Гребенщиков Георгий Дмитриевич
Васюткин праздник

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Рождественский рассказ).

Г. Д. Гребенщиков

Васюткин праздник

(Рождественский рассказ).

I

   Васютке было четыре года, когда отец его Ефим Сафонов, крестьянин с. Бедняева, простудился, заболел и умер. Когда мать Васютки, бедная и сухая Федосья, выла над мужем, Васютка беспечно играл с котенком и весело смеялся, а когда сердобольные соседки ласкали Васютку и спрашивали у него: "где тятька", Васютка указывал на передний угол, где лежал под белым коленкором его отец, и отвечал: "Тятя спит".
   Когда похоронили отца, Васютка все ждал "тятю с пашни", а по вечерам, когда плакала одинокая Федосья, Васютка становился в передний угол и читал "Богородицу", причем, кладя земные поклоны, он заглядывал промеж голых своих ножек на мать, чтобы удостовериться видит ли она его усердие, а когда видел, что мать на него смотрит, он сильно ударял лбом о земляной пол и даже не морщился от боли...
   Мать стала часто уходить на заработки и, возвращаясь поздно, почти всегда приносила с собой белый калач или крупу на кашу. Васютка с радостью ждал завтрашнего дня и уже с утра свешивал голову с припечка, заглядывая в горшок с кашей. После смерти отца - белый калач и каша были для Васютки большой редкостью. Иногда под вечер, в темной избе, ожидая мать с работы, Васютка со своей старшей семилетней сестренкой Оксей подолгу вслух мечтали о калаче и каше, по-своему комментируя этот вопрос вдоль и поперек. Окся, бойкая и шаловливая девчонка, часто убегала к соседям, где иногда ей перепадал кусок белого хлеба, а иногда и говядины. Васютка сидел один в низкой и мрачной избе, прислушивался к мертвой тишине и боялся ее... Иногда ему казалось, что из пододполья вылезет мохнатая, страшная "букашка" и съест его, или в окно заглянет страшная рожа...
   Тогда он начинал кричать и забывал про букашку, когда видел, что окна избы прыгали в его глазах, наполненных слезами. Это его занимало и он повторял свой крик. Затем он прислушивался к своему крику... Это его также занимало и он опять повторял свой крик, то повышая, то понижая тон. Приходила мать - и радость Васютки была неописуема: он прыгал, хохотал, что-то рассказывал...
   В начале Филипповок у Васютки родилась еще сестренка, и мать не стала ходить на работу. Васютка надолго лишился белого калача и каши. Шалунья Окся вступила в обязанности хозяйки и "цикала" на Васютку также как мать, а на заявление Васютки: "есть хочу", отвечала лаконически: "не выскочешь".
   Но вот все запасы съестного у больной Федосьи истощились, и она кое-как встала с постели и, оставив ребенка на попечение Окси, ушла на работу... Ребенок без матери долго кричал, с досады кричала над ним и Окся, и за компанию с ними кричал и Васютка.
   Уставшая и больная Федосья пришла домой и, взяв к груди ребенка, горько заплакала... "Да нету, нету у меня молока-то нисколько!". Причитала она, тряся на руках плачущего ребенка.
   Приближались Рождественские праздники. Пришедшая к Федосье бабушка Маланья сообщила, что Марфа Иеповна, уехавшая по деревням неделю тому назад, привезла домой всякого добра: и пшена и круп, и муки, и даже масла и мяса... У Федосьи мелькнула мысль, не поехать ли ей "посбираться"?.. Сват Иван даст Серуху, сани где-нибудь выпросить, попросить у добрых людей пимов, и с Богом...
   Так она и сделала. При содействии свата Ивана, направили сани, приделали к ним кузов, обитый рогожей, запрягли веревочной сбруей старую и худую Серуху и вместе с Оксей и крошечной Катькой Федосья отправилась в путь... Васютка остался "домовничать" с бабушкой Маланьей.

II

   Его Высокоблагородие был воистину добрый администратор. Начальство о нем отзывалось как об усерднейшем служаке и нередко говорило, что N-ский уезд находится в крепких, хороших руках. Само собою разумеется, что поощренное такими похвалами Высокоблагородие старалось оправдать доверие начальства. Уезд был большой, дел было много, особенно так называемых "бумаго-плодительных", и Пуд Иваныч, так звали его Высокоблагородие, часто находился в разъездах. Его спешные и многочисленные дела не позволяли ему ездить тихо, да и он сам этого не любил, и нередко за тихую езду давал ямщикам "на чай наличными тумаками", как он выражался сам. Народ боялся Пуда Иваныча как огня и, что называется, "пикнуть не смел". А главной и более характерной чертой было в Пуде Иваныче то, что он никогда и ни перед кем не сворачивал с дороги, когда ехал по уезду... "Кто не станет сворачивать - кнутом по роже!" -- часто внушал он ямщикам.
   В селе Бедняевском случилось происшествие, и Пуд Иваныч принужден был туда заехать, несмотря на канун сочельника. Окончив свои дела лишь вечером в сочельник, он возвращался в свою резиденцию, которая находилась от села Бедняева в двух перегонах. Был сильный буран на морозе, какими богата сибирская зима, но Пуд Иваныч, как бывший военный, был храбр и ездил без разбора погоды и времени. Кстати, нужно добавить, что он был из тех, которые мало доверяют своим подчиненным и делают все "сами"...
   Одетый в теплую доху, пимы и папаху, он тяжеловесно ввалился в свой крытый теплый возок и приказал застегнуть фартук. Крепкая и сытая тройка, звякнув колокольцами, подхватила возок и быстро помчалась по "убродной" дороге; повозка визгливо спорила со снегом и приятно покачивалась... Пуд Иваныч, уставший от дел и убаюканный быстрой ездой, задремал. Сладкие грезы вернулись к нему... Кованные погоны, ордена и чины - были постоянным предметом его мечтаний... Но вдруг мечты его прервались: повозка остановилась, и укутанный шалью ямщик озябшими губами проговорил: "Дороги не видать, Вашескородие... Дозвольте посмотреть?".
   -- Живее! - был ответ из повозки.
   Буря свистела и выла, ямщику Дорофею щедро совала холодный снег и в нос, и в глаза, и в пазуху. Исследовав кнутом дорогу и, убедившись, что еще не сбились, Дорофей вернулся к повозке. Когда он садился на козлы, ему послышалось, что как будто кто-то кричит. "Волчишка, надо быть, проголодался..." -- подумал он и тронул лошадей.
   "Не размазыва-ай!.." -- донеслось из повозки. И Дорофей резанул воздух кнутом, засвистел и загикал на лошадей.
   "У-у... У!.. И-и-те!.." -- доносилось до ушей Дорофея. "спаси Господи и помилуй всякого путника!" -- молился Дорофей, погоняя лошадей.
   -- Не дайте душе погибнуть!.. - уже явственно услышал Дорофей, и лошади его, видя препятствие на дороге, остановились...
   Дорофей разглядел впереди лошаденку, понурившую голову и впряженную в какую-то плохую повозку, а впереди ее фигуру человека, одетую в коротенький тулуп... Из повозки слышался отчаянный крик ребенка.
   -- Помогите, люди добрые!! - вопил охрипший женский голос. - Хоть ребятишечек спасите... Ой, рученьки мои замерзли, лошаденка пристала!..
   -- Ты чего остановился?! - грубо послышалось из повозки. - Трогай, черт...
   Последние слова относились к ямщику.
   -- Лошаденка ето у меня не идет! Отворотите, родимые, сами...
   -- Высокородие... Тут баба с робятками.
   -- Не разговариуай!.. Черт их носит в такую погоду. Подохнут и опять езди из-за них по уезду... Пошел, говорят!.. Да не вздумай отворачивать... Буду вот я тебе пособлять выручать повозку.
   Визгнул кнутом Дорофей, бросил бабе:
   -- Прямо, сердешная, прямо езжай!
   И лошади рванули. Широкая и крепкая повозка его Высокоблагородия зацепила за худенькие дровни... Что-то оторвалось, раздался крик детей...
   -- Навалили, навалили!.. Гуж оборвали!.. Проклят... -- простонала баба, но буря подхватила эти слова и швырнула их в мутное, холодное пространство...

III

   А Васютка еще с утра в сочельник залез на печку и глаз не сводит с двери. Он часто соскакивал с печки босой, в одной рубашке, выбегал на улицу и смотрел в серую мутную даль улицы и, не дождавшись матери, лез на печку, греть ноги.
   Когда бабушка Маланья зажгла огонь и стала молиться Богу, Васютка тоже стал молиться. "Спаси Господи и помилуй в пути и дороге всякаго и крешшенаго!" -- шептала бабушка, а Васютка повторял ее слова, клал земные поклоны и думал о белой лошади, вкусной шаньге, сырчиках и мясных жирных щах, и все оглядывался на дверь.
   Долго, до полночи ждал Васютка и, не дождавшись, сидя в уголке на печке, заснул. Головка его закинулась назад, открытый ротик издавал какие-то неопределенные звуки, а замазанное, неумытое личико выражало скорбное ожидание...
   Назавтра, когда уже вышли от обедни, и веселые мальчуганы побежали по селу "славить", наконец, послышались за дверью шаги, и дверь со скрипом отварилась. Вошел сват Иван и, спешно помолившись, сел на лавку. Закрыл лицо руками и заплакал:
   -- Вот какой наш праздник! - простонал он...
   -- Да што такое?..
   -- Замерзли!.. Все замерзли... И Федосья, и Окся и Серуха моя!.. - всхлипывал Иван.
   -- Да што ты?!.
   -- Вот те Истинный!.. Недалеко от села, понятых угнали!.. Господи, Господи!..
   Васютка засопел носиком, скривил губы и заревел горько и безутешно... Он понял, что ему не дождаться матери...

г. Семипалатинск, 1906 г.

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru