Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Избранные стихотворения

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эхо ("Ликовало солнце, голубело небо...")
    По весне ("Матушка!.. Скажи мне: скоро ли весна?..")
    У океана ("На перепутье долгого пути и бездорожья...)
    Моя Отчизна (Моя отчизна -- скучная деревня...")
    Посвящение ("Я бью челом твоим седым просторам...")
    На альпах Алтая ("На кручь алтайскую взбираясь по тропе...")
    Родному брату ("Ах, братец, милый, пощади...")
    Письмо из-за морей ("Я пишу тебе, брат мой далекий...")


Георгий Гребенщиков

Избранные стихотворения

                  Эхо
  
   Ликовало солнце, голубело небо, зеленела травка, щебетали птички.
   У опушки леса, в хижине пастушьей, весело беспечно жил-был мальчик Вася.
   Как-то раз под вечер, в поисках цветов, убежал далеко от лачуги бедной.
   Перед ним зеленый лес стоял стеною и шептал о чем-то дивно-непонятном.
  
   Долго слушал Вася шепот-сказку леса, но понять не мог он тайны сказки дивной.
   -- Что? -- тогда спросил он.
   -- ...То! -- сказало Эхо и, смеясь, по лесу весело катилось.
   Улыбнулся Вася, снова звонко крикнул и вдогонку Эха по лесу пустился.
  
   Долго бегал Вася по лесу за Эхом: думал все, что
   Фея -- гостья леса шутит и, поддавшись Васе, станет его другом...
   Но шалунья Фея Васе не давалась и, смеясь и плача, по лесу носилась.
   И, покой утратив, тосковал наш Вася: бегал он по лесу, догоняя Эхо.
  
   ...Не догонит Вася Феи златокудрой и, тоской томимый, будет горько плакать.
   Но он будет счастлив робкою надеждой и незнаньем шутки отклика лесного.
   ...Пусть ищут люди эхо их желаний! Пусть они не знают, что исканья тщетны...
  
  
                 По весне
  
   -- Матушка!.. Скажи мне: скоро ли весна?..
   Скоро ли откроешь створку у окна?..
   Я хочу увидеть зелень нив и лес,
   Посмотреть на зори и лазурь небес...
  
   Ты мне говорила, будто по весне
   Сила и здоровье вновь придут ко мне,
   Будто вновь я в поле буду рвать цветы...
   Ну, скажи: ведь правду говорила ты?..
  
   -- Правду, правду, милый! -- отвечала мать, --
   Будешь ты весною вновь цветочки рвать...
   Будешь резво бегать целый день в сада
   И играть в кораблик на большом пруду...
  
   А сама спустила штору у окна,
   Чтобы не смотрела в горенку весна,
   Чтобы сын не видел ее красных дней,
   Чтобы не терзался жаждою по ней!..
  
   -- И рыбачить буду!.. И на луг пойду, --
   Говорил он робко, тихо, как в бреду,
   И, закрывши глазки, холодел опять...
   И над ним с тоскою вновь склонилась мать...
  
   -- Матушка!.. Цветов мне... Я их так люблю...
   Мотыльков красивых много наловлю!
   Без ответа, горько, тихо плачет мать...
   Да... Она сумеет милаго убрать!..
  
  
                 У океана
  
   На перепутье долгого пути и бездорожья,
   Где-то у синих диких Орегонских гор,
   У их скалистого безлюдного подножья,
   Меня остановил многоголосый хор.
  
   То пели сонмы волн седого океана
   И бились грудью в грудь неодолимых скал,
   Но всепобедною октавой урагана
   Грознее всех гремел Девятый Вал.
  
   Как самая унылая струна на гуслях у Баяна,
   Гремела у подножия могучая волна
   И спорила со скалами о мощи океана,
   О глубине стихий, о вечных тайнах дна.
  
   И здесь, на грани желтого песка и скал,
   Где заглушает все желания немолчный шум,
   Я замер и забыл, что в жизни я искал:
   Хор волн остановил теченье грустных дум.
  
   И только явь, столь явная в живом просторе,
   И пена белая громкокипящих волн,
   И сила неуемная в стихийном споре
   Уносит в даль, как перышко, рыбачий утлый челн...
  
   Это моя привычная распятая мечта,
   Мой челн на родину, в обитель Бога,
   К подножью кровью обагренного креста
   Открылась предо мной безбрежная дорога.
  
   Не надо слов, когда живая явь ясна:
   Вот скалы вечные дробятся на куски,
   С песком из них, играя, тешится волна...
   Мой парус поднят. Мой путь -- за океан тоски.
  
  
                 Моя Отчизна
  
                                Георгий Гребенщиков
                                13 июня 1906 год.
                                "Семипалатинский листок"
  
   Моя отчизна -- скучная деревня
   Для детства моего была -- могила,
   И на всю жизнь о страшном своем мраке
   Запасом грустных дум меня снабдила.
  
   И рос угрюмым я, и все берег
   Для жизни рабское терпенье;
   Я жил бесцветно, как и все мы --
   Без ропота, без сожаленья...
  
   Темно в глазах, на сердце холод,
   В душе тупое озлобленье...
   Тяжка, бессмысленна работа...
   А жизнь -- сплошное оскорбленье!..
  
   Но вот смеющийся луч солнца
   Во внутрь души моей проник,
   Согрел ее ея озябшую дремоту
   И путь к теплу и свету я постиг!..
  
   Тогда мне жалко стало всех
   Во мраке брошенных судьбой,
   Теплом и светом позабытых...
   Для них зажег я факел свой!
  
   Хоть факел мой мерцает бледно,
   Но все ж во мрак с ним светлей...
   Зажги и ты, мой брат, свой факел --
   Пусть мрак рассеется скорей.
  
  
                 Посвящение
  
   Я бью челом твоим седым просторам
   И в ширь, и в даль твою влюбленным взором
                 Смотрю, не насмотрюсь!..
   И мне мила печаль твоей пустыни,
   Печаль безмолвных тундр, и, как святыне,
                 Я трепетно молюсь
   Бескрайно-дымчатым твоим равнинам,
   Полям, степям и гор вершинам...
   Как тайный клад, давным-давно заклята,
   Лежишь под спудом ты, любовью не почата.
                 Спят слуги-сторожа.
   Уныло все, и залежи сокровищ,
   Во власти темных и глухих чудовищ,
                 Грызет слепая ржа!
   И больно мне, страна моя родная,
   Что над тобой не светит в край из края
                 Свободной правды луч.
   Блеснет ли он над богатырской силой,
   Распятой на полях отчизны милой
                 В тени угрюмых туч!..
  
  
                 На альпах Алтая
  
   На кручь алтайскую взбираясь по тропе;
   Мой конь скользнул по ней окованным копытом,
   А глубоко внизу в стремлении сердитом
   Ворчит и пенится седая Бухтарма...
  
   От сонных лиственниц струится полумрак
   И молча прячет нас в угрюмой их толпе.
   Как тихо, глухо здесь... Тропинка как узка,
   Как упоительна опасности тревога,
   Как будто еду я в чертог нагорний Бога!..
   Все шире горизонт лилово-сизых гор,
   Все прихотливее их трепетный узор
   И все желаннее священная тоска...
  
   А вот и пышный луг с травою в рост коня,
   С немолчной песнею потоков, здесь рожденных,
   А выше цепь вершин, снегами огражденных,
   Там нет уж доступа и нет уже дорог,
   Там лишь покоится и дремлет Светлый Бог
   И блеском риз своих склоняет низ меня!..
  
  
                 Родному брату
                  ;  Посвящение
  
   "Ах, братец, милый, пощади:
   Не придирайся к букве строго.
   Здесь, знаю, недочетов много,
   Как много старых ран в груди.
  
   От наших лет, как от былого,
   Небесной музыки не жди.
   Письмо мое, как стон порыва,
   Как крик в ночи -- сдержать невмочь,
  
   Писал я наскоро всю ночь
   Семь лет назад... С любовью брата,
   Спешил, писал чуть свет-заря
   Гонцу, посланцу за моря.
  
   То был пилот, молчун суровый,
   Родной, загадочный и новый...
   Он верил сам -- достигнет шири
   В два дня родной моей Сибири,
  
   И не казалось это сказкой --
   Он улетел через Аляску.
   Но сердце так тогда хотело,
   Чтоб весть моя с ним долетела
  
   До недоступного предела...
   Но, видимо, судьбу письма
   Могильная покрыла тьма
   Иль затерялось оно где-то:
   От брата не было ответа.
  
   Май. 1950 г. Флорида,
   Северная Америка.
  
                 Письмо из-за морей
  
                 I
  
   Я пишу тебе, брат мой далекий,
   Из-за синих, безбрежных морей,
   В час заката, когда огнеокий
   Он играет на окнах дверей.
  
   На ступенях крыльца, на том Свете,
   Где средь писем, средь многих других,
   Я все жду хоть коротенькой вести
   От тебя, беглых строк дорогих.
  
   Но напрасно: ни слова привета
   Ты не шлешь вот уж несколько лет,
   И никто из родных... Что же это?
   Или всех вас в живых уже нет?
  
   Непосильна такая утрата --
   Каждый миг в ней слезой орошен,
   Ибо в облике милого брата,
   Я родного народа лишен.
  
   Но я жду. Ожиданье -- надежда,
   А в надежде -- всей жизни мосты --
   В ней равны и мудрец и невежда
   И пустыни небес не пусты.
  
   За день почта немало приносит:
   Сноп газет, объявленья, счета.
   Каждый день кто-то что-либо просит --
   Бесконечных сует суета.
  
   Каждый день чей-то друг в черной рамке,
   Длинный список потерь на войне --
   Дань безносой прожорливой Даме
   Все обильнее в каждой стране.
  
   Да, великие, брат, приключенья
   Происходят на нашем веку --
   Изменились ветра и теченья,
   И века в непорядке текут...
  
   Все попятилось к средневековью,
   А меж тем, мир кует свой прогресс...
   Знать, по-старому -- жертвой и кровью
   Воздвигается подвига крест...
  
   И решил я тебе откровенно
   Молвить слово один на один,
   Обсудить, что в былом незабвенно,
   Что в грядущем достойно седин...
  
   Если даже тебя уже нету --
   Пусть на Родине всяк будет брат:
   Только брату пишу я все это
   Из-за моря скорбей и утрат.
  
                 II
  
   Вот пришел я домой на закате --
   Дни труда, как свинцом налиты,
   И сажусь помечтать об утрате
   Многих утренних зорь золотых.
  
   Не узнал бы ты прежнего брата --
   Сложный путь мне судьба отвела,
   Да и юность, что рдела когда-то,
   Полиняла, мой друг, отцвела.
  
   Но бывали и мы рысаками:
   Ты мне ребра по-братски крепил,
   Я делился с тобой синяками
   И от боли белугой вопил...
  
   И давно ли в нужде многотрудной
   Шли мы вместе по лону земли,
   Где до нас, в тишине непробудной,
   Пахарей поколенья легли?
  
   Нашей матери всем я обязан:
   Тем, что правду искать не устал,
   Тем, что к Родине сердцем привязан,
   Даже тем, что мечтателем стал.
  
   Потому-то и мать и родитель,
   В назиданье грядущих племен
   Почтены мной на сером граните
   Среди здешних заморских имен. *
  
   Пусть пришелец России, случайно
   Натолкнувшись, нагнется, прочтет
   И в смущении необычайном
   Постоит, помолчит, отойдет.
  
   Пусть не знает никто, чем велико
   Имя русской безвестной четы --
   Ведь и время заносит безлико
   Труд победный в живые черты.
  
                 III
  
   С той поры, как мой конь гнедо-карий
   Рассекал серебристый ковыль,
   Шар степной и простор полушарий,
   Измерял мой пытливый костыль.
  
   Но со мною родимые тропки
   И увалы, что были ничьи,
   И долины, и круглые сопки,
   И знакомые с детства ручьи.
  
   В тайном вздохе и песенке грустной,
   В ярком дне и бессонной ночи
   И в труде и беседе изустной,
   Бьют все те же живые ключи.
  
   На высотах и в дебрях Востока,
   И под пальмами южных пустынь,
   И на северной стуже жестокой,
   И средь западных древних святынь;
  
   В Цареграде, Бизерте, в Тулоне
   И на белом прованском песке,
   У подножья колонн в Пантеоне --
   Всюду верен я той же тоске...
  
   И повсюду, где в дымке скитаний,
   Незакатно горела заря,
   Выплетал я свой невод мечтаний,
   Чтоб в попутные бросить моря,
  
   Чтобы щедрым, богатым уловом
   Одарить бы родимый простор,
   Чтоб сравнением -- вещим и новым
   Летописный украсить узор.
  
   Много стран и скорбей я измерил,
   Под трудами чужбин изнемог,
   Но я в Родину верил, я верил,
   Как ты в пашенный веришь залог.
  
   Мудрено ли, что в мире исканий,
   Средь друзей или вражеских масс,
   В буре свиста и рукоплесканий,
   Был правдив мой о Родине сказ.
  
                 IV
  
   Почему же, ты спросишь, наверно,
   Я не еду в родные края?
   Потому, что люблю я безмерно
   Приключенья, что сказку таят.
  
   Повидал я на свете не мало
   И чудес, и красот, и прикрас,
   Только сказка, что сердце искало,
   На Руси оказалась у нас...
  
   Вот по этой-то самой причине
   И по голосу братской крови,
   Я сегодня в особой кручине
   И хочу написать... о любви.
  
   О любви, неизведанной прежде,
   Что как луч в облаках, далека,
   Что во сне, иль в бесплотной надежде,
   Только самым счастливым близка.
  
   Так близка, как закатный луч солнца,
   Приникая прощально к земле,
   Сыплет золотом даже в оконце --
   Помнишь? -- хижины нашей в селе.
  
   Помнишь нивы пшеничной суслоны,
   Блеск серпов и прозрачный ручей,
   Жницы, матери нашей поклоны
   В позолоте последних лучей?
  
   Так далекое может быть близким,
   Так мы сказку творим наяву,
   Если только высокое низким
   Не завалим в кладбищенском рву...
  
   Да, в долгу я у дедовских пашен,
   Что оставил давно позади:
   Это ими мой путь был украшен,
   Ими песни творились в груди.
  
   Потому, на житейском закате,
   Дожиная ржаную постать,
   Не хочу я в последней расплате,
   От плательщиков долга отстать.
  
   Заплачу и слезой и улыбкой
   И устои, увы, потрясу,
   Как в пословице молвится гибкой:
   В сем сестрам по серьгам поднесу...
  
                 V
  
   Но убогое слово не сможет
   Объяснить ту тревогу в тиши,
   Что волнует, и точит, и гложет,
   Как червяк сердцевину души...
  
   И все чаще я вижу виденье:
   Поле жатвы, мелькают серпы.
   Труд и зной. Голубое кажденье
   От костра застилает снопы.
  
   На меха, как молящие руки,
   Две оглобли торчат в небеса,
   А на них, от безделья и скуки,
   Ветер люльку раздул в паруса.
  
   Эта люлька, что ветер качает --
   Не звено ли грядущих времен?
   Без нее вся земля одичает,
   С него мир -- в цвете ярких знамен.
  
   Так владеют видения мною,
   В них мне грезится Родина-мать,
   Назову ль я их песней родного
   Иль никак не сумею назвать.
  
   Только знаю, что имени нету
   Для того, что в слова не вместить,
   Что, скитаясь по белому свету,
   Я не смею по ветру пустить.
  
   Это зори за балкой знакомой,
   Это копны на дальнем лугу,
   Это воз с золотою соломой,
   Это все, что забыть не могу.
  
   Это праздничный звон колокольный,
   Это пашенный запах земли
   Или песенный голос раздольный,
   Или в небе летят журавли.
  
   Это крестик над вечным покоем,
   Это в марте косач на току...
   Словом, все, все такое,
   Что в восторг претворяет тоску...
  
                 VI
  
   Так-то, братец, и я, грешным делом,
   Заскучал о родных очагах,
   О бескрайных, таежных пределах,
   О горах и степях, и лугах.
  
   И о дымке Отечества сладкой,
   О тропинках, знакомых давно,
   О ручьях, из которых нападкой
   Пил я, видя прозрачное дно.
  
   Вот пишу и писать не устану --
   Не могу оторваться от строк,
   Точно медленно в старую рану
   Лью по капле целительный сок.
  
   Не забыть, как великий Шаляпин
   Мне такое однажды сказал:
   "Я бы там даже черта облапал,
   Я б там волка, как брата, лобзал".
  
   Не пойми меня как-нибудь ложно:
   Я на личную жизнь не ропщу --
   Все, что смертному только возможно,
   Я имею здесь -- все, что хочу.
  
   * Две особые плиты с именами родителей автора положены в их память в почетной галерее Южного колледжа Флориды в 1942 году.
  

---------------------------------------------

   Исходник здесь: http://grebenschikov.net/stikhi/stih.html
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru