_и_с_л_а_в были его братья, когда их дети являются в истории позже 1365 года.
   В 1286 г. упоминают о Романе Брянском.
   1319 г. о Романе Михайловиче Брянском.
   1330. Прежде сего года построен монастырь Успенский Свенский, в 4 верстах от Брянска, тоже Романом Михайловичем (Зуев. Пут[ешественные] зап[иски], стр. 128)!.
   1375. Еще какой-то Роман Михайлович Брянский является под Тверью.
   1401. Того же имени князь в Смоленске.
   Под статьею Г_о_р_ч_а_к_о_в_ы к_н_я_з_ь_я в Бархатной книге II, 305, кажется, что отрасль князей Козельских древнее Карачевских. Стоило бы справиться в Разрядном архиве под No 202, а для князей Совицких или Осовяцких под No 207.
   50. Известны ли еще в окрестностях Чернигова места, упоминаемые в истории при осаде сего города в 1152 году? То, что Татищев (III, 69) говорит о Березове и Свине, должно быть ошибочно.
   51. Известно ли селение под названием М_е_р_л_и_к_о_в_о близь Новгород-Северска?
   52. И волость Карачевская под именем X_о_р_о_б_о_р или Х_о_б_о_р.
   53. Река Щ_и_ж, о которой упоминается в Книге Больш[ого] Чертежа, не находится на наших картах. -- Какое ее течение? Нет ли на берегах ее городища? Не придала ли она своего названия какой-либо волости?
   54. Мезецк, Мезеческ и Мещовск -- одно ли это и то же?
   55. В Слов[аре] географическом] под статьею Ш_и_п_и_н_о сказано, что деревня сего имени находилась в Бежецком уезде. -- Как же ее обозначить на наших картах?
   56. Вообще отличительные черты местные (physionomies) насчет равнин, долин, лесов и проч. Можно ли определить границы краю лесному, покрытому кустами и степному?
   57. Наречия русского языка и крестьянская одежда где и как переменяются?
  

<ОТДЕЛЬНЫЕ ЗАМЕТКИ>

  

  
   Варяги -- франги. Ф. нет в русском языке и a_n назального германского звука. Р_у_с_ы -- от цвета волос.
   Я думаю, что р_о_с_с_ы, которые подходили в 866 году под Царь-град и от которых греки избавились посредством ризы Влахернской божией матери, были и_р_ы_о_с_с_ы. Патриарх Фотий в своем окружном послании говорит, что они потом сделались кроткими христианами, а оссетины около этого времени точно приняли христианскую веру, которую потом утратили. Церкви того времени в ущелий Оссы-реки и близь каменного моста на Кубани, также и в иных местах о том свидетельствуют. Известно, что оссетинское племя, ныне заключенное в среднем Кавказе, прежде далеко по плоскости простиралось до Таврии и Понта-Эвксинского.
  

-----

  
   Не славяне, а словене, -- в противоположность немцам.
  

-----

  
   Татищ[ев] в г. 964 -- Ольга уничтожила к_н_я_ж_е_е (Droit du seigneur {Право господина. -- Ред.}) и заменила побором черной куницы от жениха, подданного князю или боярину. Елагин замечает, что побор свадебный и поныне называется к_у_н_и_ч_н_ы_м.
  

-----

  
   К_ъ_м_е_т_ь, к_ъ_м_е_т_и (сподвижники, слуги, дружина). Не то ли, что comte {Граф. -- Ред.} в первоначальном значении? "А мои куряни сведоми къмети" (см. Слов[о] о пол[ку] Игореве).
  

  
   Запорожец, набогатившись в дальнем походе, приезжает домой, катается на лодке по сухому пути на 25 быках, пляшет в богатом платье, потом в нем же прыгнет в кадку с дегтем.
  

-----

  
   Излишняя точность в стопосложении бесполезна и только видна у французов и у нас; у англичан и у немцев этого нет, а у древних экзаметр доказывает, что тоже ее там не придерживались,
   <1824--1825>
  
  

<ПРИМЕЧАНИЯ К "НЕОБЫКНОВЕННЫМ ПОХОЖДЕНИЯМ И ПУТЕШЕСТВИЯМ РУССКОГО КРЕСТЬЯНИНА ДЕМЕНТИЯ ИВАНОВА НИКУЛИНА">

  
   Рукопись сия сообщена нам из Москвы почтенным П. А. Мухановым. Представляем ее нашим читателям, как удивительный пример ума и решительности простого русского народа; мы сделали весьма мало поправок в слоге, желая сохранить всю оригинальность рассказа, и выкинули только некоторые повторения. -- Само по себе разумеется, что мы не можем ручаться за достоверность всех происшествий, точно так же, как и за рассказы всех путешественников, которым читатель должен верить на слово. Впрочем, автор сих записок, кажется, не имел никакой нужды отступать от истины. Замечания его о разных странах тем любопытнее, что люди простого звания весьма редко отдают отчет в впечатлениях, ощущаемых ими при виде предметов новых и необыкновенных. -- Некоторые ошибки в собственных именах мы поправили по смыслу
  
   ...по договору с астраханским купцом Яковом Кузьминым Селиным, подрядился я плыть на судах с разными его товарами в Каспийское море, а потом в персидскую пристань Зензели. {Здесь и дальше петитом <курсивом> -- текст Цикулина, комментированный Грибоедовым, -- Ред.}
  
   З_е_н_з_е_л_и. Собственно Зинзилин не есть город, но залив в юго-западной оконечности Каспийского моря,
  
   ...оставив в персидской пристани своих единоземцев, пошел я в город Ряшм.
  
   Р_я_ш_м, читай Р_я_ш_т или Р_е_ш_т, торговый город на южном берегу Каспийского моря, отстоящий от оного на 6 или 7 верст и построенный при реке Сияруд, впадающей в оный залив.
  
   ...В это время случилось выехать из города на охоту Кармашанскому хану.
  
   К_а_р_м_а_ш_а_н_с_к_о_м_у х_а_н_у, читай: Кирманшахскому хану. К_и_р_м_а_н_ш_а_х -- известный персидский город, в расстоянии около 200 верст от Багдада, Ханами в Персии называются губернаторы,;
  
   ...проезжали мимо пасомого мною стада крутские разбойники.
  
   К_р_у_т_с_к_и_е разбойники, читай: курдские, курды.
  
   ...по прошествии недели продали меня сардару.
  
   С_а_р_д_а_р -- персидское слово, значит: предводитель полководец.
  
   ...я встал, пошел к тому месту, где он [лев] останавливался и рычал, и нашел обгорелый хлеб.
  
   Вероятно брошенный каким-нибудь странником. Впрочем происшествие сие весьма необыкновенно, и мы предоставляем читателям нашим решить степень его вероятия,
  
   ...Давид-Паша определил мне на пропитание 20 куруш денег.
  
   Давид-Паша, три года тому назад, прислал своего поверенного в Грузию, чтобы позволено было его матери прибыть к нему в Багдад. Но она, крепостная князей Орбелияновых, решительно отказалась от путешествия в мусульманскую землю, и предпочла свое состояние в православном отечестве той пышной жизни, которая ее ожидала в Багдаде. К_у_р_у_ш -- турецкий пиястр.
  
   ...объявил я намерение свое отправиться в город Иерусалим, для поклонения св[ятым] местам. Они присоветовали мне ехать по веке Шату.
  
   Р_е_к_а Ш_а_ш_т. Здесь наш путешественник делается совершенно непонятным в географическом отношении Он говорит, что, выплыв по реке Шату, переплыл через реки Евфрат, Тигр и Мурад, и прибыл в Бостру через 3 дни. Он смешивает разные названия Евфрата и Тигра, и вероятно Б_о_с_т_р_о_ю называет Б_а_с_с_о_р_у или Б_а_с_е_р_у. Хотя и в самом деле существует город по имени Б_о_с_т_р_а, но он не лежит в Сирии, в Дамасском пашалике, и ровсе не при Евфрате, ниже при Тигре. Река Евфрат, вытекая из гор Армении, соединяется с другой рекою в Диарбекире, называемою Мурадом; ниже Багдада соединяется она с Тигром, где, получив название Шашта, протекает к Баосоре и наконец впадает в Персидский залив. Следовательно Цикулин выплыл из Багдада по реке Тигру, который по-арабски называется Д_и_д_ж_л_ы, прибыл на Шашт, и оттуда отправился в Бассору, не в Бостру,
  
   ...мы, плывя по рекам Шату, Евфрату, Тигру и Мураду, чрез 3 дни после ограбления прибыли в город Бостру.
  
   Не Бассора ли?
  
   ...При сем хочу сказать благосклонному читателю о хлебопашестве и образе жизни балбаских жителей.
  
   Б_а_л_б_а_с_ц_ы, горное военное племя в западной Персии, и в сомнительной зависимости от шаха. Их географическое положение поблизости с турками и на крутизнах едва доступных много способствует им при частых возмущениях.
  
   ...Сверх того посетил я разные персидские города: столичный Тигран, а поменее оного Ширязь, Козминь, Ряшт и Таврис, в котором владелец Мирза Абаз, Также города Марачу, Урюм, Хурма, Ват и Кармашан.
  
   Тегеран. Город Шира, столичный провинции Фарс, на восточной стороне Персидского залива. Казвин, известный город в Персидском Ираке. М_а_р_а_д_ж_а или М_а_р_а_г_а -- город, лежащий на восточном берегу озера У_р_м_и_и или У_р_у_м_и_и, получившего свое название от города сего имени, который находится на западном берегу оного. Х_у_р_р_е_м_а_б_а_д -- город в небольшом расстоянии от Кирманшаха, к югу. Тебрис. Аббас-Мирза.
  
   ...в Крутском владении, главный город Киллюм управляется сардаром Буда-Ханом.
  
   В К_р_у_т_с_к_о_м в_л_а_д_е_н_и_и, т. е. в Курдском, или в провинции, называемой К_у_р_д_и_с_т_а_н_о_м. Но в Курдистане главный город есть К_и_р_м_а_н_ш_а_х, не К_и_л_л_ю_м. К_и_р_м_а_н_ш_а_х, по-арабски К_а_р_а_м_с_и_н, лежит при реке К_е_р_а; город К_и_л_л_ю_м нам вовсе неизвестен: не есть ли это Киллакади, небольшой курдистанский город?
  
   ...мне, бедному путешественнику, шла провизия, которая состояла каждодневно из фунта хлеба и пенеруда.
  
   Сыр по-перс[идски].
  
   ...турецкий город Бастро (Бассора) лежит близ Арабского (Персидского) залива, в который впали и соединились в одно течение пять прекрасных рек, а именно: Шат, Евфрат, Тигр, Мурат, и какое название пятой реки, о том не упомню.
  
   Вероятно, он хочет сказать о реке Кера.
  
   ...реки сии со всех сторон украшены хурмовыми деревьями.
  
   Пальмами, dattiers.
  
   ...растущие на них плоды, по наружности своей, во всем .подобны дубовым желудкам.
  
   Финики, хурм_е_ по персидск[и].
  
   ...комнаты топят и обжигают кирпичи травою, которую называют тамошние жители коренистою комочкою.
  
   Aubepine, боярышник, любимая пища верблюдов; такими кустами поросли все невспаханные поля в Персии.
  
   ...от Маската до города Абушери.
  
   Бендер Бушир.
  
   ...капитан взял меня сперва к себе, а после препоручил родному своему племяннику Александру Грифсу, крестному сыну нашего всемилостивейшего государя императора Александра Павловича.
  
   Семейство Грифс (дети покойного с.-петербургского медика) получило богатое наследство в Бомбае, с условием там поселиться. Девицы Грифе славятся своею красотою, любезностью и привязанностью к России, и вообще известны в Индии под именем гордых петербургских красавиц. Многие знаменитые искатели домогались вступить с ними в брак, но не были даже приняты в число их знакомых. Напротив того, всякий русский, или только бывший в России, пользуется в их доме родственным приемом.
  
   ...ежели после умершего останется жена, то ей позволено выходить замуж за другого, но если ее никто взять за себя не согласится, то и ее также сожгут, как и мужа.
  
   Цикулин пропустил важное обстоятельство, что жен сожигают в Индии не насильно и что они добровольно подвергаются сему варварскому обычаю..
  
   ...оттуда отправился я в африканский город Кив-Гудок.
  
   Cape of good hope? -- Мыс Доброй Надежды. Вообще слог и содержание этих записок напоминают о путешествии тверитянина в Индию, в XIV столетии. См. Софийск[ий] времянн[ик].
  
   ...в Англию идет сахарный песок из Вастинии (Вест-Индии), также чай и кофе привозятся к ним из тех мест, где они родятся, а у них, в Англии, этого ничего нет.
  
   Цикулин, вероятно в Петербурге наслышавшись, что сахар и кофе приходят к нам на английских кораблях, хотел сим объяснить своим землякам, как очевидец, что эти произведения англичане привозят в Россию не из своего отечества,
  
   ...у них есть также трактиры и кабаки, коим у них одинаковое название п_у_б_л_и_к_у_с.
  
   P_u_b_l_i_c-h_o_u_s_e.. Англичане, как известно, так сокращают и сливают вместе слова в произношении, что Цикулину в этом случае простительно ошибиться,
  
   <1825>
  
  

ЗАПИСКА О ЛУЧШИХ СПОСОБАХ ВНОВЬ ПОСТРОИТЬ ГОРОД ТИФЛИС

  
   Город Тифлис состоит из трех, весьма отдельных частей:
   1) Северное предместие, Каратубань, Прежде здесь были незначущие лачуги и землянки; два только строения выставлялись из прочих: дом главнокомандующего и госпиталь. Генерал Ермолов перевел прежних жителей частию в западную ложбину, к ручью Салалаки, частию вовсе выселил из города. На место их возвышаются многие хорошие здания, иные наскоро воздвигнутые, вроде украшений, которые, по своей непрочности, угрожают близким падением. Дом госпиталя имел уже другое назначение, переломан и надстроен. Вообще, нынче улицы и площади сего предместия слишком разбросаны, пересекаемы пустырями, сообщение затруднительно, порядочное освещение невозможно, и северный ветер беспрестанно взметает всё это обширное пространство, так что из домов выходить нельзя во время вихря. В сей части города всего более надлежит заботиться об устроении моста против армянского монастыря или артиллерийского дома, или между сими двумя пунктами. На противуположной стороне расположены селения Куки, Чегурети и немецкая колония; жители с городскими занимаются одинаковой промышленностию, взаимные надобности их сближают, а объезд на единственный мост, наведенный у подошвы метинского бастиона, слишком далек.
   2) Настоящий город или Кале, к югу от предместия, в виде прямоугольника, которого диагональ плотно примыкает к Куре. Здесь находятся присутственные места, базары, каравансараи, большая часть лавок и коренные жители, издавна имеющие свои дома. К перестройке сей части города труднее было приступить: каждый аршин земли дорого ценится, и потому когда хотели привести в исполнение новые планы, -- на всяком шагу нарушали права владельцев и тем возбудили справедливый ропот" Также многие новизны не служили ни к удобству, ни к красоте.
   Впредь надлежит иметь в виду следующие соображения:
   1. Допускать возможное расширение только главных улиц для проезда экипажей: побочные переулки не заслуживают внимания тогда, как вся сия часть города имеет не более 1 1/2 верст в поперечнике.
   2. Не только не мешать, но одобрять хозяина дома, желающего иметь крытый балкон или деревянную галлерею округ всего дома. Навес, который от кровельной застрехи прикрепляется к столбам на аршин и более от стен, доставляет тень, благотворную в здешнем жарком поясе, и препятствует кирпичу распекаться от жара. Внутри дома менее света, но более прохлады. -- По свидетельству всех здешних врачей, это и для здоровья необходимо.
   3. Дарбазы, в восточном вкусе, тоже для прохлады и здоровья чрезвычайно полезны (движение воздуха). Раскрытое строение обращать не на улицу. Каша северная архитектура, с малыми окошками, не годится.
   4. Не раскрывать базара.
   5. Поправление крепости. Вся эта часть города была обведена стеною, разрушенною в недавнем времени.
   3) Предместье Авлабарское. Там только одна большая улица, вновь перестраивается,
  
   <1827>
  

ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ЗАКАВКАЗСКОЙ КОМПАНИИ

  

ЗАПИСКА ОБ УЧРЕЖДЕНИИ РОССИЙСКОЙ ЗАКАВКАЗСКОЙ КОМПАНИИ

  
   При внимательном рассмотрении Закавказского края каждый удостоверится, что там природа всё приготовила для человека; но люди доселе не пользовались природою. Настоящее правительство поддержано токмо самим собою; но известно, что для лучшего успеха в деле государственного хозяйства необходимы соединенные усилия правительства и частных людей. Некоторые же лица, действуя отдельно, мало или вовсе не могут содействовать благим намерениям мудрого правительства, а тем более здесь, где нет ни значительных капиталистов, ни людей по торговле и промышленности предприимчивых и стремящихся на частных выгодах основать общественные.
   При таковых обстоятельствах статский советник Грибоедов и коллежский советник Завелейский, по внимательном исследовании богатств и средств сего края, ревнуя благу общему, -- предположили составить его сиятельству графу Ивану Федоровичу Паскевичу-Эриванскому план учреждения компании для заведения н усовершенствования в изобильных провинциях, по сю сторону Кавказа лежащих: виноделия, шелководства, хлопчатой бумаги, колониальных, красильных, аптекарских и других произведений.
   Ваше сиятельство тотчас по вступлении в управление краем, в первую треть 1827 г. и потом в шуму лагеря и военных приготовлений в Джелал-оглу, неоднократно изъясняли одному из нижеподписавшихся желание ввести новое образование в вверенных вам провинциях, чтобы извлечь из них для государства ту пользу, которую в течение 27 лет Россия напрасно от них ожидала.
   Под вашим руководством был начертан план к очищению Куры до Самух для будущего по ней судоходства, сие же место, к которому примыкает богатая Кахетия, Шекинское ханство и Елксаветпольский округ, вы предназначили для складки здешних произведений и для учреждения там ярмарки в такое время года, когда зной не так силен, и русские купцы, после Нижегородской ярмарки, могли бы для обмена свозить туда товары отечественные.
   Быстрые и славные происшествия Персидской кампании не допустили сим полезным идеям достигнуть желаемой зрелости, и ваше сиятельство сами приказали их бегло набросать на бумагу, чтобы к ним вновь обратиться во времена более спокойные. Притом вы обнаруживали ясно ваш образ мыслей, чтобы несколько людей благонамеренных и зажиточных, в виде коммерческого товарищества, предприняли реформы, необходимые в хозяйстве и промышленности сего края. Ваши виды по сему предмету вскоре сделались гласными.
   Вот что послужило первым основанием сообщений между собою подписавшихся, которые, по случаю, сошлись в С.-Петербурге вскоре после заключения Тюркменчайского трактата. Другое важное обстоятельство поощрило их более и более стремиться к исполнению замышляемого ими дела. При энергическом характере государя императора Николая Павловича многие части управления и отдаленнейшие грани империи, о которых прежде менее радели,-- внезапно привлекли к себе внимание и сделались предметом рассуждений государственных людей. Настала очередь и Закавказскому краю. Он как будто выступил из мрака, которым была подернута его статистика, этнография, администрация, финансовое образование, нужды народные и способы к их удовлетворению. Временное значительное пособие, ассигнование важных сумм для внутреннего улучшения края, устроение? пароходов из Астрахани в Баку, из Одессы в Редут-Кале, -- всё сие ясно свидетельствовало о новых благотворных попечениях высшего начальства, и конечно бы на сем не остановились, если бы внешняя политическая система наша не была нарушена нынешнею, войною с Турциею. Нижеподписавшиеся тем более воспламенились одобрительною надеждою, что, согласно с чувством верноподданных, видами предначертанного ими преобразования они встретились с образом мыслей, позволенным, желаемым и требуемым правительством.
   Движимые сим сильным побуждением, они решительно приступили к сочинению правил для нового хозяйственного и коммерческого общества по сю сторону Кавказа и ныне имеют честь представить вашему сиятельству плоды трудов своих. При составлении сего проекта они руководствовались высочайшим манифестом 1 января 1807 года. Они уверены, что, быв подкреплены сильным вашим предстательстаом у престола всеавгустейшего монарха, получат высочайшее соизволение и возможность привести в действие их виды ко благу общему, которые дотоле останутся в области умозрения и желаний еще неопределенных.
   Ваше сиятельство усмотрите из вступления, а также из второй главы проекта устава компании, что учредители испрашивают ей некоторые преимущества, которые должны послужить залогом не токмо будущего ее благосостояния, но без которых она решительно не может воспринять своего начала. По примеру других компаний, в России существующих, которые все от щедрот наших государей получили разные преимущества, испрашиваемые дыне состоят:
  

1. В ОТВОДЕ ЗЕМЕЛЬ

  
   Компания, приобретая, на известных условиях, определенное количество пустопорожних земель, -- присвоит, можно сказать, себе не более, как право первообладания; будущие ее заведения, разработка, самое орудие, строение и руки, на то употребленные, -- придадут уже ценность тем участкам, которые в диком своем виде брошены были в забвении и как будто никому не принадлежали. Привилегия сия не есть новая. Во-первых, указом 8 октября 1821 года дозволено отводить в Закавказских провинциях земли всем того желающим; во-вторых, на сем основании отведено уже, между прочим, французскому консулу Гамбе, в Имеретин, 15 т[ысяч] десятин лучшего лесу, с платою по 1 руб. ассигнациями за десятину и с рассрочкою платежа на шесть лет без процентов, на условии поселения колонистов, учреждения фабрик и проч.; в-третьих, во всей России колонистам отводят земли, с предоставлением им многих льготных лет. Еще недавно в Таврической губернии отведено бесплатно до 50 т[ысяч] десятин земли для колонистов герцога Ангальтского; а в Грузии правительство делало сверх того колонистам, при водворении их, разные пособия довольно значительные.
  

2. В УСТУПКЕ КОМПАНИИ КАЗЕННЫХ САДОВ

  
   Сады сии, все вообще, находятся в чрезвычайно расстроенном положении, особенно лежащие близко к персидской границе, которые в последнюю войну были совершенно разорены. Привести их в хорошее положение правительству почти невозможно и будет стоить издержек чрезвычайных.
   Состояние сих садов до войны и малый доход, который казна с них получала, доказывают ясно: а) невыгодность для казны заниматься отраслями промышленности, более частным людям свойственными, и b) неудобность управления казенными имуществами сего рода.
   Отдача же сих садов в откупное содержание на общем основании, на короткий срок, -- не только не представляет никаких особенных выгод, но еще причиняет вред; ибо откупщики, по истечении времени откупа, стараясь умножить собственный доход, портят сады.
   Если же компания получит их от казны, -- то без всяких со стороны сей последней пожертвований они будут исправлены, умножены и, словом, приведены в самое цветущее положение и после сданы в ее ведомство в лучшем состоянии.
   Сверх того казна, вместо того, чтобы самой употреблять на оные значительные суммы, будет получать первые 10 лет в полтора раза более против высшего дохода из 3-х последних лет, и по истечении каждого десятилетия наростатъ будет еще треть всей суммы, чего при казенном управлении и при нынешней откупной системе ожидать невозможно"
  

3. В ПОЗВОЛЕНИИ ВОДВОРИТЬ НА СВОИХ ЗЕМЛЯХ ВСЯКОГО РОДА ПЕРЕСЕЛЕНЦЕВ НА ОСОБЫХ УСЛОВИЯХ

  
   И сие не заключает в себе ничего нового: в самой России и здесь, в Грузии, в различные времена, были водворяемы колонисты на особых правах; но здесь мало ими принесено пользы краю. Первое потому, что они разбросаны на большом протяжении и мало имеют способов к сообщению и дружному исправлению работ своих; второе потому, что лишены были того надзора и руководства, которым бы пользовались под влиянием компании, способной всему придать вид единства и согласного стремления к одной цели. При том первые опыты их были неловки и неудачны, по незнанию ни климата, чрезвычайно здесь разнообразного, ни почвы земли, на которой они водворялись.
   Нижеподписавшиеся почитают долгом при сем коснуться состояния армян, вновь перешедших в российские пределы из-за Аракса. Многочисленная сия эмиграция, хотя побужденная словами Тюркменчайского трактата, но при подписании оного никакие могла быть предвидена. Стечение обстоятельств, в отношении к тому предмету побочных, как-то: продолжительное занятие нашими войсками Хойской провинции и т. п., немало сему способствовало. Исполнена же она была в первые четыре месяца по замирении; ничего не было и не могло быть приготовлено к их принятию. Для сего денежных пособий недостаточно; собственное их незнание края, для них нового, может быть для них гибельно; перемена воздуха из знойного в суровый, при возвышенной полосе наших областей и наоборот, все сии затруднения могут еще продлиться.
   Компания охотно берется разрешить их, -- если на то последует согласие вашего сиятельства,-- приняв в свое ведение то число семейств, которое собственными средствами содержать себя не может и в новом своем водворении не укоренилось надлежащим и прочным образом. В сем предположении внесена по сему предмету статья в проекте устава. Если же сии выходцы требуют скорого пособия, то нижеподписавшиеся просят ваше сиятельство, дабы им, как учредителям, по утверждении устава тотчас была выдана достаточная сумма заимообразно на счет компании, для обеспечения существования означенных армян, и дозволено было их принять немедленно в ведение компании, на известных условиях. Сумму же сию компания обязывается возвратить, коль скоро подписки на акции и взнос денег приведены будут к окончанию.
  

4. КАСАТЕЛЬНО СВОБОДНОГО МОРЕПЛАВАНИЯ И ОТПУСКОВ ТОВАРОВ КОМПАНИИ ВОДОЮ В РОССИЮ ИЛИ ЗА ГРАНИЦУ

  
   Нижеподписавшиеся просят ваше сиятельство обратить внимание на необходимость иметь ей складочное место для своих произведений на Черном море. Если бы на сие последовало высочайшее соизволение, с отдачею в полное распоряжение компании той или другой пристани, с дарованием ей прав порто-франко, окружностию на две или три версты полупоперешника от берега, что при ныне существующем положении распространено на всю Грузию, -- то сие ощутительно бы подействовало на расширение круга торговли и оборотов компании и, вместе с тем, всего края.
   При сем нижеподписавшиеся, действуя в сем случае, равно как и во всем касательном до проекта компании, -- отдельно от званий и обязанностей, несомых ими ныне по службе, но поступая в сем предприятии, как частные люди,--осмеливаются предложить вашему сиятельству политическое их мнение насчет приращений сего края, со стороны Азиатской Турции, которое быстрые и блестящие успехи войск, вами предводимых, соделали не сомнительным. Порт Батумский, если войдет в новую, черту наших границ, представляет в сем случае для компании, местным своим положением, наивеличайшие удобства. По неприступности междуземной полосы, по трудности дорог, из Грузии туда ведущих, по разобщенному его положению в отдаленном и крайнем углу наших Закавказских владений, порт сей принесет казне мало пользы. Но усилиями компании удобно будет проложен коммерческий путь, и устроено будет всё, что требуется для складочного места, для учреждения фактории и проч., и правительство, по истечении срока, даруемого компании, найдет уже всё готовым для всякого рода заведений, которые оно в свою очередь признает общеполезными. Если же виды сии покажутся безвременными или несогласными с тем назначением, которое высшее начальство уже предначертало сему порту, -- то учредители компании будут всеподданнейше ожидать от щедрости монарха и от ходатайства вашего сиятельства обмена сей приморской точки на другую, выше или ниже ее лежащую. Но обо всем этом не сделано; в самом проекте устава ни малейшего намека.
   Необходимость всех прочих привилегий, испрашиваемых в проекте устава, изложена в самом вступлении. Они не токмо присвоены многим другим обществам, но даже частным лицам, которые пользуются исключительными патентами при изобретении или водворении ими новой промышленности.
   Нижеподписавшиеся в заключение убедительнейше испрашивают деятельного участия и покровительства вашего сиятельства в благом их предприятии, -- надеясь, что вы, как первый виновник и творец их начинаний и как благотворитель Закавказского края, расширением его пределов и последствием неимоверных военных успехов оградивший его будущую безопасность, -- благоволите в скором времени повергнуть к стопам его императорского величества проект устава Закавказской компании-- и сами не отречетесь ознаменовать начало ее бытия принятием лестного для нее звания президента, как ее основателя и попечителя. Сие самое в глазах России, признательной к блестящим вашим заслугам, присвоит рождающемуся обществу доверие нации и убеждение в его будущих успехах.

Статский советник Грибоедов.

Коллежский советник Завелейский.

   Г. Тифлис
   7 сентября 1828 г.
  

ВСТУПЛЕНИЕ

<К ПРОЕКТУ УСТАВА>

  
   Есть истины ощутительные, о которых стоит только намекнуть, чтобы присвоить им согласие и одобрение всеобщее.
   Если благие нравы, любовь к отечеству и воинственный дух народа в защиту политического бытия своего основывают силу и прочность государства, то с сим вместе сопряжены условия непременные, как тело с душою: способы прокормления, одежда, строения, приспособленные к климату, доходы верные и их приращение, по мере возрастающих удобств и приятностей жизни, наконец всё то, что требует давняя оседлость. В нужде и недостатках всякого рода редко преуспевают добродетели.
   Но чтобы избавиться от нужды, чтобы умножить свои доходы, надлежит трудиться, производить и сбывать свои произведения, руководствуясь требованиями на них, более или менее многочисленными. Сии последние различествуют по времени и месту. Тот бы грубо ошибся в своем расчете, кто, увлекаясь изобилием вещества и средств к добыванию какого-нибудь продукта, стал бы исключительно производить то, что уже всякий у себя имеет. Таким образом мы с некоторого времени, при несметном изобилии хлеба, ничего за него не выручаем. Между тем в России, в нашем любезном отечестве, открыты все пути к обретению высшего благосостояния. Обширные ее провинции заключают все климаты, все произведения, от холодного севера и до благословенного юга. В северной и средней части ее просвещение, а вместе с ним промышленность и торговля, достигли уже известной степени развития. От сего она не только не одолжена иностранцам за их произведения, свойственные полосе холодной или умеренной, но еще из своих продуктов производит значительный отпуск за границу. Нам недостает только произведений теплого и жаркого климатов, и мы принуждены заимствовать оные от западной и южной Европы и средней Азии. Все почти привозные товары из тех стран составляют именно сии предметы. И если европейская торговля довольно еще выгодна для России, то азиатская клонится совершенно не в ее пользу. В сем мы легко можем удостовериться из видов торговли, министерством финансов издаваемых. Впрочем недостаток сей происходит, как выше сказано, не от того, чтобы Россия не могла иметь собственных южных и даже тропических произведений; но доселе п_о м_н_о_г_и_м в_е_с_ь_м_а в_а_ж_н_ы_м п_р_и_ч_и_н_а_м невозможно было извлечь сей пользы, которая от самой природы ей предоставлена в областях ее, лежащих под жарким полюсом: именно в Грузии и Закавказских провинциях..
   П_р_и_ч_и_н_ы я_с_н_ы_е. Россияне, перешагнув через Кавказ, прежде всего заботились, чтобы стать твердою ногою в Грузии, которая сама испросила покровительства наших м_о_н_а_р_х_о_в, и в ханствах, приобретенных и_м_п_е_р_а_т_о_р_с_к_и_м оружием. Для сего нужно было оградить внешнюю безопасность новых подданных и всегда быть готовыми к отпору против беспрестанных хищничеств и нападений. Европейские войны не допускали правительство развернуть вполне те средства, которые со стороны Азии могли бы единовременно обуздать внешних ее неприятелей: персиян и турок. Внутри новоприобретенных провинций мятежи от введения иного порядка, небывалых прежде соотношений, взыскательности начальства, желавшего скорого исполнения, послушания, дотоле неизвестных, и вообще от перемен, которым никакой народ добровольно не подчиняется. Сообщение с Россией можно было учредить только с трудом величайшим и постепенно. Вооруженною рукою пробивались к пристаням двух морей -- Каспийского и Черного, и каждый шаг на Военно-Грузинской дороге сначала был запечатлен русскою кровью. В таком положении дел нельзя было помышлять ни о новом образе управления, ни о начертании законов, согласных с местными обычаями, для исследования, собрания и поверки которых, и притом для приноровления к ним кодекса, нужны разбор внимательный, досуг и спокойствие. Так точно и для сочинения кадастра. Большая часть имений оставалась и ныне пребывает спорною. Управление образовалось, как обстоятельства того требовали, единственно военное, кроме Грузии в тесном смысле, где водворенное сначала устройство, сходное с Учреждением о губерниях, смешалось впоследствии, по управлению уездами, с особенным родом гражданского образования, вынужденного военным положением края. Финансовая система последовала тому же направлению. Некогда было помышлять об уравнении и правильном взимании налогов. Надлежало пещись о квартировании и продовольствии войск, о перевозке провианта в назначенные магазины или в действующие отряды. Таким образом обращены в закон повинности всякого рода. Житель закавказский не имел времени думать об улучшении своего хозяйства; дом его, домашняя утварь, упряжь, арба, скот и почти всё недвижимое имущество ежеминутно могли быть потребованы для нужд общественных, при движении войска и пр., и он наконец не только не простирал видов своих на будущее время, но и в настоящем -равнодушно смотрел на свою собственность. Мы здесь вовсе ие разумеем злоупотреблений тех или других чиновников, но упоминаем только о неизбежных бедствиях войны, которых часто ни предвидеть, ни предотвратить "е можно.
   Мир Бухарестский, и вскоре потом Гюлиетанский, не столь благодетельно подействовали в пользу здешнего края, как ожидать надлежало; ибо и с тех пор гром оружия не утихал к укрощению горцев или других возмущенных народов: попеременно то на линии, которой управление сосредоточено в одних руках с закавказским, то в Дагестане, то в западных приморских провинциях. Всё внимание тогдашних правителей было поглощено сими происшествиями. Для просвещения сделано мало. Незабвенный князь Цицианов открыл одну школу на 300 человек; при слабых сих начатках остановились надолго. Торговля несколько оживилась указом 1821 года: некоторые из тифлисских купцов с тех пор ездят в Лейпциг за товарами, сбывают их дома и в Персии с успехом и наживают себе значительные капиталы. Но на благосостояние помещиков и земледельцев, более всех обремененных казенными повинностями, сие нисколько не подействовало, нисколько не придало поощрения внутренней промышленности: не возникло ни одной фабрики, не процвело ни земледелие, ни садоводство. Бродящие татары, скитаясь по тучным пастбищам, как и прежде, не знали другого употребления из прекрасной шерсти овец своих, кроме обмена на самонужнейшие предметы в полудикой кочевой их жизни. В течении нескольких лет более двух, трех иностранных кораблей не приставало к берегам Мингрелии, и то для опыта нового сбыта товаров своих, не требуя для нагрузки произведений туземных, по маловажности и несовершенству их не пригодных к европейскому употреблению. И между тем как базар Тифлисский пестреет привозными товарами, взор наблюдателя напрасно будет искать домашних изделий или продуктов, на которые их можно бы обменивать. Наконец, последнее вторжение персиян, за которое граф Паскевич-Эриванский отомстил с толикою славою для России, и ныне преследуемые им успехи в турецких пашалыках стоили Закавказским провинциям чрезвычайных пожертвований, и более всего Грузии, особенно несущей бремя войны. Можно смело сказать, что с 1826 года по сие время она хлебом, скотом вьючным и тяглым, погонщиками и проч. в сложности более истратила от своего достояния, нежели бы то могла сделать самая цветущая из российских областей, между тем как населением и величиною равняется только трем уездам из губерний великороссийских.
   Нет сомнения, что сие изображение нынешнего хода дел за Кавказом нисколько не отымает надежды на будущие лучшие времена. Сие состояние противуестественно и не может продлиться. Но предположив наперед войну с Оттоманской Портою счастливо и славно оконченною, внешнюю безопасность сего края отовсюду обеспеченною и жителей отдохнувшими от понесенных ими усилий и утрат, остаются еще на разрешение следующие важные вопросы:
   1) Природные средства края могут ли поставить его на почтенную степень образованности и благосостояния, и через сие самое принести пользу всему государству?
   На сие можно отвечать утвердительно. Естественные произведения Закавказского края столь разнообразны и столь богаты, что остается только выбрать те, обрабатывание коих будет полезнее.
   Главнейшие из них составляют: виноград, шелк, хлопчатая бумага, марена, кошениль и другие красильные, также лекарственные растения и табак; при том разведение сахарного тростника, в древности здесь бывшего известным, маслинные дерева и наконец кашемирская шерсть могут составить также важнейшие отрасли промышленности. Одним словом все произведения жарких климатов с величайшим успехом могут быть присвоены сему краю.
   Виноград почти всех сортов во множестве растет в Закавказских провинциях, не требуя ни малейшего попечения,-- и несмотря на неумение здешних жителей в выделке вин, на недостаток бочек и стеклянной посуды, они почти ничем не уступают лучшим французским винам (бургонским). При малейшем улучшении способа выделки, вино сие (коего добывается ныне до 1.700.000 ведр ежегодно в одной Кахетии) может заменить вина иностранные.
   Шелка также собирается во множестве, особенно в ближайших к югу областях. Разведение оного может принести чрезвычайные выгоды. Ныне одно неумение разматывать сей шелк причиною низких на него цен. В Москве например в 1825 году продажные цены шелка были: шамахинскому от 300 до 370 р. за пуд, органзину от 1000 до 1500 рублей.
   Прибывший же недавно в Тифлис из Франции шелкомотальный мастер образцами размотанного им шелка доказал, что он нисколько не уступает итальянскому, и подал причину надеяться, что со временем шамахинекий шелк будет предпочитаем итальянскому, а вместе с тем естественно должна возвыситься и цена на коконы.
   Не говоря уже о других произведениях, о коих упомянуто выше, кажется, довольно указать на сии две отрасли и еще на хлопчатую бумагу, чтобы подать идею о выгодах, с обработкою оных сопряженных.
   2) Могут ли отдельные усилия частных людей (хозяев, винодельцев, промышленников и других) доставить сему краю, желаемую степень благосостояния? --
   Конечно нет; ибо для сего нужно, чтобы капиталы решительно с сею целию были нажиты и отложены в сторону многолетнею бережливостью и трудом; надобно необыкновенное единодушие в целом народе или сословии, постоянно устремленное внимание к одному и тому же предмету, что так редко встречается даже и в тех государствах, где способом книгопечатания, стараниями ученых практических обществ дано направление духу, способностям и деятельности народа, -- где беспрестанно наблюдают, дабы не дать им уклониться от прямого пути. Кроме того нужны иногда издержки на опыты в хозяйстве и мануфактурных заведениях, не всегда удачные, и которые приносят только <тогда> {Вставлено по смыслу предложения. -- Ред.} обильные плоды, когда бывают сопряжены с частым повторением оных и постоянством упорным. Но откуда робкий, непредприимчивый и недостаточный хозяин закавказский почерпнет сии душевные силы, не осязая, так сказать, своими руками желаемого и верного прибытка! Непросвещение лишает его всякой дальновидности, и алчность к близким и скорым наслаждениям заставляет его хвататься за то, что он, можно сказать, имеет токмо под руками. Кроме того жадность к корысти, превышающая всякий благоразумный расчет, руководствует, как мы видим, здешних торговцев. Они не пускают на обороты, не имея в виду по крайней мере 50 на 100 употребляемого ими капитала. С сим вместе сопряжен всеобщий недостаток доверия одного лица к другому: величайшее препятствие в предприятиях хозяйственных и торговых. Неудобство это есть общее всякому народу, всякому краю, вновь возникающему и который из дикого состояния переходит в некоторое устройство. Таким образом мы видим, что производители бросаются в промыслы разного рода, не справясь с силами, с возможностию продолжать с успехом их занятия, лишь бы только в самом начале получить некоторые временные непрочные выгоды. Откупщики один другому соревнуют, кто более надбавит за такую или иную статью, быв уверены наперед, что они не исполнят своего контракта в отношении к правительству, и между тем стесняют разные промыслы, за которые они взимают множество дробных налогов (особенно в ханствах); но им всё равно, когда для крайних нужд своих и двунедельного поддержания семейства, или даже для потребностей нелепой роскоши, что-либо выручат. Залоги, представляемые ими в обеспечение, нисколько не ограждают казны от ущерба, ибо при общем стоянии дел, при недвижении денег, секвестрованные имущества лишены ценности и обременяют токмо правительство новыми заботами и расходами.
   Теперь если бы и нашлись некоторые благонамеренные люди, которые, руководствуясь умеренным желанием своих выгод и преуспеянием какой-либо отрасли промышленности, посвятили бы ей свои труды и капиталы, -- то в сем окружающем их неустройстве целого народа на кого они могут положиться в сотрудничестве, в обменах, в сделках, в ссудах своих и займах? Все же вышеозначенные разнородные стихии беспорядка и недоверия завлекут их самих в такую же запутанность и с отчаянием заставят бросить дела; счастливы, если не заплатят за то совершенным разорением своим и своих верителей, чему уже мы видели неоднократные примеры,
   3) Может ли правительство одними средствами своими заставить процвесть край сей в смысле народного обогащения?
   Все в том согласны, что хотя правительство и не дает исключительно направления силам народным, но много способствует к их развитию. Климат, естественные произведения, образ воспитания -- вот начала, направляющие деятельность общественную, к той или другой цели. Но гражданские постановления, но механизм администрации, меры к облегчению сообщений, полицейские, финансовые учреждения и проч., -- вот что водворяет порядок и совокупность, неразлучные с благосостоянием всякого политического тела. Мы питаем твердую веру в отеческую попечительность нашего правительства, которое не укоснит облагодетельствовать край здешний гражданским постановлением, необходимым к его благополучию. Конечно образ управления, до сих пор вынужденный обстоятельствами, коль скоро оные прекратятся, уступит место другому, более усовершенствованному и согласному с местными надобностями.
   Ныне уже Закавказский край получил новый залог щедрости великодушного монарха.
   По ходатайству г. Главноуправляющего высочайше пожаловано 5 мил[лионов] руб[лей] собственно для сего края; из оных значительная часть предназначена на устройство сообщений.
   Сверх того учреждаются на счет казны пароходы по Черному и Каспийскому морям и принимаются меры к устройству таможенной части в Закавказских провинциях.
   Таким образом правительство откроет новые пути промышленности и торговле и облегчит частным лицам средства пользоваться теми выгодами, кои предоставляет им сама природа.
   Но если хозяйственная часть здешних жителей останется в том же детстве, как ныне, то мы с сокрушенным сердцем увидим, что меры правительства мало будут действительны. На торговых путях, им вновь открытых, не более будет движения, как и прежде: разве в течении нескольких месяцев один уединенный караван сменится другим, и то не для похищения обильной дани от трудолюбия туземцев, не для собирания от земли несчетных сокровищ, ныне дремлющих в ее недрах; но, следуя из-за границы к какой-либо отдаленной точке империи и обратно, мимоходом будет снабжать села, сакли оседлых и подвижные шатры кочующих народов теми грубыми изделиями, без которых они не могут прожить и в нынешнем совершенном их оскудении.
   Складочные места, ярмарки, будут носить токмо сии названия, как бы недостроенное здание, но наперед украшенное затейливыми вывесками того, что в нем завести намеревались. Если бы даже предположить щедрость и способы правительства беспредельными, то и тут надлежит взирать не на количество единовременных сумм, отпускаемых в пособие частным лицам, но на их употребление. Где ручательство, что вспоможение правительства послужит в пользу, и именно к предназначенной цели, и не будет растрачено на суетные, мечтательные виды и просто на прожиток бесполезный?? Иметь же надзор за домашними расходами каждого хозяина конечно не входило и не может входить в голову никакого государственного правителя. Главное неудобство остается то же: развлечение видов и усилий производителей, не проникнутых общею мыслию и желанием одной цели; всякий отдельно от другого будет стремиться к своим истинным или обманчивым пользам, одни другим противоречащим. Соревнование будет обращаться в теснейшем кругу с видами мелкого вреда ближнему, чтобы на том соорудить свой эфемерный нажиток, будучи лишено главного своего светильника: пользы общественной.
   4) К каким наконец мерам надлежит прибегнуть для достижения желаемой цели -- обогащения здешнего края -- и дабы с тем вместе извлечь из него истинную пользу для всей империи?
   Всё, что мы до сих пор изложили, ясно доказывает необходимость соединить в общий состав массу оборотных капиталов (capitaux disponibles), или лучше сказать в одно общество достаточное число производителей-капиталистов, долженствующих поспешествовать один другому своими познаниями, денежными средствами и трудами. Для сего необходимо учредить Компанию земледельческую, мануфактурную и торговую, которая могла бы заняться добыванием всех тех богатств природы, которых произведение, обрабатывание и усовершенствование, равно и сбыт в самые отдаленнейшие государства, превышают средства каждого частного лица отдельно. Ниже сего будут изложены правила, признаваемые при начале сего общества, по местным обстоятельствам, удобнейшими. Здесь мы только коснемся:
   А) Тех условий, которые необходимы при всяком рождающемся заведении, без которых оно ни возникнуть, ни процвесть не может, и В) тех выгод, которых ожидать надлежит:
   a) Собственно Компании от ее круга действий.
   b) Закавказскому "раю и всем его иноплеменным жителям.
   c) Империи Российской.
   А) Везде, где земледелие, садоводство включительно, ремесла, более сложная мануфактурная промышленность, и наконец торговля приобрели себе некоторую самостоятельность, даруемые нескольким лицам привилегии, монополии и проч. должны почесться мерами стеснительными, которые в пользу той или другой отрасли промышленности останавливают успехи всех прочих. Но там, где еще не сделано никакого начала трудолюбием и деятельностию заводчиков и торговцев, куда не проник еще дух благородной предприимчивости, первые, которые дерзают на предприятия полезные, должны быть наделены со стороны правительства преимуществами, уступками и отклонением в их пользу от общепринятых правил. Известно, что часто одна видимая удача, плод глубокого размышления и трудов долговременных, внезапно поощряет толпу непрозорливых подражателей на то же поприще, к тем же занятиям, которых они не обмыслили и которые им часто несродны, лишь бы похитить себе награду, заслуженную другими. Они бывают часто наказаны неизбежным разрушением своих замыслов; но тем самым нанесен уже существенный вред первым начинателям, на которых часто распространяется общее недоверие, справедливо постигшее их опрометчивых соперников. Страстное желание полезного, ожидаемые выгоды, благополучие целого сословия и даже народа, всё потонет в общем невыгодном отзыве о намерениях и заведениях самых благодетельных, и тогда уже никакие усилия не помогут. Нет края в свете, где бы сии опасения были основательнее, как именно по сю сторону Кавказа. Всякий подвиг нов; ни к чему не было приступлено; от малейшего покушения к лучшему можно ожидать плодов прекрасных, которых еще никто не домогался, и потому именно совместничество, если не воздержать его законом, не будет знать никаких пределов. Корыстолюбцы всякого рода, руководимые тою же алчностью прибытка, о которой мы говорили выше, -- станут подзирать начинания, меры, успехи Компании, захотят перенимать, часто нелепо, неудачно; суетными обещаниями постараются привлечь к себе требователен; будут переманивать людей полезных -- мастеровых, работников, выписанных не их средствами, а попечениями и издержками Компании; и несмотря на то мало или даже ничего не произведут из того, что предполагали; но замедлят и даже разрушат средства к исполнению благих целей нововозникающего общества. Предвидя же сии неудобства, никто не захочет быть вкладчиком, при столь не надежном положении дел, и требуемый значительный капитал и содействие людей многих и нужных никогда не состоятся.
   Итак, для утверждения Компании на незыблемом основании, надлежит ей непременно прибегнуть к высокому, просвещенному покровительству монарха, испрашивая себе, для хозяйственных заведений, для колонизации землепашцев, для устроения фабрик, для единовременного приобретения земель, к тому пригодных, для внутреннего и внешнего сбыта своих произведений -- многоразличных привилегий, торжественным актом обращенных в закон, который бы на определенное время исключил от участия в оных всех тех, кои в самой Компании участвовать не будут.
   В) Относительно выгод, ожидаемых от учреждения Компании, мы их обнимем с трех сторон, как выше означено.
   а) Выгоды для самой Компании. Коль скоро будет собран наличный достаточный капитал для приведения в исполнение основных видов общества, то управление в наискорейшем времени выпишет из внутри России и из чужих краев искусных виноделов, шелкомотальных, прядильных, хлопчатой бумаги и прочих нужных для своих заведений мастеровых и рабочих; равно земледельческие, мануфактурные орудия, к тому потребные; также растения, семена и т. п., для разведения колониальных продуктов. Но между тем, при самых нужнейших на первый раз постройках, тотчас будет приступлено к возделыванию, обработыванию уже существующими в самом крае обыкновенными средствами тех произведений, которые в нем изобилуют.
   Таким образом капитал и даже в самом начале не останется без движения. Рачительный надзор за производимыми работами, труды неутомимые умножат произведения в двадцать раз против того, сколько их до сих пор свозилось на разные торжища, и наконец сбыт, который попечениями правительства день ото дня облегчается,-- поставят немедленно акционеров в возможность получать значительные выгоды. Садоводство и земледелие представят тотчас обширнейшие виды верных доходов, ибо в самый первый год может быть произведен значительный .отпуск в Россию вина самого лучшего разбора; также хлопчатая бумага, находящаяся в Армянской области в огромном количестве, по выписании машин, немедленно может быть спрядена и поступить в продажу. Притом устроение самых малосложных, не требующих больших издержек фабрик, для снабжения горских жителей одеждою и вещами, необходимыми для их домашнего употребления, которые они в большом количестве выписывают из Персии, присвоит Компании при самом ее начале важнейшую отрасль доходов. В течении же времени коль скоро новые, усовершенствованные способы придадут и произведениям и товарам ценность, дотоле неизвестную, и соделают их достойными явиться наряду с плодами промышленности государств просвещенных, -- то круг ее торговли, постепенно расширяясь, быстро охватит не только соседственные, но даже отдаленные государства, не говоря уже о России, откуда лежит такой близкий и прямой путь в край, ею усыновленный и тогда могущий с избытком заплатить за ее покровительство. Караваны, идущие из глубины Азии в Алеп и Дамаск, для торговых сообщений с вечерними странами, конечно охотно в половину сократят путь и издержки свои, зная, что в землях между Каспийским и Черным морями найдут то же, чего искали прежде в отдаленных городах Сирии. Наконец и европейские народы наперерыв устремятся к Мингрелии и Имеретии, где предложены им будут те же колониальные произведения, в том же количестве и такого же достоинства, которых они прежде того искали в другом полушарии, отваживаясь на опасные и продолжительные плавания по Атлантическому и Тихому океанам.
   b) Выгоды для Закавказского края. Выше сего сказано, что Компания испрашивает себе некоторые исключительные преимущества: но она далека от того, чтобы вредить другим производителям; ибо не токмо не намерена сохранять в тайне употребляемые ею средства усовершенствования разных родов промышленности, но напротив того доступ открыт будет всякому желающему освоиться с предметами ее упражнений; а сами акционеры могут отдавать людей своих в ее же заведение для изучения ремесел общеполезных. Большая же часть акционеров конечно будет состоять из помещиков и купцов закавказских. Частое обращение с людьми сведущими, приглашенными Компаниею из разных государств Европы; присутствие при новом роде их занятий; употребление орудий, дотоле здесь небывалых; наконец, ежедневное наблюдение, хотя бы и невнимательное; привычка, к которой большая часть людей более склонна, нежели к отвлеченным размышлениям, -- всё сие нечувствительно изменит нынешний род жизни туземцев, заставит их искать утонченных, более изысканных приятностей, и породит в них новые понятия. Сперва корысть (ибо в общем деле Компании всякий вкладчик будет видеть частную свою пользу) заохотит многих из них и более познавать, и самим действовать. Таким образом, просвещение появится как средство вспомогательное, подчиненное личным видам; но вскоре непреодолимым своим влиянием завладеет новыми искателями образования, и чувство лености, равнодушия к наукам и искусствам, бесплодное, всему вредящее своелюбие уступят место порывам благороднейшим -- страсти к познаниям и стремлению самим быть творцами нравственно улучшенного бытия своего.
   Ободрительные награды от правительства некоторым лицам мало к сему способствуют. Мы это видим в Тифлисской гимназии, в которой платили и платят родителям, чтобы учили детей своих, но просвещение от того ничего не выиграло. Участие в каком-либо деле, поощренное надеждою быть богаче и счастливее, ближе и скорее доводит до цели. Каждый из закавказских акционеров, пристально следуя за успехами Компании, и сам для себя будет успевать, -- как уже мы выше сказали, -- в очищенных своих понятиях. Исчезнет мелкая суетность, ревность, жажда к непозволительным прибыткам. Увидят, что, созидая фортуну свою к вреду ближних, мало выигрывают; а споспешествуя цели, всем равно предпоставленной, основывают богатство всех, следовательно каждого, и самого себя.
   По окончании привилегии Компании, каждый отдельно уже вступит в права ее и, наученный многолетными ее опытами, употребит их в пользу свою, и своего семейства. Какая масса людей полезных распространится из ее мастерских по всем сторонам закавказским! Для службы, для мореходства, для торговли, для всякого рода заведений учебных, медицинских, мануфактурных найдется множество лиц, которых мы здесь теперь напрасно будем отыскивать; и та бесполезная часть народонаселения, ныне скучающая в праздности и невежестве, тогда вовсе исчезнет. Кочевые племена, которых грабительства и неустройства мы не без причины теперь остерегаемся и которые в свою очередь тяготятся нынешним правлением -- познают наконец выгоды и преимущества оседлой жизни, ибо никакое убеждение на них столько не подействует, как видимая их глазами, осязаемая их чувствами прибыль. Окрестные горские народы, которые к дальнейшим своим соседям спускаются только для нарушения их спокойствия, и не видя в их гражданской жизни другой отмены в сравнении с своими обычаями, кроме подчиненности, ими нетерпимой, тогда изумятся превосходству их ума и благосостоянию. Никогда войско, временно укрощающее неприятеля, или готовое только истребить его, не может так прочно обуздать и усмирить вражду, как народонаселение образованное и богатое, которое оттеснит до крайних пределов варварские племена, -- или примером своим и обоюдностию выгод сольет их с собою в один состав плотный и неразрывный. Таким образом при расчистке лесов, или водворении усадеб и хлебопашеств, исчезают хищные звери и уступают место свое животным кротким и домашним, питающим человека. Северо-Американекие Соединенные Штаты представляют тому образец самый поучительный.
   По сю сторону Кавказа удобнейший и прочнейший род строений, улучшение дорог, чистота и бережливость в содержании домов, тоже в одежде, способствующие к здоровью, наконец столько полезных и необходимых мер, к которым все понуждаются полицейскими насильственными средствами, тогда добровольно, для собственной пользы будут жителями приведены в исполнение. Наконец правильное разделение работ займет каждого по способностям, и в общем движении, направленном к истинно благим видам, "рай сей, можно сказать, возродится для новой, неведомой ему доселе, жизни.
   с) Выгоды империи. Во всем вышеизложенном виден зародыш возможного будущего благосостояния провинций Закавказских, и сами собою уже явствуют государственные выгоды, от того проистекающие. Но мы еще ближе их рассмотрим:
   а) В отношении экономическом. Из официальных сведений известно, что Россия ежегодно получает из-за границы
  
   Красильных произведений на..... 15 м[иллионов]
   Аптекарских материалов ....... 2 "
   Фруктов.............. 4 "
   Масла оливкового.......... 3 "
   Виноградного вина......... 15 "
   Хлопчатой бумаги.......... 35 "
   Шелка сырца............ 45 "
   Итого . . . 119 м[иллионов]
  
   В провинциях же Закавказских Компании легко можно будет производить и обработать на первый только случай Vi часть сих произведений ежегодно, то есть по крайней мере на 29 миллионов]. Результат сей слишком удовлетворителен, и кажется не требует дополнительных пояснений.
   б) В отношении государственных доходов. Ныне слышен всеобщий голос в России, что приобретения за Кавказом для нее обременительны; что они даже не оплачивают содержания войск, на них употребляемых. Окинув токмо беглым взглядом военный бюджет и сумму доходов, из провинций Закавказских получаемых, легко можно убедиться в справедливости сего намерения. Но послушаем с другой стороны отзыв закавказского жителя, обремененного беспрерывными пожертвованиями в пользу родной стороны, так что сам у себя не признает никакой собственности, ибо она от него ежеминутно требуется на издержки во время войны, на содержание пограничных караулов, на городские расходы, на квартирование войск; " нельзя будет не соболезновать о бедственном его состоянии. Если же сличим платимое им ныне в казну с тем, что бы он мог вносить легко и безропотно при малейшем улучшении его хозяйства, то увидим, что государственные доходы легко могут быть впятеро увеличены. Но повторяем еще раз, что сего желаемого преобразования от собственных отдельных усилий туземцев ожидать невозможно и усилий сих решительно не будет. Одно учреждение предполагаемой Компании может токмо осуществить сии ожидания. Сколько ныне произведений почитается здесь ничтожными: растений, к которым рука человеческая никогда не прикасалась; плодов, которые далеко превышают местные домашние надобности, и которых избыток предается нетлению. Компания, не только покупая всё ныне производимое, но и не давая ничему теряться бесполезно, дает всякому новые средства производить еще более и более, и поселянин, постепенно обогащаясь, легко понесет нововводимые налоги, в соразмерности с приращением его капитала.
   в) В отношении к обмену с Россиею. Нужно ли к сему прибавить, что коренным россиянам, любезным нашим соотечественникам, открыто будет новое, неизмеримое поле к огромным мануфактурным и торговым предприятиям? И в нашем отечестве, хотя совершенно по другим причинам, господствует всеобщий недостаток кредита. С одной стороны накопление капиталов без всякого верного употребления; с другой слабеющая деятельность, чтобы не сказать совершенный упадок иных заведений; в чужих краях чрезмерные пошлины на русские товары -- всё сие заставляет с беспокойством отыскивать себе новых путей к продаже своих произведений. Компания никогда, не вступит в соперничество с отечественными фабриками, по тем предметам, кои в России гораздо легче, удобнее и дешевле будут обделаны. Произведения ее будут совершенно различного рода и собственно такие, каких Россия по свойству своего климата никогда доставлять не может. Здешние жители при более цветущем своем положении поищут в России тех изделий, в которых они и ныне нуждаются, но отказывают себе в них, по недостатку денежных средств. Между тем русские вкладчики Закавказской Компании, выручая значительные проценты по своим акциям, и собственный курс сих акций, постепенное их возвышение и перехождение из одних рук в другие, придадут уже необыкновенное движение отечественной торговой деятельности.
   г) В отношении нравственном и политическом. Ничто не скрепит так твердо и нераздельно уз, соединяющих россиян с новыми их согражданами по сю сторону Кавказа, как преследование взаимных и общих выгод. До сих пор русский заезжий чиновник мечтал только о повышении чина и не заботился о том, что было прежде его, что будет после в том краю, который он посетил на короткое время. Он почитал Тифлис, или какой-либо другой город за Кавказом, местом добровольной ссылки, которое желает как можно скорее оставить, чтобы возвратиться восвояси. Прибавим еще, в отношении к чиновникам, приезжающим сюда на службу, что из них отличенные истинными достоинствами лишают свою родину талантов, усердия, которые они ей должны были нести в дань предпочтительно видам своей личности. Сознаемся, что Россия не имеет еще чрезмерного количества людей способных и образованных, и наделяя ими колонии свои или завоеванные ею иноплеменные провинции, она себе во вред истощается. С другой стороны выходцы из России, заметные по отсутствию полезных и похвальных качеств, водворяют токмо безнравственность, и без того уже глубоко вкорененную в Азии при необразованности народов, населяющих сию часть света. Между тем грузин или мусульманин из Ширвани, Карабага и проч., по возвращении из похода, вложив саблю свою в ножны, отклоняется от иного рода службы и чуждается русских. Изумляясь их храбрости и счастию в боях, он долго власть их чиновников почитает бременем, стесняющим буйную его свободу; в их беседах, скрепя сердце, является минутным гостем и то разве по нужде и по искательству особого рода. Компания в обширных занятиях своих привлечет к соучастию и займет, кроме выходцев русских и других европейцев, деятельность множества туземцев, всякого сословия, различных языков и разных исповеданий. Ничто в свете не может так скоро и действительно послужить к их сближению между собою. Товарищи в заведениях, в торговле, в рассылках, в комиссиях нечувствительно сделаются такими же и в домашней своей жизни. Часто предпринимаемые путешествия здешних жителей в Россию, по делам Компании, ознакомят их с характером русских, нынешних властителей здешнего края, и знакомство сие конечно даст им выгодное понятие о сих последних. До сих пор они их почитали гордыми, неприступными: ибо знали их только у себя облеченными во власть повелительную и строгую. Мирные, приятные сношения для собственных выгод, обоюдные услуги всякого рода водворят некоторое равенство между членами одного и того же общества. Таким только образом исчезнут предрассудки, полагавшие резкий рубеж между нами и подвластными нам народами, и сие будет совершенно соответствовать высшим видам наших человеколюбивых монархов, равно благотворящих всем своим подданным, какой бы они нации ни были. Чрез сие создалась и возвысилась Россия. Относительно же чиновников, которых мы выше сего коснулись: то служители Компании и их дети, долженствующие получить хорошее образование в школах, ею заводимых, удобно могут со временем поступить на службу государственную и пополнить присутственные, судебные и прочие "места закавказского управления.
   Чем более здешние жители почувствуют пользу и приятность от нового измененного рода жизни, тем более возлюбят род правления, поставивший их на сию ступень. Тогда они охотно в защиту его втеснятся в ряды воинов-патриотов, в виде ли милиции, правильно устроенной, или полков регулярных; но во всяком случае сберегут России тысячи драгоценных жизней сынов ее, которые здесь часто находят смерть не в сражениях, не на приступах, но изнемогают жертвами климата, им не свойственного.
   Мы заключим сию статью еще одним замечанием не уверительным, но в виде желания. Может быть, Персия, между всеми азиатскими народами способнейшая к подражанию и принятию новых впечатлений, позаимствуется от нового образования и просвещения сего края. Нам кажется решенным вопрос о преимуществе находиться в соседстве с государством благоустроенным; стоит только сличить спокойствие и безопасность на европейской нашей границе с Линиями Кавказской и Оренбургской и с шаткостью пограничных сношений наших, в мирное даже время, от Гурии до Талышинского Ханства,
  
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  

СТАТЬИ И КОРРЕСПОНДЕНЦИИ

  

ПИСЬМО ИЗ БРЕСТА ЛИТОВСКА К ИЗДАТЕЛЮ ("ВЕСТНИКА ЕВРОПЫ")

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Вестнике Европы" 1814, ч. 76, No 15: -- с примечанием издателя (В. В. Измайлова), из которого видно, что "Письмо" Грибоедова подверглось редакционной обработке. Возможно, что некоторые стихи в "Письме" принадлежат не одному, Грибоедову, а представляют собою продукт коллективного офицерского творчества.
  
   К стр. 355. Смысл намека на М. Т. Каченовского заключается в том, что этот историк, основатель так наз. "скептической школы" в русской историографии начала XIX века, безосновательно отрицал подлинность летописей как древнейших исторических источников, утверждая, что они были подложно созданы лишь в XIII--XIV вв.
   К стр. 358. Полубоярские затеи -- намек на, театральные увлечения в провинции, осмеянные в комедии А. А. Шаховского "Полубарские затеи, или Домашний театр" (1808).
   К стр. 459. Отчет В. В. Измайлова о раздаче пожертвования "благотворительного господина Грибоедова" был помещен в "Вестнике Европы" 1814, ч. 77, No 18, стр. 160--162.
  

О КАВАЛЕРИЙСКИХ РЕЗЕРВАХ

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Вестнике Европы" 1814, ч. 78, No 22. Похвалы Грибоедова по адресу "мудрого государя", содержащиеся в этой статье, объясняются специальным ее назначением, носят официозный характер и не отражают личных взглядов писателя.
  

О РАЗБОРЕ ВОЛЬНОГО ПЕРЕВОДА БЮРГЕРОВОЙ БАЛЛАДЫ "ЛЕНОРА"

   Печатается по тексту первой публикации в "Сыне отечества" 1816, ч. 32, No 30.
   "Антикритика" Грибоедова, имеющая важное значение для выяснения его эстетических взглядов, была написана в ответ на статью Н. И. Гнедича "О вольном переводе Бюргеровой баллады: Ленора" (напечатана без подписи, с пометой: "СПБ губернии, деревня Т_е_н_т_е_л_е_в_а", в "Сыне отечества" 1816, ч. 31, No 27), в которой было подвергнуто строгому и придирчивому разбору стихотворение П. А. Катенина "Ольга", представляющее собою вольный перевод баллады немецкого поэта Бюргера "Ленора" ("Ольга" была напечатана в 1816 г. дважды -- в "Вестнике Европы", No 9, и в "Сыне отечества", No 24),
   Вольный перевод П. А. Катенина был выполнен в порядке своеобразного творческого соревнования с В. А. Жуковским (за восемь лет перед тем, в 1808 г., опубликовавшим свое подражание "Леноре" -- под заглавием "Людмила"), в литературно-полемических целях дискредитации принципов карамзинистской поэтики и специально -- жанра романтической баллады, воссоздававшегося на русской почве Жуковским. В соответствии с эстетическими установками карамзинизма, Жуковский в "Людмиле" смягчил и приукрасил немецкий подлинник, последовательно вытравляя присущие ему "народные черты". Катенин же, ставивший перед собою задачу создания русской национально-"самобытной" баллады, стремился возможно резче передать именно "простонародность" и "грубость" Бюргеровой "Леноры", руссифицировав вместе с тем не только тему баллады, но и весь ее стилистический облик.
   Карамзинисты остро реагировали на полемический выпад П. А. Катенина. Выразителем их мнения и выступил, в защиту В. А, Жуковского, Н. И. Гнедич -- в названной выше статье. Он нашел в "Ольге" стихи, "оскорбляющие слух, вкус и рассудок". Грубость катенинской лексики вызвала особенный протест Гнедича: "С_в_е_т_и_к, в_п_л_о_т_ь, с_п_о_р_о, с_в_о_л_о_ч_ь и пр., -- писал он, -- без сомнения дышат простотою, но сия простота не поссорится ли со вкусом?" Критик переадресовал Катенину его же собственные стихи из "Ольги":
  
   Что вы воете не к месту?
   Песнь нескладна и дика...
  
   Столь же остро реагировали писатели из лагеря Карамзина -- Жуковского на "антикритику" Грибоедова, в ту пору еще почти неизвестного в литературных кругах (см., например, "Сочинения К. Н, Батюшкова", т. III, СПБ., 1886, стр. 390--391). В 1833 г. по существу полемики Грибоедова с Н. И. Гнедичем высказался А. С. Пушкин (в статье "О сочинениях П. А. Катенина"), указавший, что "несправедливость" статьи Гнедича "обличена была Грибоедовым",
  
   К стр. 365. "Одни только красоты поэзии могли до сих пор извинить..." -- цитата из комедии А. А. Шаховского "Урок кокеткам, или Липецкие воды" (1815), где эти слова произносит поэт-балладник Фиалкин, в лице которого был осмеян В. А. Жуковский.
   К стр. 366. Французская цитата взята Грибоедовым из комедии Мольера "Врач поневоле" (акт II, сц. 6, слова Сганареля). К стр. 372. Стихи:
  
   Хотя и не варяго-росски,
   Но истинно немного плоски --
  
   перефразировка примененной в статье Н. И. Гнедича к "Ольге" цитаты из сатиры К. Н. Батюшкова "Видение на берегах Леты":
  
   Стихи их хоть немножко жестки,
   Но истинно варяго-росски,
  

<О ПЕРЕВОДЕ "СЕМЕЛЫ" ШИЛЛЕРА>

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Сыне отечества" 1817, ч. 42, No 51. Здесь к двум сценам из "Семелы" в вольном переводе А. А. Жандра было сделано примечание: "Издатель получил сию статью при следующей записке: (дальше -- текст Грибоедова)". "Семела" в переводе Жандра была впервые представлена на сцене 11 февраля 1818 г., вместе с "Притворной неверностью" Грибоедова и Жандра.
  

ПИСЬМО К ИЗДАТЕЛЮ ("СЫНА ОТЕЧЕСТВА") ИЗ ТИФЛИСА

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Сыне отечества" 1819, ч. 52, No 10.
   Вызвавшая отповедь Грибоедова статья о волнениях, якобы вспыхнувших в Грузии, была помещена в официальной газете "Русский инвалид" 1818, No 284, от 6 декабря (ср. письмо Грибоедова к С. Н. Бегичеву от 29 января 1819 г. -- выше, стр. 397). Есть основания предполагать, что Грибоедов послал в "Сын отечества" свою корреспонденцию не по личной инициативе, а по поручению командира Отдельного Кавказского, корпуса генерала А. П. Ермолова (чем и объясняется, упоминание о "мудрых мерах", принятых правительством). Из воспоминаний Н. Н. Муравьева известно, что именно по поручению Ермолова и тогда же, в январе 1819 г., Грибоедов составил "для ведомостей" не дошедшее до нас описание землетрясения, случившегося в Грузии (см. "А. С. Грибоедов", стр. 66--67).
  
   К стр. 375. Россия локтем возлегла. -- Имеются в виду стихи Ломоносова (о России) из "Оды на день восшествия на престол... Елисаветы Петровны 1748 года":
  
   И вкруг довольства исчисляет,
   Возлегши локтем на Кавказ...
  
   Между важными известиями... -- В No 284 "Русского инвалида" были помещены, между прочим, заметки о процессе Бастида и Жоссьена -- убийц прокурора Фуальдеса (в Радезе, 19 марта 1817 г.) и о назначении доктора Верлинга медиком сосланного Наполеона.
   К стр. 377. Виртембергские Переселенцы... проповедую Ш[тиллингов] золотой Иерусалим. -- В начале XIX века в окрестностях Тифлиса образовались колонии немецких переселенцев, выходцев из Вюртемберга и Баварии. В большинстве это были члены религиозно-мистических общин, последователи Юнга-Штиллинга, поверившие его предсказаниям о близком возникновении апокалипсического "тысячелетнего царства" и отправившиеся в 1817--1818 гг. в Закавказье строить "Новый Иерусалим" (по указанию Юнга-Штиллинга, место его должно находиться возле Арарата).
  

О ГИЛАНИ

  
   Печатается по тексту первой публикации (с "Черновой тетради" Грибоедова) в "Русском слове" 1859, No 5, -- с поправкой в тексте, предложенной И. Ениколоповым, который убедительно датирует эту записку второй половиной 1822 -- началом 1823 г, (см. И. Ениколопов. Грибоедов в Грузии, Тбилиси, 1954, стр. 28--31).
   Записка о Гилани была составлена Грибоедовым, очевидно, для В. Я. Ваценко, назначенного консулом в Персию.
  
   Рящь -- Решт. Рубарь -- Рудбара. Дядя нынешнего шаха -- Ага-Магомет Хан, в будущем шах Персии.
  

<ЗАМЕТКА ПО ПОВОДУ КОМЕДИИ "ГОРЕ ОТ УМА">

  
   Печатается по тексту, опубликованному в издании сочинений Грибоедова под ред. А. Н. Веселовского -- "Русская библиотека", вып. V, СПБ., 1875 (здесь заметка била напечатана, по-видимому, с автографа, до нас не дошедшего).
   Заметка относится, вероятнее всего, к периоду с июня 1824 по апрель 1825 г., когда Грибоедов, закончив обработку "Горя от ума", жил в Петербурге и хлопотал о напечатании и постановке на сцене своей комедии. Возможно, что заметка представляет собою набросок предисловия к неосуществленному изданию "Горя от ума".
  

ЧАСТНЫЕ СЛУЧАИ ПЕТЕРБУРГСКОГО НАВОДНЕНИЯ

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Русском слове" 1859, No 5. Время написания определяется датой наводнения -- 7 ноября 1824 г.
   Очерк предназначался для особого сборника материалов о наводнении, не вышедшего в свет в силу цензурного запрещения печатать известия о постигшем столицу бедствии (см. "Русская старина" 1874, т. II, стр. 673).
  

ЗАГОРОДНАЯ ПОЕЗДКА

  
   Печатается по тексту первой публикации в газете "Северная пчела" 1826, No 76, от 26 июня (без подписи).
  
   На стр. 388 описана театрализованная народная игра "Лодка", восходящая к старинному "разбойничьему" фольклору и пользовавшаяся огромной популярностью в народе. Кроме атамана и есаула, действующими лицами в этой игре выступали разбойники, солдаты и богатый помещик, попадающий в руки разбойников. Обычно в народном исполнении эта игра связывалась с именем Степана Разина. По словам Шардена, в роскошном Фируз-Абате... -- Имеется в виду десятитомное сочинение J. Chardin'a "Voyage en Perse" ("Путешествие в Персию"), Paris, 1811, где рассказывается, между прочим, о разорении Степаном Разиным персидского города Ферах-Абяда (Фируз-Абат) при шахе Аббасе, в 1669 г.
  

ХАРАКТЕР МОЕГО ДЯДИ

  
   Печатается по тексту первой публикации в "Русском архиве" 1874, No 6, стбц. 1528, где было, напечатано с автографа, до нас не дошедшего, -- с указанием, что "эта характеристика набросана начерно Грибоедовым в позднейшие годы".
   В отрывке речь идет об Алексее Федоровиче Грибоедове -- одном из предполагаемых прототипов Фамусова,
  

ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ

  
   Печатаются по тексту первой публикации (с автографов из "Черновой тетради" Грибоедова, до нас не дошедшей) в "Русском слове" 1859, No 4 и No 5, с учетом некоторых поправок, внесенных в текст редактором академического издания сочинений Грибоедова Н. К. Пиксановым (им же была установлена правильная хронологическая последовательность отдельных заметок).
  

I. <ПУТЕШЕСТВИЕ ОТ МОЗДОКА ДО ТИФЛИСА>

  
   Эти фрагментарные записи своих первоначальных кавказских впечатлений Грибоедов предполагал обработать в более связной форме, -- быть может, для печати (см. его письмо к С. Н. Бегичеву от 29 января 1819 г. -- выше, стр. 394). В датированном 21 января 1819 г. "Письме к издателю {"Сына отечества") из Тифлиса" Грибоедов в известной мере воспользовался материалом своих дорожных заметок; см., запись об орлах и ястребах -- "потомках Прометеевых терзателей", почти дословно повторенную в "Письме к издателю".
   Настоящим заметкам непосредственно предшествует письмо Грибоедова к С. И. Мазаровичу из Моздока от 12 октября 1818 г. (см. выше, стр. 509).
  
   К стр. 394. В 1812 г. в Восточной Грузии вспыхнуло восстание, возглавленное местной феодальной знатью. Оно явилось выражением феодально-монархического национализма: кахетинские князья, используя недовольство крестьян в своих интересах, мечтали о восстановлении старых привилегий. Об эпизоде, о котором упоминает Грибоедов, см. у О. Марковой -- "Восстание в Кахетии 1812 г.", М., 1951, стр. 58--59.
  

II. <ПУТЕВЫЕ ПИСЬМА К С. Н. БЕГИЧЕВУ>

  
   К стр. 395. Князь -- А. А. Шаховской. Холминский (правильно: Холмский) и Ольгин -- персонажи комедии А. А. Шаховского "Урок кокеткам, или Липецкие воды" (1815). Дуэль -- с А. И. Якубовичем, состоявшаяся в окрестностях Тифлиса 23 октября 1818 г. (см. ниже, стр. 711). Журнал из Моздока в Тифлис. -- Материалом для этого ненаписанного "журнала" должны были послужить заметки, помещенные выше.
   К стр. 396. Об бунте писали в Инвалиде вздор...-- См. выше, на стр. 375, "Письмо к издателю <"Сына отечества"> из Тифлиса". Измайлов -- вероятно, имеется в виду отставной генерал Л. Д. Измайлов (см. о кем выше, стр. 666). Храповицкий -- очевидно, генерал М. Е. Храповицкий (1783--1847); возможно, что Грибоедов имел в виду в данном случае заметку Ф. Н. Глинки "Торжество единодушия и усердия к достойному командиру лейб-гвардий Измайловского полка", напечатанную незадолго перед тем (в октябре 1818 г.) в "Сыне отечества" (ч.. 49, No 42, стр. 185--186; там же, на стр. 188--189, -- стихи П. Семенова в честь Храповицкого).
   К стр. 397. Ястреба с погремушками употреблялись на Востоке для охоты.
   К стр. 399. Красный мост -- на реке Храм, был построен в середине XVII в. грузинским царем Ростомом. Описание... Свиньина -- "Достопамятности Санкт-Петербурга и его окрестностей". СПБ., 1816. Наш любезный князь -- А. А. Шаховской. Подобно Грееву Барду... -- Имеется в виду знаменитая в свое время патриотическая ода английского поэта Т. Грея "Бард" (1757).
   К стр. 401. В царстве Жуковского... -- Иронический намек на условно-романтический пейзаж в стихах В. А. Жуковского.
   К стр. 402. Куда сын Товитов ходил за десятью талантам и... -- Имеется в виду библейский рассказ ("Книга Товита", IV, 1; V, 5; V, 10) о хождении Товита в древний город Раги Мидийские, за который Грибоедов ошибочно принял расположенные возле Тегерана развалины древнего города Рея (илиРагеса).
   К стр. 407. Жуковский стукнул бы чашей в чашу... -- Намек на стихи В. А. Жуковского (из послания "К Батюшкову", 1812 г., пародированного Грибоедовым и П. А. Катениным в комедии "Студент" -- см. выше, стр. 196):
  
   И стукнем в чашу чашей
   И выпьем всё до дна:
   Будь верной музе нашей
   Дань первого вина.
  
   Дурьгильбред -- дурь, гиль, бред.
   К стр. 412. О простреленной моей руке... -- на дуэли с А. И. Якубовичем.
   К стр. 413. Иные славят Александра... -- стихи, нужно думать, принадлежат самому Грибоедову. Князь -- А. А. Шаховской. Данная здесь характеристика А. А. Шаховского и его отношений с Е. И. Ежовой была дословно повторена Грибоедовым в письме к П. А. Катенину от февраля 1820 г. (см. выше, стр. 520).
   К стр. 413. Пишу, мой друг, пишу, пишу. -- Никаких произведений Грибоедова, написанных в это время, до нас не дошло; не исключено, что речь идет о работе над комедией "Горе от ума".
  

III. <ПУТЕШЕСТВИЕ ОТ ТАВРИЗА ДО ТЕГЕРАНА>

  
   К стр. 413. Фетхалихан боится каймакама... -- Каем-макам (управляющий делами наследника персидского престола Аббас-Мирзы) Мирза Абул-Касим был, по свидетельству знавших его, "умнейшим человеком во всей Персии и был бы умен даже в Европе", и вместе с тем славился взяточничеством.
   К стр. 416. Раги Мидийские -- см. выше, примечание к стр. 402. God save the king -- английский государственный гимн (исполнялся также в Персии).
  

IV. ПУТЕВЫЕ ЗАПИСКИ

  
   К стр. 418. "Ей Али" и "Имам Риза" -- религиозные возгласы магометан. Бунт в Реште.-- Об этом бунте Грибоедов в 1827 г. упомянул в записке "О Гилани" (см. выше, стр. 379).
   К стр. 419. Вагин несколько позже, в сентябре 1819 г., был выведен Грибоедовым на русскую территорию в числе других русских солдат, попавших в плен к персиянам либо бежавших в Персию из-за непереносимой тяжести аракчеевского режима. 11 сентября 1819г. Грибоедов писал С. И. Мазаровичу, что "не смешивает" Вагина "с другими" (см. выше, стр. 517).
   К стр. 420. Эриванское сражение, смотр войскам -- картины во дворце Аббас-Мирзы.
   К стр. 421. Хлопоты за пленных. -- Здесь и дальше -- в записях от 24 и 30 августа (беседа с Наиб-Султаном -- Аббас-Мирзою) -- речь идет о переговорах, которые вел Грибоедов с персидским правительством по поводу возвращения на родину русских солдат, попавших в плен к персиянам либо бежавших в Персию и ставших там сарбазами. По Гюлистанскому мирному договору 1813 г. все русские пленные и беглецы подлежали возвращению в Россию, но персидские власти, дорожившие ими как наиболее боеспособной частью своего войска, Чинили всяческие препятствия их уводу: подкупали пленных, арестовывали их, подбрасывали Грибоедову подметные письма угрожающего характера и т. д. Некоторые же беглецы, как, например, С. Я. Макинцев (Самсон-Хан) с группой своих приспешников, и сами не желали возвращаться в Россию, где их ожидали тяжкие наказания. Со слов самого Грибоедова, С. Н. Бегичев передавал,, что тот, "встретясь с двумя или тремя сарбазами на улице, начал говорить им, что они поступили подло, изменив присяге и отечеству и пр., вероятно, очень убедительно, потому что солдаты были тронуты этим и спросили его: ручается ли он, что они не будут наказаны, если возвратятся в Грузию? Грибоедов отвечал, что ручаться за это не может, но постарается об этом; впрочем, если они м потерпят за преступление, то лучше один раз потерпеть, но очистить свою совесть. На другой же день у его квартиры явилось 70 сарбазов, которые и отправились с ним" ("Русское слово" 1859, No 4, стр. 78--79). Несмотря на все препятствия, чинимые персами, и на обострение отношений с Аббас-Мирзою (см. на стр. 421--424 запись от 30 августа 1819 г.), Грибоедов все же добился своего: 4 сентября 1819 г. он выступил из Тавриза в Грузию во главе партии в 158 человек. В ночь на 3 октября он привел их в Тифлис, потеряв по дороге несколько больных и сбежавших, претерпев разнообразные приключения и испытав прямые оскорбления со стороны персидских властей (см. записи Грибоедова от 4--7 сентября 1819г. на стр. 424--425 наст, издания и особенно его подробные донесения С. И. Мазаровичу на стр. 512--520). Из рапортов Грибоедова видно, между прочим, что на русской территории беглецов встретили далеко не столь милостиво, как обещали им С. И. Мазарович и Грибоедов. Это обстоятельство крайне огорчило Грибоедова: "Это очень горько, после стольких забот, стольких неприятностей, вынесенных ради единственной мысли, что это послужит их общему счастью,... Я оказался, обманщиком", -- писал он С. И. Мазаровичу (О. Попова. А. С. Грибоедов в Персии, М., 1929, стр. 70, -- цитир. в переводе с французского). Дальнейшая судьба возвращенцев не выяснена, но можно предположить, что они снова были определены в солдатчину, от тягот которой в свое время бежали к персам. Командир Отдельного Кавказского корпуса А. П. Ермолов с похвалою отозвался о "попечении Грибоедова о возвратившихся солдатах" и его "благородном поведении" ("Акты, собранные Кавказской археографической комиссией", т. VI, ч, 2, стр. 219). Однако министерство иностранных дел, опасаясь, очевидно,, что вывод русского отряда повлечет за гобою осложнение дипломатических отношений с Персией, не разделило мнения Ермолова и на просьбу его представить Грибоедова к награде ответило, что, "дипломатическому чиновнику так не следовало, поступать" ("Русское слово" 1859, No 4, стр. 79). Капитана Верещагина вызволить из персидского плена Грибоедову не удалось. Хотя в октябре 1819 г, С. И. Мазарович и выражал надежду, что "Верещагин скоро будет освобожден из рук своих притеснителей", -- переписка по этому поводу с персидскими властями шла еще в 1826 г. (см. О. Попова, указ, соч., стр. 94, 114--115),
   К стр. 421. Мы поступаем по трактату... -- т. е. по Гюлистанскому мирному договору. 1813 г., по которому Персия обязывалась выдать русских пленных и дезертиров. Поезжайте в Тейрань...-- т. е. к шаху, проживавшему в Тегеране,
   К стр. 424. Выступление -- в Тифлис, с партией русских возвращенцев. "В поле дороженька" -- вероятно, прочитано неправильно; по-видимому, Грибоедов назвал известную народную песню "Во поле березонька...". В батальоне -- т. е. в персидском батальоне сарбазов.
  

V. АНАНУРСКИЙ КАРАНТИН

  
   Приведя из Тавриза в Тифлис партию русских солдат, Грибоедов не застал там А. П. Ермолова, находившегося в экспедиции, и отправился к нему в Чечню. На обратном пути, от Моздока до Тифлиса, он был задержан в чумном карантине в с. Анануры, на Военно-Грузинской дороге, в 60 верстах от Тифлиса,
  

VI. <ДНЕВНИК ВОЗВРАТНОГО ПУТЕШЕСТВИЯ В ПЕРСИЮ>

  
   К стр. 426. Омар-Xан был разбит соединенными силами грузин и русских 7 ноября 1800 г. и умер от ран 10 марта 1801 г. Сошествие Христа... -- По церковному преданию, Эчмиадзинский монастырь был выстроен в IV веке св. Григорием на месте, где "явился" ему Христос (Эчмиадзин -- по-армянски: "Сошествие единородного").
  

VII. <КРЫМ>

  
   Прямым дополнением к этой части "Путевых записок" служат три письма Грибоедова к С. Н. Бегичеву: от 9 июля и 9 сентября (из Симферополя) и от 12 сентября 1825 г. (из Феодосии) -- см. выше, стр. 565--570. В тексте в нескольких случаях исправлены явные ошибки в географических названиях, появившиеся, очевидно, в результате неверного чтения рукописи (Джанской вместо Джанкой, Бешмы вместо Бешуй, Хурсис вместо Хуреис, Пшетка вместо Мшатка, Мангуп вместе Мангуш),
   К стр. 429. Паллас производит их... -- Здесь и дальше имеется в виду четырехтомное сочинение Палласа "Bemerkungen auf einer Reise in die sudlichen Statthalterschaflen des Russischen Reichs" ("Заметки о путешествии в южное наместничество Российской империи"), Leipzig, 1799--1801. См. также русское издание книги Палласа -- "Топографическое описание Таврической области", СПБ., 1795,
   К. стр. 434. Красноречивые страницы Муравьева...-- Здесь и дальше имеется в виду книга И. Муравьева-Апостола "Путешествие по Тавриде в 1820 году", СПБ., 1823.
   К стр. 437. Не здесь ли Владимир построил церковь?.. -- Князь Владимир Святославович в 988 г. крестился в Корсуни (Херсонесе) и, по летописному преданию, построил там церковь в память своего крещения.
   К стр. 440. Мавзолей грузинки -- гробница жены хана Крым-Гирея в Бахчисарае,
  

VIII. <ЭРИВАНСКИЙ ИСХОД>

  
   Дополнением к этому разделу "Путевых записок" служат письма Грибоедова к П. Н. Ахвердовой из Эриванского похода (см, выше, стр. 590--594, и академическое издание, т. III, стр. 204--205).
   К стр. 443--444. Генерал н главнокомандующий (здесь и дальше) -- И. Ф. Паскевич.
   К стр. 448. Елисаветпольское сражение. -- 13 сентября 1826 г., в семи верстах от Елизаветполя (Ганджи), вблизи могилы азербайджанского поэта Низами, русские войска под командованием И/ Ф. Паскевича нанесли полное поражение персам.
  

ЗАМЕТКИ

<ЗАМЕТКИ О ПЕТРЕ I>

  
   Печатаются по тексту первой публикации (с автографов из "Черновой тетради" Грибоедова) в "Русском слове" 1859, No 5,
   Главная часть заметок (со ссылками на страницы) представляет собою конспект I тома монументального труда И. И. Голикова "Деяния Петра Великого, мудрого преобразователя России" (1788), который Грибоедов читал осенью 1818 г. (см. письмо его к С. Н. Бегичеву от 18 сентября 1818 г. -- выше, стр. 507),
   К стр. 450. Полторы строки точек, поставленных первым публикатором "Черновой тетради" Д. А. Смирновым, обозначают сделанный им из цензурных соображений пропуск текста, касающегося обстоятельств убийства царевича Алексея (см. "Русское слово" 1859; No 5, стр. 115). Д. А. Смирнов указал также, что им было опущено записанное Грибоедовым "знаменитое двустишие о Петре Великом, которое знает пол-России, но привести которого здесь нельзя, по причинам, которые легко поймет читатель" (там же, стр. 14).
  
   К стр. 452. Заметки, отсылающие к "Древней Российской Вифлиофике", и следующие за ними были в "Черновой тетради" разобщены с заметками, сделанными при чтении книги Голикова; возможно, что они относятся к более позднему времени. Здесь те и другие объединены по примеру академического издания.
  

DESIDERATA

  
   Печатаются по тексту первой публикации (с автографов из "Черновой тетради") в "Русском слове" 1859, No 5. Заглавие принадлежит, очевидно, Грибоедову, а последовательность и нумерация заметок - публикатору "Черновой тетради" Д. А. Смирнову.
   Время написания "Desiderata" определяется их содержанием, тесно связанным с путешествием Грибоедова по югу России и Крыму летом Г825 г., а также свидетельством Д. А. Смирнова: "...они написаны на такой же точно бумаге... на какой написано и путешествие по Крыму" ("Русское слово" 1859, No 5, стр. 59).
   Д. И. Завалишин сообщил, что "наблюдения в Киеве и Крыму, относящиеся к русской истории, были деланы Грибоедовым по просьбе (декабриста) Петра Александровича Муханова, постоянно y специально занимавшегося (даже и впоследствии, в каземате) исследованиями относительно древней русской истории; это сказывал мне сам Муханов" ("А. С. Грибоедов", стр. 173).
   Заглавия книг, из которых Грибоедов брал сведения по исторической географии России, приведены в Указателе имен и названий.
  

<ПРИМЕЧАНИЯ К "НЕОБЫКНОВЕННЫМ ПОХОЖДЕНИЯМ И ПУТЕШЕСТВИЮ РУССКОГО КРЕСТЬЯНИНА ДЕМЕНТИЯ ИВАНОВА ЦИКУЛИНА">

  
   Печатаются по тексту первой публикации в "Северном архиве" 1825, чч. XIV и XV. Принадлежность примечаний Грибоедову была установлена редактором академического издания Н. К. Пиксановым (см. т. III, стр. 305) на основании письма. Грибоедова к Ф. В. Булгарину от февраля 1825 г. (там же, стр. 171). ,
   Вступительное примечание (набранное петитом {курсивом -- bmn}), возможно, принадлежит не Грибоедову, а редактору "Северного, архива"; не исключено, что и в остальных примечаниях текст Грибоедова подвергся редакционной обработке.
  
   К стр. 466. Путешествие тверитянина... -- Имеется в виду тверской купец Афанасий Никитин, описавший свои странствования по Персии и Индии в 1466--1472 гг. (Грибоедов ошибочно относит путешествие Никитина к XIV веку).
  

ЗАПИСКА О ЛУЧШИХ СПОСОБАХ ВНОВЬ ПОСТРОИТЬ ГОРОД ТИФЛИС

  
   Печатается по тексту первой публикации (с "Черновой тетради") и "Русском слове" 1859, No 5.
   Метинский бастион -- очевидная ошибка в первопечатном тексте; имеется в виду Метехский замок (Метехи).
  

ПРОЕКТ УЧРЕЖДЕНИЯ РОССИЙСКОЙ ЗАКАВКАЗСКОЙ КОМПАНИИ

  
   Записка об учреждении Российской Закавказской компании печатается по тексту первой публикации в "Русском вестнике" 1891, сентябрь (в статье А. Мальшинского "Неизданная записка Грибоедова"). Вступление к проекту устава печатается по тексту первой публикации в газете "Тифлисские губернские ведомости" 1831, NoNo 18--20, под заглавием: "Общий взгляд на обширные виды, которые могут постепенно и по ходу дел войти в круг действий учреждаемой в Тифлисе Закавказской торговой компании".
   Из "Новых материалов о проекте Российской Закавказской компании А. С. Грибоедова и П. Д. Завелейского", опубликованных О. П. Марковой ("Исторический архив" VI, М.--Л., 1951, стр. 324--390), выясняется, что "Вступление к проекту устава" было напечатано в "Тифлисских губернских ведомостях" с поправками и сокращениями. В публикации О. П. Марковой дополнительно приводятся некоторые детали проекта -- в изложении генерал-интенданта Отдельного Кавказского корпуса М. С. Жуковского, которому было поручено рассмотреть проект.
   Приводим данные, освещающие историю и судьбу проекта.
   Идея эксплуатации естественных богатств Закавказья и организации крупного торгово-промышленного предприятия, по образцу известной Российско-Американской компании, возникла у Грибоедова, безусловно, задолго до 1828 г. Вообще замыслы его в этой области восходят еще к 1823 г., когда он совместно с А. В. Всеволожским и Т. Этье задумал основать, правда в неизмеримо меньших масштабах, предприятие по товарообмену с Персией (см. стр. 716--примечание 2-е к письму No 27). Когда в марте 1828 г. Грибоедов приехал в Петербург с Туркменчайским договором, он встретился там с уже известным ему по Тифлису П. Д. Зввеяежжим, человеком весьма состоятельным, и привлек его к разработке своего проекта. По возвращении Грибоедова в Тифлис в июле 1828 г. проект получил уже литературное оформление ("Вступление" было подписано Грибоедовым и Завелейским 17 июля).
   Из дошедших до нас документов и свидетельств современников видно, в каких широких масштабах предполагал Грибоедов осуществить свою идею развития хозяйственной жизни в Закавказье. В перспективе речь шла, по существу, s передаче целого обширного края в полное и автономное управление директората будущей Компании с присвоением ему различных административных и даже дипломатических прерогатив. Правда, эти центральные положения проекта были нейтрализованы целым рядом благонамеренных оговорок о "соединенных усилиях правительства и частных людей", о правительственном протекторате над Компанией и т. д., но из своих конечных выводах проект фактически сводился именно к закреплению за Компанией важнейших функция правительственного аппарата.
   Н. Н. Муравьев, недоброжелательно относившийся к Грибоедову и особенно к П. Д. Завелейскему, приводит в своих записках ценные, хотя и не всегда точные сведения о проекте учреждения Российской Закавказской камлании: "Когда Грибоедов ездил в Петербург, увлеченный воображениями и замыслами своими, он сделал проект о преобразовании всей Грузии, коей правление и все отрасли промышленности должны были принадлежать компании наподобие Восточной Индии. Сам главнокомандующий и войска должны были быть подчинены велениям комитета от сей компании, в коем Грибоедов сам себя назначал директором, а главнокомандующего членом; вместе с сим предоставил он себе право объявлять соседственным народом войну, строить крепости, двигать войска и все дипломатические сношения с соседними державами. Все сие было изложено красноречивым и пламенным пером, и, как говорят, писцом под диктовку Грибоедова был З[авелейский], которого -он мог легко завлечь и в коем ни имел пылкого разгласителя и ходатая к склонению умов в его пользу. Грибоедов посему старался и многих завлечь..." ("А. С. Грибоедов"", стр. 90). Н. Н. Муравьев, вероятно, допустил в своею рассказе некоторые преувеличения, но не подлежит сомнению, что проект Грибоедова был шире, нежели он изложен в документах, поданных Пасквичу. Можно предположить, что в частных беседах Грибоедов раскрывал содержание своего проекта более полно и что рассказ Н. Н. Муравьева служит отражением этих бесед.
   В проекте был очерчен обширный круг задач развития торговли и промышленности в Закавказье. Предусматривалось "заведение и усовершенствование" виноградарства и виноделия, шелководства, табаководства и хлопчатобумажного производства, разведение культур сахарного тростника, красильных и лекарственных растений, учреждение фабрик и заводов, организация широкого товарообмена с Персией и другими странами Востока, прокладка новых дорог и т. д. Вместе с тем в проекте нашли подчеркнутое выражение тенденции культуртрегерского порядка: Компания ставила своей задачей устройство собственных школ, внедрение в сельское хозяйство и различные отрасли ремесленного труда новых технических навыков и вообще повышение культурного уровня и "нравственности" туземного и пришлого населения Закавказского края.
   Для успешного осуществления всей этой громадной программы авторы проекта испрашивали у правительства крупнейшие привилегии, "торжественным актом обращенные в закон". Основными из них были: предоставление Компании земельных участков (общей сложностью до 120 тысяч десятин) за ничтожную арендную плату (от 15 до 30 коп. за десятину), передача ей казенных фруктовых садов, предоставление монополии в ряде отраслей хозяйства и торговли и права свободного мореплавания, передача Батума "в полное распоряжение Компании с правами порто-франко". Особо ставился вопрос о рабочей силе. Компания испрашивала позволение водворить на отведенных ей землях армян-переселенцев из Персии, вернувшихся на русскую территорию после заключения Туркменчайского договора, а также -- русских крепостных крестьян (организаторы Компании учитывали то обстоятельство, что в России в конце 1820-х гг., в связи с общим кризисом крепостного хозяйства, сильно упала стоимость живой рабочей силы).
   В июле 1828 г. Грибоедов находился в лагере Паскевича и, как сообщает Н. Н. Муравьев, "настаивал, чтобы приступлено было к завоеванию турецкой крепости Батума... как пункта, необходимо нужного для склада в предполагаемом распространении торговой компании. Говорят, что Паскевич несколько склонялся к сему... Кажется, что даже были тогда сделаны некоторые приготовления к сей экспедиции" ("А. С. Грибоедов", стр. 90--91). Паскевич, как видно, благосклонно отнесся к грибоедовскому проекту; вернувшись в Тифлис, Грибоедов "имел довольно трезвости рассудка и досуга, чтобы обмыслить этот предмет со всех сторон" (письмо к Паскевячу от 6 сентября 1828 г. -- выше, стр. 625.), и 7 сентября 1828 г. "Записка об учреждении Российской Закавказской компании" была послана Паскевичу на утверждение. Через два дня -- 9 сентября -- Грибоедов уехал в Персию, откуда уже не вернулся; стала ли ему известна судьба его проекта, не установлено.
   Последнее известие о проекте, исходящее от Грибоедова, датируется 30 октября 1828 г.: в этот день К. Ф. Аделунг, безусловно со слов Грибоедова, сообщил в частном письме, что Паскевич лично написал Николаю I насчет грибоедовского проекта и что Компания, вероятно, будет учреждена (см. "Литературное наследство" No 47/48, М., 1946, стр. 261). Однако, когда Паскевич ознакомился с проектом в деталях, грандиозность замыслов Грибоедова смутила его. Как верно заметил Н. Н. Муравьев, "проект сей, уничтожающий почти совершенно власть Паскевича, не мог ему нравиться". На подлиннике докладной записки Грибоедова и Завелейского имелись пометы Паскевича, свидетельствующие о том, что его обескуражила именно обширность прав и привилегий, испрашиваемых учредителями Компании; в частности, по вопросу о Батуте Паскевич заметил, что потребуется охранять пути, ведущие к этому порту, и что, следовательно, "Компания должна иметь и свои войска" (замечания Паскевича приведены в названной выше статье А. Мальшинского -- "Русский вестник" 1891, сентябрь, стр. 11--13). Грибоедовский проект был передан Паскевичем на рассмотрение сперва полковнику И. Г. Бурцеву (в прошлом -- участнику декабристского движения), который "дал мнение нерешительное, ужасался только предприятию столь огромному", а потом -- генерал-интенданту Кавказского корпуса М. С. Жуковскому. Последний безоговорочно осудил проект с позиции крепостника и политического реакционера ("Мнение" Бурцева и "Замечания" Жуковского опубликованы в книге И. Ениколопова "Грибоедов в Грузии", Тбилиси, 1954, стр. 128--157). В результате проект Грибоедова и Завелейского был отвергнут Паскевичем.
  
Оценка: 6.09*6  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru