Д. П. Горчаков
Святки
----------------------------------------------------------------------------
Вольная русская поэзия XVIII-XIX веков.
Подготовка текста, составление и примечания С. А. Рейсера.
М., "Художественная литература", 1975.
----------------------------------------------------------------------------
<1>. "В России лишь узнали..."
<2>. "Как в Питере узнали..."
<1>
В России лишь узнали
Рождение Христа,
Отвсюду поспешали
В священные места
Писателей толпы Христу на поклоненье,
Иные, чтоб дитя узреть,
Другие, чтоб с ослом иметь
Приязнь и обхожденье.
Ученого собранья
Директор первый влез,
Достойную вниманья
Он речь Христу принес,
Подбористым письмом на беленькой бумажке,
Однако прочитать всего
Не мог затем, что у него
Случилось<...>
За оным приближался
С посланием Хвостов
Младенец испужался
Его обиняков -
Вскричал: "Не тронь меня! тебя я не замаю!"
- "Небось,- сказал ему Хвостов,-
Я только лишь одних скотов
В стихах моих караю".
Но только лишь ввалился
Фонвизин, вздернув нос, -
Тотчас отворотился,
Заплакавши, Христос
И ангелам сказал: "Зачем его впустили?
Моим писаньем он шутил;
Так вы б его, лишь он вступил,
К ослу и проводили" {1}.
Потом стихотворитель
Микулин прибежал,
Крича: "Тебе, Спаситель,
Я оду написал {2}.
Вели, чтоб к оной всё вниманье приложили".
Но ах! лишь начал он читать,
Осел так сильно стал визжать,
Что их не различили.
На визг осла святого
Капнист во хлев спешил,
За брата он родного
Осла давно уж чтил,
И тут хотел отдать поклон ему усердный.
"Прочь, прочь! - сказал ему осел, -
Визжаньем ты вредить хотел,
А я осел безвредный" {3}.
За ним Арсеньев следом,
Прославиться хотя,
С украденным обедом
Пришел перед дитя.
Христос ему сказал: "Хоть ты имеешь пару
Мидасовых, мой друг, ушей,
Однако рук его, ей-ей,
Иметь не можешь дару" {4}.
Арсеньев осердился,
Ему смеялся всяк...
Но младший появился
Хвостов, вещая так:
"Я басенку скажу дитяти в утешенье".
Христос был слушать басни рад,
Он знал творца хороший склад
И их употребленье.
Спокойно все сидели,
Читать хотел Хвостов,
Вдруг двери заскрипели,
И входит Калычев.
Кричит: "Давно прочесть я драму вам старался!"
Но только молвил: "Адельсон..." {5} -
На всех напал ужасный сон,
И он с ослом остался.
1781(?)
1 Ф<он> В<изин> имеет привычку шутить в своих комедиях насчет стиля
Священного писания. (Прим. автора.)
2 Мик<улин>, неизвестный почти стихокропатель, пишущий изо всех сил
оды во роде, который французы называют <неразб.>, а он почитает родом
Ломоносова. (Прим. автора.)
3 Капнист начал тем, что написал сатиру, в коей он разругал всех
современных ему наших авторов, кроме себя; из чего мы заключили, что, кроме
его, никто писать не умеет, по осел, как видно здесь, не нашего мнения.
(Прим. автора.)
4 Мидасовы руки имели дар превращать в золото все, до чего бы они ни
коснулись, но речи Ар<сеньева> не озолотили украденного им у Боало обеда.
(Прим. автора.)
5 "Адельсон и Сальвиний" - смертоносная трагедия, не знаю почему
названная гражданскою. (Прим. автора.)
<2>
Как в Питере узнали
Рождение Христа,
Все зреть его бежали
В священные места.
Царица лишь рекла, имея разум здравый:
"Зачем к нему я поплыву?
И так с богами я живу
С Эротом и со Славой".
Однако же с поклоном
Спешат вельможи в хлев.
Потемкин фараоном
Приходит, горд, как лев,
Трусами окружен, шутами, дураками,
Что зря, ослу промолвил бык:
"К беседе нашей он привык,
Так пусть побудет с нами".
За ним спешат толпою
Племянницы его
И в дар несут с собою
Лишь масла одного.
"Не брезгай,- все кричат,- Христос, дарами сими;
Живем мы так, как в старину,
И то не чтим себе в вину,
Что вместе спим с родными".
Потом с титулом новым
Приходит чупский граф,
Чтоб, канцлерство Христовым
Предстательством достав,
Способней управлять мог внешними делами.
"Постой,- сказал ему Христос, -
Припомни прежде, где ты взрос,
И правь пойди волами".
За ним тотчас ввалился
К<нязь>, главный прокурор.
Христос отворотился,
Сказав, потупя взор:
"Меня волос его цвет сильно беспокоит:
Мой также будет рыж злодей".
Иосиф отвечал: "Ей-ей,
Один другого стоит".
Спокойно все сидели,
Как вдруг Шешковский вшел.
Все с страху побледнели,
Христос один был смел,
Спросил: "Зачем пришел?" - и ждал его ответу.
Шешковский тут ему шепнул:
"Вас всех забрать под караул
Я прислан по секрету".
И, вышед из почтенья,
Он к делу приступил,
Но силой провиденья
В ад душу испустил.
Мария тут рекла: "Конец ему таковский,
Но ты словам моим внемли:
Уйдем скорей из той земли,
В которой есть Шешковский".
1780-е годы
Горчаков Дмитрий Петрович (1758-1824) - член "Беседы любителей
русского слова", поэт, прозаик, драматург, автор стихотворных сатир,
распространявшихся подпольно.
Святки. "Святки" (франц. Noёl - ноэль, иногда "сказки") - политически
"вольнодумные" и религиозно "кощунственные" стихотворные сатиры,
приуроченные к празднику рождества Христова. Пародируя Библию, "святки"
представляли сатирическое обозрение истекающего года; ср. аналогичные
стихотворения Пушкина и П. А. Вяземского. <1>. Собранья директор - С. Г.
Доматнев (1743-1795), директор Академии наук в 1775-1783 гг. Хвостов А. С.
(1763-1820) - поэт-сатирик. Микулин Н. - второстепенный поэт-одописец.
Капнист В. В. (1758-1823) - поэт и драматург. Произведение Капниста с
непочтительными отзывами о современных ему писателях, вероятно,- "Сатира
первая" (1780). Арсеньев.- О ком идет речь, не установлено. Мидас (греч.
миф.) - царь, которого Аполлон наделил ослиными ушами за то, что тот
присудил награду в музыкальном состязании не ему, а Пану (или - по другой
версии мифа - Марсию). Младший Хвостов - Д. И. Хвостов (1757-1835) - поэт,
имя его стало символом бездарности. Калычев В. П. (1736-1794) - писатель,
автор изданной под криптонимом "В. К." пьесы "Бедство, произведенное
страстью, или Сальвиний и Адельсон" (1781).
<2>. Царица.- Екатерина II. Потемкин Г. А. (1739-1791) - всесильный
фаворит Екатерины II с 1774 года, сохранивший влияние на государственные
дела и после своего падения. Племянницы его - Анна, Александра, Варвара,
Екатерина и Татьяна Васильевны. Чупский граф.- А. А. Безбородко (1747-1799)
- государственный деятель, по происхождению украинец ("чупский" - от "чуб").
Шешковский С. И. (1727-1793) - заведующий Тайной экспедицией с 1767 г., по
словам Пушкина,- "домашний палач кроткой Екатерины".
Святки
----------------------------------------------------------------------------
Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века.
М.; Л.: Academia, 1931-1932.
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Noel
Амурчика рожденьем
Встревожился, народ.
К Венере с поздравленьем
Пустился всякий сброд:
Монах, рифмач, прелестники, вельможи;
Иной пешком, иной в санях.
Дитя глядит на них в слезах
И в_о_пит: "что за рожи!"
. . . . . . . . . . . . .
С поэмою холодной
Студеный Шаховской
Приходит в час свободный
Читать акафист свой.
При первых двух строках дитя прилег головкой
"Спасибо!" - няня говорит:
"Читай, читай! Смотри, как спит:
Баюкаешь ты ловко!"
. . . . . . . . . . . . .
К Венере благодатной
Растрепанный бежит
"Горация на шею
Себе я навязал,
Я мало разумею,
Но много прочитал.
Малютку рад учить всем лексиконам в мире.
Но математике никак:
Боюсь, докажет, я дурак,
Как дважды два четыре".
К Венере с извиненьем
Подкрался Горчаков
Удобривая чтеньем
Похвальных ей стихов.
Она ему в ответ: Прошу, не извиняйся!
Я знаю, ты ругал меня -
Ругай и впредь, позволю я,
Но только убирайся!"
Словесник бессловесный,
Писатель без письма,
Герой, врагам известный,
И умник без ума,
Явился Кикин тут: он первый внук победе,
Он муж всех царств и всех времен,
Он в армии "Беседы" член,
А генерал в "Беседе".
. . . . . . . . . . . . .
Кн. Д. Горчаков
----------------------------------------------------------------------------
Эпиграмма и сатира: Из истории литературной борьбы XIX века.
М.; Л.: Academia, 1931-1932.
OCR Бычков М. Н. mailto:bmn@lib.ru
----------------------------------------------------------------------------
Послание к Д. И. Хвостову
Хвостов, любезный друг, послушай мой рассказ:
Вчера мне вздумалось заехать на Парнас,
Надеясь что могу там видеться с тобою
И кой о чем спросить. Но ах, какой судьбою
Пустым пустехонек Парнас я весь нашел...
С досады тотчас я назад было пошел,
Как вдруг попался мне в глаза Карин по щастью.
"Скажи, любезный друг", спросил я, "иль к ненастью
Нет никого у нас? Где Николев, Хвостов,
И где возлюбленный дружище наш Шишков?
Парнас наш опустел, на нем увяли розы,
Не только что стихов, - не слышно здесь и прозы.
Куда все разошлись, ну ежели врасплох
Пожалует сюда теперь Чертополох!
Он может завладеть нечаянно Парнасом
И будет нас глушить своим нескладным гласом.
Уж Доброхотова велел он оседлать
И седши на него воздвигнуть хочет рать,
Своими воружась прескучными стихами,
Надеясь ими нас сразить, как треухами.
Или - по крайности - надолго усыпить.
Возможно ль дать ему воды Кастальской пить?
Неужто Николев с скотами примирился
И гнев его на них внутрь сердца затворился?
Неужто умягчась, любезный наш Хвостов
Оставил поражать марающих скотов?!.
В сем граде [неразборчино В. О] еще неистребились,
А мы уж их карать стихами прохладились.
Неужто, удалясь от Ипокренских вод,
Шишков поехал жить в янтарный свой завод?!..
И из чего он так живот свой тамо жучит,
Ведь янтарей чрез то себе он не получит,
А разве несколько американских бус...
Давно ли у него испорченный стал вкус.
И так умножилось Меркурию расходу
И ныне входит он у многих нечто [Sic! В. О.] в моду.
Да что-же, и Парнас я вижу неметен, -
Карин мне отвечал: "Наушкин ведь влюблен.
Все разбрелись отсель. Что делать - я не знаю
И как мне их собрать - ей-ей не понимаю".
Вот мой совет: теперь начни-ка ты писать,
Авось либо тебе удастся всех собрать.
Послушайся меня, я речь его внимаю
И для того тебе мой друг напоминаю,
Что время нам опять раздуть погасший жар
И дополнять скорей Шишкова календарь.
Сатира русских поэтов первой половины XIX в.: Антология
М., "Советская Россия", 1984. (Школьная б-ка).
Беспристрастный зритель нынешнего века
Стансы
Послание к князю С. Н. Долгорукову
БЕСПРИСТРАСТНЫЙ ЗРИТЕЛЬ НЫНЕШНЕГО ВЕКА
Куда ни погляжу, везде я вздор встречаю!
Хотя не много примечаю,
Но вздор повсюду так велик,
Что сам является собою.
Дурачество свой кажет лик
И громко всем гласит трубою:
Я здесь!
Добро с дурачеством ты свесь,
На крошечку добра найдешь ты вздору
Большую гору!
Против прямых путей
Безумно всяк шагает,
И глупости сетей
Никто не избегает.
Портной век пакостно одет,
Сапожник босиком, уроды щеголяют!
Монах таращится на свет,
Судьи душой кривят, работники гуляют,
Дурак собой как черт надут,
Честным себя зовет и плут,
Скрывая всяк личину,
Все кажут ныне спину,
У всех фальшивые умы,
Чертям подобны стали мы.
Какая чепуха и злоупотребленье;
Монархиня, о нас имея попеченье
Премудрости своей, со трона шлет закон,
Мня оным прекратить дворян российских ссоры,
Не будут говорить: судьи российски воры,
И правда процветет в России без препон.
Царица! истинно тебя все обманули,
Мы больше во сто раз ко воровству прильнули.
Ты думаешь, в судах ученые сидят,-
Наместники о том и думать не хотят!
Ты думаешь, судей мы сами избираем,-
Наместник изберет, а мы не помышляем!
Козел не знает, что есть Аз,
Козел бодать горазд рогами,
Козел подобен дураку,
Да он сродни быку!
Козла сажают судией в приказ -
Козел равняется с богами!
И этому судье-козлу святого нет,
По н_у_жде и отца до нитки обдерет.
Живет в душах судей сам дьявол-искуситель:
Приди-ка в суд когда хотя и сам Спаситель!
Увидит ясно он
Судейские крючки, увертки и ухватки!
У них один закон:
Чтоб вечно у другого карманы были гладки.
А к пущей нам беде
Умножился у нас судейский род толико,
Как равно рыб в воде!
Ну, может ли когда именье быть велико?
Бывало, к одному барана принесешь -
И прав пойдешь;
Не хочешь, чтоб твое имение пропало,
Так ныне их и сотни мало,
Ты здесь дари,
А там и боле,
Пойдешь с сумою поневоле.
Судье и нужды нет, хоть с голоду умри!
Меж нами хитрость обитает,
Неправда, и корысть, и зло;
А правда - смутное чело
От смертных сокрывает.
"Свет ныне просвещен",-
Ученый говорит,
Но кто из нас умен?
Кто в должности не спит,
Кто, должности свои рассудком измеряя,
Кладет веселию предел,
Кто б, сам себя всечасно поверяя
И прибыль позабыв, о благе всех радел.
О пользе общей кто помыслит,
Заслуги кто свои не числит;
А где они? Спроси!- не знает он и сам!
Какая польза нам,
Что помощью шар_а_ гулять в эфире можем,
Мы собственным бедам чрез это не поможем.
Когда б такой родился человек,
Который бы свой век
Употребить бы мог людей на исправленье,
И, несмотря на исключенье,
Скотам
И дуракам
Указом повелел от света удалиться,-
Тогда б могли бы похвалиться,
Что свет на путь прямой пошел,
Что род людской блаженней стал!
А то, как ни возьмешь, все глупости встречаешь,
Напрасно философ, напрасно рассуждаешь,
Ты пагубой поставил нам порок,
Учить нас захотел; ну - вот прекрасно!
Мораль твоя темна; наври - все будет ясно!
Скажи: кто беден - будь игрок!
Безбожник - справедлив, болтун - весела нрава,
Льстец - правду говорит, лукавец - всем пример,
Буян - молодцеват, и скромен лицемер!
Вот логика твоя и права,
Тогда ты и в чести.
Ты хочешь быть любим?- Польсти, мой друг, польсти.
Солгать старайся
Для счастья своего,
В ногах валяйся,
Хвали того,
Кто б ни попал, хоть он кнута достоин,
Когда министр глупец,
Скажи, что он мудрец!
Кто трус - скажи, что он весьма отважный воин!
Бездушный секретарь - обиженных отец!
Свояк секретаря, хоть врет о сем, о том!
Любимец его глуп - скажи: они с умом!
Достойны все порфиры,
И, словом, будь тот прям,
Кто крив и кос,
Хвали повсюду их, и там и сям,
Суй ладан всем под нос
И убегай сатиры;
А то ты пропадешь,
Когда не вознесешь
Того, кто ничего не знает;
Такого сатану,
Который помышляет,
Что он верхом сел на луну,
Направя путь свой на планеты,
Объездным полетел осматривать все светы.
На правду языку ты воли не давай,
Пожалуй, не ленись, ранешенько вставай.
В прихожих у господ являйся с петухами,
Там проповедничай, во все дела входи,
И что ты короток - без милости тверди.
Листов десятка три курьезными стихами
В честь барину тому умненько измарай,
"Пою велика мужа!
Пою - воплю - кричу!
Воспеть хочу -
Того!- Кому ничто ни зной, ни стужа!
Который заживо поедет прямо в рай!"
Вот эдак начинай
Похвальную ты оду,
Толкуй всему народу,
Что барин тот во всем примерный господин,
Что в свете он один.
Что порох выдумал не Шварц, монах германский,
Но князь тмутараканский!
Прапрадед барина того,
Которому не зрим мы в пару никого,
Который в мирно время
Навьючил на себя претягостное бремя
И взял под свой покров сирот и вдов;
А на войне, на ратном поле чистом
Готов наедине сражаться с антихристом.
С болтливой госпожи пороков не снимай,
А знай,
Что врет она - пустые дудки;
Бранить людей
Из дружбы, ради шутки,
То делает равно и дьявол Асмодей.
Против тех стариков, измученных летами,
Которые кричат против людских страстей,
Отнюдь не смей употреблять своих сетей;
Не говори, что сами
Желали бы опять
Оборотиться вспять
К грехам, которые ругают,
Хоть мысленно хотят, но, жаль, недомогают!
Льстецу не говори, что совести в нем нет,
Что он все ложь поет,
Что все его слова обманы,
Что правда от него бежала прочь,
Что ищет он набить карманы,
И врет, что день тогда, когда претемна ночь.
У болтуна, смотри, не перебей ни слова,
Пружинным языком
Являя пустослова,
Быть хочет дураком.
Ложь правдой объявя, по свету публикует,
Что видел он во сне, то грезит паяву,
Божась бессовестно, по городу толкует,
Пуская про других прескверную молву.
Монахов ты отнюдь распутства не касайся,
Монашья голова когда вином полна.,
К сатире прямо не бросайся:
Есть разрешение
Елея и вина.
Не убоявшись вышней казни,
С антифизическим грехом монах в приязни,
Ведь это не беда,
Когда
Тайком он грезит под рукою;
Барков то некогда знать свету дал,
Зато его клюкою
Побили, как свинью... Кто ж проиграл?
Не знает поп читать, не знает поп обедни,
Он тем блажен!- Какие бредни,
Да к счастию его прямая путь-дорога,
"Блажен, кто духом нищ, тот узрит в славе бога".
Спаситель нам сказал
Чрез то совсем другое,
И разрешить сомнение такое
Не знаю чем,- мой разум очень мал;
Но архипастырей я следую примеру,
На них основываю веру,
Они, я думаю, по смыслу оных слов,
Сбирая изо всей России дураков,
Из них поделали попов!
И для того бранить последних запрещаю,
И к светскому опять обратно приступаю.
Все в свете хорошо, все к лучшему идет,
Согласен с дедушкой ученым я Панглосом,
Кандид пустое врет,
Старик Панглосушка расчухал добрым носом,
Что нет худого в нас, что свет блестит во тьме,
Что польза есть во всем, и есть добро в дерьме!
Какая нужда мне, скажу я то примером,
Когда девица с кавалером.
Без позволения отца,
Тихонько уплелась из батюшкина дому,
И как она ушла - в окошко иль с крыльца,
И нет ли в доме том и шуму, и содому;
Какая нужда мне,
Когда отец так плох,- хоть он гори в огне.
Наполнен город весь молвою,
Что Гур иль Евдоким
Поссорился с женою,-
Бог с ним!
Я не забочуся, хотя б дошло до драки.
Терентий задурил:
На экипаж, на фраки
Три тысячи крестьян и больше разорил,
Пускай Терентий так мотает!
В награду магистрат Терентья ожидает.
Какая-то княжна вчера родила дочь,
За это никому я не ломаю шапки,
А все-таки опять от миру я не прочь,-
То дело не мое, а повивальной бабки!
Пафнутий Сидорыч стал нынеча богат,
А был до свадьбы очень беден:
Так люди говорят,-
Не въявь, а стороною,-
Что он ссужается женою.
Пафнутий для меня, ей-ей, совсем не вреден,
Не стану, право, я трубить о нем трубою,
Ссужайся он себе, по мне, хотя собою.
Меркурий городской, Ермила, парень ловкой.
Связался, слышу я, с какою-то чертовкой,
Которая его искусно провела.
Анюту обещал представить он натурой,
Да, слышно, не пошли на лад его дела,
Не сладит, говорят, никак он с этой дурой,
И в этом, кажется, беда невелика.
Докуды следствия, за Аннушку-плутовку
Ермиле задали недавно потасовку...
Ну что ж? и это не беда:
Терпели то одни Ермилины бока.
У тетки под крылом воспитанный пренежно.
Майор в шестнадцать лет поехал на войну.
"Пропал Ванюшенька, пропал он неизбежно.
Доколь он в армии, я ночи не усну!" -
Так тетушка кричит! Уехал наш Ванюша,
Уж он перед полком;
Порядка не наруша,
Он ходит вечерком
К полковнику всегда два раза на неделе,
Под неприятелем был этот полк и в деле,
Ванюша занемог,
Однако ж наш майор читал армейски штаты
И знает, что в полку есть фуры и солдаты,
И для таких причин
Ванюше дали чин!
У Трускина душа сражением кипела,
Мечталися ему все пули да штыки,-
Лишь только свистнули свинцовы дураки,
Бежит, рассукин сын, и прячется от дела,
Лежит под ящиком, читает "Отче наш"!
Бледнеет и дрожит,- не вымолвить ни слова.
На помощь требует Григорья Богослова!
Лишь дело кончилось - пришел его кураж.
Вскочил, помчался вдруг коня быстрее,
На неприятельской явился батарее,
Устроил караул, расставил часовых,-
Ну что ж явилося от действий таковых?
Не устыдилися вить обмануть царицу,
Что ж дали Трускину? Георгия в петлицу!
Ну как тут умолчать? а что же скажешь ты?
Сомнительны тебе покажутся кресты?
Тебе так кажется; тому, кто крест тот носит,
Честь, удовольствие и славу он приносит;
И для того
Федот
Имеет на него
Претензию большую,
Какую?
Пять Гренадерских рот
Привел в сикурс он за три дня сраженья,
Да и в сражении от фронта не бежал,
За это самое он просит награжденья;
А под присягою царю он обещал
Служить нелицемерно.
Присягу нынече не держат, братец, верно.
Федот
Не скот,
Он это знает,
И для того к кресту он сильно приступает,
Федот дурачится - забота не моя,
Ну виноват ли я?
Так и опять за то не отвечаю,
И смело утверждаю,
Что я не пособлю
Прескучною моралью,
Переговоров я до смерти не люблю.
Акимка содержал в любовницах Наталью,
Она изменница - Наталью он согнал
И взял сестру ее Маврушу;
Неужли от того Акимка наш пропал,
Неужли погубил чрез то Акимка душу?
Акимка философ, живет он без фигур.
Стоически живет, как древний Бпикур.
Того таки и жди, как он Маврушу сгонит
И матушку ее себя любить наклонит.
Акимка хват!
И удалой детина,
Акимке дудки все - и палки, и дубина,
Ты бей его себе, он все-таки богат!
По равнодушию Акимкину такому
И мне о нем кричать, я чаю, по-пустому,
Притом
Сказал, что ни о чем
Переговаривать не стану.
Пахомий чрез жену подобен стал барану:
Хоть по наружности была она строга,
Но у Пахомушки явилися рога.
Приехав из гостей, Пахомий видел ясно,
Что притворяется жена его напрасно.
Пахомий закричал: "Бесстыдная жена!"
- "За что прогневался, мой друг?"
- "Ах! сатана!
Скажи мне: кто такой спустился из окошка?"
Жена ему в ответ: "Любезный... это кошка".
Ну! как они хотят, вить я не архиерей,
Союзы и раздоры
Вить не касаются до должности моей!
Между мужьями есть великие уроды,
Да мне их не унять,
Из них большая часть, божуся, черт па черте.
Да как же быть,
У Карпа двадцать лет
Как нет
Уж зуба в_о_ рте.
Женился молодец семидесяти лет,
Не ловит уж мышей, да вот лишь нужды нет,
Полдюжины ребят и нежит и лелеет,
Расчухать старый хрен нимало не умеет,
Что дети не его!
Что нужды до того,
Пускай он тешится ребятками своими,
Не занимаюсь я пороками чужими.
Послали на Олимп Юпитера везде искать,
Заставили за ним полицию скакать,-
Когда и бог богов не избежал расправы,
Пусть ведает служителей управы!
Когда Юпитер плут, когда Юпитер вор,
Пусть сделают ему по форме приговор!
Недавно Сидора возила одноколка,
Кафтан с подборами носил он, с кушаком,
На роже борода висела как метелка;
А ныне Сидор наш - в мундире с галуном;
Четверкою в карете
Изволит разъезжать,
Живет в большом он свете,
Не хочет торговать.
Какое дело мне, за деньги или даром,
А Сидор нынче кригс-обер-комиссаром,
Захотел, себе добра,
Сказав: давно пора,
И выходил тот чин,
Так стал и господин!
Ему же то похвально.
Всем стоикам скажу в глаза я и формально,
Что всякий для себя на свете сем живет,
Княжнин давно сказал: "Все уди, что плывет".
Ищи своей забавы,
Лишь интерес храни,
Что в свете разны нравы,
То было искони!
Чего ты не найдешь в похвальном нашем мире?
У нас жена одна, у турок по четыре,
Один нас создал бог - и турку, и меня;
Но так мы разнимся, как ночь от бела дня,
Я говорю: жена мне следует едина,
А турок скажет мне: "Ты глупая скотина,
Держи их пятьдесят!"
Я рад, да не велят.
Ах! Если бы не устрашали черти,
Убей меня до смерти,
Когда б я не надел сегодня же чалму,
Не выходил бы я из тепленькой серали,
Без грусти, без печали
Я жил бы, брат, по-твоему.
Но это говорю я только мимоходом,
А правду вымолвить,- шучу:
Я с глупо-варварским народом
Делить блаженства не хочу.
А только подтвержу, что в мире равно в море,
В котором гады без числа,
Так и на свете сем и пакости, и горе,
Порядочного нет на свете ремесла,
Не за свое хватается всяк дело,
В природе что черно - у нас бывает бело.
Иной, на смех уму, в химической печи
Мешает с серою чугун и кирпичи
Для получения и славы, и доходу,
Он золото нашел - а ест лишь хлеб да воду!
Другой, на интерес пуститься не хотя,
Дурачится себе как малое дитя,
С духами говорит, с стихиями бунтует,
А мозгу для себя никак не наколдует.
Скупой лежит у сундука,
Замок держа зубами,
Червонцев у него навалено горами,
Сам голоден как волк,- зимой без сертука.
Беспутный по земле с конца к другому рыщет,
И, чести не имев, за честь подраться ищет,
Он думает, что тем никак не погрешил,
Когда по правилам другого он убил.
Того замучили затеи да прожекты,
А этот целый век все смотрит на аспекты.
Кривой знаток
Физической науки,
Рассудку дав толчок,
Глаголь берет за буки,
Кричит мне, что луна
Весьма населена,
Что звезды и планеты,
И черти и кометы
Суть интересные и важные дела,
Которые узнать есть польза не мала.
А сверх того, еще таращится к Парнасу,
Ни дня, ни часу
Ушам чувствительным он не дает покоя.
Гудок свой не настроя,
Тер_е_бит бедных муз.
Стихи писать он хочет,
С умом всегда хлопочет,
И, за ворот схватя, до смерти мучит вкус...
А хуже и того - доволен сам собою,
Ах! прах его бери с очками и трубою,
Пускай уши дерет,
Поет пусть как ворона,
Пусть каверзит Невтона,
Пускай себе он врет.
Умолкну! - не хочу с дурачеством возиться.
А лучше приучиться
Спокойно то сносить,
Чего нельзя переменить.
1794 (?), 1805
СТАНСЫ
Спокойного часа я в жизни не имел,
Коварствами людей отвсюду окруженный;
Противу честности я видел тучу стрел
И завистию блеск достоинств помраченный.
Я пышность и чины считал за вздорный сон;
В них видел глупости сугубую причину.
Терзался, слушая вседневно бедных стон
И бесконечную зря в мире зол пучину.
Ругательства сносил несчетны от святош,
Не в деле, но в словах встречая добродетель;
И, царствующу зря везде над светом ложь,
Я смертных только был лишь бедствия свидетель.
Сердечных горестей избегнуть я не мог.
Любовницей моей обманут был бесстыдно,
Чем больше в честности старался быть я строг,
Тем более плутам был жертвой очевидно.
Свет солнечный теперь в последний видя раз,
Я к смертному одру спокойно приближаюсь.
Не страшен для меня, приятен смерти час,
И в бездну вечности я смело погружаюсь.
<1804>
ПОСЛАНИЕ К КНЯЗЮ С. Н. ДОЛГОРУКОВУ
Воскресни, Ювенал! воскресни, правды друг!
Вручи свою мне кисть, впери в меня свой дух,
Чтоб смелою рукой, презрев ехидных жало,
С злодейства, с глупости я сорвал покрывало;
Чтоб в сих моих стихах твой едкий, резкий слог
Постыдные дела карать достойно мог.
"Опять с сатирою,- я слышу, мне пеняют.-
Опять стихи о том, о чем давно все знают!
Людские каверзы у всех наперечет.
Напрасно желчь твоя, сатирик, потечет;
И что ни скажешь ты, уж все обыкновенно!"
Как! под предлогом сим, открыто, дерзновенно,
Подъяв с бесстрашием надменное чело
И языки связав, восторжествует зло!
И мне велит молчать затем, что все не диво?
Быть может, если б я сказал, что племя лживо
Издавна завистью на истину шипит,
Что блеском золота дурак толпу слепит,
Что по приданому ценится лишь невеста,
Что ходит человек с способностьми без места,
А с покровительством при должности глупец,
Что деньгами достал асессорство купец,
Что Лиза под шумок рога кует Злораду,
Что Сусликов себе лишь в пунше зрит отраду.
Признаться, о таких писать мирских грехах
И в прозе не по что, не только что в стихах.
И с давних лет уже все это между нами
Обыкновенными считается делами.
Но, к вящему всегда стремяся, человек
Нам новые открыл неистовства в наш век.
Ужели кажется то вещь обыкновенна,
Когда в числе честных, средь общества почтенна
Без затруднения Щечин себя вместил,
Хоть банком сто семейств он по миру пустил?
Разбойник вежливый, неся бесстыдну рожу,
Алкая холодно со всякого драть кожу,
Тем разве сделался на честного похож,
Что выдумал из карт на ближних сделать нож?
Что нужды! Честен он, коль всюду без простою,
Лишь только проиграл, всем платит чистотою.
Все знают, что он вор, но принят потому,
Что, конча партию, не должен никому,
А что он крал, так то он банк метал счастливо.
А это, например, ужель не чтить за диво,
Когда губернию Подлягин разори
И уж обруганный указом от царя,
Другой род службы взяв и, ко стыду законов,
В распоряжение вступая миллионов,
Мнит так: пускай граждан мешают грабить мне,-
Убыток вымещу я этот на казне,
И, шествуя стезей воров без остановки,
На шее с лентою, избавлюсь от веревки.
Иль, жаркой мы когда быв заняты войной,
Заграбин и Хапков, вступя в подряд с казной,
Один, не выставя припасов и доспехов,
Ко славе препинал путь войскам средь успехов;
Другой - на раненых свершил в гошпиталях
Смерть, недоконченну на Марсовых полях;
Корыстолюбия всем жертвуя кумиру,
Готовы подписать за грош погибель миру.
Хоть сделались они, рождая бедствий тьмы,
Солдатам пагубней картечей и чумы,
Но, покровительство достав себе из платы,
Великолепные воздвигнули палаты,
Дают и праздники, и балы, и столы,
За коими льстецы вспевают им хвалы;
Искусством повара загладя преступленья,
Средь пиршеств жизнь ведут в приятном усыпленьи;
А воин между тем, пришедший на клюке
И через них одних не в лавровом венке,
Простри под окнами исстреленну десницу,
За счастье чтит достать от их стола крупицу.
Посмотрим на сего теперь откупщика:
В карман к нему течет серебряна река,
Презревши скромные отца в лаптях примеры,
В дворяне вышел он, и даже в кавалеры,
И столько сделался своей казною дюж,
Что тысяч несколько теперь имеет душ.
А начал он с чего? - Как был еще купчишко,
Он кое-как тогда достал себе чинишко;
Но, встретя к откупам преграду чрез него,
Бесстыдно отперся от чина своего.
Вдруг стал опять купец - и вновь вступил в дворяне,
Как туго у него уж сделалось в кармане.
Каких не принимал к обогащенью мер
Сей из подносчиков возникший кавалер!
Не удовольствуясь, что пьянством портил нравы,
Он пакостил вино, клал вредные приправы,
И часто, преврати народну радость в плач,
На откуп им взятых губерний был палач.
Но кто окружена сей ветреной толпою,
С торжественным лицом, нетрепетной стопою,
В алмазах, в жемчугах вступает в маскерад?
То Фрина, коея прелестный, хитрый взгляд
Златима уловил, и в узы Гименея
Она вторично с ним вступила, не краснея.
Как! но ведь жив еще Простои, ее супруг.
Так что же? он, ее продавши, стал ей друг.
Ужли религия в желаньях остановка?
Поверьте, в свете сем потребна лишь уловка.
С Простоном надобен у Фрины был развод;
Простону золотом зажали тотчас рот,
И муж уступчивый, муж прямо светский, модный,
Он исповедь свою соделал всенародной,
И грешником себя без дальнего труда
За деньги объявил до страшного суда.
Людские разумы так ныне изострились,
Что на слове поймать и бога ухитрились.
Сыскали способы в евангельских речах
К пороку дерзостный обезопасить шаг;
И в беззакониях законом стали правы.
О, просвещение! О, времена! О, нравы!
Продажу уняли в солдаты наших слуг,
Так стали жен сбывать своих за деньги с рук.
Я мыслю, что сия торговли отрасль нова
Не менее других воспламенит иного;
И скоро множество посадских и бояр
К Макарью жен менять поедут на товар.
"Что ж, разве ничего уж в мире нет святого?
Иль нас живых пожрать геенна всех готова?
И в злодеяниях погрязнув целый свет,
В нем добродетели уж вовсе места нет?
Сатирик! посмотри на скромную Лезбину:
Она в собраниях не взглянет на мужчину,
И день и ночь она с подругою своей,
И прелесть волокит не действует над ней,-
Ужель и тут найдет язык твой путь к злословью?"
- Нет! не клеплю ее я к модникам любовью.
Но целомудрия хранится ли устав
Чрез нарушение натуры вечных прав?
И стоит ли она хвалы пред целым светом,
Что пол ее для ней стал похоти предметом?
Противоестественной любовию дыша,
Мужчин бежит ее уродлива душа!
Но с тем, чтоб, жертвуя неистовств нову роду,
В объятиях подруг им оскорблять природу,
Неслыханны досель похабства здесь явить.
Распутством Греции Россию удивить,
И, молодость девиц невинных развращая,
Губить их нравственность, здоровье поглощая!
Но кинем сих злодейств мерзительный собор!
На глупость, на порок прострем усталый взор:
Посмотрим, меньше ль мы у них в порабощеньи
И сильны ли у нас успехи в просвещеньи.
Первейшим долгом все считают меж людей
О воспитании пещись своих детей;
К их сведенью довесть науки и искусства,
Любви к отечеству влить в сердце жарки чувства,
На пользу общую образовать их дух,
Чтоб сын отечества был вместе людям друг.-
Вот сладкие плоды трудов, отцам приятных.
Рассмотрим же теперь своих _Невероятных_ {*}:
{* Incroyables (фр.). (Примеч. автора.)}
Имеют ли сии отечества сыны
Потребны качества для блага сей страны?
Различны знания, чем их умы набиты,
Нам могут ли служить для пользы иль защиты?
И с полным сведеньем о всех землях чужих
Хоть сокращенное о нашей - есть ли в них?
Какой к отечеству их жар, к служенью рвенье
И к праху праотцев в душе благоговенье?..
Я тщетно русского найти меж ними льщусь:
Всяк англичанин в них, иль немец, иль француз;
Презренье к своему, к чужому почитанье
Им иностранное внушило воспитанье.
Там Вральман, там Годдем, а здесь учил Аббе,-
И всяк образовал питомца по себе;
Дивиться должно ли, что сих людей уроки
К природным привили и их земель пороки?
Коль собственный разврат удвоили чужим,
Когда отечеством своим не дорожим,
Так дивно ль, что, имев забавы тщетны целью,
Там посвящают дни виновному безделью?
Что, с помочей сойдя, мальчишка в двадцать лет
С распутной девкою открыто жизнь ведет?
Что тот, кто рожею сесть к ставцу не умеет,
Судить религию, судить правленье смеет,
И, на губах не дав обсохнуть молоку,
Пределов не кладет болтливу языку?
По моде - враг дворян, по моде - друг народа,
Свободою пленен, не зная - что свобода,
И в клубе английском прехрабрый молодец;
Но в поле чести, там, где пал его отец,
Бесстрашно защищав отечество любезно,
Он ни ногой туда,- и было б бесполезно.
Наукам, кои знать дворянства есть удел,
Учиться он в свой век не мог и не хотел
И, к модным знаниям стремя дары натуры.
Он мастер рисовать одни карикатуры.
Что ж сделал бы войскам присутством он своим?
Помеху бы иль вред нанес невежда им.
Влачи всю жизнь свою впотьмах, Невероятный,
И к гробу, пляшучи, спеши стезей развратной!
Предавши в сих стихах, не льстя, из рода в род,
Вкушаемый теперь от воспитанья плод,
К словесности на час мы нашей обратимся:
Произведеньями ее не восхитимся...
В ней модных авторов французско-русский лик
Стремится искажать отеческий язык.
Один в ней следует жемаину Дюпати,
Другой с собакою вступает в симпати;
Там воздыхающий, плаксивый Мирлифлор
Гордится, выпусти сентиментальный вздор;
Тот без просодии стихами песни пишет;
Иной наивностью в развратной сказке дышит;
А сей, вообразив, что он российский Стерн,
Жемчужну льет слезу на шелковистый дерн.
Приветствует луну и входит в восхищенье,
Курсивом прописав змее свое прощенье.
Всем хочется писать, велик иль мал их дар;
Повсюду авторства в сердцах затлелся жар;
Исполнить торопясь писательски желанья,
Все в ежемесячны пустилися изданья.
И наконец я зрю в стране моей родной
Журналов тысячи, а книги ни одной!
Орел поэзии, честь лиры, слава россов,
К тебе я обращусь, великий Ломоносов,
К тебе, которого в стихах бессмертный дар
В тьме подражателей родил напрасный жар!
Сколь путь шероховат к Парнасу их ватаге!
Надеются, прыгнут, споткнулись и - в овраге...
Я часто, оды их читая, хохочу,
Бросаю и с тобой беседовать хочу.
Но, может быть, театр здесь славой россиянам
И две на нем сестры к нам смотрят не Касьяном?
Заглянем на него, заглянем на успех
Искусства - в нас рождать иль слезы, или смех.
Какие, общего достойны удивленья,
Мы в модных драмах зрим диковинны явленья?
И, скучных свободясь издревле чтимых уз,
Чем превосходен стал очищенный наш вкус?..
К благопристойности пустую брося веру,
Нам на театр б... выводят для примеру!
В комедиях теперь не нужно острых слов:
Чтобы смешить, пусти на сцену дураков {*};
{* Англичане, а более немцы обыкновенно смешат
в комедиях глупостями выведенных на сцене подлых
дураков или сумасшедших; изобретение сего способа,
избавляющего от трудной обязанности быть умным,
должно заслуживать от многих нынешних
писателей общую благодарность. (Примеч. автора.)}
К законным детям дверь чувствительности скрыта:
Нет жалости к бедам несчастна Ипполита
Иль Ифигении, стенящей от отца;
Один лишь "Сын любви" здесь трогает сердца.
"Гуситы", "Попугай" предпочтены Сореие,
И Коцебятина одна теперь на сцене.
О, сколько б был еще благословен сей час,
Когда б в одних стихах лишь порча завелась
И в драматических писаньях здесь встречалась!
Когда бы нравственность у нас не развращалась;
Когда бы в юношах свободы вредна страсть
К презренью не вела у них священну власть;
Когда б учители, возникшие из грязи,
Софизмом родственны не разрывали связи;
Когда бы целого всяк частью чтя себя,
Совлекся самости, отечество любя;
И, ревностью к его служенью воспаленный,
Гордился русским быть перед лицом вселенной!
Но тщетно ждать сего от наших молодцов:
Прошедшей славы гром, примеры их отцов
Бессильны тронуть в них собою полны души,
И долга общий глас вотще разит им в уши.
Прочетши все сие, еще ли скажут мне:
Всегда бывало так на нашей стороне?
От вопля моего еще ли не проснутся?
От следствий пагубных еще ль не содрогнутся?
Вот что мне сердце рвет в отечестве моем.
К несчастью, быв не слеп, ищу я тщетно в нем
Болезненной душе хоть в чем-нибудь утехи!
Час мрака наступил; сокрылись игры, смехи;
Совсем лишились мы знакомства милых муз;
И если с кем еще хранят они союз,
То, ревом буйныя ватаги отстраненны,
В беседах дружних лишь возносят глас смиренный.
Меж тем как дерзкого невежства мутный ил
Со всех сторон Парнас бесстыдно наводнил.
На глупость, на разврат глядеть уставши в мире,
Я скрылся, чтоб бряцать свободнее на лире,
Чтоб волю в сих стихах дать чувству моему,
Их дружбе посвятить и зрелому уму,
И, льстяся, что они тягчить не будут скукой,
Тебе сей дар принесть, любезный Долгорукой!
Прими его! прими, колико он ни мал,
Еще не конченну, ему ты восплескал.
1807 - 1811
ПРИМЕЧАНИЯ
ДМИТРИЙ ПЕТРОВИЧ ГОРЧАКОВ (1758-1824)
Князь. Родился в Костромской губернии, в небогатой семье. Служил в
казачьих войсках на Кубани, в 1780 году в чине секунд-майора вышел в
отставку. Десять лет спустя, будучи в отставке, принял участие в штурме
турецкой крепости Измаил, получил тяжелую рану и удостоился похвалы
Суворова. В 1796 году напечатал повесть "Пламир и Раида". В 1801-м - в
Петербурге была поставлена его комедия "Беспечный". Печатал стихи в
московском журнале "Друг просвещения". С 1811-го - член шишковской "Беседы
любителей русского слова". Некоторое время служил в штабе Молдавской армии -
при М. И. Кутузове. С 1813 года - костромской губернатор. С 1816-го в
отставке и живет в Москве. Сатиры свои Горчаков считал служением отечеству.
Поэзия его оказала влияние на Крылова, Вяземского. "Люблю твой колкий
стих",- писал Пушкин о Горчакове в стихотворении "Городок".
Беспристрастный зритель нынешнего века. Первоначальное название:
"Таков ныне свет". Шварц, монах германский - средневековый изобретатель
пороха. Барков Иван Семенович (1732-1768) - автор нескромных стихотворений.
Кандид - герой повести Вольтера "Кандид" (1759). Панглос - оттуда же. Кураж
(фр.) - храбрость. Сикурс (от фр. секурс) - резерв. Епикур (точнее, Эпикур)
- древнегреческий философ-материалист. Юпитер (рим. миф.) - верховное
божество, здесь: человек, стоящий у власти. Кригс-обер-комиссар - чин
военного хозяйственника. Княжнин (1740-1791) - поэт, драматург. Глаголь -
название буквы "г" в славянской и русской азбуке, Буки - буква "б".
Поедайте к князю С. Н. Долгорукову. Князь Сергей Николаевич Долгоруков
(1770-1829) - дипломат, русский посланник в Голландии и Неаполе. Банк -
карточная игра. Продажу уняли в солдаты наших слуг - в 1808 году запрещено
было продавать крестьян в солдаты на ярмарках. Я Макаръю - то есть на
ярмарку в г. Макарьеве на Волге, куда приезжали купцы из всех европейских
стран. Дюпати (1775-1851) - автор путевых записок, читавшихся в России.
Российский Стерн - Карамзин, который в своих "Письмах русского
путешественника" подражал английскому писателю Стерну (1713-1768), его книге
"Сентиментальное путешествие". Просодия - слогоударение. Ипполит - герой
трагедии Расина "Федра" (1677). Ифигения - героиня Трагедии Расина "Ифигения
в Авлиде" (1674). "Сын любви", "Гуситы", "Попугай" - мелодраматические пьесы
популярного в Росоии писателя Августа Коцебу (1761-1819).