Бог без имени (Бурятский рассказ) Из цикла очерков "Гонец"
В юрте у добропорядочного семьянина Гуяна все изображения "онгонов" -- богов и духов -- всегда в порядке и на месте. И у всякого своя обязанность.
Молодая баба Гуяна Чихра умеет богов делать, а сам Гуян умеет по хозяйски распорядиться ими, чтобы приносили пользу: на то и боги.
Вот "Дабай-онгон", сделанная женой Гуяна кукла с красной лентою через плечо -- знак обета воздержания -- урок незамужним сестрам Гуяна!
-- "До замужества храните чистоту".
Вот "Хологхото-онгон" -- вид хорька, висит на плетне двора возле ворот, бережет скотину от дурного глаза.
Вот "Хэсте-онгон", живущий на горах Баргузина и бывший там великим шаманом, держит бубен, чтобы во время звали шаманов изгонять болезни и ссоры семейства.
Вот "Хойморойхл-онгон", нарядная из женщин, вышитая на зеленом атласе с лицом из парчи и с оловянными глазами, лбом и носом, с шапкой из бобра и с лисьими отворотами на шубке. Это охраняет семейное счастье и помогает чадовитости, чтобы побольше родилось маленьких ребят и род бурятский прибывал бы, а не убывал.
Потому у Гуяна уже трое маленьких.
Вот "Хотонгад-онгон" -- на одном куске заячьей шкуры тридцать человечков и одна собачка -- напоминает потомству о великом завоевателе Чингис-Хане: сам Чингис и двенадцать его азиатских полководцев. Висит онгон на почетном месте и помогает твердо по земле ходить. Буряты тоже были среди воинов Чингис-Хана.
И много других теплых -- своих и холодных -- чужих богов-онгонов у Гуяна, и даже изображения духов сумасшедших и, умерших страшной, не своею, смертью, висят в одном из углов просторной юрты Гуяна. Эти духи мелочности и придирчивости злы и вредны. Но если в доме должны жить хорошие боги -- знак торжественного поклонения и примера, то этих не хороших хозяин держит только для того, чтобы кормить -- и обезвредить. Оттого онгоны эти всегда засалены от жирной пищи. Пусть кушают, Гуян и для них не скуп на плоды трудов своих...
Но вот в переднем углу, на самом почетном месте, висит бог-онгон без имени и самой лучшей, синей шелковой одежде. Гуян знает, что нельзя знать ни имени, ни прошлого небожителя -- Тэнгрия, который некогда свершил самый великий подвиг на земле и удалился на небо. Но Гуян хотел бы иногда узнать: что было самого хорошего на свете, за что боги делаются Тэнгриями и попадают на небо?
Как добропорядочный бурят, Гуян знает, что чем выше дух, тем реже воспроизводится его изображение. А самые великие духи и совсем никак и никому не поддаются для изображения. Но хочется Гуяну знать, ах как хочется узнать хоть имя Синего онгона...
Иногда лежит Гуян, не спит, думает о том, как много на земле богов и как мало добродетелей. Кто скажет, почему так? Наверное онгон в синей шелковой одежде знает до времени и вместе со своим именем когда-нибудь расскажет радостную тайну -- о самом большом, о самом высоком, о самом неизвестном боге-онгоне, о том самом боге, имя которого не могут произносить женщины...
И делается еще более смутно Гуяну, еще более непонятно, почему самый большой и самый неизвестный бог боится женщины?
Ах, должно быть потому, что бог мужчина, а всякий мужчина, как увидит женщину, особенно красивую, сейчас же полюбит ее...
И Гуян решает: самый страшный, самый непобедимый из всех земных богов -- это, конечно, женщина, Гуянова баба, Чихра. Что делал бы без нее Гуян? Куда пошел бы за женскою улыбчивою лаской? Кто родил бы ему ребят? Кто навел бы чистоту и порядок в доме? Кто приготовил бы вкусную пищу?.. Наконец, кто бы сделал и содержал в порядке всех богов-огонов?
-- Ага!.. -- окончательно догадывается Гуян и сам себе смеется в темноте, не смея произнести слово и разбудить уставшую и строгую жену... Этот синий онгон без имени потому такой нарядный и приманчивый, что Чихра вложила в него самое большое терпение, самую большую любовь...
-- Ну, понятно же -- это сама душа Чихры в онгоне из синего шелка... Пусть без имени, но Гуян знает, что это сама Чихра, жена и мать и мастерица всяких рукоделий -- женщина!
И Гуян осторожно обнимает спящую Чихру и с улыбкой сладко засыпает...
* * *
При всей убогой примитивности Гуяновой догадки, в ней нельзя не видеть самобытного понятия о бытии с любовью к очагу, к жене и детям и к рукотворному сокровищу-онгону. И когда среди людей, с современной изощренной мыслью, возникают душераздирающие споры и раздоры на идейной или на религиозной почве, когда святыни их служат причиною не только губительного разъединения, но часто и кровопролитных войн, как хочется тогда уйти из оскверненных злобой храмов в примитивную Гуянову юрту, с его детскою верой в "онгонов". И если все-таки, по велению жизни, мы останемся среди тех же гнетущих искажений Учения Христа, то есть утешение, что где-то светятся великие подвиги одиноко идущих среди нас отцов Ефимиев, Сергиев или Георгиев, истинно-православных подвижников.