Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Зазуленька

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Г. Д. Гребенщиков

Зазуленька

   Как всегда, поздно вечером из полкового околотка в летучий лазарет привезли раненых. Их было немного -- 15 солдат и два офицера; но все они были грязные, давно немытые и пахнущие тем особенным терпким запахом, которым может пахнуть только человеческая кровь, засохшая на промоченном платье и смешанная с йодом, которым смазывают раны.
   При офицерах были их денщики. Они с особенной осторожностью и чуткостью касались руками своих господ и, не отрывая глаз, смотрели на их густо забинтованные лица. И тот, который был высок и худощав, молчал возле своего офицера, как немой; видел, что глаза его закрыты, а лицо землисто-бледное. Как мать над сыном, он таил в глазах своих немое, бесслезное страдание и ничего у господина своего не спрашивал.
   Другой, приземистый и коренастый, видел открытые, ярко горевшие глаза своего начальника и изредка чуть слышно спрашивал:
   -- Може поесть дать?.. Али попить?
   Но офицер молчал и уцелевшей рукой пытался прикоснуться к раздробленной голове, дергая за края бинта.
   -- Развязать? -- спрашивал денщик и, удерживая руку офицера, опасливо поглядывал через открытую дверь в соседнюю солдатскую палату, где сквозь глухие стоны слышался нежный, мелодичный голос дежурной сестрицы:
   -- Ну, потерпи, родимый, потерпи! -- уговаривала она громко кричавшего солдата и, когда он не слушался, начинала его упрекать:
   -- Ай, как не совестно! Всех беспокоить... Рядом господа офицеры лежат, а ты...
   Солдат сжимал рот и сквозь зубы продолжал протяжно петь, пока рот снова не открывался и не выпускал резкий крик страдания...
   Тогда сестра бросалась от его переломленной и уже загнившей ноги и, придерживая окровавленной рукой вату, одними локтями обнимала солдатскую голову, а сама близко приникала к его лицу и опять просила:
   -- Ну, потерпи же, потерпи, голубчик!..
   И как будто это нечаянное, ласковое слово сразу умягчало боль, солдат опять сжимал свой рот, на минуту умолкал, обнимал сестру обеими руками и прижимал к себе. Потом он снова начинал стонать и весь в холодном поту метался на сенной подушке, заглядывал на изуродованную, с торчащей костью, неперевязанную ногу и лепетал:
   -- Ой, сэстричко! Ой, голубко! Ой, больно мни!.. Больно!..
   И из глаз его катились по давно небритому лицу крупные и мутные слезинки.
   -- Ну, подожди!.. Пошлю сейчас за доктором, не буду перевязывать... Не буду...
   И глазами послала санитара за врачом.
   -- Вин одриже ногу... Вин одриже!.. -- кричал солдат...
   -- Ну, а как же, милый!? Ведь она у тебя уже мертвая...
   -- Ой, сэстричко!.. Ой, голубонько!.. Ой, зазуленько!.. -- оплакивая свою ногу, стонал солдат и не отпускал от себя сестру, такую маленькую, хрупкую и нежно-розовую рядом с его грязной, смуглой кожей. -- Я помынаты буду вас... Я буду помынаты!.. Ой, голубонько, сэстричко!.. Ой, зазуленько!..
   И вдруг глаза у тяжелораненого офицера открылись, и высокий денщик обрадовано стал перед ним на колени.
   -- Ваше благородие!.. -- захлебнулся он и досопел носом... -- Може што прикажите?..
   Землисто-бледное лицо оживилось блеском светлых искорок в больших глазах и снова помертвело, потому что веки тяжело закрылись. Но губы прошептали внятно и тихо:
   -- Сестру позови!
   -- Жив будет!.. -- вздохнул денщик и бросился к сестре. -- Сестричка! Вас зовет!.. В сознании!.. Може, Господь поправит!.. Сестричка!..
   И сестричка беззвучно и быстро, как на крыльях, переносится к кровати офицера.
   -- Я здесь! Вы слышите?..
   Глаза опять открылись, и на лице чуть-чуть наметилась улыбка, скривила губы и провела две черточки к щекам от носа.
   -- Зазуленька... -- чуть слышно произнес он и опять закрыл глаза.
   Сестра метнулась к шкафчику за камфарой. Она подумала, что он отходит, впрыснула ему под кожу камфары и долго стояла у его кровати, пока он вновь открыл глаза и совсем внятно попросил:
   -- Я грязный... Завтра вы велите меня помыть?..
   -- Вам лучше?
   Он улыбнулся уже ясно, и по лицу его разлился слабый румянец:
   -- Зазуленька... Ведь это, кажется, кукушка?..
   Сестра смотрела на него и не понимала. Ей казалось, что он бредит, а он опять закрыл глаза и продолжал:
   -- Мне вспомнился наш лес... На родине... Кукушки и... весна...
   И по щеке его быстро-быстро пробежало одна за другой несколько слезинок...
   -- Нельзя вам говорить!.. Молчите!..
   И, чтобы не смотреть на него, сестра прошла к другому офицеру, который все так же ясно глядел на свет широко открытыми глазами и казался ко всему равнодушным.
   -- А этот без сознания!.. -- сказала она, посмотрев его зрачки, и, пряча от денщиков свои глаза, побежала на несмолкавший крик солдата, с которым возился уже врач.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru