Горький Максим
Переписка с О. Ф. Лошаковой-Ивиной

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Горький и его корреспонденты. Серия "М. Горький. Материалы и исследования". Вып. 7.
   М.: ИМЛИ РАН, 2005.
   
   <...> Сохранились лишь разрозненные листки и тетради воспоминаний, несколько писем и открыток из переписки с Ольгой Юльевной, в основном раннего периода (переданы в Нижегородский музей) и заявление Ольги Фоминичны, вероятно, в Собес, написанное чужой рукой с ее подписью1:
   "Начала свою работу в театре 1905 г. в антрепризе Незлобина, под режиссурой Марджанова, затем в г. Вильно. Летом под режиссурой Марковского (созидателя Саратовского народного дома). Начиная с Севастополя, почти по всей Руси -- до Якутска. Всего теперь я и не вспомню в должном порядке. Служила, куда звали, а потом вскоре работала под управлением Гиацинтова в товариществе -- 8 лет. (в Московской области) за что он получил звание Заслуженного деятеля искусств.
   В 1936 году, по болезни матери -- оставила театр (она также была актрисой). В этот период я работала по единичным вызовам, в основном по замене заболевших, т. к. не могла надолго оставить маму. Таким образом, мой артистический стаж составляет 40 лет.
   В настоящее время мне (девяносто) 90 лет, у меня катаракта обеих глаз, потому пишу не сама, а лишь подписываюсь.
   Справку о моем тяжелом болезненном состоянии из поликлиники персональных пенсионеров представлю по Вашему требованию.
   Никого из близких или родных у меня нет уже 30 лет.
   С глубоким уважением.
   28/111.73 г.

Лошакова-Ивина".

   1 АГ. Ком.
   

1. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

14 апреля 1928, Сорренто

Дорогая Ольга Фоминишна, --

   осенью 21-го года, письмом из Вятки я был извещен, что Ольга Юльевна скончалась от воспаления легких1.
   Сегодня получил письмо, что обе вы живы, здоровы, но живете трудно в смысле материальном2. Я очень хотел бы помочь вам, если это вы допустите, если моя помощь не обидит О. Ю. и Вас.
   Скажите мне попросту, по чувству старой дружбы -- можно послать вам денег3? Пошлю телеграфом.
   Мне телеграфировать и писать так:
   Италия, Сорренто. М. Горькому.
   Сердечный привет вам.

А. Пешков

   14.IV.28
   Sorrento
   

2. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

23 апреля 1928, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Известие, которое Вы получили из Вятки, касалось, вероятно, смерти Иды Зиновьевны Каменской, которая и служила и жила в Вятке и, кажется, в ту осень, действительно, умерла.
   В третий раз проходит слух о нашей смерти, каждый раз причиняя своими последствиями большое огорчение то мне, то маме. Это становится фатально.
   Несколько лет тому назад похоронили нас обеих. Мой муж1 получил официальное извещение из комиссариата, что вагон, где мы с мамой находились, разбит в щепы в прифронтовой полосе -- и советовали не пытаться пробираться к месту происшествия, п. ч. наших костей все равно не соберешь. Муж поседел, получив это известие. А когда через три с лишним года я вернулась в Москву осенью 21-го года -- я узнала, что муж давно считал себя вдовцом и... недавно женился. И мне не осталось ничего больше, как предложить развод.
   И до этого тоже был слух о смерти, и тоже с печальными последствиями. Надо полагать, что, когда мы действительно умрем, то этому уже никто не поверит.
   Добавлю еще, что, если б мама действительно умерла, то я написала бы Вам об этом, -- мне не нужно брать книгу в руки, чтобы вспомнить какое неподдельное чувство Вас когда-то связывало, и если она была Вашей первой любовью2, то Вы были ее единственной. Теперь об этом можно сказать, п. ч. ее жизнь уже вся позади, со всеми ее радостями и огорчениями.
   Хотела бы знать, кто теперь известил Вас, что мы живем плохо? -- моя подруга Соня Потехина, или ее сестра Эсфирь Азарх -- моя большая приятельница? -- или наш старый друг В. М. Любомирский-Гохгейм3? Кроме этих людей никто не знает по-настоящему, как мы живем, и почему именно. Ваше письмо было для нас большой неожиданностью, и обеих нас взволновало, каждую по-своему.
   Когда мы с Вами виделись в последний раз в Москве осенью, в 21 году -- я только что вернулась с фронта и так обрадовалась, что Вы в Москве -- мне так нужен был друг и добрый совет, но... Вы меня не узнали4. Теперь я понимаю, что у меня в те дни, вероятно, было совсем не свойственное мне лицо, и эта солдатская шинель, и мы так давно не виделись...
   Но, когда у человека горе, то он или тупеет, или воспринимает всё болезненно. Я отупела -- еще больше ушла в себя и промолчала обо всем, с чем пришла. Нескладно поговорила насчет театральной работы и ушла, заранее зная, что из Вашего письма к Малиновской ничего не выйдет5. Не может возбудить к себе доверия актриса в солдатской шинели, без башмаков, да еще с таким тяжелым камнем на сердце, что слова нейдут с языка!
   Мне пришлось беспорядочно халтурить -- плохо зарабатывать, я портилась как актриса, п. ч. в театрах играют кое-как и кое с кем. За эти годы только два раза удалось прослужить в приличном деле, и мама ездила служить раз в Тверь, да один раз уехала из Москвы с группой актеров Мал. театра -- где ее любили как человека и ценили как актрису -- а затем наступили годы без работы по обстоятельствам, не от нас зависящим.
   Вы спрашиваете: можно ли прислать нам денег, не обидит ли это нас. Нет, Алексей Максимович, это нас не обидит. Мы живем так плохо, что нам обеим тяжело смотреть друг на друга, и если б я не бодрилась, мы бы давно повесились. К тому же в известном возрасте начинаешь ценить в людях не героические подвиги, а их сознание своих ошибок.
   У Вас, наверное, нет времени читать письмо, поэтому хотела написать мало, а вышло много. Извините и позвольте проститься.
   Желаю всего самого лучшего.

О. Ивина

   Примите привет и от мамы.
   

3. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

8 мая 1928, Сорренто1

Дорогая Ольга Фоминишна, --

   просил по телеграфу, чтоб Вам передали 500 р.2. В конце месяца буду в Москве3,-- разрешите повидаться с Вами и 0<льгой> Ю<льевной>4?
   В Москве я остановлюсь: Машков переулок, 1, кв. 16, это у Чистых прудов5.
   Сердечный привет.

А. Пешков

   8.IV.28
   Sorrento
   

4. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

12 мая 1928, Москва

   Дорогой Алексей Максимович, позавчера мы получили деньги (500 р.)1. Это очень много, и мы так отвыкли от настоящих денег. Вот уже третий день как мы обладатели солидной суммы, а мы почти еще ничего не купили.
   Отчасти нас удовлетворяет сознание, что теперь мы всё "можем", а с другой стороны, не знаем с чего начать. Но с чего бы ни начали, а прежде всего примите от нас обеих большую, сердечную благодарность и как знак благодарности узнайте от чего Вы нас избавили. Мы живем в очень сырой комнате (с черным потолком), которая отапливается в хорошие дни железной печкой, в плохие -- керосинкой, а в скверные -- ничем.
   И если б добрый волшебник спросил меня чего я хочу -- я не раздумываясь ответила бы -- хорошего воздуха и хорошую постель. Мы спим на ящиках и утром встаем усталые, точно окончился трудный день и пора ложиться спать. Несколько лет не иметь отдыха по ночам -- это очень, очень неприятно. И получить, наконец, этот отдых -- это исполнение мечты. Потом можно полечиться, мама очень плохо себя чувствует, плохо от скверных условий жизни, -- не от болезни.
   У меня же полное расстройство нервов, выражающееся в самых неожиданных явлениях: потери осязания месяца на 2, на 3, в потере зрения на месяц, в распухании носа и всего лица до полной потери человеческого облика, или же в мучительной боли в какой-нибудь одной точке тела -- такой внезапной боли, что я кричу на весь дом. Кончается это все внезапно, как и начинается. Остается только усталость, да хрипота от крика.
   В Москве есть прекрасный доктор -- Соколов -- гомеопат. Он берет дорого, но теперь я схожу к нему.
   И потом, когда наступит лето, можно будет поехать куда-нибудь в деревню. Это для мамы. А для меня только в том случае, если не будет на лето театральной работы. Но я надеюсь, что приведя себя в приличный вид, я найду ее. Способности работать я не потеряла, работаю с увлечением, когда оно у меня бывает, вношу в нее все свои силы, независимо от того сезонная ли это работа или разовый спектакль. Между спектаклем сезонным и разовым -- разница громадная, но в своей домашней работе над ролью я еще честна.
   Буду стараться попасть на лето в маленький городок, где есть река, где на улицах трава, а на траве -- поросята. Я тоже, наконец, хочу увидеть лето. И где не больше двух спектаклей в неделю.
   Последнее время я не ходила в Рабис2 -- не в чем было. И взяла нам с мамой одну работу на дом, но дело было ужасно вонючее. Даже соседи ходили от нее с головной болью. И в результате за эту работу нам не заплатили. То нужный человек уехал, то некому принять работу -- и т. д. Я многое бы еще могла Вам рассказать, но и этого довольно, чтоб поверить как я деньгам рада и как благодарна -- не раз, не два, а сотню раз.
   

5. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

5 июня 1928, Москва

   Дорогая Ольга Фоминишна, -- я попаду к Вам не ранее воскресенья, т. е. -- через шесть дней, загруженных всяческими "свиданиями" общественного порядка. Получили ли Вы деньги? Привет О. Ю.
   Жму руку.

А. Пешков

   5.VI.28.
   

6. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Около 10 июня 1928, Москва

   Дорогой Алексей Максимович, деньги получили (500р.) в начале мая месяца. Ответила сейчас же в Сорренто очень подробным письмом, написав в нем и как мы жили, и сколько хороших перемен внесли в нашу жизнь присланные Вами деньги.
   Буду -- будем ждать Вас с нетерпением. Ваше письмо по гор. почте шло изумительно долго, я только сегодня его получила. Вероятно, и Вы еще получите мое письмо, посланное в Италию.
   Два сердечных привета.

Ивина

   

7. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Середина июня 1928, Москва

   Дорогой Алексей Максимович, в продолжение недели ждали мы Вас каждый день и никуда не выходили из дому1. Но, по-видимому, у Вас нет времени посетить нас. Это очень жаль, тем более что через три дня я, возможно, уеду. Получила предложение поехать до 1 сентября служить в Закасп. край. Не знаю, застану ли Вас по возвращении. Мама огорчается, что я еду в такое место, где совсем нет зелени и только песок и нефть (нефтяные промыслы) и где вода в паек дается, но мне хочется сдвинуться с мертвой точки и поехать хоть куда-нибудь. 18 утром окончательные переговоры, а если подпишу -- числа 20, 21 уеду.
   На случай, если я за эти дни не увижу Вас -- то у меня к Вам две очень больших просьбы. Одна очень серьезная относительно мамы, другая трагикомическая относительно моей подруги Сони Потехиной.
   Нельзя ли, Алексей Максимович, поговорить Вам с кем-нибудь из имеющих вес, чтоб маме немного увеличили пенсию2? Она выхлопотала пенсию в 36 р., но многие актеры с таким же стажем и окладом получают больше. Видно, она начала хлопотать свою в полосу не особенно денежную, -- к людям, подавшим свою просьбу о пенсии месяца через три после мамы -- правительство было пощедрее, п. ч. большими суммами в тот момент касса располагала. Если кто-либо прибавит доброе слово к ее просьбе -- мне кажется, это дело могло бы устроиться.
   Что касается подруги, то тут дело вот в чем. Соня Потехина в хороших отношениях с Вашим хорошим знакомым Ганецким и однажды попросила его -- не может ли он устроить нам небольших по две сухих комнаты (у моей подруги маленький идеефикс, что многие мои дела не налаживаются, благодаря отсутствию приличного угла, где я могла повидать нужного человека), и Ганецкий был так добр, что ее просьбу уважил, а я, узнав об этом, расстроилась, п. ч. прекрасно знаю, что мама ни от кого и ничего не примет во имя Ваше, Алексей Максимович, не поговорив сначала с Вами, не узнав, как Вы на это смотрите.
   Я очень попеняла Соне за то, что она говорила с Гонецким, не поговорив предварительно со мною. И такого страха на нее нагнала, что, когда Гонецкий спросил у нее наш адрес, она ответила, что этого нельзя, что она не может адреса сказать, что ей не позволили.
   Естественно, Гонецкий ничего из этого всего не понял, рассердился, сказал, что это женский саботаж, что он с ней больше не знаком, и бросил трубку. Соня Гонецкому обязана лечением за границей, службой мужа, ученьем сына, она его и ценит, и уважает. Дорогой Алексей Максимович, скажите ему, что Соня не виновата, пусть эти хорошие люди помирятся. Так неприятно, что это из-за меня случилось, и из-за этих глупых комнат.
   Ах, как жаль, что я не смогла Вас увидеть, так хотелось, так хотелось! Но, м. б., еще увидимся?

Сердечно Ваша Ольга Ивина.

   

8. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Начало июля 1928, Москва

Дорогой Алексей Максимович.

   Мой отъезд в Закаспийский край не состоялся1. Посредрабис предложил на мое место другую, несмотря на то, что режиссер договорился со мной. Это можно довести до общего собрания, но сезон потерян. Таким образом, я осталась в Москве и мы с мамой ждем Вас, если Вы еще не изменили своего намерения повидаться с нами.
   Мы знаем, что Вы устали, что у Вас мало времени -- потому вкладываю открытку с моим адресом -- черкните два слова -- ждать ли нам Вас?
   Сердечный привет от нас обеих.

Ольга Ивина

   

9. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

6 июля 1928, Москва

Ольга Фоминишна, --

   я весьма смущен тем, что до сего дня не мог посетить Вас и 0<льгу> Ю<льевну>1, но у меня есть оправдание: нездоров был и не хватает времени2.
   Сегодня я должен ехать в Курск дня на три, возвратясь -- приду к Вам3, а пока посылаю 500 руб.4
   Извините мне то, что не мог исполнить обещания, и поверьте: не потому, что не хотел.
   Привет.

А. Пешков

   

10. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

20 октября 1928, Москва

   20 октября 1928 г., г. Москва,
   Гороховский, 1/6, кв. 7
   Дорогой Алексей Максимович, бесконечно жаль, что мы не повидались с Вами1. Но я напишу все, что хотела сказать при встрече, не могу не сделать этого. На Ваши лаконичные письма отвечала подробно и откровенно2 не потому, что навязчива, а п. что никогда Вы не удалялись из моего сердца совсем, никогда я не забывала, чем Вы были для меня, когда я была ребенком, как не забывала и годы, прожитые вместе. И вместе с мамой испытывала боль ото всего потом случившегося. Вы дали много любви и ей, и мне, а потом столько же горя. Я думаю Вы многого не знаете из того, что пережила мама после Вашего отъезда из Нижнего -- и я не стану Вам об этом рассказывать, от Вас скрыли, чтоб Вам легче было. Но у меня все происходило на глазах, и надо удивляться, как я при этом сохранила на многие годы мою детскую привязанность к Вам.
   Однажды ночью она писала Вам письмо громко плача, а через несколько дней Вы вернули ей это письмо с припиской, что оно слишком литературно, чтоб быть искренним3. Вот причина, почему и я в детстве не стала Вам писать, не выражала желания повидать Вас и не говорила о Вас. Я думала: он все равно ничему не верит.
   Вы знаете, что у меня не было отца, как руководителя4, ни брата -- друга, и жизнь крепко соединила меня только с мамой и невозможно обидеть одну, чтоб не стало больно другой.
   Когда я увиделась с Вами в Москве, в доме Марии Федоровны5 -- я инстинктивно поняла, в атмосферу каких переживаний я попала -- и не пришлось мне сказать Вам всего, что просилось из сердца. Я поняла для Вас ненужность этого <...>6.
   Из слов М. Ф-ны я поняла, что Вы рассказали ей о маме, что она ревнует Вас к прошлому, и поэтому чистого друга я в ней не нашла, а благодаря этому не приблизилась и к Вам настолько, насколько мне этого хотелось и насколько я себя считала вправе. Можете ли Вы это понять? Можете Вы понять, что мне хотелось от Вас не только возможности попасть на сцену, выйти из тесного положения, но просто -- а м.б. и более всего -- побыть с Вами? Просто побыть с Вами без всех этих чужих и ненужных мне людей? <...>7. И когда Вы однажды вздумали опуститься в прошлое сами, и спросили меня за обедом про всех, кого я помню из общих знакомых в Нижнем? -- Мне вспомнились эти знакомые, дежурившие по ночам по очереди возле мамы, уберегая ее -- мелькнули в памяти эти ночи -- и я поглядела на Вас, на сияющую радостью Марию Федоровну, и сказала -- "нет, не помню". И когда Вы отвели от меня недоуменно глаза, добавила Вам мысленно: "Ну вот, теперь ты будешь думать, что из меня выросла тупоумная, дура беспамятная. Ну и пусть!" А ночью, оставшись одна -- плакала. Так много еще во мне было тогда детской любви к Вам, и детского горя <...>8.
   Мне было тяжело в ту первую встречу с Вами в Москве, что пришлось брать у Вас деньги, не приблизившись к Вам душевно, и когда М. Ф-на написала мне в Ялту, что Ваши дела очень плохи, а "стипендиатов", как я, у Вас очень много -- я с облегчением отказалась. Если бы Вы написали сами, выбранили меня за расточительность, хотя это было бы несправедливо, п. ч. я скромно жила -- и написали бы, что будете высылать мне лишь 10 р. -- а не 50, как писала М. Ф-на -- я бы извинилась перед Вами и согласилась, п. ч. это было бы от Вас. Теперь я понимаю, что Вы поручили М. Ф. не из чувства деликатности, женщины, мол, лучше сговорятся, но тогда у меня все мысли шли из больной точки. И все же, за пребывание в Ялте я Вам бесконечно благодарна, примите еще раз от меня эту благодарность -- я запаслась там силами на несколько лет и прожила в Ялте бездумно, спокойно, красиво. Пожалуй, я никогда больше и не жила так. Точно во сне.
   Теперь вернусь снова к прошлому. С течением времени мама успокоилась и объяснила мне, ребенку, что Вы правы, что и она, и я были для Вас большой тяжестью. Но всё, имевшее соприкосновение с Вами, всегда живо ее интересовало и стоило завязаться разговору о Вас или выйти Вашей новой книге -- чтоб она не заснула ночь. Не спала и я, случалось, за компанию. Ваша повесть о первой любви подняла в ней снова все, что улеглось на дно души -- и совершенно неожиданно пришедшая от Вас помощь теперь, в поспешности которой почувствовалось участие -- смягчило ее. И ей захотелось Вас видеть. И еще была мысль, что, если не теперь, то уж и никогда. Мы ждали Вас, как праздник, когда Вы написали, что будете у нас дней через 6. Я приготовила пасху, кулич, сварила особым способом варенье, удалось достать хорошего вина. Я написала Вам, что мы ждем и послала розы, лучшие, какие были в оранжерее, не знаю, получили ли Вы их свежими. Но Вы уехали, написав, что будете по возвращении. Мы не поехали в деревню и стали ждать Вас. А Вы по возвращении... Вы, вернувшись, уехали совсем <...>9. Я очень удивилась, что Вы ни словом не ответили на мое письмо об увеличении пенсии маме10. Почему Вы промолчали? На письмо совершенно чужого человека Вы ответили и письмом и деньгами по телеграфу, а на мое письмо о маме ни слова. Хоть написали бы, что, мол вы, Леля, пишете глупости, и что это невозможно -- раз это невозможно. А молчать в ответ на такую просьбу -- обидно, ведь это вопрос насущной необходимости.
   Деньги, присланные Вами, ушли на уплату некоторых долгов, на покупку необходимой мебели, необходимого платья, на жизнь, -- на приличную еду после ужасной зимы. И снова мы стоим перед задачей -- как жить дальше, как прожить и эту зиму? Неужели снова так же мучиться? <...>п А увеличенная пенсия могла бы успокоить нас за завтрашний день. Про себя не говорю, но мама этого заслужила. Заслужила она и Вашего участия к ее судьбе, -- и более вдумчивой заботы о ней и ее старости со стороны человека, которого она так сильно любила -- любила, когда у него не было ни славы, ни денег, ни ореола -- а самую сущность редкого, хорошего и тем дорогого сердцу, человека <...>12.
   Алексей Максимович, жить без денег, это не только не иметь шубки, ботиков, вкусного обеда -- это не иметь валенок, даже и теплого платка, не иметь не только билета в театр, но и книги. Как мне хотелось поговорить об этом с Вами. Ведь через Вас, наверное, я могла бы иметь книги много дешевле, по продажной цене это недоступно, и не будет нам доступно, а у мамы даже нет собрания Ваших сочинений.
   Сначала мы все разъезжали, багаж очень стеснял, а теперь ей это было бы страшно приятно. Ведь многие вещи она любила еще в рукописи, переписывала их по нескольку раз, часто по ночам, волновалась, дожидаясь ответов из редакций -- и некоторые Ваши повести, это повесть и ее собственной жизни, с ними связана память -- так много и личного, хорошего. Вы дали мне письмо к Малиновской13 -- кстати, она лишь сказала следующее: "Я могу Вам предложить вступить только в одно дело, идеальное, там все работают бесплатно, и каждый -- из актеров -- с собою на спектакль приносит по паре стульев для публики, а после спектакля уносит их домой, п. ч. помещение не запирается".
   Написала обо всем, самом задушевном, вывернулась наизнанку -- и не знаю как Вы это примете (Я это не часто делаю). Вы писали, чтоб мы приняли деньги, посланные по "чувству старой дружбы". Примите и Вы это письмо, положите его поближе к дружбе. И не оставьте без ответа.
   По-прежнему любящая Вас -- Лёля Ивина.
   

11. ГОРЬКИЙ -- О. Ф.ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

27 октября 1928, Сорренто

   Милая Ольга Фоминишна, -- я не люблю мою личную жизнь1 и не люблю вспоминать о ней иначе, как о литературном материале; что это -- правда, это должно быть видно из моих книг, в которых я участвую как лицо наблюдающее, рассказывающее, но -- мало действующее. Этим я вовсе не хочу сказать, что не посетил О<льгу> Ю<льевну> и Вас из нежелания "окунуться" в прошлое, -- этим я говорю только то, что прошлое для меня вообще -- материал мало приятный, ибо он крайне плохо обработан мною. Боюсь, что это не вполне понятно Вам, но объясню уже при свидании, весною.
   А не попал я к Вам потому же, почему не мог попасть к А. М. Калюжному2 и еще к некоторым, очень дорогим для меня людям: был очень занят, оглушен, устал, не очень здоров, я устаю легко. В этом состоянии я, для близких, чужой человек и знаю, что держусь с ними как-то не естественно, говорю -- одно, думаю о другом, о том, что [только] испытано за текущий день.
   Весною, в мае, мы увидимся3. До той поры, недели через две, три к Вам зайдет П. П. Крючков, мой секретарь и приятель, принесет денег и мои книги4. И, вообще, какие бы книги ни понадобились Вам или О. Ю. -- обращайтесь к нему, он пришлет. Не посылаю денег отсюда потому, что это сопряжено с разными затруднениями и возьмет времени не меньше, чем его нужно на возвращение Крючкова в Москву.
   Вот и все, пока. Можете быть уверены, что весною встретимся, ибо тогда уже не будет такого нелепого шума и такой не нужной суеты, как в этот мой приезд.
   Сердечно приветствую О. Ю. и Вас.

А. Пешков

   27.Х.28.
   

12. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Декабрь 1928, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   12 декабря к нам заехал П. П. Крючков и привез нам чек на 500 р. Мама и я сердечно Вас благодарим. Но вот Ваших сочинений он не привез1. Как я поняла, он думает это все-таки сделать со временем, а также доставить мне необходимые учебники, о которых я его просила.
   Еще раз спасибо за внимание и деньги.
   Сердечно Ваша

Ольга Ивина.

   

13. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

17 сентября 1929, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Я узнала, что Вы приехали, телефонировала Вам, -- хотела повидаться с Вами, -- но узнала, что Вы на даче.
   Вы сообщили мне перед отъездом1, что в смысле сцены не можете быть полезны Лёле2. Но, быть может, Вам не трудно будет в иной области труда придумать для нее работу, или для меня. Вот на эту тему и необходимо поговорить с Вами лично.
   Голубчик, это надо сделать как можно скорей, -- сидим без заработка и без копейки денег3.
   Я знаю, что деньгами Вы с нами поделитесь -- не раз Вы это уж делали, -- но согласитесь, что денежная помощь, от кого бы она ни была, все-таки "помощь", а не заработок. Не пеняйте на меня, что я так бесцеремонно обращаюсь к Вам, -- за все эти с лишком тридцать лет я не научилась смотреть на Вас как на чужого человека.
   Жду с нетерпением скорого ответа и горячо жму Вашу руку.

О. Каменская

   17 сентября.
   Гороховский переул., д. 6/1, кв. 7. Ольменской (или Ивиной).
   

14. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

21 октября 1929, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Я получила предложение на сезон и рада этому, разумеется, п. что хотя работа и в коллективе, и неизвестно как заработаем, но главное я после такого громадного перерыва вновь вступаю в работу!
   Но у меня ничего нет для сцены и мне необходимо сделать себе сценический минимум в смысле гардероба1. Вы, ведь, знаете, что в годы голодовки я все распродала и надо начинать сначала: сшить несколько платьев, купить обувь, чулки. К тому же у нас с мамой одна шубка на двоих -- и все это вместе взятое -- задача колоссальной трудности.
   Будьте к нам добры до конца и дайте мне возможность начать работать.
   Если я возьму деньги, присланные недавно Вами -- истрачу их на себя -- мама на зиму останется без копейки. А в коллективах наших актерские заработки неважные по большей части, но надо работать, надо ехать, надо проработать хоть год, как бы ни были тяжелы условия. Я отстала от репертуара, теряю квалификацию -- мне надо снова найти себя.
   Я так надеялась на свидание с Вами, хотела посоветоваться, но, очевидно, этой надежде снова не суждено осуществиться. Я слышала, Вы скоро уезжаете2, хотелось поговорить сердечно с Вами, дорогой Алексей Максимович, это было бы для меня большой моральной поддержкой даже в том случае, если Вы не могли оказать мне помощь в приискании работы. Ведь у нас с мамой решительно никого нет.
   Я заходила к Вам на днях, хотела повидать Вас, поблагодарить за присланные деньги (к 1 октябрю)3 -- но мне сказали, что Вы больны и я не решилась потревожить Вас.
   Любящая Вас

Лёля Ивина.

   21 октября
   1929 г.
   Гороховский пер., д. 6/1, кв. 7.
   

15. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

22 октября 1929, Москва

Ольга Фоминишна, --

   вот уже третью неделю не высовываю носа на улицу1, ибо это мне запрещено: бронхит и прочее.
   Мне крайне неприятно то, что я не мог прийти к Вам, мне очень неловко перед О<льгой> Ю<льевной>2 -- но хотя я не выхожу из дома, -- дома у меня люди целый день и до времени за полночь.
   Передайте привет мой и мои извинения О. Юльевне.
   Желаю Вам всего доброго и -- успеха.

А. Пешков

   22.Х.29.
   

16. О. Ю. КАМЕНСКАЯ и О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

1 ноября 1929, Москва

   Огромное, огромное спасибо Вам, дорогой Алексей Максимыч, за присланные Лёле деньги. Я очень была тронута Вашим вниманием.
   Алексей Максимыч, мы с Лелей очень хотели бы иметь Ваш портрет, именно лично Вами подаренный; пришлите, пожалуйста!
   Очень грустно, что не повидались мы с Вами до отъезда, будем надеяться, что летом увидимся.
   С сердечным приветом.

О. Каменская

   
   Дорогой Алексей Максимович, Вы прислали мне денег ужасно много!! Я в первую минуту даже испугалась, я столько денег не ждала для себя. Но, конечно, это страшно хорошо и я рада, рада! И бесконечно благодарна. Только бы наше дело не провалилось, да не провалиться на квалификации. И тогда можно еще будет поработать со спокойной душой. Жалко, что мне не удалось даже и взглянуть на Вас; то Вы усиленно заняты, то хвораете, и я боюсь увеличить собою толпу, которая не может не утомлять Вас, человека и занятого, и не совсем здорового.
   Не написала Вам сию же минуту, п. что заболела, съев "нехорошей" колбасы, и вот только сегодня встала. Дорого обошлось.
   Ник. Петр. Барков не задержал чека ни на один час (Это очень деликатный человек)1. В случае каких-либо театральных неудач он обещал мне дать работу в Вашем журнале, если я сама буду наведываться время от времени к нему в редакцию. Хотя сама не знаю, что я могла бы там делать? Кем Вы думаете?..
   Я говорила с ним давно (до возможности театральной работы). Я сказала ему, что сцена для меня, как дорогой покойник, который лежит на столе, связь с ним порвана, но пока он не похоронен -- куда же от него уйдешь?..
   Он меня так сердечно понял, точно сам актер. Сердечно пожал руку и обещал помочь чем сможет, когда понадобится.
   Я так напугана годами безработицы, что всего ожидаю и всего боюсь. Боюсь и за начатое дело.
   Еще раз благодарю Вас от всего сердца и за деньги, и за пожелание успеха и за Ваше очень какое-то простое, милое письмо.
   Спасибо, спасибо, спасибо!
   Любящая Вас

Лелея Ивина.

   Гороховский пер.
   д. 6/1, кв. 7.
   О. Ф. Ивиной 1 ноября 1929 г.
   
   Простите за бумагу, знаете почему так...
   

16а. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

11 июня 1930, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Вы, вероятно, хорошо понимаете, как мне тяжело и неприятно говорить с Вами о деньгах, с Вами, к которому и так слишком многие обращаются. Каждый раз, как приходится Вам писать об этом, я мучаюсь и не нахожу слов. А потому пропускаю обычные в этих случаях извинения и скажу прямо -- мы опять без денег.
   Я многого не могу сказать в письме, чтобы Вы уяснили себе картину нашей жизни, но дайте себе труд подумать и Вы поверите, что нам очень, очень тяжело. Тяжело то, что нет работы, тяжело то, что приходится просить денег, тяжело то, что получив их, не знаешь что с ними делать -- растянуть ли их на годы и питаться крысами, или питаться чем-ниб. получше и купить башмаки и платье, как вообще все люди, а месяца через четыре снова писать Вам слезное письмо. Ведь это ужасно. Поверьте, мы тратим деньги очень аккуратно, только на то, что действительно необходимо. За эти два года я не позволила себе ни разу сходить ни в Художественный, ни в Малый, я не вправе тратить на удовольствия присылаемые Вами деньги, они и без того слишком быстро расходятся.
   Научите меня, Алексей Максимович, что мне делать? Избавьте меня от этого ужаса, если можете. Быть может, Вам покажется глупым, но я до сих пор считаю Вас близким мне, родным человеком; я забываю, что между нами легло такое невероятное количество лет, и думая о Вас, я вижу Вас всё тем же, каким Вы были для меня там, в прошлом.
   Лёле не удалось устроиться, несмотря на все ее старания и хлопоты, которые в результате привели ее только к нервному расстройству. Ведь важен не только заработок сам по себе, человеку хочется иметь работу не только для желудка, но и для души. Переговоры у нее есть, Рабис ставит ее в списки, но как дойдет дело до разговора с режиссером и он узнает, что она отстала от репертуара на три года, то находит ее неподходящей, несмотря на все хорошие о ней отзывы, и берет другую. Не может же она убедить его, что работает она быстро и наверстает все без всякого урона для дела. -- И вот так все время. И вот почему ей необходима была чья-то сильная и заботливая рука, и вот почему мы и обращаемся к Вам с просьбой помочь ей в этом деле. В прошлом году мне так хотелось при свидании с Вами о многом поговорить, хотелось рассказать Вам как и почему случилось, что Лёля сидит так долго без работы, но Вы уделили мне только пятнадцать минут, и сами не побывали у нас, как обещали.
   За все 9 лет Лёля не получала даже пособия, т. к. на фронте исчезли все ее документы, а когда они через три года наконец отыскались, время для получения пособия было упущено, и даже этой маленькой помощи она была лишена, так же как и связанных с этим льгот.
   Вы, мож. быть, спросите, почему она не ищет работы в иной области. Мы не раз обдумывали с нею этот вопрос и советовались с друзьями. Конторская служба не по ней по очень многим обстоятельствам. Мало-мальски ответственной работы она в этой области нести не сможет, да и с ее уходом на целый день на службу, надо брать прислугу мне в помощь, т. к. я ведь уже не молода1 и не совсем здорова и всего делать не могу при теперешних условиях жизни. Кроме того, прислугу теперь могут иметь только люди, получающие большой оклад. И выйдет, что Лёля будет терять последнее зрение на непосильной работе только для того, чтоб оплатить прислугу. И в результате выйдет чепуха. Уйти из своего союза ей тогда придется, а вернуться в него будет очень нелегко. Как мы ни вертели этот вопрос, все же возвращаемся к тому, что надо выжидать, хлопотать, терпеть, но не оставлять сцены. -- Простите за длинное письмо. -- Напомните, пожалуйста, Петру Петровичу, если он от Вас еще не уехал, чтоб он не забыл о Лёлиной просьбе2.
   Желаю Вам, дорогой Алексей Максимович, всего наилучшего. Крепко жму Вашу руку.

О. Каменская

   Лёля шлет Вам сердечный привет.
   
   Москва.
   Гороховский переул.
   д. 6, кв. 7 11 июня 30 года.
   

17. ГОРЬКИЙ -- О. Ю. КАМЕНСКОЙ

20 июня 1930, Сорренто

Дорогая Ольга Юльевна!

   Не думаю, что могу помочь Лёле1, в театральной среде у меня нет связей и я не знаю: с кем нужно говорить по этому поводу? Напишу в Ленинград, где затевается "рабочий театр"2 и, кажется, это все, что могу сделать.
   П. П. КРЮЧКОВУ СООБЩЕНО, чтоб он распорядился по поводу денег3.
   А я, тут, хворать начал, что весьма раздражает меня, ибо для [нездоро<вья>] болезней у меня совершенно нет времени4.
   Жму руку.

А. Пешков

   20.VI.30.
   

18. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Конец июля 1930, Москва

   Дорогой Алексей Максимович, мама все хотела написать Вам сама, но у нее болят пальцы. Ей прищемили их у самых ногтей дверью в трамвае и, вероятно, будет еще долго болеть. А Вы, пожалуй, назовете нас неблагодарными невежами, если не известили Вас, что письмо Ваше получили, деньги получили (500 р.) в начале июля.
   Сердечно Вам обе благодарны, дорогой Алексей Максимович.
   Мама просит Вам сказать, чтоб Вы берегли себя и не хворали, что здоровье дар драгоценный и что если Вы, живя в таком чудном климате хвораете, то это значит, что Вы себя совсем, совсем не бережете. Она говорит еще, что если б она была на Вашем месте, то она наново расцвела бы, и лет 40 с плеч стряхнула.
   Не знаю было ли бы это так, но что наша мокрая зима и дождливое лето здоровью не содействуют -- это верно. К тому же Москва из эпидемий не вылезает.
   Видела три раза П. П-ча Крючкова, но он так занят, что каждый раз мог мне только сказать -- "Зайдите через неделю".
   Я не могу сердиться на это, я вижу он действительно занят, но мне не весело. Сейчас такое время, что еще можно кое-что сделать. Послезавтра я еще раз увижу его, но я начинаю терять последнюю надежду.
   Я уже с зимы обдумываю о какой службе мне хлопотать, если поставить крест на театре. На какой-нибудь другой работе в театре я не буду спокойна, всякую другую работу в театре я залью слезами, я себя знаю.
   В канцелярию? в контору -- для меня -- что в могилу -- разницы никакой.
   Я привыкла работать запоем в театре; а потом лежать пластом, обдумывая новую работу. Всякая другая система меня пугает. Размеренная механическая работа -- не смогу я ее, я задумаюсь над ней, я или просчитаю, или... если это машина, она унесет мои пальцы, да еще хорошо если только пальцы!
   Единственно, чем я еще интересовалась сильно, это -- древностями. В Музей -- хоть сторожем, это я стерплю. Мой интерес к этого рода вещей привлек ко мне внимание одной научной работницы, она захотела познакомиться поближе, и вот теперь она читает лекции иногда у нас, дома, -- составился небольшой кружок. Я познакомила лекторшу с моими приятельницами (одна из них, по фамилии Рихтер работает теперь у Вас в журнале "Наши Дост.") и вечера лекций -- это очень интересные вечера. Об этом вот я поговорю с П. П., если ничего не выйдет с театром. И о службе в Музее я и Вас буду просить, но это после, а пока пусть он все-таки попробует меня в театр пропихнуть. Я уже ему сказала, что ему придется сильно толкать, п. ч. все будут отпихиваться, п. ч. у каждого есть или жена, или друг сердечный, или кандидат в друзья -- и что ему, П. П-чу, трудно будет пропихнуть так мало ему знакомую женщину, как я. Ну там видно будет.
   Я начинаю терять соображение, я дурею. Я пробую всякими работами заниматься -- но это все не то, не то! Это не дело, а времяпрепровождение, которое едва оплачивается.
   В нашем Посредрабисе даже обществ, работа -- есть мертворожденное дитя.
   Составили "ударную бригаду" -- наклеили плакаты, читали нам лекции, что не так важен наш будет спектакль в колхозе, как наши правильные ответы на вопросы крестьян, и потому мы прежде всего сами должны учиться. Ну мы учились, а между тем срепетировали 2 пьесы... и чем кончилось через 2 месяца?.. Пьесы нашли запоздалыми в смысле идеологии. И никто никуда не поехал. Так плакатами и ограничились. Надоело мне там все! Только и работа, что в "Красном уголке". Для него и я стараюсь сделать, что могу. Но он очень беден, у нас денег нет даже на книги. Я выпросила кое-что у Н. П-ча Баркова. Петр Петр, тоже обещал книг, -- но вот до сих пор без движения это дело. Но если это устроится -- будет чудесно. Я Вас поджидала, тоже и у Вас хотела поклянчить для "Красного уголка" нашего Ваших книг, да вот не удалось.
   П. П. говорит, что в сентябре поедет к Вам1, пожалуй. Вот счастливец, как он катается! И дал слово, и даже на сердце руку положил, что у него там, около сердца, лежит записка с моим поручением и что он не забудет в следующий раз пополнить. Терпение -- вот все, что мне осталось.
   Наш "Красный уголок" дает мне на 2 недели бесплатно дом Отдыха. Я рада этому. Я несколько лет не видела ни леса, ни поля. И строго говоря нет, ведь, у меня здоровья настоящего, да и не было никогда, всегда нервами держалась.
   Дома отдыха, экскурсии, лекции, журналы, газеты бесплатно -- вот плоды работ нашего "Кр. уголка". Иногда там бывают и путевки на временную работу, но редко и мало, и получают их безработные актрисы, у которых малые ребята.
   Пора закончить и перестать утомлять Вас моим нескладным почерком.
   Дорогой Алексей Максимович, не хворайте, не хворайте! Будьте всегда, всегда бодры, здоровы, будьте веселы -- этого мы обе желаем Вам от всей души.
   И не забывайте о нас и напишите нам хоть немного о себе, когда думаете приехать, и собираетесь ли?
   И если б Вы дали себе труд прислать нам Вашу карточку! Ну как Вам не стыдно? Ведь Вы должны понять, что очень хочется нам иметь ее, и не какую-нибудь, а такую, домашнюю, милую, где Вы у себя, дома, в кабинете, или в саду, под пальмой, или без пальмы, все равно, но дома, дома, у себя. Пожалуйста, пришлите. Официальных снимка у нас есть два, давно уже. Так нам мало, и потом на тех снимках Вы очень Горький, а мы хотим Алексея Максимовича.
   Обнимаем Вас. До свидания.

Ольга Ивина

   Гороховский пер.
   дом 6, кв. 7.
   

19. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

20 сентября 1930, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Не знаю, не помню, писала ли Вам Лёля, что она получила, наконец, службу. Да, уехала она на целый год в Якутск и, кажется, до сих пор еще в дороге, а уехала она 19-го августа.
   Я часто получаю от нее письма. Едет бодрая, радостная и всем восхищается в пути, а главное -- воздухом Сибири. Такого воздуха, говорит, нет даже в горах Кавказа.
   Очень я рада за нее, но не очень рада за себя. Осталась я одна, что, думала, буду делать, если захвораю. И словно накликала -- простудилась в холодную погоду, стоя три часа в очереди и схватила грипп. Очень мне трудно сейчас. Алексей Максимыч, милый, не сердитесь, если я попрошу Вас прислать мне немного денег, сколько Вам совсем-совсем не трудно. Надо расплачиваться с женщиной, которая приносит мне обед из столовой, хлеб. Дрова очень нужны -- холода стоят. А дрова очень дороги, а главное -- трудно их достать, а надо их достать как можно скорее, и должен это сделать кто-то другой, пока я больна.
   Лёля, конечно, хочет присылать мне, но что она сможет прислать, особенно в первое время, когда ей придется и с комнатами, и с портнихами дело иметь; да аванс вычитать будут, да за пайки, котор. выдали ей и здесь, и в Иркутске, и в Качуге; да там где-то еще на краю света. Меховые вещи выдадут, за котор. тоже надо платить. Пожалуй, что на собаках им еще придется ехать в конце пути. Но зато она встала на ноги, и ей обеспечена и дальнейшая служба, даже в том городе, где она захочет. Они ведь поехали пионерами, первая труппа в Якутске, и их там ждут с нетерпением. -- Очень трудно писать, Вы уж простите, если неразборчиво, -- мне очень плохо.
   Конечно, я тоже могла бы работать, я для своих лет достаточно бодра и энергична, да кто же даст мне работу? Молодежь пришла нам на смену. Я иногда слышу в очереди мне говорят: "бабка, когда ты подохнешь?" Оно, конечно, не очень вежливо, но, пожалуй, и справедливо. А что поделать -- живешь все-таки неизвестно почему, и живому как-никак кое-что тоже нужно.
   Как Вы себя чувствуете? Напишите хоть словечко. От всей души желаю Вам всего наилучшего и крепко жму Вашу руку.

Ваш друг
О. Каменская.

   20 сентября
   Гороховский переул., д. 6, кв. 7.
   

20. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

21 декабря 1930, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Простите, что беспокою Вас и отрываю от работы. Дело в том, что у меня душа изболела за Лёлю мою. Вы подумайте, морозы там 70 град., а у ней легкая шубка до колен, ни теплых чулок, ни валенок до сих пор купить не может. Она ведь уехала без копейки денег и залезла в огромный аванс-- в 300 р., котор. и вычитают из жалованья. И она не может купить ничего теплого. А там сейчас эпидемия тифа, скарлатины. Доха стоит 150 р. -- 200 р., шапка меховая -- 50 р., а у ней фетровая шляпочка. Имеет право по кооперат. книжке взять великолепного сукна по 20 р. метр, шерстяной материи даже по 1 р. 80 к., но тоже взять не может. Из полученных от Вас в последний раз денег я ей послала 100 р. и постель, как она просила, керосинку, туфли и разную косметику для сцены; даже зубного порошка там нет, ни пасты для обуви. Все это пришлось купить на базаре, на руках, и стоило дорого. Это я говорю потому, чтоб Вы не удивились, что я послала ей из 500 р. только сотню.
   Кроме того, комната ее стоит дорого, одни дрова в месяц -- 50 р. Телеграммой просит меня выслать ей чулки; но здесь их нет, а если когда и появятся, то я не могу их уловить: очередь уже с 6 ч. утра стоит бесконечная и всё разберут. Голубчик, Алексей Максимыч, посочувствуйте мне, пришлите денежку. Распорядитесь так, чтоб получила их я, а я уже ей отошлю по телеграфу. Так, я думаю, будет удобнее для П. П-ча, а себе оставлю сотню. Хорошо? Вы не сердитесь, правда? Заранее сердечно благодарю Вас. Как много интересного пишет Лёля1. Какая изумительная там жизнь! Она и Вам пишет. Несет она там общественную работу в областном музее и от этого музея полна восхищения. Всё подлинное, начиная с рыб, птиц, зверей, чудного подбора мехов и до мумий древнего, воздушного погребения. Изучает материалы по истории Якут, костюма, а изучивши, будет устраивать выставку. Я хоть и тревожусь за нее безумно, но рада, что она "живет" и полна энергии. Здесь, в Москве, эта безработица ее губила, она вконец изнервничалась.
   Крепко жму Вашу руку.

Всегда Ваш друг
О. Каменская.

   21 декабря
   Гороховский пер. д. 6, кв. 7.
   Хоть строчку-то напишите -- как Вы себя чувствуете, здоровы ли.
   

21. ГОРЬКИЙ -- О. Ю. КАМЕНСКОЙ

31 декабря 1930, Сорренто

Дорогая Ольга Юльевна!

   Вчера написал Крючкову1, чтоб он прислал Вам 500, немедля.
   На днях получил от Лёли из Якутска большое, очень интересное письмо2, сегодня отвечаю ей3.
   Вы спрашиваете меня о здоровье? Похвалиться -- не могу, но жить можно и работать -- тоже. Вот зима в этом году скверная, ежедневно дожди, ветер и отсюда -- сырость.
   Поздравляю с Новым годом и будьте здоровы!

А. Пешков

   31.XII.30
   

22. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

27 марта 1931, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Что же Вы молчите? Я послала Вам в феврале 2 письма: 7-го и 23-го, и ни на одно Вы мне не ответили1. Очень меня это тревожит. Если моя просьба оказалась для Вас неудобной, Вы бы так мне и сказали. Я писала Вам о моем большом горе, писала, что труппу, где служила Лёля, прикрепляют на три года и пошлют на Алдан. Для Лёли это немыслимо, здоровье ее плохое, а теперь она и вовсе слегла. Я тоже хвораю после гриппа, и мне очень тяжело быть одной, особенно при теперешних условиях. Лёле придется уехать из Якутска одной, и по этой причине денег казенных на обратный путь ей не дадут, и ей придется жить на свой счет. А счета этого у нее нет, у меня -- тоже, я давно сижу без денег и не могу ей в этом помочь. Вот поэтому я и просила Вас дать ей денег на дорогу, т. е. дать мне, а я ей отсюда переведу, если это для Вас удобно. Так я поступила с полученными от Вас деньгами в прошлый раз.
   Сегодня я получила ее письмо от 18 февраля. Она несет много разнообразной общ. работы. Между прочим, руководит драмат. кружком молодежи. Пошла туда на репетицию, уже чувствуя себя плохо, и, не дойдя до места, упала в обморок от страшных болей в желудке. К счастью, какой-то прохожий помог ей дойти -- и там, на лестнице снова обморок. Оттуда ее сейчас же отвезли домой и дали знать в ее театр. Пришел врач и нашел острый катар кишечника. У ней очень давно с желудком неблагополучно, еще с детства, когда она напилась воды из Терека во время этапного пути. А когда ехала в Якутск, то в дороге отравилась консервом. А теперь, в Якут, приходится ей есть черный хлеб, очень скверный, гнилой, как она пишет.
   Вы простите меня, Алексей Максимович, что я отнимаю у Вас время на чтение подробностей о своем, о личном, но это сильнее меня.
   Еще раз решаюсь просить Вас прислать денег, по крайней мере хоть известить меня пришлете ли, чтоб я могла немедленно сообщить это Лёле, чтоб она не беспокоилась. Она пишет, что хоть пешком уйдет, но там не останется. Хоть она и не жалеет, что поехала туда и даже очень довольна, многому, говорит, научилась. Пишет, что послала Вам два письма и пишет третье. От Вас еще не получила, но ждет с нетерпением. Почта туда дико ходит, напр., в феврале получали сентябрьские письма и веселится. А в апреле ей уже нельзя писать -- река тронется, только телеграммами можно сноситься.
   Мне очень тяжело писать Вам только о деньгах, но так случилось, к сожалению. Хочется поговорить о другом, о многом, хочется сказать Вам о Ваших книгах, которые я читаю и перечитываю, -- и не могу. Вкрадываются в душу плохие мысли. Деньги многое портят, а когда, к несчастью, приходится их просить, они портят еще более.
   А может быть, Вы уехали куда-либо и не получили моих писем? Тогда, боюсь, и это письмо до Вас не дойдет. Правда ли, что в мае, Вы будете в Москве2?
   Алексей Максимович, дорогой, отвечайте, пожалуйста, поскорей3. Успокойте меня, я измучилась.
   Будьте здоровы. Всего Вам самого лучшего!

О. Каменская

   27 марта, 1931 г.
   

23. ГОРЬКИЙ -- О. Ю. КАМЕНСКОЙ

3 апреля 1931, Сорренто

Дорогая Ольга Юльевна!

   Отсюда не могу выслать денег1, а в Москве у меня нет никого, кто мог бы достать их Вам. Крючков -- здесь, но не в Сорренто, вернется в понедельник, т. е. через 3 дня. Немедля телеграфирует, чтоб деньги принесли Вам.
   От Лёли получил еще одно письмо2, на днях ответил ей3.
   Не сердитесь на то, что я не пишу, страшно занят и собираюсь в Союз4.
   Всего доброго!

А. Пешков

   3.IV.31
   

24. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Начало декабря 1931, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Хотелось бы знать, почему ни мне, ни маме не удалось повидать Вас? Когда мы с Вами виделись летом, Вы, прощаясь, сказали, что, если мне нужно будет видеть Вас, то я должна буду сказать об этом Петру Петровичу -- и мы повидаемся. И вот мне нужно было увидеть Вас, когда я собрала все сведения о театрах, узнала все фамилии людей, от которых я могла ждать своего устройства (я уверена, что среди полсотни фамилий нашелся бы хоть один знакомый Вам, тем более, что среди директоров сейчас коммунисты в большинстве случаев).
   Вы хотели поговорить с Коном1. И я так и не знаю результата. И если нет -- то в чем препятствие? Мож. быть, я могла бы устранить? Я видела Ваше полное желание помочь мне, а раз Вы желали, то для меня было вне сомнений, что Вы это и сделаете. И я все время добивалась свидания с Вами, но меня не допустили. Не допустили даже и маму2. Хуже того, П. П-вич назначил ей час, когда придти, а когда она пришла, то два часа сидела в передней, а потом ей сказали, что видеть Вас нельзя. Мама была этим оскорблена и подавлена, и до сих пор не может успокоиться, п. ч. не знает, от кого это исходило. Ей пришлось наскоро, на клочке бумажки, нехотя данной ей П. П-чем, написать Вам хоть записку и попросить денег. А П. П. стоял за ее спиной, и вышло как-то это все нехорошо, унизительно и нескладно.
   Для устройства в театр время было пропущено. И передо мной снова встал призрак безработицы и только случайность теперь может отогнать его <обещал похлопотать Халатов... "если будет что-либо от А. М-ча по этому поводу, то дело может быть устроено">3.
   Алексей Максимович, милый, хороший, тяжело мне без работы, и тоскливо переживать периодически безденежье... Будь у меня служба все-таки реже будем просить у Вас денег! Не чаще пяти раз в год!..
   Дорогой Алексей Максимович, это шутка сквозь слезы! Не думайте, что присылаемые Вами деньги мы тратим на духи или пирожное, мы, поверьте, живем очень скромно, но так как-то все складывается, что к нашему порогу прибивает людей еще более нуждающихся, чем мы. Вот в настоящее время некто (имени его в письме называть не стоит) вывез из Якутска в Москву юношу 17 лет4, здесь запил сильно, спьяна уехал, а юноша остался на улице. Вместо обещанной службы или школы, -- ноль. И когда мальчик пришел ко мне за советом -- Что делать? -- Мы могли ему только сказать, что еда у нас пока есть, а спинку с маминого дивана можно положить на три стула. Тесно у нас и неудобно, но лучше, чем на мостовой.
   Мы поддались естественному чувству жалости, а дальше я поговорила об нем с Н. П. Барковым, и Н. П. сказал, что Вас тревожить не надо, что устроить мальчика учиться и он сможет. И устроил. Ему дали даже маленькую стипендию -- на тетради и книги, и трамвай хватит. А если б удалось увидеть Вас -- м. б. мальчика удалось бы устроить в общежитие, т. ч. положение его было отчаянное. А мальчик хороший и внимания стоит. Не смогли мы выкинуть его на улицу без денег, без теплого платья. Он остался у нас, живет с нами <...>
   Помню когда-то давно Вы мне сказали: "Вам не нужно, Лёля, отдавать мне долг, отдадите когда-нибудь кому-нибудь другому, кому они (деньги) нужны будут"5. Я никогда не забыла этих Ваших слов и во всю мою жизнь не было человека, который обратился бы с просьбой ко мне -- и ушел ни с чем. И про нас, про нашу комнату всегда говорили: "Свято место, пусто не бывает".
   Так вот, свои ли заработанные, Вами ли присланные тратим мы деньги на нужду, а не на прихоть <...> И Вы, дорогой Алексей Максимович, не можете не понимать, что маме тяжело так часто обращаться к Вам с просьбами о деньгах <...> И как было бы хорошо, если б этот денежный вопрос Вы захотели для нее урегулировать <...> Вот начались морозы, а мы без дров и я хожу с мешком в древообделочную мастерскую собирать опилки, стружки, щепки, чтоб топить печь. Раньше не было ордера, а теперь нет денег <...>
   Сердечно обнимаю Вас, желаю здоровья, хорошего настроения.

Ваша О. Ивина

   Мама шлет привет и еще раз просит Вас сказать: почему Вы не могли дать возможность увидеть Вас на 5 минут, хотя бы. Адрес: п. о. No 66. Ст. Басманная, Гороховский пер. д. 6, к. 8.
   

25. ГОРЬКИЙ -- О. Ф. ЛОШАКОВОЙ-ИВИНОЙ

12 декабря 1931, Сорренто

Ольга Фоминишна, --

   О<льгу> Ю<льевну> я не мог принять1, вероятно, потому что был болен, заболел гриппом2. Но возможна и другая причина: у меня очень мало свободных минут.
   Халатов никакого отношения к театрам не имеет3, насколько я знаю. Секретарей у него двое: Проскуряков и Либерзон, но об их отношении к театрам я тоже ничего не знаю.
   С Коном я не успел поговорить4, а Вы опоздали напомнить мне в свое время и напоминаете в декабре, -- поздновато! Вопрос о деньгах постараюсь урегулировать5. Простите, пишу неразборчиво, потому что лежа.

Привет.
А. Пешков

   

26. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

18--20 декабря 1931, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Вы пишете, что Вы не успели поговорить обо мне с Коном, а я в свое время не напомнила, и напоминаю в декабре. И добавляете, что это "поздновато". Вы были бы совершенно правы, если б это было так, и даже слово "поздновато" слишком мягко было бы для такого глупого поступка. Но я напоминала, я в течение 3-х месяцев почти -- звонила к П. П-чу и просила напомнить Вам и написала 3 письма Вам с вопросом1 -- говорили ли Вы с Коном? Что он ответил? И как мне надо действовать дальше?
   Но П. П. только отвечал: "Позвоните завтра". И я звонила до муки.
   Я пишу это, чтоб оправдать себя, а не для того, чтоб пожаловаться на П. П-ча. Мой упрек ему -- я высказала на днях ему самому2. И хочу только добавить, что хоть в одном случае "поздновато" вышло (хотя не по моей вине), но совсем не поздно в другом.
   Вкладываю вырезку из "Веч. Москвы" 4 или 5 дней тому назад3. Если б вместе с упреком мне Вы написали бы два слова Кону -- было бы как раз в точку. Но я уже не прошу об этом, я больше не могу просить. Так же я бессильна и перед ответом, что труппа полна. Кем полна-то? Бездарью! Но не в моих силах удалять из театра бездарь, это должны сделать комиссии, и, возможно, делают, а пока бездарь крепко ухватилась друг за друга и не впускает в труппу свежую струю. Знакомая художница работает в Историко-Революционном театре (вырезку об организации которого я Вам дала при свидании летом); до сих пор актрис нет ни одной, чтоб была или опытна, или талантлива4, и вся работа еще не налажена помимо состава труппы, и будет перед летней поездкой по Кавказу перекраиваться.
   Я почувствовала в Вашем письме недовольство мною, но если и виновна в чем-либо, то, поверьте, невольно.
   И самое нехорошее в Вашем письме это то, что Вы пишете лежа. Значит, снова нездоровы. Вы, верно, себя не бережете! Ведь Сорренто не наша промозглая Москва, а Вы все же хвораете. У нас тает, кругом вода, и скользко, и пасмурно, и противно. И мама все время кашляет, не спит по ночам -- это все от гнилой зимы.
   Поздравляем Вас обе с Новым Годом! Будьте здоровы и бодры! И в новом году, в 32-м, чтоб Вы ни разу5 больше не прихворнули, даже ни на один час.
   Сердечно Ваша О. Ивина.
   Поздравляю с Нов. годом6, дорогой Алексей Максимович! Желаю всего наилучшего.
   С сердечным приветом.

Ольга

   

27. О. Ю. КАМЕНСКАЯ и О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

Начало июля 1932, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Лёлина болезнь помешала мне поблагодарить Вас за деньги (400 р. что я получила через Петра Петровича 29-го июня). Я замоталась и сбилась с ног, да и денег надо было много. К счастью, у нас есть друзья -- и все пришли нам на помощь. А теперь Вы помогли нам расплатиться с ними. Еще раз примите сердечную благодарность от нас обеих.
   Я бы очень хотела просить свидания с Вами, но прежде, чем увидеть Вас, меня осмотрят много разных лиц, а я так одета и обута плохо, что мне неловко. У нас с Лелей одна пара туфель на двоих, и они уже не похожи на туфли. Мы каждые два дня что-нибудь несем на базар или продать, или обменять на съестное. И благодаря дикой дороговизне и Лёлиной болезни, мы скоро снова придем к тому безвыходному положнению, из которого Вы нас вытянули четыре года тому назад1.
   Я Вам писала, что Лёля больна, что оба врача по нервным болезням сказали, что ей нужна санатория, пока среднего типа2, но что необходимо обратить серьезное внимание на ее болезнь. И вот я просила Вашей помощи для устройства Лёли хоть на месяц в санаторию, где-либо поблизости. На это письмо я не получила от Вас ни слова в ответ. Почему Алексей Максимович? Ведь это так на Вас не похоже. Я начинаю думать, что Вы не получили этого письма почему-либо. Или, быть может, Вы рассердились на нас за что-нибудь? Но за что -- ума не приложу. Я теряюсь в догадках. Молчание Ваше меня прямо угнетает. Знаете ли Вы причину Лёлиной болезни? Мне хочется Вам это сообщить. Месяца через полтора по возвращении Лёли из Якутска, ее вызвали в Отдел Кадров и огорошили вопросом -- не желает ли она переменить профессию? Это вместо обещанной службы в Москве, как награды за трудную командировку в Якутию. Она ответила, что прослужив на сцене 27 лет, она считает подобный вопрос для себя оскорбительным. Тогда ей объявили, что ее снимают с учета, потому что биржа расформировывается за неимением безработных. А снятие с учета повлекло за собой механическое исключение из союза. А биржа-то через 3--4 месяца снова открылась; но в союз Лёля уже не попадает. И теперь, если даже и признают за ней инвалидность, то все равно она пенсию не получит; и вся ее 27-летняя работа пошла к чорту. Какая вопиющая несправедливость! И так поступить с работником на ходу, так сказать, который только что вернулся из такой мучительной командировки. Как же было не растрепать нервы от такого сюрприза! Теперь она, конечно, взяла бы всякую мало-мальски подходящую работу и вне театра, чтоб хотя бы не лишиться продовольственной карточки. А тогда уж совсем зарез -- ни чаю, ни сахару, ни хлеба.
   Лёля обсуждала этот вопрос с Марьей Федоровной3, и Map. Федор, пришла к выводу, что все-таки Лёлю надо устроить в театр.
   Вот выложила я Вам все, что у меня наболело. А теперь до свидания, дорогой Алексей Максимович! Пожалуйста не обижайте меня Вашим молчанием и ответьте хоть несколькими строками, -- это для меня всегда большая радость.
   От всей души желаю Вам всего наилучшего.
   Всегда Ваш друг

О. Каменская.

   Алексей Максимович, любимый!
   Если в ответ на это письмо опять будут только голые деньги через П. П-ча, эти бесконечно -- нужные, ужасные деньги, не одетые ни в одно слово привета от Вас, не согретые словом участия или надежды на улучшение моей участи -- я приду в отчаяние, ведь я и так в тупике!

Лёля Ивина

   Будьте здоровы, ради Бога не хворайте, и если снова уедете в конце лета, то дайте возможность нам на прощанье хоть поглядеть-то на Вас!
   

28. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

20 декабря 1933, Москва

Дорогой Алексей Максимович!

   Вскоре после Вашего отъезда из Москвы я послала Вам письмо в Сорренто, не зная, что Вас там нет. Ответа, естественно, я не дождалась и пишу Вам снова.
   Дело в том, что еще летом я просила у Вас через Петра Петровича тысячу рублей, т. к. мы совершенно обносились, особенно в смысле теплого. Лёля давно без работы и не может ее искать, т. к. я почти все время хвораю и потому не могу остаться одна. А кой-какой ее случайный заработок нас, конечно, устроить не может. Это только намек на деньги. Я же -- в данный момент лежу с вторичным воспалением легких. После первого воспаления легких, которое было у меня летом, Лёля просила Петра Петровича устроить меня хоть на две недели куда-либо в санаторию. Он сказал, что постарается; но это ему, очевидно, не удалось, или, быть может, позабыл, что тоже естественно, ведь он всегда так занят, а напоминать мы стеснялись.
   Да, так еще летом Петр Петров, предложил мне дать ему список вещей, в котор. мы нуждаемся. Я дала. В этом списке был минимум белья, одежи и главное -- теплого на зиму. П. П. обещал достать эти вещи, а в конце осени сообщил мне, что это трудно, и даже невозможно. Потому-то я и беспокою Вас теперь, т. к. думаю, что П. П. не уполномочен самолично разрешить этот вопрос в нашу пользу.
   Алексей Максимович, голубчик, если Вы согласны помочь нам в этом деле, буду бесконечно Вам благодарна. И очень, очень прошу Вас поскорее ответить нам, -- лежу больная, беспокоюсь, расстраиваюсь, страшно боюсь за Лёлю, -- хлопочет одна около меня, бегает на базар, стоит в очередях, и все это в летнем пальтишке, на морозе, на ветру. Если еще и она свалится, я уж не знаю, что будем делать.
   Простите великодушно, что отнимаю собой у Вас время, такое Вам необходимое. Но ведь у меня никого нет, кроме Вас, кто мог бы мне помочь.
   Обнимаю Вас сердечно, желаю Вам всех благ. Всегда Ваш друг

О. Каменская.

   20-е декабря, 33 г.
   Гороховский переулок, д. 6, кв. 8.
   

29. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- ГОРЬКОМУ

Середина мая 1934, Москва

Дорогой
Алексей Максимович!

   У меня нет слов, чтобы выразить Вам наше с Лелей глубокое сочувствие Вашей ничем незаменимой потере. Всем сердцем чувствую Ваше огромное горе и плачу вместе с Вами, -- можете мне поверить -- ведь у меня тоже единственное дитя, которое вечно хворает и над которым я дрожу всю мою жизнь. Будьте здоровы, -- берегите себя. Горячо жму Вашу руку.

Ольга К.

   

30. О. Ф. ЛОШАКОВА-ИВИНА -- ГОРЬКОМУ

25 мая 1936, Москва

   На днях я вернулась из Красноярска1. Пережила там много борьбы, много неожиданных неприятностей, потратила нервы зря, усомнилась в порядочности людей как ни разу в жизни -- и вернулась в Москву и расстроенная, и огорченная. В результате борьбы за улучшение работы -- нас дирекция сократила под благовидным предлогом: "Театр переходит на передвижной, смета урезана" и надо пожертвовать профессионалами, а не людьми, "оторванными для театра от производства"2.
   Против этого в принципе ничего не скажешь, но в данном случае принципом люди только прикрылись. Нам ничего не пришлось возразить, а только получить расчет и вернуться сюда. Нас несколько человек во главе с режиссером Яковлевым. Я хочу хлопотать, чтоб нам не остаться без работы на лето.
   Иду сегодня к Петру Петровичу и Николаю Петровичу -- буду просить их устроить нам поскорее свидание с каким-нибудь мужем власть имущим в театральном мире, чтоб рассказать ход событий и просить для нашей группы какое-нибудь театральное помещение, чтоб начать работать.
   Я в отчаянии от прекращения работы.
   При расчете я получила отпускные и выходные деньги и против ожидания могу вернуть часть долга моего осеннего Вам3, Вы помните? Мне нужно было купить туфли и выкупить исторические платья из ломбарда и Вы передали мне через Петра Петровича 400 р., 300 р. возвращаю. Остальные придержу, чтоб не навалиться на маму, пока найду работу.
   Если можете, если есть желание, помогите Вы нашей группе повидать кого надо, не остаться в Москве во власти безработного мучения, мы этого не переживем. Мы хотим хлопотать в Главискусстве, не знаю, что выйдет. Помогите добрым словом.
   Сколько было напрасной борьбы с администрацией красноярского Дворца культуры! Сколько мы выслушали нелепых обвинений в ответ на справедливое требование, сколько вредной клеветы! Был момент, когда я даже испугалась, что одна из клевет искалечит мне остаток жизни -- но люди в одном учреждении оказались умнее, чем в других там, и меня даже не вызвали на объяснение. Уж было слишком гадко и малоправдоподобно. Я вернула свое профсоюзное членство, сохранили мне и стаж за мою аккуратность и честное отношение к работе. И теперь устранены некоторые препятствия, смущавшие меня до моего отъезда в Красноярск.
   Очень хотела бы Вас увидеть хоть на 15, 20 минут, дайте мне эту радость, когда Вы будете в Москве, мне нужно, мне нужно для души -- сказать Вам несколько слов и услышать Ваше мнение.
   Буду просить Петра Петровича помочь мне увидеть Вас, когда Вы будете в Москве4, я знаю, Вас ждут здесь.
   Будьте здоровы, здоровы и еще раз здоровы.
   Я рада, что нашла маму не больной. И сама сейчас здорова. Остальное приложится.
   Еще раз сердечно благодарю за помощь и желаю всех благ.

Ваша Лёля Ивина.

   Примите и мой сердечный привет, дорогой Алексей Максимович, и глубочайшую мою благодарность за всю Вашу помощь нам с Лелей.
   Всего Вам от души самого лучшего.

О. Каменская

   25 мая 1936 г.
   

31. О. Ю. КАМЕНСКАЯ -- Е. П. ПЕШКОВОЙ и П. П. КРЮЧКОВУ

Начало ноября 1937, Москва

Уважаемые Екатерина Павловна
Петр Петрович!

   В рассказе Алексея Максимовича "О первой любви" очень много фантазии и литературы1. Моя дочь высказала ему однажды в письме в Сорренто обиду, удивление и огорчение наше по поводу этого рассказа, несоответствующего истине. И он написал ей в ответ, что по приезде поговорит с ней об этом при свидании в Москве. Он написал ей, что не любит свою личную жизнь, т. к. это материал крайне плохо им обработанный и что для него личная жизнь есть только литературный материал. Но когда он приехал, не удалось увидеться с ним.
   Я очень тяжело пережила этот рассказ, не только потому, что там было обо мне плохо сказано, а потому, что это плохое мне не было присуще. У меня много других недостатков, но равнодушия к его творческой работе у меня не было. Я никогда не окружала себя глупыми и пошлыми людьми, никогда не была бесстыдна и никогда не веселилась, никогда не пела шансонеток, ни в каких кабачках Монмартра никогда не бывала и никогда я не была ему в тягость в смысле денежном. В ту пору я зарабатывала вровень с ним, даже больше. Я получала в статистике 90 р. в месяц, одновременно рисовала картины и портреты, за которые тоже мне платили. И я работала день и ночь. Когда же работа в статистике прерывалась, я уезжала к моему мужу, Ф. Ф. Каменскому, который был мне другом и возвращалась в Нижний с деньгами, с нужными вещами, с цветами, чтобы украсить нашу квартиру. (Мой муж был цветовод.) Никогда мы с Ал. М-чем не жили в бане.
   Сначала мы жили в двух больших комнатах полуподвального этажа того дома, где наверху жил Ланин. А потом, когда наши материальные обстоятельства стали лучше, мы переехали в хорошенький домик в саду, с квартирой в три комнаты, с передней, кухней, с большими сенями. К дому еще примыкала двухэтажная беседка. И за два года, что мы там прожили, я не видела попа.
   Недавно на страницах полудетской книжки А. Раскина "М. Горький", на стр. 54-й -- есть такие строки: "Они поселились в старой бане, в саду, у пьяненького попа. Наступила зима; в бане стоял жестокий холод, а когда топилась печь, все жилье наполнялось нестерпимым запахом веников и мыла".
   Когда мы с Ал. М-чем расстались и оставили эту нашу квартиру в домике с беседкой, в нее сейчас же переехали Черновы с маленькими детьми. Они здесь, в Москве, как мне сказал Ал. Макс, они могут подтвердить, что никаких зловоний от веников и мыла там не было. И многие находили наше гнездо даже уютным.
   Затем на стр. 55-й вот что напечатано: "Короленко слыхал про нужду Горького, про его нескладное существование в бане; слыхал про то, что семейная жизнь молодого писателя была не слишком счастлива. Горький и сам понимал, что надо изменить жизнь и, может быть, расстаться с Ольгой. Он любил эту женщину, но жизнь представлялась ей занимательным фокусом, не более. С равнодушием относилась она к рукописям Горького, к его любимым книгам и дорогим ему мечтам. Короленко предложил ему работать в Самарской газете, Горький принял это предложение. Скучная возня с судебными бумагами и гербовыми марками, война с мокрицами в тесной бане, борьба за двугривенные и полтинники, все это внезапно осталось позади".
   Я стара и больна. Я хочу кончить жизнь без незаслуженных оскорблений в печати. Я твердо верю, что вы оба порядочные, умные и сердечные люди. Уделите время этому делу. Дайте себе труд убедиться в том, что я говорю правду. И прекратите в дальнейшей печати подобный вздор, т. е., изъять эти строки из следующих изданий.
   С Короленко я познакомилась задолго до встречи с Алексеем Мак-чем, выйдя из тюрьмы и пережив этапный путь. Он бывал у меня ежедневно, приносил заказы на портреты, научил чертить карты и устроил меня в статистику к Никол. Федор. Анненскому, потому что он знал меня как человека трудоспособного и энергичного. Он принимал во мне сердечное участие и был расположен ко мне. И не мог он поверить слухам и нелепым сплетням обо мне. До сих пор не знаю, почему расстался со мной Ал. Макс. У нас никогда не было с ним никаких недоразумений.
   Единственно, чем он был недоволен, это письмами ко мне Бол. Петр. Корсака, человека, который меня любил. Он ревновал. И неосновательная ревность окрашивала ему людей и события в неверные цвета.
   Уважающая Вас

О. Ю. Каменская.

   

32. Е. П. ПЕШКОВА -- О. Ю. КАМЕНСКОЙ

15 ноября 1937, Москва

   Вы не дали своего адреса, а потому я не могла сразу ответить Вам.
   Ведь рассказ "О первой любви" точно так же, как и другие произведения этого порядка не является буквально автобиографическим.
   Тот или иной комментатор произведений Ал. М. делает из них свои выводы.
   Я думаю, что сделаю лучше всего, передав Ваше письмо ко мне и П. П. в комиссию Лит. Наел. Ал. Макс, членом которой состоит и П. П., с просьбой довести до А. Раскина и других биографов Ал. М. о Ваших пожеланиях.
   Надеюсь, что они примут их во внимание.
   Как жаль, что Вы не написали об этом еще при жизни Ал. М.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

1.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-2), впервые.
   О. Ф. Лошакова-Ивина ответила 23 апреля 1928 г. из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-4-1). На конверте рукой Горького расшифрованы инициалы: "Ольге Фоминишне".
   
   1 Накануне, 13 апреля 1928 г. Горький писал И. А. Груздеву: "Воскресают люди, которых я давно похоронил. Иван Картиковский действительно "друг детства" моего. Оказалось, что жива и героиня рассказа "О первой любви" и дочь ее. Живут в Москве, бедствуют" (АГ. ПГ-рл-12-1-51). См. п. 2 и примеч.
   2 В 1926 г. О. Ю. Каменская, заболев, вышла на пенсию, дочь ее -- Ольга Фоминична долгое время не могла устроиться на работу: "...наши денежные дела,-- вспоминала она, -- пришли в такое состояние, что наши друзья решили написать об этом Алексею Максимовичу" (АГ МоГ-5-2-1). Это сделал В. М. Любомирский-Гохгейн, "старинный знакомый" О. Ю. Каменской по Минску. Его первое письмо, упоминаемое Горьким, не разыскано. В АГ хранится следующее письмо этого же адресата от 25 октября 1928 г., в нем снова речь идет о их бедственном положении: "Мне известен Ваш молниеносный отклик, в связи с письмом моим в феврале с. г. по поводу К... в дальнейшем я не посвящен в детали переписки с О. Ф., но я хорошо знаю и лично видел <...> что единовременная мат. помощь не вполне достигла цели, т. к. ее хватило на некоторое обзаведение (ведь почти ничего не было: ни на себе, ни -- при себе) и скромное прожитие эти 6 месяцев" (АГ КГ-рл-7-54-1).
   3 В ответ О. Ф. Лошакова-Ивина писала: "Вы спрашиваете: можно ли прислать нам денег, не обидит ли это нас. Нет, Алексей Максимович, это нас не обидит. Мы живем так плохо, что нам обеим тяжело смотреть друг на друга, и если б я не бодрилась, мы бы давно повесились". См. вступ. статью и п. 2.
   

2.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-1), впервые.
   Датируется как ответ на письмо Горького от 14 апреля 1928 г.
   
   1 Иван Яковлевич Лошаков -- второй муж Ольги Фоминичны, актер.
   2 См.: Горький. Сочинения. Т. 16 -- повесть "О первой любви".
   3 См. п. 1 и примеч.
   4 Ольга Фоминична посетила Горького накануне его отъезда в Германию в середине октября 1921 г.
   5 Последние дни перед отъездом, тяжело больной Горький нашел возможность помочь своей падчерице. Он написал записку Е. К. Малиновской, которая в это время ведала театрами Москвы:
   "Елена Константиновна --
   вот еще актриса, которая нуждается в работе, и я очень прошу Вас -- помогите ей, если только у Вас есть хоть малейшая возможность для этого!
   Ее зовут Ольга Фоминишна Каменская.
   Жму руку. А. Пешков" {АГ. ПГ-рл-25-44-46).
   И, действительно, актрису в шинели, не имевшую даже своего угла, встретили по-барски. См. п. 10 и примеч.
   

3.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-1), впервые.
   Ответ на письмо О. Ф. Лошаковой-Ивиной от 23 апреля 1928 г. из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-4-1). Адресат ответил 12 мая 1928 г. (АГ. КГ-рзн-3-4-2).
   
   1 Передатировано по содержанию: "В конце месяца буду в Москве" и по первому письму к этому же адресату от 14 апреля 1928 г. Здесь описка Горького: вместо "мая" машинально поставлена дата "апрель".
   2 См. п. 4.
   3 Горький приехал в Москву в середине дня 28 мая 1928 г.
   4 В этот приезд свидание не состоялось (см. п. 5, 6, 9).
   5 Квартира Е. П. Пешковой в Москве.
   

4.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-2), впервые.
   Ответ на письмо Горького от 8 мая 1928 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-17-6-1).
   
   1 См. п. 3 и примеч.
   2 Рабис -- профессиональный Союз работников искусств.
   

5.

   Печатается по А (АГ ПГ-рл-17-6-3), впервые.
   Адресат ответил около 10 июня 1928 г. (АГ КГ-рзн-3-4-19) и в середине июня 1928 г. (АГ. КГ-рзн-3-4-25).
   

6.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-19), впервые.
   

7.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-25), впервые.
   Ответ на письмо Горького от 5 июня 1928 г. из Москвы (АГ. ПГ-рл-17-6-3).
   Датируется по смежным письмам.
   
   1 См. п. 9. Свидание в этом году не состоялось.
   2 См. п. 10.
   

8.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-16), впервые.
   Горький ответил 6 июля 1928 г. из Москвы (АГ. ПГ-рл-17-6-5).
   Датируется как ответ на данное письмо.
   
   1 См. п. 7 и примеч.
   

9.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-5), впервые.
   Датируется по фразе: "Сегодня я должен ехать в Курск..." (ЛЖТ. 3. С. 637) и почт. шт.: 6.07.28. Москва.
   Ответ на письмо адресата предположительно от начала июля (АГ. КГ-рзн-3-4-16): "...мы с мамой ждем Вас, если Вы еще не изменили своего намерения повидаться с нами <...> черкните два слова -- ждать ли нам Вас?". См. п. 8.
   1 См. письмо Горького от 5 июня, в котором он обещал посетить О. Ф. Лошакову-Ивину и ее мать О. Ю. Каменскую.
   2 Время Горького действительно было расписано по часам и минутам: только за первую половину июня состоялись встречи с членами правительства, писателями (Дом Герцена), артистами и Станиславским (МХТ), рабочими и рабкорами завода "АМО", Трехгорки, пионерами, детьми и др. Горький посетил Музей Революции, Музей кустарных искусств, Болшевскую трудовую колонию, Октябрьские красноармейские лагеря, целый ряд редакций газет и журналов и т. п. За это время Горький получил от 72 городов Советского Союза приглашения приехать к ним в гости. 6 июля Горький выехал из Москвы, это было начало его первой поездки по стране (ЛЖТ. 3. С. 633).
   3 Из Курска Горький выехал в Харьков, затем в Куряж, Днепрострой, Крым, Кавказ, Казань, Н. Новгород. Поездка длилась до 11 августа. Затем две недели относительного отдыха в Морозовке и 29 августа он уезжает в Ленинград.
   4 Деньги были получены и "ушли на уплату некоторых долгов, на покупку необходимой мебели, необходимого платья, на жизнь,-- на приличную еду после ужасной зимы". См. п. 10.
   

10.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-3), впервые.
   Горький ответил 27 октября 1928 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-17-6-4). Письмо на 14 страницах, печатается в сокращении, с краткими пояснениями.
   
   1 См. п. 3.
   2 Часть писем Ольги Фоминичны и Ольги Юльевны, видимо, утрачены.
   3 См.: Горький. Письма. Т. 1. С. 78--79, 421.
   4 См. вступ. статью.
   5 Свидание с Горьким состоялось в августе -- начале сентября 1903 г. в Москве на квартире М. Ф. Андреевой (Горький. Письма. Т. 3. С. 181--182, 407--408).
   6 Вспоминает о том, как встретили Горького в доме Марии Федоровны и как Ольга Фоминична узнала его (пряталась за портьерой) "по выражению ботинок".
   7 Описание квартиры Марии Федоровны и чувство неудобства от роскоши: "Я была там, как рыба, вынутая из воды и, как рыба, вела себя -- немо".
   8 Вспоминает о прошлом подробно и детально, о своей памяти: "...помню, п.ч. все это было мною любимо".
   9 Предполагает, что Горький опасался встретить в них "механических граждан". И далее подробно описывает как они с мамой работали и терпели жестокие дни революции и гражданской войны: обе были на фронте.
   10 См. п. 7.
   11 О поисках работы, о бирже.
   12 Снова о необходимости работы, о трудной жизни, больной маме, но не потерявшей интереса к жизни.
   13 См. п. 2 и примеч.
   

11.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-4), впервые.
   Ответ на письмо адресата от 20 октября 1928 г. из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-4-3). Адресат ответил недатированным письмом (декабрь, 1928 г.) из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-4-1).
   
   1 Ответ на слова Ольги Фоминичны: "Я очень удивилась <...> На письмо совершенно чужого человека Вы ответили и письмом и деньгами по телеграфу, а на мое письмо о маме ни слова <...>. Мама заслужила Вашего участия в ее судьбе, -- и более вдумчивой заботы о ней и ее старости со стороны человека, которого она так сильно любила -- любила, когда у него не было ни славы, ни денег, ни ореола -- а самую сущность редкого, хорошего и тем дорогого сердцу, человека" (см. п. 10).
   2 Калюжный А. М.-- давний друг Горького (см. Горький. Письма. Т. 2. С. 31, 191, 448).
   3 Короткое свидание состоялось у Горького с О. Ю. Каменской 17 июня 1929 г. (перед отъездом в Ленинград). "В прошлом году, -- писала О. Ю. Каменская 11 июня 1930 г.,-- при свидании Вы уделили мне только пятнадцать минут, и сами не побывали у нас, как обещали" (АГ. КГ-рзн-3-43-17). Об этом свидании она позже вспоминала: "Он радостно встретил меня в дверях своей комнаты, обнял и расцеловал, но назначил время" (АГ. КГ-рзн-3-4-10). "По возвращении из Якутска удалось хорошо повидаться с Алексеем Максимовичем", -- вспоминала О. Ф. Лошакова-Ивина (АГ. МоГ-5-2-1).
   4 В АГ среди многих записок хранится и эта записка П. П. Крючкову: "Дать денег р. 500 О. Ф. Ивиной, Гороховецкий, 6, кв. 7. Ей же "Собрание сочинений" Горького и послать книг, какие она спросит" (АГ. ПГ-рл-21а-1-353).
   

12.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-13), впервые.
   Датируется по содержанию как ответ на письмо Горького от 27 октября 1928 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-17-6-4).
   
   1 4 июня 1929 г. Ольга Фоминична писала Горькому: "Когда П. П. Крючков в начале зимы вернулся из заграницы, я послала ему в письме список книг (как Вы мне позволили) и как я с ним условилась <...>, но ответа не было, как не получила и книг <...>. Я просила учебники и беллетристику..." (АГ. КГ-рзн-3-4-4).
   В АГ хранится письмо Ольги Фоминичны П. П. Крючкову от 3 января 1929 г.:
   "Уважаемый Петр Петрович!
   Пользуясь Вашим любезным разрешением -- я прилагаю список книг, которые нам хотелось бы иметь <...> А. Макс, писал, что Вы привезете маме его книги".
   Здесь же дан список книг:
   "1. Хороший учебник французск. языка.
   2. --" -- учебник англ. языка.
   3. Дневник Соф. Андр. Толстой.
   4. Моя жизнь дома и в Ясной Поляне Кузьминской.
   5. Дневник Панаевой.
   6. Роман без вранья. Мариенгоф.
   7. Женщина на перепутьи --
   8. Новый потоп-- Роэля.
   9. Города и годы -- Федина.
   10. Письма Чехова.
   11. Махатма Ганди (с индусского) и что можно.
   12. Рабиндр. Тагора -- что есть в Госиздате.
   13. Разгримированная Красавица.
   14. Новые скрижали (автора не помню)" (АГ КК-рл-7-6-4).
   

13.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-13), впервые.
   
   1 Письмо Горького не разыскано, возможно, разговор состоялся по телефону.
   2 В письме от 21 июля 1929 г. Ольга Фоминична просила Горького о свидании, "чтоб поговорить "о театре". Это дело не терпит большого отлагательства -- я могу опоздать к работе зимнего сезона <...>. Живу в Москве, ожидая свидания с Вами" (АГ КГ-рзн-3-4-5).
   3 Деньги были высланы, см. п. 14.
   

14.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-6), впервые.
   Горький ответил на следующий день -- 21 ноября 1929 г.
   
   1 Деньги на "сценический гардероб" были переданы через Н. П. Баркова. См. п. 16.
   2 Горький уехал в Сорренто 23 октября (ЛЖТ. 3).
   3 В АГ хранится расписка Ольги Фоминичны: "Чек на пятьсот рублей (500 р.) получила от М. Горького. О. Ивина" (АГ. КК-рл-7-6-5).
   

15.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-6), впервые.
   Ответ на письмо О. Ф. Лошаковой-Ивиной от 21 октября 1929 г. (АГ. КГ-рзн-3-4-6). Написано накануне отъезда в Италию. Адресат ответил 1 ноября 1929 г. (приписка на письме О. Ю. Каменской) {АГ. КГ-рзн-3-43-16).
   
   1 Во время поездки по югу страны "от чрезмерной нагрузки, постоянного нервного напряжения и возбуждения Алексей Максимович заболел, -- вспоминала Н. А. Пешкова, -- горлом пошла кровь, поездку прервали. Врачи предписали полный отдых и немедленный отъезд в Италию" (Архив Г 13. С. 277).
   2 При свидании с О. Ю. Каменской Горький обещал навестить их, "поглядеть, как мы живем". См. п. 14 и примеч.
   

16.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-16), впервые.
   Ответ на письмо Горького от 22 октября 1929 г. из Москвы (АГ. ПГ-рл-17-6-6).
   
   1 Барков Николай Петрович -- работник редакции журнала "Наши достижения". В АГ хранятся денежные документы и расписки на получение денег. Среди прочих записей отмечено: "8) О. Ф. Ивиной -- 1000 (октябрь 1929 г.)", а также расписка о получении: "Чек на тысячу рублей получила от тов. Ник. Петр. Баркова 23 октября 1929 г. Ольга Фомин. Ивина" (АГ. Сек-Г-1-2-5).
   

16а.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-17), впервые.
   Горький ответил 20 июня 1930 г. из Сорренто (АГ ПГ-рл-18-76-28).
   
   1 О. Ю. Каменская написала данное письмо в день своих именин, И июня. 18 июня 1930 г. ей исполнился 71 год.
   2 См. п. 18 и примеч.
   

17.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-18-76-28), впервые.
   Ответ на письмо О. Ю. Каменской от И июня 1930 г. из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-43-17).
   За О. Ю. Каменскую ответила О. Ф. Лошакова-Ивина: "...мама все хотела написать Вам сама, но у нее болят пальцы..." (АГ КГ-рзн-3-4-15). См. п. 18.
   
   1 В АГ хранится несколько записок и писем О. Ю. Каменской с просьбой помочь дочери устроиться в один из московских театров (АГ. КГ-рзн-3-43-5, 6, 7, 8). 11 июня она писала, что вот уже 9 лет ее дочь без постоянной работы в театре и за "все 9 лет Лёля не получала даже пособия, т. к. на фронте исчезли все ее документы" (более подробно об устройстве Ольги Фоминичны в театр см. п. 18 и примеч.).
   2 13 апреля 1930 г. в письме М. Ф. Чумандрину Горький, одобряя идею создания рабочего театра, вспоминал: "...20 лет тому назад я предлагал К. С. Станиславскому организовать студию, в коей молодежь, изучая театральное искусство, пробовала бы вместе с этим создавать коллективно и пьесы..." (АГ. ПГ-рл-52-9-2).
   11 (24) октября 1912 г. он поддержал инициативу рабочих московской мебельной фабрики Шмита, обратившихся к нему с просьбой оказать помощь советом и участием в организации рабочего театра. В этот же день он пишет Станиславскому, который горячо поддержал начинание рабочих (см.: Горький. Письма. Т. 10, п. 201, 202 и примеч.). Для создания рабочего театра в Ленинграде нужна была основательная "материальная база" и чтобы добиться необходимой суммы, потребуется от организаторов "невероятная энергия и настойчивость". Однако денег не хватало и в июне Чумандрин вновь обращается к Горькому, теперь уже походатайствовать перед А. Е. Бадаевым о материальной помощи новому театру. В это время Бадаев занимал пост Председателя Правления Центросоюза, и Горький просит его помочь нужному "хорошему делу". Рабочий театр так и не был создан.
   3 См. п. 18.
   4 В письмах различным адресатам Горький в это время сообщал, что он заканчивает работу над третьей частью "Жизни Клима Самгина", над статьями для трех журналов. А, кроме того, ему хочется написать две пьесы, три рассказа и маленькую повесть.
   

18.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-15), впервые.
   Ответ на письмо Горького от 20 июня 1930 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-18-76-28).
   
   1 В 1930 г. Горький не приезжал в Советский Союз. П. П. Крючков в этом году несколько раз побывал в Сорренто.
   

19.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-14), впервые.
   Год установлен по содержанию: отъезд О. Ф. Лошаковой-Ивиной в Якутск.
   

20.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-18), впервые.
   Горький ответил 31 декабря 1930 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-18-76-29). На письме помета Горького красным карандашом для П. П. Крючкова: "Пожалуйста, пошлите 500".
   
   1 В АГ хранятся письма только Ольги Фоминичны из Якутска, но ни одно ответное письмо Горького не разыскано, об этом свидетельствует сам адресат, см. п. 21 и примеч.
   

21.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-18-76-29), впервые.
   Ответ на письмо О. Ю. Каменской от 21 декабря 1930 г. (АГ. КГ-рзн-3-43-18). На письме помета Горького синим карандашом для Крючкова: "Пожалуйста, пошлите 500".
   Не ожидая ответа, адресат пишет снова 4 января 1931 г., получив "отчаянную телеграмму" Лёли из Якутска: "...ей совершенно жить не на что, да еще больна" (АГ КГ-рзн-3-43-9).
   
   1 Черновик текста телеграммы П. П. Крючкову о деньгах для О. Ю. Каменской хранится в Архиве Горького (ПГ-рл-21а-1-353).
   2 Из Якутска от О. Ф. Лошаковой-Ивиной Горький получил несколько "больших, интересных писем" с описанием дорожных приключений на долгом пути (выехала из Москвы 19 августа, приехала в Якутск 3 октября), нравов и быта якутян, тяжелой, полной лишений жизни актеров, непривычных к суровому климату Севера, и т. д. (АГ КГ-рзн-3-4-20, 22, 23, 24). Здесь имеется в виду первое письмо из Якутска от октября 1930 г. (АГ. КГ-рзн-3-4-20). Свои путевые заметки и дневниковые записи по приезде в Москву она хотела "сдать в редакцию <...>, чтоб кто-нибудь владеющий пером сделал очерк" для журнала "Наши достижения" (АГ. КГ-рзн-3-4-22).
   3 Письмо не разыскано. Позже О. Ф. Лошакова-Ивина вспоминала, что ни одного ответа от Горького на свои письма она не получила: "Скорее всего, их кто-то присвоил на почте" (АГ. МоГ-5-2-3).
   

22.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-11), впервые.
   Горький ответил 3 апреля 1931 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-18-76-30).
   
   1 Вероятно, эти письма Горький не читал: в огромной корреспонденции они могли затеряться. Хранятся в архиве писателя (АГ. КГ-рзн-3-43-19, 10).
   2 См. п. 23 и примеч.
   3 Вероятно, в начале мая О. Ю. Каменская телеграфировала Горькому о срочной помощи, не дождавшись от П. П. Крючкова денег. Об этом свидетельствует документ -- письмо Владимира Рихтера П. П. Крючкову от 23 мая 1931 г.: "Уважаемый Петр Петрович!
   Я имею поручение переговорить с Алексеем Максимовичем лично. Поручение исходит от Ольги Фоминичны Ивиной. Вероятно, Ал. Макс, уже извещен об этом телеграммой из Якутска.
   Прошу Вас указать день и час, когда я могу выполнить это.
   Я займу у Ал. Макс, не более 10-ти минут.
   Вл. Рихтер" (АГ. КК-рл-13-12-1).
   См. также п. 23 и примеч.
   

23.

   Печатается по А (АГ ПГ-рл-18-76-30), впервые.
   Ответ на письма О. Ю. Каменской от 7 февраля, 23 февраля и 27 марта 1931 г. (см. примеч. к п. 22. Февральские письма не печатаются).
   
   1 О. Ю. Каменская пишет отчаянное письмо с просьбой помочь Лёле выбраться из Якутска. См. п. 22.
   Об этом же сообщает и О. Ф. Лошакова-Ивина в письме от начала февраля 1931 г.: "Недавно нам написали из Москвы, что прикрепят работников к краю! Я нигде не буду жить без мамы. Если меня оставят здесь насильно -- я продам все до нитки -- и уйду в Москву пешком" (АГ. КГ-рзн-3-44-22). Несомненно, деньги были высланы: в начале июня О. Ф. Лошакова-Ивина вернулась в Москву. См. п. 22 и примеч.
   2 Вероятно, письмо от 20 и 23 февраля 1931 г. (АГ КГ-рзн-3-4-22 и 24), где описываются быт и нравы жителей Якутска.
   3 Письмо не разыскано.
   4 Горький приехал в Москву 14 мая 1931 г.
   

24.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-11), впервые.
   Горький ответил 12 декабря 1931 г. из Сорренто (АГ. ПГ-рл-17-6-7).
   
   1 Кон -- Ф. Я. Кон (1864--1941), публицист, общественный деятель; в 1930-е годы зав. Музейным отделом Коллегии Наркомпроса РСФСР.
   2 См. п. 25 и примеч.
   3 См. п. 25.
   4 Речь идет о знакомом Ольги Фоминичны по Якутску, оказавшемся в бедственном положении.
   5 Осенью 1903 г., когда Ольга Фоминична заболела (горлом пошла кровь), Горький настоял на ее лечении в Крыму: "И сказал, чтоб деньги на это я взяла у него, -- вспоминала Ольга Фоминична. -- Я возразила с робостью.
   -- А когда ж я смогу вернуть такую большую затрату денег на меня? Как сейчас помню ответ его:
   -- Деньги совсем не обязательно возвращать мне, когда они у вас будут, вы отдадите их тому, кому они будут нужны" (АГ. МоГ-5-2-1). См. также: Горький. Письма. Т. 3, п. 40, 301 и примеч.
   

25.

   Печатается по А (АГ. ПГ-рл-17-6-7), впервые.
   Датируется по почт. шт.: 12.12.31. Sorrento.
   Ответ на письмо адресата от начала декабря 1931 г. из Москвы (АГ. КГ-рзн-3-4-11).
   О. Ф. Лошакова-Ивина ответила письмом без даты (предположительно 18-- 20 декабря 1931 г.) из Москвы (АГ КГ-рзн-3-4-7).
   
   1 В АГ хранятся записки (простым и синим карандашом) О. Ю. Каменской (АГ КГ-рзн-3-43-5, 6), в которых она просит помочь устроить Лёлю в новый театр им. Крупской и дать денег: "Дочь моя до сих пор без работы". См. также п. 24.
   2 В декабре 1931 г. Горький был тяжело болен: очередной грипп вызвал воспаление легких (см. воспоминания врачей в кн.: Вокруг смерти Горького. С. 41--55).
   3 О. Ф. Лошакова-Ивина писала, что "Халатов шефствует над одним Московским театром. От секретаря его был такой ответ: "Если будет что-либо от А. М-ча по этому поводу, то дело может быть устроено". Теперь вопрос -- захотите ли Вы написать несколько слов Халатову". См. п. 24.
   4 См. п. 26 и примеч.
   5 В начале декабря 1931 г. Ольга Фоминична писала о том, что "маме тяжело так часто обращаться к Вам с просьбами о деньгах вместо того, чтоб написать Вам письмо просто от сердца <...> как было бы хорошо, если б этот денежный вопрос Вы захотели для нее урегулировать" (АГ. КГ-рзн-3-4-11). Ранее в письме от 27 марта 1931 г. О. Ю. Каменская горько сетовала на то, как "тяжело ей писать только о деньгах". См. п. 22 (АГ КГ-рзн-3-43-11). Вопрос о денежной помощи, действительно, был урегулирован: каждые три месяца О. Ю. Каменская получала 500 руб. через П. П. Крючкова и Н. П. Баркова, позже (с 1933 г.) ежемесячно -- 300 р. как персональный пенсионер.
   

26.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-7), впервые.
   Ответ на письмо Горького от 12 декабря 1931 г. (АГ. ПГ-рл-17-6-7).
   Датируется по данному письму с учетом почтового коэффициента.
   
   1 Письма не разысканы.
   2 Вероятно, при встрече; письма с таким сюжетом не разысканы.
   3 Вырезка в АГ не сохранилась.
   4 Подчеркнуто Горьким красным карандашом.
   5 Подчеркнуто Ольгой Фоминичной.
   6 Приписка О. Ю. Каменской.
   

27.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-8), впервые.
   Датируется по фразе: деньги "я получила через Петра Петровича 29-го июня", год установлен по предыдущему письму.
   
   1 Несмотря на то, что каждые три месяца мать и дочь получали от Горького 500 рублей, этих денег не хватало на их возросшие нужды и желание жить "не хуже других". Они считали себя членами семьи Горького и иногда теряли чувство такта.
   2 Слово "пока" подчеркнуто Горьким красным карандашом.
   3 В АГ хранится недатированная записка синим карандашом (АГ. КГ-рзн-3-43-6) с просьбой денег, ибо дочь ее "до сих пор без работы": "Надеюсь, что Лёля более или менее в скором времени устроится с помощью Марии Федоровны", которая в это время руководила Домом ученых. При нем были организованы различные секции, кружки, объединяющие "ученых всех отраслей науки" (Андреева. С. 654). Дом ученых славился своими спектаклями и концертами (Там же. С. 655). Возможно, Ольге Фоминичне и помогли получить работу, но как обычно, она была не продолжительна.
   

28.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-43-15), впервые.
   Письма Горького О. Ю. Каменской и О. Ф. Лошаковой-Ивиной отсутствуют. Позднее, при разборе архива Ольги Фоминичны были найдены ветхие мелкие обрывки бумаги, напоминающие записки, почерк Горького на них не выявлен.
   

29.

   Печатается по А (АГ КГ-рзн-3-43-21), впервые.
   Датируется по содержанию: 11 мая 1934 г. скончался сын Горького -- Максим Алексеевич Пешков.
   

30.

   Печатается по А (АГ. КГ-рзн-3-4-9), впервые.
   Последнее письмо из переписки Горького с О. Ф. Лошаковой-Ивиной и О. Ю. Каменской (АГ КГ-рзн-3-4-9).
   
   1 "Осенью 1935 г. я поехала служить в Красноярский театр <...> Весной в конце мая" вернулась в Москву, -- вспоминала Ольга Фоминична (АГ. МоГ-5-2-2).
   2 "Борьба за улучшение работы" и условия жизни в провинциальных театрах значительно сокращали сценическую жизнь Ольги Фоминичны. Об этом свидетельствуют ее письма (см. п. 26 и примеч. Письма из Якутска -- АГ. КГ-рзн-3-4-20, 22, 23, 24; письма красноярские -- АГ. КГ-рзн-3-4-8 и наст, письмо).
   3 26 марта 1936 г. Ольга Фоминична писала из Красноярска: "...устала смертельно, у меня много работы <...> Я служу в железнодорожн. театре в г. Красноярске, играю в помещении "Дворца культуры"", и сообщала, что "1-го апреля будет у меня <...> получка" и обещала выплатить долг 400 руб. (АГ. КГ-рзн-3-4-8).
   4 Горький вернулся из Тессели в Москву 28 мая 1936 г. и сразу же уехал на дачу -- Горки 10.
   

31.

   Печатается по А (АГ. ФЕП-кр-30-17), впервые.
   
   1 Об истории создания рассказа см.: Горький. Сочинения. Т. 16. С. 569-570. См. также письмо Горького С. В. Короленко от 7 октября 1925 г. (Там же. С. 570-571).
   

32.

   Печатается по А (АГ. ФЕП-рл-6-8-1), впервые.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru