Горький Максим
Сирота

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. Горький

Сирота

   В туманный и дождливый день у ворот кладбища маленькая группа людей, стоя в луже грязи, торговалась с извозчиками.
   -- Пятиалтынный! -- густым басом восклицал высокий и тучный священник в ответ на дружные крики извозчиков, просивших по четвертаку.
   -- Ах, какие вы бесстыжие! -- укоряла их одна из четырёх женщин, окружавших священника. Одна держала зонт над его головой и сама плотно жалась к его боку, стараясь укрыться от дождя, мелкого, как пыль.
   -- Погоди, мать, не толкайся! -- говорил священник, внушительно приподнимая кверху правую руку. -- Ну, за пятиалтынный везёте?
   -- Ах, какие вы жадные! -- огорчённо восклицала матушка, нетерпеливо переступая по грязи с ноги на ногу. На её худом лице с большими круглыми глазами пылало негодование, и она, высоко подобрав свою юбку, так нетерпеливо дёргала её, точно хотела бежать.
   -- Далеко ли тут? -- говорила она, убедительно качая головой. -- Вы подумайте -- далеко ли?
   Но извозчики не хотели думать. Ожесточённо дёргая вожжами и раскачиваясь на козлах, они кричали, перебивая друг друга:
   -- Помилуйте, батюшка! Не торгуйтесь, матушка! Пожалуйте! Притом же -- за упокой души...
   Дьякон, псаломщик с крестом в руках и ещё три женщины, укутанные в большие платки, тоже возмущались жадностью извозчиков и ревностно поддерживали оживление торга. Они очень шумели пред входом в обитель вечного покоя, и холодный ветер, точно желая скорее прогнать их, сбрасывал им на плечи крупные капли дождя с ветвей берёз и лип, уныло осенявших каменную ограду кладбища...
   Нищие, в грязных и мокрых лохмотьях, окружали этих людей и, разбрызгивая грязь своей тяжёлой обувью, болезненно и назойливо ныли:
   -- Подайте Христа-а ра-ади...
   -- Копеечку за упокой её душеньки -- пода-айте!
   -- Поминаючи усопшую...
   -- Фу, какие ненасытные! -- кричала матушка, высовывая голову из-под зонта. -- Да ведь вам уже подали... ведь получили вы по баранке... Ай-я-яй! Как вам не стыдно!
   Понуро опустив головы, четыре лошади вздрагивали, стряхивая с себя воду, и покорными глазами косились на своих хозяев, ожидая привычного окрика или удара кнутом.
   -- Батюшка! -- решительно воскликнул один извозчик, -- желаете поехать за двугривенный?
   -- Пятиалтынный... -- отрицательно качнул головой батюшка.
   -- Боже мой, какие...
   Но прежде чем попадья кончила начатый упрёк, извозчик озлоблённо хлестнул лошадь кнутом и поехал прочь. Другие извозчики тоже задёргали вожжами...
   -- Ну, ладно! Ну -- давай! -- махнул рукой священник. -- За двугривенный давай! Садись, мать, на этого... полезай, отец дьякон! Садитесь все... Пошёл с богом!.. Стой, стой! А где... внук?
   -- Ай матушки! Где он? -- пугливо воскликнула попадья.
   -- Извозчик, стой! Отец дьякон, а? Бабы, вы как же это? чего вы смотрите? -- строго спрашивал священник.
   Женщины, уже сидевшие на пролётках, стали слезать в грязь, растерянно бормоча что-то.
   -- Экий какой... шельмец! -- угрюмо ворчал дьякон, тоже спрыгивая с пролётки. -- У могилы остался, видно... Вы, отец Яков, поезжайте, не беспокойтесь, а я с Кириллом останусь... мы привезём мальчонку...
   И, подобрав рясу, дьякон пошёл к воротам кладбища, внимательно глядя себе под ноги.
   -- Да, да -- как же? -- говорил священник, усаживаясь на пролётке и следя, чтоб широкие одежды его не попали в колесо. -- Надо его найти... он мне поручен... и прочее такое! Извозчик, трогай! На могиле, отец дьякон, ищи его... на могиле!
   Две пролётки с дребезгом поехали. На передней сидел священник с женой, на второй -- три женщины, а третья со псаломщиком осталась у ворот. Псаломщик поставил большой крест -- себе в ноги, обнял его руками, прижал к груди, а потом засунул руки в рукава пальто и наклонил голову на левое плечо, чтоб защитить от дождя щёку. Нищие исчезли как-то вдруг, точно грязь поглотила их и они растворились в ней.
   -- Вот торговались, небойсь... а теперь я стой и дожидайся чего-то... сказал извозчик, глядя вслед уехавшим. Псаломщик, тоже недовольный этим ожиданием под дождём, промолчал.
   -- Кого потеряли-то? -- подождав, спросил извозчик.
   -- А тебе что?
   -- Мне-то? А ничего... только вот -- жду я...
   -- И подождёшь! -- хмуро сказал псаломщик.
   -- Известно -- подожду... Однако у старухи-то, у покойной, слышь, деньги были...
   -- Ну?
   -- Кому же это она их определила?
   -- Не тебе...
   -- Известно, не мне... Кабы мне -- я бы и не спрашивал... а я спрашиваю на церковь, мол, или как?
   -- На воспитание её внука священнику нашему, -- сообщил псаломщик, ёжась от дождя, попадавшего ему за воротник пальто.
   -- Та-ак! -- сказал извозчик. Потом он спросил, велик ли внук и сколько осталось денег, но псаломщик уже не отвечал ему.
   -- Стало быть, невелик он, внук-то, коли некуда его девать, кроме как на воспитание, -- вслух умозаключил извозчик. Его лошадь взмахнула хвостом -- он обругал её, ударил вожжами и умолк. Дождь сыпался беззвучно, а голые и мокрые ветви деревьев, качаясь под ударами ветра, вздыхали и стонали.
   А на кладбище, под одним из бесчисленных крестов его, стоял маленький мальчик с лицом, распухшим от слёз. Он съёжился в чёрный комок и молча смотрел на бугор земли пред ним, -- свежий, только что утрамбованный лопатами бугор мокрой глины. Часто с вершины бугра, бесшумно скользя по его боку, сползал к ногам мальчика комок земли. Мальчик следил за его движением светлыми и печальными глазами и вздыхал тихонько. В одном углу кладбища хоронили бедных, тут не было ни одного памятника из камня, не было и деревьев вокруг мальчика; стояли только одни деревянные, простые чёрные, зелёные, белые, неокрашенные, гнилые и искривлённые кресты, -- все мокрые от дождя и красноречивые в своём торжественном молчании. Мальчик стоял, прислонясь к большому чёрному кресту, упорно смотрел на новую могилу и не видел ничего, кроме этого мокрого коричневого бугра, таявшего под дождём.
   На чёрном мохнатом пальто мальчика осели мелкие серебристые капельки дождя, и тоскливое лицо его тоже было мокро. Он держал руки в карманах и голову склонил на грудь. Из-под круглой шапки выбилась прядь рыжеватых волос и прилипла к его правому виску. И, одинокий среди множества крестов, символов страдания, он своим белым и печальным личиком тронул сердце дьякона, подошедшего к нему с раздражением за прогулку среди могил по грязи и под дождём.
   -- Ну, чего же ты стоишь тут, Петрунька? -- сказал дьякон, взяв его за руку. -- А мы тебя ищем... все уже уехали. Пойдём...
   -- Куда? -- тихо спросил мальчик.
   -- К отцу Якову... ты у него жить будешь теперь... ты не плачь... это воля божия. Господь может прогневаться на тебя за слёзы твои... И опять же ведь она старая была у тебя, бабушка-то, а все люди -- смертны. Все умрут в час свой... и я и ты -- все умрут!
   Он вёл мальчика за руку и следил за тем, чтоб не потерять своих калош в грязи. Он хотел говорить ласково, но говорил озабоченно, потому что боязнь потерять калоши мешала ему быть ласковым с сиротой. Мальчик закусил губу, удерживая рыдания, разбуженные угрюмыми словами, и почти бежал за дьяконом, шагавшим широко и быстро.
   -- Ничего! -- сказал дьякон, мельком взглянув в его лицо. -- Отец Яков хороший человек... ты будешь играть с Мишуткой и Зоей... заживёшь весело... да!
   Мальчик представил себе Зою, смуглую и бойкую девочку с чёрными глазами. Она прыгает пред ним, показывая ему нос, и дразнит его, распевая злым голосом:
   -- "Рыжий от грыжи, рыжий от пропажи, рыжий свечи зажигать, рыжий трубы затыкать..."
   -- Я не люблю Зою... -- печально сказал он.
   -- Ну, это пустяки!.. Полюбишь, в одной комнате жить-то будете...
   -- Я не буду...
   -- А... нельзя этого...
   Мальчик тихо заплакал.
   -- Эх ты... сиротина! -- вздохнул дьякон, глядя на него.
   Когда дошли до извозчика, дьякон заботливо усадил его в ноги псаломщику и поощрительно сказал:
   -- Сиди крепче!.. Приедем -- чай будем пить...
   -- Ну-у, жаба! -- крикнул извозчик на лошадь. Пролётка запрыгала по мостовой сквозь серую завесу дождя и тумана. Из тумана выдвигались дома, и казалось -- они тихо и молчаливо плывут куда-то, оглядывая мальчика большими и бесцветными глазами. В груди мальчика было холодно и тесно для сердца.
  

Комментарии
Сирота

   Впервые напечатано в газете "Нижегородский листок", 1899, No 209, 4 октября.
   В собрания сочинений не включалось.
   Печатается по тексту газеты "Нижегородский листок".
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru