Горький Максим
Яков Богомолов

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Максим Горький

[Яков Богомолов]

   "Собрание сочинений в тридцати томах": Государственное издательство художественной литературы; Москва; 1949
   Том 12. Пьесы 1908-1915
   

[ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА]

   Яков Сергеич Богомолов.
   Ольга Борисовна, его жена.
   Никон Букеев, землевладелец, похож на актёра, бритый, ленивый.
   Нина Аркадьевна, вдова инженера.
   Онкль {дядя (франц. oncle)  -- Ред.} Жан.
   Борис Ладыгин, молодой человек со средствами.
   Верочка Трефилова, родственница Букеева.
   Дуняша, горничная.
   Стукачёв, лакей.
   

[I действие]

   Хутор Букеева. Большая комната -- часть задней стены её вся из стёкол, выходит на террасу, тоже застеклённую. В правой стене две двери в комнаты Якова и Ольги, в левой -- комнаты Букеева. В правом углу -- фонарь, он, обрезав террасу, выходит в сад. В нём стоят широкие тахты, низенькие столики для кофе и табака,  -- небрежная претензия на восточный стиль. На стенах большой комнаты много картин, этюдов, разные полочки, на них статуэтки, вазы, фарфор и тут [же] образцы различных горных пород. Всего много, но всё размещено безвкусно, неумело. Мебель разнообразна, немало дачной, плетёной. Комната служит столовой,  -- посреди неё большой овальный стол. В левом углу письменный стол.
   Утро, только что взошло солнце. Сквозь стёкла террасы видны рыжие холмы на горизонте, тополя и кипарисы в саду. На террасе сидит в плетёном кресле Верочка Трефилова, закутана в серую шаль. Она встаёт, смотрит сквозь стёкла, приложив к ним лицо и ладони, уходит влево по террасе. Затем в двери террасы является Богомолов, отпирает дверь, торкается в дверь столовой. Он одет элегантно, легко и красиво движется, у него остренькая бородка, большие глаза задумчивы и насмешливы. Разговаривая, он всегда смотрит прямо в лицо собеседника. Но на всём, что он делает, есть налёт какого-то комизма или чего-то детского. Из правой двери выходит Верочка, отпирает дверь.
   
   Богомолов. Спасибо. Уже встали или ещё не ложились?
   Верочка. Не ложилась.
   Богомолов. Бессонница? (Снимая перчатки.)
   Верочка. Жалко было спать в такую ночь. А Ольга Борисовна осталась в городе?
   Богомолов. Да, она с Букеевым и компанией.
   Верочка. А вы -- верхом, один?
   Богомолов. Один.
   Верочка. Я видела вас в степи.
   Богомолов. Да?
   Верочка. Я всю ночь сидела на террасе.
   Богомолов. Не холодно? После полуночи дул ветер. А что -- нельзя сварить кофе?
   Верочка. Я сейчас сварю. (Быстро уходит.)
   Богомолов. Позвольте, зачем же вы? Вероятно, Дуняша уже встала?
   Верочка (невидимая). Ничего.
   Богомолов (смотрит вслед ей, насвистывая, озабоченно думает вслух). Очень милая девушка... Утром очень хорошо встретить такую... сама -- точно утро. (Ходит, разглядывая картины, напевает.)
   Стукачёв (входит, кланяясь). Доброе утро.
   Богомолов. Стукачёв? Что вы?
   Стукачёв. Намерен комнаты убирать.
   Богомолов. Намерение, вполне достойное своей цели. Желаю успеха. Вы -- женаты?
   Стукачёв. Не имею счастья, но вскорости хочу.
   Богомолов. Все, не имеющие счастья, жаждут такового. Я вам мешаю?
   Стукачёв. Помилуйте.
   Богомолов. Милую. (Уходит на террасу.) Вы стихов не пишете?
   Стукачёв (ухмыляясь). Зачем же-с?
   Богомолов. Ясно, что не пишете,  -- те, которые пишут, не спрашивают -- зачем.
   Стукачёв. У нас повар был -- он писал. Смеялись над ним.
   Богомолов. Смеялись?
   Стукачёв. Весьма. Даже до свирепости доводили его. А Никон Васильич однажды ударили его по затылку палкой...
   Верочка (вносит кофе). Вы слышите -- едут!
   Богомолов. Благодарю вас, милый человек... Но -- глаза у вас покраснели от бессонной ночи и лицо бледное...
   Верочка. Умоюсь -- пройдёт. (Уходит поспешно, по пути заг[лядывая] в зеркало.)
   Стукачёв (осторожно). Они плакали, вот отчего глаза у них... Я иду через кухню, а они стоят у окна и -- плачут.
   Богомолов. Девушки часто плачут беспричинно.
   Стукачёв. Скука, главная вещь. Пойду встречу...
   Богомолов (помешивая кофе, напевает).
   
     Сегодня и завтра...
   
   (На террасу шумно входят Ольга, Нина, Букеев, Ладыгин, дядя Жан.)
   Ладыгин (Нине). Мы, спортсмены, на всё смотрим с чисто физической точки зрения...
   Букеев. Седьмой час, а уже начинается жара.
   Ольга. Это вы воображаете.
   Букеев. Не люблю юг...
   Нина. А кого вы любите?
   ДядяЖан. Не скажет. Но я знаю кого.
   Букеев. Ты всё знаешь, кроме того, что должен знать.
   Дядя Жан. Не сердись, Юпитер.
   Ольга (мужу). Давно дома?
   Богомолов. Несколько приятных минут.
   Ольга. Что ты делал?
   Богомолов. Здесь? Беседовал со Стукачёвым -- решительно умный человек. А теперь пью кофе. Хочешь?
   Ольга. Молока. Никон Васильевич, скажите, чтоб дали холодного молока.
   (Букеев уходит в дверь направо.)
   Ладыгин. Холодное молоко -- вчерашнее. Выпейте парного.
   Ольга. Это противно. Стукачёв, позовите Дуняшу ко мне. (Идёт в свою комнату.)
   Нина (Богомолову). Почему вы сбежали от нас, учёный?
   Богомолов. Камо бегу от лица твоего?
   Нина. Борис Петрович, учёный перешёл со мной на ты!
   Ладыгин. Поздравляю вас!
   Дядя Жан. Это он по рассеянности, не больше.
   Ладыгин (Ж а ну). Вы -- купаться? Я тоже...
   Нина. Мы утомляем вас своим легкомыслием? да?
   Богомолов. Внимание дамы не может утомлять.
   Ладыгин. Ого! А если ей -- за сорок?
   Нина. Бухнул! Идите в море и не мешайте нам. Я страшно люблю беседовать с Яковом Сергеичем, ни за что не поймёшь, шутит он или серьёзно говорит.
   Дядя Жан. Вот жизнь, она тоже...
   Ладыгин. Идёмте, философия не удаётся вам.
   Нина. Знаете,  -- ваша супруга зверски кокетничает с Букеевым.
   Богомолов. Да? Зверски?
   Нина. О! Страшно!
   Богомолов. Это кому -- Букееву страшно?
   Ольга (входя). Я очень извиняюсь, но мне лень переодеваться,  -- ничего? Я напьюсь молока и лягу спать... А ты?
   Богомолов. Пойду купаться.
   Ольга. Ну, а что ж твоя вода?
   Богомолов. Вода будет, найду.
   Ольга. Вот -- смотрите: он только что убил три года жизни на то, чтоб бороться с сыростью,  -- осушал болота в Рязанской губернии, а теперь лет пять будет разводить сырость здесь.
   Богомолов. Подожди, когда Букеев построит курорт...
   Ольга. Мне вовсе не интересно, что и где намерен строить Букеев...
   Нина. Однако вы с ним так кокетничаете, что у него даже уши становятся синими.
   Ольга. Уши у него -- как у пуделя, без хрящей... точно блинчики. Но -- кокетничать я люблю.
   Нина. Яков Сергеич, это плохо -- кокетничать?
   Богомолов. Это -- хорошо или дурно глядя по тому, насколько умело кокетничает женщина. Если она проявляет своё обаяние в формах изящных, если каждое слово, движение, взгляд даёт мне, мужчине, ощущение таинственной силы её пола -- это прекрасно. В такие минуты весь напрягаешься, точно солдат на параде пред любимым вождём, чувствуешь себя готовым на подвиг...
   Нина. Господи! Целая лекция...
   Ольга. Вы думаете, он действительно может чувствовать что-нибудь подобное? О нет, он обо всём интересно говорит, но чувствовать -- это не его специальность.
   Богомолов. Хорошо она рекомендует меня?
   Нина. Не верю! Слова рождаются чувствами. Продолжайте, Яков Сергеич, она может идти спать.
   Ольга. Ты что же, водопроводчик, не предлагаешь мне кофе? Сам -- пьёт, а...
   Богомолов. Но ведь ты хочешь молока.
   Ольга. Эгоист...
   Букеев (вх[одя]). Прислуга ещё дрыхнет. Я там всех распёк и Анну Васильевну тоже. Хозяин давно на ногах, мало того -- ночь не спал...
   Нина. В трудах великих...
   Букеев. А вы думаете, легко сделать жизнь приятной?
   Нина. Ой, как печально сказано.
   (Дуняша вносит молоко.)
   Богомолов. Никон Васильевич, мне сегодня нужно бы побеседовать с вами...
   Букеев. О делах? Успеем, время есть, мы с вами, батенька, много наделаем разного...
   Богомолов. Есть один сложный вопрос.
   Букеев (махая рукою). Их -- сотни, сложных вопросов. Вы лучше с дядей Ж а ном поговорите -- если дело идёт о земле и воде.
   Богомолов. Хорошо.
   Нина (Букееву). Вы устали?
   Букеев. Да. Лет пятнадцать назад тому.
   Нина. Что с вами?
   Букеев. Да вот -- устал...
   Нина. Отчего?
   Букеев (идя на террасу, всматривается в даль). Не знаю.
   Ольга (мужу). О чём мечтаешь?
   Богомолов. Так, ни о чём...
   Ольга. Почему ты ушёл от нас?..
   Богомолов. А меня этот заинтересовал... студент,  -- удивительный пессимист.
   Ольга. Расскажи мне о нём.
   Богомолов. А спать когда будешь?
   Ольга. Я не хочу спать.
   Богомолов (барабаня пальцами). О студенте немного скажешь. Меня заинтересовало его невежество и удивительная самонадеянность.
   Ольга. Ты найдёшь здесь воду?
   Богомолов. Конечно.
   Ольга. Скоро?
   Богомолов. Думаю -- да!
   Ольга. И всё здесь оживёт, да?
   Богомолов. Разумеется. В этом цель моих работ.
   Ольга. Будут парки, сады...
   Богомолов. Бесплодной почвы -- нет, и Сахару можно сделать плодородной, если работать упорно, с любовью. Земля -- как человек, требует внимания, любви. И чем бескорыстнее любовь, тем богаче дары её. Ты посмотри: когда человек чувствует, что его любят,  -- как расцветает его душа в свете любви! Влюблённые и любящие всегда талантливы, ярки. Если ты полюбишь даже бездарного человека, и он сумеет почувствовать твою любовь...
   Ольга (усмех[аясь]). Не попробовать ли мне полюбить бездарного, а?
   Богомолов (гладя её плечо). Ты уже однажды сделала это, полюбив меня.
   Ольга (вздохнув). Ох, ты, к сожалению, не бездарен.
   Богомолов (смеясь). Как ты сказала это...
   Ольга (вздохнув). Ты наивен, как дитя,  -- но ты даровитый человек.
   Богомолов. И это тебя огорчает...
   Ольга (серьёзно). Может быть.
   Богомолов. Не понимаю...
   Ольга. Очень жаль. Послушай,  -- ты видишь, что этот Букеев относится к тебе снисходительно?
   Богомолов. Вижу.
   Ольга. Тебя это не шокирует?
   Богомолов. Да ко мне почти все так относятся... и ты и даже этот Ладыгин.
   Ольга. Он бездарен, не правда ли? (Улыбаясь, смотрит на мужа.)
   Богомолов (убежд[ённо]). О да! Чрезмерно!
   Верочка (входит). Здравствуйте!
   Ольга. Здравствуйте, Верочка. Почему бледная такая?
   Верочка. Пришёл машинист с артезианского колодца, просит вас.
   Богомолов. Иду. Вероятно, бурильщики отказались работать,  -- ужасно кормят их! (Вере.) Вы не знаете, где дядя Ж а н?
   Верочка. Пошёл в оранжерею. (Хочет идти.)
   Ольга. Почему вы такая усталая, бледная, Верочка?
   Верочка. Не знаю.
   Ольга. Посидите со мной, мне скучно.
   Верочка. На террасе Никон Васильевич с Ниной Аркадьевной.
   Ольга (хмурясь). Вам не хочется посидеть со мной?
   Верочка. Нет, почему же? (Присела.)
   Ольга. У вас такой вид, как будто вы влюбились в Ладыгина.
   Верочка (натянуто усмехаясь). Именно в Ладыгина?
   Ольга. А в кого же ещё можно влюбиться здесь?
   Букеев (идёт с террасы). Ольга Борисовна, как мы проведём сей день, его же сотвори господь? Возрадуемся и возвеселимся снова, да?
   Ольга. Откуда вы знаете столько церковных слов?
   Букеев. А у меня служил в сторожах расстриженный дьякон, пьяница и лентяй, я очень любил беседовать с ним.
   Нина. Около вас всегда удивительно забавные люди.
   (Верочка встаёт, уходит. Ольга задумчиво смотрит вслед ей.)
   Букеев. Н-ну, где же они?
   Нина. А дядя Ж а н?
   Букеев. Да,  -- он, конечно... (Ольге.) Вы знаете,  -- он был моим репетитором, готовил меня в политехники. Мне тогда было двадцать два года. О чём вы задумались?
   Ольга. Я слушаю.
   Букеев. Но мы гораздо усерднее изучали кафешантаны, чем науки. Потом он поехал со мной за границу, и вот уже двадцать четыре года мы надоедаем друг другу. Он тоже лентяй.
   Нина. Разве вы -- лентяй?
   Букеев. Конечно. Я человек ленивый, жирный и лирический.
   Нина. Вы клевещете на себя.
   Букеев. Я люблю печаль. Но и печаль у меня тоже масляная какая-то, жирная.
   Ольга (оглядываясь). Какие у вас неинтересные картины.
   Букеев. Я ничего не понимаю в живописи.
   Ольга. Зачем же покупаете это?
   Букеев. Пристают. Ж а н говорит: "Богатый человек должен поощрять искусство". Я и поощряю.
   Нина. Расскажите ещё что-нибудь про себя.
   Букеев. Да я же про себя и говорю. Больше ни о чём не умею.
   (Жан на террасе с букетом цветов. Увидев Нину, прячет букет за спиной, исчезает и входит уже без букета.)
   Нина. Нет, вы что-нибудь интимное...
   Жан. Для интимных бесед природой предназначены вечера и ночи, утром же свободные люди наслаждаются природой, а трудолюбивые трудом. Почему вы сидите здесь, а не на берегу, не в саду? Шли бы на воздух, там земля пахнет пряником, море шёлковое, жаворонки поют "Коль славен".
   Нина. А где Ладыгин?
   Жан. Лежит голый на песке и дремлет. Выкупался, проделал гимнастику...
   Букеев. Он просто живёт.
   Нина. Как и следует.
   Жан. Совершенно верно.
   Ольга. А кто вам мешает просто жить?
   Букеев. Не знаю. Вероятно -- лень.
   Ольга. Мне кажется, вы немножко кокетничаете.
   Букеев. В моём возрасте этим не занимаются.
   Нина. Уж будто бы!
   Жан. А где наш высокоучёный?
   Ольга. К нему там кто-то пришёл жаловаться, что рабочих плохо кормят, они не хотят работать.
   Букеев (сконфужен). Не может быть. Жан, как же это, а? Второй раз...
   Жан. Сию минуту распоряжусь, чтоб им нажарили котлет де-воляй и прочего, соответственно.
   Букеев (Ольге). Вы так сказали... вас интересуют рабочие?
   Ольга. Нисколько.
   Нина. Но вы говорили так сердито.
   Ольга. Разве? Извиняюсь. Мне спать хочется. (Встала, идёт к двери в свою комнату, остановилась и проходит в фонарь.)
   Нина (тихо). Капризная женщина. И не очень воспитана.
   (Букеев молчит, исподлобья наблюдая за Ольгой.)
   Нина. Вы замечаете, что Ладыгин волнует её?
   Букеев. Это неправда. (Встал.)
   Нина. Она пошла смотреть на него...
   Букеев. Пойдёмте, погуляем.
   Нина. О, с удовольствием.
   (Уходят через террасу. Ольга в фонаре здесь фонарь -- выступ в здании на весу, башенка с окнами, привешенная к стене -- Ред.
   , курит и тихонько напевает. Входят Жан и Богомолов.)
   Жан. Дорогой мой, я тоже -- идеалист, уверяю вас! Я понимаю всё это: рабочий вопрос, социальная справедливость и прочее... Конечно же, о господи! Мы наделали законов для наших знакомых, а сами обходим законы стороной,  -- чтобы не задевать их, знаете.
   Богомолов. Тем более, уж если вы понимаете это.
   Жан. Да -- понимаю же! Но -- всё-таки необходимо иногда приказывать людям. Или -- так, или -- до свидания!
   Богомолов. Приказывать я не умею, могу только советовать или убеждать.
   Жан. Всего убедительнее -- страхи. Государство держится страхами,  -- это факт! Вы рассуждаете как социалист, как человек преждевременный. Жизнь -- поверьте мне -- очень запутанная штука, кто в этом виноват -- неизвестно. В поисках виноватого хватают богатого, но -- ведь это только потому, что он виднее.
   Богомолов. Забавно вы говорите.
   Жан. А, боже мой! Я знаю жизнь, и она меня знает!
   Богомолов. И многое у вас очень метко...
   Жан. Так вот, дорогой мой, вы не беспокойтесь,  -- всё устроится, всё будет по-хорошему... Мы, идеалисты, понимаем друг друга с двух слов. Сейчас я распоряжусь насчёт улучшения харчей.
   Богомолов. К завтрему я составлю смету.
   Жан. Да вы не торопитесь... [(Уходит.) ]
   (Богомолов, допивая остывший кофе, хмурится, бормочет что-то.)
   Ольга. Ты что говоришь?
   Богомолов (заг[лядывая] в фонарь). Я думал, здесь никого нет.
   Ольга. Твоя привычка разговаривать с самим собой когда-нибудь поставит тебя в неловкое положение.
   Богомолов. Ты думаешь? Впрочем -- возможно. Ты что не спишь?
   Ольга. Мечтаю.
   Богомолов. О чём?
   Ольга. О тебе.
   Богомолов. О? Разве?
   Ольга. Удивительный у меня муж, чёрт возьми, думаю я... с восторгом. Я целую ночь где-то кутила и вообще веду себя весёлой вдовой, а он -- спокоен. Он так уверен в моей любви... Спасибо ему.
   (Богомолов, опер[шись] на угол стола, задумчиво слушает, покручивая бородку.)
   Ольга. Он упивался мечтами, она шампанским, и всё шло благополучно,  -- так начала бы я рассказ, если б умела писать.
   Богомолов. Попробуй.
   Ольга (вых[одит] из фонаря, подход[ит] к нему, кладёт руку на плечо). А что бы ты сказал, если б я полюбила другого?
   Богомолов (серьёзно, вдумчиво). Что бы я сказал? Не знаю. Никогда не думал об этом.
   Ольга. Подумай.
   Богомолов. Зачем же? Разве...
   Ольга. Всё может быть.
   Богомолов. Ты шутишь, Оля.
   Ольга. Да.
   Богомолов. Шутишь, я уверен. Хотя...
   Ольга. Что -- хотя?
   Богомолов. Не умею сказать.
   Ольга. Если сказано -- хотя, так значит, ты не очень уверен... Не очень! Ну... это хорошо. Спасибо. Поцелуй меня.
   Богомолов. За что же спасибо?
   Ольга. Пойми. (Уходит, смеясь.)
   Богомолов (вслед ей). Желаю тебе хорошенько отдохнуть, а то у тебя, кажется, нервы не в порядке.
   Ольга. О, конечно, нервы... (Уходит.)
   (Дуняша и Верочка.)
   Верочка. Ольга Борисовна легла спать? Вот ей цветы от Никона Васильевича. Подайте, Дуняша.
   Богомолов (трёт лоб). Мне нужно о чём-то спросить вас... забыл!
   Верочка. Жалею. (Идёт в угол к письменному столу.)
   Богомолов (за ней). Да! О чём вы плакали утром?
   Верочка. Я? Как вы знаете?
   Богомолов. Мне Стукачёв сказал.
   Верочка. Не всё ли вам равно?
   Богомолов. О, боже мой. Вот не ожидал, что вы так ответите.
   Верочка. А чего вы ожидали?
   Богомолов. Не знаю. Меня это поразило. Такое прекрасное утро, всё так ярко, празднично, вы такая юная, красивая, так ласково встретили меня, и вдруг является лакей и говорит с улыбкой дурака: "А она плачет!" Ужасно нелепо.
   Верочка (ус[мехаясь]). Никто, кроме вас, не заметил бы этой нелепости.
   Богомолов. А меня, представьте, целое утро угнетают эти ненужные слёзы.
   Верочка (тронута). Какой вы добрый, милый.
   Богомолов. Добрый? Нет, не думаю. Просто мне всегда хочется видеть людей спокойными, весело деятельными.
   Верочка (села, смотрит на него, облокотись о стол). Да, это я понимаю...
   Богомолов. Мне всегда хочется видеть всех счастливыми, а главное -- уверенными в себе. Это органическая потребность у меня. О чём же вы плакали?
   Верочка. Глупые девичьи слёзы.
   Богомолов. Вам полюбить хочется, да?
   Верочка (вспыхнув, шутливо). Какой вопрос!
   Богомолов. Послушайте -- любите! Не ждите с этим, это самое лучшее в жизни, поверьте мне. Только любя, мы живём. Вот -- полюбите Ладыгина.
   Верочка (почти истер[ически] смеётся). О, господи... вы... удивительный! Вы такой чудак...
   Богомолов. Нет, серьёзно! Вы не смущайтесь предрассудками, не думайте о последствиях, последствия любви всегда одни и те же -- новый человек! Я говорю не о ребёнке, а о людях, которые любят, ведь это чувство обновляет душу, делает людей иными, лучше, красивее... Вы понимаете...
   Верочка (вставая). Уйдите от меня! Оставьте Ладыгина для...
   Богомолов (испуган). Почему?
   Верочка (быстро уходя на террасу). Извините... я не могу...
   Богомолов (недоумевая). Почему?
   Ладыгин (входит с террасы). Что это -- завтрак ещё не готов? А мне зверски есть хочется. Вы чего такой?
   (Богомолов, не отвечая, уходит.)
   Ладыгин (ворчит). Невежа...
   

II действие

   Лунная ночь. В саду, под группой деревьев, стол, на нём большая чаша для крюшона, бокалы. Плетёная мебель. В нишах кустарника удобные скамьи. У стола Букеев и Жан. Оба выпивши. Букеев возбуждён, Жан настроен лирически.
   
   Жан. Да-а, Ольга Борисовна -- женщина, достойная героических усилий. Ты прекрасно выбрал, Никон!
   Букеев. Я -- выбрал? Это чёрт выбирает для нас. Если б ты знал, как я хочу её... эх!
   Жан. Это, брат, видимо, последняя твоя женщина. Последняя женщина, как сороковой медведь для охотника,  -- опаснейшее приключение! Держись твёрдо!
   Букеев. Это не приключение, а -- быть или не быть?
   Жан. Я понимаю. Хотя я и скептик, но сердце у меня есть, и я, брат, умею чувствовать и дружбу и любовь.
   Букеев. Что же делать с этим дураком?
   Жан. Не торопись. Придумаем.
   Букеев. Иногда мне убить хочется его.
   Жан. Ну-ну, зачем так грубо? Можно найти другой приём. Ты вот что пойми: красивая женщина или распутна или глупа, таков закон природы. Ольга Борисовна не глупа, значит, она должна быть...
   Букеев. Заврался ты...
   Жан. Друг мой, я -- скептик, я не могу иначе. Для скептиков, как известно, нет ничего святого.
   (Стукачёв несёт кофе.)
   Жан. Давай выпьем кофейку. Стукачёв, притащи-ка ещё финьшампань сорт российского коньяка из одноимённого сорта винограда, произрастающего в Грузии -- Ред.
     -- живо. И земляники. Это, знаешь, специально для дам. (Смеясь.) Мы подольём сюда бутылочку, и -- дамам будет весело, а когда дама весела...
   Букеев (ухмыляется). Ты -- жулик.
   Жан. Таковыми же создал господь и всех прочих людей. Я, брат, скептик, я знаю: все мы притворяшки. Один притворяется умным, другой честным и т.  д. По натуре своей и тот не честен и этот не умён, но -- привыкли играть роль и -- ничего!  -- иногда играют довольно удачно. Да. Добро, честь и прочие марципаны -- всё это, брат,  -- литература и хуже литературы,  -- это так называемые навязчивые представления.
   Букеев. Чёрт знает что ты говоришь,  -- ерунду какую-то.
   Жан. Нисколько... Есть даже книга такая "О навязчивых представлениях", учёный психиатр написал. Ты, брат, прочитай. Это, знаешь, вроде сумасшествия.
   Букеев. Не едут.
   Жан. Приедут. Неминуемо.
   Букеев. Замечал ты в глазах у неё тревожное такое?
   Жан. Как же! Я всё замечаю.
   Букеев. Тревога и печаль. Я люблю печаль, это самое человеческое настроение.
   Жан. Ну, знаешь, быки и собаки тоже иногда очень печально смотрят в небеса...
   Букеев. Перестань. Отчего она печальна?
   Жан. С таким болваном, как её супруг... Тсс! Он и ещё кто-то.
   Букеев. Вера.
   Жан. Вера? Гм... Уйдём!
   Букеев. Зачем это?
   Жан. Иди сюда... Послушаем, что он говорит... Ну, скорее...
   Букеев. Глупо...
   Жан. Напоить бы его до чёртиков, а? (Скр[ываются] в кустах.)
   (Богомолов и Верочка.)
   Богомолов. Нигде я не видал таких бездельников, как здесь, и сам никогда не чувствовал себя таким бездельником. Здесь никого нет? Огонь, вино... Сядемте? А где же люди?
   Верочка. Ваша жена с Ладыгиным и Ниной Аркадьевной катаются на лодке.
   Богомолов. Знаете -- я впервые на юге, и мне кажется, что люди здесь, точно ленивые, сытые пчёлы, висят в воздухе, тихо кружатся над каким-то невидимым цветком.
   Верочка. Невидимый цветок? Как хорошо сказали вы это!
   Богомолов. И сам я тоже повис в воздухе над ним.
   Верочка. Но -- что же это? Какой цветок?
   Богомолов. Может быть -- любовь или мечта о чём-то недостижимом.
   Верочка. Как странно, что вы романтик.
   Богомолов. Почему странно? Все люди романтики. У меня есть приятель, он называет себя реальным политиком и убеждён, что через двадцать пять лет -- в России будет нечто вроде земного рая. Это тоже романтизм.
   Верочка. Вы так много работаете -- целые дни!
   Богомолов. Я люблю работать, работа повышает уважение к себе самому, и -- знаете: земля должна быть огранена трудом людей, как драгоценный камень. Я думаю, что те, кто говорит о муках творчества,  -- неправы, надо говорить о радостях творчества.
   Верочка. Ольга Борисовна так же думает?
   Богомолов. Ольга? (Помолчав.) Она из тех людей, для которых то, что они поняли, становится неинтересным.
   Верочка. А -- вы...
   Богомолов. Что?
   Верочка. Нет, я не то хотела спросить.
   Богомолов (смеясь). Вы хотели спросить -- поняла ли она меня?
   Верочка (сму[щённо]). Я не имею права... так не спрашивают...
   Богомолов. Почему же? Обо всём можно и должно спрашивать... (Очень сердечно и просто.) Послушайте,  -- вы к ней относитесь несправедливо, и это потому, что вы немножко увлекаетесь мной. Правда?
   (Верочка смущена, молчит.)
   Богомолов. Правда?
   Верочка. Не знаю... может быть...
   Богомолов. Милая девушка,  -- мной нельзя увлекаться, я совершенно не гожусь для романа -- уверяю вас.
   Верочка. Не говорите так... грубо...
   Богомолов. Это не грубо.
   Верочка. Неловко так...
   Богомолов. Жена говорит про меня, что я хладнокровный болтун,  -- это верно, вы знаете? У меня в мозгу неустанно во все стороны двигаются какие-то колёсики. (Показ[ывает] руками.) И так, и так, и эдак. Я люблю думать обо всех людях, о судьбе каждого, мне хочется для всех чего-то хорошего... каждому по желанию его и -- больше желания. Вероятно, я мог бы изменить жене, если б это понадобилось для кого-то другого,  -- если б я почувствовал, что могу дать счастье человеку.
   Верочка. Вы сами -- счастливы?
   Богомолов. Да. (Подумав, решительно кив[ает] головой.) Да. Я очень люблю всё -- всю жизнь. И людей, конечно. Люди кажутся мне детями, даже когда у них седые бороды. В сущности, все они удивительно интересны. Неинтерес[ных] людей нет.
   Верочка (негромко, грубовато). Вы знаете, что здесь вас считают каким-то блаженным?
   Богомолов. Это -- везде! Везде. Вы посмотрите, как относятся ко мне рабочие: я, очевидно, кажусь им ребёнком. "Сергеич, говорят они, ты не беспокойся, мы тебя не обидим,  -- всё будет хорошо!" Они положительно боятся обидеть меня. Это -- трогательно.
   Верочка. Я знаю людей, которые не боятся этого.
   Богомолов. О, конечно, есть и такие. Мы все очень небрежно относимся друг к другу. Мы совершенно не умеем любоваться человеком, а -- что на земле значительнее его, прекраснее, что более сложно и загадочно, чем он?
   Верочка. Боже мой, боже!
   Богомолов. Что с вами?
   Верочка. Ничего... Не обращайте внимания. (Вдруг с неожиданной силой, страстно.) Послушайте, вы -- я не понимаю вас... Я восхищаюсь вашими словами, но -- мне жалко вас до тоски, до отчаяния. Как можете вы -- такой ясный, добрый и мягкий,  -- как вы можете быть слепым? Вы говорите, что человеком надо любоваться,  -- вы не смеете не видеть, как унижают вас...
   Богомолов (усм[ехаясь]). Меня? Кто?
   Верочка. Все! Жан -- издевается над вами, мой дядя -- ах господи!  -- он же хочет отбить у вас Ольгу Борисовну,  -- неужели вы не видите этого?
   Богомолов. Чудак!
   Верочка. Ольга Борисовна,  -- я нехорошо делаю, говоря это,  -- но ведь все видят её отношения с Ладыгиным.
   Богомолов (ласково). Довольно, Верочка. Есть вещи, которые не надо видеть,  -- вы понимаете? То, чего вы не видите,  -- не существует. Нас мучает то, что мы слишком пристально рассматриваем.
   Верочка. Но -- поймите!  -- вы не смеете, не имеете права позволять, чтобы вас унижали.
   Богомолов. А если я не чувствую унижения...
   Верочка. Тогда вы действительно...
   Богомолов. Дурак?
   Верочка. О, господи... нет, это невозможно... это -- кошмар... (Вскочила, быстро идёт прочь.)
   Богомолов (пожим[ает] плечами, бормочет). Психологическая девушка... (Пьёт крюшон, морщится.) Яд... азотная кислота какая-то... (Вытирает рот платком.) Да.
   Жан (из кустов, рожа сияет, едва удерживается от смеха). Яков Сергеич, дорогой... (Смеётся.) ...с кем вы беседуете?
   Богомолов. Сейчас здесь Вера Павловна была.
   Жан. Слышал её голос...
   Богомолов. Философствует девица, знаете.
   Жан (смеясь). Это она... философствует?
   Богомолов. И я тоже, конечно...
   Жан. Ах вы... дорогой мой! Давайте глотнём за идеализм...
   Богомолов. Я уже глотнул и, кажется, сжёг себе пищевод...
   Жан. Ну, я один! Сейчас наши приедут, лодка уже у берега.
   Богомолов. На море, вероятно, сыро.
   Жан. Даже реки обладают этим недостатком, не говоря о болотах.
   Богомолов (смеётся). Остроумны вы...
   Жан. А Ладыгин неутомим, демонстрируя дамам свои мускулы.
   Богомолов. Человеку свойственно хвастаться лучшим, что есть у него.
   Жан. Браво!
   Букеев (медленно идёт). Жан,  -- ужинать надо здесь, распорядись.
   Жан. Могу.
   Букеев (садясь). Жарко.
   Богомолов. Да? А по-моему -- прохладно.
   Букеев. Нет, жарко. Я замечаю -- вы не очень любите общество дам?
   Богомолов. Да их здесь только две.
   Букеев (тяжело смотрит). А вам сколько надо?..
   Богомолов (смеясь). Самое большее -- одну.
   Букеев. Нет, серьёзно,  -- вас не интересуют женщины?
   Богомолов. Я -- женат, как видите...
   Букеев. Да. А я вот часто думаю: что такое женщина?
   Богомолов (неохотно). Поскольку можно исчерпать понятие словами... (Сразу увлекается.) ...это стержень нашей жизни, ось бытия, вокруг женщины вращаются все солнца и звёзды нашей поэзии, всё лучшее наше -- для неё, от неё -- все племена и народы, для неё посеяны на земле все цветы, её ради созданы искусства, и ради её пребудет вовеки всё прекрасное. Она несёт с собой невидимый цветок, над которым кружится весь мир, жаждущий счастья.
   Букеев (вздохнув). Хорошо вы говорите, великий вы краснобай... Вот бы мне немножко этого дара.
   Богомолов. Для женщин?
   Букеев (кив[нув] головой). Конечно.
   Богомолов. Почему вы не женились?
   Букеев (мах[нув] рукой). Пробовал. На третий год -- развёлся.
   Богомолов. Она ушла?
   Букеев. Выгнал. Хотите выпить?
   Богомолов. Нет. Спасибо.
   Букеев (вор[чливо]). Благочестивый вы человек: не пьёте, не курите. И в карты, наверное, не играете?
   Богомолов. Не играю.
   Букеев. Скучно?
   Богомолов. Нет, ничего, живу.
   Букеев. А я вот пью, курю, играю и вообще -- развлекаюсь всячески, но -- скучно мне.
   Богомолов. Попробуйте работать.
   Букеев. Непривычен.
   Богомолов. Положение безвыходное.
   Букеев (в упор смотрит на Богомолова). Посмотрим. Может, и нет ещё.
   (Смех и голоса. Ладыгин, Ольга, Нина.)
   Богомолов. Приехали. (Идет встречу.)
   (Букеев, тяжело подняв руку, показ[ывает] ему кулак. Стукачёв и Дуняша накрывают на стол.)
   Букеев. Шампанское похолоднее.
   Стукачёв. Слушаю.
   Букеев (вставая). Болван ты, Стукачёв.
   Стукачёв. Почему же-с?
   Букеев. Не твоё дело.
   Стукачёв. Обидно-с, ежели без дела ругаете!
   Букеев. Мне нужно кого-нибудь обругать...
   Стукачёв. Дуняшу бы, она моложе меня...
   Букеев. Ну, молчи... (Уходит.)
   Стукачёв. Пьян.
   Дуняша. За что это меня ругать надо?
   Стукачёв. А меня за что?
   Дуняша. Вы дольше моего служите здесь.
   Стукачёв. Тс...
   [(Жан и Ольга входят.) ]
   Дядя Жан. Ну, вы, живее! Марш отсюда... Устали, благодатная? Присядьте, прошу.
   [(Стукачёв и Дуняша уходят.) ]
   Ольга. Мне надо переодеться...
   Жан. Минуточку! Позвольте сказать десяток слов от души...
   Ольга (разгляд[ывая] его). Да? Что такое?
   Жан. Послушайте, божественная! Я -- романтик.
   Ольга. Серьёзно?
   Жан. Вполне! Я... мне тягостно видеть страдания людей, а если мучается близкий человек -- я совершенно впадаю в отчаяние. И вот, будучи душевно предан Никону, я умоляю вас: обратите на него внимание, приласкайте ребёнка! Он страдает с Тамбова...
   Ольга. Откуда?
   Жан. С Тамбова, с первого дня знакомства с вами...
   Ольга. Вы много выпили?..
   Жан. Обыкновенно... Позвольте -- вы, кажется, это иронически спросили?
   Ольга. Нет, серьёзно...
   Жан. Несравненная, будьте великодушны...
   Богомолов[ (входит) ]. Вот она где.
   Ольга. Ты меня искал?
   Богомолов. Я не видел, как ты сошла на берег.
   Жан (уныло). Как богиня!
   Ольга. Слышал -- как?
   Богомолов. Устала?
   Ольга. Нет. Ты что делал?
   Богомолов. Закончил схему водонос[ного] горизонта, потом гулял с Верочкой, беседовал.
   Жан (смеётся). Извините,  -- смешное вспомнил!
   (Ладыгин, Нина; Жан идёт встречу им.)
   Ладыгин. Скоро ужинать? Я голоден.
   Нина. Это у вас хроническое.
   Ладыгин. Я человек здоровый...
   (Подошёл Букеев, угрюмый.)
   Ольга. О чём же вы беседовали?
   Богомолов. Знаешь,  -- она милая девушка.
   Ольга. Да?
   Богомолов. Очень. Только -- она нетактична, на мой взгляд... Например, она сказала, что надо мной здесь немножко издеваются, считают меня чудаком...
   Ольга. Вот как?
   Богомолов. Да.
   Ладыгин. Позвольте,  -- мой брат, офицер гвардии, дрался на дуэли трижды...
   Богомолов. Я ей советовал влюбиться в Ладыгина, а она сказала, что он очень ухаживает за тобой.
   Ольга. Вы и обо мне беседуете?
   Богомолов. Она обо всём говорит довольно решительно.
   Ольга. А ты, по обыкновению, очень откровенно, да?
   Богомолов. Ты сердишься?
   Ольга. Полно,  -- какие у меня причины сердиться! Ну, а ещё о ком сплетничала она?
   Ладыгин (Ольге). Посмотрите, до чего Букеев мрачен сегодня. Это даже нелюбезно. Ах, извиняюсь, я помешал вам?
   Богомолов. Нет, ничего...
   Ладыгин. Сейчас будем ужинать. Букеев пробирал за что-то Верочку -- гудел, гудел над ней! В сущности, он очень скучный человек... Вы знаете -- Нина Аркадьевна думает, что я трус. Я -- оскорблён. Спортсмен не может быть трусом. У меня брат, гвардейский офицер... (Заметив, что его не слушают.) Я, кажется, лишний?
   Ольга. Вы уже спрашивали об этом.
   Ладыгин. Да? Забыл. А хорошо здесь! Море, холмы, за холмами степь. Нужно бы ещё лес -- это идеально... Ужасно утомляет ожидание.
   Богомолов. А вы чего ждёте?
   Ладыгин. Ужина. Я часа два работал веслами...
   (Букеев подходит.)
   Богомолов (жене). Между прочим, я сказал ей, что здесь люди, точно пчёлы, кружатся над каким-то цветком, невидимым для них.
   Ольга. Ты умеешь сказать...
   Ладыгин. А что это за цветок?
   Букеев (угрюмо). Я слышал краем уха вашу беседу; мне показалось, что вы объясняетесь Вере в любви...
   (Богомолов смеётся.)
   Букеев. У вас странная манера говорить со всеми обо всём.
   Ольга. Это выговор тебе,  -- ты понимаешь?
   Букеев. Что вы, Ольга Борисовна. Просто я так... сказал... Ведь в самом деле для Якова Сергеича как будто нет зап[ретных] вопросов. Он... удивительный. Веру этот разговор расстроил, ну... вот я и говорю. Она ведь очень нервная...
   Ладыгин. Заставьте её делать гимнастику, плавать, и -- всё пройдёт!
   Жан. Господа! Посмотрите, как красиво рыбаки развели костёр на берегу, и -- посмотрите! Великолепие.
   (Все нехотя идут.)
   Жан (удерж[ивает] Букеева). Ника, я перекинулся с ней парочкой слов насчёт тебя. Конечно, она и так и эдак и -- ничего особенного не сказала, но -- поверь моему опыту! Терпение, дружище!
   Букеев (уходя, махая рукой). Ты пьян, брат!
   Жан (пожимая плечами). Я двадцать лет пьян... Странно!
   Нина. Куда они пошли?
   Жан. На берег.
   Нина. Опять? Я так устала. Почему Никон Васильевич не в духе?
   (Вера осматривает стол, накр[ытый] для ужина.)
   Жан. Всё ваша сестра виновата.
   Нина (оглядываясь). Неужели он серьёзно увлекается ею? Это было бы ужасно.
   Жан. Да, не очень весело. А вот вы рискуете проворонить кусок.
   Нина. Фу, как грубо! Что с вами?
   Жан. Я, Нина Аркадьевна,  -- циник! Уверяю вас. И я -- огорчён! Чёрт бы взял водопроводчика и супругу его,  -- вот что я говорю! Если случится...
   Нина (тревожно). Вы думаете, что у него серьёзно, да?
   Жан. Последняя женщина,  -- вот что я думаю! А вы...
   Нина. Пожалуйста, оставьте меня в покое! Что за тон у вас?
   Жан. Я сказал -- я циник, и -- кончено!
   Нина. Но -- как же Ладыгин?
   Жан. Уж не знаю как. Это меня не интересует... Нисколько!
   Нина. Так откр[ойте] ему глаза.
   Жан. Не угодно ли вам взять на себя это приятное дельце?
   Нина. И возьму!
   Жан. И возьмите!
   Нина. Жанчик, вы знаете, как я отношусь к вам,  -- вы не должны допускать...
   Жан. Эх, что там! Если б моя воля, я завтра же подстроил бы ей такую пакость, что -- слоны ахнут!
   Нина. Я говорю вам -- вы не должны.
   Жан. Оставьте. Знаю я, что должен и чего не должен. Воспитывать человека чуть не тридцать лет, а тут вдруг является герцогиня из Чухломы... и -- пожалуйте!
   Верочка (глядя к морю). Дядя Жан, ужин готов.
   Жан. Прекрасно. Идёмте, позовём их.
   (Верочка садится на скамью за кустами. Идут Ольга и Ладыгин.)
   Ладыгин. Я не понимаю этого.
   Ольга. Чего вы не понимаете?
   Ладыгин. Я вас люблю, я страстно желаю вас, а вы капризничаете.
   Ольга (смеясь). Вы называете это -- каприз, и только.
   Ладыгин. Ну да, а -- как же? Уверяю вас, что я вообще очень нравлюсь женщинам,  -- они меня любят, а тут вдруг...
   Ольга. А вы умеете любить, да?
   Ладыгин. Господи,  -- какой странный вопрос. Я не мальчишка, не старик.
   Ольга (смеётся). Вы очень просто понимаете любовь, удивительно просто!
   Ладыгин. Я же не... этот, не... как это?
   Ольга. Не -- кто?
   Ладыгин. Ну, вы знаете! Я забыл слово... имя.
   Ольга. Робинзон Крузо?
   Ладыгин. Нет,  -- при чём тут Робинзон Крузо, если дело идёт о женщине. Другое.
   Ольга. Вильгельм Телль?
   Ладыгин. Это -- сказка. Ну -- всё равно.
   Ольга. Гамлет? Ловелас?
   Ладыгин. Я -- честный человек, а Ловелас, кажется, был негодяй.
   Ольга. Кто же?
   Ладыгин. Вы смеётесь надо мной -- за что? За то, что я вас искренно люблю. Поверьте, я люблю вас не как других любил,  -- честное слово.
   Ольга. Бросьте это. Ваша любовь -- на две недели скучных будних дней -- не более. В вашей любви не будет праздника...
   Ладыгин. Ну, уж извините! Вы не можете знать...
   Ольга. Вы -- почти дитя, хотя и красивый мужчина. Вы очень -- извините!  -- сильное животное, но мало человек, очень мало!
   Ладыгин. Человек -- прежде всего -- физика... (Дел[ает] поп[ытку] об[нять] её.)
   Ольга. Ну, это грубо, и я больше не стану говорить с вами. (Почти с тоской.) Как скучно здесь! Хоть бы кто-нибудь пел, хотя бы немножко музыки... Все живут, точно во сне...
   Ладыгин. Вот -- идут все эти! Ольга Борисовна, дайте мне возможность поговорить с вами после ужина... Умоляю вас!
   Ольга. Я подумаю.
   Ладыгин. Умоляю.
   Ольга. Тише!
   Букеев (пристально смотр[ит] на Ольгу). Хорошо сейчас один рыбак сказал: "Ежели, говорит, всё от ума делать, так это тоже глупость будет!" Вы согласны?
   Ольга. Не знаю, право.
   Ладыгин. Я -- совершенно согласен. Не люблю умных людей.
   Букеев. Вам не холодно?
   Ольга. Немножко...
   Ладыгин. У меня дядя математикой занимается и всё о теории вероятностей говорит,  -- нестерпимо скучно.
   Букеев. Даме холодно -- скажите, чтоб ей принесли плед или шаль.
   Ольга. Платок у меня в комнате, Дуняша знает. (Ладыгин, недов[ольный], уходит, насвистывая.)
   Букеев. Надоел он вам?
   Ольга. Почему?
   (Букеев молча целует ей руку.)
   Ольга. Что это значит?
   Букеев. Так. Это не обижает вас, надеюсь.
   Ольга. Нет. Но -- удивляет.
   Букеев. Не удивляйтесь. У меня душа наполнена чувством благодарности к вам.
   Ольга. За что?
   Букеев. За то, что вы есть, вот такая неотразимо властная, такая красавица, за то, что я имею счастье знать вас. (Торопливо и тяжело бормочет.) Благодарю вас...
   (Ольга смотрит на него.)
   Букеев (усмехаясь). Там, на берегу, вы стояли, задумчивая такая, в сторонке от всех, и уж не знаю почему -- но очень тронуло меня это.
   Ольга. Что именно?
   Букеев. Да вот -- что в стороне от людей... вы стоите.
   Ольга. Вы ошибаетесь, если думаете, что я избегаю людей. Особенно я люблю весёлых людей.
   Букеев. Жаль, что я не умею быть весёлым!
   Ольга. Что же вам мешает?
   Букеев. Да так... не знаю что...
   Ольга. Вы богатый, независимый человек.
   Букеев. Независ[имых] людей нет, я думаю.
   Ольга. Вот как? Почему?
   Букеев. Ну... например: если чего-нибудь хочешь, так уж зависишь от предмета своих желаний.
   Ольга. Желайте возможного.
   Букеев. Всё кажется возможным, а полное счастье недостижимо.
   Ольга. Удовлетворитесь неполным.
   Букеев. Обидно. Человек жаден.
   (Ладыгин нес[ёт] шаль, за ним Жан.)
   Жан. Давно пора ужинать.
   Ладыгин. Да! Пора. Извольте.
   Ольга. Спасибо.
   Жан. Но все разбрелись, а Яков Сергеич на ступ[еньках] террасы рассказывает Верочке, Нине Аркадьевне о каких-то чудесах науки,  -- не рассказ, а мёд и перец! Удивительный муж у вас, Ольга Борисовна! Его даже камни могут слушать.
   Ладыгин. Был такой проповедник, который тоже... "Аминь,  -- ему грянули камни в ответ".
   Жан. Это было в хрестоматии.
   Ладыгин. Не знаю, может быть. Позвольте, хрестоматия -- это сборник стихов, книга?
   Жан. То -- книга, а то -- остров в Тихом океане.
   Ладыгин. Никогда не слыхал. Будемте ужинать, а?
   Букеев. Жан -- зови! (Пред[лагая] Ольге руку.) Позволите?
   Ольга. Спасибо.
   Ладыгин. "Аминь!  -- ему грянули камни в ответ". Это очень хорошо сказано. А вообще я не люблю стихов,  -- ужасно трудно читать их! Запятые не на месте, и слова переставлены нелепо. А вам, Ольга Борисовна, нравятся стихи?
   Ольга. Хорошие -- да. (Вз[дохнув].) Как хочется музыки послушать!
   Букеев. Можно послать в город, там есть старичок один.
   Ольга. Нет, не беспокойте старичка. Ваша племянница -- не играет?
   Букеев. Верочка? Не знаю... Она у меня недавно живёт, ещё года нет...
   Ольга. Сирота?
   Букеев. Да. Сестра моя умерла, Вера осталась с вотчимом, а он такой авантюрист, гуляка...
   Ладыгин. Вот авантюристов я люблю, интересные люди!
   Жан. Прошу за стол!
   (Идут Нина, Верочка, Богомолов.)
   Богомолов. Каждый из нас чувствует себя творцом или рабом некой "истины", и каждый стремится укрепить её в жизни,  -- вбить свой гвоздь в мозг ближнего. Это глубоко отвратит[ельное] стремление...
   Букеев. Ваш супруг неутомим.
   Ладыгин. Какая-то думающая машина.
   Ольга (оглядываясь на него). Вы очень откровенны.
   Букеев. Н-да...
   Ладыгин. Виноват! Это я нечаянно сказал...
   Ольга. Яков!
   Богомолов. Да?
   Ольга. Сядь рядом со мной.
   Богомолов. Прекрасно!
   Жан. Усаживайтесь, синьоры!
   

III действие

   Комната первого действия. Пасмурный вечер. Сквозь стёкла террасы видно, как под ветром качаются тополя. В углу налево Богомолов и Верочка играют в шахматы. За большим столом Ладыгин раскладывает пасьянс. В фонаре на тахте полулежит Ольга с книгой.
   
   Верочка. Так я возьму у вас коня.
   Богомолов. А я -- так!
   Верочка. И так возьму.
   Богомолов. Да? Гм... Что же мне делать?
   Верочка. Вы сегодня играете очень рассеянно...
   Ладыгин. Рассеянность -- признак влюбленности.
   (Ольга смотрит на него через книгу.)
   Верочка. Шах королеве.
   Богомолов. Уже? Что такое? Действительно, я играю, как телёнок.
   Ладыгин. Сравненьице не лестное, но...
   Ольга. О чём вы гадаете?
   Ладыгин. Конечно, о том, любит ли она меня.
   Ольга. Она -- купчиха?
   Ладыгин. Почему?
   Ольга. Мне так кажется.
   Ладыгин. Вы сегодня злая. (Смотрит на часы.)
   Ольга. Я не бываю доброй.
   Верочка. Вы проиграли. Шах королю... Видите.
   Богомолов. Вижу. Странно.
   Ладыгин. Ужасно медленно тянется этот день...
   Богомолов (встал). Вот надпись для часов:
   
   Мы временем владеть не можем,
   Минуты счастья не умножим,
   Но если день наполнен горем,
   Работой ход часов ускорим.
   
   Верочка. Это чьё?
   Богомолов. Моё. Сам сочинил.
   Ольга. Когда?
   Богомолов. Не помню.
   Ольга. Я впервые слышу.
   Верочка. Вы пишете стихи?
   Богомолов. Писал. И всё почему-то грустные. Потом -- стало стыдно -- бросил.
   Верочка. Чего же стыдно?
   Богомолов. Не умею сказать. Так как-то, знаете... взрослый человек, с бородой, гидротехник и вдруг -- пишет стихи! Да ещё лирические.
   Ладыгин. Да, это -- нелепо! Борода и стихи...
   Верочка. Очень многие поэты носили бороды...
   Ольга (ир[онически]). Да -- что вы?
   Ладыгин. Вообще борода -- нелепость... (Мешает карты.) Когда дяди Жана нет дома -- здесь скучно, как в монастыре.
   (Верочка, собрав шахматы, уходит на террасу.)
   Ольга. Вы очень любезны.
   Ладыгин. Я -- откровенен. Не умею кривить душой.
   Богомолов (Ольге). Он -- прав. Здесь скучно. По-моему, источником скуки является владыка здешних мест,  -- в нём неиссякаемый запас эдакой каменной скуки.
   Ольга. Ты сплетничаешь.
   Богомолов. Что это за книга?
   Ольга (смотрит на титул). Поль Адан.
   Богомолов (целует руку её). Пойду, схожу на работы.
   Ольга. Скоро вернешься?
   Богомолов. Скоро... Утром эти звери опять сломали бур... И кто-то украл ремни. [(Уходит.) ]
   Ладыгин (оглянулся, не видит Верочку, прошёл в фонарь, садится на тахту, обнимает Ольгу). Пойдём к тебе.
   Ольга. Нельзя.
   Ладыгин. Почему? Пойдём!
   Ольга. Перестаньте! Я не хочу...
   Ладыгин. Как ты меня мучаешь, это ужас, ты невероятно капризна. Ну, поцелуй меня крепко...
   Ольга. Здесь не место.
   Ладыгин. Тогда -- пойдём к тебе.
   Ольга. Я же сказала...
   Ладыгин. Но, чёрт возьми... Вы издеваетесь надо мной, что ли?.. Я не могу так... Если я люблю, то -- надо меня любить. Ты так ласкова с мужем,  -- это неприятно волнует меня.
   Ольга. Неужели?
   Ладыгин. Конечно! Надо, моя милая, ясно знать, на какую лошадь ставишь, как говорят англичане.
   Ольга. Это они в подобных случаях так говорят?
   (Верочка идёт с террасы.)
   Ольга (усмех[аясь]). Вы -- удивительный! Не думала я, что существуют такие упрощённые люди.
   Ладыгин (обнимает её). Во всех случаях!
   (Верочка, садясь у стола, двиг[ает] стул, открыв[ает] ящик.)
   Ладыгин (вскочил на ноги, выглянул и, смущённо улыбаясь, идёт на террасу, говоря). Ах, вы здесь?..
   (Ольга встаёт, выходит в комнату, молча смотрит на Веру, та встала и тоже смотрит в лицо Ольге. Немая сцена.)
   Ольга. Вы хотите сказать мне что-то?
   Верочка. Нет.
   Ольга (после паузы). Но, может быть, скажете?
   Верочка. Нет. (Идёт к двери налево.)
   Ольга. Желаете остаться немым судьёй?
   Верочка (горячо). Я ничего не желаю... я никого не хочу осуждать...
   Ольга (иронически). Благодарю вас!
   Верочка. Но -- разве это любовь?
   Ольга. Ага, всё-таки вы заговорили...
   (Верочка быстро уходит.)
   Ольга (постояв несколько секунд, закрывает лицо руками, потом бормочет). Боже мой -- что я делаю?.. Боже мой...
   Жан [(входит).] Вот мы и приехали! Вы одна здесь, божественная? (Садится.) Устал! Никон зол, точно голодный волк. Ветер. В городе пылища. Что с вами, богиня? А? Вы бледненькая и опрокинутая -- что такое?
   Ольга. Ничего. Нервы. Пойду, отдохну.
   Жан (прот[ягивает] руку). Минуточку, минутку. Позвольте мне ещё раз побеседовать с вами.
   Ольга. Бесполезно.
   Жан. Милости прошу, а не жертвы! Присядьте.
   Ольга. Благодарю вас. (Ходит.)
   Жан. Ольга Борисовна! Я -- циник!
   Ольга. Кажется, вы недавно называли себя романтиком?
   Жан. Обмолвился. Нет, я -- циник! Я смотрю на вещи просто: вы -- красавица и заслуживаете божеских почестей. Вам необходимо вставить себя в раму, достойную вашей красоты. Жить с водолеем...
   Ольга. Я прошу вас...
   Жан. Нисколько не хочу обижать Якова Сергеича. Но я вижу, что вы ему не нужны,  -- ему вообще ничего и никого не нужно. Это человек преждевременный, отвлечённейший мечтатель, поэт и тому подобное. Да здравствует! Но -- при чём здесь вы? Не понимаю!
   Ольга. И что же дальше?
   Жан. Дальше -- Никон.
   Ольга. Вы знаете, как называется ваша профессия?
   Жан. Знаю -- приживал, паразит.
   Ольга. Нет, хуже.
   Жан. Знаю -- сводник.
   Ольга. И -- всё-таки?
   Жан. И всё-таки! Я циник, но я по-своему люблю Никона и желаю ему счастья. Счастье -- это вы. Всё -- вам, всё -- для вас. Жизнь -- ну, жизнь пустяки, но -- состояние -- это уже не пустяки, а около шести миллионов! Ольга Борисовна,  -- дело стоит так: лично мне невыгодно, чтоб эта комбинация осуществилась, ибо я знаю, войдя в дом Никона, вы меня -- фюить.
   Ольга. Извините, но мне кажется, что вы или пьяны, или с ума сходите!
   Жан. Да -- почему? Речь идёт о деле, и повторяю вам -- невыгодном для меня. Но в дружбе я -- рыцарь, да-с, рыцарь, не менее того... Ольга Борисовна, пред вами -- всё, сзади вас -- одни словесные бубенчики и пустота!
   Ольга. Не смейте говорить так.
   Жан (струхнул). Не буду. Не стану. Фу... Ведь экая вы... женщина! Понять нельзя какая. Но -- клянусь!  -- действительная женщина.
   Ольга. Послушайте... это Букеев просил вас говорить со мной?
   Жан. Ни-ни! Ничего похожего! Я -- сам, за свой страх из чувства рыцарской дружбы, ей-богу! Знаю, что есть риск получить пощёчину, но -- иду на вы!
   Ольга. Что вы за люди все? Вы, Букеев, Ладыгин? Не понимаю.
   Жан. И не надо, не понимайте! Мы сами ни черта не понимаем, ей-богу. Живём вплоть до смерти, а для чего? Необъяснимо. (Серьёзно.) Послушайте, Никон несчастный парень. Он только однажды искренно любил, но возлюбленная оказалась с премией -- у неё был туберкулёз, и она умерла в Давосе. Он -- хороший парень... А что касается Нины Аркадьевны, то это не более как шутка, знаете, от скуки... Ну, например, один купец московский, говорят, слонёнка у себя в комнате держал. Ах, да что там! Ольга Борисовна, подумайте... Я ухожу,  -- топают на лестнице... Ольга Борисовна,  -- прошу вас! Это очень серьёзно!
   (Входит с террасы Нина.)
   Нина. Какой прот[ивный] ветер! (Огляд[ывает] их.) Вы -- ссорились?
   Жан. Мы?
   Нина. У вас такой взъерошенный вид.
   Жан. Это -- вдохновение посетило меня. Я расск[азал] Ольге Борисовне историю, дррр-аму, которую видел в синематографе.
   (Ольга уходит к себе.)
   Нина. В чём дело?
   Жан. А что?
   Нина. Отчего она такая?
   Жан. Мамочка, я ей сейчас наговорил столько, что -- знаете -- удивительно, как она на ногах, устояла! Разоблачил, так сказать! И о Ладыгине и -- вообще! Говорю -- лучше вы, сударыня, того -- цюрюк, цюрюк! То есть -- пожалуйте назад. Авантюристок, говорю...
   Нина. Врёте!
   Жан. Я? Когда это?
   Нина. Всегда! Вы меня надуть хотите, сударь!
   Жан. Господи! Я -- вас?
   Нина. Смотрите, друг мой! Я вашу дипломатию понимаю...
   Жан. Ах, как вы несправедливы ко мне!
   Нина. Я насквозь вижу вас.
   Жан. Гм!
   Нина. Да, да! Вы из тех, кто всегда идёт за победителем...
   Жан. Таковы все люди...
   Нина. Но -- ещё неизвестно, кто здесь победит...
   (Верочка входит с ключами.)
   Жан. Там покупки из города привезены, будьте любезны принять. Никон просит к ужину оленью ногу...
   Верочка. Хорошо.
   Нина. А где Никон Васильевич?
   Верочка. У себя.
   Жан (уходя). Какой сегодня нервный день!
   Нина. Верочка!
   Верочка. Да?
   Нина. Присядьте на минуту. Я хочу спросить вас -- вы ничего не замечаете?
   (Верочка молчит, играя ключами.)
   Нина (нак[лонясь] к ней). Не правда ли, эта Ольга Борисовна охотится за Никоном Васильевичем?
   Верочка (удивлённо). Нет!
   Нина (взволнованно]). Однако -- это так. Вы -- девушка, человек неопытный, вам непонятны наши женские хитрости.
   Верочка. Да... я ничего не понимаю...
   Нина. Но вы должны понять, что эта авантюристка угрожает вашим интересам...
   Верочка. Мне? Моим интересам?
   Нина. Да, конечно! Ведь если она вотрётся в доверие Никона Васильевича, заберёт его в руки... тогда ваше будущее...
   Верочка. Какое мне дело до этого?
   Нина. Но -- как же? Вы девушка, вам нужно выйти замуж, для этого необходимо приданое...
   Верочка. Нина Аркадьевна, мне ничего не нужно. Мне нужно уйти отсюда... Вы говорите, кто-то за кем-то охотится. Здесь все охотятся друг за другом, а -- жизни нет.
   Нина. Вы, конечно, понимаете, что я говорю вполне бескорыстно...
   Верочка. Только Яков Сергеич -- один он...
   Нина. Ах, он глуп.
   Верочка. Нет, неправда! Он -- слепой, потому что честный.
   Нина. Поверьте мне, это -- дурак и болтун.
   Верочка (возмущённо). Это прекр[асный] человек.
   Нина. Вы увлекаетесь им,  -- да?
   Верочка. Да!
   Нина. О, боже мой! Но, милая моя, это смешно!
   Верочка. Пусть будет смешно...
   Букеев (входит). Что -- смешно?
   (Верочка поспешно уходит.)
   Букеев. Что такое? Чего она убежала?
   (Жан на террасе прячется за дверь.)
   Нина. Я с ней беседовала о Якове Сергеиче.
   Букеев. Да. Ну, так что же?
   Нина. Мне кажется, она увлекается немножко...
   Букеев (кивая на дверь Богомолова). Им?
   Нина. Да.
   Букеев. Гм... (Задумался.) А -- он?
   Нина. Что?
   Букеев. Он тоже увлекается Верой?
   Нина. Вам это интересно?
   Букеев. Нет... но...
   Нина. Но?
   Букеев. Всё-таки -- племянница, родственница...
   Нина. Это ли интересует вас?
   Букеев. А что ж ещё?
   Нина. Может быть, нечто другое? Или -- некто другой?
   Букеев. Ну... кто -- другой?
   Жан (с террасы, озабоченно). Вы не видели учёного, а?
   Букеев. Нет.
   Жан. В какую щель земли провалился он?
   Нина (подозр[ительно]). Зачем вам его?
   Жан. Там пришли с работ.
   Нина. Вы где были сейчас?
   Жан. Я? Везде! Ника, надо бы, дорогой мой, решить вопрос о плотине для пруда и о барражах в овраг, а? Наш водопроводчик очень беспокоится...
   Нина. Вы будете говорить о делах?
   Жан. Немножко.
   Нина. Тогда я уйду...
   Букеев. Чего же тут решать? Пусть строит.
   Жан (дождавшись ухода Нины). Вовремя я пришёл?
   Букеев. Что?
   Жан. Она, кажется, начинала кислый разговор?
   Букеев. Похоже. Скучная женщина. Да, так пускай строит... что ж...
   Жан. Ничего не нужно строить,  -- к чему тебе вся эта канитель с водой, если ты решил продать имение? Ведь у тебя цель -- удержать здесь его жену, и только для этого затеял ты орошение и всю чепуху?
   Букеев. Ну, не совсем для этого. С водой за имение дороже дадут.
   Жан. На кой тебе чёрт -- деньги!
   Букеев. Денег мне не нужно, это верно.
   Жан. Вот видишь! Уговаривайся с нею и махай за границу...
   Букеев (расхаживая). С ней так нельзя... нельзя, брат!
   Жан. Отчего? Почему?
   Букеев. Ты не понимаешь. Я, брат, серьёзно влюбился... кажется...
   Жан. Когда ж ты влюблялся несерьёзно?
   Букеев. Ты сам говорил, что последняя женщина -- как сороковой медведь...
   Жан. Мало ли что я говорю! А ты -- не верь. Я, брат, не хуже водопроводчика могу говорить на все темы, потому что я человек вдохновенный и фантастический. Водопроводчик говорит, что жизнь есть непрерывное движение и все мы несчастны, потому что не чувствуем этого, а всё стараемся остановить движение, уцепившись за что-нибудь, укрепив себя...
   Букеев (задумчиво). Опоздал я укрепиться.
   Жан (не слушая его). Это он верно говорит. Пускай всё движется, дело и мысли. Я не знаю, что сделаю завтра, но сегодня я хочу хорошо пожить...
   (Ладыгин и Богомолов с террасы.)
   Ладыгин. Ну и ветер!
   Жан. Стремление, движение...
   Богомолов (с досадой). Дядя Жан, когда же привезут бетонные трубы?
   Жан. Едут трубы!
   Богомолов. Послушайте,  -- это не годится! Мы тратим бесполезно такую массу времени и денег... Никон Васильевич,  -- вы бы распорядились построже.
   Букеев (кивая на Жана). Это вот всё он...
   Богомолов. За два месяца с лишком мы ничего не сделали... Если на днях не будет труб, я должен буду прекр[атить] бурение...
   Жан. Беспок[ойный] вы человек, Яков Сергеич!
   Богомолов. Да вы поймите -- скоро пойдёт вода.
   Жан. И прекрасно.
   Богомолов. Вы шутите?
   Букеев. Ты бы, Жан, того... в самом деле...
   Ладыгин. Хорошо бы чаю выпить!
   Жан. Сейчас распоряжусь...
   Богомолов (смеясь -- Букееву). Если смотреть со стороны, так вся эта затея -- чужое дело для вас...
   Букеев. Н-да... Чужое дело? Вот вы, батенька, обо всём думаете... и говорите... А вот -- скажите мне: что значит -- моя жизнь? То есть не моя, Букеева, жизнь, а вообще когда человек,  -- вы, например,  -- говорите: моя жизнь!
   Богомолов. Позвольте -- не понимаю.
   Букеев (слегка раздражаясь). Ну -- как не понять? Я говорю: моя жизнь, а -- что в ней моё? Вот у меня имущество, о нём заботиться надо, а мне -- лень. Или -- племянница -- о ней тоже надо заботиться, а я не умею... (Раздр[ажённо].) Вообще -- что в моей жизни -- моё? Ничего нет, кроме забот!
   Ладыгин (смеётся). Курьёз! Да вы раздайте имение нищим...
   Букеев. Я говорю серьёзно!
   Ладыгин. И я тоже.
   Букеев (Богомолову). Ну-с? Как же?
   Богомолов. Вы сегодня дурно настроены. А вот когда эта огромная ваша земля будет орошена, когда везде вокруг насадят сады, парки, возникнет образцовый курорт, первый в России, и когда весной всё зацветёт, заиграет на солнце, появятся в аллеях и около куртин цветов женщины, дети,  -- тогда вы скажете: это мною сделано...
   Букеев. И -- только? Ну-у... Это будет через двадцать пять лет. А я хочу сейчас чего-нибудь... для себя, для одного себя, вот этого, такого вот.
   Ладыгин. Очень верно! Что вы скажете, философ?
   Богомолов. Ничего не скажу. Но -- если вы серьёзно говорите,  -- это несчастие.
   Букеев. То-то вот и есть, что серьёзно.
   Богомолов (убежд[ённо]). Тогда -- вы несчастный человек. Для счастия необходимо чувствовать радость труда, творчества...
   Букеев. Мужик трудится всю жизнь, а радости -- не видать в нём.
   Богомолов. Потому что его труд изнурителен, подневолен и ничтожен по результатам. Он съедает всю свою работу, и это не даёт ему возможности чувствовать себя исторической личностью, человеком, украшающим землю для радостей будущего.
   Букеев. Радости будущего! Какое мне дело до них?
   Ладыгин. Совершенно верно! Мы люди сегодняшнего дня, и -- только!
   Букеев (упрямо встр[яхивает] головой). Нет, батенька, ваша философия -- не для всех. Вот бог -- для всех. Но в бога мы не верим... то есть не то что не верим, а забываем о нём. И получается у нас не жизнь, а так себе что-то... И лучше не философствовать...
   Ладыгин. Да. Это никого не приводит к добру. У меня был роман с курсисткой, она тоже занималась спортом, но -- такая странная!  -- ужасно любила рассуждать.
   Богомолов (смеясь). Как вы рассказываете!
   Ладыгин. Это -- правда, уверяю вас! Бывало, в самые неподходящие моменты она вдруг спрашивает: "А почему ты меня любишь?" Я говорю ей: "Потому что ты женщина..."
   Букеев. Да. Конечно. (Усмех[ается].)
   Ладыгин. Но ей этого мало: "Есть, говорит, много женщин и мужчин, но почему ты любишь меня, а я -- тебя?" и так далее! Ужас! Я потерпел эту философию месяца три и написал ей: "Прощай, Ирочка! В любви не философствуют, а кто занимается этим, тот -- глуп!" Страшно обиделась!
   Богомолов (хохочет]). Да -- неужели?
   Ладыгин. Уверяю вас! Книжки ужасно портят их...
   Букеев (усмех[аясь]). Простой ты человек, Борис, очень я люблю тебя за это. В Харькове был жеребец -- Гамилькар, кажется,  -- двести тысяч за него заплатили. Издох. Он, я думаю, был похож на тебя...
   Ладыгин. Ну, брат,  -- сравнил!
   (Богомолов смеётся.)
   Ладыгин (вдруг). Я считаю ваш смех неуместным.
   Богомолов. Почему же?
   Ладыгин. Так. Мне он не нравится.
   Богомолов. Очень жаль, но иначе смеяться я не могу.
   Ладыгин. Я прошу вас не смеяться.
   Богомолов. Никогда?
   Ладыгин. Прошу...
   Букеев. Полно, Борис! Ты с ума сошёл...
   Ладыгин. Нет, позволь...
   Ольга (являясь в двери комнаты). Что за крик?
   Букеев. Спорят.
   Ольга. Яков! Ты споришь?
   Богомолов. Нет.
   Ольга (Букееву). Вы?
   Букеев. Вот он...
   Ольга. С кем же?
   Богомолов. Сам с собой, очевидно.
   Ольга. Не понимаю.
   Ладыгин. Видите ли, я...
   Ольга. Да?
   Ладыгин. Я не допускаю, когда надо мной издеваются. (Вст[аёт], ух[одит].)
   Ольга (нахм[урилась) , удивлённо]). Что такое?
   Богомолов. Никон Васильевич сравнил его с жеребцом.
   Букеев. Ну... не стоит говорить об этом. Я его сейчас успокою... Чудак тоже... [(Уходит.) ]
   Ольга. Что было здесь?
   Богомолов. Да -- ничего! Я говорю: Букеев уподобил его жеребцу, это было так неожиданно, я засмеялся, а он рассердился на меня и заговорил со мной эдаким, знаешь, дуэльным тоном...
   Ольга (под[авляя] тревогу). И -- только?
   Богомолов. И только!
   Ольга. Он такой спокойный.
   Богомолов. Как бык.
   Ольга (после паузы). Яков, мне нужно поговорить с тобой сегодня.
   Богомолов. Чудесно. Поговорим.
   Ольга (глад[ит] его волосы). Ты свободен вечером?
   Богомолов. Да я весь день свободен. Здесь не работают. Вообще, здесь... странно! Я думаю, и ты тоже чувствуешь это. Тебе неудобно здесь?
   Ольга. Нет, ничего. Хотя... я, может быть, уеду...
   Богомолов. Что стесняет тебя, скажи?
   Ольга. А как ты думаешь?
   Богомолов. Букеев?
   Ольга. Почему?
   Богомолов. Он смотрит на тебя, как жаждущий на источник свежей воды... Какой неуклюжий человек, какой ненужный. Богат, богатство -- сила, а в его руках оно -- ничто! Ничего не делает, ничего не любит. И даже, кажется, себя не умеет любить.
   Дуняша [(входит) ]. Пожалуйте к чаю...
   Ольга. Мне не хочется идти туда...
   Богомолов. Попроси, чтобы тебе принесли.
   Ольга. А ты идёшь?
   Богомолов. Хочешь -- останусь с тобой...
   Ольга. Дуняша,  -- принесите нам сюда.
   Дуняша. Слушаю...
   Богомолов. Вот и поговорим,  -- да? Давно я не беседовал с тобой...
   Ольга. Да. Ты не очень ищешь этого.
   Богомолов. Здесь не хочется серьёзно говорить,  -- честное слово. Это -- шуточная жизнь, её делает дядя Жан, шутник. (Остановился.) Знаешь, что нужно, Ольга? Нужно, чтоб люди поняли, как они одиноки во вселенной,  -- только тогда их воля устремится к познанию друг друга и свяжет их единым чувством близости. Только сознавая трагизм бытия, глубоко чувствуя его тайны, мы все обернёмся друг к другу, ибо тогда нам станет понятно, что для человека нет и не может быть ничего ближе и дороже человека. Человек делает бессмертными мёртвые вещи, может быть, он со временем...
   Ольга. Господи! Как ты прав, когда сказал, что здесь, в этом доме, не место серьёзной мысли.
   Богомолов. Мы поставлены в мире так оскорбительно, так иронично, что нам надо отвернуться от этой иронии.
   Ольга. Кто понимает её?
   (Дуняша вносит поднос с чаем.)
   Ольга. Люди -- неразумны.
   Богомолов. О, это неправда!
   Ольга. Ты слеп, люди -- неразумны.
   Богомолов. Это так кажется, потому что разум каждого обращён на самого себя и мелкое, а не -- в мир и на великое его...
   Ольга. Во мне живёт неразумная сила. Я хочу бунтовать. Мне трудно. Мне всегда чего-то не хватает. Я не могу, не умею жить...
   Богомолов. Странно ты говоришь, Ольга, это ново для меня.
   Ольга. Разве ты меня знаешь? Ты -- тоже непонятен мне. Ты вызываешь у меня желание спорить с тобой, не соглашаться. Я хочу стащить тебя на землю, чтоб ты был ближе ко мне... ах, я не знаю, чего хочу!
   Богомолов (смотрит на неё). Может быть, ты...
   Ольга. Влюбилась, да? Это ты хотел спросить, да? Нет, я не влюблена, но... слушай, Яков, я изменила тебе.
   Богомолов. Нет. Не верю...
   Ольга. Да.
   Богомолов. Здесь?
   Ольга. Это всё равно...
   Богомолов. Наверное -- не здесь...
   Ольга. Почему?
   Богомолов. Ну -- с кем же здесь? (Ходит, опустя голову.)
   Ольга. Что ты молчишь?
   (Богомолов взглянул на неё молча.)
   Ольга. Говори же...
   Богомолов (тихо). Что же я скажу тебе, друг мой, что? Я не знаю, что сказать.
   Ольга. Разве тебе не больно?
   Богомолов (пож[имая] плеч[ами]). Ты хочешь, чтоб я кричал? (Трёт лоб.) Как, должно быть, это неудобно и противно -- отдаваться двоим... наверное, один из них возбуждает брезгливость...
   Ольга (почти кричит). Что ты говоришь?
   Богомолов. Тебе неприятно? Извини... с тобой я привык говорить обо всём, что думаю. И вот, неожиданно, я вспомнил жалобы проституток.
   Ольга (вскочив). Противный головастик, у тебя нет души, у тебя только мозг, бессердечное насекомое...
   Богомолов. Что ты? Друг мой,  -- что ты...
   Ольга. Уйди прочь!
   Богомолов. Неужели ты думаешь, что я хотел оскорбить тебя? Пойми, что это невозможно. Я столько пережил с тобой хорошего, я так благодарен тебе за это, и -- ведь я тебя люблю! За что ты сердишься? (С улыбкой.) Это я должен сердиться,  -- ведь ты изменила мне, если это не выдумка!
   Ольга. Нет! Это правда! (В отчаянии.) Боже мой, я ничего не понимаю!
   Богомолов. Ну, хорошо, это правда, ты изменила мне, коварная женщина.
   Ольга. Как ты можешь шутить, как ты смеешь?
   Богомолов. Успокойся, Ольга, не кричи... В чём дело?
   Ольга. Но -- разве это не оскорбляет тебя?
   Богомолов. Не будем говорить обо мне... (Под[ошёл], положил руку на плечо ей.) Ольга,  -- ведь это не серьёзно, да? Ведь если бы ты полюбила кого-то... ты вела бы себя иначе? не так ли? Забудем же об этом, Ольга, если это ошибка...
   Ольга. А если это моя месть тебе?
   Богомолов. За что?
   Ольга. За то, что ты далеко от меня...
   Богомолов. И ты решила уйти ещё дальше? Нет,  -- я думаю -- это не так. Я ведь знаю -- ты меня любишь, я это чувствую.
   Ольга. Как трудно с тобой! Ты точно издеваешься.
   Богомолов. Ольга, я понимаю, что быть красивой женщиной -- это иногда большое несчастие. Она -- сокровище, отовсюду к ней тянутся завистливые, жадные и часто грязные руки, все хотят обладать ею... я понимаю, как легко потерять себя в этой ядовитой атмосфере вожделений.
   Ольга (в тоске). Кто говорит со мной? Человек, имеющий право любить меня, умная книга или какая-то непонятная мне идея? Я с ума сойду!
   Богомолов. Послушай же, дитя моё! Ведь я не виню тебя ни в чём...
   Ольга. Обвини! Оскорби!
   Богомолов. Не будем говорить глупостей... Ты ошибаешься, думая, что я не страдаю. Нет, по-своему -- я оскорблён,  -- не тобой, а -- пошлостью события, прости меня -- случилось пошлое. Это не страшно, но мучительно, именно потому, что пошло...
   Ольга. О, боже мой...
   Богомолов. Ты знаешь -- я люблю любить, люблю самое чувство любви и умею любоваться им,  -- ты это знаешь. Помнишь?
   Ольга. Да. Это было...
   Богомолов. Это всегда со мной. На всю жизнь женщина -- ты -- останешься для меня владычицей мира, существом, от которого все племена и народы, силой, побеждающей смерть и уничтожение. Тебя ради возникло на земле всё прекрасное, от тебя вся поэзия жизни, всё для тебя -- преступления и подвиги,  -- всё! Любовью к тебе насыщена жизнь, и пусть теперь формы любви несовершенны, грубы, но -- настанет время, когда это лучшее чувство наше насытится религиозным сознанием и мы будем любить, обожая друг друга...
   Ольга (сквозь зубы). Проклятый сказочник...
   Богомолов. Если на земле возможно счастье, оно настанет тогда, когда мы поймём величие женщины.
   Ольга. Живёт в тебе какой-то тихий дьявол... Я не знаю -- можно верить твоим словам?
   Богомолов. Надо верить, Ольга! Из всех иллюзий жизни вера самая лучшая.
   Ольга. Всегда, за всем, что ты говоришь, я чувствую глубоко скрытую иронию. Во что ты веришь?
   Богомолов. В тебя. Верь и ты в своё назначение -- одарять мир любовью, лаской, счастьем... Что есть лучше этого? Что?
   Ольга. Я не знаю.
   Богомолов. Мы все очень бедные люди, друг мой, и нам необходимо делиться друг с другом всем, что мы имеем... (Обнимает её.) Ну, ты успокоилась немножко?
   Ольга. Да. Ты заговорил меня... Ты точно с ребёнком говоришь со мной.
   Богомолов. Я тебя люблю...
   Ольга. Я чувствую, что тебе жалко меня... О, господи! Где же любовь?
   Богомолов. Перестань!
   Ольга. Почему, почему ты не спросишь, зачем я сделала это?
   Богомолов. Если хочешь -- скажи.
   Ольга. А тебе -- безразлично?
   Богомолов. Не могу же я просить тебя -- покайся!
   Ольга. Если б ты любил...
   Богомолов. Ну, хорошо,  -- я сам стану рассказывать о тебе. Ты хотела попробовать, не разбудит ли любовник страсть мужа, да?
   Ольга. Если бы так?
   Богомолов. Ну,  -- тогда это поступок отчаяния, который вызван моей небрежностью к тебе.
   Ольга. Знаешь -- ты... тебя все считают наивным человеком...
   Богомолов. Проще говоря -- дураком. Милая, давай прекратим это... Ведь ты не Верочка, которая так любит психологические разговоры...
   Ольга. И с которой ты кокетничаешь... Она тебе нравится?
   Богомолов. Мне все люди интересны, но я люблю только одного человека -- тебя. Может быть, я непонятно люблю, но -- лучше не умею... Вот я с наслаждением смотрю, как ты внутренно растёшь, и не хочу мешать росту самого прек[расного] на земле, что я знаю. Мы помирились?
   (Ольга молча смотрит на него.)
   Богомолов. Да?
   Ольга (обнимая). Ты умеешь успокоить душу... да, ты умеешь это... Но -- твоя любовь? Нет, я не чувствую её... не чувствую!
   Богомолов. Что же мне делать? Побить тебя, как бьют мужики баб... хочешь? (Крепко об[нимает] её.)
   

[IV действие]

   Та же комната. Поздний вечер. В фонаре горит лампа, над столом -- люстра. Верочка в углу за столом пишет. Нина в кресле, Ладыгин ходит, хмурый.
   
   Нина. Я вхожу, а у них нежная сцена. Ах, извините!
   Ладыгин. Целов[аться] в проходной комнате, это -- пошлость!
   Нина. Он нисколько не смутился, представьте!
   Ладыгин. Дурак... А она?
   Нина. Что?
   Ладыгин. Она -- смутилась?
   Нина. У неё было счастливое лицо.
   Ладыгин. Не понимаю.
   Нина. Чего же не понимать? Когда женщину ласкает любимый человек, она счастлива.
   Ладыгин. Гм... Предоставьте мне судить об этом...
   Нина. То есть? Что вы хотите сказать?
   Ладыгин. Ничего.
   Нина (Верочке). Ах, Веруня, я забыла, что вы здесь... Вы так тихо скрипите, точно мышка. Вам неприятен этот разговор?
   Верочка. Почему? Мне безразлично.
   Нина. Вы ведь немножко увлекаетесь Богомоловым.
   Верочка. Вы уверены в этом?
   Нина. Ах, деточка, это так заметно.
   Ладыгин. Я, например, ничего не замечал.
   Нина. То -- вы, а то мы, женщины. Мы искреннее мужчин и всегда сразу выдаём себя...
   (Ладыгин вынул револьвер из кармана, играет им.)
   Нина. Ай, что это у вас! Спрячьте, спрячьте,  -- видеть не могу...
   Ладыгин. В нём один патрон...
   Нина. Всё равно! Я вас прошу...
   Ладыгин. Извольте! Но это очень смешно...
   Нина. Пускай будет смешно! Я не вы[но]шу этих глупых вещей. Вот так на моих глазах один кадет, дальний родственник мой, играл револьвером, да в ладонь себе -- бац!
   Ладыгин. В ладонь? Это надо уметь!
   Нина. В ладонь левой руки! У него потом пальцы не сгибались от этого. Вы знаете, Борис, сегодня утром я имела курьёзную беседу с Богомоловым. Я сказала ему, что он очень интересный и я скоро, кажется, влюблюсь в него.
   Ладыгин. Есть во что!
   Нина. Вы слушайте! Он почти испугался, во всяком случае был очень смущён и вдруг говорит м[не], что совершенно не способен на роль любовника.
   Ладыгин (усм[ехаясь]). Так и сказал?
   Нина. Ну да.
   Ладыгин. Вот болван.
   Нина. И вслед за тем начал хвалить вас.
   Ладыгин. Меня? Он?
   Нина. И как ещё! Вы и простой, несложный человек, у вас честное лицо...
   Ладыгин (хохочет). Нет -- серьёзно? Честное лицо -- а?
   Нина. Как странно вы смеетесь.
   Ладыгин. Нет... знаете... это -- трюк! Я -- несложный... чёрт его возьми!
   Жан (вход[ит]). Как приятно -- здесь смеются! Вера Павловна,  -- вас просит Никон.
   [(Верочка уходит.) ]
   Жан. Вы знаете -- сегодня у нас будет музыка, приедет из города этот... ну, известный, как его?
   Нина. Затея Ольги Борисовны, конечно?
   Жан. Не могу знать...
   Нина. Ну, вы-то знаете...
   Ладыгин. Дядя Жан,  -- я сегодня стрелял по бутылкам на пятьдесят шагов и попал из семнадцати тринадцать раз.
   Жан. Поздравляю. Хоть в цирк! (Садится.)
   (Дуняша входит, что-то говорит Нине.)
   Нина. Хорошо, идите, я сейчас. Господа, Никон Васильевич просит валериановых капель.
   Ладыгин (хохочет). Он?
   Жан. Вероятно, для Веры.
   Нина (уходя). Ну, конечно, для неё.
   Жан. Н-да-а. Начинаем плакать.
   Ладыгин. Глупости. Надо переменить мысли, как говорят французы.
   Жан. Это водопроводчик вызывает слёзы.
   Ладыгин. Удивляюсь, как его терпит Букеев.
   Жан. На то есть своя причина.
   Ладыгин. Ольга?
   Жан. Что это вы так фамильярно?
   Ладыгин. Моё дело.
   Жан. Неужели можно поздравить, а?
   (Ладыгин молча усмехается.)
   Жан. Вот как. Значит, иногда и спорт полезен.
   Ладыгин. Спорт, батенька, всегда полезен, этим вы не шутите.
   (Никон вх[одит] хмурый, молча оглядывается.)
   Жан. Кого ищешь?
   Букеев. Никого не ищу. (Кивая на дверь Богомолова.) Он дома?
   Жан. Гулять ушёл.
   Ладыгин. С женой?
   Жан. Да. В саду сидят, вероятно.
   (Ладыгин идёт на террасу, смотрит в сад.)
   Букеев (глядя вслед Ладыгину). Вера нервничает.
   Жан. Что с ней?
   Букеев. Замуж пора.
   Жан. Нина Аркадьевна говорит...
   Букеев. Знаю, что она говорит... Я, брат, тоже, кажется, уеду куда-нибудь...
   Жан. А как же Ольга Борисовна?
   Букеев. Так же. С ней ничего не выйдет.
   Жан. Да ты сначала попробуй. Вот Ладыгин -- он не дремлет! Сейчас похвастался мне успехом у неё...
   

Комментарии

   Впервые напечатано в книге "Архив А.М. Горького", том II, Пьесы и сценарии, Гослитиздат, М. 1941.
   Время работы М. Горького над пьесой неизвестно. Пьеса написана по старой орфографии с употреблением твёрдого знака, следовательно, не позднее 1917 года. На основании ряда косвенных данных рукопись предположительно датируется началом 1910-х годов.
   Пьеса не была закончена М. Горьким; рукопись её содержит три действия и начало четвёртого.
   Название пьесы дано редакцией по имени главного действующего лица, поставленного автором первым в списке действующих лиц.
   Сохранившаяся рукопись -- черновая. По-видимому, она является первым наброском пьесы: значительное количество слов написано не полностью, имена действующих лиц обозначены, как правило, начальными буквами, иногда первыми слогами фамилии.
   В публикуемом тексте слова, написанные в рукописи сокращённо, даны полностью без особых обозначений. В случаях, когда сокращения допускали различное толкование, недописанные М. Горьким части слов взяты в квадратные скобки.
   Редакцией исправлены в тексте без оговорок ошибочные наименования действующих лиц, добавлены пропущенные автором обозначения действующих лиц перед репликами, а также несколько ремарок, сообщающих о появлении или уходе действующих лиц; добавленные ремарки взяты в квадратные скобки.
   В Архиве А.М. Горького сохранился написанный на отдельном листке набросок к пьесе:
   
   "Жан помногу пил и ел,
   Только это и умел.
   Он так вкусно ел да пил,
   Что до смерти счастлив был.
   Есть такая песенка: Борис Иванович, это не про вас поётся?
   Ладыгин. Очень рад, если про меня".
   
   Сохранился также вариант перечня действующих лиц, очевидно, более ранний, чем основная рукопись.
   Пьеса печатается по рукописи (Архив А. М. Горького).
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru