Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Двое

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Двое

   Дедушка Макар с утра и до вечера с длинным посошком бродит за своим небольшим смешанным табуном скотины.
   Лицо, шея и руки его стали темно-коричневыми. Ноги в сморщенных чирках и холщовых чембарах, как-то сами, помимо его воли, идут и идут -- либо позади табуна, либо впереди. Сам маленький, иссохший и сгорбленный, в дырявом овечьем полушубке, и древней войлочной шляпе, он напоминал домового. Редкая бусая бородка, светло-синие прищуренные глаза, лоб с тысячей морщинок, кучерявая бахрома волос на висках и затылке -- все это, как нельзя лучше, приближает его к домовому.
   Через плечи на нем холщовая сума с черствыми кусками хлеба и маленьким жестяным чайничком, а в руках длинный, с крючком на верху, березовый посошок; он часто подставляет его себе под подбородок и, задумавшись, смотрит в широкие за обские просторы.
   Смотрит он так себе, без всяких определенных мыслей, а просто, чтобы только куда-нибудь смотреть. Смотрит и удивляется тому, как велика земля Божия.
   -- Во-о-н там за рекою тайга залегла -- лениво соображает он иногда, -- а за тайгою Томско, о за Томском, поди, опять тайга, а за тайгою море, а за морем заморские люди, немцы разные, а за немцами облезьяны живут, а за облезьянами тигры, а там какие-нинабудь еще зверушки...
   -- Далеко край света белого!... -- вздохнет и переведет свой сощуренный взгляд на скотину, которая разбрелась по серо-зеленому полю и аппетитно чавкает свежий корм.
   Увидит жеребушку или ягненка, резво бегающих вокруг своих матерей и пошлет им с улыбкой любовное:
   -- А-а, што-б те Бог любил!.. -- и в такт прыжкам новорожденных животных одобрительно крякает:
   -- Гоп, гоп, гоп!..
   Особенно любит он ласкать своим взглядом жеребят.
   Хорошенькие, с тонкими ножками, кучерявыми хвостами и гривками и атласной лоснящейся шкуркой, они одним своим видом вызывали его улыбку, а когда начинали полным карьером бегать по зеленому травяному ковру, то дедушка Макар, озабочено выкрикивал:
   -- Помаленьку, помаленьку! Ушибешься, што-б те Бог любил!.. -- и сам себе поясняет:
   -- Ишь, ножки свои расправляет...
   И любил он слушать ржание жеребяток: таково-то звонко и мелодично разносилось оно по полю. А если прибавить сюда рассыпчатые серебряные голоса ягнят да несмолкаемое щебетание жаворонков, то легко себе представить, какой своеобразной музыкой был окружен дедушка Макар с утра до вечера.
   И так он жил в поле изо дня в день всю весну. И никогда ему не было скучно проводить целые дни наедине со скотиною.
   На высоком увале над Обью стоял древний курган, давно кем-то разрытый, но довольно высокий и увенчанный кудрявыми кустами черемухи. Под этими кустами, в прохладной ямке, дедушка в жаркий полдень любил отдыхать, а в холод и стужу -- прятался в ней, как в своем жилище.
   Мимо кургана на берегу Оби шла тропинка, по которой с соседних пашен ездили по воду и на водопой мужики.
   С кургана деду видно было, как с первых дней весны оживали поля, как вырастали черные полосы и как покуривали дымком становища пахарей.
   В праздники же некоторые из них приходили к деду на курган. В особенности повадился к нему ходить Тишка: тринадцатилетний паренек, сын вдовухи.
   Тишка жил в работниках у мужика Еремея и пользовался всяким случаем пошалопайничать. Он завертывал к дедушке Макару не только в праздники, но и в будние дни, когда поедет за водою или погонит поить скот.
   Забежит, слезет с лошади, сядет возле деда на курган и, достав из-за голенища кисет с табаком, свернет собачью ножку и, деловито, с видом пожилого человека, закурит.
   -- Ишь, постреленок, курить умеет уж!.. На што куришь? Ведь грех!..
   -- Грех, как орех: раскусить да бросить.
   -- А мать-то тебя за это не порола?..
   -- Руки коротки, нос не дорос!..
   -- Ах ты, стрекулист!.. -- хватаясь за костыль грозил дед, и собирался ударить Тишку, но тот ловко увертывается и делает неприличный жест, за что дедушка вовсе сердится и гонит его от себя:
   -- Иди, лодырь, этакий!.. Ведь хозяин-то тебя ждет теперь, робить надо!.. Бесстыжий!..
   Но Тишка как будто и не слышал. Он бросался поодаль от деда на траву и заводил какой-либо отдаленный от текущих событий разговор.
   Иногда Тишка не озорничал и целыми часами лежал на склоне кургана, подложив руки под затылок и насвистывая. А дед в это время, как глухой ручеек, журчал и журчал, рассказывая о прошлом своей примитивно прожитой жизни.
   -- ... Бывало рыбы в этой Обе было -- невпроворот!.. Пойдешь после паужина, посидишь, подергаешь с часок, смотришь: на два пирога, да на щербу и есть...
   Но Тишка видимо не слушал деда. Он отдавался течению своих мыслей. Вдруг на полуслове перебьет старика и скажет:
   -- Нонче уйду я, дедка, в Россию... Вот до Петрова доживу, посев продам, выкуплю паспорт и уйду...
   Дед не обижался за то, что Тишка перебивал его. Он ведь не столько Тишке, сколько самому себе рассказывал о прошлом.
   -- Да куда ты уйдешь-то от своей дурости? -- спрашивал он Тишку, -- Где тебя экого-то не видывали!..
   -- А вот увидишь!.. Уйду сперва в Россию, а там на море и поступлю моряком! Ей Богу!..
   -- Ври-и-давай...
   -- Вот те и ври!..
   -- Больно ярый... Еще молоко-те на губах не обсохло, а уж навроде волка... Шляющий!.. Мать-то бросить штоли норовишь?
   -- Сперва брошу, а потом, когда богатый буду, выпишу ее... По крайности земли разные погляжу...
   -- Поглядишь!.. -- дразнил его дед, -- Богатый, мотри, будешь...
   -- А то нет?.. -- всплывал на него Тишка, -- Да я, ежели захочу -- в Америку свисну!..
   -- Свисни, свисни!.. Ступай-ка лучше к хозяину-то... Он те покажет Америку: за вихры, да об пол!..
   Тишка со злым выражением лица делает тот же неприличный жест уже по адресу отсутствующего хозяина.
   Дед стукает его костылем. Тишка равнодушно почесывает ушибленное место, не сердясь на деда, и продолжает мечтать во всеуслышание:
   -- Укачу в Америку, поступлю в машинисты и так зачну работать, так зачну!..
   Он эту фразу произносит с такой уверенностью, что даже дед начал верить в то, что это так и будет.
   -- Ох и шустрый ты Тишка, но видно было, что его черные, живые глаза смотрят гораздо дальше: за леса, за моря, в самую Америку.
   -- Здесь что?!.. -- вдруг срывался Тишка с места и, схватив горсть свежей травы, энергически вырывал ее из земли и бросал наотмашь, -- Здесь хоть кто пропадет!.. Гм!.. В работниках у Еремея жить!.. За полдесятины всю весну!.. Да подь он весь к черту!..
   Тишка круто обрывал себя и умолкал, разъясняя остальное себе окрыленной фантазией.
   Дед тоже молчал. Он уже не придавал никакого значения болтовне парнишки и полудремотно смотрел на Обь.
   -- Ишь, надо быть, пароход опять идет!.. -- всматриваясь из-под ладони, говорит он про себя. -- Ишь, как покуривает!..
   Тишка вставал на ноги, колол взглядом пространство и долго, не моргая, глядел на приближающийся белый пароход с откинутым назад белым султаном дыма.
   Он, в своей обтрепанной одежонке казался бронзовой статуей, крепко ввинченной в вершину кургана.
   От кустов пахло черемуховой корою и ноздри маленького носа Тишки широко раздувались, вбирая воздух, и медленно опускалась и поднималась его тощая грудь.
   Дедушка Макар журчал:
   -- Господа, поди, опять на вольный воздух поехали... Чего им -- посиживают... Плывут!.. А я вот век свой прожил и не бывал на нем, на пароходе-то... -- и прибавляет после паузы, -- И не манит, слышь...
   Они долго смотрят, пока пароход проходит мимо, провожают его взглядом и молча думают каждый про себя и по своему. Вот пароход скрылся из виду, только чуть заметная струйка дыма рисуется на синеве далей, а Тишка все еще смотрит в ту сторону, смотрит и не двигается.
   Голубой тонкой каймою лежит горизонт за Обью, кривой блестящею лентою нежится в зеленых берегах величавая река и голубеет безграничная глубь неба с ярким и горячим шаром посредине, а Тишка стоит на кургане и смотрит, смотрит в даль. Затем он вдруг сжимает свой грязный кулак, поднимает над головою и, кому-то погрозив, выкрикивает отрывисто:
   -- Эх и укачу же я куда-нибудь!..
   Дедушка Макар молчит в ответ, разучившись понимать горячие вспышки юной крови и глядит уже не на Обь, а на широко разбредшийся табун скотины. Тишка спрыгивал с кургана, забирал лагушку с водою, карабкался с нею на худую, затянутую работой лошадь и быстро уезжал на полосы... Так быстро, будто он уже поехал в Америку...
   А дедушка Макар, опираясь на посошок, бредет опять по зеленому полю вслед за скотиною и ласкает новорожденное животное поколение любовным взглядом, приговаривая:
   -- А-а, будьте вы благословлёны!..
   И поет над ним, заливается хлопотливый жаворонок, рассказывая какие-то непонятные заморские сказки.
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru