Горький Максим
Переписка с В. С. Яновским

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Горький и его корреспонденты. Серия "М. Горький. Материалы и исследования". Вып. 7.
   М.: ИМЛИ РАН, 2005.
   

ПЕРЕПИСКА ГОРЬКОГО с В. С. ЯНОВСКИМ

   В Архиве А. М. Горького хранятся: одно письмо Горького Яновскому (черновой автограф и второй, авторизованный экземпляр машинописи без подписи -- ПГ-рл-58-10-1, 2); два письма Яновского Горькому (КГ-нп/а-25-37-1, 2); шмуцтитул романа Яновского "Мир" с дарственной надписью: "Алексею Максимовичу,-- с настоятельной, с почтительнейшей просьбой: напишите мне откровенно о "Мире"! Часто Вас поминающий,-- В. С. Яновский. 13, rue de l'Avenir. Vanves (Seine)" (Дн-рл-кн-6-57-1). Из второго письма Яновского ясно, что оно является ответом на другое письмо Горького, которое осталось неразысканным. Письмо Горького впервые было напечатано в журнале "Вопросы литературы" (1962. No 9. С. 163--164; публикация Ф. М. Иоффе). Воспроизведение его в настоящем издании объясняется тем, что оно исчерпывающе комментирует ответное письмо Яновского от 11 февраля 1930 г. Горьковское письмо печатается по авторизованной машинописи с исправлением опечаток по черновому автографу; письма Яновского печатаются впервые, по автографам.
   

1. ГОРЬКИЙ -- В. С. ЯНОВСКОМУ

Конец января 1930, Сорренто

В. С. Яновскому.

   Получил Вашу книгу; спасибо за подарок и за надпись -- спасибо1?
   Но должен сказать, что при неоспоримом наличии литературного дарования книгу-то Вы написали непродуманно и небрежно.
   Непродуманность, -- кстати: она всегда влечет за собою и надуманность,-- допущена Вами в изображении Сашки2, небрежность -- в языке.
   На стр. 16-й "Сашку поражает мысль, что, может, когда-то, когда у него был свет, сидел кто-то другой, так же, как и он сейчас, в тоске и голоде".
   Возраст Сашки у Вас не указан, но, по поступкам судя, ему -- 10--12 лет. Мысль, приписанная Вами ему, -- старше этого возраста, но это еще не так плохо, как то, что по всей, данной Вами, обстановке -- читателю крайне трудно допустить, чтобы в ней, у мальчика, явилась такая мысль и все за нею следующие социально-экономические соображения3. Так как, в дальнейшем, они не повторяются в такой определенной форме, -- читатель убеждается, что и в первом случае они приписаны автором мальчугану -- облыжно.
   Вы изображаете Сашку так, что на одной стр. ему -- 8 л<ет>, на другой -- 18. Столь широкая "амплитуда" колебаний психики неестественна и неубедительна. Вы напомните мне: о времени, о его толчках и ударах. Но и это не оправдает Вас, т. е. -- не сделает Сашку живым человечком. Каждый живой человек качается на некоем стержне, стержень этот: его биологическое, наследственное "я" и его социальный опыт. Сашкин опыт до такой степени узко и надуманно ограничен инстинктом голода, что Вам следовало поступить так, как, в этом случае, сделал Кнут Гамсун4. Вообще Сашка у Вас -- неубедителен, не волнует, и наконец, -- до чего же он дошел? Книга -- не кончена.
   На некоторых страницах, -- напр<имер>, -- в покушении убить старуху -- Вы не дали надлежащего простора Вашей "выдумке" и "смазали" эту сцену. То же и с кражей столбов для скамей в саду. Кстати: не верю, что столбы -- дубовые. И пекарь не мог нуждаться в них: булочную печь сырым дубом не натопить до То, требуемой тестом. На 85-й стр. Сашка думает у Вас словами не того языка, которым он говорит, и думает так, как будто ему лет 20.
   Язык: "Каждый думал свое и издали они" -- крик? Нет, оказывается, "они странно друг на друга походили". Мне кажется, что это -- плохо. "Мыши прыгали по столу и по никем...", "нехождение мировыми таинствами...", "Но наплевать, оказалось, было именно лошади на Сашку, и шла она, как желала". Сырое тесто и сырой картофель не "горьки". "Простокваша", если снять с нее творог, оставит не "кислую водицу", как у Вас, а -- сыворотку. Труп убитого не может "простоять" на ногах "две недели".
   Весьма раздражает, а, местами, и смешит немножко, -- обильное употребление междометия "О". "О, ему", "О, Сашка", "О, Оля" и т. д. Это лирическое "О", как попытка автора углубить настроение читателя, удается крайне редко, вообще же оно звучит фальшиво. Случай изумительно удачного употребления этого междометия смотрите у И. А. Бунина в рассказе "Захар Воробьев"5, где одна фраза начата: "О, какая тоска.." Но Бунин так подготовил это "О", что не скажи он его сам -- сказал бы читатель.
   Не сердитесь на меня за эту воркотню, м. б., она окажется полезной Вам. Учитесь побольше, посерьезней и -- не очень торопитесь писать большие книги, а, лучше, разрабатывайте Ваши способности на маленьких рассказах, на этюдах.
   

2. В. С. ЯНОВСКИЙ -- ГОРЬКОМУ

11 февраля 1930, Париж

   11-II-1930

Дорогой Алексей Максимович!

   Я удручен Вашим письмом. Тем тяжелее мне, что я знаю: всю Вашу жизнь всё, более или менее талантливое, проходя близко Вас, -- находило признанье. Думаю, что Вы немного несправедливы ко мне, судя меня немного как чужого.
   То, что я хочу Вам возразить, можно поделить на три категории: 1) По существу, 2) Язык, 3) "Профессиональное".
   Итак первое... Сашку действительно на стр. 16 "поражает мысль, что когда-то..." и т. д., но во всей книге органически вплетены эмоции Сашки, что голодать никому не надо, -- вырастающие в какую-то социальную систему; его любовь к красноармейцам; "у комхоза нельзя красть" и т. д. Это не мимоходом!
   Духовная жизнь подростков гораздо богаче взрослых, -- больше времени у них! Я мог бы указать на Алешу Карамазова в ответ на указание, что Сашка думает не по-детски, но, не любя его, я лучше сошлюсь на Костю1 Красоткина (кажется), который, конечно, в эмбриональной стадии, высказывает все, что волнует Достоевского, -- и удачно. А если Вы вспомните о том времени, так, может, станет понятнее, почему Сашка -- вытянувшись в длинную струну -- часто в ином измерении недоразвит. В столице беды революции тоже воспринимались как некий праздник (были праздничны). В то время как в какой-то Чухроме для старух и детворы революция была прежде всего буднями. И что еще кроме голода докатила она в первые 3--4 года на периферию?! Мне кажется, что Сашка не мертв, что его слезы и сжатые ручонки -- трогают. Мне важно, что Сашка не погиб, не опустился нравственно, а, неся с собой известную культуру (нужную), свойственную людям его класса (психологию!) -- врастал в новую жизнь бодро и неанемично. И врастет. От начала до конца повести, -- прошло около 2 лет!!
   Я мог избрать своим героем душу, выдающуюся тем или иным (чуткостью), но условия и испытанья, которыми я ее окружал, должны были быть обыкновенными, средними, "для всех". Вот почему Сашка не мог убить старуху. Убийство создало бы роман, быть может, интересный, но это создало бы много индивидуального, и эпоха стушевалась бы. Не могу хорошо объяснить то, что чувствую наверняка.
   2) Язык. Согласен с Вами. Но думаю, что этого не избежал никто в своих первых изданиях: если хотите -- и Бунин. Даже о Толстом написали: "наряду... (лестное)... встречаются ошибки армейского юнкера"2. Когда моя книга выйдет вторым изданьем в России (во что верю! во что, в какой-то мере, смутно, надеялся на Вас), -- то все эти "О!" и другие мелочи выметутся вон мною, -- метлой.
   3) "Профессиональное"... В то время топили печи не чем нужно, а чем Бог послал; "невыпеченный хлеб" -- тогда не знали. И пекли-то, -- тонкие лепешки с соломой и отрубями. Сырое тесто, погруженное в горячую, соленую воду, дает ощущенье горечи. Сырой картофель: холоден, скользкий, сладковат... но, проглоченный, оставляет ощущенье горечи, -- здесь, разумеется, назвать мое определенье в книге точным нельзя. Мертвый солдат мог бы простоять так долго, если б зацепился за что-то шинелью; но ведь Вы знаете, что если б Кулик не хвастал и не привирал -- то какой же это Кулик был бы? Он должен сочинять!
   Вот постарался Вам ответить по пунктам. Как мечтаю встретиться когда-нибудь с Вами. Давно мечтаю. Из всех "генералов" я мог рассчитывать понравиться только Вам. Потому мне так тяжко было прочесть, что книга не хороша. Я даже прекратил рассылку моей книги переводчикам, что здесь принято. Не думайте, что я мало самостоятелен. Я отполирован неплохо жизнью. Но Вы... о Вас часто думаешь, когда пишешь. При удачном образе вскрикнешь мыслью: "вот это понравится Горькому..." и счастлив на минуту. Спасибо за "воркотню".
   Примите же мою искреннюю, молодую (автор весьма молод), любовь и уваженье, -- вместе с этим письмом (фу, как громоздко!).

Вас. Сем. Яновский

   Адрес: 50, rue Mazarine, Paris VI
   P. S. Следовало сказать: "кислую водицу, -- сыворотку".
   

3. В. С. ЯНОВСКИЙ -- ГОРЬКОМУ

13 мая 1930, Париж

   13-V-1930

Дорогой Алексей Максимович!

   Я получил от В<ас> письмо давно1 и не ответил. Я знаю, Вы меня простите: мне было тяжело писать. Сейчас я очень занят: сочинительствую, работаю (в мастерской -- "красильня"), и кроме того пытаюсь теперь сдавать экзамены, т. к. числюсь на медиц<инском> факультете. Но недавно прочел в газетах, что Вы возвращаетесь в Россию2, и, -- непреодолимо желание Вам написать; словно, если Вы увезете какое-то воспоминание вот об этих моих каракулях -- то увезете и часть меня.
   Вы будете осведомлять -- в России -- о "зарубежье". Вы должны, Вы должны рассказать о нас. Вы можете рассказать о великих исторических несправедливостях, о нищих, которым приходится платить по чужим векселям. Вы должны объяснить, что мы не все так плохи, что о нас стоит подумать без злобы, что пора этому учиться (как мы привыкли уже различать и узнавать близкие, дорогие черты издалека!)! Что время это настало! Что мы не враги: ибо одно с достоверной ясностью уже можно сказать, -- стрелять друг в друга нам не придется!.. И еще многое: о синем небе, о воде, о звездах... и о жгучей тоске. -- Туда! Туда! Помните: за этими восклицательными знаками стоит душа человечья. Д-у-ш-а. Одна, другая, десятая. Об этом уже неопасно вспомнить. И Ваш долг. Какую-то стену надо пробить! Уже можно.
   Кстати: я говорю о молодежи. "Бывшие" -- "скука".
   Прошу Вас, пишите, напишите мне!
   Пресса о "Колесе" была хорошая3. Оно будет переведено на французский и немецкий языки в ближайшем будущем. Мой адрес: 3, rue Champollion. Paris V.
   Пишите же, прошу: я о Вас очень скучаю (именно: скучаю!). Счастливого пути!

Ваш В. С. Яновский

   

ПРИМЕЧАНИЯ

1.

   Датируется по сопоставлению с ответным письмом Яновского от 11 февраля 1930 г. и по содержанию (книга, о которой идет речь в письме, вышла в начале 1930 г.).
   
   1 Речь идет о книге: Яновский В. С. Колесо: Повесть. Париж; Берлин: Новые писатели, 1930. Действие повести происходит в провинции в первые послереволюционные годы. 1 декабря 1929 г. М. А. Осоргин сообщал Горькому о предстоящем издании книги Яновского в издательстве "Новые писатели" (Осоргин был его редактором и руководителем): "Вскорости издается книжка другого недавнего "российского" юноши, менее грамотного, но немало пережившего; она также будет Вам послана автором" (АГ. КГ-п-55-12-30). 9 февраля 1930 г. Осоргин писал: "Вы уже получили, дорогой Алексей Максимович, книжки Болдырева и Яновского. <...> Яновский совершенно безграмотен -- а книжка его интереснее Болдыревской. Ни одной строки Яновского нельзя печатать без редакции. <...> Рукопись его я выправлял 48 часов -- и все же не мог выправить. А что-то вроде таланта в нем есть. Рассказ целиком автобиографичен, только его "герой" вышел немного слезливым, а сам автор оборотлив и несколько надоедлив. Этот выйдет в "писатели" -- до предела, ему положенного" (Там же. КГ-п-55-12-32; первой в издательстве "Новые писатели" вышла книга И. Болдырева "Мальчики и девочки". Париж, 1929). Сам Яновский рассказывает об издании книги следующее: "В 1929 году мне было двадцать три года; в моем портфеле уже несколько лет лежала рукопись законченной повести -- негде печатать!.. Вдруг в "Последних новостях" появилась заметка о новом издательстве -- для поощрения молодых талантов: рукописи посылать М. А. Осоргину <...> А через несколько дней я уже сидел в кабинете Осоргина <...> и обсуждал судьбу своей книги: "Колесо" ему понравилось, он только просил его "почистить"" (Яновский В. С. Поля Елисейские: Книга памяти. Нью-Йорк, 1983. С. 195). Яновский отмечает, что рассылал отпечатанную книгу по списку, составленному Осоргиным: "По его совету я послал "Колесо" Горькому в Сорренто и получил от него два письма, вскружившие мне голову" (Там же. С. 198, 200). Экземпляр, отправленный Горькому, не разыскан.
   2 Главный герой повести.
   3 "Социально-экономические соображения" (с. 16--18 указ. издания) -- размышления Сашки о грядущей всеобщей справедливости и о том, что придти к ней можно лишь ценой гибели ныне живущих: ""Только мы должны погибнуть, которые уже родились. Потому, колесо революции!" -- тихо шепчет Сашка такое важное слово"; "И Сашке вдруг хочется отдать свою жизнь, отдать этому колесу, на котором играет музыка, но только чтобы всем было хорошо, всем, всем" (с. 17--18).
   4 Горький имеет в виду роман К. Гамсуна "Голод" (1890, рус. пер. 1892).
   5 Рассказ "Захар Воробьев", написанный в 1912 г. на Капри, был напечатан в Сб. Зн. 38 за 1912 г.
   

2.

   1 Правильно: Колю.
   2 Ср. в письме А. В. Дружинина к Л. Н. Толстому от 6 октября 1856 г.: "...вы сильно безграмотны, иногда безграмотностью нововводителя и сильного поэта, переделывающего язык на свой лад <...> иногда же безграмотностью офицера, пишущего к товарищу и сидящего в каком-нибудь блиндаже" (Л. Н. Толстой. Биография / Сост. П. Бирюков. Т. 1. М., 1911. С. 295). Впоследствии Яновский неоднократно с осуждением писал о стремлении литераторов уличать друг друга в безграмотности: "Толстого ловили на грамматических ошибках. Достоевского, Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Державина и Пастернака. Кого в русской литературе не распинали на синтаксисе!" (Яновский В. С. Поля Елисейские... 1983. С. 153); "Когда-нибудь я соберу и издам антологию отзывов одних знаменитых сочинителей относительно грамматики, синтаксиса и даже орфографии других не менее удачных современников. Это будет воистину грустная и поучительная книга" (Там же. С. 196).
   

3.

   1 Письмо не разыскано.
   2 9 апреля 1930 г. газета "Последние новости" сообщила, что "Горький уезжает в Сов. Россию в июле и поселится в Москве" (раздел "Вечерние известия"). Горький приехал в СССР через год -- в мае 1931 г. (см.: ЛЖТ. 4. С. 112--113).
   3 Рецензенты "Колеса", в отличие от Горького, обратили внимание прежде всего на тему повести (судьба подростка в послереволюционной России), признав ее заслуживающей внимания (В. Л. Новые книги // Возрождение. 1930. Хд 1714. 10 февр. С. 3), "жгучей и ответственной" (Зайцев К. "Новые писатели" о советских детях // Россия и славянство. 1930. No 65. 22 февр. С. 3) и т. п. В оценке художественного мастерства автора мнения разошлись: рецензент "Возрождения" написал, что повесть сделана наивно и неумело, другие критики, указав на ряд недостатков ("...в литературном отношении <...> сырой материал" -- К. Зайцев; "Яновскому нужно еще много поработать над очищением стиля" -- Кельберин Л. В. Яновский. Колесо... // Числа. 1930. Кн. 2/3. С. 251; "проглядывает неумелость, робость, неуверенность, часто отсутствие вкуса, встречаются утомительные повторения" -- П. П. В. С. Яновский. Колесо... // Сегодня. 1930. No 76. 17 марта. С. 6), однако, те же критики отметили и достоинства повести: силу художественного воздействия ("Это вещь очень сильная и очень яркая"), живость характеров, мастерство изображения духовного мира (К. Зайцев); психологическую глубину, умение заинтересовать читателя (Л. Кельберин); "хорошо нарисованные сцены", искренность (П. П. В. С. Яновский. Колесо... // Сегодня. 1930. No 76. 17 марта). Положительную оценку дал повести В. Зензинов, подчеркнув, что автор даровит и что в книге есть "очень сильные страницы" (Современные записки. 1930. Т. 42. С. 525--529). В ряде отзывов отмечалось воздействие на Яновского творческой манеры Горького: "В тоне Яновского чувствуется что-то от Горького" (Л. Кельберин); "В иных местах чувствуется явное влияние Горького, его холодная рассудительность" (Я. Я. В. С. Яновский. Колесо. Повесть... // Сегодня. 1930. No 76. 17 марта).
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru