Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Ефимкин хлеб

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Георгий Гребенщиков

Ефимкин хлеб

   Ефимка, восьмилетний сын тетки Матрены, одинокой вдовы, всю весну нынче "борноволочил" у дяди Сидора. В "страту" он был впервые и в хозяйских больших бутылах, в войлочной старой Сидоровой шапке и заплатанном зипунишке с большого плеча он, хотя и утонул, как мышь в крынке, но все-таки стал солиднее и приземистее... Совсем как настоящий мужичок...
   За какую плату он работал, Ефимка даже и не знал -- уславливалась с хозяином мать. Слыхал, что Сидор отрезает "осминник с любого конца", а что это значит -- его не интересовало...
   Если же он усердно старался и прытко бегал, хлюпая большими бутылами, в которых маленькие ножки хлябали, как пестики в ступке, то только потому, что у дяди Сидора он каждый день наедался досыта. Да и занятно было ездить верхом на лошади по зеленым полям пашни.
   Но вот пришла Троица. Ефимка выжил "строк" и, раздетый хозяином, побежал в свою избушку босиком, без шапки и в одной рубашке. Матери дома не было. Ушла куда-то. Ефимка поискал кое что на полке, в печке, в сенцах, но ничего не нашел съестного и побежал снова к дяде Сидору, уже как посторонний, конфузящийся и неловко выглядывающий из-за косяка избы...
   -- Ну, чего прибежал?.. Ись, поди, хошь!.. -- спросил дядя Сидор. -- Мать-то у те шатается, поди опять?..
   Ефимка смолчал, кривя шею и пробуя крепость косяка.
   -- Погоди уж, вот Бог даст, свой хлебец есть зачнешь... Осмину я тебе отмерил самую што ни на есть богатецкую... Раннего сева... К Ильину дню гляди, поспеет... Выжнешь с матерью -- вот тебе и своя булка будет... Хе-хе -- мать-то, гляди и прокормишь зиму-то...
   Ново это было и занятно для Ефимки, и он конфузясь, переспросил:
   -- Это сколь же, дяденька, осминок-то?
   -- Это?.. Это, брат, целых семьсот квадратных сажень. Вдоль семьдесят, да поперек десять считается... А я, брат, тебя с походом пустил... Сироту обижать сам Бог не велит. Тоже и ты человек... Парнишка послухомянной... Напрок опять возьму... Пойдешь?..
   -- Пойду, дяденька... Я бы и сейчас, дак... только маменька не отдаст...
   -- Мать-то отдаст, да мне-то не надо... На што тебя сейчас? Даром хлеб есть.
   * * *
   В самый Ильин день Матрена пошла на пашню по ягоды, да по пути и хлеб, Ефимкин осминник, поглядеть... За нею увязался и Ефимка. Сидор был на пашне. Он всю страду не выезжал от туда. В этот день он праздновал. Матрена попросила показать ей, где Ефимкин осминник, так как ей будто бы не найти того края полосы, который ей отведен Сидором перед Троицей. Слишком изменяют все высокие хлеба.
   Сидор повел Матрену по зеленой меже, мимо густой и чистой пшеницы, мимо свежескошенных пахучих трав и указал на знакомый край. Ефимка, босой и часто накалывающий о кошенину ноги, забрел в хлеб, по которому идти было занятно и мягко. Его белокурая головка то и дело скрывалась и ныряла в шелестящих волнах буреющей пшеницы. Матрена, давно не бывавшая на пашне и считающая себя хорошей жницей, качество хлеба определяла так:
   -- Ох и нажиниста, матушка, будет... Здесь, что ни шаг, тои сноп.
   -- Н-да, ежели Господь сохранит -- отдохнет народишко... Замотались в нуждишке-то все... Я прикупил уж на еду-то...
   Сидор опасливо поглядел на небо, которое нынче уж очень щедро было на влагу... Посмотрел на непросохшие еще ряды покоса и подумал:
   -- Потерпел бы Господь... Будет бы уж его, дождика-то... А то как бы не вылегли хлеба.
   Из-за юго-западного горизонта, выворачиваясь черно-синим клубом, показалась туча... А вскоре прямо на юге появилась другая... Тучи быстро выползали на средину неба, густели и отдаленно погромыхивали...
   -- Ишь, братишка, Илья пророк, еще видно покропить хочет!.. -- сказал Сидор, не смея роптать на несвоевременный распорядок Ильи.
   Ефимка слыхал об Илье и знал, что это самый сердитый святой; что он форсисто ездит по небу на колеснице и, должно быть, колесница эта очень большая, коль скоро от ее колес такой гром происходит. Да и небо, надо быть, не совсем гладкое, а каменистое и ухабистое, потому что слышно, как часто колеса Ильиной колесницы задевают за камни, роняют их и трещат, скатываясь под горку... Даже искры летят другой раз...
   Туча заволокла солнце и по нивам побежали высокие волны, как по настоящему озеру. Все поспешили в балаган. Гроза началась и пролетела быстро. И когда снова выглянуло солнце, то стало как-то ослепительно светло и холодно...
   Во время грозы Ефимке казалось, что Илья задел своей телегой за целую гору и сломал о нее свои колеса. Потом ему казалось, что Илья остановил своих коней и, осердившись на помешавшую ему гору, начал ее огромными глыбами разбрасывать по небу... Ефимка боялся, что Илья проломит небо, и тогда берегись земля, то и его, Ефимку, раздавит как малую козявку... А когда зашумел и затрещал крупными круглыми льдинками град, и когда совсем оцепеневший Сидор для чего-то выбежал из балагана, но ушибленный в голову, в плечо и в щеку, вернулся снова в балаган. Ефимка задрожал от страха и потихоньку заскулил. Приутихшая, молилась Матрена, и как-то упрекающе и горько улыбался Сидор, повторяя:
   -- Господи, батюшка!.. Што же это такое?.. За какие такие прегрешения?
   И вот прошла гроза. Все выскочили из балагана и пошли по опустошенному белому и холодному полю... Еще сейчас волновавшаяся высокая пшеница простерлась на грязно-пегой земле, изломанная, смятая и жалко-печальная...
   Ефимка бежал босыми ногами по холодным белым шишкам, прискакивая и ужимаясь... Вторя матери и Сидору, он что-то выкрикивал тоненьким, придушенным голоском... Он понимал, что напрасно они с Сидором трудились всю весну... Что сердитый Илья не пожалел их и отобрал все, на что еще так недавно рассчитывал Сидор, как на единую выручку в нужде...
   Шли по полю быстро и видели, что дальше хлеба стоят зеленые и целые... Торопливо продвинулись и убедились, что град хватил пашню Сидора одним краем и кончился как раз там, где был отмерен осминник Ефимке...
   ...Ефимкин осминник пострадал, но не очень... Один конец его был прибит градом окончательно, в середине поредел, а на другом конце стоял совершенно целым и красиво колышущуюся под стихающим ветром...
   Матрена громко запричитала, пораженная неведомым чудом и тоже объяснила его по своему:
   -- Ишь, Богородица-то, матушка... У сиротки-то горемычного... не захотела отнять, Владычица...
   Совсем по особому, по мужичьи плакал Сидор. Он как-то неловко морщил лицо, хватался рукой за покрасневшие глаза и не мог ничего выговорить... Из сдавленного горла его с трудом вырывался отрывистый и глухой шепот:
   -- Господи, батюшки... Кого я изобидел? Вон как трудился...
   Видно было, как жалел себя Сидор, так горько и беспощадно обиженный... Жалко стало и Ефимке дядю Сидора, и он, всхлипывая и подгибая одну иззябшую от холодной земли ногу, утешал своего хозяина:
   -- Ну-к-че, дяденька... Не плачь... Нашим хлебцем прокормимся...
   Он поглядел заплаканными глазами на свою полоску, которая казалась ему необозримой, и прибавил, задержав всхлипывания:
   -- Ведь у меня... вон сколько... больше семисот!..
   Но Сидор, услышав это, зарыдал совсем громко и безудержно... Из жалости к нему завыла Матрена, и громко, совсем по детски, заплакал вместе с ними сердобольный сирота Ефимушка.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru