Горький Максим
И еще о чёрте

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. Горький

И еще о чёрте

   Приятно утомлённый всем, что он видел, слышал и говорил в заседании бюро своей партии, Иван Иванович Иванов, придя домой, лёг в кабинете на диван, улыбаясь, сладко потянулся и застыл в истоме отдыха.
   За окном дребезжали пролётки извозчиков, в голове ещё звучало эхо свободных речей, он вспоминал живую игру слов, красивые фразы, ловкие обороты, возбуждённые лица ораторов и -- вдруг почувствовал, что он не один.
   Невольно сдвинув брови, он поднял голову -- на белых кафлях печи в углу кабинета тускло блестело чьё-то жёлтое, квадратное, холодное лицо. Иван Иванович сразу, движением всего тела, поднялся, сел на диване, упираясь руками в колена, и, вытянув шею, прищурил глаза.
   -- Не узнаёте? -- раздался негромкий, металлический, взвизгивающий голос.
   -- Ах... это вы? -- сказал Иван Иванович смущённо. -- Да, я не сразу вас узнал... теперь так много живого, реального дела, что невольно забываешь о вашем существовании, -- извините! К тому же вы несколько изменились...
   -- Но, изменяясь, я не изменяю... -- с усмешкой сказал чёрт.
   -- Гм... -- произнёс Иван Иванович, -- я ведь говорю только о вашем лице...
   -- Ба! Теперь у всех не те лица, что были вчера, -- молвил чёрт беззаботно...
   "Кажется, намекает на что-то, бестия!" -- подумал Иван Иванович и, беспокойно почесав мизинцем лысину, спросил:
   -- Вы что же... по делу ко мне?
   -- Эх, Иван Иванович! -- печально вздыхая, сказал чёрт. -- Что делать на земле чёрту теперь, когда люди превзошли его в творчестве мерзостей? Я стал теперь каким-то заштатным существом... наблюдаю, учусь провоцировать...
   -- Да, -- солидно сказал Иванов, -- предрассудки исчезают...
   -- Как же, как же! -- согласился чёрт. -- Я был на вашем съезде и видел, как усердно вы хоронили в потоках слов любовь к родине, интересы трудящихся классов, правду, честь...
   -- Позвольте! -- сухо перебил Иван Иванович. -- Я говорю о предрассудках...
   -- Я тоже! -- молвил чёрт и засмеялся.
   "Вот негодяй!" -- подумал Иванов.
   -- Ну, как, Иван Иванович, довольны вы результатом вашей долгой и упорной деятельности? -- дружелюбно спросил чёрт.
   -- Конечно!.. То есть... позвольте! Что именно считаете вы результатами моей деятельности? -- Иванов строго вперил глаза в жёлтое лицо чёрта -- а оно переливалось улыбками, как расплавленная медь.
   -- Как что? -- воскликнул чёрт. -- А пробужденье всей страны? Этот могучий прибой развитого вашей работой чувства человеческого достоинства, это растущее с волшебной быстротой сознание народом своих прав, сознание, которое вы так долго будили, эту огненную волну стремления к свободе...
   -- Позвольте-с! -- вскричал Иван Иванович, вскочив на ноги. -- Прежде всего вы -- чёрт, и вам не следует впадать в высокий стиль, да! И обвинять меня... то есть приписывать мне всё это... эти огненные волны... покорно благодарю!
   У Иванова дрожали пальцы, а лысина покрылась мелким потом. Он стоял перед лицом чёрта и размахивал в воздухе рукой -- а чёрт беззвучно хохотал.
   -- Пробуждение и прочее... это, конечно, я не отрицаю... нет! Но -- вам известно, что у меня сожгли усадьбу? Вы знаете, что перерезали моих овец и лошадям моим хвосты оторвали? Вы в этом видите сознание народом своих прав? Огненные волны... я? Я, было бы вам известно, не разжигал никаких огней...
   -- Иван Иванович! -- звеня и взвизгивая, воскликнул чёрт. -- Не отрицаете ли вы себя? Подумайте, кто издавал журналы и газеты, в которых говорилось о бедствиях голодного, бесправного народа? Разве не вы всю жизнь служили идее свободы? И разве вы не говорили много раз, что эту идею осуществит только революция? Ведь вы сочувствовали революционерам и порою облекали это сочувствие в реальные формы. Разве вы никогда не давали трёх рублей в пользу политических и рубля на нелегальную литературу?
   -- Довольно! -- закричал Иван Иванович. -- Я знаю-с, я писал в газетах, я читал лекции и вообще... но я всегда доказывал одно: необходимо заменить бесправие порядком! И больше ничего... И я не учил мужиков жечь мой дом... я не учил рабочих оставлять меня по неделям без огня и воды, без лекарств и железных дорог, без почты, телеграфа... я не учил анархии! И на революцию за все шестнадцать лет я дал всего семь рублей сорок пять копеек, -- я это помню! И дал не из сочувствия, а... а из сожаления!
   -- Но, Иван Иванович, право же, вы несколько помогли... Вы внесли в сознание рабочих и крестьян кое-что... -- убедительно заговорил чёрт, и на лице его отразилось что-то похожее на стыд.
   -- Ничего, что позволяло бы им портить мой скот! И никогда я не занимался пропагандой среди рабочих и крестьян... это ложь! Нет, уж извините, я предпочитаю, чтоб страна не пробуждалась в такой чрезмерной степени, но усадьба моя уцелела...
   Иван Иванович проговорил эту фразу и вдруг почувствовал себя голым. Его костюм, солидный и удобный, рассеялся, как облако дыма, и, смущённо прикрывая руками то место, где на статуях помещается фиговый лист, он, в смущении, переминался с ноги на ногу, колыхая животом...
   -- Иван Иванович! -- воскликнул чёрт. -- Что с вами? Это преждевременно... так обнажать себя!
   Иванов огорчённо осматривал своё тело и молчал.
   -- Конечно, я... хватил через край, как говорится, -- пониженным и грустным тоном начал он.
   -- Но это было искренно? -- подсказал ему чёрт.
   -- Вовсе нет! -- снова возмущаясь, крикнул Иванов. -- У вас отвратительная манера разговаривать. Ведь вы прекрасно знаете, что во всех этих забастовках, беспорядках и прочих ужасах я ни при чём... И если иногда... что-нибудь говорил... немного резко... может быть... так это среди своих и в состоянии запальчивости и раздражения! А вы мне навязываете роль провокатора...
   -- Нет! -- сказал чёрт. -- Но я думал, что так называемый честный человек...
   -- Ну да! Честный человек -- это человек разумный! -- внушительно сказал Иванов, поднимая вверх правую руку. -- Вы... просто политически незрелы и, не понимаете моей программы... А между тем она ясна, она вполне определённа: идею равенства я признаю, но -- солдат должен быть солдатом, почтальон почтальоном, и больше ничего! Вы поняли?
   -- О, да! -- сказал чёрт. -- Очень остроумно...
   -- Равенство людей не должно отрицать порядка, а для порядка необходима армия... и ещё многое... Свободу должен регулировать разум, а представитель его -- кто?
   -- Вы? -- спросил чёрт.
   Иван Иванович скромно потупил глаза и продолжал:
   -- Женщина равна мужчине, но было бы преждевременно признать её таковой...
   -- Разумеется! -- сказал чёрт.
   -- И если я говорил иногда о революции, то всегда прибавлял: её необходимо совершить мирным путём... вот! Я никогда не был революционером...
   -- А на съезде вы себя назвали таким именем! -- заметил чёрт.
   -- Но -- не в смысле аграрных беспорядков! -- огорчённо возразил Иванов. -- Я революционер, но только... не теперь... то есть не здесь... я "революционер в области права"... но не могу же я отрицать право собственности!
   И, тяжело вздохнув, Иванов потёр руками бёдра.
   -- Итак, -- сказал чёрт, -- это не вы сделали революцию?
   -- Поймите меня, -- страдающим голосом сказал Иванов, -- всё, что в ней есть разумного, сознательного, -- это моя работа, всё стихийное, бессознательное -- работа крайних партий... это так просто!
   -- Значит, правда, -- сказал чёрт, -- что пролетарий сам завоевал свободу?
   -- У вас совеем нет логики, мой дорогой! -- с досадой сказал Иван Иванович. -- Как мог сделать это пролетарий? Когда он заикался о свободе, в него стреляли, и он... исчезал. А я... разве я мало ходатайствовал во всех инстанциях, от участка до сената, о необходимости разрешения свободы? Я писал об этом, я говорил, я направлял молодёжь на борьбу за свободу... но я всегда ей говорил -- борись миролюбиво! Я, наконец, устраивал банкеты -- вы помните? -- публичные банкеты, на которых я вполне открыто говорил, что пора уже... и прочее! Однако -- в меня никогда не стреляли, -- значит, я пользовался в глазах правительства престижем и -- отсюда ясно -- значит, именно мой голос сделал всю эту музыку. Я вёл себя всегда корректно и с полным уважением к чужому мнению. В ту пору, когда было не принято пить за конституцию, я скромно поднимал бокал свой "за неё!" -- и все понимали, о ком идёт речь. Но допустим, что пролетарий тоже... помог делу освобождения страны... допустим! Что же из этого следует? Может ли он воспользоваться дарами свободы? Вот вопрос!
   -- Вы его решили? -- спросил чёрт.
   -- Давно! -- сказал Иванов, пожав плечами.
   -- До завоевания?..
   Иванов посмотрел на чёрта и не ответил на вопрос. Осмотрев своё блестящее тело, он любовно погладил его руками и продолжал:
   -- Пролетарий... конечно, тоже человек, но он не пользуется доверием правительства, потому что он дерзок, некультурен и не умеет уважать чужое мнение. В него по прежнему готовы стрелять, и вообще с ним неохотно разговаривают. В обществе он... непопулярен... то есть популярен с отрицательной стороны. Он ведет себя некорректно: в то время, как я и моя партия просим только власти, он требует бог знает чего и даже кричит долой... то и это и всё прочее! Он устроил одну забастовку, она дала вполне осязательные результаты, прекрасно! Их используют в интересах развития общей культуры страны... чего же он хочет? Зачем ещё забастовки и вся эта анархия, вызывающая общую дезорганизацию хозяйства страны? Зачем создавать излишек революции? Революция, государь мой, всегда была только "переходом власти из рук абсолютизма в руки либеральных групп общества, как истинных носителей культуры".
   -- Это вы уже из "Слова"? -- спросил чёрт.
   -- Для меня не важно, блондин или брюнет говорит правду! -- сухо ответил Иванов.
   -- Значит, вы играете до 48, не более?
   -- Не могу же я играть в 89, согласитесь! Или в какую-то ещё более крупную игру... я не мальчик! Вы рассуждаете, как социал-демократ, то есть очень несолидно. Пролетарий должен понять -- если он разумное существо, что "мы все -- дети одной России". "Нужно любить всем что-нибудь одно" -- вот великие слова, сказанные недавно одним моим другом на страницах "Русских ведомостей". "Нужно любить всем что-нибудь одно" -- вот лозунг времени!
   -- Волшебное будущее! -- воскликнул чёрт. -- Я его вижу: капиталист и рабочий, крестьянин и помещик, солдат и генерал -- все "любят что-нибудь одно"!
   -- Не издевайтесь! -- возмущаясь, сказал Иван Иванович. -- Поймите -- речь идёт о благе родины, о спасении культуры... Мы на границе краха: промышленность погибает, фабриканты закрывают фабрики и переводят капиталы за границу. Вы понимаете? Вот что сделал этот пролетарий! Он губит страну!
   -- Иван Иванович! -- ехидно подмигнув, перебил чёрт. -- А что, если пролетарий, ради спасения страны, восстановит промышленность своими средствами?
   -- Какие у него средства! -- презрительно пожав плечами, сказал Иван Иванович.
   -- А представьте -- что он посмотрит на господ капиталистов, которые лишили народ работы и переводят свои деньги за границу в то время, когда страна умирает с голоду, он взглянет на них как на бунтовщиков, идущих против воли народа, а затем конфискует фабрики, объявит их собственностью нации...
   -- Что-о? -- дико закричал Иван Иванович. -- Это не-возможно-с! Этого никогда не было... Это не будет позволено... И, наконец... кто вы такой? Как вы смеете?
   Иван Иванович сжал кулаки, бросился вперёд и -- проснулся.
   В кабинете было тихо и уютно. Он ощупал себя, вытер потное лицо и строго посмотрел в угол кабинета. Там, на белых кафлях печи, тускло блестел медный вентилятор...
  

Комментарии
И ещё о чёрте

   Впервые напечатано в московской газете "Борьба", 1905, номер 1, 27 ноября.
   В собрания сочинений не включалось.
   Печатается по тексту газеты "Борьба", сверенному с хранящейся в Архиве А. М. Горького машинописной копией рассказа, исправленной и подписанной автором.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru