И. А. Гончаров. Полное собрание сочинений и писем в двадцати томах
Том десятый. Материалы цензорской деятельности
СПб, "НАУКА" 2013
Мнение по поводу драмы А. Н. Островского "Василиса Мелентьева"
4 декабря 1867 г.
"Василиса Мелентьева", драма, соч<инение> г-на Островского и ***.
По внимательном прочтении нового произведения г-на Островского и по рассмотрении мнения г-на цензора драматических сочинений, который подробно изложил содержание пьесы, присовокупив к тому верную литературную оценку ее, мне остается только безусловно согласиться с заключением Фридберга, что драма "Василиса Мелентьева" может быть допущена к представлению на сцене, тем более что она имеет значительное тождество, внешнее и внутреннее, с драмой графа Толстого "Смерть Иоанна Грозного", уже допущенной на сцену и не производящей никакого неблагоприятного в цензурном отношении впечатления. Г-н Островский -- писатель уже искушенный цензурного и литературного опытностью, поставил не один десяток пьес на сцену, и ни одно его произведение, сколько мне известно, не возбуждало особенных со стороны цензуры затруднений. Он знает сцену, знает требования цензуры и, дорожа постановкою своих пьес, предвидит препятствия и избегает их.
Увлеченный достоинствами и успехом драмы графа Толстого, г-н Островский как талант первого разряда не впал в рабское подражание, а вступил в законное состязание с автором "Смерти Иоанна Грозного" -- и создал произведение, которое, без сомнения, приобретет заслуженный успех, несмотря на то сродство, о котором я упомянул выше и которого нельзя не заметить в обеих драмах, как в общем плане, так и в отделке некоторых характеров и сцен. Обе пьесы не вредят одна другой и, несмотря на тождественность содержания и некоторое сходство в создании, составят капитальное украшение русской сцены и, в свою очередь, возбудят соревнование в драматических писателях вообще подняться на высший уровень искусства и чистоты вкуса и притом почерпать сюжеты из отечественной истории. Поэтому желательно было бы и в этих видах облегчать путь русским произведениям на сцену, особенно историческим, давая им всю возможную степень свободы, как скоро в них не кроется тенденция сопоставить минувшие события с укоризненным применением к настоящему времени, что было бы тотчас замечено и чего никогда не может быть в строгих художественных произведениях талантливых писателей.
Значительная свобода слова, Всемилостивейше дарованная русской прессе, не могла не отразиться в относительной степени благоприятным образом и на драматическом искусстве. В короткое время существования нового закона о печати, с тех пор как драматическая цензура перешла в ведение Главного управления по делам печати, отменены некоторые стеснительные правила относительно пропуска драматических произведений на сцену; многие старые, бывшие под запрещением пьесы восстановлены -- вообще прежний безотчетно боязливый взгляд на сценические представления уступает место новым, разумным, современным понятиям. Некоторые опыты доказали, что цензурная осторожность нередко была излишнею мерою, не приносившею пользы и только стеснявшею движение отечественной драматической литературы. Приведу в пример запрещение выводить на сцену древних русских царей: появление царя Иоанна не произвело ни одного из тех неблагоприятных впечатлений, каких опасалась цензура. Точно так же не оправдались и толки, предсказывавшие дурное действие на публику от постановки на сцену оперы "Рогнеда" с князем Владимиром, с введением христианства в России, с духовным пением иноков и т. п. Ничего подобного не случилось, и публика смотрит на театр более зрело и благонамеренно, нежели предполагала прежняя цензура. Я смею думать, что бесполезны были все прежние маскировки неудобных, по мнению цензуры, сюжетов, вроде того, например, что оперы "Мазаниелло", "Вильгельм Телль" не назывались своими настоящими названиями, а носили имена "Немой в Портичи", "Герцога Бургундского" и т. п. Это не вело к желаемым последствиям: все зрители очень хорошо знали, что под этим кроется, и, конечно, не воздерживались от нареканий на излишнюю строгость цензуры. К этим примерам можно отнести недопущение на сцену или, лучше сказать, снятие со сцены "Разбойников" Шиллера, "Свадьбы Фигаро" Бомарше и некоторых других; некоторые из этих запрещений состоялись вследствие прежних цензурных правил и продолжаются поныне, хотя, по моему мнению, они могли бы в настоящее время быть отменены без всякого вреда.
Всё это мое объяснение клонится к тому, что в настоящей пьесе г-на Островского "Василиса Мелентьева" г-н цензор отметил до 16-ти мест, "наиболее резких", по его мнению, которые он представляет на усмотрение Совета, особенно указывая на последнюю сцену убийства жены Грозного Колычевым в присутствии царя. Об этой сцене прежде всего замечу, что Колычев убивает не царицу, а невенчанную женщину, и притом не по приказанию царя, как говорит г-н цензор: Иоанн иронически хвалит Колычева и велит казнить его за излишнее усердие. Сцена эта, может быть, покажется зрителю неудобною не в цензурном, а в чисто художественном отношении, она натянута, мелодраматична и подлежит суду литературной критики.
Что же касается до прочих отмеченных г-ном цензором мест, то очевидно, что в большей части их он основательно с принятой точки зрения руководствовался еще существующими при пропуске большинства пьес на сцену преданиями прежней цензурной строгости, которая могла бы быть устранена, особенно в пьесах исторических и такого достоинства, как произведения Островского и графа Толстого. То, что прежняя цензура обозначала эпитетом резкого, часто можно было назвать сильным. Шекспир не был бы Шекспиром без своих резкостей. Предлагаемое г-ном цензором исключение или сокращение иных мест лишило бы драму Островского некоторых если не сильных, то характеристических выражений.
По внимательном просмотре всех 16-ти мест я нахожу нужным исключить только слова Иоанна: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа", которыми он открывает (на стр<анице> 30) совещание с боярами в первом акте, так как на сцене не допускаются вообще никакие религиозные символы, так же как и точные слова молитв. Понятна неуместность таких предметов на сценических подмостках.
Всё же остальное затем не представляет ни нарушений приличий, ни неудобных намеков и применений, не исключая и слов царицы: "Придешь к царю с слезами и любовью: от царских рук людскою пахнет кровью", -- слов, относимых огорченною царицею к царю Иоанну. Слова эти не резки, а сильны и верны, скандализировать никого не могут, а между тем сохранение их нужно для драмы, и они дороги для автора. Прочие отметки вовсе незначительны, и места, ими обозначенные, решительно могут быть сохранены без всяких со стороны цензуры препятствий.
Член Совета И. Гончаров.
4 декабря 1867 <года>.
Резолюция: Совет определил исключить на 92-й стр<анице> слова Иоанна: "Ты б поджарил легонечко, так всё бы рассказала" -- и, кроме того, слова же Иоанна в первом акте, на стр<анице> 30: "Во имя Отца и Сына и Святого Духа". Всё же остальное затем разрешено пропустить.
И. Гончаров.
ПРИМЕЧАНИЯ
Автограф: РГИА, ф. 776, оп. 2, No 4, 1867, л. 420-422 об.
Впервые опубликовано: Дризен. С. 156--160, с многочисленными пропусками и неточностями.
В собрание сочинений включается впервые.
Печатается по автографу.
Документ относится к цензурному прохождению драмы А. Н. Островского "Василиса Мелентьева" для представления на сцене.
Пьеса Александра Николаевича Островского (1823--1886) "Василиса Мелентьева" представляла собой существенно переработанный и дописанный текст "хроники" из эпохи Ивана Грозного, созданной Степаном Александровичем Гедеоновым (1816--1878), историком, драматургом, с 1867 г. директором Императорских театров, который и предложил Островскому в сентябре 1867 г. соавторство. Его имя на рукописи пьесы было обозначено звездочками, а при публикации в журнале "Вестник Европы" (1868. No 2) имена авторов были указаны так: "А. Островский и Г--в".
Цензор П. И. Фридберг, отнесшийся к пьесе благожелательно, писал в своем рапорте 28 ноября 1867 г.: "Драма эта, замечательная во многих отношениях, отличается своею новизною: в ней в первый раз раскрывается отчасти внутренняя жизнь женщины тогдашнего времени, -- тайны терема разоблачаются. О слоге и языке говорить нечего -- русская речь льется потоком -- звучно и правильно". Отметив несколько резких, с его точки зрения, мест в пьесе, Фридберг высказался за разрешение ее к постановке, "принимая во внимание последовавшее разрешение разыгрывать на нашей сцене трагедию гр<афа> Толстого "Смерть Грозного"" (РГИА, ф. 776, оп. 2, No 4, 1867, л. 419). Гончаров отозвался о пьесе еще более одобрительно, и в соответствии с его "Мнением" Совет принял 5 декабря решение дозволить ее к представлению, исключив, как и предлагал Гончаров, слова при крестном знамении и, кроме того, еще одну реплику царя (см.: РГИА, ф. 776, оп. 2, No 4, 1867, л. 417), что и было утверждено П. А. Валуевым. Премьера драмы состоялась 10 января 1868 г. в Александрийском театре в Петербурге.
Сразу после этого события Гончаров писал Тургеневу: "Островский, очевидно тронутый успехом "Грозного", написал было известного Вам своего "Шуйского", но неудачно. К счастию, ему предложил готовую тему для драмы новый директор театра Гедеонов -- и они вдвоем написали "Василису Мелентьеву", шестую жену Грозного. Это положительно хорошо, хотя Василиса смахивает немного на леди Макбет. Стихи отличные, а в строе пиесы, в некоторых лицах и сценах есть что-то напоминающее Толстого "Иоанна"". К творчеству Островского Гончаров и прежде относился сочувственно; 11 ноября 1858 г. он одобрил к печати его комедию "За чем пойдешь, то и найдешь. (Свои люди -- сочтемся)" (см.: наст. том, Приложение II, No 342).
С. 280. ...с драмой графа Толстого "Смерть Иоанна Грозного", уже допущенной на сцену... -- Трагедия А. К. Толстого "Смерть Иоанна Грозного" (1866) была опубликована в "Отечественных записках" (1866. No 1) и поставлена в Александрийском театре в Петербурге (с незначительными цензурными купюрами) 12 января 1867 г. (отзыв Гончарова о драме "Смерть Иоанна Грозного" см. в его письме к П. А. Вяземскому от 22 декабря 1865 г.). Однако трагедия Толстого "Царь Федор Иоаннович" (1868) на сцену допущена не была: Совет Главного управления по делам печати дважды (4 мая и 23 июля 1868 г.) обсуждал вопрос о разрешении пьесы к представлению, но, несмотря на сделанные автором изменения в тексте и на одобрительные суждения большинства членов Совета, новый министр внутренних дел А. Е. Тимашев наложил на постановку окончательный запрет, действовавший до 1898 г.
С. 282. ...оперы "Рогнеда"... -- Опера композитора, музыковеда, музыкального критика Александра Николаевича Серова (1820--1871) "Рогнеда" была поставлена в 1865 г. в Мариинском театре в Петербурге. Ее либретто было написано прозаиком и драматургом Дмитрием Васильевичем Аверкиевым (1836--1905), и цензуру могло смутить, что сюжетно и некоторыми деталями текст был близок к думе К. Ф. Рылеева "Рогнеда" (1821--1822) и что в либретто князю Владимиру отчасти противостоит нравственно превосходящий его христианин Руальд.
С. 282. ...оперы "Мазаниелло", "Вильгельм Телль" ~ а носили имена "Немой в Портичи", "Герцога Бургундского"... -- Опера французского композитора Даниэля Франсуа Эспри Обера (Aubert; 1782--1871) "La muette de Portici" (1828; второе название -- "Fenella"; либретто Э. Скриба и Ж. Делавиня) была написана на тему восстания неаполитанских рыбаков в 1647 г., возглавленного молодым рыбаком Ма-заньело, с чьим именем связано упоминаемое Гончаровым название некоторых постановок этой оперы. В России постановка ее на русском языке была разрешена в 1857 г. под названием "Палермские бандиты"; позже она шла под названием "Немая из Портичи", переведенным с оригинального -- "La muette de Portici".
Опера итальянского композитора Джоаккино Антонио Россини (Rossini; 1792--1868) "Guillaume Tell" (1829, поставлена в Париже на французском языке; либретто Ш.-Г. Этьенна и И. Би) была написана на сюжет о легендарном тираноборце начала XIV в. Вильгельме Тел-ле; в России эта опера с 1838 г. долгое время шла под названием "Карл Смелый" (см.: Карл Смелый. Большая опера: В 4 действиях. Сюжет заимствован из романа Вальтер-Скотта с сохранением всей музыки известной оперы "Вильгельм Телль", соч<инение> Россини, Р. Зотова. СПб., 1837), в том числе и в 1864--1867 гг. в Мариинском театре. Ставилась она и в Итальянской опере в Петербурге под названием "Carlo il Temerario (Guilllaume Tell)"; в 1846--1881 гг. было дано 117 представлений. Упоминая название "Герцог Бургундский", Гончаров имеет в виду вариант названия данной оперы -- "Карл Смелый, герцог Бургундский" (см.: Карл Смелый, герцог Бургундский: Опера Россини / Пер. Э. Е. Фейгина. СПб., 1858).
Написанная на тот же сюжет драма Ф. Шиллера "Wilhelm Teil" была дозволена к представлению (с исключением пятого действия) как в немецком подлиннике, так и в русском переводе в 1829 г., но уже в 1830 г. Николаю I "благоугодно было повелеть: по представлении драмы в бенефис актера Каратыгина, более не давать" (Материалы о цензуре и печати. Ч. 2. С. 2), после чего пьеса была снята с русской сцены, но продолжала идти в немецком театре в Риге.
С. 282. ...снятие со сцены "Разбойников" Шиллера, "Свадьбы Фигаро" Бомарше... -- Драма Ф. Шиллера "Разбойники" ("Die Räuber", 1781) была известна в России на немецком языке; переведена Н. Н. Сандуновым (1793). С цензурными изменениями ставилась в немецких и русских театрах с 1828 г., но в 1849 г. была "воспрещена к представлению" по Высочайшему повелению и на русской сцене до 1868 г. не появлялась; в 1862 г. было Высочайше дозволено дать представление на немецком языке в Михайловском театре. В 1857 г. вышел перевод драмы, выполненный M. M. Достоевским.
Комедия французского драматурга Бомарше (Beaumarchais; наст. имя -- Пьер Огюстен Карон де (Сагоп); 1732--1799) "Le marriage de Figaro" (1784) впервые была поставлена в России на французском языке в Михайловском театре в 1785 г., затем в переводе на русский язык А. Ф. Лабзина (под названием "Фигарова женитьба") в 1787 г.; в 1816--1838 гг. ставилась на французском языке и в различных русских переводах ("Свадьба Фигаро", "Женитьба Фигаро"); была снята со сцены по Высочайшему повелению. В 1856 г. прошло несколько представлений, и тогда же последовало Высочайшее разрешение давать эту пьесу только на французском языке.
Дальнейшая сценическая судьба в России названных драматических произведений (и пьесы "Коварство и любовь" Шиллера) решилась в декабре 1867 г. Начиная с 4 декабря на заседаниях Совета рассматривались ходатайства артистов Императорских театров о разрешении запрещенных пьес к представлению. Процедура снятия былых запретов наконец привела к обращению министра внутренних дел А. Е. Тимашева с всеподданнейшим докладом, в котором, в частности, говорилось:
"...1) <...> в пьесах "Разбойники", "Коварство и любовь" и "Свадьба Фигаро", изображающих общечеловеческие страсти и не имеющих никакого тенденциозного характера или отношения к современным обстоятельствам, подлежат исключению лишь некоторые места, могущие подать повод к каким-либо неудобным сближениям.
2) <...> из драмы "Wilhelm Teil" в 1829 г. не было допускаемо к представлению, как в немецком подлиннике, так и в русском переводе, все пятое действие сцены Вильгельма Телля с герцогом Швабским Иоанном (Паррицидою) <...> сцены эти выпускаются и на немецком театре в Риге, где дается эта пьеса до настоящего времени.
Министр внутренних дел, согласно с заключением Совета Главного управления по делам печати, имея в виду, что вышеупомянутые пьесы, по своему литературному достоинству и классическому значению, пользуются общею известностию, что они были уже допущены в наших театрах в прежнее время и что теперь, и особенно с предположенными исключениями, они, без всяких вредных последствий, могут быть возобновлены на сцене, полагал возможным, ввиду недостатка у нас хороших драматических произведений, удовлетворить ходатайство артистов Императорских театров относительно разрешения к представлению упомянутых пьес с указанными цензурными исключениями" (Материалы о цензуре и печати. Ч. 2. С. 2).
Затем последовало Высочайшее разрешение на представление названных пьес на сцене.
С. 282. ...убийства жены Грозного Колычевым... -- Дворянин Андрей Колычев в пьесе -- вымышленное лицо.