Головнин Василий Михайлович
Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе "Камчатка"

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

Оценка: 7.46*4  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Часть первая

   

Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным

   М., "Мысль", 1965.
   

СОДЕРЖАНИЕ:

   Предисловие. В. Дивин, С. Осокин
   
   Предуведомление

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА ФЛОТА КАПИТАНА ГОЛОВНИИА

   Глава первая. Приготовление к путешествию. Плавание от Кронштадта до Рио-Жанейро и пребывание в сем порте с замечаниями об оном
   Глава вторая. Плавание от Рио-Жанейро около мыса Горна, прибытие в порт Каллао на берегу Перуанском и пребывание в оном
   Глава третья. Замечания о Лиме и Перу
   Глава четвертая. Плавание от Лимы до Петропавловской гавани. Пребывание в Камчатке с краткими замечаниями о сей области
   Глава пятая. Плавание из Петропавловской гавани к Беринговым островам, оттуда к западнейшему из островов Алеутских и вдоль всей гряды сей. Прибытие к острову Кадьяку и пребывание на оном с замечаниями о нем
   Глава шестая. Плавание от острова Кадьяка к северо-западным берегам Америки и пребывание в порте Ново-Архангельске с замечаниями об оном
   Глава седьмая. Плавание от Ново-Архангельска к крепости Росс, на берегу Нового Альбиона находящейся, оттуда в порт Монтерей и пребывание в оном
   Глава восьмая. Замечания о Калифорнии
   Глава девятая. Плавание от Монтерея до порта Румянцева, пребывание в оном и плавание из оного до крепости Росс с замечаниями о Новом Альбионе
   Глава десятая. Плавание от берегов Нового Альбиона до Сандвичевых островов и пребывание на оных
   Глава одиннадцатая. О Сандвичевых островах
   Глава двенадцатая. Плавание от Сандвичевых островов до острова Гуахана, пребывание на оном с замечаниями об островах Марианских. Плавание до Манилы и пребывание в сем порте
   Глава тринадцатая. О Маниле
   Глава четырнадцатая. Плавание от Манилы до острова Св. Елены с замечаниями об оном
   Глава пятнадцатая. Плавание от острова Св. Елены до острова Вознесения с замечаниями о сем последнем и от острова Вознесения до острова Фаяла, пребывание на оном. Замечания об Азорских островах
   Глава шестнадцатая, и последняя. Плавание от Азорских островов до Англии. Пребывание в Портсмуте и отбытие из оного. Переход до Копенгагена и оттуда до Кронштадта
   Прибавление
   Приложения
   Примечания и комментарии
   Таблица перевода мер
   Краткий словарь морских терминов
   Указатель географических названий
   Указатель имен

ПРЕДИСЛОВИЕ

   
   Современные успехи науки и техники опираются на прочный фундамент, заложенный многими поколениями минувших веков. В этом проявляется непрерывность истории, неотделимость прошлого от настоящего и завтрашнего дня человеческого общества, его культуры. Однако каждое поколение не только вносило свой весомый вклад в познание мира, но и ставило перед грядущими поколениями много нерешенных задач. Если предшествующие достижения служили опорой для завоевания новых, то стремление осуществить выдвинутые жизнью, но не решенные прошлыми поколениями насущные проблемы заключало в себе одну из движущих пружин научного прогресса, оно побуждало людей к постоянным исканиям. Любое научное открытие всегда было результатом творческих поисков, самоотверженного труда. Так, техника радиосвязи, открытая в конце прошлого века А. С. Поповым, выглядит с вершин современной науки весьма несовершенной. Однако первые радиограммы, передававшиеся всего лишь на несколько сот метров, послужили могучим толчком к новым изобретениям.
   Христофор Колумб проложил дорогу к неведомой Америке. В результате многочисленных экспедиций после Колумба были открыты новые земли, острова, моря, проливы, уточнены представления о соотношении отдельных частей земного шара; на географической карте становилось все меньше белых пятен.
   В сокровищницу географических знаний о нашей планете огромный вклад внесли сыны русского народа. Бережно сохраняются в памяти нашего народа многие имена отечественных первооткрывателей. Среди них одно из видных мест принадлежит Василию Михайловичу Головнину, замечательному моряку и ученому, исследователю необозримых просторов Тихого океана.
   Василий Михайлович прожил сравнительно небольшую жизнь (1776--1831), но оставил глубокий след на многих сторонах морской теории и практики и государственной деятельности {О жизненном пути В. М. Головнина см. предисловие к кн. "Путешествие на шлюпе "Диана"". М., 1961.}. В 1790 году гардемарином участвовал в трех сражениях. В последующее время, будучи офицером, плавал по многим морям и океанам, руководил выдающимися морскими экспедициями.
   Отличаясь необыкновенной отвагой, постоянной готовностью к самопожертвованию во имя родины, мореплаватель был добр и сердечен в обращении с простыми людьми.
   "Присутствие духа в опасностях, решительность и быстрота в принятии мер для достижения предположенной цели, неутомимость в перенесении трудов, постоянство в дружбе, неизменная признательность к усердным сослуживцам и подчиненным, непоколебимая честность и благородство души -- вот свойства, отличавшие характер Головнина, как военного начальника и гражданина" {ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 2, л. 23.}, -- писал известный полярный исследователь Ф. Врангель.
   Особенно выделяются два кругосветных путешествия В. М. Головнина. Первое он успешно осуществил на шлюпе "Диана" в 1807--1811 годах {В. М. Головнин. Путешествие на шлюпе "Диана". М., 1961.}. В результате второго вояжа появилось обстоятельное сочинение, предлагаемое ныне читателю и содержащее много до того неизвестных научных данных по различным отраслям знаний.
   Перед экспедицией были поставлены обширные и разнообразные задачи. "Камчатке" предписывалось доставить разные грузы и запасы продовольствия в Петропавловский и Охотский порты. Толовнину поручалось подробно исследовать район Русской Америки, особенно от 60 до 63o северной широты. Необходимо было привести "в большее совершенство морские карты отдаленных тамошних мест".
   Командиру шлюпа "Камчатка" рекомендовалось, проходя Восточным океаном, располагать курсы "по тем местам, где никто из мореплавателей еще не проходил, или касаться тех мест, где прежние мореплаватели приметили признаки земли в той надежде, что, может быть, случай доставит... счастье открыть новые земли". Головнину "для лучшего по сему соображения" была вручена карта "всех путей бывших доселе мореплавателей" {В. М. Головнин. Сочинения и переводы. Прибавления ко второй части. Т. 3. СПб., 1864, стр. VI.}.
   В инструкции Государственного адмиралтейского департамента особо отмечалось, что во время плавания необходимо описать восточное побережье Камчатки от Авачинской губы до северной оконечности полуострова и далее азиатское побережье вплоть до Берингова пролива, который "никогда не был порядочно осмотрен".
   Экспедиции надлежало изучить условия жизни алеутов, для чего следовало совершить плавание к берегам Аляски и "описать неосмотренную часть американского берега".
   Головнин всегда тщательно выполнял возложенные на него обязанности, а на этот раз подготовке к предстоящему плаванию он уделил особое внимание. Причин этому было немало. Дело в том, что вскоре после Отечественной войны 1812 года в России, так же как и во многих западноевропейских государствах, наступила полоса черной реакции. Правительства всеми средствами пытались искоренить влияние свободолюбивых идей французской революции. Поставленный царем во главе государственного управления жестокий самодур Аракчеев насаждал произвол, шпионаж, наушничество, а в армии и флоте -- прусскую муштру. Александр I и его приближенные утверждали, что России флот не нужен. Моряки утрачивали свои боевые качества.
   Головнин был одним из наиболее одаренных военно-морских деятелей России того времени. В тяжелых условиях аракчеевского режима он понимал необходимость сильного флота для России. Прежде всего он обращал внимание на укрепление русских дальневосточных границ, считая, что правительство должно срочно принять меры к усилению безопасности Аляски, Алеутских и Курильских островов.
   В своем труде "О состоянии Российского флота в 1824 г." Василий Михайлович дал глубокий анализ причин упадка русского флота. Подписавшись псевдонимом "Мичман Мореходов", он изложил все то, о чем много думал, но не мог открыто написать начальству, ибо "в официальных бумагах не всегда можно всякую вещь назвать своим именем; откровенность такая, как известно, многим, сказать попросту, сломила шею" {Мичман Мореходов. О состоянии Российского флота в 1824 г. СПб., 1861, стр. 47.}. Характеризуя состояние флота в этот период, декабрист Д. И. Завалишин писал: "В Кронштадте все возмущало меня, так как все было пропитано невыразимыми злоупотреблениями. На каждом шагу я приходил по поводу их к неприятным столкновениям... Места старших начальников были заняты тогда людьми ничтожными (особенно из англичан) или нечестными, что особенно резко выказывалось при сравнении с даровитостью, образованностью и безусловной честностью нашего поколения. Флот был в упадке, и, кто только мог, старался перейти в армию" {Д. И. Завалишин. Записки декабриста. СПб., 1906, стр. 39.}.
   Хорошей организацией и благополучным осуществлением кругосветного плавания Головнин надеялся поддержать лучшие традиции русского флота, привлечь к нему внимание общественности.
   По мнению Головнина, успех экспедиции зависел от качества корабля и способностей его экипажа. В прочности шлюпа "Камчатка", построенного талантливым русским судостроителем Стоке, можно было не сомневаться. А личный состав он подобрал сам. Из ста тридцати матросов и офицеров экипажа было немало тех, с которыми Головнин уже путешествовал вокруг света на шлюпе "Диана". Василий Михайлович пригласил молодых офицеров мичманов Ф. П. Врангеля, Ф. П. Литке, Ф. Ф. Матюшкина, ставших потом прославленными полярными исследователями. Среди членов экипажа был гардемарин Феопемпт Лутковский, впоследствии разделявший революционные взгляды декабристов.
   Чтобы документально и ярко запечатлеть жизнь народов, с которыми предстояло познакомиться русским мореплавателям, в экипаж шлюпа был зачислен художник Михаил Тиханов.
   Команда шлюпа "Камчатка" прошла необходимые тренировки; была отработана организация корабельной службы. В инструкциях, составленных Головниным и до сих пор не утративших интереса, были точно определены обязанности каждого члена экипажа. Головнин требовал быстрого и точного выполнена всех приказов начальников, подчинения действий всех воле командира. Первостепенное значение имела и неустанная забота Головнина о нуждах команды. Он поощрял всех отличившихся, заботился о том, чтобы матросы и офицеры всегда получали доброкачественное питание, овощи, фрукты, запасы которых пополнялись при первой возможности в портах, куда доводилось заходить.
   Результатом тщательной подготовки экспедиции и умелого руководства было успешное завершение длительного и трудного плавания. За время путешествия корабль посетил множество портов Атлантического и Тихого океанов. 26 августа 1817 года шлюп "Камчатка" вышел из Кронштадта, а 5 сентября 1819 года Головнин с гордостью доносил морскому министру: "Шлюп "Камчатка", под моим начальством отправленный в 1817 году с разными поручениями в Северо-Восточный океан, совершив благополучно путешествие кругом света в два года и 11 дней, сего месяца 5 числа прибыл на Кронштадтский рейд: шлюп обстоит благополучно и экипаж оного находится в здоровом состоянии" {ЦГАВМФ, ф. 166, д. 2537, л. 85.}.
   Теперь для мореплавателя наступила пора напряженного труда по обобщению богатого фактического материала, собранного в экспедиции. Через три года вышло в свет "Путешествие вокруг света, совершенное на военном шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным". Оно сразу же привлекло внимание ученых, моряков, общественности.
   Надо сказать, что Василий Михайлович Головнин обладал незаурядным литературным дарованием, писал четко, конкретно, образно. Его сочинение пользовалось огромной популярностью, в целом и по частям переиздавалось много раз {*}.
   {* В. М. Головнин. Путешествие вокруг света, по повелению государя императора совершенное на военном шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным. Ч. 1--2. СПб., 1822.
   Известия о плавании шлюпа "Камчатка" с присовокуплением извлечений из записок Головнина. "Сын Отечества", ч. 50, СПб., 1818, стр. 49--69, 97--111, 145--165, 193--206, 308--314.
   Записка капитана 2-го ранга Головнина о состоянии Российско-Американской компании в 1818 году. В кн.: "Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана". Вып. 1. СПб., 1861, стр. 48--115.
   В. М. Головнин. Извлечение из описания кругосветного плавания на шлюпе "Камчатка" в 1817--1819 гг. В кн.: "Материалы для истории русских заселений по берегам Восточного океана". Вып. 4. СПб., 1861, стр. 95--123.
   В. М. Головнин. Сочинения и переводы. Т. 1--3. СПб., 1864.
   В. М. Головнин. Инструкция служащим на шлюпе "Камчатка", составленная командиром оного флота капитаном Головниным. СПб., 1817.
   В. М. Головнин. Сочинения. Путешествие на шлюпе "Диана" из Кронштадта в Камчатку, совершенное в 1807, 1808 и 1809 гг. В плену у японцев в 1811, 1812 и 1813 гг. Путешествие вокруг света на шлюпе "Камчатка" в 1817, 1818, 1819 гг. С приложением описания примечательных кораблекрушений, в разные времена претерпенных русскими мореплавателями. М.--Л. 1949.}
   В истории мирового мореплавания это сочинение Головнина занимает особое место. Оно свободно от недостатков книг многих путешественников, включавших в свой описания мелочи и не имевшие научного и познавательного значения факты, а нередко повторявших уже давно известное читателям. При описании народов Головнин отражал лишь перемены в политической и общественной жизни, которые произошли после посещения этих стран его предшественниками.
   С чувством большого удовлетворения Головнин подчеркивал, что составил "описание в таком виде, в каком ни одно еще морское путешествие издано не было".
   Для творчества Василия Михайловича характерно стремление обогатить знания людей разносторонними сведениями о Мировом океане, о неизвестных и малоизвестных народах и странах, а также желание принести практическую пользу людям, бороздящим слабо изведанные в то время морские и океанские просторы, постоянно подвергавшимся смертельной опасности быть разбитыми бурей или выброшенными на рифы и подводные мели. В этом и заключаются те особые достоинства и общественная значимость труда, которые выгодно отличают его от многих лучших зарубежных произведений о морских путешествиях. Труд В. М. Головнина проникнут идеей служения человечеству и потому созвучен устремлениям наших людей.
   Руководствуясь поставленными перед собой задачами, Головнин подготовил книгу в двух частях. Первая содержит увлекательный рассказ о плавании с замечаниями о разных странах. Она написана ярко, живо и доступна для широкого круга читателей, не искушенных в морском деле; из нее исключены ненужные подробности и специальные морские термины, затрудняющие понимание наиболее существенного.
   Вторая часть книги, представляющая также большой интерес, предназначена для специалистов, и прежде всего для моряков. Она содержит подробные описания бухт, заливов, прибрежных участков, навигационных опасностей и массу рекомендаций для мореплавателей. Автор приводит много конкретных гидрографических данных, характеризующих районы Мирового океана, обстоятельно рассматривает ошибки, неточности, обнаруженные им на морских картах Кука, Ванкувера, Лисянского и других мореплавателей. В настоящем издании вторая часть не публикуется.
   

* * *

   
   В первой части автор приводит интересные и разнообразные сведения "не для забавы и развлечения", а для просвещения читателя, расширения круга его научных представлений по географии, истории, мореплаванию. В частности, много любопытного рассказывается о Бразилии, ее столице Рио-де-Жанейро, Перу, Чили и других государствах Латинской Америки.
   Опираясь на многочисленные факты, Головнин говорит о бесчеловечных формах грабежа, эксплуатации народов Латинской Америки и Океании европейскими колонизаторами. Испанцы и португальцы удерживали свою власть в колониях лишь при помощи оружия и ничем не прикрытого насилия над коренными жителями. Английские капиталисты после поражения в войне с североамериканскими колониями вынуждены были несколько изменить методы своей колониальной политики. Увеличивая ввоз в колонии залежалых промышленных товаров и продавая их по высоким ценам, они покупали сырье в колониях по низким. Подобная "торговля" с колониями, а точнее, грабежи приносили английским предпринимателям высокие прибыли, ускорявшие развитие капиталистической промышленности.
   Нередко англичане заключали договоры о дружбе с местными правителями, а затем объявляли эти земли своими владениями. Ярким примером тому может служить попытка захвата англичанами Сандвичевых (Гавайских) островов, подробно описанная Головниным.
   Все глубже и глубже проникал в испанские, португальские, английские колонии капитал США, стремившийся как можно быстрее наверстать упущенное в захвате земель. Американские капиталисты обращали свои взоры на испанские колонии в Латинской Америке, Калифорнии, на владения России в северовосточной части Тихого океана.
   Головнин нарисовал картину бесправия негров, индейцев, показал бесчеловечные условия их жизни. Всюду аборигенов держали в невежестве, темноте. Они голодали, над ними глумились, их презирали. Все это рождало жгучую ненависть народов к колонизаторам. Будучи человеком по своему мировоззрению передовым и смелым, Головнин осуждал политику западных колонизаторов, которые смотрели на цветные народы как на низшие существа, безжалостно эксплуатировали и угнетали их. Мореплаватель гневно обличал паразитический образ жизни европейских колонизаторов. С глубоким уважением относился он ко всем колониальным народам, сочувствовал их национально-освободительной борьбе.
   Организованную борьбу против испанского владычества начали народы Перу, Чили и других стран Латинской Америки. Головнин восхищался героической борьбой латиноамериканцев против испанского владычества. Восставшие испанские провинции провозгласили национальную независимость и образовали свои правительства. Соединенные Штаты Америки заняли по отношению к ним враждебную позицию. Эта политика американского правительства вызывала глубокое возмущение у Василия Михайловича и у многих офицеров шлюпа "Камчатка", искренне сочувстворавших перуанцам и чилийцам. На корабле горячо обсуждались вопросы о ближайшем будущем испанских колоний. Все русские моряки единодушно верили, что волна народного гнева избавит Перу и Чили от ига испанских колонизаторов и вдохновит на борьбу народы Мексики и Калифорнии, Филиппин и Марианских островов.
   Отражая настроение экипажа "Камчатки", и прежде всего самого Головнина, мичман Литке в дневнике, который он вел в плавании, писал: "По отпадении Перу Мексике и не захочется и стыдно будет остаться гишпанской провинцией. Каждый благомыслящий и благонамеренный человек, конечно, от всего сердца пожелает им удачи, ибо нельзя было без досады смотреть на сию утеснительную и глупую систему, которой гишпанцы издревле следуют" {ЦГАДА, ф. Госархив, разр. XXX, д. 53, л. 4.}.
   В ходе национально-освободительного движения народы Латинской Америки убедились в собственных силах и были полны желания "никогда не покориться Гишпании. Сия решительность основывается на воспоминании о прежних страданиях и притеснениях" {Там же, л. 6/об.} колонизаторов.
   Испанское правительство направляло для подавления восставшего народа все новые и новые силы, но с каждым днем борьба народных масс принимала более широкий размах. Восстанием были охвачены Парагвай, Уругвай, Аргентина, Куба и Пуэрто-Рико.
   В книге рассказывается о плавании "Камчатки" в Калифорнию, с жителями которой еще Крузенштерн и Лисянский установили самые дружественные отношения. Головнин обстоятельно описал Калифорнию, ее естественные богатства, климатические условия. Однако, несмотря на щедрость природы, местное население жило в нищете и вымирало.
   Головнин подверг решительной критике утверждения Лаперуза и Ванкувера о том, что якобы калифорнийские индейцы слабоумны и не имеют ни малейшей способности к изобретениям. Для подтверждения своих вздорных оценок они ссылались на то, что индейцы жили в шалашах, делали лодки из тростника, изготовляли, по их мнению, примитивные копья и стрелы. Василий Михайлович показал, что более совершенные деревянные лодки не были нужны индейцам, ибо их основным занятием было земледелие, а не морской промысел. "Впрочем, -- пишет Головнин, -- индейцы сии делают вещи, которые и в Европе заслужили бы похвалу; я имею в моем собрании редкостей много вещей их работы, например корзинки, сплетенные из кореньев и травы столь плотно и твердо, что воды не пропускают, и в коих посредством разгоряченных каменьев варят они себе пищу..." (стр. 162) {В скобках указаны ссылки на страницы данного издания.}.
   Там, где Лаперуз и Ванкувер видели признаки неполноценности индейцев, Головнин подмечал одаренность, талантливость и высокое мастерство. "Итак, кажется, -- продолжает Головнин, -- я не без причины осмелился быть другого мнения с знаменитыми путешественниками... насчет природных способностей калифорнских индейцев" (стр. 162).
   Эти замечания злободневны и сегодня, ибо империалисты до сих пор продолжают твердить, что народы колоний не способны усвоить достижения современной науки и культуры. Выдающийся русский мореплаватель справедливо подчеркивал, что различия в степени культуры того или иного народа объясняются не природными способностями, а условиями социальной жизни людей. Будучи передовым человеком своего времени, Головнин понимал, что необходимы политические преобразования, чтобы вызвать к жизни этот богатый край: "Я думаю, что при другом правлении Калифорния скоро сделалась бы значащею, просвещенною и даже богатою областью" (стр. 171).
   В противовес политике испанских колонизаторов в Калифорнии Головнин с большой теплотой и гордостью показывает отношение передовых русских людей к местному населению. Во время двухдневного пребывания в порту Румянцева он познакомился с местными жителями. Наблюдательный моряк многое заметил, что наполнило его сердце уважением к своим соотечественникам. Не силой оружия, а сердечностью и вниманием русские расположили к себе коренных жителей крепости Росс, порта Румянцева и других мест Калифорнии. Калифорнийцы в лице русских видели не врагов, которые могут превратить их в рабов, а верных друзей. Не случайно старейшина Валенила попросил у Головнина русский флаг, "чтобы при появлении... русских судов мог он поднимать оный в знак своей дружбы и союза с русскими" (стр. 178). Эта просьба была выполнена.
   В октябре 1818 года Головнин предпринял плавание с Камчатки к Гавайским островам и весьма обстоятельно охарактеризовал экономику, культуру, нравы местного населения. "Этот народ имеет чрезвычайные способности: у него теперь не только есть много хороших плотников, кузнецов и проч., которые были бы не последними мастерами и на европейской верфи, но я видел в королевских сараях большой 16- или 18-весельный катер, построенный по размеру и под руководством сандвичанина, так что к строению оного ни один европеец и не приступался" (стр. 212).
   Головнин писал, что, проникнув на Гаваи, англичане распространили спиртные напитки, картежную игру, завезли на острова сифилис, "причинив великий вред сему доброму народу...".
   Эти слова служат тяжелым обвинительным актом против колониализма прошлого и настоящего, вскрывают всю его мерзость, тупость и историческую обреченность.
   Исключительно велики заслуги Головнина в области картографии Мирового океана. Василий Михайлович справедливо считал, что карты, предназначенные для практического руководства мореплавателям, должны быть особенно точны, ибо малейшая погрешность может повлечь за собой гибель судов и их экипажей.
   Карты и описания, составленные русскими моряками во время плавания шлюпа "Камчатка", отличаются большой точностью и подробностью изображения. Так, на карте Чиниатского залива, составленной помощником штурмана Козьминым, нанесены подводные камни, мели, отсутствующие на карте Лисянского. Головнин рекомендовал морякам критически относиться к картам своих предшественников, но в то же время предупреждал о недопустимости игнорирования старинных карт.
   Ценные выводы сделал Головнин о закономерностях в направлении ветра, о силе его и взаимодействии с состоянием погоды. Он внес поправку в заключение Лаперуза, писавшего, что у мыса Горн при северо-западных ветрах всегда бывает пасмурно, и как только ветер отойдет к западу, то "верно, чрез два часа после он сделается от юго-запада. Я и прежде испытал, что сей закон в направлении ветров подвержен исключениям и что Лаперуз лучше сделал бы, когда б не столь утвердительно о сем говорил; а ныне прежние мои замечания подтвердились, ибо ветр от запада, вместо того чтоб тотчас переходить к юго-западу, иногда дул очень постоянно и свежо с порывами при ясной погоде по нескольку часов" (стр. 57--58).
   Особое внимание обратил Головнин на проверку координат некоторых географических пунктов прежних карт. В частности, он уточнил широту острова Медный. Были проконтролированы также координаты острова Чирикова, так названного Куком. Этот же остров Сарычевым был назван Укамоком. "Мы, -- пишет Головнин, -- нашли, что это один и тот же остров, определение наше сходствует с определением Ванкувера".
   Большое научное значение имели и метеорологические наблюдения на шлюпе "Камчатка". Штурман Никифоров тщательно вел шканечный журнал, в который четырежды в день записывал долготу и широту места корабля, силу и направление ветра, скорость, течений, поправку компаса. В 1873 году Морское ведомство издало книгу "Метеорологические наблюдения, производившиеся во время кругосветного плавания шлюпа "Камчатка" под командой капитана 2-го ранга Головнина в 1817, 1818, 1819 гг.". В предисловии отмечалось, что материал, содержащийся в шканечном журнале "Камчатки" и других кораблей, "может служить хорошим источником всякого рода специальных исследований по метеорологии и физической географии океанов".
   Большое внимание в труде уделено вопросам истории. Опираясь на бесспорные и неопровержимые факты, Головнин показал, что честь открытия Северо-Западной Америки принадлежит русским. Выдающийся русский мореплаватель А. И. Чириков, а за ним многие известные и безызвестные мореходцы не только первыми проложили дорогу к ее берегам, но и нанесли их на карту и приступили к освоению новых земель.
   Научный подвиг русских людей вызывает восхищение. Видный немецкий историк Ф. Гельвальд так отзывается о нем:
   "В начале XVIII столетия уже почти все народы Европы имели свою долю участия в деле открытия Америки... Но истинным чудом представляется, что наконец и русские добрались до Америки... предприимчивые русские казаки нашли путь в Америку, невзирая на бесконечные пустыни Сибири, и совершенно самостоятельно и своеобразно открыли эту новую часть света. Всем остальным народам Европы путь в Америку открыл Колумб, с предприятиями же русских плавание Колумба не имеет почти ничего общего... Все другие народы шли с востока вместе с солнцем на запад. Русские же шли с запада на восток... они пробираются через весь север Азии, приходят к берегам Тихого океана, и там у них является свой собственный Колумб (Г. И. Шелихов. -- Авт. пред.), который во имя России приобретает право владения Северо-Западной Америкой" {Ф. Гельвальд. В области вечного льда. Пер. с нем. Изд. 2. СПб., 1884, стр. 389--390.}.
   На основании существовавшего в то время права первооткрытия эти земли стали составной частью русского государства. Однако американское правительство нарушало правила, принятые всеми государствами относительно вновь открытых земель. В начале XIX века при американском конгрессе был создан специальный комитет для рассмотрения состояния колоний на берегах Тихого океана. Головнин с присущей ему страстностью убедительно показал, что деятельность комитета была направлена на оправдание политики США, стремившихся вытеснить русских из открытых ими районов Северной Америки. В 1821 году этот комитет безапелляционно заявил, что "Республика Соединенных Штатов имеет неопровержимое право на обладание всем северо-западным берегом Америки, заключающимся между широтами 36 и 60o...".
   Чтобы придать своим притязаниям большую силу, комитет умолчал о научном подвиге русских людей, которые первыми открыли Северо-Западную Америку и стали пионерами в ее хозяйственном освоении. "Но всего удивительнее и смешнее в донесении комитета, -- пишет В. М. Головнин, -- есть то, что он, наполнив оное всякою всячиною, до самого конца ни слова не говорит о России, так точно,как будто бы мы никогда, никакого участия не имели ни в открытиях, ни в промыслах и торговле по северо-западным берегам Америки и как будто бы вовсе были там народ неизвестный" (стр. 322). Головнин подверг резкой критике действия американских политиков, подтвердив свою позицию многочисленными и неопровержимыми историко-географическими фактами и документами. Заслуги наших соотечественников в открытии и исследовании северо-западной части Тихого океана широко освещены в трудах многих ученых разных стран {*}.
   {* F. A. Colder. Berinq's voyages. In two volumes. New York. Vol. I, 1922; vol. II, 1925.
   Бейкер Дж. История географических исследований и открытий. Перев. с англ. М., 1950; Русские открытия в Тихом океане и Северной Америке в XVIII веке. Под ред. А. И. Андреева. М., 1948; Ефимов А. В. Из истории великих русских географических открытий в Северном Ледовитом и Тихом океанах. М., 1950; Атлас географических открытий в Сибири и в Северо-Западной Америке. XVII--XVIII вв. Под ред. А. В. Ефимова. М., 1964; Лебедев Д. М. Плавание А. И. Чирикова на пакетботе "Св. Павел" к побережьям Америки. М., 1951, и др.}
   Беспредельна была любовь Головнина к своей родине. Бичуя паразитический образ жизни европейских колонизаторов, он не щадит и русский колониализм. Он возмущался положением коренного населения Камчатки и со свойственной ему наблюдательностью и прямотой вскрывал недостатки в управлении областью. Вместе с тем после посещения Камчатки в мае 1818 года Василий Михайлович с большим удовлетворением отмечает в своем труде о тех переменах, которые произошли за время управления ею П. И. Рикордом. С большой похвалой отзывается он о разносторонней и неутомимой деятельности своего друга, направленной на хозяйственное освоение Камчатского полуострова и улучшение жизни его населения. Рикорд организовал в области лазарет, куда были приглашены два "искусных врача". Выписал из России медикаменты, а шлюп "Камчатка" доставил необходимые госпитальные инструменты. Сначала камчадалы с недоверием относились к нововведению. Но, убедившись, что в лазарете исцеляют от тяжких болезней, они скоро изменили свое мнение. По всему полуострову распространилась слава о деятельности этого учреждения. Но благородные стремления передовых русских людей, мореплавателей, ученых, пытавшихся вызвать к жизни производительные силы Дальнего Востока, Сибири, поднять культуру их народов, не могли привести к сколько-нибудь серьезным изменениям условий на отдаленной окраине Российской империи.
   Только Великая Октябрьская социалистическая революция вывела ранее угнетенные и обездоленные народности России на светлую дорогу подлинного прогресса.
   

* * *

   
   Книга Головнина "Путешествие на шлюпе "Камчатка"" была хорошо встречена прогрессивными кругами России. Единодушно признавалось, что она "и для флота полезна и содержит в себе много любопытного и достопримечательного" {ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 2, л. 172.}.
   После плавания на "Камчатке" имя Головнина стало одним из самых популярных не только в России, но и за ее пределами. Через два месяца после возвращения из плавания Российская академия наук вручила Головнину диплом об избрании его своим корреспондентом. По мере роста славы мореплавателя все более возрастало число завистников, стремившихся ущемить интересы Головнина, унизить его во всем. Василия Михайловича по существу даже не допустили к баллотировке на морской чин контр-адмирала, и он вынужден был просить, чтобы ему дали соответственно должности береговое звание генерал-майора. Но и после такого надругательства над выдающимся моряком царедворцы не унимались. Они строили Головнину все новые и новые козни. Такая обстановка унижала и оскорбляла мореплавателя.
   История предала забвению тех, кто чинил препятствия людям, видевшим смысл своей жизни в бескорыстном служении Родине, ее процветанию. Имена же, подобные Головнину, будут жить в веках и вдохновлять людей на новые подвиги и научные свершения.
   Известный русский флотоводец и ученый С. О. Макаров назвал имя Головнина в плеяде самых выдающихся русских мореплавателей. Он писал: "На утлых кораблях совершали наши ученые-моряки свои смелые путешествия и, пересекая океаны по разным направлениям, отыскивали и изучали новые, еще не известные страны. Описи и съемки, которые они сделали, и по сие время служат для руководства мореплавателям, а замечания и наставления их цитируются лоциями всех наций.
   Да послужат труды этих исследователей драгоценным заветом дедов своим внукам, и да найдут в них грядущие поколения наших моряков пример служения науке" {С. О. Макаров. "Витязь" и Тихий океан", т. I, СПб., 1894, стр. III--IV.}.
   Благодарные потомки увековечили имя Головнина на карте мира. Именем мореплавателя названы пролив между островами Райкоку и Матуа в Курильской гряде, открытый им залив в юго-восточной части полуострова Сьюард, мыс на полуострове Ямал, мыс на Новой Земле, вулкан на острове Кунашир.
   Великая Октябрьская социалистическая революция открыла новый этап в изучении Тихого океана. О тщательном и всестороннем исследовании этого океана ученый мечтал всю жизнь.
   И вот уже в 1923 году под руководством крупного гидрографа Б. В. Давыдова была подготовлена "Лоция побережья РСФСР, Охотского моря и восточного берега полуострова Камчатка с островом Карагинским включительно". Это была крупная работа по гидрографии одного из труднейших для изучения районов.
   Затем начался период самых разнообразных исследований наших дальневосточных морей, в которых принимали участие несколько десятков научных учреждений страны, в их числе Институт океанологии АН СССР, Государственный океанографический институт, а также виднейшие советские океанологи К. М. Дерюгин, П. Ю. Шмидт, Г. Е. Ратманов, В. Г. Корт, А. Д. Добровольский, В. Г. Богоров, П. Л. Безруков, Г. Б. Удинцев и многие другие.
   В 1949 году к исследованиям в Тихом океане приступил советский "Витязь", достойно продолжающий традиции русских кораблей, так много сделавших для познания океана. С тех пор замечательный корабль науки провел 35 исследовательских рейсов, каждый из которых намного обогатил наши сведения в области океанологии вообще и Тихого океана в частности. Особенно большого размаха достигли исследования в период Международного геофизического года и в последующее за ним время.
   В 1963 году вышла монография члена-корреспондента Академии наук Л. А. Зенкевича "Биология морей СССР", представляющая обширную сводку современных научных данных, где значительное место отведено морям Тихого океана. Немного раньше вышел труд профессора А. К. Леонова "Региональная океанография", часть I, почти целиком посвященный нашим дальневосточным морям, удостоенный Географическим обществом СССР золотой медали Литке. Высокую оценку специалистов получила и монография доктора географических наук А. М. Муромцева "Основные черты гидрологии Тихого океана", в которой обобщены данные о величайшем океане за всю историю его изучения.
   Сотрудники Института океанологии АН СССР при участии многих других научных учреждений страны заканчивают подготовку к изданию многотомной монографии о Тихом океане. Это сочинение будет содержать наиболее полные и всеобъемлющие современные знания о природе и ресурсах Тихого океана. Оно составлено на основе материалов и наблюдений советских экспедиций, а также всех других исследований.
   Успехи советского народа в изучении величайшего океана мира -- достойный памятник замечательному моряку, ученому и патриоту В. М. Головнину.
   Советские люди свято хранят память о замечательных русских мореплавателях и гордятся такими великими сынами, как Головнин.

В. Дивин

С. Осокин

   

* * *

   
   В основу настоящего издания положено сочинение В. М. Головнина "Путешествие на военном шлюпе "Камчатка"" (часть I), опубликованное при жизни автора, в 1822 году. В Центральном государственном архиве Военно-Морского Флота (ЦГАВМФ) хранится подлинная рукопись этого труда "Черновой исторический журнал на шлюпе "Камчатка"" {ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 16. Подлинник.}. Знакомство с источником позволяет сделать вывод о том, что он был одним из последних вариантов рукописи, а может быть даже и окончательным. Эта рукопись, очевидно, предназначалась для писаря, который готовил чистовик текста для набора {Возможно, что отдельные главы этой рукописи готовились для журнала "Сын отечества", публикация которых началась с 1818 года.}. Данное предположение подтверждает большая близость рукописи и книги, а также то, что в рукописи имеются специальные указания для писаря, сделанные красными чернилами рукой автора. В то же время книга значительно полнее сохранившегося черновика.
   Сопоставление текстов рукописи и книги показывает, что последняя была дополнена некоторыми главами, абзацами, примечаниями и таблицами, отсутствующими в указанной рукописи. В книгу, например, включен раздел "Прибавления", которого нет в рукописи. Кроме того, в книге имеются и более мелкие исправления. Например, слово которое (л. 21 в черновике) заменено в книге на оное (стр. 93); волонтеров (л. 329) исправлено на охотников (стр. 78). В книге содержатся отсутствующие в рукописи данные о координатах и размерах о. Кадьяк (л. 293). Подобные изменения и дополнения были сделаны Головниным, по-видимому, при окончательном просмотре корректур.
   В целом же тексты сохранившейся подлинной рукописи и прижизненного издания книги совпадают. Для проверки некоторых фактических данных при подготовке настоящего издания был использован также "Морской журнал" шлюпа "Камчатка" {ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 17, Копия.}.
   Сочинение издается полностью, без каких-либо сокращений; по техническим причинам не помещены лишь гравюры, изображающие виды берегов разных мест, посещенных В. М. Головниным. Дополнительно включены некоторые архивные материалы и карты из второй части сочинения, расширяющие наши представления о жизни и деятельности мореплавателя.
   Текст подготовлен по современным орфографическим и синтаксическим правилам с сохранением особенностей языка автора. Оставлены, например, разночтения в написании отдельных слов: на острове и на острову, толь и столь, перед и пред и др.
   Сохранены авторские наименования географических пунктов, принятые в то время, а их современные эквиваленты можно найти в указателе географических названий. Внесено единообразие в написание морских терминов, числительных. Исправлены опечатки первого издания, о наиболее существенных исправлениях указано в подстрочных примечаниях или комментариях.
   Большинство названий животных (птицы, рыбы) и растений, встречающихся в тексте, указаны Головниным лишь ориентировочно, предположительно, и привести их в соответствие с современной номенклатурой не удалось. Поэтому редакция сочла возможным оставить без изменений названия животных и растений. Это в какой-то мере отражает уровень науки того времени и полностью обеспечивает сохранение стиля и колорита эпохи автора.
   Оставлены без изменений градусы широты и долготы, отсчет которых ведется по-разному: либо от нулевого меридиана на запад до 360o, либо от нулевого меридиана на восток до 180o -- в этом случае приводятся западные и восточные долготы.
   Ссылки на подстрочные примечания В. М. Головнина обозначаются звездочками, на текстуальные примечания редакции в подстрочнике -- также звездочками, но с пометой Ред. Ссылки на комментарии к тексту, помещенные в конце книги, обозначены сквозной нумерацией.
   Книга снабжена оригинальными рисунками художника М. Тиханова, участника плавания на шлюпе "Камчатка". Рисунки предоставлены издательству Научно-исследовательским музеем Академии художеств в Ленинграде.
   Археографическую обработку текста осуществила Э. Я. Пеккер. Комментарии составили В. А. Дивин, Б. П. Супрунович и К. Ф. Фокеев. Словарь морских терминов подготовил К. Ф. Фокеев. Публикация архивных документов принадлежит В. А. Дивину.
   Редакция выражает признательность Центральному государственному архиву Военно-Морского Флота, Центральной военно-морской библиотеке, Центральному государственному архиву древних актов за содействие в предоставлении материалов и справок, а также благодарит за ценные советы и консультации по различным вопросам подготовки настоящего издания Л. Н. Гусарову, Н. Б. Кузнецову, Т. Д. Лавренцову, Г. И. Манжеева, Е. И. Прохорова и других товарищей.
   

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ

   
   Когда отдаленные страны земного шара были европейцам мало известны и когда путешествия к оным предпринимаемы были весьма редко, тогда для читателей было занимательно и любопытно знать все происшествия, случавшиеся с мореходцами, пускавшимися в столь отдаленные страны; а потому путешественники помещали в своих повествованиях всякие мелочи и описания ничего не значащих случаев. Новейшие мореплаватели, следуя примеру своих предшественников, также нередко наполняли свои книги без всякой нужды описаниями вовсе нелюбопытными. Но ныне, когда уже просвещенные читатели хорошо познакомились со всеми отдаленными частями света и знают их имена, свойства, величину и прочее почти столько же хорошо, как и собственного своего отечества, то все подробности, особливо же содержащие в себе повторения прежде сего и много раз писанного, уже не нужны, ибо не могут принести читателю удовольствия или сообщить ему новых сведений. В наши времена было бы лишним издавать в свет многие путешествия {Имеются в виду сочинения. Здесь и в других случаях следует их отличать от путешествий в буквальном смысле слова. -- Ред.}, в том числе и мое, если бы народы в политическом своем бытии также были постоянны и непременны, как страны, ими обитаемые, в естественном их состоянии, но и самая природа, хотя и редко, в некоторых отношениях изменяется. В обществах же людей перемены случаются беспрерывно, и в продолжение немногих лет случай и обстоятельства нередко народу дают совершенно иной вид. Теперь, например, жители Сандвичевых островов не тот уже народ, каким представили их славный Кук1 и Ванкувер2; замечания Лаперуза3 о Маниле в нынешнее время также во многом неуместны и проч. По сей причине всякое путешествие может сообщить читателям много нового и занимательного и, вероятно, доставит им притом какие-нибудь и полезные сведения.
   На сей конец составил я мое описание в таком виде, в каком ни одно еще морское путешествие издано не было: я разделил его на две части. В первой заключается простое повествование о моем плавании с замечаниями о разных странах, которые мы посещали; в сей части выпущены все подробности и замечания, касающиеся, собственно, до искусства мореплавания, и технические морские выражения употребляются только в таком случае, когда без них обойтись нельзя. Вторая же часть {Вторая часть не публикуется. При ссылках на нее В. М. Головкина см. "Путешествие вокруг света.., совершенное на военном шлюпе "Камчатке" в 1817, 1818 и 1819 годах флота капитаном Головниным". Ч. 2. СПб.. 1822. -- Ред.} содержит в себе повествование и замечания о таких предметах, которые могут быть нужны и полезны для одних мореплавателей.

В. Г.

   

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА ФЛОТА КАПИТАНА ГОЛОВНИНА

   

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Приготовление к путешествию, плавание от Кронштадта до Рио-Жанейро и пребывание в сем порте с замечаниями об оном

   

Приготовление к путешествию 1816

   Государь император в 1816 году соизволил высочайше утвердить доклад морского министра {Флота адмирал маркиз Иван Иванович де Траверсе5.} об отправлении одного военного судна в Северо-Восточный океан. При назначении сего путешествия правительство имело три предмета в виду:
   1. Доставить в Камчатку разные морские и военные снаряды и другие нужные для сей области и для Охотского порта припасы и вещи, которые по отдаленности сих мест невозможно или крайне трудно перевезти туда сухим путем.
   2. Обозреть колонии Российско-Американской компании и исследовать поступки ее служителей в отношении к природным жителям областей, ею занимаемых, и, наконец,
   3. Определить географическое положение тех островов и мест российских владений, кои не были доселе определены астрономическими способами, а также посредством малых судов осмотреть и описать северо-западный берег Америки от широты 60o до широты 63o, к которому по причине мелководья капитан Кук не мог приблизиться. Но сие последнее предписано мне было произвести в действие только в таком случае, когда по прибытии в Америку узнано будет, что командир брига "Рюрика", посланного для открытий на иждивении государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева6, помянутого берега не описывал.
   Весною того же года морское начальство определило нарочно построить для предназначенного путешествия военное судно по фрегатскому расположению, с некоторыми только переменами, кои были необходимы по роду службы, судну сему предстоявшей. Сие судно, строенное на Охте мастером Стоко7 по чертежу директора корабельных строений Лебрюна, чрез год было готово; начальствовать над оным по высочайшей воле его императорского величества определен я в феврале 1817 года, и по высочайшему же утверждению доклада морского министра предоставлено было мне самому выбрать всех офицеров и нижних чинов, долженствовавших составлять экипаж судна {Весь экипаж состоял из 130 человек, коим именной список помещен в прибавлении под No 1.}, которое 12 мая в присутствии государя императора было спущено на воду и наречено шлюпом "Камчаткою". Величиной сей шлюп равнялся посредственному фрегату {См. прибавление No 2.}, вмещая до 900 тонн грузу и имея батареи для 32 орудий, которых, однако ж, сочтено за нужное по случаю всеобщего мира поставить только 28. Сверх морских чиновников старанием г-на президента Академии художеств {Тайный советник Алексей Николаевич Оленин.} определен на шлюп молодой, но искусный живописец г-н Тиханов8. Во всех подобных путешествиях такой человек весьма нужен, ибо много есть вещей в отдаленных частях света, которых образцов невозможно привезти и самое подробное описание коих не в состоянии сообщить об них надлежащего понятия; в таком случае одна живопись может несколько заменить сии недостатки.

1817

   Июня 9-го шлюп "Камчатку" привели в Кронштадт и тотчас начали приготовлять оный к походу. Провод такого большого судна чрез усть-невские мели без камелей сопряжен был с великою трудностью, которую могли только преодолеть так скоро начальник галерного порта генерал-майор Миницкий и корабельный мастер Курепанов, на коих возложено было попечение о проводе шлюпа чрез бар. По плану и расчислению г-на мастера поднят он был на 1 фут 7 дюймов посредством пяти плоскодонных ботов, вспомоществуемых подвязанными к ним пустыми бочками.
   В приготовлении нашем не последовало ни малейшей остановки: все те особы, от коих зависело оно {Кронштадтского порта главный командир и военный губернатор вице-адмирал Федор Васильевич фон Моллер, флотский начальник контр-адмирал Максим Петрович Коробко, капитан над портом г-н Гревенс, помощник его капитан Рудаков, кораблестроитель 5-го класса Амосов.}, прилагали всевозможное попечение содействовать к скорейшему приведению шлюпа в состояние отправиться в путь.
   Верховное морское начальство определило снабдить нас самыми лучшими съестными припасами, из коих некоторые были заготовлены в Петербурге особыми подрядами, и другие, коих в России не находится, как-то: ром, водку, виноградное вино, предоставлено было купить в иностранных портах.
   Начальники разных экспедиций {Г-да: генерал-интендант Иван Петрович Пущин, генерал кригс-комиссар Федор Васильевич Шишмарев, генерал-цейхмейстер Василий Гаврилович Назимов.} Государственной адмиралтейств-коллегий, от коих зависело снабжение шлюпа всеми припасами, прилагали особенное попечение доставить нам самые лучшие материалы, какие только были в Кронштадтском и Петербургском арсеналах.
   Сверх обыкновенных снарядов и съестных припасов, отпускаемых на корабли, мы имели много запасных, а также назначено было купить в Англии достаточное количество разных вещей и вновь изобретенных составов, служащих предохранительными средствами против цинготной болезни {Чай, сахар, горчица, лимонная эссенция, спрюсовая эссенция и некоторые другие.}, столь гибельной экипажу, между коим, по несчастию, она распространится. Господин морской министр приказал снабдить шлюп всеми лучшими морскими картами, книгами и инструментами, принадлежащими к мореплаванию и для делания астрономических наблюдений; в числе сих последних были три хронометра, или астрономических часов, работы лучших английских мастеров {Арнольда и Барода.}.

Финский залив. Август. Воскресенье, 26. Вторник, 28

   К половине августа мы были почти совсем готовы к походу, а потому 15 числа вышли из гавани на рейд, где, окончив остальные работы и приняв порох и огнестрельные снаряды, поутру 26 числа сего же месяца, в день, вечно для России достопамятный Бородинским сражением, отправились в путь с благополучным ветром от северо-востока {Где я говорю северный, восточный, южный, западный ветр или от северо-востока к северо-западу и проч., я не разумею, чтоб направление было точно по сим румбам, а близко оных; но где нужно именно означить какое-либо направление, там румб показан морским названием. Притом все румбы в сем путешествии означены по компасу, не исправленному склонением магнитной стрелки, а где надобность требовала употребить румб, исправленный склонением, там именно сказано: по правому компасу.}; он нам благоприятствовал только до Ревеля. Против сего города мы во всю ночь на 28 число имели безветрие {Ныне иностранцы не могут жаловаться на опасное плавание по Балтийскому морю по причине дурных маяков. Я долгом поставляю упомянуть здесь о чрезвычайной исправности, с какою жгутся у нас маяки. Лавируя ночью против Ревеля и далее, мы имели случай и надобность замечать их и ими руководствоваться. Они по взаимному между собою отстоянию расположены так хорошо и дают такой яркий, далеко видимый огонь, что можно было бы помощью их лавировать даже и без компаса.}, а днем с боковым, не совсем попутным ветром прошли его.

Четверг, 30

   После того мы имели переменные ветры: то попутные, то противные и по большей части тихие, с которыми не прежде могли пройти мыс Дагер-Орд как 30 числа. С сим мысом кончились последние владения России, и мы вступили за пределы нашего Отечества. Ветр тогда дул нам благополучный и погода была ясная.

Балтийское море. Сентябрь. Суббота, 1. Зунд. Понедельник, 3

   Сентября 1-го прошли мы острова Готланд и Эланд и на другой день миновали остров Борнгольм. В сие время дул свежий восточный ветр и погода стояла ясная, столь хорошая, что предзнаменовала продолжение восточных ветров, а сие самое заставило меня помышлять о перемене прежнего плана нашего путешествия. Я располагал на несколько дней остановиться в Копенгагене, чтоб запастись для служителей водкой, ромом, вином, уксусом и многими другими потребностями для дальних плаваний, которыми в прежнее мое путешествие я запасался в Англии, и потом идти прямо в Бразилию. Но установившийся попутный ветр при благополучной погоде, которые столь редко случаются в нынешнее время года, заставили меня думать, не лучше ли, не теряя благополучного ветра, миновать Копенгаген и направить путь прямо к Англии, где можно нимало не дороже получить все нужные нам припасы, когда правительство позволит купить оные без пошлин, что весьма легко было исходатайствовать посредством нашего посланника. Платеж же учинить за купленные припасы мне и в Англии было столь же удобно, как и в Копенгагене, ибо векселя в отпущенной мне сумме для покупки нужных вещей я взял на всякий случай на Гамбург; за векселя же сии получить деньги было равно легко как в Дании, так и в Англии. Впрочем, сей план я еще не вовсе принял, предоставя решиться на то или на другое по прибытии в Зунд.
   К ночи подошли мы к острову Меуну и с наступлением темноты пошли между сим островом и Фалстербоуским рифом. Надобно здесь заметить, что маяк на Фалстербоу горел весьма дурно, часто совсем погасал и часа по полтора едва был виден. Не худо, если бы шведское правительство обращало поболее внимания на такие предметы, от коих зависит жизнь многих людей и безопасность больших капиталов. Невзирая, однако ж, на дурной маяк, мы с помощью лота и осторожности обогнули сей опасный риф очень хорошо и всю ночь продержались под парусами в Зунде против Кеге-бухты. С рассветом (3 сентября) я надеялся получить лоцмана и идти к Гельсингеру, но наступивший туман принудил нас в 6 часу утра стать на якорь.

Среда, 5

   До 5 числа безветрие и туманы не позволили нам приблизиться к Копенгагену, невзирая на все наши покушения; но сего числа с помощью хорошего восточного ветра, дувшего при ясной погоде, на рассвете подняли мы якорь и пошли к Гельсингеру. Против Копенгагена стоял тогда наш фрегат "Поллукс", на коем прибыл сюда российский посланник. Фрегат сей готов был отправиться в Россию, и, в то время как мы приблизились к нему, он снимался с якоря. Отправив на него донесение мое к господину морскому министру, мы пошли в путь, отсалютовав крепости и получив ответ по трактату. Погода была прекрасная с весьма свежим восточным ветром; с нами и навстречу нам шло множество судов.
   В 10 часов утра подошли мы к Гельсингеру, где по обыкновению салютовали крепости и брандвахте, с которых отвечали нам равным числом выстрелов. На Гельсингерском рейде мы на якорь не становились, а держались под парусами. Между тем послал я на берег двух офицеров -- барона Врангеля10 и Савельева -- сыскать для Северного моря лоцмана и купить несколько свежих съестных припасов как для офицеров, так и для служителей. Они исполнили возложенное на них поручение гораздо скорее, нежели я ожидал, и в 2 часа пополудни возвратились на шлюп. Тогда, отдав бумаги к нашему посланнику, в Копенгагене пребывающему, приехавшему с ними конторскому служителю купца Вакк-Аллера, тотчас пошли мы в путь. Я не могу здесь прейти молчанием одного обстоятельства, для меня довольно странного: лоцман, ныне к нам приехавший, был тот самый старик Доссет, который вел "Диану" за десять лет пред сим и который, конечно, не стоил того, чтоб его взять, но из жалости и уважения к его бедности и престарелым летам я не хотел огорчить его и отослать на берег.

Северное море. Четверг, 6

   6 сентября, поутру в 8 часу, при весьма свежем ветре от юго-востока и ясной погоде прошли мы мыс Скаген в расстоянии от него миль 10 {Во всей книге сей я употребляю итальянские или морские мили, коих 60 в градусе, и каждая миля равна 1 3/4 версты.} и пошли вдоль ютландского берега к западу.
   Юго-восточный ветр нам благоприятствовал; правда, что дул чрезвычайно сильно и развел большое волнение, но это не мешало нам править своим курсом и идти со скоростью по 9 и по 10 миль в час. К ночи сделалось пасмурно и пошел дождь, но к рассвету опять выяснило и ветр смягчился.

Англия. Понедельник, 10

   После нескольких часов ветр был нам противный с юго-запада, но, сделавшись опять от севера, позволил нам держать прямо к месту нашего назначения, почему без всяких заслуживающих любопытства приключений прошли мы Доверский канал в ночь на 10 число сентября и после полудня того же числа пришли в Портсмут, где тотчас явилось к нам множество торговых людей предлагать свои услуги. Но я их предложениями не хотел воспользоваться в ожидании пособий от уполномоченного нашим лондонским генеральным консулом {Г-н статский советник Андрей Яковлевич Дубачевский.} поверенного г-на Марша, к коему тотчас отправил мичмана барона Врангеля; а рапорт мой к нашему посланнику взялся отправить сего ж вечера приехавший с брандвахтенного фрегата офицер.

Среда, 12, Четверг, 14

   12 сентября вечером отправился я из Портсмута, взяв с собою гардемарина Феопемпта Лутковского11 для переписки набело английских бумаг. Поутру 13 числа приехали мы в Лондон. Первое мое дело было отыскать нашего консула, с которым увиделся я не прежде вечера и узнал, что требование в казначейство о позволении нам купить водку, ром и проч. без пошлин он подал и решения должен ожидать завтрашний день. Между тем сего дня я успел побывать у лучших здешних мастеров астрономических инструментов. У Арнольда и Барода выбрал я хронометры, а у Карри -- одного из самых лучших лондонских мастеров -- секстанты и другие инструменты. Карты и книги велено было приготовить разным книгопродавцам и отправить в Портсмут. Вексель, взятый мною в Петербурге на Гамбург, охотно взялся променять наш банкир Гарман; и так, я в один день сделал все то, что до меня собственно касалось. Относительно же повеления о пропуске на шлюп водки и рома без пошлин я решился подождать три дни и, если оного не последует, тотчас идти в Брест и там купить сии запасы. От консула узнал я, что посланник наш {Генерал-лейтенант граф Христофор Андреевич Ливен.} уехал на время в Париж, а поверенным в делах остался советник посольства {Статский советник Полетика.}. 15 числа, окончив мои дела, купил я карты, книги, инструменты и проч. и побывал у советника посольства и у консула.

Воскресенье, 16

   В воскресенье, 16 числа, в 11 часов утра поехали мы из Лондона и чрез двенадцать часов приехали в Портсмут. На другой день узнал я, что на шлюпе у нас прошедший жестокий шторм повреждения никакого не причинил. Сего числа (17) умер у нас матрос Федор Рогов. Он сделался жертвой сильного желания быть в сем путешествии, ибо за 5 дней до нашего отправления из Кронштадта приключилася ему болезнь, которую он скрывал, опасаясь, чтоб его не оставили; наконец по выходе в море на другой день объявил он о своей болезни, которая причинила ему гнилую горячку12. При всех стараниях лекаря нельзя было его спасти.

Вторник, 18

   18 числа все вещи, как-то: книги, карты, инструменты и разные припасы, нужные для сохранения здоровья служителей, купленные мною в Лондоне, были уже в Портсмуте, и ветр нам благополучный, но остановка последовала только в английском казначействе о пропуске рома и водки без пошлин, и потому я решился 20 сентября отправиться в путь. Но когда мы были совсем готовы поднимать якоря, вдруг получили в Портсмуте повеление дать нам сии припасы со снятием пошлин. Тогда я решился остаться на день. 20 числа после полудня и часть ночи мы принимали ром и устанавливали бочки, а в 4 часу утра 21 сентября снялись с якоря.

Пятница, 21. Северный Атлантический океан. Суббота, 22

   На рассвете (21 сентября) мы были уже на просторе; тогда, отдав лоцману мои бумаги к консулу, подписанные для доставления в Россию, я его отпустил и, поставив все паруса, пошел в путь. Свежий ветр от северо-востока, дувший при ясном небе, быстро нес нас Английским каналом, так что на другой день пред рассветом прошли мы мыс Лизард. В 4 часа утра маяки оного находились от нас на NW 5o по компасу, в глазомерном расстоянии 15 миль. От сего места мы взяли, говоря морским языком, наше отшествие из Европы.

Октябрь. Среда, 3

   Я решился править к острову Мадере. Ветры на сем переходе дули с разною силою и с разных сторон, но более нам благополучные, нежели противные, и бури ни одной не случилось. По выходе нашем из Канала до широты мыса Финистера имели мы большей частью дождевые и пасмурные погоды, а потом стояли довольно ясные дни. Не встретив ничего достойного внимания, достигли мы Мадеры в 12 дней. Поутру 3 октября увидели остров Порто-Санто, а вечером прошли Мадеру. Благополучный ветр и довольно счастливый переход из Англии делали ненужным приставать к сему острову.

Пятница, 5

   Октября 5-го поутру увидели мы остров Пальму -- северо-западный из Канарских островов. При отбытии нашем из Англии я располагал зайти к острову Тенерифе, чтоб запастись свежими съестными припасами, пресною водою и вином, но скорый переход наш Северным Атлантическим океаном заставил меня переменить мое намерение. В продолжение 14 дней, как мы оставили Англию, у нас воды вышло слишком немного, ибо более 10 дней служители получали по кружке в день пива вместо воды, притом она нимало не попортилась, и оставалось оной на два месяца, не включая еще той, которую трудно было доставать из трюма; мясо свежее недавно только вышло, зелени оставалось довольно, а дров очень много. Следовательно, вина только надобно было получить в Тенерифе, но так как нам нужно было не более четырех бочек, а сие ничего не значащее количество и в Рио-Жанейро сыскать легко было, конечно несколькими сотнями рублями дороже, то сия бездельная экономия и не стоила того, чтобы терять прекрасный попутный ветр, упустив который, может быть, нужно было бы после потерять недели две или три времени и чрез то делать излишние издержки на содержание команды, которые в несколько раз превзошли бы выгоду, могущую произойти от покупки вина в Тенерифе. По сим причинам решился я пройти Канарские острова, из коих Пальму прошли мы поутру в расстоянии от оного к северо-западу от 10 до 15 миль, а Ферро -- пред захождением солнца. Юго-западная оконечность сего острова в 5 часов вечера находилась от нас в расстоянии по глазомеру от 15 до 20 миль. Тогда стали мы держать к юго-западу со свежим ветром, от севера дувшим, при ясной погоде. С нами шло одним курсом трехмачтовое большое купеческое судно, которое мы увидели еще на рассвете и которое казалось быть английским вест-индским. Юго-западный курс я взял с тем намерением, чтоб, не приближаясь к африканскому берегу, скорее войти в пассатные ветры.

Суббота, 6. Воскресенье, 7

   В ночь на 6 число, когда мы находились от острова Ферро милях во ста, северный ветр переменился на северо-восточный и стал дуть почти с такою же силою и при такой же погоде, как дуют настоящие пассатные ветры; но в такой большой широте и притом в осеннее время настоящего пассату встретить было невероятно. Двое суток ветр сей дул тихо и помог нам вечером 7 числа пройти северный тропик в долготе 21o+ {Долготы считаю я от меридиана Гринвической обсерватории и всегда к западу до 360o, потому что плавание наше кругом света было на запад. Знаки + означают, что долгота не точно была означенная здесь, но немного более или менее или около оной; то же и о широтах разуметь должно.}; сего же числа стала показываться летучая рыба {Exocetus volitans. L.}.

Понедельник, 8

   В ночь на 8 число северо-восточный ветр стал дуть сильнее, и все при ясной погоде; это более еще обнадежило нас, что мы вошли в настоящий пассат. В полдень сего числа находились мы по астрономическим наблюдениям и по хронометрам в широте 21o29' {Под широтою, найденной по наблюдениям, я разумею широту, определенную по полуденной высоте солнца, а где сыскана она другим астрономическим средством, там именно род наблюдения означен. При всех широтах для избежания лишних букв не сказано, северные ли они или южные, ибо название моря, где мы находились, означенное вверху каждой страницы, показывает уже, в какой широте шлюп был. Прим. ред. -- В данном издании все заголовки на полях, в том числе и названия морей, указываются лишь при первом их упоминании.}, долготе, исправленной последненайденною погрешностью, 22o22' {Каким образом и была найдена сия погрешность, помещено во второй части, где находятся одни морские замечания.}. От сего места стали мы править так, чтоб пройти остров Св. Антония в расстоянии около 60 миль, оставя оный к востоку, дабы не попасть в тихие ветры, у островов Зеленого Мыса случающиеся.

Вторник, 9

   Пользуясь весьма свежим благополучным ветром, мы скоро шли на всех парусах и 9 числа поутру прошли параллель той широты (20o06'), в которой я, идучи на "Диане" в 1807 году, встретил пассатный ветр. Итак, теперь не оставалось ни малейшего сомнения, что благоприятствующий нам ветр не был настоящий пассат. Необыкновенное счастье встретить свежий пассатный ветр у Канарских островов! Сего числа умер у нас еще один матрос (Сергей Максимов) от гнилой горячки. Причина смерти сего человека была та же, от которой мы лишились первого матроса в Портсмуте. Никак нельзя между нашим простым народом искоренить глупой и несчастной привычки не объявлять о своей болезни до самой крайности; в надежде обойтись без лекарской помощи и не желая быть на диете, они перемогаются, запускают болезнь, и ничего не значащие припадки делаются смертельными.

Среда, 10. Четверг, 11

   10 числа поутру проходили мы остров Св. Антония {В 1807 году на шлюпе "Диане" мы перешли от Англии к сему острову в 30 дней, а ныне в 20. Это произошло оттого, что Камчатка" несравненно лучше ходит "Дианы" и что мы рано встретили пассатный ветр.}, западный из островов Зеленого Мыса, в расстоянии от оного по хронометрам 57 миль, однако ж мы его не видали, хотя, судя по его вышине (7400 фут), и можно было бы видеть. Причиною сему, я полагаю, что хронометры наши долготу показывали восточнее. Сего числа пассат дул гораздо тише обыкновенного и беспрестанно переменялся, а на другой день с утра опять стал дуть с обыкновенною своею силою. Причина сему, конечно, заключалась в близости к нам такой высокой земли, каков остров Св. Антония. Проходя сей остров, видели мы множество тех морских животных, которых г-н Банкс в первом путешествии капитана Кука {A collection of voyages round the World... account of captain Cook's first, second, third and last voyages, undertaken for making new discoveries. London, 1790. Vol. 1, p. 17. -- Ред.} назвал Medusa pelagica. Несколько из них были и пойманы.

Пятница, 12

   Идучи с хорошим ветром, мы не встретили ничего примечательного до 12 числа, а сего числа, в широте 13o+, долготе 25o+ при самом захождении солнца увидели на ветре большое судно, которое шло гораздо полнее нас. Сначала я думал, что оно идет своим курсом, но, приблизившись к нам на расстояние миль 4-х или 5-ти, оно стало держать выше, приближаясь к нам, и показало, что оно за нами в погоне. Я полагал, что это один из английских крейсеров, наблюдающих у африканских берегов, чтоб не производили торговли невольниками. Судно сие, не успев спуститься к нам, принуждено было лечь с нами одним румбом; тогда на нем сожгли фальшфейер и подняли несколько фонарей. Это долженствовало быть опознательным сигналом. В 9 часов, не быв в состоянии нас догнать, корабль сей выпалил под ветр из пушки {Выпалить под ветр из пушки на море означает желание говорить с другим судном, в виду находящимся, по-дружески; а против ветра выстрел показывает намерение силою остановить судно, буде само не остановится.} в знак, что желает с нами говорить; тогда и мы отвечали ему пушечным выстрелом под ветр, давая тем знать, что наше судно военное, и в то же время убрали многие паруса, чтоб его дождаться, изъявляя чрез то готовность нашу переговорить с ним; но он, вместо того чтоб тотчас к нам подойти, сам убрал паруса и не пошел к нам. Я знаю правило англичан: они тотчас бы подошли под самую корму; поступок сего судна заставил меня сомневаться, английское ли оно. Видев, что оно к нам не подходит, мы поставили прежние паруса и пошли своим курсом, тогда и оно пошло за нами и поставило все паруса. Такие его движения заставили меня думать, что это судно принадлежит американским инсургентам13, которые нападают на все суда без разбору и грабят, ибо я полагал, что оно боится на нас напасть, доколе не высмотрит, как мы сильны. Желая поскорее с ним разделаться, я велел приготовить шлюп к бою; и когда все было готово, то в половине 10-го часа мы опять убрали все паруса и привели к ветру, чтоб с ним сблизиться; но оно в ту же минуту сделало те же движения и не хотело к нам подойти. Такие робкие его поступки более меня удостоверили, что это не английское военное судно. После опять мы пошли своим путем, и оно за нами; таким образом шли мы всю ночь.

Суббота, 13

   По рассвете же 13 числа подняло оно английский флаг, а мы свой. В сию ночь (в широте 11o+) мы потеряли пассатный ветр, который кончился жестоким порывом от юго-востока с дождем и громом. Потом ветры дули порывами от разных румбов с юго-восточной стороны, коими пользуясь, мы подавались очень хорошо к югу. Чужое судно за нами шло, наконец в 11 часов выпалило под ветр из пушки. Приготовя шлюп к сражению, легли мы в дрейф, и часа чрез полтора оно подошло к нам; тогда мы узнали, что это английский военный шлюп "Блюссом", идет из Портсмута в Сан-Салвадор. Капитан оного Гиней, старинный мой знакомый, служил со мною на фрегате "Фисгарде"14 два года, где он был первым лейтенантом. Узнав обо мне от присланного к нам от него офицера, он тотчас сам ко мне приехал и объяснил причину, почему ночью не хотел к нам приблизиться: он нас также считал испанскими инсургентами, как и мы его; знавши же, что экипажи их состоят из всякого сброду и в какое ни попало судно палят без разбору, он прежде хотел увериться, точно ли мы из того рода судов. Таким образом дело объяснилось, и как мы шли к бразильским берегам, то я стал править с ним одним курсом. Сего числа никаких астрономических наблюдений сделать не могли. До полудни ветр дул порывами с сильным дождем и громом, а после тихо с восточной стороны. Погода все была облачна, низко по горизонту ходили громовые тучи, из коих часто блистала молния.

Воскресенье, 14

   14 числа ветр тихий, а иногда умеренный при светло-облачной погоде, дул с восточной стороны. Нам удалось место свое определить по обсервации в полдень, широта была 9o08', а долгота по хронометрам 24o42'. С полудни сопутник наш англичанин стал держать к SSW, а мы правили на S; из сего я заключил, что он решился проходить экватор далее к западу, чтоб заранее увидеть бразильские берега около мыса Св. Августина. Часу в 5-м, когда он был уже от нас довольно далеко, я вспомнил, что позабыл объявить ему об ошибках, найденных в английском астрономическом календаре сего года {Ошибки сии состояли в том. что в ноябре месяце склонение солнца показано было северное, а уравнение времени прикладное. Первую ошибку всякий тотчас мог заметить, но, чтоб открыть последнюю, надобно знать астрономию, которой английские мореходцы вовсе не знают; ошибка же сия могла показать разности в долготе 8o08'.}, спустился к нему, выпалив из пушки и сделав английский сигнал, что имею нужду говорить с ним, но он сигнала моего, видно, не приметил, а выстрел по дальности слышать ему нельзя было, и так мы пошли всякий своим курсом и в ночь совсем разлучились.

Четверг, 18

   До 18 числа октября мы имели переменные ветры как в силе, так и в направлении. Погода также была непостоянная: иногда было ясно, а иногда облачно и дождь, нередко гром и молния, а особливо по горизонту. Впрочем, вообще погода была совсем не такова, какую встречают обыкновенно мореплаватели, проходя сию полосу жаркого пояса, где часто царствуют ужасные громы и проливные дожди при тихом ветре, иногда только пресекаемые порывами; а сего числа настал настоящий свежий пассат южного полушария, дующий с юго-восточной стороны: мы встретили его в широте 4 1/2o+ северной, долготе 26o+. Сие обстоятельство еще более убеждает меня быть согласным с капитаном Ванкувером, что экватор гораздо лучше проходить западнее долготы 25o, нежели восточнее.

Южный Атлантический океан. Вторник, 23

   После сего ветр дул уже беспрестанно -- постоянный пассат с ясною погодою, помощью коего мы плыли с большею скоростью. 23 числа в 5 часу утра, ровно чрез 58 дней по выходе из Кронштадта, прошли мы экватор в долготе 29 1/2o. Такой скорый переход заставил меня обратить внимание на усердие, с каким господа офицеры и нижние чины исправляли свою должность. Я желал торжественно изъявить им, сколь много они споспешествовали скорому нашему переходу, и потому, в 9 часов утра собрав всю команду наверх, прочитал им следующий приказ:
   "По высочайшей воле его императорского величества дана мне власть нижним чинам начальству моему вверенного шлюпа в разных случаях выдавать денежное награждение, смотря по моему рассмотрению. Необыкновенно скорый наш переход из Кронштадта под экватор, совершенный в 58 дней, случился оттого, что как господа офицеры и гардемарины, так и нижние чины с неусыпным усердием старались о скором приготовлении шлюпа к походу в Портсмуте, а в море, надеясь на их искусство и расторопность, можно было нести много парусов. Не имея права сам делать никакого награждения господам офицерам и гардемаринам, я при первом случае представлю об них вышнему начальству, а нижним чинам определяю в награждение двухмесячное жалованье, которое теперь же выдаст им г-н клерк 13-го класса Савельев".
   Вследствие сего приказа тогда же и было выдано им награждение пиастрами. Сего дня носилось по морю великое множество моллюсков, кои англичане называют по их фигуре и цвету португальскими военными кораблями; они известны ученым под именем Holothuria physalis, и после того до самого Рио-Жанейро они нам часто попадались.
   До 1 ноября правили мы выгодными курсами вдоль бразильского берега, чтоб пройти в пристойном расстоянии мыс Августин и мели Абриохос {На английских картах они названы Абролхос, потому что англичане заблагорассудили так исковеркать испанское речение Abri cjos (открой глаза).}. Ветр нам благоприятствовал: сначала дул он юго-западный пассат, потом сделался восточный, северо-восточный и, наконец, северный, то есть настоящий муссон, господствующий здесь с октября по май; в прочие же месяцы дует он с противной стороны. Сего числа на рассвете облака по горизонту приняли вид медного цвета, что почитается признаком урагана, которого нельзя было ожидать у бразильских берегов в сие время года. Однако ж подобный ему ветр случился, который можно назвать ураганом в самом малом виде, ибо с полуночи на 2 число вдруг ветр перешел к N и стал дуть порывами с дождем, постепенно прибавляясь в своей силе, а в 2 часа пополудни вдруг порывом перешел к W и от сего румба дул весьма крепкими порывами несколько часов, потом опять вдруг же перешел к SW, наконец, к S и все дул весьма крепко; наконец стих после полудни 3 числа. Я прежде не думал, чтоб такой ветр мог случиться здесь в летние месяцы!

Ноябрь. Четверг, 1. Пятница, 2

   1 ноября удалось нам определить долготу лунными расстояниями от солнца, которая нашлась, к полудню приведенная, 37o43'. От места, сим способом определенного, стали мы держать прямо к мысу Фрио, а на рассвете 2 ноября, полагая себя близ берегов, которые чрезвычайная пасмурность мешала нам видеть, бросили лот и 50 саженями достали дно; потом, приближаясь к берегу, бросали лот через каждые 2 часа и всегда имели глубины несколько свыше 50 сажен. Наконец, нашедший от W ветр не позволил нам приблизиться к берегу, почему мы пошли к югу.

Суббота, 3. Воскресенье, 4. Понедельник, 5. Рио-Жанейро

   3 числа в полдень широта наша по обсервации была 22o45', долгота, определенная по расстоянию луны от солнца, 40o15'. Ветр от юга позволил нам идти на WSW и приблизиться к берегу, коего мыс Фрио мы увидели в 6 часу утра 4 ноября. Мыс сей тогда от нас находился на запад в расстоянии около 30 миль, то есть точно так, как мы по лунным наблюдениям ожидали его увидеть. До 4 часов вечера тихий ветр дул от S и мешал нам обойти помянутый мыс, а потом наступивший свежий ветр от SO позволил обогнуть оный около 10 часов вечера. После сего мы спустились прямо на W вдоль берега и на рассвете 5 ноября увидели вход в Рио-Жанейро, в который и вошли около полудня. При входе салютовали мы крепости, называемой Санта-Круц, и по силе трактата получили выстрел за выстрел; а когда мы уже вошли в залив, то приехали к нам на разных шлюпках два португальских офицера, чтобы узнать, кто мы, откуда и проч. Один из них был с брандвахты, а другой -- морской капитан и адъютант королевский. К нам он приехал по обязанности своей доносить королю обо всех приходящих сюда военных судах. Он мне сказал, что здесь обыкновение всем приходящим кораблям по положении якорей салютовать особе короля 21 пушечным выстрелом, и спросил, намерен ли я сие сделать. Я хотел знать, будут ли мне отвечать равным числом, и, получив уверение, что мне отсалютуют выстрел за выстрел, я тотчас по положении якоря салютовал из 21 пушки; и действительно, в ту же минуту с находившейся поблизости нас крепости отвечали нам также 21 выстрелом.
   Став на якорь, я тотчас послал двух офицеров на берег отыскать нашего генерального консула {Надворный советник Григорий Иванович Лангсдорф15.}, который вечером с ними ко мне приехал. Тут мы условились, каким образом поскорее шлюп снабдить всем нужным, чтобы, не теряя времени, мне можно было отправиться в дальнейший путь. К великому моему удовольствию, узнал я от него, что 8 числа сего месяца английское судно отправляется прямо в Англию и что на оном едет один его знакомый, который скоро может доставить мои письма в Лондон.

Вторник, 6

   6 ноября поутру мы поставили шлюп на два якоря, а потом я с офицерами ездил на берег, обедал у нашего генерального консула и пробыл там до самой ночи. Мы были у него в загородном его доме, имеющем прелестное местоположение.
   До сего я ничего не говорил о температуре воздуха, какую мы имели на нашем переходе: мы были так счастливы, что не имели ни больших жаров, ни холоду. В продолжение нашего плавания шлюп не потерпел никаких повреждений и пришел в Рио-Жанейро в хорошем состоянии, так, как и команда оного.

Среда, 7

   Ноября 7-го числа весь день я был на шлюпе, занимаясь приготовлением писем, которые в 6 часов вечера и вручил генеральному нашему консулу для отправления в Лондон на английском корабле, именуемом "Добрые друзья" (Good friends); между тем дал ему список припасам, кои нам нужны, и просил о скорейшем приготовлении оных. Сего числа приезжал к нам опять прежний морской капитан, адъютант королевский. Он мне объявил, что его величество рад видеть здесь военное судно российского императора, столь много им уважаемого, и что он повелел оказать нам всякое вспомоществование, какого только я пожелаю, и хотя я имею открытую бумагу от португальского посланника, в Петербурге находящегося, данную на тот конец, чтобы в португальских владениях, куда нам зайти доведется, делали нам самый дружеский прием и оказывали пособие, но король, сверх того, повелел во все порты его владений послать повеление с тем же. За такое внимание я просил адъютанта изъявить мою благодарность его величеству и что о сем я долгом себе поставлю довести до сведения нашего правительства; впрочем, будучи хорошо снабжен всем в своих портах, нужды ни в каком пособии я здесь не имею. Сей адъютант королевский показался мне предобрым и услужливым человеком, но ученость его была не слишком велика. Увидев в моей каюте распятие, вдруг с великим удивлением бросился он смотреть на него и, разглядев, вскричал: "Это Иисус Христос!" -- "Да, -- сказал я ему, -- это изображение его распятия".-- "Так вы веруете в Христа?" -- спросил он. "Конечно!" -- "И все русские веруют?" -- "Без сомнения, все русские веруют, -- отвечал я с видом удивления, -- да разве вы об этом не знали?" -- "Никогда не слыхивал,-- сказал он мне, -- чтоб русские были христиане; я всегда почитал их греками". Он, верно, полагал, что мы идолопоклонники-греки и веруем в Юпитера, Марса и проч. Вечером сего же числа наш консул дал мне знать, что на представление его, когда королю угодно будет позволить мне с офицерами представиться его величеству, получил в ответ, что король был бы очень рад нас видеть, но теперь нездоров; коль же скоро будет ему лучше, то он назначит день и нас примет.

Пятница, 9

   Хотя переход наш до Рио-Жанейро был непродолжителен {Из Кронштадта до Рио-Жанейро пришли мы в 71 день, не исключая 10 дней, проведенных в Портсмуте.}, но как мы прошли поперек весь жаркий пояс из холодного климата и имели много дождей, то верхняя часть шлюпа требовала некоторых небольших поправок, равно как снасти и паруса, исправлением коих экипаж занимался, также налитием пресной воды и другими необходимыми в портах работами. В сих занятиях португальцы не делали нам никакой помощи, да мы и не требовали оной. Я только просил доставить на их больших судах пресную воду, и консул наш получил ответ от морского министра на его отношение, за несколько дней к нему посланное, что повеление дано доставить к нам пресную воду немедленно, но мы оной и в следующий день не получили, а продолжали возить ее с берега на своих гребных судах и своими людьми: таковы-то португальцы на обещания и услуги! Сначала сами от имени короля и начальника порта предлагали их, а на деле самой малости -- несколько бочек пресной воды -- не хотели привезти из порта, где есть все нужные для сего суда и способы. Впрочем, я очень рад, что они и не дали нам воды, иначе эту малость вменили бы они в большое одолжение и заставили бы нашего поверенного в делах представить о сем государю, чтоб доставить за ничто русский орден какому-нибудь чиновнику. Лучше всего никому в чужих портах не одолжаться, если есть способы без сего обойтись. Между тем они были довольно учтивы: начальник эскадры их, стоявшей тогда на рейде {Вице-адмирал Прего (Prego).}, присылал ко мне своего капитана поздравить с прибытием и предложить зависящие от него услуги; а второй по нем командир {Бригадир граф де Вьен (Conte de Vienne), камергер королевский.} даже, предупредив меня, сам приехал ко мне с визитом прежде, нежели я успел у него быть. Командиры двух австрийских фрегатов {Фрегаты "Австрия" и "Августа".}, сопровождавших из Ливорны до сего места эрц-герцогиню австрийскую, супругу наследного принца бразильского, прибывшую на португальском линейном корабле {Прекрасный сей корабль называется "Иоанн VI". Я на нем был и видел каюты со всеми их уборами, кои занимала эрц-герцогиня. Они убраны великолепно, но для невесты наследного принца можно бы, кажется, убрать их еще великолепнее и расположить лучше.}, также сделали мне честь своим посещением и даже в самый час нашего прихода присылали офицеров предложить их услуги и пособие, в которых мы, однако ж, ни малейшей нужды не имели. Между тем во время пребывания нашего в Рио-Жанейро, когда занятия наши по службе позволяли, мы были всегда на берегу для осматривания города и стоящих любопытства окружных мест. 9 ноября я и многие из наших офицеров взяли наемные коляски и под руководством нашего консула, который нам все показывал и изъяснял, объездили почти весь город. Бывши в Западной Индии, я уже привык смотреть на состояние негров, и меня нимало не изумил так называемый рынок негров, но товарищам моим показался крайне удивительным: это одна длинная улица, называемая "волонга", где в каждом доме внизу есть лавка, в которой нет никаких товаров, кроме негров на продажу. Они все сидят кругом на лавочках, и тут приходят покупщики, осматривают их, щупают, узнают, здоровы ли они, торгуют и покупают, как какой-нибудь домашний скот.

Воскресенье, 11

   11 числа по приглашению нашего консула ездил я с некоторыми из наших офицеров и гардемаринов верст за 25 от города смотреть водопад. Место очень любопытное. При конце обширной плодоносной и весьма хорошо обработанной долины, окруженной с трех сторон превысокими горами и с одной стороны морем, находится сей водопад, низвергающийся двумя уступами, каждый из коих имеет вышины сажен до 40. Подле же самого водопада, под огромным камнем, находится пещера, в коей поставлены два из камня иссеченные ниша наподобие киотов16 и из камней складены стол и скамейка. Здесь, сказывают, лет за сто пред сим, во время осады Рио-Жанейро французами {Французы высадили несколько войск в вершине морского рукава, вдавшегося далеко в берег с западной стороны города, поблизости коего на холмах поставили они батареи и хотели выжечь город бомбардированием; однако ж вицерой согласился спасти его за платою большой суммы денег; французы, получив ее, немедленно удалились.}, укрывался здешний епископ с своим причетом и совершал богослужение. На столе вырезывают свои имена путешественники. Тут мы завтракали и пробыли, доколе наш художник живописи г-н Тиханов не снял с него вида. Потом возвратились мы в дом, на половине дороги находящийся, где оставили свои коляски, а ехали к водопаду верхами, ибо сия половина дороги весьма гориста и столь дурна, что иначе и ехать нельзя, да и то только на лошадях, привыкших ходить по горам. В сем доме на половине дороги дожидалась нас супруга консула; здесь мы пообедали и уже ночью возвратились в город. Эту дорогу можно сравнить с нашею петергофскою, потому что от города до самых гор по обеим сторонам находятся загородные домы и сады, принадлежащие вельможам и людям богатым. Домы по большей части очень малы, а сады обширные и прекрасные, но это здесь не редкость: вся Бразилия -- сад.

Пятница, 16. Суббота, 17. Понедельник, 19

   16 числа г-н Лангсдорф известил меня, что король примет нас завтра вечером в загородном своем дворце, куда мы должны отправиться в 6 1/2 часов пополудни, чтоб быть там в осьмом часу вечера. Вследствие сего назначения на другой день мы хотели ехать, но консул уведомил меня, что по причине полученных сего числа из Лиссабона новостей о случившемся там бунте {Когда в Лиссабоне повесили Гомеца де Фреру и нескольких чиновников17.} король отсрочил представление наше к нему до понедельника (19 числа); а как мы были совсем готовы к выходу в море и на следующий день я располагал отправиться в путь, то мы и не надеялись иметь честь видеть его величество. Однако ж наступившая 17 числа пасмурная, дождливая погода при юго-западном ветре, продолжавшаяся несколько дней, помешала нам выйти в море; и потому в назначенный день вечером, в 7 часов, я с пятью офицерами {Лейтенанты Муравьев, Филатов; мичманы Литке18, барон Врангель и клерк 13-го класса Савельев.} и с консулом поехали в загородный королевский дворец {Здание сие не похоже на дворец: оно принадлежало частному человеку и куплено королем по нужде, потому что лучшего не было.}, отстоящий от Рио-Жанейро верстах в 7-ми или 8-ми. Мы приехали, когда король был в церкви у вечерней молитвы. Стоя в дверях церкви, дожидались мы почти целый час, слышали королевскую музыку и певчих. Играли и пели они очень недурно, но странно, что как музыканты, так и певчие, из коих многие мулаты и негры, одеты как ни попало и вообще очень дурно.
   По окончании молитвы первый королевский камергер, одетый в богатом красном мундире с двумя звездами, доложил о нас, и чрез четверть часа из галереи, где мы находились, вдруг двери отворились в огромную залу, в дальнем конце коей стояло что-то похожее на трон, завешенное белыми занавесами. Зала сия была очень слабо освещена. Король в синем мундире, в двух лентах и с двумя звездами, в шарфе, со шпагою и с палкою стоял у стола со своим камергером. По этикету здешнего двора, вступив в залу, мы королю поклонились, пришед на половину залы, опять поклонились и, подойдя к нему, еще раз; тогда и он нам поклонился и сделал шага два вперед. Г-н Лангсдорф в звании поверенного в делах нас ему представил. Тогда король стал говорить со мною о нашем путешествии, о фрегате, каково нам нравится здешний климат и город, и, сделав вопросов десять, поклонился, пожелав благополучного плавания. Мы также, выходя спиною назад до самых дверей, сделали ему три поклона.

Вторник, 20

   Мокрая погода с тихим южным ветром продолжалась во весь день 20 числа и мешала нам идти в море. Однако ж на следующий день я решился попробовать выйти из гавани с намерением удалиться от берегов миль на 80 или 100, где, по всей вероятности, мы имели причину надеяться встретить хороший юго-восточный или восточный ветр и ясную погоду.
   Я не должен умолчать об учтивости и внимании, оказанных нам капитаном {Капитан Бидель (Biddle).} бывшей здесь корветты {Корветта "Онтарио" ("Ontario").} Соединенных Американских Штатов: он первый приезжал ко мне и со мною познакомился. После по приглашению я у него на корветте завтракал, где был также американский посланник {Генерал Самптер (Sumpter).} со всем своим семейством, которому он меня рекомендовал. Посланник и фамилия его обошлись со мною чрезвычайно хорошо, так, как и многие другие гости из разных наций. Мы все состояли из девяти разных народов: русские, американцы, англичане, австрийцы, голландцы, папские итальянцы, венециане, иллирийцы19 и французы, но из хозяев здешней земли, т. е. из португальцев и бразилиянцев, никого не было. В Рио-Жанейрс также нашел я одну даму, урожденную богемиянку, жену недавно приехавшего сюда австрийского ученого {Профессор Микан.}. Дама сия жила долго в Москве гувернанткою в одном знатном доме и говорит весьма хорошо по-русски. Приятно в такой отдаленности от своего отечества встретить людей, которые там бывали и знают наш язык, столь мало известный в чужих странах!
   

ЗАМЕЧАНИЯ О РИО-ЖАНЕЙРО И О БРАЗИЛИИ ВООБЩЕ

   
   Рио-Жанейро, называемый так в обыкновенном разговоре и Рио-де-Жанейро Сан-Себастиан -- в официальных бумагах, есть столица Бразилии. Город сей лежит под 22o54' южной широты и 43o10' западной долготы от Гринвича, при обширном, от всех ветров закрытом заливе, который от первых посетивших оный европейцев получил название Rio (река), потому что он показался им рекою, и когда наименование сие вошло в общее употребление, то о перемене оного не заботились. Город находится на юго-западной стороне залива и лежит при самом берегу, на весьма низком месте, будучи окружен превысокими горами, и, так сказать, между горами, ибо и в средине самого города есть горы, на коих построены церкви и монастыри. Горы сии, заслоняя большую часть города от приходящих в залив судов, весьма уменьшают его в глазах зрителя, а соседство превысоких кряжей представляет взорам его все здания в уменьшенном виде, и потому, доколе не съехали мы на берег и не посмотрели города внутри его, он нам показался ничего не значащим, но в самом деле он довольно пространен. Домы в нем кирпичные, выбеленные, большая часть в два этажа, много одноэтажных, но редкие имеют три этажа {Здесь не строят больших домов по той причине, что правительство отводит в них постой чиновникам и почти отнимает у хозяев.}. На многих из двух- и одноэтажных домах есть, так сказать, наделки -- иные наподобие мезонинов, а другие -- бельведеров; вообще здешние жители любят украшать свои домы: кругом окон и дверей делают они резьбу или разноцветные бордюры, а наверху по углам ставят какие-нибудь вазы и фигуры. Это придает улицам их, вообще чрезвычайно узким, какую-то странную пестроту. Улицы все вымощены булыжником с узенькими тротуарами.
   Как из общественных, так и из частных зданий нет во всем городе ни одного, которое бы достойно было внимания европейца по огромности или красоте архитектуры. Дворец, стоящий на берегу у самой главной пристани, походит на дом частного человека. Церквей и монастырей огромных вовсе нет; одни лишь крепости хорошо построены, да и в тех, говорят, внутри большой беспорядок. Иностранцам не позволено входить в оные, и потому мы не могли видеть их внутри.
   Жителей в Рио-Жанейро считается 120 тысяч, в том числе полагается 15 негров на одного белого. Войска же находилось при нас от 4 до 5 тысяч. Город сей считается первым торговым местом во всей Бразилии. Теперь здесь находится 60 английских торговых домов, которые отправляют отсюда великое количество сахарного песку, пшена сарачинского, хлопчатой бумаги и кофе; сии товары берут они за получаемые ими английские произведения. Здешняя область славится своим прево кофеем, а Фернамбуко {Сию область иностранцы называют иногда Олинда, но португальцы не знают ей другого имени, кроме Фернамбуко20.} -- хлопчатою бумагою; Сан-Салвадор {Португальцы называют оную область не Сан-Салвадор22, а Бахия (Bahia), т. е. залив, от залива Всех Святых23.} же производит лучший сахар.
   Народонаселение и произведения Бразилии чрезвычайно увеличились со времени прибытия в оную королевского дома21. В одно время с королем переселились в Рио-Жанейро 20 тысяч португальцев, и с того времени беспрестанно приезжают португальцы и иностранцы, покупают земли и заводят плантации. Недавно поселился здесь один богатый француз, живший на острове Сен-Доминго, купил большое поместье и, употребляя в работу 50 негров, в короткое время развел 50 тысяч кофейных дерев {Здесь вообще полагают, что на кофейных плантациях один негр может обработать тысячу дерев. Каждое дерево дает от 3 до 4 фунтов кофе. Цена здоровому, молодому негру ныне 150 испанских пиастров24.}. И наш консул г-н Лангсдорф купил неподалеку от Рио-Жанейро землю пространством в одну квадратную португальскую лигу за 5 тысяч пиастров; он устраивает на ней кофейную плантацию и имеет уже более тысячи дерев. По пространству сей земли и близости ее к столице цена сия весьма умеренна, несмотря на то что при покупке платится пошлина по десяти процентов. Лет за 5 или за 6 пред сим вывозили из Рио-Жанейро в год 12 тысяч мешков кофе (каждый мешок заключает в себе 5 арроб, а арроба -- 32 португальских фунта); ныне же вывозят от 30 до 40 тысяч мешков. Сюда привозили из Африки ежегодно по 20 тысяч негров.
   До прибытия сюда королевского дома наблюдалась здесь чрезвычайная строгость в отношении к иностранцам: никто не мог без солдата съехать на берег и ходить по городу иначе как под таким же конвоем; за город же иностранцам ходить отнюдь не позволялось. Ныне, напротив того, все пользуются здесь такою же свободою, как в европейских столицах: мы сами ездили верст за 25, не имев с собою ни одного португальца. Гребных судов наших, ездивших на берег, никогда не осматривали, и мы, как офицеры, так и матросы, могли по всему городу ходить и ездить без всякого надзора. Даже всем иностранцам позволяют ныне путешествовать внутри Бразилии и делать свои наблюдения. Недавно приехали сюда несколько ученых-австрийцев с тем, чтоб делать замечания о произведениях Бразилии. Они получили позволение ездить, где и как им угодно. Достойно примечания, что и к рудникам ездить не запрещено. Наш консул г-н Лангсдорф был там. Место, где добывают золото, начинается от Рио-Жанейро в 500 верстах и хотя называется минами25 (Minas), но мин там нет никаких, а сама земля так богата золотом, что, промывая оную, получают немалое количество сего металла. Всякому позволено доставать золото сим способом, с тем только, чтоб пятую часть платить королю. Драгоценных камней также позволено искать частным людям, платя известную долю в казну. Только алмазы, сколько их ни найдется, принадлежат королю, и правительство принимает самые строгие меры, чтоб воспрепятствовать тайному вывозу сих камней, только не всегда в том успевает. Сказывают, что ежегодно вывозится на превеликие суммы алмазов тайным образом. Лет за десять пред сим один ученый-англичанин, путешествовавший по Бразилии, получил позволение осмотреть алмазные мины с правом, чтоб его на заставах не осматривали {Надобно знать, что всех возвращающихся из алмазных мин на заставах обыскивают с ног до головы, даже разбирают седла и разламывают сундуки, чтоб между досками не было скрыто алмазов.}. Воспользовавшись сим позволением, он вывез большие сокровища и в Лондоне завел лавку драгоценных камней, но дурно отплатил португальским приставам: он издал в свет книгу, в которой подробно описал все плутни и хитрости, употребляемые в Бразилии при тайном вывозе алмазов, и назвал по именам всех чиновников, участвующих в сих злоупотреблениях. Правительство, увидев сию книгу, предало суду всех тех, о коих в ней упоминается, и приказало перевешать.
   В Рио-Жанейро можно запастись всеми жизненными потребностями, из коих многие, однако ж, привозятся из Европы и дороги, например: лук привозят из Опорто28, картофель, масло и сыр -- из Ирландии и Англии, скот же пригоняют из Рио-Гранде, отчего говядина здесь очень нехороша и вовсе без жиру.
   Что же касается до европейских изделий, то англичане оными, можно сказать, завалили сей город. Надобно знать, что сей народ пользуется здесь большими торговыми преимуществами. Во-первых, англичанам позволено привозить сюда все изделия своих фабрик и мануфактур без изъятия; во-вторых, платят они по 15 процентов пошлины с цены ввозимых ими товаров, между тем как сами португальцы должны платить по 16, а все прочие иностранцы -- по 24. Английские купцы, здесь живущие, сами своих товаров не выписывают, а получают оные на комиссию из Англии и берут за продажу и высылку денег по 7 1/2 процентов, а за покупку и высылку здешних произведений -- по 5 процентов; таким образом они скоро обогащаются, не опасаясь банкрутства. Самую большую выгоду получают здесь капиталисты, отдающие наличные деньги в долг за большие проценты молодым людям, решающимся составить свое счастье торговлею в Индии или Китае. Сие производится следующим образом: молодой человек хорошего поведения, желающий испытать счастие в торговле, снискивает доверенность богатых людей и с их поручительством занимает деньги за 30 и за 35 процентов в год, покупает товары и едет с ними в Индию, а заимодавец платит 8 процентов, чтоб застраховать свой долг на случай кораблекрушения и прочих несчастных случаев. И так из 30 процентов ему остается 22 верных, ибо в случае неудачи занимателя в торгу или по дурному расчету платят долг поручители, а в случае несчастного приключения на море отвечает страховая контора.
   Теперь намерен я сообщить некоторые замечания, которыми могут пользоваться мореходцы при посещении Бразилии.
   Что принадлежит до географического положения Рио-Жанейро, то хотя при взоре на карту и кажется, что сей порт лежит далеко в стороне от пути, коим должны плыть суда, идущие в Индию, или около мыса Горна, но сведущий мореплаватель тотчас усмотрит, что он находится на самой, так сказать, большой дороге и как будто бы нарочно природою предназначен служить ему местом отдохновения, постоялым двором, ибо по вступлении его в пределы тропической полосы всегда господствующие в ней пассатные ветры и производимые ими течения нечувствительно увлекают его к западу и наконец против его воли приближают к берегу Бразилии, так что ему уже останется весьма малый переход, чтоб войти в какой-нибудь порт сей части Южной Америки; а из всех пристаней ее Рио-Жанейро, бесспорно, есть самая лучшая, и вот почему.
   Во-первых, Рио-Жанейро лежит почти под тропиком, еще несколько далее, следовательно, на краю южных пассатов и близко к полосе, где начинают господствовать западные ветры, и потому по выходе из него очень немного надобно пройти к югу, чтоб встретить ветры, благоприятствующие плыть к востоку, буде путь лежит около мыса Доброй Надежды. Если же нужно идти к мысу Горну, то те же ветры и в ту сторону непротивны.
   Второе, вход в Рио-Жанейро, так как и самый порт, есть один из самых удобных и безопасных {Во второй части о сем подробнее сказано.}.
   Наконец, я сделаю кое-какие замечания в отношении к способам продовольствия, коими утомленные мореплаватели могут здесь пользоваться. Разумеется, что суда, отправляющиеся из Европы в дальние путешествия, дома запасаются такими съестными припасами, кои могут долго сохраняться, например: сухарями, соленым мясом, маслом и проч., следовательно, на пути только могут иметь нужду в свежих припасах, каковые Рио-Жанейро может доставить в большом изобилии для целого флота. Правда, что не все они лучшего качества, как-то: говядина и баранина очень нехороши, потому что скот пригоняют из областей Св. Екатерины и Рио-Гранде чрез большое пространство и, не дав ему времени поправиться, убивают. Мне случалось видеть стада быков, кои пригоняли в город, они точно состояли только в коже да костях, и потому здешнее мясо сухо, жестко и не имеет ни куска жиру. Затем довольно много есть вкусных птиц: кур, уток и индеек, которые, однако ж, недешевы. Рыбою здешнее место изобильно. Оная разных родов: дельфины {Delphinus delphis.}, бониты {Scomber pelamis.}, сердиньи {Clupea spratus.} и проч. Самая же лучшая рыба называется корвина {Corvina, должно быть, рыба, которую Линней и Молино называют Sparus chilensis.}, и другая, называемая на мысе Доброй Надежды римскою рыбой {Я думаю, та, которая у Линнея названа Trigla cuculus.}, и рыба, португальцами именуемая полво {Polvo Sepia Loliga -- рыба-чернильница. Русские весьма прилично назвали оную "семихвостка".}. Устриц здесь много, они велики и вкусны, а также есть маленькие рачки, англичанами Prawns {Они имеют все образование настоящих речных раков, только величина не превышает одного дюйма} называемые. В осторожность тем мореплавателям, которые будут сами ловить в Рио-Жанейрской гавани рыбу, надобно сказать, что здесь есть два рода ядовитых рыб, но их узнать нетрудно: одна из них походит на угря и склизка, а другая -- безобразная рыба, имеющая весьма большую голову и нос, подобный птичьему.
   Из всех съестных припасов в большем изобилии здесь находится зелень; рынки обременены ею: капуста, салат, огурцы, тыквы, редька в пребольшом изобилии. Плоды же бывают по временам года; при нас были только в поре арбузы, бананы, апельсины, лимоны и некоторые другие. Ананасов поспевших еще не было. Впрочем, здесь всегда можно запастись за умеренную цену в сахаре приготовленными разного рода плодами. Рио-Жанейро со временем в состоянии будет доставлять мореплавателям прекрасный и здоровый плод, известный под названием хлебного плода, ибо он не только что хорошо поспевает в королевском ботаническом саду {В сем ботаническом саду разведен чайный куст, привезенный из Китая, с которого получается довольное количество хорошего чаю. Обрабатывают его нарочно для него привезенные китайцы.}, но и на многих плантациях частных людей. Лук, картофель и кокосы {Лук привозят из Опорто, картофель -- из Ирландии, а кокосы -- из Сан-Салвадора.} здесь привозные и потому недешевы, однако ж их можно достать во всяком количестве.
   В окружных местах находится много дичины, как-то: уток, разного рода куликов, диких голубей и проч., только не так близко, чтоб можно было приходящим сюда мореплавателям пользоваться охотою; впрочем, хотя в гавани есть большой остров, лежащий недалеко от якорного места (означенный на карте под именем Королевского острова), который наполнен дичиной, но на нем ни рыбы ловить, ни птиц стрелять не позволяют, потому что он принадлежит королю.
   Рио-Жанейро имеет также некоторые произведения, которыми выгодно можно запастись как настоящею морскою провизией, каковы суть: сарачинское пшено27 и ром; первое очень хорошо и дешево, а ром сначала дурен, но после улучшивается. Здесь еще есть одно произведение, заменяющее саго, -- это крупа, делаемая из корня маниока и называемая manioka. Маниок -- растение очень известное, из коего корня делается мука, употребляемая в пищу негров, a manioka есть лучшая часть сего корня.
   Что же принадлежит до морских снарядов, то оные хотя здесь и есть, но мало и очень дороги; и починка судов должна быть медленна и крайне затруднительна. Прежде здесь была королевская верфь, на которой строились суда, но по причине затруднения в доставлении лесов уничтожена; а корабельное строение ныне производится в Сан-Салвадоре, где лесов больше и они ближе. Здесь же в арсенале почти ничего нет: я исходил его во всех направлениях и, кроме нескольких старых мачт и полусгнивших под золотом королевских галер, ничего не видал.
   Над климатом Рио-Жанейро, над ветрами и течениями кратковременное наше здесь пребывание не позволило нам сделать многих опытов, но, что я заметил, то здесь помещаю.
   По географической широте Рио-Жанейро, лежащего под тропиком, жары были бы в нем несносные для европейца, если бы не было так называемых морских ветров, свойственных всем жарким странам, дующих с довольною силою с моря почти в течение всего дня. Ветры сии прохлаждают воздух и делают пребывание на морском берегу не только сносным, но и приятным. В Рио-Жанейро морской ветр обыкновенно начинается около 12 часов утра от востока и дует почти до самого захождения солнца, потом на несколько часов наступает тишина, после коей легкие ветерки дуют от разных румбов с берегу, и сие продолжается до солнечного восхода, потом опять делается безветрие, продолжающееся до наступления морского ветра. Величайший жар бывает во время утреннего безветрия; при нас он никогда не превышал по Реомюру 26 1/2o (в полдень 17 ноября) {Наши замечания были деланы на шлюпе, а в городе, конечно, теплота превосходила ту, которую мы имели; но я полагаю, что разность была не слишком велика, ибо влияние морского ветра и на город распространяется.}, а самой малой теплоты было 14o (при дожде 7 ноября); среднее же стояние термометра28 было 17, 18, 19 и 20o. Впрочем, мы были в Рио-Жанейро в начале только лета, когда большие жары еще не настали, которые здесь бывают в генваре и феврале. Погоды при нас были очень непостоянные: из 17 дней пребывания нашего в Рио-Жанейрской гавани 5 дней были (7, 8, 9, 10 и 17 ноября), в которые дождь шел по нескольку часов, и 5 дней (13, 18, 19, 20 и 21), когда при пасмурной, мрачной погоде во весь день шел мелкий дождь, и это всегда случалось при ветрах между юга и запада, кои обыкновенно наносили мрачность, а иногда туман. Крепких ветров при нас здесь не было. Они всегда дули умеренно. Гром мы имели только однажды (8 числа), и то не слишком сильный и кратковременный. Жители сказывают, что будто прежде у них гораздо чаще и сильнее были громы, которые сделались реже со времени приезда сюда короля.
   В Рио-Жанейро ходят обыкновенные португальские деньги, и в счете оных, так как и в Португалии, употребляется ри -- мнимая, ничтожная монета, коих 10 составляют одну медную денежку, называемую дис-ри; медная монета вдвое против дис-ри или равная 20 ри называется винтин; 5 винтинов или 100 ри составляют тиштун; 16 винтинов или 320 ри делают петака. Сии названия обыкновенно употребляются в счетах при покупке вещей. Испанские пиастры здесь не теряют своего достоинства: при нас каждый из них стоил в обыкновенном ходу 840 ри.
   

Цены разным вещам в Рио-Жанейро в ноябре 1817 года

Испанские

пиастры

Реали *

   Пшено сарачинское, мешок **

9

10

   Сахарный песок белый лучший, арроба***

4

--

   Сахарный песок желтый лучший

2

3

   Ром, пипа ****

67

--

   Вино мадера, бочка в четверть пипы

90

--

   " каркавелас

42

--

   " портвейн, дюжина бутылок

6

4

   " испанское красное, пипа

100

--

   Кофе лучший арроба

4

10

   Патока, пипа (35 пуд)

35

--

   Говядина, арроба

1

3

   Бараны живые*****, каждый

4

5

   Гуси

1

3

   Утки

--

12

   Куры

--

11

   Яйца, десяток

--

5

   Тыквы

1

4

   Арбузы, десяток

1

3

   Кокосы

1

--

   Картофель, арроба

1

--

   Лук, мерой около нашего четверика

3

--

   Капуста, десяток кочней

1

9

   Лимоны, десяток

--

1

   Апельсины

1

12******

   Пшеничные хлебы, сто хлебов, равные осьмикопеечным

10

--

   Дрова, маленькая связка........

--

1

   * Пиастр содержит 20 реалей.
   ** Каждый мешок содержит русского весу 5 пудов 23 фунта.
   *** Арроба содержит 32 португальских фунта, которые составляют 36 фунтов русского весу.
   **** Пипа вмещает 37 ведр.
   ***** Баран, из коего мяса выходило нашего весу около 20 фунтов.
   ****** Апельсины были не во время и потому так дороги.
   

ГЛАВА ВТОРАЯ

Плавание от Рио-Жанейро около мыса Горна, прибытие в порт Каллао на берегу перуанском и пребывание в оном

   

Среда, 21

   Ноября 21 числа -- день, в который я решился оставить Рио-Жанейро. С утра погода приняла было хороший вид: небо местами прояснилось, и некоторые горы очистились от облаков. Казалось, что обыкновенное здесь ясное время наступило, но к полудни опять стало пасмурно и пошел дождь. Сие, однако, меня не остановило, и я хотел в 12 часов сняться с якоря и, пользуясь попутным течением при слабом ветре от юго-запада, выйти в море. Но так как наш консул приехал на шлюп со своими счетами в 3 часа пополудни, то мы и не могли прежде сего времени сняться с якоря, а уже выйти из гавани по причине скоро после того переменившегося течения не успели и при выходе остановились на якоре. Тут мы распрощались с консулом и его помощником, и ночью они нас оставили.

Четверг, 22

   А на другой день в 5 часу утра, несмотря на пасмурную погоду и тишину, мы подняли якорь и при помощи попутного течения пошли буксиром в выход. Но когда поравнялись с крепостью Санта-Круц, то оттуда кричали нам в переговорную трубу что-то страшным образом, чего, однако ж, мы понять не могли, а потому, став подле оной на якорь, послал я туда офицера, которому сказали, что мы не можем идти, доколе в 12 часов не посетит нас офицер с брандвахты. А как он у нас вчера еще был, то я послал того же офицера опять в крепость сказать об этом, но ему отвечали, что мы в другой раз должны его ожидать. Тогда я послал на брандвахту требовать, чтоб нас не задерживали и офицер тотчас бы приехал, иначе я буду жаловаться за такие притеснительные меры. Часа через два тот же офицер, который был у нас вчера, к нам приехал, сделал те же два или три вопроса, что и вчера, т. е. спросил имя шлюпа и мое имя, куда идем, и оставил нас, тогда мы получили право идти из порта когда угодно. В полдень течение сделалось нам благоприятное, и тогда же стал дуть легкий ветер от юга да и погода совсем прочистилась, почему в час пополудни снялись мы с якоря и стали лавировать сквозь проход, но по причине тихого ветра к 6 часам вечера могли дойти только до так называемых Круглого и Плоского островов, у коих переменившееся против нас течение заставило меня лечь на якорь. То же сделал и военный португальский бриг, с нами лавировавший.

Пятница, 22

   На другой день в 5 часу утра снялись мы с якоря и с помощью весьма легкого ветерка от востока, попутного течения и буксира пошли в путь; но до полудни успех наш был очень мал и мы чуть подавались вперед, а с полудни ровный ветр при весьма ясной погоде стал дуть от юго-востока. Тогда мы, пройдя между островами Круглым и Плоским, стали править настоящим своим курсом к юго-западу и здесь взяли, как мореплаватели говорят, место нашего отшествия.
   В бытность нашу в Рио-Жанейро испанский посланник {Граф Каса Флорес (Conde de Casa Flores).}, посредством нашего консула пригласив меня к себе, просил о весьма важном для испанского двора деле, которое состояло в следующем: с того времени, как португальцы завладели Монтевидеом, дела между испанцами и ими пошли очень нехорошо29. Первые европейские державы взялись быть посредниками между ними и получили обещание португальского посланника, в Париже находящегося, что двор его сдаст Монтевидео испанцам, но в самом деле из Рио-Жанейро беспрестанно посылали туда подкрепления, да и при нас 3 тысячи войска готовы были отправиться. На требования же испанского министра объяснений по сему случаю давались ему самые колкие и надменные ответы, даже до того, что он почитал их почти объявлением войны. "Каждый почерк пера бразильского кабинета есть объявление войны", -- сказал он мне, говоря о нотах к нему здешнего министерства. О таком положении дел между сими двумя дворами испанский министр должен был как можно скорее сообщить перуанскому вицерою -- безопасность их владений в Южной Америке того требовала; а как он не имел для сего никакого случая, то и прибегнул ко мне и просил, чтобы в уважение дружбы и доброго расположения нашего государя к Испании я согласился по пути зайти в Лиму и отвезти туда его бумаги. Поелику время мне позволяло и я нимало от настоящего своего пути, следуя в Камчатку, уклониться принужден не был, то охотно согласился оказать услугу испанскому двору, которая, по уверению генерального нашего консула, должна быть приятна его императорскому величеству, о чем, однако ж, прежде я никому не говорил, но сего числа объявил по команде, что мы идем в Перу.
   Оставив Рио-Жанейро, я должен сказать, что место сие мне очень понравилось по чрезвычайной красоте природы, о чем в замечаниях моих более сказано; да и г-н Лангсдорф с своею супругою {Дочь знаменитого нашего астронома Федора Ивановича Шуберта.} и с помощником консульским {Петр Петрович Кильхен.} старались сколько возможно сделать пребывание наше здесь приятным.
   В 8 часов вечера 23 числа ветр перешел к северо-востоку и при совершенно ясном небе начал дуть с такой силою, как обыкновенно дуют у здешних берегов муссоны. Мы несли все паруса и шли миль по 7 и по 8 в час. Правил я таким образом, чтоб пройти устье реки Платы в расстоянии около 200 миль, дабы избежать действия сильного течения, стремящегося из сей огромной реки. Между тем мы приготовили и разложили наверху все ручное оржие так, как и картузы с порохом, лядунки, рога, фитили и проч., чтоб быть во всегдашней готовности к сражению. Сию нужную осторожность я принял вследствие полученных мною в Рио-Жанейро известий, что возмутившиеся в Южной Америке испанцы нападают на суда всех народов {Республиканцы30 сии недавно взяли два португальских купеческих корабля, шедших из Индии. По требованию бразильского двора они их возвратили и присудили корсара заплатить убытки, простирающиеся до 30 тысяч пиастров. Корсар же сей был вооружен в Соединенных Американских Штатах иждивением их консула, находящегося в Буэнос-Айресе, и укомплектован американцами.}, кроме англичан, а русских, по каким-то слухам, недавно стали они считать союзниками короля испанского.

Пятница, 30

   Ветры, дуя с разною силою и при разных состояниях погоды, продолжали нам благоприятствовать: мы очень скоро подавались вперед. До 30 числа с нами ничего примечательного не случилось, а сего дня в широте 34o+, долготе 48 1/2o+ совсем против нашего чаяния встретили мы русское судно или, лучше сказать, судно под русским флагом, потому что на нем ни одного человека русского не было. Судно сие называется "Двина" и принадлежит архангельскому купцу Бранту. Корабельщик же оного -- немец, по имени Спратто. Из Архангельска оно пошло 3 сентября прошлого года и в ноябре того же года пришло в Гамбург, а в декабре вышед оттуда, 7 августа сего года прибыло в Буэнос-Айрес, 27 числа сего месяца оттуда вышло и теперь идет в Гамбург. Не желая задержать его, чтоб отправить с ним письма, я дал ему только записку об нас, с тем чтоб по приходе в Гамбург он напечатал в газетах, где он нас встретил и что у нас все благополучно и все мы здоровы. Капитан сего судна сообщил нам другое о расположении инсургентов к русским, нежели что мы слышали в Рио-Жанейро. Он сказывал, что они не только обходились с ним хорошо, но и по торговым его делам поступали справедливо и честно, оказывали ему особенное перед другими командирами купеческих судов уважение и не иначе называли его как капитаном великой нации.

Декабрь. Суббота, 1

   Декабря с 1-го до прихода нашего на вид Статенландии31, что случилось 19 числа, мы шли с разными ветрами, большею частью с северо-западной и юго-западной стороны. Дули они вообще умеренно, но несколько раз и бури восставали, только ненадолго и не в такой силе, чтоб заслуживали особенное замечание. Погоды не были долго постоянные: мы имели часто ясные дни и туманные, иногда было облачно и дождь, а несколько раз и гром с молнией случался. Но все сии обстоятельства не заключают в себе ничего необыкновенного, чтобы стоили подробного описания. Следующие лишь случаи, на сем переходе повстречавшиеся, заслуживают некоторого внимания.

Воскресенье, 2. Понедельник, 3

   Будучи уже в широте 37 1/2o, долготе 53o, мы видели еще множество летучей рыбы, дельфинов и несколько черепах, которые, как известно, редко далеко от пределов тропиков показываются; в то же время появились и петрели {Procellaria.} -- обитатели холодных стран; а в широте 38 3/4o, долготе 54 1/2o стали нам попадаться морские растения {Fucus nattans.} и видели мы первых альбатросов {Diomedea exulans.}. Воздух сделался гораздо холоднее, даже слишком холоден, судя по широте, в коей мы находились, ибо термометр стоял не выше 16o.

Суббота, 8

   В полдень декабря 8-го случилось достойное замечания явление: в 3 часу пополуночи на стороне ветра по горизонту показались тучи, из коих блистала вдали почти беспрестанно яркая молния. С рассветом тучи сии приблизились к нам, ветр стал дуть порывами, утихая иногда и часто переменяясь, молния блистала над нами с громовыми ударами, дождя же было очень мало. Погода в таком состоянии продолжалась почти до полудня, а после прояснилось, остались только местные облака. Но доколе гром был, каждый почти раз с переменою ветра наносил он чрезвычайно теплый воздух, который тотчас после первого дуновения принимал обыкновенную свою температуру, здесь тогда бывшую; термометр показывал 13o, а когда я поставил оный против нашедшего теплого воздуха, то он вдруг поднялся на 3o.

Вторник, 11. Четверг, 13

   Примечательно еще, что так называемых тропических птиц {Так их называют англичане (Tropic Bird), a у Линнея известны они под именем Phaeton aetherius; французы называют их Paille-en-cul; но матросы наши, услышав о сем названии от офицеров, дали им русское имя "полянки". Сармиенто (Pedro Sarmiento de Gamboa)32 видел их в заливе Троицы (de la Trinidad) в широте 50o.}; кои и имя свое получили от обыкновенного места своего пребывания между тропиками, мы видели в широте 46o+, долготе 60o+; а в широте 49 1/4o, долготе 61 1/4o видели мы около нас нырявших и плававших пингвинов, только такого рода, коего я никогда прежде не видывал. Один из них несколько времени следовал за нами, беспрестанно нырял в воду и опять показывался, производя крик, похожий на крик молодых утят. Сколько я мог заметить, это должен быть род пингвинов, названных у Линнея Diomedea demersa; цвет их темно-кофейный, брюхо казалось белое, и если не все, то по крайней мере имели они по бокам белые полосы, которые мы очень хорошо видели, и около глаз были белые овальные круги.

Воскресенье, 16

   Декабря 16-го в широте 52o, долготе 64 1/4o видели мы большое трехмачтовое судно, которое во весь день шло с нами одним путем, но при захождении солнца пошло к северо-востоку, по направлению к тому месту, где видны были многие фонтаны, пускаемые китами, почему я и заключил, что сие судно должно быть китоловное, находящееся на промысле. Сего дня мы видели очень много китов, а также и пингвины показывались. Некоторые мореплаватели утверждают, что появление пингвинов означает близкое расстояние от земли, но сего дня мы находились от ближайшего к нам берега Фалкландских островов не менее 100 миль, и 13 числа почти в таком же расстоянии к северу от них мы видели пингвинов.
   На сем переходе мы почти всегда находили посредством астрономических наблюдений, что течением сносило нас к северу и северо-востоку иногда более 20 миль в сутки. Я заключил, что течение так сильно стремится здесь к северо-востоку потому, что мы находились на струе вод, кои, обтекая мыс Горн из Великого океана, направляются между Статенландиею и Фалкландскими островами в Атлантический океан, и что если бы мы находились на меридиане Лемерова пролива, то есть ближе к патагонскому берегу, то совсем не имели бы противного течения, а вероятно еще, что оно бы нам благоприятствовало, почему я старался приблизиться к берегу Патагонии, но западные ветры до того не допускали.

У мыса Горн

   Восточный мыс Земли Штатов, называемый Сан-Жуан, увидели мы в 6 часу вечера 19 декабря, будучи от него в 20 или 25 милях расстояния по глазомеру. Он открылся нам точно в таком положении и расстоянии, как мы ожидали, основываясь на астрономических наших наблюдениях и хронометрах. Сии последние показывали долготу довольно исправно, о чем подробнее писано во второй части.

Четверг, 20

   На другой день мы прошли Землю Штатов и стали огибать мыс Горн. Здесь нашли мы многочисленные стада альбатросов и множество касаток {Delphinus orca.}. Доколе обходили мы Землю Штатов, то течение в 42 часа увлекло нас к северо-востоку на 51 милю. Чтоб совсем обойти мыс Горн, употребили мы 25 дней, ибо почти беспрестанно имели противные ветры, дувшие большею частью от северо-запада и от севера. В продолжение сего времени весьма часто терпели мы бури, которые иногда, а особливо от севера, свирепствовали с ужасною силою, но как судно наше было новое, очень крепко построенное {Сколько раз у мыса Горна мы вспоминали с живейшею благодарностью имена генерал-майора Орловского и кораблестроителя Стоко. Сей последний под непосредственным наблюдением г-на Орловского строил наш шлюп, который так хорошо выдерживал все бури, коим мы были подвержены. Желательно, чтоб все строители с таким тщанием и усердием скрепляли свои корабли; но, к несчастью мореплавателей, не всегда так бывает!} и снабженное самыми лучшими снарядами, то бури сии при всех своих жестокостях не могли причинить нам никакого важного повреждения, ниже подвергнуть опасности. Однажды только {Генваря 4-го в широте 52 3/4o, долготе 72 1/2o.} при весьма жестокой буре от севера, которая развела столь сильное волнение, какого мы во все путешествие не имели, один вал, вышед из-под кормы, так сильно ударил вверх, что в кормовых окнах выбил рамы и щиты и наполнил мою каюту водою, которою множество из вещей перемочило. Я принужден был велеть во все окны вставить щиты, обить их изнутри парусиной и приготовить парус, чтоб обтянуть корму на случай, если бы щиты волнением выбило, что нередко случается в здешнем бурном море {Мне кажется, кораблестроители должны поставить себе в непременное правило делать на судах, приготовляемых в дальние путешествия, корму как можно выше, подзор или навес без большого уклону, окны менее и штульцы меньше и подбористее. Еще нужно им заметить, что подъемные рамы в окнах вовсе не годятся; ныне у меня, где щиты стояли, рамы были подняты и от сырости так разбухли, что их никак невозможно было опустить, и потому принужден я был завесить окны парусиной.}.

1818. Генварь

   Погода часто была ясная, но большею частью, а особливо при крепких ветрах от севера, пасмурная, с дождем и градом и довольно холодная: термометр нередко стоял только на 5o выше точки замерзания. Однажды лишь {Генваря 3-го в широте 53o+, долготе 78 1/2o+.} был прекрасный день, какого мы еще не имели с самого отходу от устья реки Платы: при ясном небе и тишине термометр в полдень того дня стоял на 40o. Барометр при всех бурях, которые мы имели у мыса Горна, очень хорошо показывал их наступление и время, когда они начинали смягчаться, и потому возвышения и понижения его были весьма часты. Самое большее его возвышение33 было 29,67, а самое низшее -- 29,13. В отношении погод к ветрам я здесь замечу следующее: Лаперуз утвердительно говорит, что у мыса Горна при северо-западных ветрах всегда бывает пасмурно; коль же скоро станет прочищаться и ветр отойдет к западу, то, верно, чрез два часа после он сделается от юго-запада. Я и прежде испытал, что сей закон в направлении ветров подвержен исключениям и что Лаперуз лучше сделал бы, когда б не столь утвердительно о сем говорил; а ныне прежние мои замечания подтвердились, ибо ветр от запада, вместо того чтоб тотчас переходить к юго-западу, иногда дул очень постоянно и свежо с порывами при ясной погоде по нескольку часов.
   Время, употребленное нами для обхода мыса Горна, не только было крайне беспокойно для нас, ибо по причине частых бурь и внезапных порывов мы почти беспрестанно должны были находиться наверху, но и чрезвычайно скучно: кроме моря и неба, ничего не было видно, и шлюп качало ужасным образом. Одни лишь альбатросы и петрели {Однажды только мы видели порт-эгмонтскую курицу, птицу, известную в Куковых путешествиях, которая, говорят, от берега никогда далеко не отлетает; но мы тогда находились от ближайшего к нам берега Огненной Земли не менее как в 200 милях.} летали около нас, а особливо первых было чрезвычайно много; мы их ловили на уду и в разные дни поймали около сотни, более для забавы, ибо мясо сих птиц, как мы оное ни приготовляли, всегда удерживало противный запах морских растений и потому по привычке только может быть употребляемо в пищу. Впрочем, издержав всю живность, которою запаслись в Рио-Жанейро, мы и альбатросами не гнушались; птицы сии еще и того более были бы в чести у нас, если бы я не запасся разного рода приготовленными супами и мясом жареным и вареным. Ни один мореплаватель, отправляющийся в дальнее путешествие, не должен упускать сих припасов из виду. Те, которые я имел, были приготовлены в 1814 году и имели надпись: "Donkin, Hall and Gambl'e, Patentees N 30, Lombard street, London" {Донкин, Галл и Гамбель, имеющие исключительное право на приготовление сих припасов в Ломбардной улице, No 30, Лондон.}. Зная, что сии припасы приготовлены за 3 года пред сим {В Англии опоздали их ко мне прислать, а потому я запасся оными в Рио-Жакейро.}, я опасался, что они испортились и в пищу не годятся; но у мыса Горна, открыв одну жестянку, в которой была жареная телятина, к великому моему удивлению, я нашел, что как телятина, так и желе были совершенно свежи и вкусны. Это свидетельствует о преимуществе приготовлений для дальних путешествий свежих мяс; искусство сие состоит только в том, чтоб наполнить сосуд мясом и подливкой так, чтоб в нем не осталось воздуха, и потом закрыть его герметически, то есть чтоб воздух туда никаким образом попасть не мог.

Вторник, 1. Среда, 16. Четверг, 17. Пятница, 25

   Новый год встретили мы у мыса Горна, будучи тогда в широте 54o, долготе 76o. Для сего дня унтер-офицерам и рядовым была дана лишняя порция вина; а между тем и жалованье роздал я им в первый еще раз в сие путешествие по двойному окладу и по курсу, как оное производилось на шлюпе "Диане", по которым матрос 1-й статьи вместо 4 рублей 32 копеек, получаемых им в России, получил здесь 2 2/3 червонца, то есть около 30 рублей. Это все вместе доставило им большое удовольствие, и они сверх обыкновенных праздничных веселий нашего простого народа вздумали еще играть комедию собственного их сочинения, что и было охотно им позволено, и дано еще изобретателям сего спектакля небольшое награждение. Ничто так не способствует к сохранению здоровья служителей, как веселое расположение их духа. Сим правилом всегда должно руководствоваться, а особливо в трудных походах. Достигнув широты 49 1/2o, долготы 77o генваря 16-го, имели мы в продолжение нескольких часов совершенную тишину, потом подул ветр с юга, для нас самый благоприятный, и в сие время, можно сказать, мы обогнули мыс Горн. На другой день поутру видели мы очень ясно четыре высокие горы к востоку в расстоянии по глазомеру от 40 до 50 миль. По наблюдениям нашим оные должны были находиться на северной части острова Кампаньи. Скоро после восхождения солнца горы сии покрылись облаками и мы потеряли их из виду. Сего числа продолжался тот же попутный ветр, который имел все признаки постоянного ветра, вдоль берегов Хили и Перу беспрестанно с южной стороны дующего, и в полосу коего, казалось, мы вступили; однако он скоро перешел в западную сторону и потом несколько дней дул, переменяясь от северо-запада к юго-западу, и часто бывал довольно крепок. Настоящий же прибрежный пассат встретили мы 25 числа в широте 33 1/2o+, долготе 74 1/2o+, с которым шли очень скоро и покойно. На всем этом переходе ничего достойного примечания не повстречалось, разве только то, что в широте 43 1/2o мы видели летучую рыбу, где я не помню, чтобы кому-нибудь она попадалась. Впрочем, часто видели мы китов и много морских растений, а по приближении к тропику встречали разного рода тропических птиц.

Февраль

   Февраля 1-го, будучи в широте 15o+, долготе 77o+, в осьмом часу вечера вдруг увидели мы влеве довольно большой огонь, по-видимому милях в 4-х от нас, и хотя не могли рассмотреть судна, но по скорости, с какой мы его проходили, явно очень было, что он находился на судне, в противную нам сторону шедшем. Он был у нас в виду почти до 10 часов и закрылся за кормою. Некоторые из наших офицеров видели другой еще огонь, недалеко от первого: это еще первые суда, которые мы встретили по сю сторону мыса Горна.

Суббота, 2. Четверг, 7

   Поутру 2 числа сделалось по горизонту облачно, потом облака сии превратились в туман и покрыли весь горизонт; туман скоро прочистился, но пасмурность осталась. Полагая, что нам не удастся взять полуденного наблюдения солнца, я стал по рассвете держать к северо-востоку, чтоб приблизиться к берегу гораздо южнее Лимы, дабы после, идучи вдоль его в самом близком расстоянии, удобно было узнать и отличить остров, который для не бывавших в Каллао один только и есть признак для узнания сего порта. К полудню стало несколько прочищаться и показалось солнце; в полдень нам удалось взять высоту его, но на таком пасмурном горизонте, что широта, по ней определенная (12o44'), не могла быть верна, хотя со счислимою она разнилась только двумя минутами. По нашим наблюдениям лунных расстояний и по хронометрам мы должны были находиться весьма близко берега, который, однако ж, мрачность не позволила нам видеть до второго часу пополудни, а тогда по очищении оной вдруг открылись горы чрезвычайной вышины. Они состояли из трех хребтов, один за другим стоявших, из коих задний был непомерно выше других. Усмотрев берег, мы смелее стали к нему приближаться, и в 3 часу, будучи в 10 милях от него, мы нашли глубину 85 сажен, на дне зеленоватый ил с мелкими каменьями. В 4 часу мы подошли к ближнему от нас берегу на расстояние миль 5-ти; он казался островом и долженствовал быть выдавшийся мыс, означенный на карте Арросмита в широте 12o32' под именем мыса Чилки. Скоро после того открылся нам берег на NNW, казавшийся ровным островом, который я считал островом, образующим порт Каллао, почему, располагая обозреть оный и распознать засветло, в 4 часа пошли мы к нему и поставили все паруса. Но ветр был так тих, что в два часа мы прошли не более 5 миль. Опасаясь, чтоб не потерять своего места, буде здесь есть течение к северу, мы стали держаться к ветру до следующего утра. Густой туман, а часто пасмурность с мокротою продержали нас у берегов Лимы до 7 февраля, которого числа после полудни достигли мы порта Каллао, но по слабости ветра принуждены были в 4 часу вечера положить якорь при самом входе в порт. За три дня пред сим видели мы у здешних берегов два небольших инсургентских корсара, которые, однако ж, к нам приблизиться не смели; испанцев же берут и грабят они подле самых их гаваней.

Лима. Пятница, 5

   Лишь только положили мы якорь, как увидели шедшую к нам от стоявших в порте кораблей шлюпку, которая в 6 часу к нам приехала, имея на корме военный испанский флаг. Мы чаяли найти в ней офицера, но увидели, что приехал простой квартирмистр спросить нас, какое наше судно, откуда и проч. и нет ли писем из Испании. На первые вопросы дали мы ему удовлетворительные ответы, а о бумагах я не сказал ему, опасаясь их вверить в руки незначащего человека. Ни квартирмистр, ни гребцы его, кроме испанского языка, не знали никакого другого, а потому мы принуждены были толковать с ними кое-как. Мы от него узнали, что за восемь месяцев пред сим были здесь два больших русских корабля {Суда Российско-Американской компании "Кутузов" и "Суворов" под начальством флота капитана Гагемейстера.}, шедшие в Северную Америку; что Валпарейсо в руках инсургентов, где они имеют 6 тысяч войска, а Консепция34 под королевским правлением и войск там 7 тысяч; что при здешних берегах находится много крейсеров со стороны инсургентов, из коих многие состоят из граждан Соединенных североамериканских областей и имеют патенты от правительства новой республики. Вот первые известия, которые мы получили от первых приехавших к нам испанцев! Они, уезжая, сказали нам, что на другой день, когда мы подойдем ближе, приедет к нам портовый капитан. Однако ж я, желая скорее отправить бумаги к вицерою и притом, чтобы они были ему вручены нашим офицером, не хотел дожидаться капитана над портом и рано поутру на другой день послал мичмана барона Врангеля в Каллао с тем, чтоб он спросил у коменданта, будут ли с крепости на наш салют отвечать равным числом выстрелов, и просил позволения ехать к вицерою в Лиму с проводником; с ним же послан был клерк 13-го класса Савельев для покупки свежего мяса и зелени, который должен был и ответ привезти в случае отправления г-на Врангеля в Лиму. С рассветом увидели мы в гавани пять больших судов, пришедших ночью с моря: они были испанские. После мы узнали, что суда сии отвезли 4 тысячи войска в Консепцию, потом блокировали Валпарейсо и теперь пришли сюда починиваться.
   В 10 часу сделался легкий ветерок от запада; мы тотчас пошли в Каллао; потом ветр отшел к югу и стал дуть свежее, почему мы принуждены были лавировать и не прежде могли прийти на рейд как в 2 часа пополудни. Подходя к рейду, встретили мы возвращающегося из города г-на Савельева, который сказал нам, что на наш салют испанцы будут отвечать тем же числом выстрелов и что г-н Врангель поедет в Лиму в 3 часа пополудни, когда от вицероя получено будет позволение. Приблизившись к якорному месту, мы салютовали крепости из 7 пушек и получили выстрел за выстрел. Скоро после того, как мы стали на якорь, приехало к нам несколько испанских господ, в числе коих директор таможни, желавший, как он сказал, поздравить нас с прибытием сюда и познакомиться с нами. Сначала мы не знали, как их принять, потому что они приехали на большой шлюпке под военным флагом и квартирмистр стоял -- это показывало, что на ней ехали люди значащие, но одеты они были в каких-то белых холстинных фуфайках и широких панталонах, без галстуков и в круглых шляпах. После уже узнали мы, что здесь этот наряд во всеобщем обыкновении. Вслед за сими гостями приехал от капитана над портом офицер и с ним один итальянец вместо переводчика. Офицер был послан сказать мне, что капитан над портом получил от вицероя повеление тотчас отправить г-на Врангеля в Лиму и шлюпу сделать всякое пособие, какого только я потребую. После еще у нас были гости, в числе коих находились три дамы, одна из них -- жена здешнего генерала; они любопытствовали видеть шлюп.
   Г-н Врангель возвратился уже поздно вечером и сказал, что вицерой принял его весьма хорошо, но не мог с ним говорить, потому что не сыскал переводчика; он же, кроме испанского языка, других не знает. В числе сегодняшних посетителей был миссионер отец Франциско, который предлагал нам свои услуги.

Суббота, 9

   Февраля 9-го поутру в 9 часов ездил я на берег посетить капитана над портом и коменданта крепости; первый был болен, и потому жена его, ласковая пожилая дама, меня приняла; а второй -- старик лет 60 -- сам принял меня очень приветливо. После сих посещений я осмотрел место, где корабли наливают воду, и возвратился на шлюп. В 11 часов подошли мы ближе к берегу для удобности возить воду. Поутру было у нас много посетителей, в том числе несколько дам, а после полудни приехал камергер вицероя с письмом ко мне. Он был в богатом красном мундире с широкими позументами и со шпагою; переводчиком служил ему г-н Абадиа {Don Pedro Abadia.} -- главный фактор Филиппинской компании, тот самый, которому государь император пожаловал орден Св. Анны 2-й степени за услуги, оказанные им одному из кораблей Российско-Американской компании {В то же время и вицерою здешнему пожалован орден Св. Анны 1-й степени, но не тому, который теперь здесь, тот назывался Margues de la Concordia, a нынешний don Joaquin de la Pezuela.}. Камергер имел повеление звать меня завтрашний день к вицерою обедать и сказать мне, что он пришлет за мною свою карету, а г-н Абадиа дал мне знать, будто бы от себя, что вицерою угодно завтра принять меня с некоторым парадом и что я могу взять с собою несколько из наших офицеров; но после я мог уже ездить к нему запросто. Сколько много считал он себя мне обязанным за доставление к нему бумаг, покажет письмо его ко мне {Смотри в прибавлении No 3.}. С г-ном Абадиа условились мы о снабжении шлюпа всем нужным.
   Вечером приехал к нам с визитом комендант крепости Каллао с некоторыми из его офицеров и секретарь вицероя -- весьма учтивый, приятного обращения человек, а также много дам, от которых мы не прежде захождения солнца получили покой. Несноснее всего было то, что они и кавалеры, их сопровождавшие, не знали никакого языка, кроме своего природного.

Воскресенье, 10

   10 числа в 9 часу утра прислали с берегу сказать мне, что вицеройская карета приехала за мною и дожидается. Я тотчас с некоторыми из наших офицеров поехал в Каллао и нашел карету у самой пристани. Она была огромной величины, кругом в стеклах, внутри обита малиновым бархатом; выкрашена, однако ж, просто; запряжена была шестью мулами одной шерсти; шоры и мундштуки на них были малинового бархату с серебряною оправою; кучера сидели верхом на передней паре и на задней, и как они, так и два лакея одеты были в красные суконные ливреи с серебряным позументом. При сем экипаже находились два гусара верхами. Присланный за мною офицер был подполковник Плато -- начальник конной гвардии вицероя; он мне сказал, что вицерой ожидает всех наших офицеров к обеденному столу: за мною прислал он свою собственную карету, а для прочих приготовлены другие. Приехав на берег, пошли мы к коменданту завтракать по приглашению его, вчера нам сделанному. Он нас угощал шоколадом, холодной водой и сигарками, извиняясь в бедности его мебелей и сервиза и жалуясь, что инсургенты всего его ограбили, взявши Сант-Яго -- столицу Хили, где он был начальником артиллерии. В 11 часов утра отправились мы из Каллао и часа через полтора приехали в Лиму. Дорога широкая, совершенно прямая и ровная, местами песчаная и местами усеянная мелкими каменьями. От Каллао до Лимы расстояния 2 испанские лиги (10 1/2 верст). От Лимы в 2 или 3 верстах начинается аллея: по дороге насажены высокие деревья {Перуанские ивы, свойственные только здешней стране; испанцы их называют Salce.} в четыре ряда; между средними двумя лежит широкая ездовая дорога, а по обеим сторонам -- узкие аллеи под тенью дерев для пешеходов. Подле города на левой стороне находится публичный сад, чрезвычайно пространный и наполненный разного рода плодоносными деревьями, а на правой стороне -- целые рощи апельсинных и лимонных дерев. Провожавший нас подполковник Плато -- здешний уроженец, но воспитан и служил в Испании. Он был в плену у французов, от них ушел в наш корпус генерала Сакена и был знаком со многими русскими, о коих относится с большою похвалою и благодарностью. Он человек ласковый и словоохотный; дорогою объяснял он мне все, что встречалось нашим глазам, называл все загородные домы и сказывал, кому они принадлежат. Не было ни одного из них, который можно было бы даже назвать изрядным, не только хорошим или красивым, и дорога здесь вообще кажется пуста и дика: кроме аллей, о коих я выше говорил, не видали мы ничего стоящего внимания.
   При въезде в город находятся большие каменные ворота, довольно хорошо сделанные и украшенные столпами Дорического ордена35, над коими выставлен герб Испании, окруженный арматурою и надписью, означающей, что они построены при Карле IV, 1799 года. За ними тотчас начинается город, который нимало не соответствует красоте ворот. Я очень много обманулся в своих ожиданиях, думая найти Лиму красивым городом. Но теперь увидел, что нет большего города в целом свете, который бы имел столь бедную наружность: улицы длинны и прямы, но крайне узки и нечисты, домики все одноэтажные и двуэтажные, низенькие, со смешными деревянными балконами {Землетрясения заставляют жителей брать сии предосторожности: домики их имеют только основание каменное или кирпичное, а после все построены крепко из дерева, оштукатурены и выбелены; даже церкви огромной величины построены из дерева.}, оштукатурены и выбелены, но так дурно, что все они кажутся запачканными в грязи. Почти перед каждым из них есть маленький дворик, имеющий вход с улицы узкими воротами. В воротах сих по стенам на обеих сторонах грубо нарисованы какие-нибудь фигуры, по большей части конные солдаты на лошадях с обнаженными саблями, как бы на часах тут стоящие. Церкви велики, но не высоки и украшены снаружи множеством колонн и резьбы, без всякого вкуса расставленными.
   Проехав тремя улицами, выехали мы на большую площадь, весьма нечистую и наполненную съестными припасами: мясо, зелень, плоды -- все здесь продается, тут рынок; и кто бы мог вообразить, чтоб сие запачканное место было главной площадью города? На одной стороне ее стоит соборная церковь, на другой -- вицеройский дворец, в котором также и присутственные места; а против собора и дворца, сказать по-нашему, гостиный двор -- большое здание в два этажа с галереями, где продается всякая всячина.
   Когда мы подъехали к вицеройскому дворцу, встретил нас военный чиновник в мундире с двумя эполетами. В сенях стояла во фронте стража, состоявшая из нескольких гренадер; у входа в первую залу были на часах два человека, одеждой не похожие на людей военных, но с алебардами; в первой зале находилось несколько чиновников, а во второй -- сам вицерой {Он был в синем мундире с красными, богато вышитыми золотом воротником и лацканами; на левой стороне имел две звезды, а через плечо -- ленту ордена Изабеллы Католической (Isabel la Catolica).} с большим числом разных особ в мундирах и во французских кафтанах. Вицерой, ни слова не говоря, повел меня во внутренние комнаты, а за нами пошли и прочие. Пройдя комнаты три или четыре, пришли мы в большую залу, весьма богато убранную, в которой на стене висели образ и портрет короля; под ними поставлены были большие креслы, а по сторонам -- два стула. Вицерой сам сел на софу, на которую и меня посадил, а подле меня велел сесть одному чиновнику в шитом кафтане и с орденами, которого он называл Sennor Intendante {Don... Arreta.}. Сей интендант говорил по-французски и должен был переводить наши разговоры. Всех прочих, как наших офицеров, так и своих чиновников, вицерой пригласил сесть поодаль.
   Сначала вицерой спросил меня о моем здоровье и счастливо ли я дошел до сего порта. Дав на сие ответы, я просил интенданта поблагодарить его за предложение своих услуг и за весьма лестное письмо, коим он меня удостоил. После спрашивал он меня о европейских новостях, о Рио-Жанейро, как мне нравится здешняя страна и проч., и, поговорив с полчаса, пригласил нас к вицеройше. Тогда мы пошли далее внутрь покоев и вошли в большую залу, где она сидела с четырьмя или пятью кавалерами, одетыми в шелковых голубых кафтанах одного цвета и покроя и в башмаках: это были придворные кавалеры вице-роя. Вицерой нас ей представил, и так как она, кроме испанского языка, другого не знает, то разговор наш и не был продолжителен. Она была в простом шелковом полосатом платье, но вся в богатейших жемчугах и драгоценных каменьях и сидела на креслах, имея под ногами малиновую бархатную подушку с золотыми позументами.
   В 2 часа пошли мы за стол: вицеройша шла впереди {Я прежде спросил у Абадиа, в обыкновении ли здесь водить дам к столу, как в Европе, но он мне сказал, что это здесь совсем не водится, а они всегда ходят впереди сами по себе, кавалеры же за ними.}, за ней дочь ее (молодая женщина, жена генерала {Бригадный генерал Ocopio.}, находящегося в Хили), потом вицерой, подле него я, а за нами офицеры наши {Нас всех было пять человек.} и все прочие. Пройдя несколько комнат и большую галерею, находившиеся подле самого сада, вошли мы в столовую залу. Вицерой сел на переднем конце стола, по правую сторону села вицеройша, а меня посадил он подле себя по левую сторону, на другом конце против него сидела дочь его, подле нее президент и другой какой-то знатный чиновник, подле меня сидел генерал, командующий здешними войсками, он был у нас переводчиком. Офицеры наши сидели в разных местах. Всех за столом было человек 30, в том числе одна духовная особа. Столовый прибор был невицеройский: простая фаянсовая посуда, серебряные ножи и вилки. Стол состоял из множества блюд, приготовленных в испанском вкусе: жирно и с чесноком. Суп, говядина, ветчина, сосиски, голуби, индейки, разные другие птицы и проч. были приготовлены в соусе и жареные; много зелени, плодов разного рода; но рыбы совсем не было. Вино было только красное, и им не потчевали: всякий наливал и пил когда и сколько хотел. Перед окончанием стола подали шампанского; вицерой и все встали; тогда он сказал: "Здоровье императора Александра и вечная дружба между Россией и Испанией". Я его благодарил и после просил позволения выпить за здоровье его величества короля испанского; как он, так и все испанцы приняли сие с удовольствием. После стола пошли мы тем же порядком в прежнюю комнату, где подали кофе, ликеру и сигарок. Через час после того, узнав от Абадиа, что уже время нам отправиться, потому что испанцы после обеда отдыхают, мы встали и откланялись. Вицерой проводил нас через две залы и велел сказать, что дворец и стол его всегда к нашим услугам, что мы можем видеть все в городе и он даст повеление показать нам все его достопамятности. В вицеройском дворце многие комнаты убраны очень великолепно, а другие, напротив, слишком просто. Мне показалось самым лучшим и пристойным украшением изображение в человеческий рост богини Правосудия, нарисованное довольно искусно на дверях вицеройского кабинета; впрочем, может быть, богиня и не всегда помогает своими советами!
   От вицероя пошли мы в соборную церковь. Огромное здание сие нимало не походит на деревянное: снаружи множество колонн и резьбы, внутри редкого ничего нет, кроме несметного богатства. В главном храме алтарь круглый, весь из серебра, колонны в два ряда, балюстрады, подсвечники, лампады, пьедесталы под изображениями святых -- все серебряное, и многие сии изображения также из серебра.
   Из собора пошли мы в дом г-на Абадиа, потом к вечеру я с двумя офицерами в вицеройском экипаже, а прочие в других каретах отправились в Каллао, заехав прежде в Лиме на минуту к адмиралу, начальствующему здешними морскими силами, который сего утра присылал от себя офицера поздравить меня с прибытием. Проезжая по аллее, о которой я выше упоминал, мы видели по обеим сторонам дороги очень много прогуливающихся как дам, так и кавалеров, из коих многие нам кланялись. В 6 часов вечера возвратился я на шлюп, проведя день весьма приятно.

Понедельник, 11

   Февраля 11-го я во весь день был на шлюпе: мы возили воду и дрова. Примечательного ничего не случилось, посетителей было очень мало; затем 10 числа {По-видимому, следует читать: "...накануне, 10 числа". -- Ред.} по случаю воскресного дня во весь день беспрестанно приезжали из Лимы дамы и кавалеры видеть наш шлюп. Офицеры, остававшиеся на оном, сказывали, что одна партия, состоявшая из нескольких дам и кавалеров, приехала с гитарами. Посмотрев шлюп, они сели на шканцах и просили позволения потанцевать. Нашим офицерам это показалось очень странным, но бывший тут ирландец сказал им, что здесь так водится и что партия состоит из людей благородных. Они танцевали по двое, кавалер с дамой, какой-то испанский танец; а вчера вечером, когда некоторые из наших офицеров прогуливались на берегу, один богатый испанец пригласил их к себе, сказав, что у него сего вечера собрание благородных людей, приехавших из Лимы {Из Лимы всегда приезжает много посетителей в Каллао; они пользуются здесь морскими ваннами.}. Офицеры нашли там очень много дам и танцевали. Мы вообще заметили, что испанцы весьма учтивы и приветливы, и кажется, что они особенно хорошо расположены к русским. Другие европейские народы нередко имели с ними вражду, грабили, разоряли их и подрывали их торговлю. Россия же никогда ни в чем им не вредила, а, напротив того, последней войной с Францией она содействовала избавлению их от чужеземного ига; они в этом и сами признаются и считают себя обязанными государю императору. Большая часть посетителей приезжали на шлюп для того, чтоб видеть портрет его величества, стоявший у меня в каюте. Один офицер, видевший государя в Париже, нашел, что портрет сей {Это был большой грудной портрет работы одного из воспитанников Санкт-Петербургской академии художеств.} был очень похож, и рассказал об этом в Лиме.

Вторник, 12

   Февраля 12-го в 10 часу утра отправился я, взяв с собою трех гардемаринов {Один из них, Феопемпт Лутковский, был во все время нашего путешествия всегдашним моим сопутником в таких поездках; он один знал довольно хорошо английский язык, известный во всех приморских местах, европейцами населенных, и приносил мне большую пользу и помощь. Здесь кстати заметить, что в путешествия такого рода необходимо нужно назначать офицеров и гардемаринов, знающих чужеземные языки; но, к несчастью, по неизъяснимой странности дворяне наши, определившие себя всегда жить в России, знают разные языки и не иначе хотят друг с другом говорить как по-французски, а из служащих во флоте весьма мало таких, которые знали бы один или два языка, хотя им часто случается быть за границами, где как по делам службы, так и для собственного удовольствия должны они обращаться с иностранцами. Если бы кадеты морского корпуса понимали, как стыдно и больно офицеру, находящемуся в чужих краях, не знать никакого иностранного языка, то употребляли бы всевозможное старание на изучение оных.}, из Каллао в Лиму; мы поехали в двух наемных экипажах, заложенных каждый двумя лошаками. Сии повозки на двух колесах называются здесь балансинами (Balancine). Во всю жизнь мою я не видывал экипажей смешнее, грязнее и беднее здешних. Те, в которых у нас в Петербурге возят актеров, могут назваться почти великолепными в сравнении с лимскими наемными каретами. Снаружи они сколько возможно замараны так, что едва цвет краски приметен; внутри все, чем они были обиты, оборвано и остались одни голые доски, и те все в пыли, паутине; на двух колесах и без рессор, они очень тряски и для лошадей тяжелы; лошаки же только что кожа да кости, в оборванной упряжке. Кучер-негр, сидит верхом, будучи, литерально говоря, прикрыт только рубищем, сквозь которое лоснится в разных местах черное его тело, полуобутый, небритый, и ко всему этому привязаны веревкой или ремнями ужасной величины шпоры. В таких экипажах шествие наше в Лиму было инкогнито: мы были в партикулярных платьях. Приехали мы около полудня прямо к г-ну Абадиа. Поговорив с ним о делах касательно до снабжения шлюпа всем нужным и распорядив все таким образом, чтоб в будущее воскресенье (17 февраля) мне можно было отправиться в путь, пошли мы с ним смотреть город. Он нас водил в три монастыря: Милосердия, Св. Августина и Св. Доминика; все они чрезвычайно велики, в два этажа, имеют по три и по четыре двора внутри, кругом коих строение в обоих этажах с пространными галереями. Здания сии по огромности своей более походят на казармы, чем на монастыри. Внутри их очень чисто; церкви же наполнены богатствами, алтари из чистого серебра. Самый богатый алтарь во всей Лиме мы видели в монастыре Св. Доминика, посвященный богоматери Розарии (de Rosaria). Он стоит по правую сторону главного алтаря; в нем, в весьма высокой церкви, от полу до потолка нет ничего, кроме серебра: колонны, пьедесталы, балюстрады, все верхние и нижние украшения, лампады, подсвечники, изображения святых -- все из серебра. Венцы на богоматери и на Иисусе, которого она держит в руках, украшены множеством самых редких драгоценных каменьев, равно как и ризы. Самый огромный монастырь здесь Св. Франциска, но мы не ходили его смотреть, потому что, кроме величины, он ничего примечательного не имеет. Мы хотели видеть женские монастыри, но нам сказали, что туда вход всем мужчинам строго запрещен. В Лиме мужских и женских монастырей не менее, как и во всяком другом испанском городе одной с ним величины.
   После монастырей ходили мы смотреть реку Римак, текущую через город, недалеко от вицеройского дворца и подле самого монастыря, принадлежавшего иезуитам. Река очень неширока -- не более, я думаю, 50 сажен, но чрезвычайно быстра. Чрез нее сделан изрядный каменный мост.
   Обедали мы у г-на Абадиа. В звании первого фактора Филиппинской компании живет он с прочими ее служителями в весьма большом доме, ей принадлежащем. Каждый из них имеет свои особенные комнаты, но все пользуются общим столом, который сего дня был очень недурен и, что удивительно, противу испанского вкуса: ни в одном блюде не было чесноку.
   В 5 часов вечера мы поехали из Лимы, и едва на тощих наших конях дотащились до Каллао, и уже вечером поздно приехали на шлюп. Тут я узнал, что некоторые из тех господ, с которыми я познакомился у вицероя, приезжали посетить меня.

Среда, 13

   Февраля 13-го я на берег не ездил, но занимался делами на шлюпе и приготовлял письмы. Посетителей у нас было немало, в том числе приезжали люди значащие и с дамами.

Четверг, 14

   Февраля 14-го в 8 часу утра я с некоторыми из наших господ офицеров и гардемаринов отправился в Лиму смотреть артиллерийский арсенал и монетный двор, которые по приказанию вицероя должно было нам сего дня показать. Приехали мы прямо к г-ну Абадиа, с которым сначала я пошел к вицерою, чтоб ему откланяться и поблагодарить за его хорошее к нам расположение. Однако же он не хотел сего дня со мною прощаться и уговорил меня, чтоб я в субботу (16 числа) приехал к нему обедать запросто в семейном кругу. После осматривали мы арсенал и монетный двор: оба сии заведения в сравнении с европейскими заслуживают весьма мало внимания. В арсенале находятся и казармы артиллерийских служителей; в них довольно чисто и опрятно, но это все было приготовлено. Офицеры в богатых парадных мундирах, солдаты в чистом платье, по казармам все уложено и вычищено -- все сие ясно показывало, что велено было приготовиться, чтоб нас принять. Впрочем, маленький литейный завод, на котором льют мортиры и пушки из меди, привозимой из Хили, оружейная, где починивают старые ружья и приделывают замки и ложи к стволам, привозимым из Европы, рабочая, где делают лафеты из некоего рода здешнего весьма крепкого дерева, литейная пуль и другие маленькие заведения -- вот все, что составляет существенное достоинство Лимского арсенала, а остальное ничего не значит. Орудий больших и мелкого как огнестрельного, так и ручного оружия очень мало. Достойною замечания, а может быть, и подражания показалась мне зала, где преподаются артиллерийские науки. В ней на стенах развешаны большие планы и профили почти всех фортификационных и артиллерийских предметов в соразмерной величине, так что учащийся, куда ни взглянет, везде видит что-нибудь до его службы касающееся, и столь явственно, что получит, конечно, какое-нибудь впечатление. В церкви, принадлежащей сему заведению, находится изображение во весь рост святой великомученицы Варвары, которая почитается здесь покровительницей артиллеристов и инженеров. Она изображена стоящей на алтаре с мечом в руках, опершись на укрепленную древнего строения башню; в другой руке у нее масличная ветвь, а под ногами язычник, коего она попирает; при подошве сих изображений находятся пушки, мортиры, ядра и почти все доспехи воинские.
   Монетный двор достопамятен только по множеству миллионов золота и серебра, чрез него из Америки в Европу перешедших. Прежде выливание слитков, вытягивание оных, резьба и проч. производились посредством деревянных колес, грубо устроенных. Ныне же употребляются литые машины, деланные в Англии; старые остались целы, хотя без употребления. Завод действует водою. Особенно замечательно в нем то, что серебро в больших и малых кусках везде разбросано и, кажется, никто не думает, чтоб золотник оного мог быть украден. Это не то, что в Европе, где ноги надобно оскоблить при выходе. Мастеровые и работники на монетном дворе негры, кроме надзирателей, которые все белые. Главный директор двора -- дядя Абадиа, и потому он хорошо знает, в каком состоянии сие заведение находится. Ныне каждый день вырабатывают на нем 10200 пиастров; но не всегда бывает серебра достаточно, потому что самые богатейшие рудокопи потопило водою, и недавно только привезли из Англии паровые машины для осушивания оных. Казначейство здешнее также пусто; в нем уже нет тех миллионов, которые прежде сыпались из него в Европу! Испанцы рассказывают, что прежде они так мало дорожили серебром и так не берегли его, что однажды отправили в Европу на одном фрегате 10 миллионов пиастров; в других государствах с такой суммой послали бы целую эскадру.
   Обедали мы в доме г-на Абадиа. Тут познакомился я с товарищем его {Don Felix de Loverriaga y Blanco.} другим фактором {Филиппинская компания имеет по два фактора в Лиме, Калькутте, Кантоне и проч., которых посылает на 6 лет, буде они не пожелают долее остаться; главное же ее правление в Мадриде.}, человеком очень умным и приветливым. На шлюп возвратились мы в 7 часу вечера.

Пятница, 15

   Февраля 15-го весь день я пробыл на шлюпе: у меня обедали г-н Абадиа с своим товарищем и двумя или тремя испанцами, служащими при его фактории, один испанский бригадир и англичанин, привезший сюда паровые машины.

Суббота, 16

   16 февраля в 9 часов утра отправился я в Лиму и в обыкновенное время приехал туда, в дом г-на Абадиа. Он меня давно уже ожидал. От него поехали мы в его карете за город смотреть пантеон -- здесь так называется городское кладбище. Здание и место сами по себе ни в каком отношении ничего не значащие, но испанцы удивляются оному и показывают иностранцам за нечто редкое и необыкновенное. Пантеон сей состоит в круглом здании весьма посредственной вышины и обширности, с двумя небольшими флангами; над срединою здания маленький купол, под коим стоит катафалк самой простой работы, а на оном -- стеклянный гроб, в коем лежит восковое, очень неискусно сделанное изображение Христа Спасителя; на плафоне купола написана картина посредственной работы, представляющая ангелов, херувимов и серафимов, парящих в разных видах. При сем здании находится пространное место, окруженное высокою оградою. Место сие есть общее городское кладбище, на котором, однако ж, нет никаких памятников, ни надгробных камней, как то в других местах бывает. Для погребения людей достаточных, которые в состоянии заплатить 200 пиастров за место, складены кирпичные стены по нескольку сажен в длину, футов до 7 в вышину и столько же в толщину. В стенах сих сделаны в три ряда пустые места, снаружи подобные печным устьям и почти во всю толщину стены, величиною же в отверстии так, чтоб гроб мог войти. Поставив в такое место гроб, закладывают отверстие кирпичом и замазывают глиною; иногда делают надпись или эпитафию, но гораздо чаще ставят нумер, по которому всегда можно в книге приискать, кто тут погребен. Когда места во всех стенах наполнятся, то давно погребенных вынимают и кости их кладут в общую могилу, а места остаются для новых покойников. Бедных же людей зарывают просто в землю.
   Недалеко от кладбища есть пороховой завод, который мы весь осматривали. Он принадлежит одному частному человеку, сделавшему договор с правительством поставлять порох в казну по известным ценам. Вся работа на сем заводе производится водою, и кажется, все в нем весьма хорошо устроено и работа идет успешно. Пороху на нем каждый год делается 10 тысяч квинталей (от 25 до 30 тысяч пудов). Вицерой сказывал, что здешний порох не уступает добротою английскому и что во время нашествия французов на Испанию отправлено его туда из Лимы 12 тысяч квинталей. Серу на сей завод привозят из Хили, а селитру делают недалеко отсюда. Замечательна мне показалась неосторожность испанцев: там, где порох мелется в зерна и полируется и где он просушивается, пол выкладен камнем, по коему валяются мелкие камешки, легко могущие, ударившись между собою от движения ходящих по заводу, дать огонь и поднять все сие огромное и многих тысяч стоящее заведение в один миг на воздух!
   Обедал я сего дня по прежнему предложению у вицероя, хотя он сам был болен и не выходил к столу. Вицеройша нас угощала за семейным столом; посторонних было мало. Вицеройша именем своего супруга вручила мне в подарок трость, сделанную из черепаховой кости с золотыми набалдашником и наконечником, и просила принять ее в память моего здесь пребывания и знакомства с ними.
   Вечером в 6 часу, возвратясь на шлюп, нашел я, что почти все нужные нам к походу вещи доставлены и остановки к отправлению в путь никакой не последует.

Воскресенье, 17

   Февраля 17-го с восхождением солнца стали мы готовиться к походу. Между тем послал я офицера к капитану над портом и к коменданту поблагодарить за хороший прием и ласки, от них нам оказанные, притом велел с комендантом объясниться о салюте. Он сказал, что будет отвечать равным числом выстрелов. Около половины дня приехали г-н Абадиа с некоторыми из его приятелей и купцы, ставившие нам разные вещи, с своими счетами. С сими господами мы часа два рассчитывались и расплачивались. Наконец в 3 часу пополудни приятели наши, испанцы, нас оставили, и мы тотчас снялись с якоря и пошли с рейда. Тогда я салютовал крепости 7 пушечными выстрелами, на которые, однако ж, крепость не отвечала, а с испанского фрегата выпалили из 3 пушек. Видев, что крепость не отвечает, я воротился на рейд и послал офицера сказать коменданту, что мы ожидаем салюта. Коль скоро офицер объявил ему, зачем он прислан, то с крепости тотчас отвечали нам 7 же выстрелами, и офицер, возвратясь, объявил, что комендант много извинялся и жалел, что задержал нас. Виною сему поставлял он морского начальника, который взял на себя возвратить нам салют. Узнав теперь, что этот дерзкий испанец, командир фрегата, нам отвечал 3 выстрелами, я велел выпалить из 3 пушек в знак, что отвечаю на его салют. Разделавшись таким образом с испанцами в сем пустом, впрочем необходимом, деле, в 5 часу пошли мы в путь.
   

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Замечания о Лиме и Перу

   
   Лима -- столица Перуанского королевства, основанная известным в истории Нового Света Пизарром30 в 1535 году, лежит на западном берегу Америки при Великом океане {Море сие я называю Великим океаном, следуя г-ну Флиорье37. Вообще же оно известно географам и мореплавателям под именем Тихого, или Южного, океана: то и другое из сих названий даны ему очень некстати. Испанцы назвали оное Тихим, потому что оно у берегов только тихо, а вдали от них столько же в известные времена бурно, как и все другие моря; а название Южного оно от них же получило, ибо они в первый раз увидели оное к югу с западного берега Дариинского перешейка.} под широтою южною 12o02' и долготою западною 76o54' от Гринвича. Город сей расположен в 10 1/2 верстах от морского берега, где стоит порт Каллао, на возвышенной равнине у подошвы горного хребта одной из отраслей Кордильерских. Высокая гора, называемая Св. Христофор, находится подле самого города. Лима, будучи одним из богатейших городов в свете, имеет самые бедные строения. Он расположен правильно, так, что все улицы пересекаются в прямых углах и между ними находится несколько площадей, но улицы очень узки; домы большею частью одноэтажные, есть много и двуэтажных, но в сравнении с первыми их мало. Строение вообще все деревянное, только оштукатурено и выбелено так, что оно кажется каменным, в самом же деле каменные только одни фундаменты. Сильные землетрясения заставляют жителей в своих зданиях вместо кирпича или камня употреблять лес. Испанцы здесь так искусны в сем роде строения, что самые огромнейшие здания они сооружают из дерева, например, соборная церковь нимало не показывает, чтобы такое здание могло быть деревянное. Для строения употребляется так называемый перуанский дуб -- весьма плотное и крепкое дерево -- и еще другое, именуемое марииным деревом, оно несравненно легче и слабее первого. Сие последнее также употребляется на судах для мачт.
   Лучшие здания в Лиме суть: вицеройский дворец, архиепископский дом, медицинское училище, францисканский монастырь и соборная церковь; но ни одно из них не заслужило бы никакого внимания в большом европейском городе, разве только дворец по своей обширности: он занимает целый квартал и вмещает в себе как жилище вицероя со штатом, так и все присутственные места. Монастыри также чрезвычайно обширны, но самой простой архитектуры: внутри каждого из них есть по нескольку дворов, и кругом идут пространные галереи против каждого яруса, как у нас в гостином дворе. Чрез реку Римак, текущую сквозь город, сделан каменный мост; жители здешние, не бывавшие никогда в Европе, показывают его как чудесное произведение зодчества; в самом же деле он не заслуживает того, чтоб о нем и говорить.
   Весь город обведен высокою стеною, складенною из необожженного кирпича или, лучше сказать, из глиняных четыреугольных кусков, на солнце высушенных. Так как в Лиме никогда не бывает дождей {Сие явление достойно внимания физиков: кажется, что оно никогда еще не было изъяснено удовлетворительным образом. В 25 или 30 верстах от Лимы в горах часто бывают проливные дожди, а в Лиме ни дождей, ни грома не бывает. По здешним летописям видно, что гром с самого основания Лимы до сего года случился только три раза: в 1552 году молния два раза в одну ночь блеснула с громом, в 1802 году в ночь с 19 на 20 апреля слышны были восемь или девять ударов, и 1804 года апреля 12-го было семь ударов.}, и посему такого рода стены здесь довольно крепки и во всеобщем употреблении: они служат оградами дворам, садам, разделяют поля, и даже многие загородные домики и хижины складены из такой глины. Стена сия имеет четыре или пять ворот, двое из них я видел: они построены из кирпича с колоннами и выкрашены; ворота сии могут назваться изрядными.
   Внутри домов людей зажиточных есть пространные дворы и даже сады. Убор и мебели в покоях все старинного вкуса, но чрезвычайно богаты: вместо обоев дорогие шелковые материи, занавесы у окон также шелковые с золотыми кистями, и мебели из редких дерев с резьбою и часто бывают вызолочены. Мне случалось быть в четырех домах, в которых я видел такое старомодное великолепие. Монастыри и церкви лимские по справедливости славятся своим богатством: они, можно сказать, наполнены дорогими металлами.
   О числе жителей в Лиме38 достоверно я сказать ничего не могу, ибо на вопросы мои некоторые считали их до 100 тысяч, а другие не более 70. Можно положить среднее из сего числа -- 85, что и согласно с объявлением вицеройского секретаря. В последнем лимском календаре, ежегодно издаваемом, сказано, что по учиненным переписям Лима заключала в себе жителей:
   
   в 1600 году 14 262
   " 1614 " 25 454
   " 1700 " 37 234
   " 1755 " около 55 000
   " 1782 " 63 331 с окружными местами
   " 1792 " 52 666 } 54 412
   да военнослужащих } 1 746
   
   Вся же провинция, или интендантство Лимское, как испанцы оную называют, в 1782 году заключала в себе всех поколений и возрастов обоего пола 383 713 человек; а в 1796 году во всем вицеройстве, состоящем из семи интендантств, по переписи находилось 076 122 души.
   Область Перу испанцы называют Перуанским королевством (El Reyno ciel Peru). Она составляет одно из четырех вицеройств, на кои разделяются все испанские владения в Америке, оные суть: королевство Мексика, или Новая Испания, главный город Мексика {Mexico испанцы произносят Мехико.};
   королевство Новая Мексика, главный город Санта-Фе;
   королевство Перу, главный город Лима;
   королевство Верхнее Перу {El Alto Peru.}, главный город Буэнос-Айрес.
   Каждая из сих областей управляется вицероем {Жители Буэнос-Айреса и Хили ныне объявили себя независимыми, но испанское правительство, считая их бунтовщиками, и по сие время включает Верхнее Перу в число своих владений и вицероя туда назначает.} почти с неограниченной властью. Вицерои один от другого не зависят. Испанцы в шутках называют их маленькими королями, и действительно они походят на королей: имеют свой придворный штат, свою гвардию, огромные дворцы и проч. Назначаются они на сей важный пост на 5 лет, но иногда остаются и долее. Жалованье перуанского вицероя 60 тысяч пиастров (300 тысяч рублей) в год. Сверх того, он имеет еще другие выгоды. Одна из них та, что он не нанимает необходимого по его званию множества слуг, а употребляет способных солдат своей гвардии в домашние услуги. Титул перуанского вицероя есть следующий: высокопревосходительный вицерой, губернатор и капитан-генерал королевства Перуанского.
   Перу разделяется ныне на восемь провинций, или интендантств, управляемых губернаторами, коих называют интендантами. Провинции сии суть: Лима, Тарма, Куцко, Гуанкавелина, Гуаманга, Арекипа, Трухильо и Пуно. Сверх сего, есть еще шесть уездов, независимых от интендантств и кои управляются особенными губернаторами, оные суть: порт Гваяквиль, остров Чилое, Маинас, Квихос, Гуарогири и порт Каллао.
   Главное правительствующее место в Перу, называемое королевская аудиенция, состоит из множества разного звания чиновников, не имеющих, однако ж, почти никакой власти, которая вся заключается в вицерое. Кроме того, есть много других присутственных мест, заведывающих разные части, к управлению области принадлежащие, как, например, палата гражданского суда и расправы, палата, заведывающая индейцев, трибунал, управляющий минами, палата, пекущаяся о внутреннем спокойствии и тишине, экспедиция над почтами, казначейство, таможня, экспедиция счетов, экспедиция табачного откупа, совет по распространению коровьей оспы39 и многие другие. Все сии места наполнены чиновниками, получающими большое жалованье.
   Церковными делами управляет архиепископ лимский. Он есть первая духовная особа в Перу. Звание сие весьма важно, оно почти равняется с вицеройским. В совете, учрежденном для распространения прививания коровьей оспы, вицерой и архиепископ оба президентами. Жалованье архиепископ получает такое же, какое определено вицерою. К духовному правлению принадлежит также и святая инквизиция, в Лиме находящаяся. В ней членов бывает три и четыре, из коих каждый получает жалованья 4 тысячи пиастров (20000 рублей) в год за то, чтоб ничего не делать. Кроме архиепископа в здешнем вицеройстве есть еще пять епископов: в Куцко, Арекипе, Трухильо, Гуаманге и Маинасе; а монахов, монахинь, простых священников и миссионеров такое множество, что на вопросы мои о числе оных испанцы отвечали, что нет возможности перечесть их.
   По случаю возмущения южных провинций ныне привезено из Испании несколько войск, которые и употреблены в Хили. В обыкновенное же время военная сила, в Перу содержащаяся, очень незначительна и большею частью состоит из нерегулярных войск. Ныне вся перуанская рать заключается в следующем:
   

Вицеройская гвардия

   нижних чинов
   Копейщиков * -- 24
   Гусаров -- 34
   {* Стража почетная, содержащая караул внутри дворца; она вооружена шпагами и алебардами.}
   
   Артиллерия
   нижних чинов
   В Лиме 2 роты пешей артиллерии и 1 рота конной -- 319 } 389
   На острове Чилое 1 рота пешей артиллерии -- 70 }
   Инженерной команды -- 116
   

Милиция, составленная по примеру линейных войск и выученная

   
   В Лиме 2 роты -- 200 }
   " Куцко 1 рота -- 100 }
   " Гуаквиле 1 " -- 100 } 600
   " Трухильо " -- 100 }
   на Чилое 1 " -- 100 }
   Пехотный полк инфанта Карла -- 1000
   Пехотный полк охотников, состоящий из людей известных -- дворян и купцов, в коем сам вицерой полковником, 22 роты по 80 человек 1 760
   Лнмский батальон обученной милиции, весь
   составлен из испанцев -- 11 рот по 120 человек -- 1 320
   Батальон обученный, состоящий из вольных мулатов (Pardos), -- 11 рот по 120 человек -- 1320
   Их же эскадрон кавалерии -- 240
   4 роты освобожденных невольников, черных (morenos) -- 480
   Драгунский полк обученной милиции -- 4 эскадрона -- 747
   Всего -- 8030
   
   При сем небольшом корпусе, коего главнокомандующий есть сам вицерой, находится весьма многочисленный штаб, достаточный для стотысячной армии.
   Содержание войск в Перу должно стоить чрезвычайно много испанскому правительству, ибо, кроме дороговизны съестным припасам, солдатам дается весьма большое жалованье: здесь каждый рядовой получает 18 пиастров (90 рублей) в месяц.
   Большими общественными заведениями Лима не может похвалиться, испанцы и в Европе, кажется, не слишком славятся по сей части, но каковы б они ни были, а сказать о них не мешает. В Лиме есть духовная семинария, медицинское училище, называемое Коллегией медицины и хирургии Св. Фердинанда, больница, морская школа, где обучают мореплаванию, две типографии, обсерватория, литейный пушечный двор, монетный двор и пороховой завод.
   Кратковременное пребывание мое в Лиме и другие занятия не позволили мне быть во всех сих заведениях. На расспросы же мои испанцы вообще их хвалили и рассказывали о хорошем состоянии сих институтов и о пользах, ими приносимых; но кто своего не хвалит? Впрочем, как бы то ни было, а медицинское училище по цели своего основания, конечно, должно быть одно из самых полезнейших заведений. Все провинции и города Перуанского вицеройства обязаны по определенному числу понятных и способных к наукам мальчиков из детей своих граждан присылать в сие училище и должны платить за учение и содержание своих воспитанников из общественных сборов. По окончании учения и достигнув совершенного возраста, воспитанники сии получают достоинство лекарей и возвращаются на свою родину, где они обязаны находиться во всю свою жизнь в сем звании. Типографии также приносят некоторую пользу. Книг, я думаю, никаких они не печатают, потому что здесь нет писателей, но в Лиме издаются с 1791 года четыре периодических сочинения, называемые "El Diario erudito у economico" {"Журнал ученый и экономический".}, "El Mercurio Peruano" {"Перуанский Меркурий".}, "Las guias generales del Vereynado" {"Общий путеводитель по вицеройству".}, "La Gaceta" {"Ведомости".}. Я не могу сказать ничего о достоинстве сих сочинений, кроме того, что они доставляют занятие жителям и избавляют их на несколько времени от скуки, к которой приводит их единообразная, недеятельная жизнь; но один здешний чиновник, у которого вся родня со стороны матери французы и который, следовательно, сам полуфранцуз и жил долго в Париже, на вопрос мой касательно сего предмета сказал мне, что все их журналы наполнены ложью, потому что правду печатать боятся, чтоб не подвергнуться гневу духовной или гражданской цензуры. Так и в Новом Свете журналисты гонимы цензурой! Знать, судьба определила им такую участь!
   Для увеселения публики в Лиме есть театр, на котором, однако ж, при нас по причине наступившего великого поста не играли. Жители хвалят своих актеров, даже и те, которые бывали в Мадриде. Испанцы, а особливо испанки, любят танцы и для сего часто сбираются в частные домы или в общественные места, подобные клубам. Один из таких клубов есть в Каллао; в нем сбираются обоего пола особы, приезжающие из Лимы пользоваться морскими банями. Нам сказывали, что и у вицероя часто бывают вечерние собрания лучших людей в городе, они там играют в карты и танцуют.
   Весьма малое время, которое я провел в Перу, не позволило мне делать больших замечаний об образе жизни, нравах и обычаях здешних жителей, но я сам видел и опытом узнал, что они к иностранцам весьма учтивы, ласковы и услужливы, притом крайне любопытны; впрочем, касательно честности: те из них, с которыми я имел дело, не могут ею похвалиться, но это были люди торговые, и замечание, об них сделанное, не может быть распространено на другие состояния. Вообще же можно сказать, что у них должны быть между собою несогласия и ябеды. Вот на чем я основываю мои заключения: однажды я приехал со многими из своих офицеров к главному фактору Филиппинской компании Абадиа перед самым обедом. Не желая навести ему хлопот в приготовлении стола для всех нас, я ему сказал, что мы заехали на минуту и хотим тотчас идти смотреть город, а после посмотрим, каковы здешние кофейные домы, и будем там обедать, но он нас удержал, сказав мне: "Вы не знаете здешних жителей и как они любят злословие; они тотчас распустят слух по всему городу, что я не хотел принять русских офицеров и послал их в трактир обедать". В другой раз прогуливался я с ним по городу, он пошел по тротуару, а я по каменьям подле него, потому что тротуар был узок. Приметив сие, он тотчас просил, чтоб я шел по тротуару, а сам сошел на каменья, сказав, что если увидят его, идущего по гладкому месту, а меня по каменьям, то будут его поносить как невежду и грубияна. По той же самой причине принуждал он меня в коляске садиться на правую сторону, а сам садился на левую. Я был в большей части европейских государств и во многих отдаленных странах света; мне удалось быть знакому в моих путешествиях с людьми из всех просвещенных земель мира, и я всегда слыхал подобные жалобы. Обыкновенно говорят: "Вы не знаете, как здешние жители склонны к пересудам и злословию, и проч.". Человек везде с одинаковыми склонностями!
   О женщинах здешних, даже из лучшего состояния, я немного слышал хорошего насчет их нравственности: все испанцы и поселившиеся здесь иностранцы, с которыми мне случалось о них говорить, смеялись и называли их слабыми и снисходительными. Я приписывал сие жаркому климату и праздной жизни, от которой удивительно как они тучнеют {Я нигде не видывал так много толстых молодых женщин, как в Перу. Они здесь купаются при зрителях, и кавалеры им помогают входить в воду и выходить; надобно, однако ж, знать, что они в платье и обнажают лишь грудь и руки по самые плечи.}, но мне сказали, что склонностями их более управляет корыстолюбие, нежели другие какие-либо побуждения.
   Лима по географическому своему положению находится в самом жарком поясе, однако ж местные свойства не только делают климат здешний сносным, но даже и приятным. Почти беспрестанные туманы, покрывающие здешние берега, и каждый день с моря дующие ветры уничтожают действие вертикальных лучей солнца и прохлаждают воздух, а особливо в зимние или те месяцы здешнего полушария, когда светило сие находится по северную сторону экватора: тогда туманы продолжаются по нескольку дней сряду и скрывают солнце от глаз жителей; в то время здешние уроженцы жалуются на холод, а европейцы находят теплоту самою умеренною. Мы были здесь в феврале месяце, который соответствует августу нашего полушария, и несносных жаров не чувствовали. Сухие туманы были весьма часто {Англичанин Дампиер40, которого соотечественники его именуют безошибочным путешественником, пишет, что здесь всегдт бывают ясные дни, а туман -- редко; за сие испанцы называют его лжецом.}, и свежий прохладительный ветер дул ежедневно с моря от 10 часов утра до захождения солнца. Термометр на шлюпе один раз только в восемь дней показывал по Реомюру 23 1/2o; обыкновенное же его стояние было на 16, 17 и 18o. На берегу теплота несколько более, но по замечаниям, в Лиме производимым, видно, что термометр летом в феврале месяце, который бывает здесь самый жаркий, редко поднимается выше 22o, а зимою (в июле) опускается до 9o. Дождей здесь, как то я выше упоминал, никогда не бывает, но выпадающая всякую ночь большая роса доставляет прохлаждение воздуху и плодотворную силу полям, которые в окружности Лимы производят в изобилии разных родов огородные растения и древесные плоды, как-то: капусту, салат, лук, чеснок, тыквы, огурцы особого рода, картофель обыкновенный и сладкий, арбузы, дыни, виноград белый и красный, ананасы, апельсины, лимоны, бананы, плантены {Род бананов, только больше их величиною и не имеющий сладкого вкуса.}, яблоки, груши, оливки, гранадильи41, палты {По-испански Palta -- плод, известный в Западной Индии под именем Avocado-pear, т. е. стряпчиская груша, я думаю, Myrtus caryophylata.} и много других; здешние арбузы, дыни и виноград величиною и вкусом не уступят никаким в свете.
   Земля здешняя производит в изобилии маис, или индейскую пшеницу, которую жители наиболее сеют, потому что она употребляется в пищу индейцами. Они составляют из нее и питье, весьма похожее на наш квас, которое, однако ж, сильно слабит. Также кормят маисом лошадей, лошаков, ослов, домашний скот и птиц. Впрочем, земля могла бы производить и всякий другой хлеб, но по неимению достаточного числа хлебопашцев нужное для здешней провинции продовольствие привозили из Хили, доколе область сия не объявила себя независимою, и потому теперь на все произведения, которые были доставляемы оттуда, последовала здесь страшная дороговизна. Но плодоносная земля находится только в равнинах, между горами и морем лежащих, а где начинаются горы, там пойдут дикие, бесплодные места, ибо горы сии состоят почти из голого камня и верхи их покрыты снегом и льдом. С них лед привозят в Лиму и продают по мелочам, сверх того, разносят лимонад со льдом на улицах и подают в кофейных домах и проч. Я удивился, когда у вицероя подали за столом мороженое: под 12o широты такая вещь есть чудо. Торг льдом здесь на откупу. Откупщики платят правительству в год по 30 тысяч пиастров (150000 рублей), и сии деньги идут к вицерою в счет его жалованья.
   Из домашних животных здесь есть лошади, лошаки, ослы, рогатый скот, овцы, козы; из птиц -- индейки, гуси, утки, куры, голуби. Из диких зверей в равнинах между горами и морем нет никаких по причине населения оных; а внутри земли, за Кордильерами, водятся все свойственные сей полосе Америки. Птиц диких очень много. Рыбы при соседственных Лиме берегах хотя и много, но она из того рода, который не в большом уважении по своему вкусу, как-то: бониты42, дельфины и другие морские рыбы. Лучшие из них корвина и так называемая по превосходному своему вкусу королевская рыба (Рехе real). О первой упоминал я в замечаниях моих о Рио-Жанейро, а последняя должна принадлежать к роду, именуемому Salmo eperlanus; она весьма нежна и для вкуса приятна. Устриц здесь вовсе нет, раков также, а есть береговые рачки, живущие на земле и при берегах, англичанами называемые Land crabs; y них одна нога с клешнею почти так же велика, как они сами; ползая, носят они ее на спине. Их употребляют в пищу, и они вкусом не дурны. Хотя съестные припасы здесь дороги, но в них недостатка нет. Мне случалось ездить в Лиму рано поутру, и я всегда видел множество поселян обоего пола, гнавших туда, можно сказать, табуны ослов, навьюченных зеленью, плодами и проч., кои они везли туда на продажу. Рынки я всегда находил наполненными всякого рода живностью и другими к пропитанию служащими потребностями. Дороговизна сия, вероятно, происходит оттого, что здесь денег слишком много, и если пришедший сюда корабль станет платить за все ему нужное деньгами, как то мы должны были делать, служа на военном судне, то ему здешние цены покажутся чрезвычайными; но, если бы он стал выменивать на товары, тогда он во всем нашел бы дешевизну, потому что европейские товары покупаются здесь по непомерно высоким ценам. Должно, однако ж, знать, что иностранным кораблям не позволено сюда приходить для торговли. Об этом я буду говорить ниже сего.
   Сколь ни плодоносна земля долин перуанских, но испанцы не в них находят свои выгоды. Горы бесплодные и обнаженные заключают в себе сокровища, которые привлекли их сюда из Европы; может быть, в целом свете нет таких богатых серебряных руд, как в Перу.
   Сверх казенных рудокопей всяк из подданных испанского короля вправе разрабатывать мины дорогих металлов, платя известную часть с добываемого количества. Многие из испанцев сим правом пользуются с большою выгодою. Возмущения, случившиеся в Верхнем Перу, и вода, затопившая некоторые из самых богатых мин, произвели большую остановку в добывании серебра, так что лимский монетный двор часто бывает без дела. Для осушивания мин некоторые из частных владельцев прибегли к паровым машинам. Знакомец наш Абадиа, будучи участником в одной из богатейших мин, находящихся в горах подле города Писко, выписал одну такую машину из Англии; оная ныне действует с успехом. Объявление себя независимыми жителей Буэнос-Айреса и Хили сделало чрезвычайную расстройку в Перу и произвело на все потребности жизни непомерную дороговизну, кроме соли, которой здесь чрезвычайное изобилие в соленых озерах. Во-первых, Хили снабжала Перу хлебом (пшеницей), пенькой, селитрой, медью и проч. (даже горчицу из Хили привозили); а также негров, коих испанцы покупали в Рио-Жанейро или на африканских берегах, нельзя было иначе доставлять в Перу как чрез Хили {Их привозили обыкновенно в Буэнос-Айрес, откуда вели сухим путем в Хили до порта Валпарейсо, всего расстояния -- 400 лиг (несколько более 2000 верст), а оттуда перевозили морем в Перу.}, ибо если бы вздумали везти их морем, то у мыса Горна они все померли бы от холоду и бурь {Испанские суда из Кадикса в Лиму приходят в 4, 4 1/2 и 5 месяцев, но редко удается им без беды обойти мыс Горн. Секретарь вицероя сказывал мне, что они у сего мыса два месяца боролись с ветрами. Это было в июне и июле.}. Теперь же все сии пособия пресеклись, а сверх того, республиканские крейсеры разъезжают подле самых портов и перехватывают идущие в них и из них суда, отчего приходящие из Европы купцы стараются вознаградить потерю свою наложением на товары превысоких цен. Республиканские крейсеры так деятельны и смелы, что недавно один из них взял у самого Кадикса корабль, принадлежащий Филиппинской компании, шедший из Индии с товарами; он стоил 800000 пиастров, или 4 миллиона рублей. Напротив же того, королевские морские силы и малы, и слабы: в Перу не более двух или трех весьма плохих фрегатов и столько же и таких же шлюпов. Один из их фрегатов блокировал Валпарейсо, когда шла туда военная корветта Северных Американских областей, по имени "Онтарио", под командой капитана Биделя (Biddle). Капитан испанского фрегата объявил ему, что порт в блокаде и чтоб он туда не ходил, но Бидель ему отвечал, что если он хочет его остановить, то пусть сделает это силою, которую он отражать будет, а слов его не послушает, и вошел в порт; испанец не осмелился употребить силы. Подходя к Лиме, мы сами видели подле сего порта два республиканских судна (бриг и шхуну), и испанское правительство не имеет здесь военных судов, чтоб держать в границах толь слабые силы, каковы теперь у республиканцев. Ныне крейсеров сих большею частью вооружают граждане Соединенных областей Северной Америки на свое иждивение, и, получа патент от правительства Буэнос-Айреса, чтоб корабль их был признаваем принадлежащим сей новой республике, разъезжают они под ее флагом по всем морям, где есть испанцы, и чинят над ними поиски, получая от призов величайшую выгоду. Флаг сей республики в Европе еще неизвестен. Он состоит из трех равной ширины поперечных полос: белой в средине и двух синих по краям.
   Торговля перуанская могла быть весьма значительна, если бы она была открыта европейцам или если бы сами испанцы были так деятельны, как англичане; но теперь она находится в совершенном стеснении. Известно, что испанское правительство в своих владениях вне Европы строго держится колониальной системы и не позволяет никаким чужестранным кораблям входить туда для торговли. Весь же торг должен быть производим испанскими подданными и на испанских судах. Лишь Манила на Филиппинских островах и Гавана на острове Кубе открыты для всех европейцев. По недеятельности и лености сего народа весьма малое число купцов отваживается посылать корабли так далеко, и потому можно сказать, что торговля в Америке почти на откупу, притом чрезвычайно большие пошлины служат к немалому ее стеснению. Теперь за все произведения и изделия испанские платится пошлин по 12 процентов, а за все иностранные произведения -- по 36 процентов. Такие стеснения, причиняющие страшную дороговизну, дают повод к весьма смелой и отважной запрещенной торговле, из коей самая значительная производится англичанами из Ямайки посредством Дариинского или Панамского перешейка. Служащие при вицерое чиновники сказывали мне, что посредством сей торговли из Перу в руки англичан переходит каждый год от 5 до 6 миллионов пиастров (от 25 до 30 миллионов рублей). Кроме сей торговли из Ямайки деятельные англичане и с здешней стороны не упускают случая пользоваться слабостью испанцев. Промышляющие сим ремеслом обыкновенно поступают следующим образом: нагрузив корабль всякого рода английскими товарами, посылают его за мыс Горн на китовый промысел, где он, убив кита или двух и наполнив несколько бочек жиром, идет в Перуанский или Хилийский порт под предлогом надобности в починках или съестных припасах, а между тем соглашается с здешними контрабандистами, назначает необитаемое место к выгрузке товаров, и корабль отправляется туда, где товары отдает, а пиастры получает. Мы нашли в Лиме одно английское судно, задержанное испанцами за покушение войти в Валпарейсо. Суперкарю, или приказчик, сего судна сам сказывал нам, что когда, подходя к порту, они увидели шедший к ним испанский фрегат, то тотчас вылили всю пресную воду, оставив лишь одну бочку, и объявили, что крайность заставляет их идти в порт. Опираясь на сие, они требовали освобождения судна, но испанцы, ссылаясь на великое число найденных в судне товаров, утверждают, что оно не по нужде шло в Валпарейсо, а для торговли. При нашем отбытии дело сие еще решено не было. Самые выгодные товары, какие только из Европы, а особливо из России, можно привести к Перу, суть всякого рода морские снаряды, как-то: такелаж, парусина, листовая медь и смола, потом плотная холстина, затрапезы43, полотна и многие другие произведения европейских фабрик, кроме бумажных материй, ибо Филиппинская компания доставляет их в достаточном количестве из Индии. В нынешнем же положении сей страны самый прибыльный товар был бы солдатские ружья. В прошлом году бывшие здесь суда нашей Американской компании с большою выгодою продали вицерою по усильной его просьбе несколько ружей; по сему поводу он велел и у меня спросить, не могу ли я ему тем же услужить, но я испанцам изъяснил, что у нас между военными и торговыми судами есть большая разность, несмотря на то что бывшими здесь русскими судами командовали также офицеры императорского флота и носили такой же мундир, как и мы.
   Что же принадлежит до товаров, кои можно брать на обмен из Перу, то оные состоят преимущественно в пиастрах, ибо здесь и серебро можно назвать товаром, и в небольшом числе естественных произведений, кои суть хина, салсапарель44, хлопчатая бумага, вигонья шерсть; но это такие товары, которыми нельзя полное судно нагрузить. Испанские суда часто без всякого груза отсюда уходят в Европу, взяв только за привезенные ими товары вырученные деньги. В нашу бытность в Каллао находилось там судно, готовое идти в Кадикс; на нем вместо балласту положено было 600 тысяч кокосовых орехов, из коих, вероятно, большую половину хозяин должен будет бросить в воду, но все для него выгоднее хотя часть их довезти до Европы в хорошем состоянии, нежели идти с каменьями.
   Между разными областями Испанской Америки, при Великом океане лежащими, почти вся торговля отправляется морем. Высокие горы препятствуют сухопутному сообщению, кроме некоторых только мест, в равнинах близ моря лежащих; а между Перу и Хилиею вовсе никакого сухопутного сообщения нет, ибо Кордильерские горы между сими двумя областями непроходимы. Торговля, которую можно назвать прибрежною торговлею, состоит в доставлении из одной области в другую естественных произведений; только из Панамы привозят в Перу разные европейские товары, доставляемые туда из Портобельо, куда привозятся они чрез Атлантический океан из Испании. Американские же области снабжают себя взаимно своими произведениями. Из Хили в Перу доставляли (до возмущения) хлеб, пеньку, медь, серу горючую и проч., а из Калифорнии не только хлеб, сало и воловьи кожи, но даже сушеную говядину. Филиппинская компания снабжает Перу изделиями Восточной Индии; на сей конец в Лиме есть фактория сего торгового общества, управляемая двумя факторами, присылаемыми сюда из Испании на шесть лет, как то я выше упоминал.
   Жители Перу с большою похвалою отзываются о сей стране, так, как и поселившиеся здесь испанцы. Они говорят, что их беспокоят только случающиеся часто землетрясения и политика испанского правительства в отношении к своим колониям и что последнее гораздо несноснее первого. Землетрясения здесь и ныне бывают почти каждую неделю раз и два, но весьма слабы и не причиняют никакого почти вреда; а прежде они производили ужасные опустошения и несколько раз знатную часть Лимы превращали в развалины. Самое страшное землетрясение и последнее из столь гибельных случилось в 1746 году в октябре месяце; оно разрушило большую часть города, в коем между прочими служившими украшением оному зданиями ниспровергнуло прекрасный каменный мост и стоявшую на оном конную статую короля Филиппа V, разбило в куски водомет, вылитый из меди, и проч. То же самое землетрясение залило порт Каллао, разрушило в оном крепости и каменную мулу, выкинуло на берег и погубило множество судов со всеми их экипажами и причинило во всей провинции ужасные опустошения.
   Всему свету известно, что жители Испанской Америки45 имеют полное право жаловаться на политику своего кабинета. Притеснения сии они чувствуют в полной мере, говорят об них открыто и, имея перед глазами пример Буэнос-Айреса и Хили, готовы всякую минуту объявить себя независимыми. Ненависть и презрение их к нынешнему правлению простираются до чрезвычайности. Они говорят, что Перу рано или поздно должен отпасть от Испании, но теперь участь его зависит от успеха королевских сил в Хили. Если республиканцы возьмут верх, Перу немедленно провозгласит свою независимость и соединится с ними; в противном случае должно будет подождать благоприятного случая.
   Лимские жители в надежде на слабость Испании и на помощь одной сильной морской державы нимало не сомневаются в совершенном успехе своего предприятия, коль скоро начнут только действовать. Испания столь бессильна и правление ее в сих странах столь бедно, что и по сие время не могла она употребить значащей силы против возмутившихся провинций, которым другие для выгод своей торговли почти открытым образом помогают, снабжая их оружием и всякого рода военными снарядами. Королевское правление в Перу весьма слабо: вицерой каждую минуту страшится возмущения; пленных республиканцев, которых Испания признает бунтовщиками и изменниками, содержит он как военнопленных, опасаясь сделать им малейшее насилие, чтоб народ не взбунтовался. Незадолго до нашего прихода в Лиму был здесь военный фрегат, принадлежащий одной европейской морской державе46. Он привозил из Валпарейсо уполномоченного от возмутившихся для переговора с вицероем о размене пленных. Прежде нежели сей депутат съехал на берег, капитан фрегата взял с вицероя честное слово не делать сему уполномоченному никакого насилия. Договор не состоялся, но его возвратили на фрегат, и он оставил в Лиме 10 тысяч пиастров на содержание своих пленных, чтоб они не терпели нужды, а испанское правительство и не думает о своих подданных, попадающихся в руки республиканцев. Сей поступок послужил очень много в пользу возмутившихся, ибо он весьма большое число здешних граждан привлек на их сторону. Но как объяснить поступок капитана, согласившегося на военный королевский фрегат взять посла от возмутившихся провинций, которых независимость ни одна держава еще не признала? Неужели он сделал сие без воли своего правительства? И не значит ли это, что сия держава таким образом намекает уже перуанцам, что она готова признать всю Испанскую Америку свободною и независимою нацией, и не только признать, но и помогать ей, ибо сей поступок -- привезть бунтовщика и обязать законную над ним власть в сохранении его безопасности -- есть прямая и действительная помощь?
   Весьма сомнительно, чтоб Испания когда-либо в состоянии была покорить опять Америку. Вопрос только остается, будут ли начальники возмутившихся провинций так умны и единодушны, чтоб удержать целость всех своих владений, дабы из оных составить одну республику или королевство, буде пожелают избрать короля, а не раздроблятся на разные независимые одна от другой области. В первом случае западные американцы скоро сделались бы сильным и богатым народом, ибо области их в недрах своих имеют все нужное к соделанию их торговою, богатою и великою нацией. В разных портах сих провинций много лесу, годного для кораблестроения, и есть вся для сего удобность; в Гваяквиле строятся фрегаты, а в 1752 году и линейный корабль был построен.
   Отдаленность верховного правительства, слабость оного и неудовольствия против него здешних жителей -- причиною, что в Америке дела идут не так хорошо, как бы шли они, если бы здесь была независимая нация; тогда было бы больше усердия, деятельности и привязанности к правительству. Теперь в Перу нет никакой полиции; даже между Лимою и портом Каллао ночью опасно ездить, чтоб не ограбили и не убили! Это здесь нередко случается, и правительство никаких мер к истреблению зла сего не принимает. Когда же грабежи и разбои слишком распространятся, то иногда частные молодые люди из хороших фамилий составят из себя вооруженный отряд и пустятся за славою на полицейское поле чести ловить воров. Когда их поймают, то правительство осудит и накажет, но само не ловит.
   Между Перу и Бразилией обитает варварский лютый народ47, который почитается самым злым и жестоким во всей Америке и который причиняет много вреда жителям внутренних стран в Перу. Если сии индейцы поймают испанца, то он в их руках никогда ранее трех или четырех дней не умирает; в сие время они держат его привязанного и рвут в разных частях его тело маленькими кусочками, чтоб более продлить мучение его и варварское свое удовольствие, видя его терзания. Правительство против сего народа также не принимает никаких действительных мер, потому что такие меры были бы сопряжены с большими издержками, трудами {В область сего народа переезд через Кордильерские горы чрезвычайно труден, а особливо при перевозе артиллерии. Для действия в горах испанцы имеют особенные пушки четырехфунтового калибра, из коих под каждую употребляется три лошака: на одном положена пушка, на другом -- лафет, на третьем -- колеса; а каждый лошак может везти 10 арроб, или 250 испанских фунтов (нашего веса 7 пудов 12 фунтов).} и опасностями, а управляют здешнею страною испанцы, которые, побыв здесь несколько лет, возвращаются в Европу и не думают более о Перу, в благоденствии коего они не принимают ни малейшего участия.
   Индейцы, живущие между испанскими селениями, смирны и покорны, но не забывают древнего своего состояния. У г-на Абадиа есть престарелый слуга из сего рода, он происходит от поколения инков. Когда он ходит закупать для своего господина съестные припасы в рынок, куда индейцы привозят всякую всячину, то они оказывают ему по их обычаю почтение как принцу, потомку их государей. Индейцы, живущие в соседстве Лимы, занимаются земледелием и рыбной ловлею и уже не так честны, как предки их были. Двум рыбакам я заказал привезти рыбы; им же заехать на шлюп было по дороге, но они запросили с меня впятеро дороже той цены, по которой рыба сия продавалась в Лиме, куда им надобно было бы везти ее на осле 10 1/2 верст, вместо того чтоб мне продали бы ее, не приставая к берегу.
   Индейцы живут все по маленьким селениям в хижинах, из сухой глины складенных. Прежних их городов едва следы приметны; в 5 лигах (27 верст) от Лимы находятся развалины древней их столицы Пачакамы, но в таком состоянии, что нужно прежде услышать от кого-нибудь, что это развалины многолюдного города: в продолжение слишком двух с половиною веков испанцы беспрестанно там рылись в надежде сыскать сокровища, в земле спрятанные, и не оставили, как говорится, камня на камне. Некоторые из наших офицеров там были и привезли за редкость головной человеческий череп, но с испанских ли он плеч или с индейских, я не могу сказать.
   В заключение сих замечаний скажу, что корабль, имеющий нужду в починках, не должен заходить в Лиму, ибо морские снаряды здесь чрезвычайно дороги, а многих и ни за что достать нельзя, также и работникам должно производить большую плату. Съестные припасы получить он может в изобилии и дешево, если станет платить за них товарами, а не деньгами; на деньги они обойдутся непомерно дорого, сие можно лучше видеть из нижеприложенной росписи ценам вещей. Пресной воды в порте Каллао изобильно, и она очень хороша, ибо, несмотря на то что по выходе из Лимы мы два месяца находились в жарком климате, а всего шли до Камчатки более 10 недель, она нимало не испортилась и совсем не пахла дурно.
   В предосторожность тем, коим случится после меня зайти в Лиму, должно дать им совет, чтоб они, не уговорившись о ценах, ничего у здешних купцов не покупали, ибо они здесь точно то же делают, что и в других портах, где есть европейские купцы, а именно стараются доставить вам вещи, не назначая цены, дабы после взять двойную или тройную плату.
   

Цены разным вещам в Лиме в феврале 1818 года

   
   Мука пшеничная лучшая, квинталь**

Пиастры*

Реали

   Сухари пшеничные 1-го сорта, квинталь

16

--

   Сухари пшеничные 2-го сорта, квинталь

14

--

   Пшеница индейская (Mais), фанега (150 фунтов)

8

--

   Хлеб пшеничный, 10 унций

--

1

   Дрова сухие, квинталь

1

2

   Говядина весьма посредственная, квинталь

8

--

   Баран живой, в коем мяса от 20 до 25 фунтов

3

--

   Яйца, сотня

5

--

   Куры, каждая

1

1

   Гуси

2

6

   Утки

--

7

   Индейка

2

6

   Хилийская горчица, арроба

2

--

   Лук, 2000 головок

20

--

   Капуста, кочан

1

1 1/2

   Картофель, арроба

1

--

   Тыквы, каждая

--

4

   Лимоны, сотня

2***

--

   Арбузы, каждый

От 3

" 3

-- 1/2

до 4****

" 4

до 1

   Дыни
   Виноград, фунт
   Вино перуанское белое*****, кувшин, содержащий 70 обыкновенных бутылок

25

--

   Вино каталонское ******, такое же количество

30

--

   Водка перуанская*******, такое же количество

25

--

   Веники простые, каждый

--

2

   Наем большого бота (баркаса), в день

8

--

   Наем плотника

3

--

   Наем одноколки с двумя лошаками и с кучером

5

--

   Наем верховой лошади

3

--

   {* Здесь пиастр содержит 8 реалей, а в 1817 году в Петербурге стоил 5 р. 15 к. на ассигнации.
   ** Квинталь содержит 4 арробы, арроба содержит 25 испанских фунтов, из которых каждый равен 1 фунту 16 золотникам русского весу.
   *** Потому так дороги, что они были тогда не в поре.
   **** Самые лучшие в своем роде.
   ***** Лучшее перуанское вино есть белое, называемое moquegua по имени места, откуда оно привозится. Вино сие приятно для вкуса, довольно крепко и ни в каком климате не портится от времени и, будучи с осторожностью разлито в бутылки, делается очень хорошим и превосходит многие вина, которые под ложным именем мадеры подаются даже в лучших столах.
   ****** Красное, весьма плохое вино, привозимое из Испании.
   ******* Виноградная слабая и непротивного вкуса и запаха водка.}
   

О порте Каллао

   
   Так называется лимская пристань, как то выше сказано было. Если бы место сие находилось при другом каком-либо море, то и портом нельзя было бы назвать оное, потому что оно начисто открыто к северу, следовательно, при самом обыкновенном крепком ветре никакое судно не могло бы стоять в безопасности. Но как при здешних берегах беспрестанно {Весьма редко случается, что несколько часов самый легкий ветерок дует с северной стороны; при нас это было один раз в восемь дней, и то не более как часов пять или шесть.} дуют полуденные умеренные ветры, от коих рейд совсем закрыт песчаною косою и высоким каменистым островом, то сей рейд можно назвать совершенно безопасною и покойною гаванью во всякое время года и для всякого рода судов, ибо глубина в нем умеренная, позволяющая линейным кораблям стоять в 2 или 3 верстах от берега, на дне же мягкий ил. Порт столь пространен, что и тысяча кораблей не заняли бы его. Суда стоят обыкновенно у самого берега подле города и почти вплоть одно подле другого.
   Вход и выход из порта совершенно безопасен и удобен: с южной стороны он узок, а от севера очень широк. Туманы, почти всегда здешние берега покрывающие, затрудняют часто приближение к оным, а особливо для тех, которые не привыкли к плаваниям в морях такого рода; но для удобнейшего входа в Каллао надлежит следовать испанским мореходцам: они обыкновенно, а особливо корабли Филиппинской компании, подходят к берегу гораздо южнее Каллао и по большей части у местечка, называемого Писко (Pisco), откуда с попутным ветром идут подле берега до самого порта. В выходе же из оного никогда не бывает препятствия.
   При порте Каллао есть небольшой морской арсенал для починки кораблей и для строения гребных судов, только весьма в бедном, жалком состоянии.
   Порт не укреплен, да от севера и укрепить его невозможно, но на берегу подле города есть три крепости весьма сильные, построенные из камня. По наружности казалось, что они в хорошем состоянии; внутри же осмотреть их было невозможно. Цель их -- защищать берег, удобный к высадке войск, ибо в других местах сделать высадку морской прибой или бурун может попрепятствовать; впрочем, если бы кто привез силы, достаточные, чтобы переведаться с испанцами на берегу, то высадке их крепости сии не помешают, ибо несколько далее пушечного выстрела есть места, не подверженные большому прибою.
   Я не понимаю, как англичане, будучи столь лакомы до призов, в течение весьма продолжительной войны не попытались сделать нападения на Лиму, чтоб взять с испанцев порядочную контрибуцию, как то сделал славный французский флотоначальник Дюге-Груен с португальцами в Рио-Жанейро. По моему мнению, такое предприятие, верно, удалось бы, если б было поручено управлению человека, с здешними местами и делами сего рода знакомого. Я думаю, что какие-нибудь политические расчеты не позволяли англичанам делать покушения против американских областей, Испании принадлежащих. Впрочем, сколько я их знаю, то они в военных своих предприятиях на море редко ошибаются, и если за что возьмутся, то употребят людей способных и силы, соразмерные цели своей.
   В заключение моих замечаний скажу, что если кораблю, плывущему в Великий океан около мыса Горна, необходимо нужно будет зайти в какой-либо порт Южной Америки, то должно предпочитать Валпарейсо всем прочим, потом порт Консепцию: они безопасны и изобилуют всеми пособиями, в каких только мореплаватель может иметь нужду, а притом и гораздо ближе к его пути.
   

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Плавание от Лимы до Петропавловской гавани. Пребывание в Камчатке с краткими замечаниями о сей области

   

Понедельник, 18

   Оставив перуанские берега, правил я так, чтоб безопасно пройти ночью каменья Гормигас {По-испански Hormiga значит муравей.}, а с утра 18 февраля велел держать прямо к западу. Намерение мое было не слишком приближаться к экватору, чтоб, не теряя свежего пассатного ветра, достигнуть меридиана островов Галлиопагос {Так названных испанцами от слова Galliopago -- земляная черепаха.}; тогда держать к северу, пройти экватор к западу градуса на три от сих островов и, достигнув широты 13oW, править прямо на запад до долготы 165oO; потом держать уже по курсу к Камчатке. По всему, что я читал и опытом знаю о плавании в Великом океане, сей план мне казался удобнейшим. Вечером видели мы большое испанское судно, лавировавшее к югу. Сего числа показалось много летучей рыбы, из которых одна, довольно большая в своем роде, взлетела на шлюп.

Среда, 20. Суббота, 23, Понедельник, 25. Вторник, 26

   Февраля 20-го в широте 10 1/2o+, долготе 83 1/2o+: имели мы безветрие с проливным дождем; оное, вероятно, происходило оттого, что мы находились в пределах, где кончается прибрежный пассат и начинается настоящий, по всему пространству океана в тропических морях дующий, потому что после весьма свежий ветер стал дуть с юго-востока. Не встречая ничего примечания достойного, мы скоро шли по своему настоящему пути. В широте 7 3/4o+, долготе 90o+ видели к северу во всю ночь сильную и частую молнию; это показывало, что экваторные дожди и громы, сопутствуемые безветрием и сильными порывами, угрожали скорее нас встретить, нежели как мы ожидали, что и действительно последовало: в ночь на 25 число юго-восточный пассат совсем утих, а ветр сделался от севера с проливным дождем, и как мы последние три ночи видели к северу почти беспрестанную молнию и теперь, будучи только в широте около 5o {В 6 часов утра сего числа мы находились в широте 5o04', долготе 93o35'.}, встретили тишину и дожди, то я имел причину полагать наверное, что мы пассата лишились и должны будем широкую полосу около экватора проходить при тихих ветрах и проливных дождях, чего я прежде не ожидал; а потому и решился, удалясь опять к югу до 8o широты, править на запад, до меридиана островов Маркиза Мендозы48, и под оным уже пройти экватор. На сей конец в 6 часов утра стали мы держать к юго-западу. Северный ветр с дождем продолжался часу до 10-го, потом отшел к юго-востоку и дул до самой ночи с неровною силою, но утихал и начинал дуть порывами с проливным дождем попеременно. В ночь же на 26 февраля выяснило и свежий пассат начал правильно дуть от юго-востока.
   Тогда я стал править так, чтоб идти близко параллели 7o до долготы 115o, потому что в 1786 году в широте 7o04', долготе 112o английский капитан Портлок видел стадо береговых птиц и нескольких черепах -- явные признаки близости земли, почему я и надеялся, что нам удастся, может быть, открыть оную, и тем более, что наступили лунные ночи, которые позволяли нам в ночное время без всякой опасности поднимать все паруса и видеть землю издали. Намерение мое было около означенной долготы плыть по параллели 7 1/2o. Портлок видел признаки земли, как то выше сказано, в широте 7o04'. После сего он, конечно, прилежно смотрел во все стороны, не откроется ли она, однако ж ничего не видал; но доколе признаки оной не показались, то на купеческом судне, верно, очень плохо смотрели вокруг себя. Он шел тогда к северу, следовательно, если была в то время поблизости его земля, то правдоподобнее заключить, что она была южнее того места, где он видел признаки, нежели севернее. Впрочем, это одни предположения, кои основываются на некоторых данных, а в которую точно сторону от него находилась земля, определить невозможно. В деле сего рода счастие более помогает, нежели все умозаключения. Но я должен заметить, что такие перемены курса отнюдь не мешали успеху нашего плавания, потому что, если я увеличивал расстояние от экватора, чрез который впоследствии надлежало нам переходить, затем в большей широте ветр дул свежее и ускорял ход наш.

Март. Воскресенье, 3

   Марта 3-го в полдень мы находились по наблюдениям в широте 7o40'56", в долготе по хронометрам 110o54'58", следовательно, сего числа перешли путевую линию Лаперуза и были очень недалеко от меридиана, на котором Портлок видел признаки земли, почему мы с большим вниманием смотрели кругом себя, но, невзирая на ясную погоду и весьма чистый горизонт, ничего не видали и даже признаков земли не имели.

Понедельник, 4. Вторник, 5

   В полдень 4 числа широта наша была по обсервации 7o46'07", долгота по хронометрам -- 113o23 10". Сего дня скоро после полудня стоявшие на вахте видели птицу величиною с голубя, похожую на ястреба, которую они почитали береговою, но я не успел ее видеть. С полудня стали мы держать на WSW 1/2 W, чтоб несколько увеличить широту, дабы иметь ветр свежее, который здесь стал делаться тише; а на другой день в полдень, когда мы достигли широты 8o15'06", долготы 115o51', ветр стал дуть ровнее, почему мы опять пошли прямо к западу.

Среда, 6

   Марта 6-го и 7-го погода была по-прежнему ясная при довольно свежем пассатном ветре от юго-востока. В сии дни по обсервации и по хронометрам широта и долгота наши были:
   6-го широта -- 8o15'52", долгота -- 118o05'10"
   7-го " 8o19'52", " 120o46'44"

Четверг, 7

   7 числа примечательного случилось то, что около 10-го часа утра видели мы вдали стадо птиц, летевших к югу; оные казались не из роду морских, а притом летели они прямо, как обыкновенно пролетные птицы, и так, вероятно, что где-нибудь поблизости нас земля находилась.

Пятница, 8. Суббота, 9. Воскресенье, 10

   8 числа день был мрачный и дождливый, часто находили тучи, солнце только изредка показывалось. Пользуясь промежутками, когда оно сияло, мы успели определить долготу свою по хронометрам -- 123o39'22", и широту по полуденной высоте -- 8o17'40". В 4 часу пополудни, когда широта наша была та же, что в полдень, а долгота 124o+, увидели мы в некотором от нас расстоянии множество птиц, которые издали казались чайками или водорезами {Я употребил перевод английского наименования Shearwater. -- Линнея сии птицы названы Procellaria Puffimis.}, летавшими над одним местом; я полагал их от 150 до 200, а некоторые из наших господ офицеров до 300 насчитывали. Такое множество их подавало основательную причину думать, что недалеко от нас должна быть земля; почему, приведя в дрейф, бросили мы лот, но с лишком ста саженями дна не достали. Вечером же в осьмом часу (в долготе 124 1/2o) несколько времени летала вокруг шлюпа береговая птица. Во весь сей день было пасмурно, дождливые облака с порывами ветра находили временно почти до самой полуночи, а потом выяснило, и во весь день уже при ясной погоде дул от востока весьма свежий ветр, с которым шли мы по 872 и по 9 миль в час. В полдень широта наша по обсервации была 8o23'44", а долгота по хронометрам -- 126o36'40". После полудня около шлюпа плавало множество касаток, из коих в двух матросы наши попали острогами, но по причине скорого хода они сорвались; у одной из них острогою разрезало всю спину и кровь лилась так, что след на воде оставляла, но рыба вместе с прочими плыла и от шлюпа не отставала. После захождения солнца стали находить облака с дождем; ветр, впрочем, был прежний и свежий. Такая погода стояла во всю ночь и почти во весь день; к вечеру же сделалось совсем ясно. В полдень широта наша по обсервации -- 8o27'03", долгота по хронометрам --129o15'23".

Среда, 13. Четверг, 14

   После полудня 13 числа увидели мы остров Аугагу -- восточный из Вашингтоновых островов {Острова сии весьма хорошо описаны в путешествии капитана Крузенштерна49, который приставал к одному из них, называемому Нукагива. Прим. ред.-- См. "Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах... на кораблях "Надежде" и "Неве" под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана второго ранга Крузенштерна...". Ч. 1, СПб., 1809, стр. 121--184.}, а на другой день прошли их. Поутру были мы весьма близко южной оконечности острова Гиау, где могли поверить ход своих хронометров, ибо сия оконечность острова Гиау верно определена командиром английского военного транспорта Гержестом и ехавшим с ним к Ванкуверу астрономом Гуджем и потому могла служить для поверки наших хронометров. В полдень сего числа мы находились в широте 8o08'42", в долготе 140o26', будучи от острова Гиау к западу в 15 милях. Тогда стали мы править к северо-западу, чтоб, переменяя долготу, приблизиться к экватору и пройти оный около 150o долготы. Сначала я имел намерение продолжать мое плавание по параллели 8 и 7 южной широты до долготы 180o в надежде найти какие-нибудь новые острова; но как в сей полосе бывали многие из мореплавателей, переходя экватор, то и сомнительно, чтоб в ней могли находиться большие неизвестные острова, а если и есть, то, верно, малые, ничего не значащие. Экватор же я поспешил перейти для того, чтоб воспользоваться лунными ночами, ибо, как известно, под экватором ветры беспрестанно переменяются и дуют порывами, почему и нужно быть весьма осторожну; в светлые же ночи несравненно более парусов можно поднимать и удобнее с ними управляться.

Пятница, 15

   Пройдя Вашингтоновы острова, мы тотчас встретили северо-восточный ветр, который 15 числа дул с довольною силою; сначала я приписывал сие близости островов, не ожидая в южном полушарии встретить северо-восточный пассат, но сего дня мы находились уже весьма далеко от них, ибо в полдень широта наша по обсервации была 6o16'24", долгота по хронометрам -- 142o37'53". Сии наблюдения показали, что мы находились почти на 8 миль к юго-западу от места нашего по счислению, чему причиною, может статься, было действие течения, производимого свежим ветром от северо-запада. С сего дня горизонт стал быть всегда весьма облачен и тучи часто местами покрывали небо, однако ж было сухо; лишь ночью, в 10 часу, быстро через нас прошла туча с проливным дождем, но без порыва ветра.

Воскресенье, 17. Вторник, 19

   В широте 2 1/2o, долготе 146 1/2o заметили мы, что течение стало действовать весьма чувствительно на наш ход {См. часть вторую.} к западу. Сильное течение в сей полосе Великого океана замечено всеми мореплавателями, здесь бывшими. После полудня ветр стал понемногу утихать, а к вечеру и очень было стих, небо покрылось темными тучами, и я уже ождал, что скоро начнутся обыкновенные под экватором проливные дожди и порывы ветра, тем более что в 8 часов вечера мы уже находились в широте 2o, однако ж ночью прояснило и ветр опять стал дуть свежо от северо-востока. Имея ветр беспрестанно с северо-восточной стороны, дувший с неровною силою и при разных состояниях погоды, мы правили сколько возможно было к северу и 19 марта во 2 часу после полудня прошли экватор в долготе почти 150o, пробыв в южном полушарии без четырех дней пять месяцев.

Северный Великий океан. Четверг, 21. суббота, 23

   Пройдя экватор, имели мы несколько дней такие же погоду и ветр, какие встретили, приближаясь к нему. 21 числа вечером в широте 2 1/2o+, долготе 151 1/2o видели мы во всех направлениях много разного рода морских птиц, почему на ночь убавили парусов, чтоб нечаянно не приблизиться слишком к какому-либо неизвестному острову; а 23 числа в широте 6o+, долготе 152 1/2o встретили настоящий пассатный ветр, который стал дуть постоянно и весьма крепко от северо-востока, большею частью при пасмурной погоде.

Среда, 27

   Ночь на 27 число была темная, и ветр дул крепкий, а так как курс наш был чрез параллель и поблизости каменного рифа, означенного на старых испанских картах под именем Вахо de Manuel Rodrigue, т. е. мель Имануила Родерика, то для предосторожности во всю ночь мы шли под самыми малыми парусами, а на рассвете поставили все их и стали править на WNW 1/2 W, чтоб более переменять долготы.
   Многие сочинители нынешних морских карт выпустили острова, камни и мели, назначенные на старых картах, и потому только, что новейшие мореплаватели не нашли их в тех местах, где они положены на оных. Но это правило может быть пагубно для многих несчастных путешественников, ибо назначенные на старых картах острова и проч., по всей вероятности, действительно существуют, только что географическое их положение по неимению в те времена средств неверно определено.
   Ветр был крепкий, так что иногда мы шли по 10 миль в час. Погода хотя большею частью стояла облачная, однако ж временно выяснивала и позволила нам определить обсервациями и хронометрами широту и долготу свою; в полдень первая была 11o41'18", а последняя -- 161o45'57".

Четверг, 28

   Марта 28-го как ночь, так и день были пасмурные и облачные, однако же солнце иногда сияло. В 6 часов утра, будучи в широте 13o, стали мы править к западу прямо, чтоб между сею параллелью и 14o достичь долготы 175oO и потом уже держать прямо к Камчатке.

Апрель. Среда, 3. Четверг, 4

   До 3 апреля мы шли своим путем, не встретив ничего примечательного, а сего числа в полдень мы были в широте по полуденной высоте солнца 15o56'36", в долготе по хронометрам 182o18'56", следовательно, место наше находилось близко мели, названной Векова рифом, которого положение на картах подвержено сомнению. Полагая, что если он действительно существует, то, конечно, широта его вернее означена, нежели долгота, мы с полудня стали держать так, чтоб ночью не переходить параллели оного (17o), а на рассвете (в 5 часов) 4 апреля пошли на NW 1/2 W по правому компасу. В полдень находились мы по обсервациям в широте 16o56'13", в долготе 185o27'22" и шли после тем же курсом при свежем ветре от NO и при ясной погоде. Курс сей вел нас подле самого рифа, как он положен на карте, но мы его не видали.

Суббота, 6

   Апреля 6-го оставил нас пассатный ветр в широте 20 1/2o, в долготе 189 1/2o. Когда это случилось, я думал, что ветр перешел к югу на время, а потом опять задует пассат и доведет нас градусов до 30 широты {В сентябре 1809 года, идучи на шлюпе "Диане" Великим океаном в Камчатку от Новогебридских островов, мы пользовались пассатом до 32 1/2o широты.}, однако же после того все уже ветры были переменные, а погоды непостоянные.
   Во всем этом переходе склонение компаса имело весьма мало перемены. В порте Каллао оно было 7, 8 и 9o восточное; потом по наблюдениям нашим разными способами и разными компасами с разных мест шлюпа находили мы оное от 3 до 5o восточное, которое и у Вашингтоновых островов50 было около 5o. После того стало оно понемногу увеличиваться, но и по сие время более 10 1/2o не было; только в последние два дня азимуты дали оное от 6 до 8o, а сего числа 5o {Склонение компаса ни на сухом пути, ни на море невозможно определить верно. Я хотел здесь поместить замечания о сем предмете, учиненные капитаном Флиндерсом, но как недавно г-н капитан-командор Крузенштерн о сем же напечатал краткое рассуждение, которое не всем еще известно, то с позволения его выписку из оного я помещаю во второй части.}. Удивительно, что между тропиками Великого океана компас имеет так мало перемены в склонении; например, 5 марта с полудня, будучи в широте 8o14', в долготе 115o51', мы стали править по компасу на W 1/2 S; склонение оного было 5o восточное, что делало настоящий наш курс почти W. Сим курсом шли мы беспрерывно восемь суток, то есть до 13 марта, когда находились в широте 8o39', в долготе 13872o, пройдя всего 1378 миль (2411 1/2 верст), а разности широты сделали только 24 3/4 мили. Это показывает, что на всем этом пространстве склонение компаса перемены не имеет. В Атлантическом океане на той же параллели и на таком же расстоянии она простирается до 15o+, а в Южном Великом океане между мысом Доброй Надежды и Вандименовою землею51 еще и того более.
   Прошед столь великое пространство жаркого пояса, мы никогда не имели утомительных жаров: свежий ветр прохлаждал воздух, а когда случалась тишина, то почти всегда было облачно. Самое высокое стояние Реомюрова термометра {Мы обыкновенно употребляли Фаренгейтов термометр. Прим. ред. -- Для перевода градусов шкалы Фаренгейта в шкалу Цельсия применяется формула Ц = 5/9 (Ф -- 32o), где Ц -- число градусов по шкале Цельсия, Ф -- число градусов по шкале Фаренгейта.} было 26o, и сие случилось один только раз -- в половине дня 15 марта,
   потом 25o -- 21 марта,
   24o -- 6, 16, 19 марта и 10 апреля,
   23o -- февраля 17-го, 24-го; марта 1-го и 10-го.
   Самое же большее понижение было следующее:
   13 -- 8 апреля ночью,
   14 -- 6 апреля ночью,
   15 -- по ночам 17 февраля, 24, 27 марта, 2, 3 и 4 апреля.
   Среднее же и самое частое стояние термометра было 17, 18, 19 и 20o.
   Между тропиками в возвышении и понижении барометра большой перемены никогда не бывает. Во все время, о коем здесь упоминается, барометр показывал от 29,9 до 30 дюймов; весьма редко на несколько десятых выступал он вверх и вниз из сих пределов.
   От самой Лимы до Вашингтоновых островов течение весьма слабо на нас действовало и было всегда против нас, то есть к востоку, но так мало, что, проходя помянутые острова (14 марта), разности имели мы по долготе только 1"16' (счислимая долгота была 141o42', а обсервованная по хронометрам и исправленная по долготе острова Гиау -- 140o26'). Сия разность произошла в 25 дней; а когда мы пошли от Вашингтоновых островов, то течение постоянно и сильно увлекало нас к западу, склоняясь несколько к югу и иногда к северу; к востоку же оно действовало очень редко; и сие продолжалось до сего числа, так что сего дня в полдень истинное наше место по долготе было к западу против счислимой долготы на 6o32' {Истинная долгота была 194o28'57", счислимая же -- 189o57'05".}; сия разность произошла в 29 дней52.
   В заключение я замечу, что на всем переходе жарким поясом, в коем мы провели около трех месяцев, считая со вступления в оный от мыса Горна, больных у нас было весьма мало, и те самыми маловажными, скоро проходящими припадками, и весьма часто по нескольку дней сряду не было ни одного больного. Это может свидетельствовать, что наши люди, рожденные и воспитанные в холодной стране Севера, способны переносить и жар без вреда здоровью.
   Нет плавания успешнее и покойнее, как с пассатными ветрами {Хороший фрегат в полосе пассатных ветров может каждые сутки переходить по 240 миль (420 верст).}, но затем нет ничего и скучнее. Единообразие ненавистно человеку; ему нужны перемены: природа его того требует. Всегдашний умеренный ветр, ясная погода и спокойствие моря хотя делают плавание безопасным и приятным, но беспрестанное повторение того же в продолжение многих недель наскучит. Один хороший ясный день после нескольких пасмурных и тихий ветр после бури доставляют во сто крат более удовольствия, нежели несколько дней беспрерывно продолжающейся хорошей погоды.

Понедельник, 8

   Мы шли к северу и в ночь на 8 число прошли северный тропик в долготе 192 1/4o.
   Скоро после сего в широте около 28o, долготе 194o+ терпели мы сильную бурю от северо-востока, продолжавшуюся 7 или 8 часов. Во время случившейся тогда перемены ветра вал, ударив в корму, изломал у нас висевшую за оною шлюпку, и несколько воды попало в каюту.

Воскресенье, 14

   14 числа (в день светлого воскресенья), будучи в широте 29 1/2o+, долготе 196 1/2o+, имели мы такой холод, какого давно уже не чувствовали: термометр стоял на 13o. Сего числа для высокого и пресветлого христианского праздника выдал я нижним чинам в награждение за ревностную их службу и труды третное53 жалованье; сей награды они по всей справедливости были достойны.

Пятница, 19

   После сего, идучи с разными переменными ветрами к северу, при погодах, также переменявшихся, не встретили мы ничего примечательного до 19 числа, а в тот день, находясь в широте 34 1/4o+, долготе 199o+, видели мы почти в одно время несколько тропических птиц, много пучков морских растений, множество разного рода медуз или моллюсков, а также и альбатросы в первый раз еще показались, и киты вечером были видны. Я здесь упоминаю о сем по редкости случая, что в одном месте показались вдруг столь многие животные, из коих некоторые по свойству своему принадлежат к двум противоположным климатам, как, Например, альбатросы и тропические птицы. Впрочем, вообще я не говорю, когда каких животных, обыкновенных и свойственных полосе места, мы видели, ибо об оных во всех путешествиях почти на каждой странице упоминается.

Вторник, 23

   До 23 апреля ветры большею частью дули с южной стороны и были умеренные, а однажды случился весьма крепкий, но сего дня после полудня (в широте 42 3/4o, долготе 198o+) ветр от запада стал отходить к северу и чрез несколько часов сделался W; от сего румба в продолжение полутора суток дул он весьма тихо, переменяясь на румб и на два в обе стороны, а часто на несколько времени совсем затихал. Погода во все сие время была сухая, облачная и холодная, термометр выше 5o не стоял, а иногда опускался до 2 1/2o выше точки замерзания, барометр же показывал выше 30 дюймов. Когда ветр сделался восточный, тогда наступила пасмурность и временно стал идти снег.

Пятница, 26

   26 числа в широте около 47o, долготе 199 1/2o во время сей мокрой погоды термометр опускался иногда до 3/4o выше точки замерзания. Здесь надлежит заметить следующее обстоятельство: хотя ветр от востока дул довольно крепко в течение более суток, но он не развел волнения, оно было весьма мало, и лишь ветр начал утихать, то и волнение исчезло; а сверх того, мы видели весьма много птиц. Не показывает ли это, что от нас на ветре недалеко была какая-нибудь неизвестная земля? Впрочем, сие могло произойти и от других причин.

Понедельник, 29. Май

   Апреля 29 числа после полудня увидели мы камчатский берег. Первая земля, открывшаяся нам сквозь мрачность, был безымянный мыс, лежащий на карте капитана Крузенштерна в широте 51o35'72", и камень, от него находящийся к юго-западу в 5 милях. Прочие же берега и горы были покрыты туманом или пасмурностью. От ближнего берега мы находились в 10 милях. После сего противные ветры, пасмурность с частым снегом и туманы продержали нас трое суток у камчатских берегов, не позволив войти в Петропавловскую гавань. Во все сие время берега большею частью были скрыты в пасмурности; иногда только местами могли мы видеть их сквозь мрачность, и очень редко, когда они открывались на большое пространство, тогда представлялись они в самом странном виде, будучи от самых вершин гор до моря покрыты снегом.

Четверг, 2. Пятница, 3

   Наконец 2 мая, скоро после полудня, самый легкий ветерок стал дуть от юго-востока; при помощи оного пошли мы прямо ко входу в Авачинскую губу. Вход сей по прочищении пасмурности очень хорошо мы рассмотрели, а между тем курс и расстояние до него определили по наблюдениям, но ветр дул так тихо и так часто совсем уничтожался, что мы, пользуясь, так сказать, каждым дуновением его, поднимали все паруса и не прежде половины 10-го часа вечера достигли устья прохода. Но так как, приближаясь к нему, засветло с салингов мы осмотрели, что кругом нас в виду ни одного куска льду не было, проход же мне весьма хорошо известен, то я и решился идти ночью, не желая пропустить свежего попутного ветра, который теперь начал дуть. В проходе мы прошли несколько небольших льдин, не коснувшись ни одной из них. В 12 часу ночи вошли в Авачинскую губу, а в час пополуночи на 3 мая, подойдя к Петропавловской гавани, стали на якорь, совершив путешествие от Кронштадта до сего порта в восемь месяцев и восемь дней, в продолжение которого времени мы находились в портах только 34 дня, а прочее время все в походе. Больных у нас было весьма мало, и то самыми легкими припадками, а часто и совсем не было.

Камчатка

   Прибытие наше в Камчатку в такое раннее время, в какое никогда еще после кораблей капитана Кука ни одно судно не приходило, и величина шлюпа по рассвете привели жителей в немалое удивление. Приехавший к нам офицер здешней экипажной роты Калмаков, мой старый знакомый, которого я знал в прежнюю мою бытность в Камчатке, едва глазам своим верил. Он был прислан от начальника области {Флота капитан 1-го ранга Петр Иванович Рикорд.} поздравить нас с прибытием и привез от него несколько свежих съестных припасов. От него мы узнали, что только три дня прошло, как Авачинскую губу сломало и лед вынесло {Авачинская губа прошла 29 апреля по нашему счету, а по счету в Камчатке -- 30 апреля. Я два раза здесь зимовал, и она никогда так долго не стояла. Первые русские пришли в Камчатку с запада, а мы -- с востока, отчего в счете времени произошла у нас разность целые сутки. Матросы наши, увидев, что в Петропавловской гавани считают воскресенье, когда у нас еще суббота, и не понимая сему причины, думали, что камчатские жители как-нибудь сбились в счете и потеряли один день.}, следовательно, весьма кстати случилось, что противный ветр задержал нас у берегов. В 8 часов мы салютовали крепости из 7 пушек и тотчас получили равный ответ. Такая исправность меня удивила, ибо я знал, что прежде всегда пушки по восемь месяцев в году лежали в сараях. В 9 часов с некоторыми из наших офицеров ездил я к начальнику области с рапортом о прибытии. Свидание мое с г-ном Рикордом54 было на сей раз непродолжительно, ибо я спешил возвратиться на шлюп, ожидая, что на нас понесет лед от берегов, где его было весьма много, что и действительно случилось в 3 часа утра следующего дня; но лед был слаб и мелок, так что мы свободно отталкивали его шестами, и он шлюпу ни малейшего вреда не причинил. Но в сие же самое время повстречался с нами другой неприятный случай, гораздо важнее и опаснее льда: на вахте позабыли при наступлении безветрия подтянуть канат, отчего буйреп попался между рулем и штевнем и задержал шлюп, как на шпринге. Если бы в это время случился крепкий ветр, то непременно погнуло бы рулевые петли или и совсем оторвало, потому что буйреп был новый и толстый. Мы пытались всеми способами его вытащить, но никак не могли; наконец матрос Константинов, несмотря на чрезвычайную стужу, опустился в воду и достал штерт, к которому мы, привязав балласту пуд около 25, бросили в воду; тягость сия, утопив томбуй, освободила и буйреп из-за руля. После сего мы стали фертоинг, положа на место одного якоря большой верп.

Пятница, 10

   Для выгрузки шлюпа непременно нужно было ввести оный в Петропавловскую гавань, в которой стоял еще лед, почему г-н Рикорд и я согласились прорубить его. Употребляя для сего наших людей и береговую команду, начали мы работу сию 3 числа. Между тем носящийся по Авачинской губе лед нас часто беспокоил и принуждал по нескольку часов отталкивать льдины шестами; а 10 числа в 9 часу утра свежим южным ветром нанесло на нас пребольшую льдину, которую мы ни перерубить, ни оттолкнуть не могли. Льдина сия сдернула нас с якорей; мы отдали другие якоря, но она не пустила их на дно, почему и прижало нас к мели в самую малую воду. Льдину мы скоро отвели, а прилив пособил нам во 2 часу пополудни отойти от мели без малейшего вреда.

Вторник, 14. Среда, 15

   С прибытия нашего время почти беспрестанно стояло прекрасное. Ясные дни, светлые лунные ночи и легкие ветерки вознаграждали нас за грозный вид здешних гористых берегов, покрытых снегом, которые мы имели пред глазами. Пользуясь благоприятною погодою, мы посылали гребные суда ловить рыбу в разные места здешней губы и имели большой успех. В сие время ловилась только одна камбала, она здесь велика и вкусна; мы ловили ее такое множество, что достаточно было для всей нашей команды.
   К 12 числу мы успели прорубить половину льда в Петропавловской гавани, и как, стоя в Авачинской губе, нельзя было нам поспешно выгрузить шлюп и работа могла слишком продлиться, то на другой день вошли мы в Петропавловскую гавань и стали на двух верпах. Время тогда стояло прекрасное при самом тихом ветре, но в 11 часу ночи вдруг нашел от северо-востока порыв, который, подвинув лед на томбуй верпа и действуя силою своею на шлюп, принес нас к самому берегу, и шлюп стал на мель, имея воды против шкафута к берегу 10 фут, а с другой стороны -- 17. Зто показывало, что только один бок его стоял на приглубой мели. Порывы стали находить часто с большою силою, а потому стянуться с мели было невозможно; но опасаясь, чтоб при отливе не повалило нас на бок, мы с большим трудом подтянули к себе пустой охотский транспорт "Иоанн" и прикрепили свои борты и реи к его бортам и мачтам, поставив в помощь ему две стрелы. В таком положении мы оставались до утра; потом, когда ветр утих, мы завезли на глубину завозы, сгрузили со шлюпа много тяжестей и в 9 часов вечера при полной воде сняли его с мели. Сей случай не причинил шлюпу ни малейшего вреда, хотя в малую воду его повалило к глубокому месту на 13 1/2o. На ночь остались мы на верпах в самом входе в гавань, а на другой день вошли в оную и в удобном месте утвердили шлюп, как должно. Тогда ничто уже нам не мешало приступить к работе с возможною деятельностью.
   Величайшее затруднение нам предстояло в привозе балласту и дров: первого нам нужно было до 8 тысяч пуд, и надлежало брать оный от гавани в 7 верстах, а дров надобно было более 25 сажен, и должно было их рубить в Раковой губе, в расстоянии от нас 5 верст. Если бы нам привелось сии две необходимые потребности возить на гребных судах, то и в два месяца невозможно было бы изготовиться к походу; но мы для сего употребили с позволения областного начальника находившийся здесь охотский транспорт, послав на оном своих офицеров и матросов, и он в три раза привез все нужное нам количество балласту и дров. За сию поспешность обязан я деятельности и усердию мичмана барона Врангеля, которому поручил я начальство над транспортом.
   Между тем мы исправляли снасти и паруса, свозили на берег и сдавали снаряды, назначенные для здешней области и для Охотска, красили шлюп и проч. Работа шла при деятельности офицеров и гардемаринов и усердии нижних чинов так успешно, что в половине июня мы совсем изготовились. Надобно сказать, что мы не все время нашего здесь пребывания проводили в работе и занятиях: офицеры и гардемарины были при должности по очереди, почему имели время ездить на охоту, на теплые воды и проч., а нижним чинам по праздникам позволялось пользоваться прогулкою на берегу.

Большерецк

   Начальник области употребил все способы, от него зависящие и какие только состояние здешнего края могло ему представить, чтоб сделать нам пособие и доставить разные удовольствия. Дом и стол его для всех нас были открыты; по праздникам он приглашал вместе с нами чиновников города и других почтенных людей, чтоб только доставить нам приятное занятие. Супруга и сестра его обходились с нами, как с родными. Он всякий почти день присылал к нам для стола чего-нибудь свежего: мяса, дичины, рыбы, молока и проч.; даже нарочно для нас и для матросов наших велел купить рогатого скота в Большерецке и пригнать сюда; словом, я не могу описать всех одолжений, которые он нам и всей команде делал. Следуя его примеру, и другие живущие здесь почтенные люди оказывали нам доброхотство, гостеприимство и услуги, всякий по своей возможности, за что мы старались их отблагодарить, как могли.
   О Камчатке так много было писано хорошего и худого, что я совершенно излишним считаю предлагать читателю мои замечания о ней, но не могу умолчать о счастливой перемене, последовавшей в сей области от нового преобразования правления оной и от определения в начальники над нею одного из самых справедливейших людей, который, живши здесь несколько лет, имел случай и способность вникнуть во все дела сей страны. Прежде еще своего назначения он уже видел все бывшие здесь злоупотребления и недостатки и знал, как пособить им. Г-н Рикорд при назначении своем областным камчатским начальником находился в Петербурге, а потому мог лично ходатайствовать за бедных здешних жителей и доставить им пособие правительства, чего он и не упустил сделать. Известно, что главную пищу большей половины камчатских жителей составляет рыба, которую в четыре летних месяца они заготовляют на целый год; а когда она дурно ловится, зимою бывает голод, и тогда многие бедные люди питаются древесною корою. Но г-н Рикорд исходатайствовал дозволение выдавать в случае нужды из казны муку жителям по цене, в какую она обходится казне, а бедным давать за половинную цену и дешевле, смотря по состоянию просящего помощи. И так как здесь вольной продажи муки нет, то теперь камчадалы и не от голода покупают оную из казны, которая от того ничего не теряет, а, напротив, выигрывает тем, что люди делаются здоровее и способнее к трудам.
   Второй предмет не маловажнее первого, за который Камчатка обязана нынешнему своему начальнику. Почти все из простого состояния здешние жители обоего пола и даже дети заражены известною дурною болезнью. Прежде лекари из году в год объезжали область и помогали больным только советами, а лекарства редко сюда привозились; но если бы и были они, то можно ли таким образом вылечить болезнь, требующую диеты, покоя, теплого жилища и проч.? Ныне г-н Рикорд учредил лазарет, выписал сухим путем все нужные медикаменты, а морем мы ему привезли по его же требованию все госпитальные материалы; притом истребовал он двух искусных врачей, из которых один {Штаб-лекарь Любарский.} по гражданскому ведомству имеет попечение о больнице. Сначала камчадалы, думая, что их станут лечить по-прежнему, то есть без всякой пользы, не хотели вступать в лазарет, но после, узнав, как их там хорошо содержат, кормят и проч., а более, увидев едва ходивших прежде своих товарищей совершенно излеченными, стали со всех сторон больных привозить в лазарет, и г-н Любарский своим искусством и старанием справедливо заслужил полную их доверенность и благодарность.
   Заведенная в Петропавловской гавани г-ном Рикордом ремесленная школа, для которой мы по его же требованию привезли все нужные инструменты и снаряды английской работы, также со временем принесет большую пользу здешним жителям. Теперь камчадал едет за 300 или 400 верст отдать в починку свое ружье, которое ему необходимо, или сделать какую-нибудь нужную ему железную вещь, потому что во всей области три или четыре слесаря и кузнеца. Духовное училище, г-ном Рикордом же заводимое, также останется не без пользы.
   Количество пороху и свинцу, выдающееся камчадалам из казны, по ходатайству г-на Рикорда увеличено, и бедные камчадалы перестали платить непомерные цены за сии две необходимые для них вещи, которые они должны были покупать у купцов. Лазарет военнослужащих, состоящий под управлением также искусного врача {Штаб-лекарь Застолпский.}, теперь на таком же основании, как и в других русских портах. Лекарства, инструменты и госпитальные материалы по требованию г-на Рикорда присланы с нами из Петербурга. Больных содержат хорошо, когда нужно, покупают свежую говядину, а прежде хотя и находился здесь казенный рогатый скот, но до прибытия г-на Рикорда в Камчатку больных кормили медвежьим мясом, и то весьма редко; впрочем, они ели, как и здоровые, летом свежую рыбу, а зимою вяленую. Вот чем ознаменовал нынешний начальник Камчатской области вступление свое в управление оною! Можно уверительно сказать, что при покровительстве вышнего начальства и при его усердии на общую пользу Камчатка в короткое время примет совсем другой вид: люди будут размножаться, вместо того что прежде год от года их становилось меньше.
   Супруга г-на Рикорда немало также приносит пользы здешнему краю, подавая всем пример трудолюбия. Будучи рождена и воспитана в одном из самых прекрасных климатов Российской империи, она с удовольствием предприняла многотрудный путь с своим супругом чрез всю Сибирь, а потом морем из Охотска в суровую Камчатку, где совсем не ропщет на ужасные, неприступные горы и дремучие леса, никакого сравнения не имеющие с родимыми ее украинскими долинами и садами, будучи довольна своим супругом и своими занятиями. Она соорудила первую еще оранжерею в Камчатке; о сем роде хозяйства здешним жителям и по слухам не было известно. Она научила их, что можно победить природу, не позволяющую рано садить семена, деланием рассадников. Но важнее всего, что как она сама, так и супруг ее подают пример истинной супружеской любви и всех кротких христианских добродетелей. Я весьма счастливым себя почитаю, что сей почтенной даме мог принести удовольствие, доставив в Камчатку фортепьяно и парные дрожки со всею упряжью. Первое удалось мне довести в совершенной сохранности; это занятие в уединенном месте для того, кто любит и знает музыку, неоцененно! Для дрожек, к счастью, нашлись здесь две смирные и довольно статные лошади, которые с первого раза пошли хорошо. Это был еще первый экипаж на колесах в Камчатке от сотворения мира, и потому жители смотрели на него несравненно с большим удивлением, нежели у нас стали бы смотреть на того, кто по Петербургу поехал бы на собаках.
   Заметив все главные и полезнейшие перемены, сделанные г-ном Рикордом, не должно оставить без внимания и других служащих к опрятности и чистоте города. Теперь уже жители не могут ставить своих домиков где и как попало, но обязаны строиться на показанных местах и наблюдать около них чистоту, для чего учреждена полиция, которая запрещает бросать на улицы всякую зловонную дрянь, столь же отвратительную для вида, как и вредную для здоровья. Здесь кстати заметить следующий достойный похвалы поступок г-на Рикорда, показывающий уважение его к памяти людей, кои были полезны свету, какой бы, впрочем, нации они ни принадлежали. По новому расположению города памятник, воздвигнутый офицерами корабля "Надежды" {Я слышал, что в сооружении сего памятника более всех участвовал капитан-лейтенант (ныне капитан-командор) М. И. Ратманов53.} над могилою известного английского мореплавателя капитана Кларка55, должен был бы стоять в самой худой части города, почему г-н Рикорд решился перенести его на другое, приличное место. Для сего надлежало и прах сего мужа перенести туда же, что он с согласия здешнего духовенства и сделал в нашу бытность. Остаток гроба и прах были положены в другой ящик и с пристойною церемониею в сопровождении всех нас и стоявшей в ружье здешней экипажной роты был перенесен к назначенному месту и опущен в могилу, причем память покойника гарнизон почтил 7 пушечными выстрелами.

Июнь. Суббота, 15

   Июня 15-го вышли мы из гавани в Авачинскую губу; я хотел в тот же день отправиться в море, но тишина и противный ветр с густым туманом не только продержали нас весь этот день, но и еще трое суток. Транспорт "Сильф" под начальством лейтенанта Рудакова, назначенный идти в Охотск с почтою, с коею и мои донесения отправились, терпел одну с нами участь. Мы несколько раз покушались идти, но ветры всегда нас останавливали. В сей промежуток времени г-н Рикорд и другие господа с берегу нас посещали и всякий день присылали чего-нибудь свежего, а особливо много прекрасной рыбы, называемой здесь хайко {Из рода лососей; почти все лучшие здешние рыбы суть лососиного рода (salmo).}, которая ныне начала ловиться. Мы посолили несколько бочек рыбы для морской нашей провизии, а также запаслись и черемшою; известно, что растение сие сильно действует против цинги {Ученым известно сие растение под именем Allium ursinum, дикий чеснок и проч.}.

Понедельник, 17. Среда, 19

   17 июня я в последний раз виделся с г-ном Рикордом и распрощался, а 19 июня на рассвете при тишине подняли мы якорь и помощью течения и буксира к 8 часам утра вышли из пролива на простор, где вскоре задул ровный ветр от юга, с которым мы и пошли в путь, взяв курс к Шипунскому мысу.
   

ГЛАВА ПЯТАЯ

Плавание из Петропавловской гавани к Беринговым островам, оттуда к западнейшему из островов Алеутских и вдоль всей гряды сей. Прибытие к острову Кадьяку и пребывание на оном с замечаниями о нем

   
   В числе предметов, принадлежащих к цели моего путешествия, находилась опись американского берега, как то я выше упоминал, простирающегося от широты 60 до широты 63o, которого капитан Кук не мог описать по неимению малых парусных судов. Мне же предписано было взять из Камчатки транспорт. Но в таком случае, когда я узнаю, что лейтенант Коцебу57, начальник брига "Рюрика", иждивением государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева посланного в здешние моря для открытий, имевший от его сиятельства поручение описать и сей берег, к оному приступил, предписано мне оставить сию статью моей инструкции без исполнения. В Камчатке же по полученным с почтою газетам увидел я выписку из донесения г-на Коцебу к г-ну государственному канцлеру. Оная достоверно мне показала, что г-н Коцебу к сему делу приступил с успехом и сделал все распоряжения, чтоб на следующий (1816) год опять продолжать исследования свои с помощью больших лодок, кои он велел приготовить на острове Уналашке, а посему и надлежало исполнить только прочие статьи данного мне предписания. На сей конец я решился идти к островам Берингову и Медному для определения их положения, ибо знаменитый наш мореплаватель г-н вице-адмирал Г. А. Сарычев58 в своем путешествии {См. "Путешествие флота капитана Сарычева по северо-восточной части Сибири, Ледовитому морю и Восточному океану в продолжение осьми лет при географической и астрономической морской экспедиции, бывшей под начальством флота капитана Биллингса, с 1785 по 1793 год". Ч. 1, СПб., 1802, стр. V. -- Ред.} по здешним морям говорит, что остров Медный на карте капитана Кука положен 25 минутами южнее настоящей его широты. Ошибка в широте до полуградуса весьма важна, и потому надлежало достовернее о ней разведать.

Четверг, 20

   В 8 часов вечера Шипунский Нос был от нас прямо на запад в расстоянии 8 или 10 миль. От сего места я стал держать к Кроноцкому мысу. В 9 часов увидели мы сопку сего имени почти на север, ибо погода была ясная, чистая; но на рассвете 20 числа нашел густой туман и сокрыл от нас берега, почему в 8 часов утра мы направили путь прямо к Берингову острову, который в сие время находился от нас по карте вице-адмирала Сарычева на NO 70o в расстоянии 210 миль. Туман при умеренном ветре от SSO продолжался до вечера, потом с переменою ветра к SW он прошел. Горизонт сделался чист, и небо местами выяснило, но берега были покрыты мрачностью, и мы их видеть во весь день не могли.

Пятница, 21. Берингово море { Славный французский гидрограф г-н Флиорье в распределении своем именований разным морям назвал пространство вод, заключающееся между грядою Алеутских островов и берегами Азии и Америки к северу, Беринговым ковшом (Bassin de Bering) как потому, что Беринг первый открыл сие море, так и для того, что прах сего мужа покоится на одном из островов оного. По сим причинам название Берингова моря мне показалось справедливым и приличным.}

   Во всю ночь на 21 число мы правили к Берингову острову и шли со скоростью 6 и 7 миль в час. Поутру хотя было облачно и горизонт не совсем чист, однако же позволял видеть предметы на большое расстояние. В половине 10-го часа увидели мы Берингов остров прямо пред нами. Тогда, по нашему счислению, он должен был от нас находиться в расстоянии 40 миль, но по глазомеру казался гораздо ближе. Если бы мы и не ожидали встретить здесь землю, то птицы показали бы нам приближение к оной; они летали в большом числе около нас, и такие, которые никогда от берега далеко не отлетают, как-то: урилы {Pelecanus carba, pelecanus urile -- род бакланов.}, топорки {Alca arctica -- морские, или гренландские, попугаи.}, старички {Alca cristatella -- гренландские голуби.}, ары {Colymbus troile.}. Скоро после полудня открылся нам в пасмурности остров Медный, к которому мы прямо шли, держа курс по правому компасу на О. Хороший ход, ровный ветр без порывов и волнения позволяли нам пеленгами определить положение разных частей помянутых двух островов, и тем с большею верностью, что мы шли по параллели, определенной нами весьма верно в полдень широты, а в 4 часа после полудня мы определили долготу по хронометрам и склонение компаса (10o23' восточное) с большою верностью. Посредством всех сих наблюдений и пеленгов нашли мы географическое положение южных оконечностей островов Берингова у Медного.
   А на другой день в 3 часа мы пошли к южной оконечности сего последнего и, приблизясь к оной на расстояние 1 1/2 мили, пошли вдоль берега. Ветр тогда дул от юго-запада крепкий и с туманом, но мы, будучи под ветром у острова, не чувствовали силы его, и у нас было ясно.
   Мы шли вдоль острова под малыми парусами, опасаясь порывов из-за гор, до 10 1/2 часов утра, а тогда, чтоб солнце, которое сияло очень хорошо, не привести во время полудня над остров59 и чрез то не потерять верной обсервации, мы поворотили и пошли вдоль острова на SO по правому компасу, делая, смотря по возможности и удобству, пеленги. В полдень удалось нам взять прекрасную высоту солнца на самом чистом горизонте; по сей высоте нашли мы широту острова. После полудня погода сделалась совершенно ясная и ветр стал утихать, а сие препятствовало нам подойти ближе к берегу. Мне хотелось послать на него шлюпку, чтоб доставить случай нашему ботанику сделать наблюдения над произведениями острова.
   Здесь надобно сказать, что в Камчатке нашли мы человека, сведущего в естественной истории, а особливо в ботанике; имя его Мартын Вормскилд, родом датчанин. Из доброй воли предложил он свои услуги е. с-ву государственному канцлеру графу Н. П. Румянцеву отправиться на его бриге "Рюрике" в путешествие кругом света в должности натуралиста, но начальник брига по прибытии в Камчатку счел за нужное его оставить. Он там жил 2 года. По прибытии нашем в Петропавловскую гавань он просил меня взять его на шлюп и доставить ему средства возвратиться в Европу с тем условием, что содержание будет на его собственный счет и что замечания его и собрание естественных предметов, кои ему удастся сделать в путешествии со мною, он предлагает в пользу экспедиции. Узнав притом от г-на начальника Камчатской области о хорошем поведении и усердии его к своей должности, я принял его на шлюп.
   Поелику я заметил, что ветр был тих только вблизи острова, который, прерывая его, не допускал к нам, то и оставил намерение посылать шлюпку на остров, и более потому, что по прежним описаниям скудные произведения сего дикого, едва людям приступного острова довольно уже известны, а вместо того направил путь к острову Атте -- самому западному Алеутской гряды. Географическое положение сего острова, как я слышал, не совсем-то хорошо определено. Мы взяли курс к нему по карте г-на вице-адмирала Сарычева -- OSO по компасу или SOtO, исправленный склонением компаса, при тихом ветре от SSW и при ясной погоде. В 7 часу вечера пасмурность по горизонту скрыла от нас остров Медный. Погода и ветр в течение двух дней благоприятствовали нам определить положение как сего острова, равно и южной оконечности Берингова довольно хорошо. Наблюдения наши о положении сих двух островов помещены во второй части со всею подробностью.
   Берингова острова северную оконечность мы не видали, но я положил оную по записке, данной мне г-ном вице-адмиралом Сарычевым, о местах, коих широту он во время своего путешествия определил астрономическими средствами. В ней сказано, что в 3 1/2 милях от сей оконечности к северу широта по обсервации у них была 55o14', а как его превосходительство не пишет об определении долготы обсервациею, то мы оную положили, взяв с его карты и поправив нашею долготою южной оконечности.
   Оба сии острова состоят из высоких холмов, которые в другой части света могли бы назваться высокими горами, но так как они находятся в соседстве камчатских сопок и горных хребтов, то название холмов мне показалось для них приличнее. Берингов остров выше Медного, но оба равно обнажены и состоят из скал; едва кое-где зеленелась травка, а местами снег лежал в большом количестве. Вершины холмов во все время были покрыты туманом. Заливов ни при одном из них нет, а есть небольшие вгибы берега, которые промышленники называют губами; при оных бывают обыкновенно низменные берега, где они могут приставать к берегу и вытаскивать свои байдары (лодки).
   Оба сии острова необитаемы; впрочем, сколь вид их ни ужасен и сколь ни неприступны они кажутся, однако ж и на них могли жить люди. Не говоря уже об экипаже капитана Беринга, спасшемся здесь при кораблекрушении и жившем целую зиму, в наше время одиннадцать человек промышленных {Так называет компания своих служителей, в Америке находящихся. Прежде они действительно были звериные промышленники, но ныне по большей части исправляют должности мореходцев, воинов, художников, а имя удержали прежнее -- промышленные.} Российско-Американской компании, оставленные в 1805 году для промыслу зверей, жили на сих диких островах семь лет и были здоровы. Они думали, что их забыли, как штурман Васильев, находившийся в службе помянутой компании, имел удовольствие в 1812 году посетить их для снабжения всем нужным. Я не могу не поместить здесь в собственных словах г-на Васильева положения, в каком он их нашел, и восторга их, когда они, полагая себя вовсе брошенными на пустом острову, увидели своих соотечественников. Г-н Васильев в своем журнале говорит: "При тихом восточном ветре подошел я (в мае 1812 года) к юго-восточной оконечности острова Медного, намереваясь начать отсюда поиски высаженных в 1805 году штурманом Потаповым одиннадцати человек русских. Я пошел в параллель берега и беспрестанно смотрел в зрительную трубу; уже под вечер, к величайшей радости, увидел в одном заливе строение, велел выпалить из пушки и поднять флаг, а сам продолжал идти к берегу. Скоро усмотрел я лодку, которая плыла из того залива прямо к судну. На лодке находился промышленный Шипицын и еще шестеро русских. Лишь только они взошли к нам на судно, то, перекрестясь, со слезами вскричали: "Слава богу! Есть еще на свете люди!" Невозможно описать их восторга, когда они увидели своих знакомых: обнимались, целовались, плакали, крестились. Потом стали упрекать, что их бросили на острову и целые семь лет о них забыли. Сперва они никак не хотели оставаться долее на острове, а требовали, чтоб отвезти их в Охотск; но после, когда первый ропот прошел и они посоветовались между собою, то один за другим и все решились остаться здесь еще на год; один только из них за болезнью просил меня взять его с собою в Охотск; на место же его выискался охотник из наших промышленных.
   Помянутый промышленный Шипицын -- человек высокого роста, здоровый и сильный. Он более 20 лет находится в службе Американской компании. Усердие и ревность его к пользам компании примерные. По малой мере целую треть всего промысла он добыл один с своею женою. Из его книги усмотрел я, что он 800 котов {Коты, котики, морские коты -- так наши промышленники и Америке называют двустихийное тюленьего рода животное60, известное ученым под именем Phoca ursina, также иногда называют оное морским медведем.} промыслил в один год, а иной в это время и двухсот не добудет. "Много вытерпел я,-- говорил он мне, -- на сем острове от непослушания, буйства и несогласия моих подчиненных, а особливо в последние годы. Когда, бывало, посылал кого на промысел, то никто идти не хотел, а требовал от меня платья и привозной пищи. Я всячески их уговаривал, обнадеживая, что, верно, скоро приедет судно и привезет нам все нужное. Но когда последний наш провиант вышел и другие нужные вещи все издержались, то ропот умножился. Может быть, они посягнули бы на мою жизнь, если бы не опасались того, что я очень силен. Когда привезли нас сюда, то строжайше запретили, чтоб никто не смел ничего из промысла употреблять для себя. Суровость климата и глубокие снега принудили нас помыслить об одежде. Тогда все приступили ко мне и просили дозволить им употребить из промысла, сколько нужно, на платье и обувь. Я принужден был согласиться и скоро увидел их, одетых с головы до ног в меха морских котов и песцов. Не проходило дня, в который бы мы, собравшись за стол, не говорили о присылке к нам судна и о нашей участи. Разные об этом были мнения. Напоследок мы все согласно заключили, что об нас вовсе забыли. Так жили мы, бедные, как брошенные люди, на сем пустом острове семь лет без всякой помощи и надежды. Иногда приходило нам на мысль пуститься на волю божию в Камчатку, но, не имея карты, не отважились. Итак, решились подождать еще нынешнюю весну, а летом, оставя весь промысел здесь, переехать на Берингов остров и там поселиться в надежде, что там скорее нас найдут. Недостаток в зверях и в жизненных потребностях понуждал нас оставить остров Медный. На Беринговом же острове зверей, рыбы, птиц, птичьих яиц, кореньев и других потребностей жизни очень довольно; да и климат там гораздо лучше здешнего. Каждое воскресенье и каждый праздник мы собирались на молитву; двое из нас, знающие грамоте, читали "часы" и другие молитвы". Так рассказывал мне промышленный Шипицын. С ним была тут же жена его, русская, и трое детей. Впрочем, я нашел всех сих людей здоровыми и веселыми, кроме одного, о котором выше упомянул. У них были скрипки, и я часто слыхал музыку их, песни и пляски. Если когда-либо музыка прогоняла грусть и скуку и вселяла бодрость в сердца унылые, то, верно, у сих бедных людей. Они просили дать им священных книг и азбук, и я охотно снабдил их оными".
   После сего г-н Васильев навестил товарища сих людей, Якова Мынькова, который один оставался на Беринговом острову для караулу наловленного ими промыслу. Вот что говорит он о сем человеке: "Окончивши сие дело, пошли мы 6 июня в полдень при попутном ветре мимо небольшого, но высокого острова, называемого промышленниками Яичным островом. В 6 часов вечера прошли влеве от сего острова мимо подводного камня, который полною водою покрывается, в одной версте. Потом велел я выпалить из 3 пушек и поднять флаг. Ввечеру, часу в осьмом, увидел человека на северо-восточном берегу острова Берингова. Тотчас приказал я спустить лодку и идти за ним. Чрез час посланные привезли того человека на судно. Надобно быть свидетелем его удивления, восторга и благодарности, чтоб описать сие! Долго он не мог промолвить ни слова и только проливал слезы, стоя на коленях, подняв руки к небу. Первые его слова были: "Слава богу, что ты до меня милостив! Я думал, что меня совсем здесь бросили и забыли навсегда!" Потом, увидевши своего товарища с Медного острова, которого (как выше упомянуто) я взял с собою, он стал ему выговаривать, что его оставили на острове без всего. Долго он горько жаловался на свою судьбу. "Надобно было, -- говорил он, -- доставать себе и пищу, и одежду. Несколько дней я совсем ничего не ел; в реке рыбы много, но чем ее ловить? Нужда научила меня сделать из гвоздя уду, и я наловил себе рыбы. Тут надлежало подумать, как достать огня, в котором я имел нужду и для варения пищи, и для согревания себя от стужи. Долго не придумывал я способа; наконец вспомнил, что у меня, к счастью, была бритва. Нашел кремень, древесную губку от тальника, растущего на острове, и мне удалось высечь огонь. В жизнь мою ничему так не радовался, как тогда! На том месте, где меня высадили, мало было способов для пропитания, и для того я перешел на другую сторону острова и расположился жить при реке, в которой было много рыбы. На зиму опять возвратился на прежнее место, где нашел весь промысел песцов, оставленный мною в юрте и уже испортившийся. Я об этом не жалел, я думал только о своем спасении. Настала зима, юрту занесло снегом, платье и обувь все износились. Всего нужнее был для меня огонь, и я с трудом мог добывать его. Тут-то я горько плакался о своей бедной участи: оставленный всем светом на пустом острове, без пищи, без платья, без всякой помощи! Что было бы со мною, если бы я сделался болен? Пришлось бы умереть бедственною смертью! Тщетно я ждал своих товарищей, которые обещали за мною приехать, но не бывали. Я боялся, не потонули ли они, переезжая через пролив; или, может быть, приехало за ними судно и взяло их, а меня, бедного, оставило здесь без милосердия. Разные мысли приходили мне в голову и иногда доводили меня до отчаяния. Одним моим утешением была молитва к господу богу и к милосердной матери пресвятой богородице: это меня успокаивало и ободряло в моем беспомощном положении. И правду говорят: за богом молитва не пропадает!" Он часто со слезами умиления взирал на небо и благодарил бога, что он прислал ему судно. На нем было платье и обувь из звериных шкур, так же как и на товарище его. взятом с Медного острова".

Понедельник, 24

   До прибытия к острову Атте с нами ничего достойного примечания не случилось. Остров сей могли бы мы увидеть 23 числа, если бы густой туман не попрепятствовал; но он не прежде открылся нам как в 6 часу вечера 24 июня, когда мы были от него в расстоянии не более 10 миль. В 8 часу приблизились мы к нему на расстояние 4 миль; тогда бросили лот, но 170 саженями дна не достали. После сего поворотили мы от острова и пошли к западу в надежде иметь на другой день время более благоприятное для определения астрономическими способами положения сего острова, которого сего дня мы не могли и видеть по всему его пространству по причине тумана. Мы видели одну северо-восточную его сторону, которая состоит совершенно из голого камня с высокими холмами; на самом лишь низу едва кое-где зеленела трава, а на холмах лежало много снегу.

Вторник, 25

   На другой день дул весьма свежий ветр и было пасмурно, а часто находил и туман. Мы лавировали под малыми парусами по северную сторону острова Атты, который видели сквозь мрачность. В 11 часу утра, подойдя к нему весьма близко, мы поворотили прочь от берега, которого западный, по-видимому, мыс находился от нас на SO 25 не далее 1 1/2 или 2 миль. Прежде полудня горизонт прочистился и остров открылся, почему мы тотчас поворотили и пошли к нему. В полдень удалось нам определить по меридиональной высоте солнца широту свою и долготу по хронометрам и взять пеленги. Чрез 2 часа мы спустились к востоку вдоль острова и до 4 часов брали пеленги, по коим и по широте и долготе определили широту и долготу северо-западной {Если земля простирается далее к западу от сего мыса, нежели сколько мы видели, и была скрыта от нас туманом, тогда сии широта и долгота будут одного из средних мысов острова.} оконечности острова Атты; видимое протяжение его было 27 3/4 мили, по правому компасу почти О и W, но, вероятно, мрачность не позволила нам весь его видеть, ибо на карте г-на вице-адмирала Сарычева он положен длиннее. Для долготы наблюдений хотя и немного было, но на оные положиться можно {См. часть вторую.}.
   От острова Атты пошли мы к востоку вдоль гряды Алеутских островов по такой параллели, по коей никто из известных мореплавателей прежде не плавал, как то было означено на карте, данной мне от Государственного адмиралтейского департамента и сочиненной под надзором г-на вице-адмирала Сарычева.
   Крепкий ветр от юго-запада при пасмурной погоде продолжал дуть во весь день. Остров Атта временно нам открывался, а Агатту показался только один раз в 4 часа пополудни, когда средина его и О оконечность Атты были в створе, на SSO правого компаса. Первого из сих островов высокости к вечеру опять хорошо открылись и были видны до 9 часов, когда средина их находилась от нас по компасу на SW 42o в расстоянии около 50 миль.

Пятница, 28

   После сего, идучи в беспрестанном тумане, мы не видели берегов до 28 числа, а того дня в 5 часу утра горизонт так очистился, что мы видели весьма хорошо высокие горы острова Танаги к SSO правого компаса, а сопку на острове Ситхине на SO 47o по правому же компасу. Если сей остров хорошо определен, то по этому пеленгу мы должны были находиться на 20 миль впереди, нежели как по счислению вчерашнего числа. Во весь день мы видели великое множество носящейся по морю морской травы {Морская трава бывает разных родов, которые названия свои получили по наружному сходству с некоторыми известными растениями, как, например, Bambou de mer, Trompette de mer, Raisins de mer, морской лук, морская капуста. Ученым же четыре главных и чаще других встречающихся рода известны под следующими именами: Fucus nattans, Fucus pyriformis, Fucus pyriferus, Fucus palmatus.}, в том числе был один род, какого я прежде не видывал: растение сие величиною и видом похоже на большое страусово перо и было обыкновенного, всем морским травам свойственного цвета.
   Горизонт не во весь день был чист, но более покрывался мрачностью, и туман временно находил; берега изредка только показывались, и то местами, до 3-го часа пополудни. Но тогда ветр почти затих и горизонт сделался так чист, что мы вдруг могли видеть острова Канагу, Адах, Ситхин и всю Атху {Сии четыре острова принадлежат к Адриановской гряде, так названной по имени судна "Адриана и Наталии", на котором промышленник Адриан Толстых в 1760 году открыл их.}. На Ситхине есть высокая сопка, из коей мы видели шедший дым. Пеленги сих островов показали, что счисление наше впереди около 20 миль; астрономическими же наблюдениями места нашего определить погода не позволяла.
   Берега были видны до 10-го часа вечера, а в 8 часов мы пеленгами определили свое место. Острова сии чрезвычайно высоки и гористы; на высоких местах лежал снег большими полосами, а особливо по разлогам гор. Это показывает, каков здесь климат: с выходу нашего из Камчатки термометр редко поднимался выше 4o теплоты, а часто опускался до 3o.

Суббота, 29

   На следующий день в ночь, также и днем ветр самый тихий дул с восточной стороны при пасмурной, мокрой и туманной погоде, которая не позволила нам ни астрономических наблюдений делать, ниже видеть берег. По счислению же в полдень северная оконечность острова Атхи была от нас по правому компасу на SO 11o в расстоянии 63 миль.

Воскресенье, 30

   Ночью на 30 число было маловетрие от северо-востока с пасмурною, туманною и дождливою погодою, а в 5 часу утра от севера сделался умеренный ветр, который скоро перешел в северо-западную четверть; тогда несколько прочистилось. Около 8 часов открылся нам на короткое время прямо к югу один остров, который, по счислению нашему, должен быть Ситхин. В 10 часу он опять показался и другой небольшой островок, первый от западной оконечности Атхи, который мы прошли милях в 10-ти, оставя его к югу. Сравнив в 10 часов место наше, по пеленгу сего острова определенное, со счислимым, увидели мы, что в последние двое суток подало нас к SW на 25 или на 30 миль да и широта в полдень, по обсервации определенная (52o19'56"), была на 11 миль южнее счислимой. Около полудня все выдавшиеся мысы острова Атхи к северу означились; горы же и высокости скрывались в облаках и пасмурности. Мы шли вдоль острова в самом близком расстоянии, так что в трубы легко могли видеть мелкие каменья, коими был покрыт низменный берег. Идучи близ берега, мы беспрестанно делали пеленги, по коим положили сию часть острова на карту. Положение Атхи весьма хорошо определено г-ном вице-адмиралом Сарычевым; только в том месте, где находится так называемая Коровинская гавань, у него назначен глубоко вдавшийся залив, и в путешествии своем он говорит (стр. 82, часть 2), что залив, "называемый Коровинская гавань, идет близ северного мыса Атхи. При входе в него разделяется он надвое и простирается далеко внутрь острова". Но нам казалось, что залив сей недалеко входит внутрь земли, а, по-видимому, в нем есть две весьма низкие долины, лежащие между горами, которые и мы издали приняли было за залив, но, подойдя на такое расстояние, что ясно видели каменья на берегах сих долин, открыли свою ошибку. Впрочем, вышеупомянутые два рукава, очень вероятно, действительно далеко простираются внутрь острова, только в таком направлении, что мы не могли их приметить, а так называемая Коровинская гавань весьма плоха. Штурман Васильев, командир одного из судов Российско-Американской компании, в сей гавани зимовал. Он говорит о ней, что "гавань совсем неудобна, вход в нее узок, и нагруженное судно с трудом войти может, не подвергаясь опасности стать на мель, а особливо с начала входа, где не более 5 аршин глубины; грунт -- камень; от прилива и отлива быстрое течение, и с моря большая зыбь".
   Обошед северную оконечность Атхи, мы пошли на южную сторону сей гряды между островами Амлею и Сегуамом, из которых первый тотчас нам открылся, и мы видели его до 11 часов ночи, когда прошли на траверсе курса восточную его оконечность на S 1/2 W, а второго вовсе не видали. Остров же Атха до самого вечера был виден, и когда мы северо-восточную его сторону проходили, то временно и горы показывались и даже превысокая сопка, стоящая на сей оконечности. Она временно причиняет опасные землетрясения, и в 1812 году, когда штурман Васильев здесь зимовал, она горела и такое производила трясение земли, что жители боялись, чтоб их не задавило в их юртах (землянках).

Июль. Понедельник, 1

   По счислению нашему, мы полагали себя в час пополуночи 1 июля уже на просторе, по южную сторону гряды, почему и пошли вдоль оной к востоку. Сего числа ветр дул западный, ровный и весьма свежий, так что мы шли от 8 до 9 миль в час. Погода облачная, однако же сухая и светлая, только над островами стояла мрачность, которая препятствовала нам их видеть, хотя мы не далее 15 миль от них находились. Астрономических наблюдений никаких сделать было невозможно. Около 6 часов вечера выяснило и солнце показалось, но по горизонту все лежал туман, который с салингу мог явственно быть отличен от воды и ясной атмосферы. Мы надеялись, что хотя ночью погода позволит нам сделать астрономические наблюдения, но надежда наша не вполне удалась, ибо только в 9 часу вечера могли определить широту свою по меридиональной высоте луны (широта 51o49') и по амплитуду солнца склонение компаса (14 2/3o восточное), а лунных расстояний взять не удалось, ибо, доколе заря продолжалась, звезд не было видно, а после все небо покрылось облаками. Широта была весьма для нас полезна: она показала, что мы находимся на 37 миль южнее нашего счисления и разность сия произошла в 27 часов; причиною оной я полагаю как течение, стремящееся сквозь Алеутскую гряду к югу, так и то, что в сие время ветр дул сильными порывами, кои набегали весьма часто, а потому лаг гораздо менее показывал настоящего хода.

Вторник, 2

   В ночь на 2 июля ветр от запада сделался сильнее и днем продолжал дуть довольно крепко; погода была облачная и пасмурная. Астрономическими средствами мы никак не могли определить своего места, а, по счислению, Шумагиновы острова {Так названы Берингом по имени одного из его матросов, похороненного на сих островах; но алеуты их именуют Унгинскими от самого большого из сих островов, называемого Унга.}, к коим мы правили, находились от нас в полдень на NO по правому компасу в расстоянии 250 миль.

Четверг, 4

   Поутру 4 июля увидели мы юго-восточный небольшой, но высокий остров Шумагина гряды; в 6 часов он отстоял от нас на NW 40o. Положа наше место от вчерашнего полуденного пункта, весьма хорошими обсервациями определенного, на карту г-на вице-адмирала Сарычева, нашли мы, что этому острову почти в таком положении и надлежало быть расстоянием от нас на 35 миль. В полдень чистый горизонт и появление солнца позволили нам по меридиональной высоте оного определить широту нашу и взять хороший крюйс-пеленг острова Тахкиняха; долготу же мы вычислили от вчерашней, хронометрами определенной. Посему мы определили вышеупомянутого острова широту 54o56'56", долготу 159o40'36"; на карте же г-на вице-адмирала Сарычева оный положен в широте 54o56'00 , в долготе 159o40'00". Впрочем, я отнюдь не полагаю, чтоб такое сходство в долготе означало ее верность, ибо долгота, нами определенная, была, как то я выше сказал, выведена по счислению целых суток.
   Сего числа ветр то тихо, то умеренно дул с западной стороны при светлооблачной погоде. Мы правили прямо на остров Укамок, бывший от нас на NO 45o правого компаса в расстоянии 140 миль, и шли под всеми парусами. Вчера и сего дня видели мы множество разного рода океанских птиц и показалось морское растение, коим слишком изобилуют северо-западные берега Америки, русскими называемое морским луком {Fucus giganticus.}.

Пятница, 5

   Июля 5-го в 8 часов утра пасмурность уменьшилась и позволила видеть предметы в нарочитом расстоянии. Тогда я стал править к острову, открытому в 1794 году английским капитаном Ванкувером и названному им островом Чирикова {Ванкувер назвал остров сим именем в честь нашего мореплавателя капитана Чирикова61.}, с тем чтоб, увидев оный, плыть к острову Укамоку. Причина сему намерению была следующая: на данной мне карте от Адмиралтейского департамента остров Чирикова не был назначен, почему я полагал, что департамент считает его несуществующим, а вместо оного принимает Укамок, положенный на карте г-на вице-адмирала Сарычева в широте 56o08', в долготе 156o15' западной; между тем как Ванкувер определил Чирикова острова широту 55o49', долготу 154o56', а по сему они отстоят один от другого на расстоянии 48 миль по румбу NW 66 3/4o и SO 66 3/4o правого компаса, по сей причине я и хотел увериться в точном положении сих островов.
   К полудню показалось солнце и горизонт очистился, так что мы по обсервации могли определить широту свою 55o14'57", долгота же по счислению от вчерашней, хронометрами определенной, была 156o16'40". В сии сутки нас подало течением к S на 12 миль. Скоро после полудня ветр пошел опять к западу, почему мы стали править к острову Укамоку, ибо, дошедши до Чирикова острова, нельзя бы нам уже было при западном ветре идти к Укамоку, который, как мы сначала полагали, открылся в 5 1/2 часов пополудня по компасу на NW 51o в расстоянии около 20 миль. Г-н вице-адмирал Сарычев называет его "низменным" островом, но он нам показался весьма высоким, а подошед к нему ближе, мы усмотрели вместе с ним еще острова. Сие показало нам, что это не Укамок, а притом открылся он нам не на NNW, как мы счисляли, а на NW; в таком положении долженствовали от нас находиться Евдокийские острова {Они получили сие имя от капитана Беринга, открывшего их 4 августа 1741 года.}. Западную оконечность южного из них мы пеленговали несколько раз и по крюйс-пеленгам определили широту сей оконечности 56o00'30", долготу 156o22'00'. В записке же, данной мне от г-на вице-адмирала Сарычева, сказано, что в средине пролива между сими островами он по наблюдениям нашел широту 56o10'. Пролив же сей севернее определенной нами оконечности, то наша широта весьма сходна с широтой г-на вице-адмирала Сарычева. Долгота же одного из сих островов, который Кук называет Туманным, островом (Foggy island), определена им 157o15'; это делает разности с нашею 53 минуты. Но должно взять в рассуждение, что капитан Кук за несколько дней прежде определил долготу острова Ситхунока {Кук, приняв сей остров и соседственный ему Тугидок за один, назвал их островом Троицы (Trinity island).} 155o00', которого восточный мыс Ванкувер самыми лучшими наблюдениями поставил в долготе 153o13', разности 1o47'. Положим, что Кук средину острова определил, но и тогда разность будет велика. Сие легко могло произойти, ибо Кук имел один только хронометр, а лунных расстояний здесь брать туманы весьма часто не позволяют; и потому нами определенная долгота, я думаю, будет ближе к истинной.
   Пред вечером мы находились по карте г-на вице-адмирала Сарычева от острова Укамока не далее 10 или 12 миль, но не могли его увидеть, несмотря на то что погода была светлая и горизонт чист. Хотя г-н вице-адмирал Сарычев и называет сей остров низменным, но, вероятно, по сравнению с здешними гигантскими островами, ибо он упоминает, что видел его в 26 милях; это такое расстояние, в каком наш остров Гогланд открывается в самую ясную погоду, а его нельзя назвать низменным. В 9 1/2 часов вечера, имея западную оконечность южного Евдокийского острова по правому компасу на NW 50o в расстоянии 7 миль, мы бросили лот и нашли глубину 140 сажен, на дне черный песок и хрящ. Тогда мы поворотили и пошли к востоку при весьма тихом ветре от юга. Сего дня мы видели превеличайшие стада птиц, множество разного рода морского растения и много китов.

Суббота, 6

   Во всю ночь на 6 число было тихо и шел дождь, а в 4 часа сделался ветр от SSO, нашла пасмурность, и временно туман находил. В 7 часу утра в пасмурности увидели мы на NWO берег, который сначала показался от нас в большом расстоянии. Мы шли на ONO, следовательно, сей курс приближал нас к нему. Скоро после открылись обе его оконечности, которые показали, что это был небольшой остров и не слишком высокий. В 8 часов широта наша была 55o48', а долгота 155o40', и юго-восточная оконечность острова находилась от нас на NO 53 правого компаса. Капитан Ванкувер хорошими наблюдениями определил Чирикова острова широту 55o49', долготу 154o56'; следовательно, разность невелика и очень сходна по долготе, несходство в широте, по всем вероятностям, произошло от течения к югу, которое мы прежде здесь испытали, и если взять то же течение, которое мы нашли в прошедшие сутки,-- 12 миль к 5, то 24 : 12 : 20 = 10 миль62; посему широта наша будет 55o38'. Это близко соответствовало положению нашего места в отношении к Чирикова острову, ибо широта и долгота, им показанные, суть средины острова; посему я думал, что Чирикова остров и Укамок -- один и тот же; но, желая совершенно в том увериться, принял сей остров за Укамок г-на вице-адмирала Сарычева и в 9 часов взял курс к острову Чирикова Ванкувера, которого хотя и не надеялся найти, но, не доверяя нашим хронометрам и счислению, думал еще, что, может быть, виденный нами остров не есть тот же, что Чирикова; однако ж ветр, пошедший к SO и потом к О, не позволил нам править желаемым курсом. Между тем мы приблизились к южной стороне острова и были прямо на S милях в двух от низменного берега, простиравшегося на версту или на две между двумя высокими утесами. На низменном берегу показались нам юрты и байдара (лодка), а на возвышенном месте стоявший флагшток мы все ясно видели, почему в 10 часов утра, поворотив на другой галс к S, легли мы в дрейф. Я приказал поднять наш флаг и выпалить из пушки, думая найти тут промышленных Американской компании; они могли бы к нам приехать и доставить некоторые сведения об острове. В то время бросили мы лот и нашли глубину 33 сажени, на дне мелкий черный с серым песок. Взяв рифы и пролежав с полчаса в дрейфе, пошли мы бейдевинд к S, ибо ветр стал делаться крепче и погода туманнее, следовательно, нельзя было ожидать, чтоб промышленные к нам выехали, если бы они и находились тут. Доколе мы лежали в дрейфе, весь южный берег открылся нам столь хорошо, что мы ясно видели все его протяжение, высокости, низкие места, излучины и гряду каменьев, простирающуюся от юго-западной оконечности к западу. Сравнив виденное нами с тем, что говорит Ванкувер о сей стороне {"В том положении, в каком мы видели SW, S и SO сторону сего острова, он показался нам неправильным четыреугольником в окружности лиг на 10 (30 миль). Западная сторона низкая и плоская и кажется особенным островом; от нее на SW 66o в расстоянии 2 миль находится чрезвычайно высокий, плоский, четыреугольный камень, между коим и островом лежит гряда меньших каменьев. По нашим наблюдениям средина острова в широте 55o49', в долготе 205o04"". См. Ванкувера, том III, стр. 86. Свойство дна и глубина, им найденные, с нашими также сходны. Прим. ред. -- Имеется в виду сочинение: "A voyage of discovery to the North Pacific ocean and round the world in the years 1790, 1791, 1792, 1793, 1794 and 1795 under the command of captain George Vancouver". Vol. III, London, 1798.} острова, я совершенно уверился, что мы находились подле Чирикова острова, который есть тот же самый, что Укамок. Сие доказывается еще и тем, что восточная оконечность острова Ситхунока на карте г-на вице-адмирала Сарычева положена в долготе 154o30'. Это весьма близко с долготою, Куком определенною, но Ванкувер нашел оную 153o13' по весьма хорошим наблюдениям; Кукова же долгота -- 154o20', разности -- 1o7'. Если на сию разность отнести к востоку Укамок, то он почти придет на место Чирикова острова, и только в широте найдется разность. На Ванкуверовы наблюдения можно положиться, и более потому, что он во многих случаях нашел погрешности в долготах, определенных капитаном Куком, и показал причины, от коих они произошли. Итак, уверившись, что Укамок и Чирикова есть один и тот же остров, я стану его называть первым из сих имен, потому что оно дано ему природными жителями здешнего архипелага, а первоначальные имена переменять, мне кажется, никто не вправе.

Воскресенье, 7

   С полудня ветр, будучи уже О, стал дуть весьма крепко и нанес пасмурную, дождливую погоду, но к вечеру утих и отошел к SO. В 8 часов мы поворотили, будучи от Укамока на WSW в 37 милях, а перед рассветом при умеренном ветре от 5 и при довольно светлой погоде спустились к острову. В 10 часу утра подошли мы к восточной стороне оного на расстояние 2 миль, где нашли глубину 21 сажень, на дне мелкий исчерна-серый песок.
   Будучи поблизости острова, нам удалось взять очень хорошие высоты солнца для определения широты по меридиональной высоте оного и долготы по хронометрам: первая нашлась 55o54'53", а последняя -- 155o00'37'. Связав место свое пеленгами с островом63, мы определили северной оконечности оного широту и долготу {См. часть вторую.}. В южной его стороне он высок и утесист; утесы состоят из камня; на вершинах кое-где лишь зеленелась трава, а к северу почти с половины длины его начинает он постепенно и ровно спускаться мысом, который, снижаясь, доходит до самой воды; и очень вероятно, что он простирает на значительное расстояние в море отмель, а потому с северной стороны подходить к нему должно с осторожностью. Сей низменный мыс, имеющий несколько невысоких холмов, весь покрыт зеленью, вероятно травою, годною для скотоводства; но ни лесу, ниже кустарнику видно не было, а только видели мы ясно на низменном берегу одной впадины несколько костров небольших бревен, но, по-видимому, собранных из выкидного лесу промышленными, приезжавшими сюда для ловли морских зверей, которые, верно, здесь водятся, судя по уединенности острова. Китов же мы сами видели во всех от нас сторонах. Это был первый Алеутский остров, на котором не заметили мы ни клочка снегу. На острове Кадьяке узнал я, что на Укамоке всегда живет отряд промышленных для ловли яврашек64 и птиц. От сего острова стали мы править прямо к острову Ситхуноку. Ветр был OSO, то ровный, то тихий; погода облачна, но суха и по горизонту не туманна. В 5 часов вечера мы были почти на линии Укамока и Ситхунока: от первого в 33 милях, а от другого в 36, и с салингу они оба были хорошо видны, но земли, о которой Ванкувер упоминает {См. первое английское издание его путешествия, т. III, стр. 88.}, мы не видали, хотя были от нее только в 15 милях, и потому кажется, что она не существует, да и сам Ванкувер неутвердительно об ней говорит и поставил ее на своей карте под сомнением. В сие время (5 часов) мы нашли глубину 55 сажен, на дне мелкий черно-серый песок, и тогда же увидели со шканец по правому компасу прямо на N остров Тугидок, простиравшийся на немалое расстояние от S к W, так что северной его оконечности мы и видеть не могли. В 7 часов мы были довольно близко к сему острову и к Ситхуноку, чтоб делать пеленги, и имели для сего хороший ход. Мы нашли широту южной оконечности Тугидока и расстояние оной от восточного мыса Ситхунока {См. часть вторую.}. Впрочем, мы не успели сего дня увидеть, далеко ли сей остров простирается к северу.

Понедельник, 8

   Ночь на 8 июля была дождливая, но тихая; мы старались держаться под малыми парусами на одном месте. Утро было туманное; глубина (15 сажен, на дне серый мелкий песок) в 6 часу утра показала нам, что мы находимся близко берега; в 8 часов выяснило, горизонт очистился, и настал прекраснейший день. Острова Ситхунок и Тугидок открылись нам весьма ясно. Мы находились от берега милях в 3-х и пеленгами определили взаимное их положение. Тугидок, низкий, ровный, почти совершенно плоский остров и утесистый, простирается по румбу NO и SW на расстояние 10 или 12 миль. Лесу на нем нет, но местами зеленелась трава; впрочем, он, кажется, совсем бесплоден. От северной его оконечности чрез весь пролив, отделяющий его от Ситхунока, идет гряда каменьев, примыкающая к сему последнему, из коих многие могут назваться маленькими островами. Мы смотрели с салингу и не заметили, чтоб где-нибудь был проход для большого судна сквозь сию гряду, на которой ходил страшный бурун, хотя ни ветру, ни волнения не было. Ситхунок же довольно высокий остров; берега его большею частью состоят из каменных утесов, а внутри высокие холмы, между коими есть три или четыре низменности, чрез кои мы видели остров Кадьяк. Мы проходили в расстоянии не более 2 миль от южной стороны Ситхунока, идучи по глубине 15 сажен, на дне серый песок и мелкие камешки с ракушками, но не видали на оном ни лесу, ниже кустарнику, одна только трава зеленелась. На берегу же лежало множество выкидного лесу; это показывает, что здесь часто дуют западные ветры, наносящие сей лес с берегов полуострова Аляксы65. Нынешний день был ясный и теплый, какого мы еще с самого отбытия из Камчатки не имели. Нам удалось взять очень хорошо высоты солнца для широты и долготы по хронометрам, с помощью коих мы определили географическое положение сих двух островов; и сегодняшние наблюдения должно предпочесть вчерашним, ибо мы были ближе к берегу да и погода была ясная.

Вторник, 9. Остров Кадьяк. Среда, 10

   В 3 часа пополудни открылся нам Кадьяк, а вечером прошли мы пролив, разделяющий вышепомянутые острова и Кадьяк, и шли вдоль берега милях в 4-х, правя к острову Угаку. Против пролива видели мы непонятное множество китов, которые и ночью нас окружали, бросая воду столпами и испуская при сем какой-то странный громкий шум, подобный вздохам. Ночью сделалось облачно, а на рассвете и пасмурно, так что мы иногда едва могли видеть берега, из коих самые высокие были покрыты местами снегом. Но как пасмурность иногда делалась реже и позволяла нам видеть берега, то мы продолжали идти прямо к Угаку, который увидели сего числа в 6 часу утра, а в 9 прошли в расстоянии одной мили и стали от него править к мысу Чиниатскому, составляющему южную сторону большого залива Чиниатского, при коем находится гавань Павла -- главное место на сем острове Российско-Американской компании. Маленький, но высокий островок Угак, имеющий не более 10 или 12 верст в окружности и отстоящий от кадьякского берега в 2 1/2 милях, как будто нарочно поставлен служить приметою идущим в сей порт кораблям; иначе весьма бы трудно было его найти, потому что частые туманы и пасмурность не позволяют иногда по нескольку дней сряду определить своего места по наблюдению светил небесных и в то же время скрывают приметные места. Остров же Угак есть у сего берега один, следовательно, стоит только править вдоль берега милях в 4-х оного, тогда, верно, его увидишь, а от острова весьма легко уже будет найти Чиниатский залив. Мы точно таким образом в весьма пасмурную, дождливую погоду нашли оный. В Чиниатский залив вошли мы в первом часу пополудни, когда только виден был один мыс сего залива, прочие же все берега были закрыты мрачностью. Но, не желая потерять прекрасный ветр, я решился идти в гавань, надеясь на карту капитана Лисянского {Строки, косыми буквами напечатанные, я не имел намерения выпустить в свет с именем г-на Лисянского, которого весьма много уважаю как искусного мореходца, а каким образом это случилось в противность моего желания, можно видеть в прибавлении под No 4.}, но за сию доверенность едва не заплатил было кораблекрушением. Я бы ни слова о сем не сказал, если бы молчание мое не могло со временем послужить к гибели какого-нибудь мореплавателя, который также положится на сию карту. Карта сия имеет большие недостатки, которые я объясню. От Чиниатского мыса я правил прямо к камню Горбуну, чтоб, увидев его, определить вторый курс. Камень сей мы и действительно увидели, как ожидали, и прошли от него в полуверсте. Г-н Лисянский в своем путешествии {См. "Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах на корабле "Неве" под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана 1-го ранга и кавалера Юрия Лисянского". Ч. 1, СПб., 1812, стр. 244. -- Ред.} говорит, что, входя в сей залив, он "...боялся островов Пустого и Лесного, коих берега для кораблей очень опасны...". Он шел к SW; после в тумане не знал, где он находился, доколе не приехал к нему правитель селения и не дал своего штурмана, который и ввел корабль его в гавань, не говоря, каким проходом. Читая сие место и глядя на карту г-на Лисянского, нельзя было не заключить, что он шел подле южного берега, где у него не означено никакой опасности, между тем как во многих других местах залива поставлены рифы и каменья; и как на карте сказано, что она сочинена с описи, под его надзором штурманом Калининым сделанной, то я, нимало не сомневаясь, шел, как я полагал, самым безопасным путем, но в какое удивление пришел, когда увидел прямо пред собою рифы камней, на карте не означенные! Люди были все по местам, и потому мы в миг отворотили от опасности и легли в дрейф. Я велел было спустить шлюпки, чтоб послать промеривать, как увидел ехавшие к нам две байдары {Алеутские кожаные лодки, о коих много уже было говорено в разных путешествиях.}, из коих на одной был промышленный, который сказал нам, что там, куда мы шли, пройти невозможно по причине множества наружных и подводных камней, а проход лежит подле Лесного острова, но что он направления и ширины его точно не знает. Мы сами пошли туда по лоту, между тем сделали несколько пушечных выстрелов для призыву кого-нибудь из гавани. Скоро к нам приехал лоцман и повел нас подле самого берега Лесного острова, который г-н Лисянский считал столь опасным. В 5 часу пополудни вошли мы в Павловскую гавань и стали на якорь благополучно, а на другой день утвердили шлюп канатами против самого селения в расстоянии от берега 40 или 50 сажен.
   Все составлявшие наш экипаж были здоровы, кроме пяти человек, имевших легкие припадки, и шлюпу не было надобности ни в каких исправлениях, а потому мне только нужно было пробыть здесь несколько дней для поверки хронометров {Во все время плавания нашего от Камчатки до Кадьяка ни разу не удалось нам определить долготы по расстояниям луны от солнца или звезд: облака или пасмурность всегда скрывали от нас если не оба, то одно из сих светил.}, для описи залива и для исследования поступков служителей Российско-Американской компании в отношении к жителям, как то мне было предписано.
   Для описи Чиниатского залива и Павловской гавани употребили мы пять дней при весьма благоприятной погоде и в малую воду, когда горы, все мысы и берега были хорошо видны, рифы и каменья открыты; лишь светлые облака закрывали солнце, почему нельзя было делать астрономических наблюдений. Мы вымерили расстояния между некоторыми предметами, взяли с них пеленги и промерили глубину. Но когда приступили к составлению карты, тогда я узнал, что в компанейской здешней конторе находится карта, сочиненная штурманом Васильевым, весьма искусным и прилежным к своему делу человеком, который, находясь в службе компании, жил здесь около года и имел случай и время сделать хорошую опись. Положа наши пеленги и расстояния на его карту, мы нашли совершенное сходство; промеры также сходствовали. Это избавило бы нас труда делать новую опись, если бы мы прежде о сем знали; нам только надлежало на Васильева карту положить наши промеры там, где у него их не было, и сделать некоторые маловажные дополнения. Нашу опись производили штурман Никифоров, гардемарины Тобулевич и Лутковский-второй и штурманский помощник Козьмин; сей последний составлял и карту, которая приложена к сему путешествию. На оной рифы и камни, которых нет на карте г-на Лисянского, означены красными чернилами. Из сего видно, сколь карта сего последнего должна быть пагубна для мореходцев, здесь плавающих, и тем более что на ней написано, что она составлена под особенным его надзором, следовательно, тут предполагается и особенная верность.
   Астрономических наблюдений нам почти вовсе нельзя было сделать, а соответствующих высот никогда не удалось взять.
   Между тем ежедневно являлись ко мне челобитчики, как русские, так и природные жители, которые все приносили жалобы на своих правителей. Некоторые из сих жалоб, вероятно, были дельные, а другие пустые и неосновательные. Чтобы лучше разведать прямое состояние здешних дел, отнесся я письменно к начальнику духовной миссии монаху Герману, по слухам, человеку умному и благочестивому, которого здесь большая часть жителей довольно выхвалить не может. Он доставил мне многие весьма важные сведения письменно и утвердил их своею рукою. Равным образом и правитель здешний {Мещанин Потарочин.} на запросы мои подал объяснения, довольно ясно показавшие мне все обстоятельства, сопряженные с состоянием здешнего края.

Среда, 17

   Собрав нужные мне сведения, я со многими из старших офицеров начальствуемого мною шлюпа 17 числа июля ездил на берег и осматривал все заведения, в селении гавани Павла находящиеся, о состоянии коих мы составили бумагу и все общею подписью утвердили.
   Г-н флота капитан Ю. Ф. Лисянский66 в изданном им "Путешествии кругом света" весьма хорошо и довольно подробно описал здешний край. В путешествии морских наших офицеров Хвостова и Давыдова {См. "Двукратное путешествие в Америку морских офицеров Хвостова и Давыдова, писанное сим последним". Ч. 1, СПб., 1810, стр. 140--191. -- Ред.} также много правды о том же предмете сказано, а по сему самому я за излишнее почитаю тем же скучать читателю, но что касается до замечаний, принадлежащих к морскому делу, о которых другие, кажется, не довольно подробно говорили, я помещу их во второй части, будучи уверен, что хотя они и не могут доставить удовольствия читателю, но будут полезны мореплавателям, которым нужно будет сюда приходить. Если бы я, идучи в сию гавань, имел такие замечания или по крайней мере карту Васильева, то не был бы, так сказать, на один волос от погибели.

Пятница, 19

   19 июля вышли мы из гавани в так называемый северный проход, но за безветрием не могли сего числа отправиться в путь и простояли тут на якоре целые сутки. Сей проход, находящийся между берегом Кадьяка и Лесным островом, есть настоящий рейд и самый безопасный. Гавань же очень узка: большие суда с трудом могут стоять в ней покойно; но о сем предмете сказано во второй части.

Суббота, 20

   Июля 20-го в 8 часу утра при самых тихих, переменных ветерках, с помощью течения и буксира пошли мы в путь, но в полдень принуждены были против Елового острова стать на якорь. Легкий ветерок от юга в час пополудни позволил нам опять сняться с якоря. К 4 часам стал он дуть свежее при весьма ясной погоде, так что мы шли по 5 миль в час. В 5 часов восточная оконечность Яврашечьего острова была от нас по компасу на NtW 1/2 W в расстоянии 12 или 15 миль. От сего пункта мы взяли наше отшествие и стали править прямо на мыс Эчком {Cape Edgecumbe -- так названный Куком, но русские компанейские служители называют его мысом Трубицына, потому что у Чирикова боцман сего имени умер, когда он находился подле здешних берегов.}, к порту Ново-Архангельску.
   Здесь должно заметить, что на острове Кадьяке нашел я алеута, бывшего в звании переводчика с г-ном Коцебу на бриге "Рюрике" в плавании его к северу. От сего человека узнал я, что г-н Коцебу действительно осматривал те берега, кои мне было предписано изведать в случае, если бы в цель его путешествия не входил сей предмет. Здесь же узнал я, что главный правитель компанейских колоний в нынешнем году по желанию государственного канцлера графа Николая Петровича Румянцева отправил отсюда отряд, который должен сухим путем пробираться от полуострова Аляксы к северу сколько возможно будет для описи берегов и проч. После сего мне уже ничего не оставалось делать в здешнем краю, разве только заняться мелочною подробностью, описывая разные, ничего не значащие острова, не заслуживающие того, чтоб для них употреблено было большое иждивение, которое требовалось на содержание многочисленного экипажа. Не должно здесь умолчать, что в числе многих пожертвований е. с-ва графа Николая Петровича на общественную пользу отправил он со мною к камчатскому областному начальнику разных вещей на 3 тысячи рублей, коими назначил платить жителям, к северу от Камчатки обитающим, за открытия, которые удастся им сделать и о которых достоверно сообщат они камчатскому начальнику.
   

Об острове Кадьяке

   
   Остров Кадьяк, или Кодиак, по географическому своему положению и по сходству жителей оного с некоторыми народами северо-западного берега Америки есть один из американских островов и самый величайший из всех, принадлежащих российскому скипетру. Он находится между северными широтами 56 3/4o+ и 58o+ и долготами западными от Гринвича 152o+ и 154o+, имея протяжения в длину около 90, а в широту 70 миль. Кругом вблизи оного находится много небольших островов, составляющих вместе с ним как бы одну нераздельную землю; знатнейшие из них суть: Афогнак, Яврашечий, Еловой, Угак, Салтхидак, Ситхунок и Тугидок.
   Кадьяк весь, так сказать, усеян горами, из коих многие весьма высоки и покрыты вечным снегом, но огнедышущих гор на нем нет. Между горами находится множество обширных долин и текут реки; внутренность острова русским не довольно известна, берега же все кругом были ими посещаемы.
   Основание гор сего острова при морском берегу большею частью составляет аспид67, который повсюду нам попадался. Земля же прекрасный чернозем, покрытый везде лесами или паствами. Свойство земли весьма удобно к хлебопашеству, но климат сему не способствует: почти беспрестанные туманы и весьма частые дожди, бывающие по крайней мере по два и по три дня сряду каждую неделю, всегда будут препятствовать успехам земледелия. Начальник здешней миссии монах Герман пытался на Еловом острову сеять пшеницу и ячмень; последний годом родился изрядно, а у пшеницы зерна никогда не вызревали и для семян вовсе не годились. Даже из огородной зелени капуста растет только в лист, и вилков никогда не бывает; впрочем, здесь родится в изобилии картофель, репа, редька, хрен, но вся здешняя зелень от частых дождей имеет водяной вкус. Паствами же Кадьяк изобилен: менее чем в 15 лет компания от весьма малого числа развела до 500 голов рогатого скота, более 100 баранов, столько же свиней и несколько коз. Мясо их самое вкусное и жирное, кроме свиного, которое имеет отвратительный запах по той причине, что сих животных кормят здесь рыбою. Местоположение и тучность паств позволяют иметь всякое количество скота, если бы трудность не предстояла в заготовлении для него корму на зиму, ибо жителей здесь мало, а зимы бывают продолжительны и снег лежит долго, иногда с половины декабря по исход марта. Морозы простираются часто до 10o по Реомюру, и реки и озера всякую зиму замерзают.
   Кадьякские горы покрыты лесом, и внутри острова есть, вероятно, леса, годные во всякое строение, но по невозможности доставлять их к берегам они бесполезны. В приморских же местах южная часть острова вовсе годного к строению леса не имеет, а в северной есть еловый, но он так слаб, что строение здесь чрез 10 лет сгнивает, чему также и сырой климат много способствует. Впрочем, на острове растут береза, ольха, тополь и некоторые другие.
   Из диких растений, употребительных в пищу, почти все то же есть, что и в Камчатке: сарана, дикий лук, огуречная трава, дикая петрушка, конский щавель и обыкновенный, макарша, но черемши и сладкой травы {Heracleum Sibericum.} нет. По лесам много груздей, рыжиков, шампинионов и других грибов. Ягоды также растут в большом изобилии: клюква, брусника, мамура {Ягода, очень известная в Финляндии.}, морошка, голубика, шикша {Шикша -- камчатское название, по-английски Grow berry.} и малина; сия последняя крупна и яркого красного цвета, но водяна и вовсе ни вкусу, ни запаху малины не имеет. Сие, без сомнения, происходит от частых дождей, ибо и у нас в России, когда случается лето весьма дождливое, то как плоды, так и огородная зелень бывают водяны, невкусны и имеют слабый запах.
   Из животных четвероногих природные острову суть: медведи, разного рода лисицы, горностаи, собаки, яврашки и мыши, но волков и зайцев нет. Медведи здешние велики, но шерсть их бурая и жесткая, почему они и цены никакой как пушной товар не имеют. Яврашек здесь удивительное множество: каждый год компанейские промышленники убивают их многие тысячи, но они не переводятся. Компания парками, из яврашек сшитыми, платит алеутам за их промыслы и своих промышленных одевает. Паркою называется платье, похожее на стихарь, только рукава уже и длиннее; для каждой парки надобно 100 яврашечьих шкурок. Впрочем, сколько они ни нужны для компании, но паствам делают большой вред, ибо от нор их под землею травные коренья лишаются соков и растения вянут и сохнут. Ядовитых пресмыкающихся, как-то: змей и ужей, вовсе нет. Из береговых птиц водятся орлы, журавли, куропатки, разного рода кулики, вороны, сороки и несколько родов маленьких птиц, а из водяных -- разных родов утки, кулики, местами гуси и лебеди. Морских же птиц при берегах Кадьяка бывает несчетное множество, как-то: урилов, ар, топорков, гагар и много других родов. Из дворовых птиц здесь разведены только одни куры.
   Воды, окружающие сей остров, изобилуют морскими животными и рыбою, первые суть киты, сивучи {Морские львы -- Phoca Leonina.}, тюлени (нерпами здесь называемые) и касатки; последния разных родов и повсюду в превеликом количестве ловится, а особливо летом: с исхода апреля по начало ноября все реки и ручьи наполняются красною рыбою, стремящеюся в них с моря. Рыба сия того же рода, что и в Камчатке, и тем же порядком входит в реки: красная рыба, хайко, горбуша, кижучь, сверх того, есть чавыча, некоторый род семги и гольцы. Чавыча есть самая вкусная и нежная рыба. На Кадьяке ловится она в некотором изобилии только в реке Карлуке и в гавани Трех Святителей; последняя жирнее и вкуснее. Впрочем, попадается она и в других местах, только редко, в нашу бытность в Павловской гавани алеут поймал чавычу в Чиниатской речке и принес ко мне в подарок. Из роду белых морских рыб здесь также есть множество, а особливо палтусов {Pleuronectes hippoglossus.}, трески, камбалы, окуней, вахни {Рыба сия должна быть из рода Gadus callarias.}, сельдей. Сверх того, ловятся особенного рода рыбы, называемые здесь бык, рямша, калга, каюра, терпуг, чайка, уйка {Я не имел ни времени, ни случая сравнить сии семь родов рыб с описаниями, чтоб приискать им имена по Линнеевой системе, из которой вообще я выбирал названия, в сем путешествии употребляемые.}. В летнее время, когда красная рыба идет в реки, белую жители тогда ни во что ставят: треску мальчишки ловят для одной забавы, чтоб после привязать к ней что-нибудь или одну с другою связать и опять пустить в воду. Красная рыба здесь ловится в чрезвычайном количестве, кроме того, что ею одною жители питаются сами, но кормят свиней и собак и запасают еще как для себя, так и для сих животных вялую рыбу на всю зиму. Нередко случается, что жители бросают в море по 10 и 20 тысяч рыб, которые, будучи развешаны для сушения, от продолжительных дождей испортятся; но от того почти никогда недостатка в оной не бывает, ибо скоро после опять наловят они такое же количество. Заметить надобно, что здесь с весны до сентября месяца в рыбе всякого рода бывают небольшие черви, но для употребления в пищу рыба сия не вредна.
   Жители острова Кадьяка имеют большое сходство с американцами соседственного берега как в обычаях, так и в языке. Бывший с нами натуралист г-н Вормскильд, посещавший прежде Гренландию, тотчас заметил большое сходство в языке гренландцев с кадьякским. Они вообще малорослы, но плотны и довольно статны, лица имеют смуглые, круглые, с высунувшимися щеками, глаза черные, небольшие, волосы длинные, прямые, черные, бороды также черные, только невеликие. Ныне число жителей на всем Кадьяке и окружающих его островах, по ведомостям компанейских контор, мужеского и женского пола не превышает 3 тысяч душ, и они почти все считаются христианами. Но некоторые и по сие время держатся своих обрядов, имеющих сходство с богопоклонением: есть у них вещи, которые они боготворят, и есть правила, кои почитаются между ими священными. Только теперь весьма трудно узнать, в чем религия их состоит, ибо первые русские, поселившиеся здесь, когда видели жителей, исправлявших обряды своей веры, смеялись и шутили над ними; также когда узнавали от них о разных преданиях их относительно к сотворению мира и к бытию человека, то обращали в смех и оказывали презрение к их мнениям, а потому ныне на вопросы касательно сего предмета ни один кадьякский житель правды не скажет. Я нашел на сем острове человека, природного тамошнего уроженца, которого, когда он был еще очень молод, покойный г-н Шелихов68 между прочими брал с собою в Иркутск, где его научили читать, и писать, и играть на скрипке и на флейте; он говорил по-русски очень хорошо. Я хотел посредством его расспросить их о понятиях, какие они имеют о боге и свете, но он мне сказал, что сам он ничего об этом не помнит, ибо оставил в молодых летах свою родину на долгое время, а прочих нечего и спрашивать, потому что они правды не скажут. О разных их прежних обрядах и обыкновениях, имеющих некоторую связь с их понятиями о существе вышнем, и о нравах и обычаях их можно читать в путешествии г-на Лисянского. Он жил на сем острову более года, следовательно, имел случай лучше меня заметить все касающееся до сего народа. В том же путешествии довольно подробно описано состояние жителей в отношении к Российской Американской компании и замечено почти все, что они терпят от компанейских правителей. Но я здесь только прибавлю, что дела компании шли здесь не очень хорошо при прежнем начальнике. Нынешний же главный всех компанейских колоний правитель {Флота капитан Леонтий Адрианович Гагемейстер. Он долго служил в английском флоте и имел случай видеть разные колонии сего народа.} принял самые деятельные и строгие меры к истреблению зла по разных частям компанейских дел, вопреки благонамеренности самой компании существовавшего, а особливо прилагал он старание остановить притеснения и обиды, кои терпели жители от промышленных, и улучшить их состояние. Во многом он уже успел, и потому-то замечания г-на Лисянского читатель должен относить к прежнему положению дел в здешней стране, а не к нынешнему. Я мог бы к замечаниям г-на Лисянского присовокупить много того, что я так же, как он, сам видел и знаю, но писать о том, что было и прошло, значило бы писать не путешествие, а историю.
   К сей главе принадлежит статистическая таблица {Оная находится в прибавлении под No 5.} всех селений, кои ныне Американская компания занимает. В ней означено число жителей, ей подвластных, и число русских, под названием промышленных в службе ее состоящих. Таблица сия если не для всех читателей, то по крайней мере для тех, которые сами участниками помянутой компании, вероятно, будет любопытна.
   

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Плавание от острова Кадьяка к северо-западным берегам Америки и пребывание в порте Ново-Архангельске69 с замечаниями об оном

   
   Во время плавания нашего от острова Кадьяка до северо-западных берегов Америки ничего особенно внимания достойного не случилось. Мы шли с переменными ветрами, большею частью нам попутными, которые, только будучи сопровождаемы почти беспрестанными туманами, дули столь тихо, что мы не прежде могли увидеть мыс Эджком {Так называемый англичанами; испанцы же именуют его мысом Обмана -- Cabo d'Engano, a бывший правитель компанейских колоний коллежский советник Баранов, усердный почитатель славы русского имени, нарек сей мыс приличным русским именем, случайно ему попавшимся в морском журнале капитана Чирикова.}, образующий северную сторону входа в Ситхинский залив, как в 6 часов вечера 25 июля.

Четверг, 25

   День сей примечателен для нас также по несчастному случаю: мы лишились одного из самых лучших наших матросов, по имени Евдоким Марков; он часто жаловался на слабость, наконец приключилась ему горячка, от которой он и умер.
   Противные ветры, с юго-восточной стороны дувшие, и часто с большою силою, при туманной, дождливой погоде продержали нас в море против входа в залив трое суток.

Воскресенье, 28

   Наконец 28 числа настал умеренный ветр от северо-запада, с которым мы и пошли к порту, но когда вошли в залив, то ветр вдруг затих и после того дул полосами, часто совсем утихая, так что мы не прежде как в 4 часу пополудни вошли в порт Ново-Архангельск. По приходе нашем крепость салютовала нам семью выстрелами, а потом американский бриг таким же числом; первой возвратили мы выстрел за выстрел, а последнему двумя выстрелами менее. Здесь нужным считаю заметить, что в салютах на море мы по сие время руководствуемся Петра Великого морским уставом, в котором, между прочим, повелено: "А капитаны партикулярные имеют ответствовать торговым двумя выстрелами меньше". Закон сей относится к судам, о торговых же крепостях ни слова не сказано, потому что их тогда не существовало. Следовательно, компанейской крепости, находившейся под купеческим флагом, по-настоящему надлежало бы салютовать также двумя выстрелами менее; но, с другой стороны, приняв в уважение то, что компания сия хотя и торговое общество, но владеет пространными областями, находится под высочайшим покровительством государя и имеет в торговом своем флаге императорский российский герб, я решился возвратить ей равный салют, чего другой на моем месте, может быть, не сделал бы, а отсалютовал бы по точному смыслу вышеприведенных слов устава. Мне кажется, что если бы главное правление компании о сем предмете отнеслось туда, куда следует, то сделали бы решительное постановление об оном; а компанейский флаг, как я думаю, по многим отношениям заслуживает некоторого преимущества против обыкновенного купеческого.

Порт Ново-Архангельск. Ново-Архангельск.

   Едва успели мы положить якорь, как приехали к нам многие господа, находящиеся здесь в службе Российско-Американской компании {В том числе флота лейтенанты Яновский и Подушкин и правитель здешней конторы купец Хлебников.}. От них узнали мы, что вступивший на место коллежского советника Баранова в должность главного правителя над колониями флота капитан Гагемейстер за месяц до нашего прихода сюда отправился в Калифорнию, чтоб купить там хлеба для здешних селений, и не прежде хотел возвратиться, как в октябре месяце, и что за отсутствием его управление над колониями препоручил он г-дам Яновскому и Хлебникову, из коих первый находился в компанейской службе в качестве капитана над Ново-Архангельским портом. Сии господа предложили мне все зависящие от них услуги и пособия, в чем они меня и не обманули. Во всю бытность нашу здесь они не упускали случая снабжать нас свежими съестными припасами, как-то: мясом, рыбою, зеленью и проч. Они же своими рабочими людьми доставили нам деревья для запасных стенег, брамстенег и других рангоутных вещей, в коих мы имели нужду.

Август

   Лишним было бы здесь писать посуточно, что мы когда делали, будучи в порте. Довольно сказать, что главный предмет нашего прибытия сюда было исследование поступков компанейских чиновников и служителей и поверение хронометров. Первое было нетрудно исполнить, и я надеюсь, что начальство не будет иметь причины обвинять меня в пристрастии к кому-либо или упущении, когда рассмотрит мое донесение, относительное к сему предмету, которое по существу дела и по многим обстоятельствам, с оным связанным, не может быть здесь помещено. Что же принадлежит до поверки хронометров, то по причине беспрестанных дождей и туманов никак мы не могли поверить их удовлетворительным для нас образом, ибо в 21 день нашего здесь пребывания ясных дней было только два, когда солнце с утра до вечера сияло; облачных, но без дождя -- три, а во все прочие или шел дождь, или был мокрый туман, и потому только два раза могли взять соответствующие высоты солнца, по коим разность, хронометрами делаемую, определили довольно хорошо; но ход их верно найти случая не было, а посему мы предоставили это будущему времени, надеясь определить оный в Монтерее, куда я решился идти для свидания с г-ном Гагемейстером.
   В Ново-Архангельске оставили мы привезенный нами компанейский груз, вместо коего положили в шлюп балласт и большое количество дров, которые рубить было легко и близко на островах, налили достаточное количество воды и, исправив снасти и паруса, поспешили приготовить шлюп к походу.

Четверг, 15

   Между тем мы имели случай в самых главных частях поверить карту Ситхинского залива {Так называют его русские по имени острова, при коем залив сей находится; на английских же картах он означен под именем Norfolk sound.} и гавани, сочиненную штурманом Васильевым, и нашли оную весьма верною. К 15 числу августа, будучи совсем готовы идти в путь, мы пригласили священника отслужить молебен и хотели отправиться, но противные ветры не допустили. В бытность нашу здесь кроме должностей мы иногда занимались охотою, ездили по островам или проводили время в обществе здешних чиновников. Нередко забавляли нас ситхинские жители, из которых два племени тогда находились поблизости крепости и были в дружбе с компанейскими служителями. Они к нам несколько раз приезжали на своих лодках, будучи одеты в разных смешных нарядах, состоящих из смеси европейской одежды и их собственной. Но так одевались одни лишь старшины и их родственники, все же прочие имели вместо платья только байковое одеяло на голом теле; женщины их также приезжали с ними. Приближались они всегда с песнями и не прежде всходили на шлюп, как объехав кругом его раза два или три и потом у борта пропев песню, заключающую в себе предложение и обещание мира и дружбы. В обычаях своих сии дикие не сделали никакой перемены со времени Кука и теперь точно так же живут и ведут себя, как описано в путешествиях сего славного мореплавателя, Лаперуза и Ванкувера, кроме того только, что ныне они знают употребление огнестрельного оружия.
   Они у нас бывали по нескольку часов сряду, и я обыкновенно их потчевал патокою с сухарями и водкою, что им весьма нравилось. Но, несмотря на такое дружеское обращение, люди сии были весьма опасные соседи, ибо они редко упускают случай воспользоваться оплошностью чужеземца и тотчас нападут и перебьют всех, кого смогут, чтоб завладеть имуществом их, а часто и без всякой цели грабежа умерщвляют они русских промышленников по одной варварской злости. Один из старшин, к нам приезжавших, по имени Котлеан, был при истреблении русских, которые сначала здесь поселились, от чего он и не отпирается, но говорит, что дядя к тому его принудил, а сам он того не желал, будучи всегда верным другом русских. За сие уверение главный здешний правитель дал ему серебряную медаль; между тем брата его родного держит в крепости заложником. Это такие люди, которых вероломство и зверство самое лицо их показывает. Г-н Тиханов весьма удачно снял их портреты, как то и вообще во всех его рисунках находится большое сходство с подлинниками.

Понедельник, 19. Вторник, 20

   Противные ветры, безветрие и туманы продержали нас в порте четыре дня. Наконец, потеряв терпение, я решился вывести шлюп из-за островов на просторное место завозами в надежде найти там хотя легкие ветерки, помощью коих можно было бы выйти в море, и, к счастью, в ожидании моем я не обманулся, ибо 19 числа, начав работу с утра при безветрии, мы провели к 6 часам вечера шлюп завозами мимо всех опасностей в большой залив, где, пользуясь слабым ветерком, дувшим попеременно от разных румбов NW четверти, к рассвету 20 числа вышли из Ситхинского залива в море и, удалясь от берегов на расстояние миль 20 или 30, пошли вдоль оных. Ветр был тогда свежий от NW при сухой, облачной погоде и продолжался во весь день. В 9 часу утра говорили мы с американским бригом "Брутусом", который прежде видели в Ново-Архангельском порте. Он ходит по здешним заливам для торговли с дикими.
   

Замечания о Ново-Архангельске

   
   Ново-Архангельскою крепостью названо главное селение Российско-Американской компании в ее колониях, лежащее под широтою 57o03' при северо-западных берегах Америки. Оно находится внутри пространного Ситхинского залива, известного на английских картах под именем залива Норфолк (Norfolk sound), но название Ситхинского ему приличнее, ибо он прилегает к острову Ситхе, так называемому природными его жителями, на коем и компанейское селение основано. Залив сей пространен: в отверстии имеет он не менее 25 или 30 верст и внутрь вдался почти на столько же. У берегов, его образующих, почти по всему их протяжению, кроме северо-западной части, находится множество разной величины покрытых лесом островов, между коими есть немало хороших и безопасных гаваней; находящаяся при компанейском селении, в самом нутри залива, есть одна из лучших, будучи пространна и островами закрыта от всех ветров, притом имеет она хорошее дно и пристойную глубину для безопасного стояния на якорях в самые жестокие ветры, а, сверх того, входить в нее и выходить из оной можно разными проходами между островами, следовательно, и при разных ветрах.
   Крепость стоит на высоком каменном холме у самой гавани, и если судить об ней по главному ее назначению и цели, с какою построена она, то это компанейский Гибралтар, ибо, стоя на высоком месте и будучи обнесена толстым палисадом с деревянными башнями, служащими вместо бастионов, и снабжена десятками пятью разного рода и калибра орудий и достаточным количеством мелкого оружия и военных снарядов, она действительно страшна и неприступна для диких жителей страны сей, но против европейской силы, даже против силы одного фрегата, она уже не крепость.
   Здесь местопребывание главного правителя. Он живет в двуэтажном деревянном доме, построенном на самом возвышенном месте крепости, и имеет пред собою прекраснейшие виды: обширный Ситхинский залив весь открыт ему; ближние зеленеющиеся острова с узкими между ними проливами, извивающимися в разных направлениях, представляют подобие пространного сада; с другой же стороны являются взору высокие горы, из коих вершины некоторых покрыты всегда снегом. В селении есть церковь, магазины, казармы, мастерские и несколько других строений, компанейских и собственно служителям ее принадлежащих. Сии последние, также и церковь -- вне крепости. Здесь компания имеет верфь и все нужные к тому заведения; она построила уже несколько судов из лиственничного дерева, верхняя отделка из американского кипариса, известного здесь под именем пахучего или душного дерева {Дерево сие подобно кипарису, и запахом они сходны, но оно вышиною не может сравниться с настоящим кипарисом.}. Здешний лес непрочен: строение в крепости лиственничное чрез десять лет уже во многих местах сгнило. Причиною сему и климат может быть, ибо здесь не проходит недели, в которую бы по крайней мере четыре или пять дней не было дождя, и из тех большею частью идут проливные. Душное дерево крепче, но оно для строения тонко, и притом далеко доставать его из внутренности лесов, которыми все здешние берега сплошь покрыты.
   Компания основала сие селение и удерживает его для промыслу бобров, и в сем отношении нельзя лучше было выбрать места, ибо оно находится, так сказать, в средине привалов, где животные сии обитают во множестве. Следовательно, компании весьма легко отправлять суда и артели во все стороны как для промыслов собственными своими промышленниками, так и для выменивания бобров и других дорогих зверей от природных жителей. Равным образом и сим последним удобнее и ближе приезжать в сию крепость за товарами, кои могут быть для них нужны, нежели в другие компанейские селения. Но во всех прочих отношениях место сие самое несносное. Больших холодов здесь не бывает, и земля снегом редко покрывается. Иногда случаются морозы, от коих озера на несколько дней покрываются льдом, довольно крепким, чтоб поднять человека. Но чрезвычайно мокрый и сырой климат гораздо хуже всякого холода: он причиняет разные болезни, а особливо цинготную, коею страдают множество компанейских служителей и от коей немалое число ежегодно умирает.
   Невзирая на умеренность здешнего климата, земледелия здесь никогда быть не может по причине частых или почти беспрерывных дождей. Хлеб не может там созреть, где даже обыкновенная грубая огородная зелень на открытом воздухе полного своего роста не достигает, например огурцы здесь не могут родиться, и капуста растет только в лист, а вилки бывают у той, которую сажают при горячих ключах в некотором расстоянии от крепости. Прочая обыкновенная огородная зелень, как, например, репа, салат, картофель, родится хорошо, но имеет особенный какой-то водяной вкус.
   Дремучие леса, коими покрыты все берега и острова по всему протяжению здешнего края, не позволяют иметь скотоводство, и теперь здесь находится не более 10 голов рогатого скота и несколько свиней, да и тех должно держать поблизости крепости, иначе опасно за ними ходить, ибо природные здешние жители, колюжами называемые, столько по наущению иностранцев ожесточены против русских и столь дики, что, несмотря на все способы, употребляемые компаниею, расположить их к дружескому сношению, по сие время остаются непримиримыми ее врагами. Притом они так вероломны и хитры, что именно тогда, когда войдут в какое-нибудь дружеское сношение и дадут обещание жить миролюбиво, их надобно опасаться более. Они не упускают случая убить русского, если только могут сделать сие, не подвергаясь сами опасности, и потому здешние промышленники ходят из крепости работать в огородах вооруженные и целыми артелями. За несколько месяцев до нашего сюда прибытия колюжи верстах в 3-х или 4-х от крепости убили двух промышленников, которые ходили туда рубить нужное им дерево и были снабжены ружьями. Но так как здешние дикие не составляют одного целого общества, управляемого одним старшиною, а разделяются на разные поколения, которые живут или скитаются по своему произволу, друг от друга нимало не зависят, и часто даже одно из них враждует против другого, то и невозможно над ними произвести мщения, ибо нельзя узнать, к какому поколению принадлежат виновные, разве поставить за правило мстить им без разбору. Но в таком случае они все могли бы соединиться для нападения на компанейское селение и могли бы сделаться оному весьма опасными, особливо если бы удалось им нечаянно ворваться в крепость. Притом такое правило могло бы вмениться компанейскому правителю в жестокость и преступление. Посему русским здесь остается одно средство -- быть всегда осторожными и вооруженными и жить, как в осажденной крепости. Но приятно ли в таком положении находиться несколько лет сряду?
   Главную, а часто, бывало, и единственную пищу промышленников составляет рыба. В летние месяцы ловится она здесь в большом изобилии, а особливо разные роды лососиной породы и палтусы. Есть также треска и несколько других родов, только не в таком количестве, как первые. Летом рыбу вялят, а иногда солят и коптят на зиму. Приправою к рыбе служат им огородная зелень и картофель, буде кто имеет огород и успел возделать его; изредка продают им муку. В лесах здесь есть много диких растений, которые и не по нужде могли бы служить приятною пищею, а также разного рода ягоды, как, например, малина, морошка, черная смородина, голубица и несколько других. Из грибов растут здесь сморчки, грузди и сыроежки {Agaricus aeris.}. Но промышленные не имеют способов и времени запасать их. Жены и дети их не могут ходить в леса, не подвергаясь опасности быть убитыми или увлеченными в неволю, да и сами промышленные на большое расстояние от крепости не могут удалиться иначе как отрядами и вооруженные.
   О занятиях Американской компании в здешнем краю и о многих других обстоятельствах, относящихся к сему обществу, говорил я в замечаниях об острове Кадьяке и сказал все, что, по мнению моему, было можно, нужно и должно сказать. Но здесь считаю необходимым упомянуть о таком обстоятельстве, которое довести до сведения господ участников компании я даже обязанностью почитаю, и тем более что я сам, не будучи членом сего общества, не могу лично для себя получить ни пользы от надлежащего и справедливого хода дел компании, ни понести урона от злоупотребления, в делах ее существующего, но говорю, как должно говорить россиянину, желающему пользы и славы своему государю и отечеству. Известно, что блаженной памяти император Павел I государственною грамотою пожаловал на определенное время исключительную привилегию одному соединенному обществу под названием Российско-Американской компании производить на островах Северо-Восточного океана и по северозападному берегу Америки промыслы и торговлю на правах и постановлениях, высочайше утвержденных. В грамоте означены пределы российских владений, на исключительную выгоду помянутому обществу пожалованных. Право обладания России сим краем основано на началах, принятых за истинные и справедливые всеми просвещенными народами, а именно по праву первого открытия и по праву, еще того важнейшему, первого занятия. Вся Европа ведает и признает {Кроме испанцев.}, что северо-западный берег Америки от широты 51o к северу открыт нашими мореплавателями Берингом и Чириковым. Русские первые из просвещенных народов подробно изведали здешний край и основали в нем свои промыслы, а потому, кажется, нет никакого сомнения, чтобы Россия наравне с прочими державами, имеющими в их зависимости подобные области или колонии, не могла располагать ими сообразно со своими постановлениями, основанными на благе и выгодах ее подданных. Но к удивлению моему, как в нынешнем, так и в прежнем {В 1810 году на шлюпе "Диане".} моем путешествии я видел совсем другое. Граждане Соединенных областей Северной Америки ежегодно посылают туда по нескольку судов, число коих иногда простирается до двадцати, для торговли с дикими жителями в пределах, России принадлежащих и ею занятых. Подрыв, какой они делают торговле и промыслам Американской нашей компании, простирается до чрезвычайности. Довольно сказать, что в бытность мою на Сандвичевых островах нашел я там несколько судов, принадлежащих помянутой республике, из коих одно {Корабль "Mentor", начальник оного Suttor.} собрало на северо-западном берегу Америки в два лета 3500 бобров, другое {Бриг "Brutus", Nay.} в одно лето получило их более тысячи. Из сего можно видеть, какое большое число сих животных все они ежегодно доставляют в Кантон. Все сии бобры или по крайней мере самая большая часть из них должны были бы чрез руки россиян идти к китайцам. Но это еще не все: от сей, можно сказать, хищнической торговли происходит другое, гораздо важнейшее зло: сии суда снабжают диких порохом, свинцом, ружьями и даже начали доставлять им пушки явно с намерением употреблять сии орудия против россиян, из коих весьма многие пали от действия оных, и я смело могу утверждать, что самая большая часть русских промышленников, погибших от руки диких американцев, умерщвлены порохом и пулями, доставленными к ним просвещенными американцами. Я не понимаю, каким образом согласить такую явную вражду сих республиканцев с правами народными. Свобода их плавать при берегах мест, нами занятых, должна бы основываться на одном из следующих трех обстоятельств:
   1-е. Если бы государь, пожаловав право одному обществу россиян на промыслы и торговлю в известной части своей империи к исключению всех прочих своих подданных, не хотел иностранцев лишить сих выгод и в грамоте своей, не упомянув об них ни слова, подразумевал, что они могут оными пользоваться наравне с Российскою компанией, но таким образом изъяснять высочайшую грамоту невозможно.
   2-е. Что торгуют они в наших колониях с согласия и позволения самой компании, но и этого нет; ибо захочет ли компания добровольно дать участие в правах и выгодах, ей одной волею монарха предоставленных.
   Наконец, 3-е. Что места, занятые компаниею, суть угодья общие, в которые всяк, кто пожелает, может иметь свободный въезд, а это возможно ли допустить? Сие означало бы, что государь пожаловал компании чужое, то, что России не принадлежит. Я уже выше сказал, что на обладание местами, нами занимаемыми, Россия имеет неоспоримое право, и хотя капитан Кук приписывает себе первое открытие северо-западного берега Америки выше широты 57o, но он был введен в сие заблуждение по незнанию о плаваниях в том краю наших мореходцев и что тот край был нам лучше известен, нежели англичанам. Например, славный сей мореплаватель утвердительно пишет, что он нашел большую реку, которую лорд Сандвич назвал его именем. Кук приводит и доказательства, что это действительно река, но русские знали, что так называемая Кукова река есть не река, а большой залив, который мы и теперь называем Кенайскою губою. И если бы не Ванкувер, то и по сие время русским никто бы не верил, а открытие Кука считали бы за истинное и залив слыл бы и ныне рекою; но Ванкувер -- соотечественник и последователь Кука -- подтвердил опытом опись русских. Пролив между Кадьяком и Афогнаком Кук принял за залив и дал ему имя (Whitsuntide-Bay). Другого пролива между Кадьяком и Аляксою Кук вовсе не знал, но русским он был известен под именем Кенайского пролива. Англичанин Мирс (Mears), в 1786 году зашед в него, не знал, где он, доколе русские к нему не приехали и не сказали, что он в проливе, которым может пройти безопасно. Он по их наставлению прошел пролив и весьма наглым образом счел его своим открытием и даже дал ему имя (Petrie's strait); но Портлок, также англичанин, которому Мирс о полученном им от русских сведении сказывал, напечатал о сем в своем путешествии {"A voyage round the world, but more particularly to the North-West coast of America, performed in 1785, 1786, 1787 and 1788 the king George and queen Charlotte, captains Portlock and Dixon". London, 1789, p. 69--72, 145--166. -- Ред.}. Капитан Кук сделал также и другие ошибки, которые русским были известны, например острова Ситхунок и Тугидок принял за один остров и назвал островом Троицы (Trinity island). Евдокийские острова, или Семиды, также показались ему одним островом и так положены на карту под именем Туманного острова и проч. и проч. Прежним нашим мореплавателям запрещалось объявлять свету о своих открытиях, а журналы и описи их были представляемы местному начальству, которое в те времена по примеру испанцев все их держало в тайне и тем лишало славы своих мореплавателей. В последствии времени многие из сих бумаг сгнили и растерялись; оставалось лишь несколько кратких выписок из них, да и те были сделаны людьми, в мореплавании несведущими, каков, например, Миллер70, который, вероятно, многого в морских журналах писанного и не понимал. Если бы нынешнему мореплавателю удалось сделать такие открытия, какие сделали Беринг и Чириков, то не токмо все мысы, острова и заливы американские получили бы фамилии князей и графов, но даже и по голым каменьям рассадил бы он всех министров и всю знать и комплименты свои обнародовал бы всему свету. Ванкувер тысяче островов, мысов и проч., кои он видел, роздал имена всех знатных в Англии и знакомых своих; напоследок, не зная, как остальные назвать, стал им давать имена иностранных посланников, в Лондоне тогда бывших. Беринг же, напротив того, открыв прекраснейшую гавань71, назвал ее по имени своих судов "Петра" и "Павла", весьма важный мыс в Америке назвал мысом Св. Илии, по имени святого, коему в день открытия праздновали; купу довольно больших островов, кои ныне непременно получили бы имя какого-нибудь славного полководца или министра, назвал он Шумагина островами, потому что похоронил на них умершего у него матроса сего имени. Но Беринг и Чириков не одни наши мореплаватели, которые обозревали тот край; впоследствии там плавали Левашев, Креницын и многие штурманы, командовавшие торговыми судами, которых журналы могли быть любопытны и полезны, если бы в Охотске с них брали списки и отсылали в Адмиралтейскую коллегию, где бы из них делали надлежащее употребление. Если бы журналы наших мореплавателей не сгнили в архивах, а были бы исправлены, сличены один с другим, приведены в исторический порядок и напечатаны, тогда иностранцам (от мыса Св. Илии к северу) не осталось бы другого занятия, как только определить долготы разных мест астрономическими наблюдениями, чего наши мореплаватели тех времен не имели способов делать. После всего мною в сих строках приведенного странно покажется, что господа директоры, управляющие делами компании, позволяют чужестранцам пользоваться правами и выгодами, монаршею милостию одной ей дарованными, или, лучше сказать, допускают их грабить компанию. Неужели урон, который она терпит от сих контрабандистов, и зло, какое они колониям и служителям ее наносят, не во всем пространстве еще господам директорам известны? Кажется, можно быть уверену, что если бы главное правление компании представило о сем зле куда следует и просило бы о защите высочайше дарованных компании привилегий и пособия к обороне ее имущества, то прозорливое и попечительное правительство не отказало бы в просьбе оного {Строки сии были напечатаны в журнале "Сын Отечества" и апреле 1820 года, а в сентябре 1821 года по представлению компании последовал высочайший указ об охранении ее колоний посредством вооруженных крейсеров от поисков и покушений контрабандистов.}, и тем более что для сего не нужно употреблять больших сил и иждивения и что отогнать от своих областей контрабандистов есть дело позволительное, а притом и правительство Американских Соединенных областей объявило уже, что оно не может запретить своим подданным не торговать там-то и там-то и что всякий из них за поступки свои в чужих владениях и за нарушение постановлений в оных должен сам за себя ответствовать. Надобно, однако ж, откровенно сказать, что правление компанейских колоний не так устроено, чтоб могло поставить их в почтение у приходящих туда иностранцев. Мне кажется, что всякое торговое общество, владеющее по воле своего правительства областями, получившее право иметь военные силы и крепости, действовать не только оборонительно, но в случае нужды и наступательно против врагов оного, обязано сохранять в своих крепостях и войсках совершенный военный порядок и устройство. Теперь в компанейских колониях недостает трех главных вещей: определенных должностей, различия чинов и единообразной одежды или мундира. Правитель или начальник крепости по своему соизволению назначает должности, определяет в них, кого хочет, сменяет, когда хочет, и всяк одевается, как кому угодно. Во всей крепости не увидишь ни одного человека, похожего на солдата. Мы сначала о вещах судим по их наружности: когда мы видим полк в строю, то о порядке и дисциплине его заключаем по одежде и наружному виду воинов, а чтоб узнать внутреннее его устройство, для сего надобно время. Равным образом и иностранцы, приходящие с кораблями в компанейские колонии, могут ли подумать, чтоб оные составляли области и укрепленные места, российскому скипетру принадлежащие, когда они не находят там ничего подобного регулярному гарнизону? Естественно, они заключат, что места сии не иное что, как временные оборонительные укрепления, сделанные промышленниками для защиты себя против диких, следовательно, и никакого уважения к ним иметь не могут. Я сам несколько раз, приезжая с своими офицерами в компанейские крепости, смеялся над странною противоположностью, ими представляемую: подъезжая к ним, видишь довольно хорошо укрепленные места, снабженные достаточною артиллерией, и флаг, в своем месте величественно развевающийся, -- все это вместе имеет приличный воинственный вид; но лишь войдешь в крепость, как вдруг представляется взору стража, почти во всех возможных платьях русского простого народа одетая, и не увидишь ни одного чиновника, который походил бы на военнослужащего человека: все они одеты во фраках, в куртках или в сертуках. По моему мнению, компания должна иметь свой мундир, правительством утвержденный. Единообразная воинская одежда не к одному только украшению и наружному блеску служит, как то многие полагают; напротив того, я думаю даже, что она есть начало или первое основание дисциплины в войсках; гражданин, надевая солдатский мундир, вместе с ним начинает питать какое-то благородное честолюбие, нужное всякому воину. Унтер-офицер столько же гордится своими позументами, сколько вельможа первыми государственными отличиями, и сия-то гордость заставляет его дорожить своим званием и стараться заслуживать оное и так далее.
   Первые должности или места в крепостях должны быть определены главным правлением компании, как, например, начальники над крепостными строениями, над артиллериею, над верфью и проч., и чтоб чиновников сих без важных и доказанных преступлений главный правитель никак сменить не мог. Если же случится, что это будет нужно, то чтобы он компанейскому главному правлению о вине его и о причинах смены подробно доносил. Сие учреждение будет полезно для компании во многих отношениях, из коих главные суть те, что хорошие, достойные люди охотнее согласятся вступить в ее службу и по вступлении станут более дорожить своими местами и усердствовать к ее выгодам. Притом польза самой компании требует, чтоб люди, занимающие различные должности в ее службе, имели не только разное жалованье, но и другие преимущества, соразмерные их занятиям {В сентябре 1821 года привысочайшем именном указе изданы новые правила для компании. В правилах сих между прочим всемилостивейше пожалованы весьма значительные преимущества находящимся при разных должностях в компанейской службе. Нет никакого сомнения, чтоб преимущества сии не послужили к пользе сего общества.}, и, сверх того, была бы им открыта дорога к наградам от правительства по мере заслуг, кои они посредством компании могут оказать Отечеству.
   

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Плавание от Ново-Архангельска к крепости Росс, на берегу Нового Альбиона находящейся, оттуда в порт Монтерей и пребывание в оном

   

Четверг, 22. Суббота, 24. Вторник, 27. Пятница, 30. Суббота, 31

   Умеренно свежий ветр с западной стороны благоприятствовал нам до самой полуночи на 22 августа, но после перешел он к северу, и хотя был нам совершенно попутный, однако ж дул с такою ужасною силою, что, убрав почти все паруса и облегчив мачты, спустив сколько возможно верхнее вооружение наниз, шли мы прямо по ветру с превеликою опасностью по причине волнения, ожидая каждую минуту, что или вал ударит в корму либо от неосторожности рулевых шлюп бросится к ветру и валом переломает у нас все вещи на палубе. В дрейфе же оставаться мне не хотелось, чтоб не терять времени и попутного ветра, а потому, принимая все возможные осторожности, шли мы с величайшею скоростью и почти до полден с опасностью, а потом смягчившийся ветр и волнение, сделавшись легче, избавили нас от всякого опасения. Впрочем, несмотря на крепкий ветр, погода стояла ясная и мы определили широту свою в полдень по высоте солнца 50o19 Ґ', долгота же была 132o07'. С полудня ветр стал утихать неприметным образом, а к вечеру дул весьма умеренно. Благополучные с западной стороны ветры при ясной погоде, с коими очень хорошо мы плыли, держа к мысу Мендосино, служили нам до 24 числа, а в ночь на сие число настал южный ветр, принесший с собою пасмурную, дождливую погоду. Сей противный нам ветр дул переменно от разных румбов полуденной стороны до 4 часов утра 27 числа, а потом уступил северо-западному ветру, который скоро усилился, принес холодную погоду и позволил нам, правя настоящим путем, идти со скоростью 7 и 8 миль в час. В полдень сего числа место наше находилось в широте 45o46', долготе 127o55'. Благополучный ветр продолжался, однако ж, менее суток, потом опять сделался с южной стороны и снова произвел мокрую, туманную погоду. Но поутру 30 числа настал прежний северо-западный ветр, а с ним вместе всегдашняя в здешних морях сопутница сих ветров -- ясная погода наступила. В 10 часов утра увидели мы к востоку гористый берег, казавшийся в расстоянии от нас миль 40 или 50, определенная же в полдень по обсервации широта (42o35'11") и долгота по хронометрам (124o56') показали, что видимый нами берег есть протяжение от мыса Орфорда к югу и отстоит от нас в 35 милях. Северо-западный умеренный ветр и ясная погода стояли во весь день; мы плыли вдоль и в виду берега; нас беспокоила только большая зыбь от SW {Ванкувер также заметил, что здесь часто случается большая зыбь от SW, хотя она и не всегда бывает предвестницей крепкого ветра.}. Ночь на 31 число была прекраснейшая, какой мы давно уже не видали: на небе не было ни одного облака, луна и звезды сияли в полном блеске. Умеренный ветр от NW дул до самого рассвета, а потом сделался гораздо крепче и нанес облака; над берегами же стояла мрачность, не позволявшая нам их видеть, хотя мы и приблизились к мысу Мендосино на 15 миль расстояния. Но в 12 часу пред полуднем выяснило и показались берега к югу от мыса Мендосино в расстоянии от нас миль 18 или 20; широта же наша по обсервации в полдень была 39o58'59". С полудни ветр от NW стал ужасно усиливаться и скоро превратился в жестокую бурю при совершенно ясной погоде. Мы, спустив брамстеньги и все тягости с мачт наниз и закрепив все паруса, едва могли идти по ветру под одним фоком. В 9 часов вечера мы были немного южнее мыса Барро-де-Арена, следовательно, весьма недалеко от крепости Росс, к которой подойти нам нужно было; а потому и привели бейдевинд на правый галс, к западу при ветре от NNW, который в 10 часу на короткое время несколько смягчился, но после опять стал дуть почти с прежнею жестокостью и продолжался во всю ночь. Мы имели только совсем зарифленный грот-марсель и штормовые стаксели, из коих один изорвало.

Сентябрь. Воскресенье, 1

   Сентября 1-го поутру ветр дул по-прежнему жестокий при совершенно ясном небе, и хотя он был нам попутный и крепость Росс находилась от нас не далее 30 миль, но как она стоит на прямом, совершенно открытом с океана берегу без всякой гавани или якорного места, то и невозможно почти было в такую бурю подойти к ней. Да если бы с некоторою опасностью мы и подошли, то было бы бесполезно по невозможности иметь с берегом сообщения, а потому мы и продолжали идти под штормовыми парусами бейдевинд к западу или, лучше сказать, быть на дрейфе, ибо по причине весьма большого волнения шли не более как по одной миле в час. В полдень по меридиональной высоте солнца мы находились в широте 38o33'02", точно на параллели крепости Росс, в расстоянии от оной 65 миль. С полудни буря стала смягчаться, а в 4 часа дул уже обыкновенный крепкий ветр и волнение уменьшилось, посему мы пошли к берегу. Но скоро после захождения солнца ветр совсем почти затих, и происшедшая оттого весьма большая зыбь лишила нас совсем ходу: в ночь мы едва подавались вперед.

Понедельник, 2. Вторник, 3

   Сентября 2-го до 6 часов утра была тишина с превеликою зыбью, а после легкий ветерок подул от О прямо нам противный. Погода же была совершенно ясная, лишь берега были покрыты мрачностью; мы их видели только несколько минут, когда солнце из-за них выходило. После опять они скрывались, хотя мы от них не далее находились как милях в 15-ти или 18-ти. В полдень широта наша по обсервации была 38o18'30", долгота по счислению от вчерашней, хронометрами определенной,-- 123o32'. Около полудня ветр тихий сделался от юго-востока, с которым мы пошли к берегу. На небе не было ни одного облака и солнце весьма ярко сияло, но мрачность скрывала от нас берега, к которым, однако ж, умеренный ветр, дувший ровно по направлению оных, позволял приблизиться безопасно, и мы смело шли под всеми парусами до половины 10-го часа вечера, будучи беспрестанно готовы сделать нужное движение для поворота шлюпа от берега. В сие время вдруг он открылся прямо у нас перед носом, и мы увидели бурун, или прибой морской, и услышали шум оного; тогда тотчас легли в дрейф и нашли глубину 35 сажен, на дне мелкий желтый иссера песок. Берега против нас, казалось, образовали впадину или вдавшийся немного изгиб, которого один мыс находился от нас по правому компасу на NW 19o, а другой на SO 63o. Счисление наше и видимое положение берега показывали, что мы находились весьма близко того места, будучи от берега в расстоянии от 2 до 3 миль, где стоит крепость Росс, почему, поворотив, мы выпалили из 2 пушек и сожгли фальшфейер для возвещения жителям о нашем соседстве и чтоб они зажгли огонь, а сами между тем пошли от берега к югу, опасаясь, чтоб так близко к оному не застигло нас безветрие: тогда зыбь могла бы привести нас в опасное положение. Отворотив от берега, мы в ночь на 3 число и днем по причине пасмурности, скрывавшей от нас берега, лавировали вблизи оных в ожидании, когда они откроются, до самого полудня; а в первом часу пополудни увидели берег в расстоянии от нас миль 5-ти или 6-ти и скоро после того рассмотрели крепость Росс, на которой развевался флаг Российско-Американской компании. Тогда и мы подняли свой флаг при пушечном выстреле и, приблизясь к берегу на расстояние миль 2-х, увидели ехавшие к нам от него три алеутские лодки. На одной из них в 2 часа пополудни приехал к нам правитель крепости коммерции советник Кусков72, от которого я имел удовольствие узнать, что главный правитель компанейских селений флота капитан Гагемейстер находится в Монтерее и что я могу непременно застать его там. Г-н Кусков пробыл у нас на шлюпе до 9 часов вечера, доколе мы не получили с берега разных свежих съестных припасов, о доставлении коих на шлюп он послал в крепость приказание. В ожидании оных мы лавировали подле берега под малыми парусами. Получив же все нам нужное, мы с г-ном Кусковым простились и в 9 часов вечера пошли в путь при тихом ветре от юго-востока. Погода была облачная, но сухая.
   Крепость или селение Росс73, как то выше я сказал, находится в широте 38o33' и стоит на довольно возвышенном месте, подле самого берега, при малом, едва приметном вгибе оного. Тут не только нет гавани, но даже и на якоре нельзя стоять без большой опасности; грунт хотя хорош, но глубина велика: в полумиле от берега мы имели оную 50 сажен; а г-н Кусков сказывал, что во 100 саженях от оного нет менее глубины, как 25 сажен. Но так близко стоять на якоре опасно, ибо место сие совершенно открыто и в случае крепкого ветра с моря или большой зыби удалиться от берега не было бы средств. Замечания о сем селении помещены в главе о Новом Альбионе74.
   По отбытии нашем от крепости Росс ветр был беспрестанно с южной стороны, нам противный, но как он дул непостоянно, то мы шли теми галсами, кои для нас были выгоднее, и приближались к порту Монтерею. 6 сентября поутру наступило совершенное безветрие (мы тогда находились в широте 37o27', долготе 123o00'), продолжавшееся до 3 часов пополудни, а потом при ясной погоде подул северо-западный ветр, который к вечеру так усилился, что мы, не имея расстояния для хода на всю ночь, принуждены были идти под одним парусом. Сего числа примечательного у нас случилось, не к большой, однако, чести нашей, что мы позабыли завести два наших хронометра; то же произошло бы и с третьим, если бы он не был устроен так, что его нужно было заводить только один раз в восемь дней. Это происшествие было бы весьма неприятно, если бы мы не находились так близко порта, которого долгота определена Лаперузом и Ванкувером; следовательно, мы имели верный способ их опять установить74.

Суббота, 7

   По рассвете, в половине 6-го часа, 7 числа открылся нам мыс Нового года, составляющий северный предел залива Монтерея, а вскоре после берега самого залива и южный мыс. С рассветом мы поставили все паруса и при умеренном ветре от северо-запада правили прямо к мысу Пинос. Погода была облачная и несколько пасмурная, однако ж не мешала нам хорошо видеть берег.

Монтерей

   В 11 часу утра увидели мы прямо на ветре шедшее из залива большое трехмачтовое судно, которого одни лишь паруса были видны. Вскоре рассмотрели на нем флаг Российско-Американской компании, и тогда уже сомнения не оставалось, что это корабль "Кутузов" под начальством капитана Гагемейстера, с которым я имел нужду видеться, и как мы находились недалеко от якорного места в Монтерее, то я и решился его воротить. На сей конец сначала, поднявши свой флаг, привели мы к ветру и тотчас поворотили на один с ним галс, чтобы показать, что желаем говорить с ним, а чрез четверть часа опять поворотили на прежний галс, убрали все паруса, кроме трех главных, и, выпалив из пушки, спустились по курсу к якорному месту. Чрез это дали мы знать ему, что не хотим потерять времени и удалиться от берегов; потом когда он за нами пошел и поставил все паруса, тогда и мы стали понемногу прибавлять парусов для показания того, что имеем нужду видеться с ним в Монтерее, но он не отгадывал значения наших движений и, не будучи в состоянии нас догнать, скоро после полудня привел к ветру и пошел своим курсом от нас прочь. Тогда и мы, переменив курс, пошли за ним. Увидев сие, он пошел к нам навстречу. Во 2 часу подошли мы близко друг к другу, и после взаимного салюта капитан Гагемейстер приехал ко мне и, узнав мое желание с ним видеться и причины, тотчас решился следовать за нами. Тогда он возвратился на свой корабль, и мы пошли к якорному месту, куда пришли в 5 часу пополудни. Поставив шлюп на два якоря, я немедленно отправил к губернатору {Don Pablo Vicente de Sola.} офицера сказать о причине нашего прибытия и условиться о салюте. Губернатор предложил нам свои услуги и равный салют, почему и отвечал тем же числом на наши 7 выстрелов, которые мы сделали в 6 часов вечера.

Воскресенье, 8. Вторник, 10

   На другой день поутру приехал ко мне комендант {Don Jose Miguel Estuditto.} от имени губернатора поздравить с приходом и предложить все зависящие от него услуги и пособия. В 12 часу мы с г-ном Гагемейстером поехали на берег к губернатору и коменданту и были обоими ими приняты и обласканы чрезвычайно. Губернатор охотно согласился на все мои требования, которые состояли в следующем: позволить взять пресной воды и нарубить дров, купить для экипажа свежих съестных припасов, дать позволение и конвой натуралисту и живописцу ездить по окрестностям и заниматься каждому по своей части, делать на берегу астрономические наблюдения. Губернатор даже предложил своих лошадей мне и всем нашим офицерам, если мы пожелаем ехать в соседственные миссии. Офицеры тотчас воспользовались сим случаем, а мне нельзя еще было, ибо надлежало кончить дела с г-ном Гагемейстером как можно скорее, чтоб его не задержать, потому что корабль его был нагружен хлебом для компанейских колоний, кои в нем давно уже терпели недостаток. По сей-то причине я согласился даже отвезти бывших у него алеут и разные огородные семена в крепость Росс, чтоб ему уже прямо плыть в Ново-Архангельск. В три дня мы кончили все дела свои, и 10 сентября поутру г-н Гагемейстер отправился. Между тем за день до его отбытия пришел сюда английский купеческий бриг "Колумбия", шкипер оного, по имени Робсон. Он был с нами вместе в Ново-Архангельске, но как там за отсутствием г-на Гагемейстера продать ничего не мог, то и пришел сюда, чтоб с ним переговорить, а опасаясь, чтоб испанцы его не захватили как контрабандиста, он прежде, нежели положил якорь, письменно просил моей защиты в случае такого их покушения, почему я и посылал к губернатору офицера сказать о причине прихода сего судна и спросить, позволит ли он ему здесь на несколько времени остановиться, на что он охотно согласился.
   Так как вода здесь весьма дурна и я уже решился идти к Россу, то мы взяли оной весьма малое количество, с тем чтобы получить оную в заливе графа Румянцева {На испанских картах залив сей назван заливом Бодегою; Bodega по-испански значит погреб, пакгауз.}, а дров, которых там нет, в два дня нарубили, и могли бы 11 сентября уйти, но надлежало три дня ждать съестных припасов, а особливо зелени, потому что оные привозят из дальних миссий; здесь же весьма мало, а некоторых и вовсе нет. Между тем я познакомился с начальником одного испанского торгового корабля {Имя его don Gaspar Gllas, а корабль назывался "Hermosa Mexicana" ("Прекрасная мексиканка").}; он сообщил мне очень много любопытного касательно сей страны.

Четверг, 12

   Сентября 12-го при тихом южном ветре стояла весьма дождливая погода; доселе же все были ясные дни. И так случилось, что этот дождливый день был назначен губернатором для обеда, который он хотел нам дать, почему нас исправно помочило, когда мы шли к нему. Я был приглашен со всеми офицерами шлюпа, и, сколько случилось из них не занятых на тот раз должностью, у него со мною были. Из испанцев же обедали с нами комендант, артиллерийский офицер, два других офицера, называемые в испанской службе кадетами, два монаха, лекарь пресидии {Presidio -- испанцы так называют укрепленные свои места в Америке.} и капитан испанского корабля с своим суперкарго. Ласковый старик губернатор старался, сколько было в его силах, показать нам свое гостеприимство и свою приветливость. Ему хотелось изъявить свою радость о нынешней дружеской связи между двумя дворами. На сей конец он расставил на каждой из тарелок с плодами и конфетами по два лоскутка бумаги с нарисованными на них флагами: русским и испанским. Он сделал все, что мог; там, где едва могли набрать рюмок кое у кого, чтоб достало по одной на каждого гостя, нельзя ожидать пышных украшений и фейерверков, но в таких случаях должно смотреть на намерение, а не на великолепие и добрую волю надлежит более уважать, нежели угощения, даваемые тщеславием богача. Со всем тем некоторым молодым нашим офицерам, весьма ревностным защитникам чести и достоинства русского флага, этот комплимент не понравился: им казалось, что флаг унижен, будучи выставлен на столе.

Пятница, 13

   Сентября 13-го день был прекрасный: совершенно ясная погода при умеренном ветре от северо-запада стояла во весь день. Поутру многие из наших офицеров и я ездили в миссию Св. Карла, отстоящую от Монтерея в расстоянии около 5 миль, при небольшой реке и заливе, именуемых Кармель. Губернатор был так услужлив, что дал нам своих верховых лошадей и послал с нами коменданта и вооруженный конвой рейтар. В миссии нашли мы одного монаха, по имени Padre Juan (отец Иоанн); товарищ же его (их только двое), будучи начальником духовенства Северной Калифорнии, поехал осматривать прочие миссии. Монах сей встретил нас с колокольным звоном и принял весьма учтиво и приветливо, показывал церковь, сад свой, поля, жилища индейцев и другие заведения. Церковь довольно пространна для вмещения пяти или шести сот человек, впрочем самая простая и бедная; внутренняя отделка оной работана индейцами, а изображения святых деланы в Мексике и Лиме. Строение все вообще каменное в один невысокий этаж и расположено четыреугольником с одними большими воротами и несколькими калитками. Внутри сего здания живут только монахи, их прислужники и пять или шесть солдат для караула; тут также их кладовые и мастерская для делания шерстяных одеял, оную завел один англичанин, управляющий ею и ныне. Индейцы живут вне сего здания, в казармах, нарочно для них построенных; каждому семейству определяется особое небольшое отделение с одними дверьми и одним окном. Ныне при миссии индейцев около 400 человек обоего пола. Монах сказывал, что все они христиане, разумеется именем только; занимаются обрабатыванием полей, присмотром за садом и другими монастырскими занятиями. Местоположение сей миссии весьма хорошо: при заливе и на берегу реки, имеющей течение на расстоянии 130 или 140 миль. Земля здесь чрезвычайно плодородна, производит в большом количестве пшеницу, ячмень, маис, горох, бобы. Маис и бобы составляют главную пищу индейцев, говядины дают им редко; пища им к обеду и ужину выдается из общественной кухни. В саду мы видели множество груш, яблонь, персиков, оливков; есть деревья апельсиновые и лимонные, но плодов они не приносят по причине почти беспрестанных туманов, летом бывающих; по той же причине виноград, дыни и арбузы в здешней миссии не родятся. Огородной зелени чрезвычайно много: капусты, салату, тыквы, петрушки, но огурцов, репы, свеклы, редьки, моркови и хрену нет. О сих предметах подробнее будет сказано в замечаниях моих о Калифорнии.
   Падре Жуан угостил нас порядочным обедом. После обеда несколько мальчиков из индейцев пели священные стихи на латинском, испанском и еврейском языках, а до обеда играла музыка, состоявшая из басу, трех скрипок и флейты. Музыканты также все были индейцы; игры порядочной нельзя было от них ожидать, довольно и того, что они делали, что умели. В час мы поехали из миссии, а в 3 часу пополудни возвратились на шлюп. На другой день новый наш знакомый, священник из миссии, прислал ко мне несколько плодов и зелени.

Понедельник, 16

   16 числа губернатор и комендант с некоторыми другими испанцами обедали у меня на шлюпе. По званию его я сделал ему при его приезде салют семью выстрелами, и с крепости тотчас отвечали тем же числом. За столом при питии здоровья короля испанского палили мы из 21 пушки и также получили с крепости ответ. После обеда при ясной погоде ветр от NW до того усилился, что мы принуждены были спустить брам-стеньги. Волнение произвело у берегов такой прибой, что без опасности пристать нельзя было к ним, почему губернатор со всею своею свитою пробыл у нас до 7 часов вечера и от колебания шлюпа сделался болен. Он никогда не ездил на корабли, а к нам приехал только из почтения к российскому флагу.

Вторник, 17

   17 сентября после обеда мы ездили опять в миссию, пили там шоколад и возвращались вечером другою дорогою близ взморья. Заезжали на самый мыс Кедров и узнали от коменданта, который опять по повелению губернатора нас провожал, что на Лаперузовой карте не этот мыс назвали сим именем. Потом были на одной высокой горе, где учрежден сигнальный пост и откуда дают знать губернатору о появлении в море каждого судна. Дорога наша лежала большей частью лесом, в средине коего местами попадались лощины и луга, где видели мы диких лошадей и рогатый скот. Мы приехали прямо к пристани, где дожидались нас гребные наши суда, в 7 часов вечера, проехав в 3 1/2 часа по крайней мере 15 миль. Здешние лошади, будучи учены скакать всегда в галоп, делают верховую езду не только легкою, но и приятною; осторожность же, с какою они умеют по привычке спускаться под гору на самых крутых местах и на всем скаку избегать множества ям, вырытых яврашками, удивительна. Доказательством сему может послужить то, что во всю бытность нашу здесь всякий день офицеры наши, гардемарины и многие из унтер-офицеров, вообще все самые плохие ездоки, разъезжали в окружностях; некоторые из них скакали во всю прыть, где ни попало, и никто не ушибся.

Среда, 18. Четверг, 19

   На другой день я хотел оставить Монтерей, быв обнадежен, что поутру комендант приготовит все заказанные мною {Здесь нет купцов и рынков, а все нужное должно заблаговременно заказать коменданту, который и припасет оное.} для нас и для экипажа съестные припасы и счеты о цене оных; но когда в 9 часов утра я приехал на берег, чтоб проститься с губернатором и расплатиться с комендантом, то узнал, что некоторые вещи еще не привезены и счеты не готовы. Таким образом, мне надлежало остаться до 4 часов пополудни, когда комендант, приехав к нам, привез заказанные вещи и счеты. Получа по оным плату, он от нас поехал, а мы пошли в путь при свежем ветре от юго-запада. Погода была ясная, только над нами носился в виде тумана дым, покрывавший почти весь залив; оный произошел от загоревшегося лесу и травы и ветром наносился с берегу. В 6 часов, будучи от мыса Пинос в 3 или 4 милях, мы потеряли ветр, и после уже маловетрием из юго-восточной четверти тащило нас по половине и по четверти мили в час по направлению нашего курса почти во всю ночь на 19 число, ибо не прежде как в 4 часу утра стал дуть умеренный ветерок от NtO при весьма ясном небе. В 6 часов утра увидели мы под ветром английский бриг "Колумбию", накануне поутру оставивший Монтерей. Опасаясь испанцев, он вышел прежде нас и дожидался при выходе, чтобы вручить мне письма его в Лондон, ибо прежде приготовить их он не успел. В 9 часу мы подошли к нему, взяли его письма и пошли своим путем, а он своим.
   

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Замечания о Калифорнии

   

Калифорния

   Калифорния есть одна из тех благословенных стран земного шара, на которые природа излила все дары свои, могущие споспешествовать народному богатству, величию и счастью. Благорастворенный климат, не подверженный ни чрезвычайным жарам, ни холоду и чуждый всяких опасных прилипчивых болезней или месту свойственных недугов, есть первое благо сей части света. Необыкновенное плодородие, свойство и положение земель, ее составляющих, обеспечивают изобилие в продовольствии самого многочисленного народа. Соседство океана и безопасные пристани дают средство к основанию и распространению морской торговли, а обширные, при берегах растущие леса, наполненные лучшим разных родов строевым лесом, доставляют все способы завести кораблестроение, столь необходимое для безопасности и благоденствия приморских держав. Словом, в Калифорнии все для человека нужное есть или быть может в чрезвычайном изобилии, кроме дорогих металлов; но и те со временем, вероятно, откроются, хотя они, впрочем, как то опыты свидетельствуют, для деятельного благоразумного правительства не нужны: богатство в других произведениях доставит и золото, и драгоценности. Теперь главнейший и, можно сказать, единственный недостаток прекрасной сей области состоит в непросвещении диких ее жителей. Надобно заметить, что я говорю о той части Калифорнии, которую испанцы называют Верхнею, или Новою, Калифорниею76 (California alta о nueva), ибо южная часть Калифорнии, называемая ими Старою Калифорниею (California Antiqua), много уступает первой. Она бедна произведениями, и климат в ней очень нездоров, а особливо в главном ее порте, именуемом Сан-Бласом, всякий год множество людей умирает от вредного воздуха. Новая Калифорния простирается от миссии Св. Диего в широте 32o49' до широты 37o; а Старая -- от той же миссии до мыса Св. Луки в широте 22o50'. Хотя пределы Новой Калифорнии к северу не назначены испанцами и губернатор в Монтерее сказал Лаперузу, что она простирается до конца Америки, но после испанское правительство в разных случаях было принуждено отступиться от сего нелепого притязания. Итак, утвердительно можно положить 37o широты северным ее пределом; далее же начинается Новый Альбион.
   Я был в Калифорнии спустя 32 года после Лаперуза и 25 лет после Ванкувера, но нашел политическое ее состояние точно в таком положении, в каком и при них оно было, кроме весьма неважных перемен, из коих некоторые к лучшему, а многие к худшему; с намерением ли они сделаны или произошли от стечения обстоятельств, упомяну впоследствии сих замечаний.
   Лаперуз в путешествии {"Voyage de la Pérouse autour du monde". T. 2, Paris, 1798, p. 280--281. -- Ред.} своем говорит, что природных жителей в обеих Калифорниях в 1786 году считалось 50 тысяч человек, из коих 10 тысяч были окрещены в католическую веру и жили при миссиях, которых тогда существовало десять в Новой Калифорнии и пятнадцать в Старой. Число же испанцев было весьма мало, и именно несколько человек чиновников, по два или по три монаха при каждой миссии и 282 человека солдат. В бытность здесь Лаперуза обе Калифорнии составляли одну область и были под управлением одного губернатора, имевшего место своего пребывания в Монтерее, но ныне они управляются разными губернаторами, кои не зависят один от другого и действуют под начальством мексиканского вицероя. Теперь Монтерей -- главное место Новой Калифорнии, а Лоретта -- Старой. Отдаленность сих областей от местопребывания вицероя позволяет губернаторам во многих случаях действовать самовластно, ибо между Калифорниею и Мексикою прямого сообщения сухим путем нет. Но из Монтерея бумаги посылаются в Сан-Блас, потом в Лоретту, откуда чрез Алое море, которое испанцы называют Кортецовым морем77, отвозят их уже в провинции Мексики. Весь сей путь простирается более нежели на 6 тысяч верст. В нашу бытность число миссий в одной Новой Калифорнии простиралось до 20 {Верховный глава всех здешних миссий ныне епископ провинции Соноры, лежащей к востоку от Верхней Калифорнии. Он же есть епископ обеих Калифорний.}, из коих каждою управляют два монаха, а некоторыми три и для обороны их при всякой миссии находятся по одному унтер-офицеру и по четыре рядовых; да в Монтерее -- главном месте Новой Калифорнии -- 76 человек нижних чинов и человек шесть или семь офицеров, включая в то число и самого губернатора. Итак, число испанцев со времени Лаперуза здесь нимало не увеличилось, а индейцев, окрещенных при всех миссиях Новой Калифорнии, находится 19 862; некрещеных же число неизвестно, ибо они суть народ скитающийся, постоянных жилищ не имеющий и притом они стараются убегать испанцев, для того всегда кочуют в местах, от миссий удаленных, следовательно, и счету им не только верного, но ниже приближенного испанцы сделать никогда не могли. Полагаемое Лаперузом число их, о котором он, конечно, слышал в Монтерее, подвержено большому сомнению. Нынешний губернатор уверял меня, что в одной Новой Калифорнии кочующих или диких индейцев более 50 тысяч, чему, кажется, можно очень поверить, и особливо если взять в рассуждение число в разных миссиях с начала основания оных перекрещенных и умерших, которое находится в статистической таблице {См. в прибавлении No 6.}. Таблицу сию мне удалось получить посредством одного хорошо к русским расположенного испанца и притом не слишком довольного, что такая прекрасная страна находится в руках у ленивых и недеятельных его соотечественников.
   Правление сей страны и содержание крещеных индейцев, при миссиях живущих, и по сие время находится в том же состоянии и отправляется тем же порядком, как было во время путешествия Лаперуза. Должность губернатора состоит по-прежнему в том только, чтоб охранять область от покушений внешних неприятелей и от запрещенной законами иностранной торговли и доставлять миссионерам способы обращать индейцев в христианскую веру, оказывая им помощь по их требованиям. Впрочем, не обязан он пещись о приведении колонии в лучшее положение в отношении к земледелию, промышленности, народному благосостоянию и о приумножении государственных доходов, которых испанское правление почти никаких здесь не имеет. Миссионеры содержат индейцев точно на тех же правилах, какие здесь нашел Лаперуз: в будни работают они в поле каждый день семь часов, в церкви проводят два часа, в праздники работы нет, но по четыре и пять часов в день употребляют на моление. Кормят их также три раза в день киселем из ячной муки, сваренным в воде с маисом, бобами и горохом, изредка дают мясо говяжье, а трудолюбивые из них ловят для себя рыбу. Пищу варят в общественных котлах и раздают по колоколу. За отступление от правил, католическою религиею предписываемых, за леность и за преступления миссионеры наказывают их по своему произволу телесно или заключением, а чаще заковывают виновных в железа; плодами же полевых трудов своей паствы они сами пользуются. Короче, я не нашел никакой разности в состоянии миссии Св. Карла (San Carlos), отстоящей от Монтерея в 9 верстах {Миссия сия находится на берегу реки Кармеля, при небольшом заливе сего же имени, при самом входе в порт Монтерей лежащем.}, в которой Лаперуз был в 1786 году, а я в 1818 году, кроме двух малозначащих перемен. При нем она имела в своем ведении обоего пола индейцев и с детьми 740 человек, и они жили в шалашах, а мы нашли их только 400 душ. Сие могло произойти оттого, что ныне число миссий вдвое более, нежели сколько тогда их было, и живут они уже не в шалашах, а в нарочно построенных для них каменных хлевах, ибо лучшего названия им не могу дать: длинный ряд строений в вышину не более одной сажени, а в ширину на полторы или на две, без полу и потолку, разделенный простенками на участки длиною также не более двух сажен, из коих в каждом маленькая дверь и окно в соразмерности, -- можно ли иначе назвать как не сельским двором для домашнего скота и птиц? В каждом таком участке живет целое семейство; о чистоте и опрятности и говорить нечего: у хорошего хозяина хлевы чище бывают.
   Калифорнские индейцы вообще малорослы, сложением кажутся слабы и бессильны, телом черноваты, лицо имеют несколько плоское, волосы у них прямы, весьма черны и жестки, зубы ровные, белые, многие носят бороды, но другие еще в молодости выдергивают их посредством двух раковин, и такие кажутся от природы не имевшими волос на бороде.
   Народ сей, по мнению Лаперуза и Ванкувера, крайне слабоумен. Сии путешественники говорят, что все их изделия и собственные произведения показывают, что нет у них ни малейшей способности к изобретениям. Но сие, вероятно, происходит от изобилия страны, ими обитаемой, где они могут промыслить себе пищу и все нужное в достаточном количестве без особенного напряжения умственных или телесных сил. Сии путешественники приводят в пример их копья, луки, стрелы, говоря, что у многих других диких народов такие вещи могли бы служить только игрушками детям. Ванкувер особенно ссылается на их лодки или, лучше сказать, плоты, связанные из тростнику и травы, кои, по мнению его, показывают более всего недостаток или необыкновенную слабость рассудка здешних индейцев. В составлении сих плотов употребляется несколько пучков длинной травы или тростника, плотно и крепко связанных; один из них длиною сажени полторы полагается в середине; прочие несколько короче, по одному на каждой стороне длинного пучка, но каждый из них к концам постепенно делается тонее. Несколько таких пучков, крепко вместе связанных, составляют травяной плот помянутой длины и в полсажени ширины посредине, к концам же он становится уже. Гребут на нем одним веслом с двумя лопастями. Человек, сидящий на плоту, бывает иногда сам по пояс в воде. Такое изобретение в стране совершенно безлесной могло бы даже сделать честь уму жителей, но в Калифорнии все берега поросли строевым лесом разного рода, множество есть валежнику, из которого без всякого труда срубки жители могли бы по крайней мере долбить однодеревки, кои были бы гораздо безопаснее и покойнее на воде, чем травяные пучки. С первого взгляда на жителей и на их лодки, конечно, покажется, что они крайне глупы или ленивы в самой высокой степени, но если принять в рассуждение, что люди сии проводят жизнь в беспрестанном кочеванье, что переезды водою делают весьма редко, что от моря в пищу они ничего не требуют, кроме раковин, сбираемых ими по берегам в малую воду, и что, переходя с одного места на другое сухим путем, иногда чрез леса и горы, они не могли бы брать с собою деревянных своих лодок и должны бы были бросить вещь, на сделание коей надлежало бы употребить им много трудов и времени, то изобретение травяных плотов, на составление коих потребно только несколько часов и кои притом употребляются случайно и редко и оставить их ничего не стоит, нельзя назвать презрительным. То же можно сказать и о шалашах их, сделанных из прутьев, о коих вышепомянутые путешественники говорят с презрением и относят на счет слабоумия народа, их употребляющего. Но шалаши сии делаются на несколько дней только в таком климате, который большую часть года позволяет жить под открытым небом, ибо здесь больших холодов никогда не бывает; весьма редко случается, что в одном генваре месяце замерзают лужи и земля покрывается инеем, и то на самое короткое время. Термометр почти никогда не опускается ниже точки замерзания; одни дожди лишь, бывающие в декабре, генваре и феврале месяцах, могут беспокоить жителей. Климат здесь столь умерен, что бобы, горох, салат, капуста и прочая зелень круглый год с поля не сходят; когда одни растения поспевают, другие всходят. Впрочем, индейцы сии делают вещи, которые и в Европе заслужили бы похвалу; я имею в моем собрании редкостей много вещей их работы, например корзинки, сплетенные из кореньев и травы столь плотно и твердо, что воды не пропускают, и в коих посредством разгоряченных каменьев варят они себе пищу; шляпы их, сделанные из тех же материалов и часто украшенные раковинами; те и другие из сих вещей сделаны не только прочно, но и весьма красиво. Головные же их наряды, из перьев составленные, можно сказать, даже сделаны со вкусом. Если народ имеет способность к выдумкам в безделицах, то, верно, мог бы сделать и полезные изобретения, когда бы необходимость привела его к тому, но природа, щедро снабжая калифорнцев всем, что для физического продовольствия человека может быть нужно, избавила их от хлопот выдумывать способы для своего существования. Итак, кажется, я не без причины осмелился быть другого мнения с знаменитыми путешественниками, о коих выше упомянуто, насчет природных способностей калифорнских индейцев. Мнение мое подтверждают также и сами индейцы, живущие в миссиях; многие из них скоро научаются разным мастерствам у миссионеров, например в миссии Св. Карла каменная {Испанцы для строения употребляют здесь камень, из земли доставаемый; слои его лежат неглубоко; цвета он светло-желтого и сначала немного тверже глины, но на воздухе скоро твердеет и делается крепок.} церковь построена индейцами, плотничная и столярная работа ими же произведена, даже есть там и резьба на дереве их работы, стены штукатурили и расписывали индейцы же. Правда, что мастерство их принадлежит к самому низкому разбору в своем роде, но и наставники их, отцы-миссионеры, не из лучших художников, а если бы они учились у хороших мастеров, то, вероятно, не уступили бы европейцам. В той же миссии мы нашли музыкантов и певчих, кои играли и пели на слух, не имея никакого понятия о нотах, но не хуже многих скрипачей, забавляющих наших областных полубояр!
   Главное обилие Калифорнии состоит в земляных произведениях; она может производить всякого рода хлеб, в Европе употребляемый, и теперь производит в большом изобилии пшеницу, маис, ячмень, горох и бобы двух или трех родов.
   Урожай против посева в большой части миссий бывает в необыкновенной и в Европе неслыханной соразмерности, что можно видеть и в моей статистической таблице. Лаперуз говорит, что здесь урожай пшеницы, маису, ячменя и гороху бывает противу посева в средние годы более 70 и 80 крат и вообще от 60 до 100 в двух крайностях, но это, конечно, в одном каком-нибудь месте случилось необыкновенно и редко. Таблица покажет лучше плодородие земли при каждой миссии. Ванкувер же пишет, что в миссии Св. Карла обыкновенный урожай пшеницы сам-двадцать пять и сам-тридцать, и это правда. Впрочем, нет сомнения, что урожай хлеба мог бы здесь быть еще значительнее нынешнего, если бы земледельцы лучше знали свое дело; ибо, судя по сельским их работам, которые мне случилось видеть, надобно полагать, что и в поле они не искуснее возделывают и обсеевают землю и такие же простые орудия употребляют, как и в гумне, например, я видел в миссии Св. Карла, что индейцы с поля, отстоявшего верстах в 1 1/2 или 2-х от миссии, таскали снопы на носилках и на дороге, когда им хотелось отдохнуть, бросали оные несколько раз и садились на них, отчего, конечно, многие зерна выпадали из колосьев. Между тем при миссии находится много лошадей и рогатого скота, и если бы на телегах или на вьючных животных возить хлеб, то работа шла бы успешнее и не изнуряла бы земледельцев. Молотят они хлеб простыми палками толщиною с обыкновенную трость, а длиною около сажени; такой способ весьма недостаточен, и большое количество зерен остается и пропадает в колосьях. Молоченый хлеб индейцы носят в житницы в одеялах, которые им служат вместо нижнего платья. Калифорнские индейцы ходят нагие с повязкой по поясу, но крещеным из них миссионеры велят носить одежду, что им весьма не нравится, и даже самое это принуждение заставляет многих из них отвергать христианскую веру. Чтобы платье их было сколько можно простее и свободнее, миссионеры заставляют их носить одну рубашку, а около пояса до пяток повязывать кругом тела наподобие юбки шерстяное одеяло собственной их грубой работы; сей наряд есть общий мужчинам и женщинам. Вообще говоря, нельзя без крайнего удивления и некоторой досады смотреть на здешних испанцев: леность и нерадение их простираются до неизъяснимой степени. Здесь есть реки, быстрые ручьи и почти всегда дуют свежие ветры, но они не имеют ни водяных, ни ветряных мельниц. Самый высокий механизм их по сей части состоит в том, что из двух жерновов, один на другой положенных, нижний лежит неподвижно, а верхний посредством одного лошака или лошади медленно вертится. Вообще же муки, можно сказать, не мелют, а растирают зерна руками; какова должна быть работа? Европейцу трудно поверить, какие фуры здесь употребляются: колеса оных сколочены из толстых, тяжеловесных досок, приделанных одна к другой столь нерадиво и грубо, что в расстоянии 100 сажен можно видеть изгибы, неровности и даже почти углами выдавшиеся выпуклости обвода колеса; затем в такие фуры, с тяжестью из 15 или 20 пудов состоящие, впрягают по четыре и по шести быков.
   Пенька и лен произрастают в изобилии и качеством превосходны, но здесь некому пользоваться сим сокровищем.
   Огородная зелень и овощи родятся в непонятном количестве: разных родов капуста, салат, лук, чеснок, тыквы, картофель, морковь и некоторые другие, но репы и свеклы в Монтерее нет, а огурцов не найдешь и во всей Калифорнии; и это, как кажется, происходит от беспечности миссионеров.
   Плоды, коими Калифорния изобилует, суть: яблоки, груши, персики, виноград, арбузы, дыни. В миссии Св. Карла не созревают ни дыни, ни арбузы, ни виноград, ибо здесь почти беспрестанный туман носится над берегами. Напротив того, на другой стороне залива, в миссии Санта-Круц, отстоящей от первой только в 50 верстах, всегда ясное небо и как хлеб, так и все овощи родятся несравненно в большем количестве. Но для кораблей нет там хорошего якорного места и гребным судам к берегу приставать весьма трудно. Табак также родится, только здесь не умеют приготовлять его. Деревья лимонные и апельсинные здесь есть, но плоды их не созревают по причине частых туманов.
   Оливковых и лавровых дерев много, но за ними ходить старания не прилагают. Вино делают только в одной миссии Св. Михаила; я отведывал его у губернатора: оно весьма невкусно, но могло бы доставлять хороший уксус.
   В строевом лесе лучших родов Калифорния не имеет недостатка, и притом растет он не на неприступных горах, но в равнинах и близ морского берега, а особливо около залива Св. Франциска, который есть самый превосходный порт во всей Калифорнии и один из лучших в целом свете. На берегах сего залива Ванкувер видел деревья так называемого американского дуба, имевшие 2 сажени в окружности, но далее внутри области есть деревья сего рода гораздо толще. В Калифорнии кроме дубу растет клен, ильма, разного роду еловый лес, береза, осина, вяз и множество разного рода мелкого леса, годного только на дрова.
   Из диких животных четвероногие, кои могут быть полезны жителям, доставляя им пищу или другие потребности в домашнем быту, суть: олени, козы, зайцы, кролики, медведи, волки, лисицы и яврашки. Сии животные, а также и дикие кошки водятся в пребольшом числе; равным образом рогатого скота и лошадей в диком состоянии весьма много. Они подходят иногда так близко к миссиям, что быков индейцы убивают для пищи, а жеребят испанцы ловят и приучают к езде. Мы сами видели стада их в лесу, когда ездили из Монтерея в миссию Св. Карла. Больших дворовых собак испанской породы весьма много, и кажется, без проводника страшно приблизиться к миссии, но они так смирны, что никогда не нападают на людей.
   Домашнего или ручного скота при миссиях весьма много, как то видеть можно в статистической таблице, но птиц дворовых мало, да и тех не во всех миссиях держат; некоторые только из миссионеров имеют индеек, кур, гусей и уток.
   В лесах много разных родов хищных и других птиц, из коих немногие годны для употребления в пищу, из сих последних калифорнские перепелки {Лаперуз называет их куропатками.} водятся в непонятном множестве. В лесу подле самого селения они обитают стаями, состоящими иногда из двух и трех сот птиц; они весьма вкусны и ловить их нетрудно: для меня в один день два мальчика поймали двадцать живых птиц.
   Из водяных птиц водятся разного рода дикие утки, кулики и множество других родов, а особливо на озерах, которых в Калифорнии весьма много и некоторые из них очень обширны. Озера сии как дичиною, так и рыбою изобилуют. Сверх того, и реки, впадающие в море, чрезвычайно обильны рыбою, которая и при морских берегах ловится у каменьев. В бытность нашу в Монтерее мы всякий день, когда ветр и погода позволяли, отправляли к мысу Пинос четырех алеут, бывших у нас для отвоза в крепость Росс, на рыбную ловлю, и они с рассвета до полудня удами столько ловили рыбы, что иногда сверх нашего собственного продовольствия мы могли уделять испанцам, которые чрезвычайно любят сию пищу, но не могут преодолеть лености своей, которая, кажется, из привычки вошла к ним в природу. Можно ли себе представить, чтоб в главном селении и порте области, куда часто заходят иностранные суда, находились только один вполовину сгнивший бот и другая вовсе к употреблению негодная лодка? Первый служит парадною шлюпкою губернатору, следовательно, на рыбную ловлю послан быть не может. Бот сей часто ломало волнением у берега, потому что на нем не было дрека {Маленький шлюпочный якорь фунтов в 15 или 20 весом.}, а испанцы не умели сделать такой мудреной вещи. Важный недостаток сей отвратил я, подарив губернатору дрек, которых мы имели более, нежели нам нужно было.
   Доселе я говорил только о таких произведениях, которые почему-либо полезны могут быть жителям в домашнем их хозяйстве, но теперь упомяну о тех предметах, коими область может производить весьма выгодную внешнюю торговлю. Главнейшие из них суть: морские бобры и морские коты. Животные сии во множестве водятся по всему западному берегу Новой Калифорнии, а особливо в обширном заливе Св. Франциска. Надобно знать, что морских бобров и котов только найти можно между северными широтами 28 и 60o вдоль западного берега Америки.
   Изданное в свет третье путешествие капитана Кука {"A voyage to the Pacific ocean... undertaken by command of his majesty, for making discoveries in the Northern hemisphere: performed under the direction of captains Cook, Clerke and Gore, in the years 1776, 1777, 1778, 1779 and 1780". Vol. II, London, 1785. -- Ред.} показало испанскому правительству, что в Калифорнии много бобров и что в Китае они дорого ценятся. Прежде испанцам это не было известно, и потому Лаперуз нашел здесь испанского комиссионера, присланного от правительства основать в Калифорнии бобровые промыслы, которые хотели обратить исключительно в пользу или монополию коронную. Бывший тогда губернатор уверял Лаперуза, что он может ежегодно сбирать по 20 тысяч бобровых кож, и если бы в Китае расходилось оных 30 тысяч, то он мог бы и сие число получить, сделав два или три заселения к северу от залива Св. Франциска. Но г-н губернатор ошибался и ошибся, ибо для промыслу бобров мало того, чтоб их много у берегов какой области водилось, еще нужно уметь их добывать; для сего потребны смелость на воде, чрезвычайное проворство, ловкость, сноровка и охота к сему упражнению, то есть все именно те качества, каких ни испанцы, ни калифорнские их индейцы вовсе не имеют. Наша Американская компания, если бы имела право промышлять у здешних берегов, могла бы в год добыть тысяч двадцать бобров, но и то в первые только два или три года. Она обладает алеутами -- таким народом, которому ничто в свете не может принести большего удовольствия, как гоняться за бобрами. При виде сего животного на море алеут глаз с него не спускает и весь дрожит, как охотничья собака при виде зверя. С самой юности привыкают они к сему трудному и для неопытных охотников опасному промыслу. Почти в то же время, когда мы находились в Монтерее, компанейский корабль "Кутузов" был в миссии Санта-Круц, где он для своих колоний купил хлеб; на нем находились четыре человека алеут. Люди сии на двух своих лодках, промышляя притом с величайшею осторожностью, чтобы испанцы не могли приметить, убили в две недели 72 бобра, из коих 20 в одну ночь. Это такое число, какого испанцы не добыли бы в целый год. После алеуты сии были у меня; они ездили в такое место на рыбную ловлю, где испанцы всегда могли их видеть, и потому я строго запретил им бить бобров, но они не утерпели и однажды убили большую самку и двух бобренков, а третьего привезли живого; он жил у нас несколько дней, питаясь мясом и рыбою. Когда, бывало, один алеут увидит бобра, которые часто около нас плавали, то немедленно призовет своих товарищей, и они смотрят на него с таким видом, который явно показывает страсть их к сему промыслу. Алеут, едущий в своей лодке, утерпеть не может, чтоб не бросить стрелы во что бы то ни было, что попадется ему на воде: в морское животное, в рыбу, в птицу или в клочок носящейся травы. Впрочем, и испанцы могли бы пользоваться сими промыслами, если бы у них правление здесь было основано на других правилах.
   Морские коты также водятся здесь во множестве; главное их пристанище в каменистых островах, называемых Фаральонес {От испанского слова Farallon, означающего небольшой каменный островершинный остров.}, кои лежат пред входом в залив Св. Франциска. Известно, что шкуры сих животных продаются выгодно в Китае, куда и бобры должны быть также отправляемы. На тех же островах много и сивучей, кои доставляют пищу нашим промышленникам и кожи для обтяжки их лодок. Киты у здешних берегов также водятся, и Монтерейский залив часто бывает, так сказать, наполнен ими; по местному положению в нем весьма удобно завести китовые промыслы.
   Главный торг сим товаром должен быть производим с Китаем, и поелику корабля нельзя же нагрузить бобрами и котами, то строевой и мачтовый лес, весьма дорогими ценами продающийся в Кантоне, мог бы отправляться вместо балласту.
   Воловьи кожи и сало также могли бы составить важную часть здешней торговли. Статистическая таблица показывает, что число рогатого скота так велико в Калифорнии, что товаров сих всякий год можно заготовлять превеликое количество без препятствия размножению животных. Бычачьи кожи, сало, пшеницу и бобы отправляют и ныне отсюда в Перу. Даже в нашу бытность одно испанское судно нагрузилось оными для Лимы, но в таком незначительном количестве, что едва ли сии перевозы можно назвать торговлею.
   Калифорния могла бы снабдить хлебом и соленым мясом всю нашу Восточную Сибирь. Пуд ржаной муки в Охотске стоит ныне около 10 руб., а в Камчатке -- дороже; мясо говяжье бывает там не всегда и продается в Камчатке от 14 до 18 руб. пуд, а в Охотске -- от 7 до 8 руб. В Калифорнии же лучшая пшеница стоит на наши деньги около 3 руб. пуд, а пуд мяса с посоленьем обойдется в 3 или 4 руб.; да если положить на провоз самую высокую цену -- 2 руб. с пуда до Камчатки и 2 1/2 руб. до Охотска -- и барыша хозяину корабля 20 процентов, то в Камчатке и Охотске все сие может продаваться гораздо дешевле. Корабль может, отправясь из Камчатки весною, осенью возвратиться или, осенью отправившись, весною приходить обратно. Кроме сих главных потребностей он может привозить из Калифорнии, покупая там за весьма дешевую цену, ячмень, маис, бобы, горох и даже некоторые плоды, а также сыр, который здесь делают очень хорошо.
   Новая Калифорния имеет четыре порта, безопасные для судов во всякое время года и находящиеся в удобном расстоянии один от другого по всему пространству берегов ее. Оные суть: Св. Франциска, Монтерей, Св. Варвары и Св. Диего. Залив Св. Франциска есть один из превосходнейших портов в свете, вход в него безопасен. Имея в ширину менее 2 верст и будучи подвержен сильному стремлению прилива и отлива {В самом проходе течение стремится со скоростью 8, 10 и даже иногда 12 верст в час.}, он позволяет малыми средствами укрепить его, так что неприятельские суда не легко могут пройти оными; а если не пожалеть некоторого иждивения, то можно его сделать почти неприступным. Пространство порта и берега, покрытое во многих местах строевым лесом, дает способы к кораблестроению. Можно основать в разных местах верфи и строить все суда, потребные для области, ибо прочие порты ее такой удобности для сего не имеют. Здесь бы надлежало быть главному областному городу, и Ванкувер не без причины называет место сие ключом Калифорнии.
   Ныне у испанцев ничего этого нет и управление их находится в самом жалком, презрительном состоянии. Если взглянуть на места, занятые испанцами за 200 или за 300 лет пред сим, и сравнить их с теми, коими завладели они в исходе протекшего века, то нельзя подумать, чтоб они принадлежали одному и тому же народу. В первых находятся огромные каменные строения и укрепления, не уступающие европейским, а в последних даже жилища чиновников походят на хижины. Например, в Монтерее, главном месте Верхней Калифорнии, пресидия {Все свои селения в Америке, имеющие вид укрепленного места и в коих находится гарнизон, хотя бы он, впрочем, состоял из десятка солдат или менее, испанцы называют пресидиями (Presidio).} их есть не что иное, как четвероугольное строение вышиною не более полуторы сажени, построенное из вышепомянутого мягкого камня и имеющее в длину около 150, а в ширину около 120 сажен. В средине его находится пространный двор с выходом посредством одних ворот и двух калиток. Снаружи окон нет, а внутри всего здания идет галерея, и в одной стороне построена небольшая церковь. В сей на тюрьму похожей казарме живут губернатор, комендант пресидии, все офицеры и солдаты; тут же арсенал, магазины и мелочные лавочки. Укрепление порта состоит в земляной насыпи, между двумя рядами невысоких свай кое-как наваленной, с оставленными промежутками вместо амбразур, из коих высунуты 8 или 10 пушек. Сия крепость, подобная обыкновенному полевому редуту, стоит на высоком месте, откуда хорошие батареи могли бы совершенно защищать рейд и препятствовать высадке, ибо прибой морской или бурун в сем заливе только и позволяет безопасно приставать к берегу, находящемуся в расстоянии ближе пушечных выстрелов от сей высокости. Невзирая на свое бессилие, здешние испанцы хотят уверить приходящих к ним иностранцев, что они в состоянии дать порядочный отпор, если бы кто дерзнул покуситься сделать на них нападение. Для сего они употребляют разные хитрости. Всего забавнее маневр, который делают они, когда приходят к ним иностранные суда. Едва судно покажется, как сигнальный пост, на высокой горе расположенный, дает уже знать о сем губернатору, и гарнизон, за исключением больных и в отсутствии находящихся, из каких-нибудь двух или трех десятков состоящий, сберется в пресидию и приготовится; а от пресидии до крепости дорога лежит подле самого берега, против коего становятся суда. Коль скоро идущее судно приблизится к якорному месту, то вся рать пустится во всю конскую прыть к крепости, и не вместе, а порознь, делая вид, как будто это последние, бывшие на других постах, скачут соединиться с главным корпусом. Надобно знать, что в Калифорнии весь гарнизон состоит из конных солдат. Все они, прискакав, прячутся за укрепление; между тем как на пришедшем судне с мачт не только всех их пересчитать легко, но посредством зрительной трубы можно видеть одежду каждого из воинов и усмотреть, какое оружие они имеют. В нашу бытность здесь два или три раза они забавляли нас таким маневром.
   Весь доход, получаемый королем испанским в сей области, кажется, только и состоит в одних мольбах, кои миссионеры и окрещенные индейцы по три раза в день о здравии и благоденствии его величества к богу воссылают, за что, однако ж, он должен платить пиастрами, ибо каждый миссионер получает на свое содержание по 400 пиастров в год. Губернаторское жалованье состоит из 3 тысяч пиастров; коменданту дается 1200; прочим офицерам по сравнению и каждому рядовому положено на свое и лошади его содержание 17 пиастров в месяц, коих, однако ж, они уже за шесть лет не получали. В бытность здесь Лаперуза губернатор получал жалованья 4 тысячи пиастров, за тем он управлял двумя областями. Помощник же его -- только 450, но, может быть, он был низшего ранга, нежели нынешний. Рядовые получали по 217 пиастров в год на пищу, платье, на покупку лошади, содержание ее и проч.; ныне получают они почти то же, хотя цена на некоторые припасы увеличилась, например тогда хорошая лошадь стоила 8 пиастров, ныне -- 10, 12 и 15; бык -- 5 пиастров, ныне -- 6, но говядина им достается даром, ибо всякую субботу посылают отряд ловить дикий рогатый скот и мясо делят по артелям на всю неделю.
   В казну достаются изредка безделицы от пошлин, ибо есть постановление, что в случае прибытия иностранного судна по какой-либо неизбежной надобности, как-то: имея нужду в починке, по недостатку в съестных припасах и проч., за требуемые им пособия дозволено брать, в уплату товары, взыскивая по 22 процента. Но такой ужасный налог заставляет корабельщиков прибегать к миссионерам, которые пособляют им сбывать свои товары за чистые деньги без всякой пошлины.
   В заключение сей главы я замечу, что, хотя некоторые путешественники и похваляют учреждение миссий в Калифорнии и правила, коими отцы-миссионеры руководствуются в управлении новообращенною в христианство своею паствою, считая индейцев за несмысленных детей, но я думаю, что при другом правлении Калифорния скоро сделалась бы значащею, просвещенною и даже богатою областью. О сем предмете я буду говорить пространнее в замечаниях моих о компанейской крепости Росс, на берегу Нового Альбиона основанной, где также приложу некоторые замечания о природных жителях Калифорнии. Я здесь их пропустил, потому что сии предметы по разным обстоятельствам имеют связь с нашим заведением в сей стране и с правами, по коим Американская компания заняла помянутое место.
   

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Плавание от Монтерея до порта Румянцева, пребывание в оном и плавание из оного до крепости Росс с замечаниями о Новом Альбионе

   

Четверг, 19

   Сентября 19-го от 10 часов утра до 3-х пополудни стояло безветрие, потом настали легкие переменные ветры, направлением коих пользуясь мы выбирали путь, приближавший нас к месту нашего назначения -- к порту Румянцева.

Пятница, 20. Суббота, 21. Порт Румянцева.

   После полудня 20 числа прошли мы каменные островки Фаральонес, миновав южные из них в расстоянии миль 2-х, так что ясно видели сидевших на берегу алеут, живущих здесь для промысла сивучей и морских котов. Ясная погода позволила нам сделать наблюдения для определения долготы по хронометрам, по коим определили мы долготу южных Фаральонес и нашли, что они будут несколько западнее, нежели как положены у Ванкувера {См. часть вторую.}. Широта же их, по нашему определению, от полуденной широты сего числа выведена 37o39'36", а у него на карте -- 37o44'. Тихий ветр с юго-восточной стороны ночью позволил нам пройти мыс Де-Лос-Рейс и перед рассветом 21 числа приблизиться к порту Румянцева, в который мы и пошли в 6 часов утра, когда сделалось светло, но как юго-восточный ветр начал усиливаться, то я, не желая стоять на якоре совершенно в открытом месте, счел за нужное держаться под парусами, доколе он не стихнет. На сей конец, подойдя ближе к берегу в 8 часу утра, я отправил наших алеут в их байдарках на берег с письмом к г-ну Кускову в Росс, а сам стал лавировать под малыми парусами. Но как ветр скоро утих, то мы и пошли к якорному месту, где в 10 часу пред полуднем, пришедши на глубину 6 сажен, стали на якорь в расстоянии от ближнего берега на одну милю. К полудню мы поставили шлюп на два якоря и тотчас отправили гребные суда за пресною водою на берег, а одну треть команды -- мыть свое белье. Открытое местоположение здешнего рейда делает оный весьма опасным при южных ветрах, и сие самое заставило меня сколько возможно скорее кончить здесь наши дела и убраться. Вечером, часу в осьмом, и г-н Кусков приехал к нам. Он увидел наш шлюп с мыса от крепости и, полагая, что это корабль "Кутузов", в 11 часов утра отправился. Письмо мое получил он на дороге и послал повеление в крепость немедленно доставить к нам свежие съестные припасы, в коих мы имели нужду. Обыкновенный переезд от крепости Росс до порта Румянцева на байдарке совершается в пять часов, но противный ветр задержал г-на Кускова долее сего.

Воскресенье, 22

   22 сентября мы продолжали возить воду на шлюп, а часть экипажа мыла белье свое на берегу; к вечеру мы кончили обе сии работы. Между тем из крепости доставили нам двух быков, десять баранов, четырех свиней, несколько кур и множество зелени. Сего дня я провел время с г-ном Кусковым; он сообщил мне все нужные сведения касательно здешней страны. После обеда были мы вместе в селении индейцев или, лучше сказать, в шалашах их, видели, как они живут, что едят, как лечат наговорами больных и как играют на корысть палочками, -- все сие будет описано впоследствии.

Понедельник, 23. Вторник, 24

   Весь день сего числа дул тихий южный ветр при пасмурной, дождливой погоде, а ночью по временам шел проливной дождь, но поутру 23 числа с переменою ветра к северо-западу и погода сделалась ясная. Будучи совсем готов, я располагал поутру сего числа выйти из залива и подойти к крепости Росс, где мне нужно было побывать, но как ветр был противный и притом столь крепкий, что г-н Кусков не мог туда отправиться, то я рассудил лучше простоять сутки здесь. К тому же это было не без пользы, ибо совершенно ясная погода и весьма чистый горизонт позволили нам сделать хорошие астрономические наблюдения и определить широту и долготу якорного нашего места и склонение компаса {См. часть вторую.}. А притом старшина независимых индейцев, при здешнем заливе живущих, приезжал ко мне с переводчиком, объяснил весьма важные дела касательно несправедливого притязания испанцев на сию страну и просил меня, чтоб русские приняли их в свое покровительство и поселились между ими. Все это дело обстоятельнее будет описано впоследствии. Сверх всего этого я был рад, что не вышел в море и потому, что после полудня ветр от северо-запада дул с величайшею жестокостью, даже до того, что, невзирая на закрытое положение рейда при сем ветре, шлюпки не могли ехать к берегу. Самая большая свирепость ветра продолжалась от 2 часов пополудни до захождения солнца, потом вдруг стал он утихать, и к полуночи наступило совершенное безветрие, продолжавшееся до 9 часов утра 24 числа.

Четверг, 26

   Тогда сделался легкий ветерок от северо-запада, с которым мы, вышедши из залива, стали лавировать к крепости при весьма ясной погоде; но около полудня ветр стал усиливаться и наконец сделался весьма крепкий и все дул от NW при самой ясной погоде. В полдень широта наша по обсервации была 38o13 1/2', и тогда же мыс Де-Лос-Рейс от нас находился по правому компасу на SO 26o. От места, таким образом определенного, крепость Росс отстояла по правому компасу на NtW 1/2 W в 18 милях. По причине крепкого ветра мы никак не могли приблизиться к крепости, да и подходить к ней при таком волнении было бы бесполезно, ибо прибой у берега никак не позволял пристать к оному, и потому мы, не отходя далеко от берега, лавировали, держа столько парусов, сколько по нужде возможно было. Крепкий ветр с некоторыми промежутками продолжался до ночи с 25 на 26 сентября, тогда стал утихать и на рассвете 26 числа был уже очень тих. В сие время мы находились против мыса Де-Лос-Рейс, милях в 5-ти или 6-ти от оного. Во все время продолжения крепкого ветра от NW небо было совершенно ясно, и вообще, как мы заметили и слышали, при ветрах из северо-западной четверти всегда стоит ясная погода.

Пятница, 27

   Ветр, перешедши к востоку, не прежде позволил нам подойти к крепости как поутру 27 числа, когда мы увидели оную сквозь мрачность. В 10 часу утра приехали к нам на большой лодке компанейские служители; они были отправлены от г-на Кускова, который послал их за нами, полагая, что я с некоторыми из офицеров поеду на берег, но как погода была пасмурная и даже временно находил туман, то с моей стороны было бы неблагоразумно в такое время оставить шлюп под парусами, на якорь же стать, как я выше сказал, здесь почти невозможно. Посему я отправил мои бумаги для России к г-ну Кускову и просил его приехать ко мне, если будет возможно, а шлюп между тем лавировал подле берега, приближаясь к оному, сколько бывшая в то время весьма пасмурная погода позволяла. В 5 часу приехал к нам г-н Кусков и привез с собою разные свежие съестные припасы и список (для которого единственно я сюда заходил во второй раз) с акта, по коему значится, что земля здешняя уступлена индейцами русским. Г-н Кусков, пробыв у нас до половины 6-го часа, отправился на берег, а мы пошли в путь. Ровно в 6 часов вечера крепость находилась от нас по правому компасу на NO 59o в расстоянии по глазомеру от 4 до 5 миль. Сей пункт, говоря морским языком, мы взяли за место отшествия и стали править к юго-западу при ветре, наступившем после нескольких часов тишины, от северо-запада. Ветр сей, прогнав пасмурность, стал вдруг усиливаться и скоро превратился в настоящую бурю; мы едва к половине осьмого часа успели убраться с парусами.
   

Замечания о Новом Альбионе

   

Новый Альбион

   Часть северо-западного берега Америки, называемую Новым Альбионом, должно считать между широтами северными 38o и 48o, ибо английский мореплаватель, второй путешественник вокруг света Дрейк78, назвавший сим именем американский берег, видел протяжение оного от широты 48o до широты 38o {"A chronological history of the discoveries in the South Sea or Pacific ocean", by James Burney, t. 1, p. 343. [London, 1803. -- Ред.]}. В сей последней нашел он открытый залив, в котором стоял на якоре и который впоследствии получил название Дрейкова залива. Селение Российско-Американской компании, названное крепостью Росс, находится на сем берегу подле небольшой речки в широте 38o33' и в расстоянии от пресидии Сан-Франциско, составляющей северную границу Калифорнии, около 80 миль. Крепость сия основана в 1812 году с добровольного согласия природных жителей, которые здесь суть индейцы того же рода, что и в Калифорнии, но непримиримые враги испанцев, которых без всякой пощады умерщвляют они, где только встретят и смогут. При заведении сего селения компания имела в виду промыслы бобров и хлебопашество, для которого земля и климат чрезвычайно удобны; бобрами же, так сказать, наполнен обширный залив Св. Франциска.
   Крепость Росс составляет четвероугольный из толстых и высоких бревен палисад с двумя по сторонам деревянными башнями и защищается 13 пушками; внутри оной находится весьма хорошее строение: дом начальника, казармы и магазины. К чести основателя сего заведения коммерции советника Кускова надобно упомянуть, что в крепости есть колодезь, хотя она стоит подле реки. Это весьма нужная мера воинской осторожности на случай вражды с природными жителями или при покушениях стороннего неприятеля. Вне крепости есть баня и скотные дворы. Гарнизон состоит из 26 человек русских и 102 алеут, из коих многие часто отлучаются на промысел. В нашу бытность здесь 74 человека алеут находились у мыса Мендосино для ловли бобров, которые водятся между сим мысом и заливом Троицы (Trinidad), хотя и не в большом количестве. И с такою-то силою здешний правитель коммерции советник Кусков не страшится испанцев и пренебрегает всеми их угрозами. При самом основании сего заведения губернатор Верхней Калифорнии знал об оном, равно как и все другие испанцы, в зависимости его находившиеся, и они даже сами помогали русским, снабжая их на первое обзаведение скотом и лошадьми, и после имели с г-ном Кусковым дружеское сношение и торговлю. Миссионеры покупали у него разные товары на хлеб и на чистые деньги, испанские чиновники ездили к нему в гости, и он у них бывал -- словом, они жили, как должно двум дружественным соседним народам. Но это было, когда они не признавали Иосифа королем испанским79; ныне же, когда дела Испании пришли в прежний порядок, прибывший сюда из Мексики новый губернатор требовал, чтоб русские оставили сии берега как принадлежащие короне испанской, а в противном случае угрожал согнать их силою. Г-н Кусков сначала не знал, что ему делать, по непривычке к сношениям такого рода, не зная притом ни одного иностранного языка, но как ему хорошо было известно, сколь слабы и презрительны те силы, коими губернатор может располагать, то он дал ему короткий и смелый ответ, что селение он основал по предписанию своего начальства, следовательно, и оставить его не должен, не может и не хочет иначе как по повелению той же власти. Сие заставило губернатора прекратить свои требования и угрозы и удовольствоваться тем только, что он запретил иметь какое-либо сношение с крепостью и не позволяет г-ну Кускову ловить бобров в заливе Св. Франциска.
   Русские имели, по всем обычаям народным, полное право поселиться на здешних берегах, а испанцы хотят изгнать их по неосновательным и совершенно пустым притязаниям. Русские основали селение свое с добровольного согласия коренных жителей сей страны, с дозволения народа, не признающего власти испанцев и в вечной вражде с ними пребывающего. Народ сей уступил право выбрать на его берегах место и поселиться за известную плату, выданную ему разными товарами. Дружеское расположение сего народа, до сего времени продолжающееся, к русским явно свидетельствует, что они не насильно завладели сею землею. Русские промышленники по одному и по двое ходят стрелять в леса диких коз, часто ночуют у индейцев и возвращаются, не получив от них ни вреда, ни обиды. Напротив того, испанцы в малом числе и без оружия показаться между ими не смеют, иначе все будут убиты. Индейцы сии охотно отдают дочерей своих в замужество за русских и алеут, поселившихся у них, и в крепости Росс теперь их много. Чрез сие составились не только дружество, но и родственные связи. Сверх того, русские поселились на таком берегу, который никогда никаким европейским народом занят не был, ибо кроме Лаперуза и Ванкувера много других после их здесь бывших английских и американских торговых мореплавателей можно привести в свидетели, что далее пресидии Св. Франциска к северу испанцы никогда никакого селения не имели; в северной же стороне пространного залива сего имени основали они миссию Св. Рафаила спустя три года после нашего заселения, и основали оную на земле, принадлежащей к Новому Альбиону, а не к Калифорнии; индейцы сожгли сие их заведение. Вот права русских на занятие Нового Альбиона.
   Испанцы основывают свои притязания на праве первого открытия и на соседстве своем с сими берегами. Видели ли испанцы здешние берега прежде Дрейка, это подлежит крайнему сомнению, ибо и в новейшие времена мореплаватели их обнаружили, что о западных странах Северной Америки они ничего не знали. Уже в 1778 году мореходец их дон Франсиско Антонио Морелль, зашедши в Чугадскую губу, воображал, что он в Камчатке, и с часу на час ожидал нападения русских. Но положим, что испанцы видели сии берега прежде всех других европейских народов и, как у них водится на всех мысах и во всех гаванях, где они приставали, исполнили весьма смешной и глупый обряд принятия земель во владение своего короля, то и за всем тем одно открытие без действительного занятия мест нимало не дает права на обладание; иначе испанцы могли бы утверждать, что вся Америка от мыса Горна до Северного полюса им принадлежит, и даже на Восточную Сибирь предъявить могут свои права, ибо они славу открытия Берингова пролива себе присваивают и называют его именем какого-то испанца {Anian -- пролив Аниана.}, который, по всей вероятности, никогда там не плавал, а может быть, и вовсе не существовал. Правило, что открытие без действительного занятия области не составляет обладания и не дает никакого права на оное, испанское правительство несколько раз признавало. Еще при английской королеве Елизавете двор испанский требовал, чтобы английское министерство велело англичанам оставить одно место в Северной Америке, которое по праву открытия принадлежало Испании, но Елизавета в ответ приказала сказать им, что испанцы открыли сие место, когда там не было пушек, и что теперь снова надлежит открыть оное, если хотят им владеть. Залив Нутку, из которого в 1789 году они выгнали англичан, сделав над ними разные жестокости, и где начальник судов их Мартинец сказал им, что вся Западная Америка от Берингова пролива до мыса Горна принадлежит королю испанскому, принуждены они были в 1791 году уступить англичанам, которые права свои точно на том же основали, на чем ныне русские основывают свое в занятии Нового Альбиона, а именно на добровольном уступлении земли за плату природными жителями, то есть законными ее обладателями. В прежней главе я упомянул уже, что старшина народа, живущего в соседстве порта Румянцева, в бытность мою там приезжал ко мне на шлюп. Он привез подарки, состоящие из разных их нарядов, стрел и домашних приборов, и просил, чтоб Россия взяла его под свою защиту. Переводчиком у нас был один алеут, живший более года между сим народом. Сей старшина, по имени Ёаленила {Его иногда называют также хойбо, но это слово означает начальника, старшину; таким образом, г-на Кускова они называют апихойбо -- большой начальник.}, именно желал, чтоб более русских поселилось между ними, дабы могли они защитить жителей от притеснения испанцев. Он выпросил у меня флаг наш с тем, как он говорил, чтобы при появлении у их берегов русских судов мог он поднимать оный в знак своей дружбы и союза с русскими. После сего я не думаю, чтоб можно было, не поступив явно против справедливости и здравого рассудка, утверждать, что россияне заняли чужие земли и поселились на берегу Нового Альбиона, не имея на то никакого права {Когда сии строки печатались, тогда получил я из Америки небольшое сочиненьице, содержащее донесение конгрессу от комитета, назначенного исследовать состояние селений на северо-западных берегах Америки и проч. Комитет силится утвердить права республики на обладание помянутыми берегами и приводит самые смешные и нелепые доказательства. См. в прибавлении No 7.}.
   По уверению г-на Кускова и по собственным нашим замечаниям, климат в Новом Альбионе прекрасный и земля плодоносна. Летом большею частью дуют северозападные ветры и стоит теплая, ясная погода, а когда бывают ветры с юга, то всегда тихие; только в три зимних месяца (ноябрь, декабрь и генварь) дуют они с большою силою и идет много дождя; холоду же большого никогда не бывает; в сии же месяцы случаются часто сильные громы, а особливо в декабре, с самою ужасною молниею.
   Земля производит здесь в изобилии многие растения. Теперь у г-на Кускова в огородах родится капуста, салат, тыква, редька, морковь, репа, свекла, лук, картофель. Даже созревают на открытом воздухе арбузы, дыни и виноград, который недавно он развел. Огородная зелень весьма приятного вкуса и достигает иногда чрезвычайной величины, например одна редька весила 1 пуд 13 фунтов, а около пуда часто попадаются; тыквы здесь бывают в 1 1/2 пуда и одна репа имела весу 13 фунтов. Особливо плодлив картофель: в Россе обыкновенный приплод его от одного яблока сто, а в порте графа Румянцева от одного же яблока иногда родится 180 и 200, и притом садят его два раза в год: посаженный в первой половине февраля снимают в исходе мая, а в октябре поспевает тот, который сажают в июне месяце. Г-н Кусков для опыта завел у себя маленькое земледелие, но по неимению достаточного числа работников и нужных орудий, а может быть, и по неопытности урожай не соответствовал ожиданиям, ибо в нынешнем году пшеница родилась у него только вчетверо против посева, а ячмень -- впятеро.
   Он разводит также скот, и в успехе нет сомнения, ибо обильные паствы, водопой, круглый год подножный корм позволяют с небольшим числом людей иметь большие стада. Теперь у него есть 10 лошадей, 80 голов рогатого скота, до 200 овец и более 50 свиней. Все сии животные в весьма хорошем состоянии. В двух быках, от него мною полученных, чистое мясо весило 47 пудов. Дворовых птиц -- гусей и кур -- он имеет много. К домашней его экономии принадлежит мельница и выделка кож на обувь. Ныне он собирается делать свое сукно и учит индиянок, вышедших в замужство за алеут, прясть шерсть. Словом, г-н Кусков умеет пользоваться добрым свойством климата и плодородием земли; он такой человек, которому подобного едва ли компания имеет другого в службе; и если бы во всех ее селениях управляли такие же Кусковы, тогда бы доходы ее знатно увеличились и она избежала бы многих нареканий, ныне директорами ее без причины претерпеваемых.
   Кроме сельской экономии, которая способствует ему снабжать компанейские суда лучшими жизненными потребностями, г-н Кусков умел воспользоваться изобилием в прекрасном строевом лесе. Он построил в порте графа Румянцева под руководством простого промышленника, научившегося сему строению у одного англичанина, бывшего кораблестроителем в Ново-Архангельске, два мореходные судна {Построены они из так называемого американского дуба, а палубы -- из досок елового лесу.}, названные бригантина "Румянцев" и бриг "Булдаков", и несколько гребных судов.
   Сверх всех вышепомянутых занятий он не упускает из виду и главного своего дела -- отправлять артели для промыслу бобров; на островах же Фаральонес живет у него отделение для промыслу сивучей и морских котов, которые бывают там иногда в большом числе. Сих последних начинают бить с половины октября; тогда их шерсть достигает полной своей длины и пушности. Острова сии приличнее называть большими каменьями, ибо они действительно состоят из голого камня и нет на них ни лесу, ни земли, ни пресной воды, кроме дождевой, в ямах скопляющейся. Лес попадается по берегам только, выкидываемый также морем.
   Животные здесь такие же, какие и в Калифорнии, с тою разностью, что в Калифорнии медведи все бурые, следовательно никакой цены не имеющие, а в Новом Альбионе около залива Тринидад находится много и черных, коих меха весьма дороги. Равным образом в числе множества волков, здешние леса наполняющих, попадаются иногда и черные; также есть рыси.
   Рыбою берега здешние не изобильны: водятся почти те самые роды, какие попадаются в Монтерее и о коих в замечаниях о Калифорнии упомянуто. Но г-н Кусков сказывал мне, что в реке, находящейся между портом Румянцева и крепостью Росс, названной Славянкою, бывают осетры, наружностью во всем сходные с нашими, только вкусом гораздо хуже.
   Индейцы Нового Альбиона суть тот же самый народ, что и калифорнские жители, может быть, с некоторыми оттенками в нравах, обычаях, языке, кои для европейца неприметны. Они вообще смирны, миролюбивы и незлобны. Удобность, с какою испанцы их покорили и владеют лучшими местами земли их при помощи весьма слабой силы, которую жители могли бы в одну ночь истребить, если бы составили заговор, показывает их миролюбивое свойство; а жестокость, часто против их употребляемая испанцами и не произведшая доселе всеобщего возмущения или заговора, свидетельствует о незлобивом их нраве. Они даже имеют высокое понятие о справедливости, например прежде они поставляли себе за правило, да и ныне некоторые роды из них сего держатся, убивать только такое число испанцев, какое испанцы из них убьют, ибо сии последние часто посылают солдат хватать индейцев, коих они употребляют в пресидиях для разных трудных и низких работ и держат всегда скованных. Крещеные же индейцы, к миссиям принадлежащие, к таким работам не могут быть употреблены, разве в наказание за вину по воле миссионеров. Солдаты хватают их арканами, свитыми из конских волос. Подскакав во всю прыть к индейцу, солдат накидывает на него аркан, одним концом к седлу привязанный, и, свалив его на землю, тащит на некоторое расстояние, чтоб он выбился из сил; тогда солдат, связав индейца, оставляет его и скачет за другим; а наловив, сколько ему нужно, гонит их в пресидию с завязанными руками. Сим же способом испанские солдаты ловят здесь диких лошадей, быков и даже медведей: гонятся за каждым животным два человека с двух разных сторон, арканы накидывают почти в одно время и, накинув, вдруг поворачивают лошадей в противные стороны. Таким образом вытянув арканы, имеют уже они животное в своих руках и могут оное на месте убить или вести на арканах куда угодно. Но при ловле индейцев арканами нередко убивают их до смерти. После того соотечественники их ищут случая отмстить, и когда удастся им захватить где испанцев, то, убив из них столько, сколько умерщвлено их товарищей, прочих освобождают. Ныне, однако ж, испанцы вывели их из терпения и они никого из них не щадят, а особливо индейцы Нового Альбиона. К сему немало послужили хорошие и ласковые поступки с ними русских, которые, вместо того чтоб ловить и заковывать их, дарят им часто разные вещи, хотя маловажные, но для них дорогие, и даже, как я выше упомянул, вступают в супружество с их дочерьми. Такое благоразумное поведение г-на Кускова скоро показало жителям разность между двумя народами, и по мере привязанности их к русским, коих они почитают как друзей и братьев, увеличилась их ненависть к испанцам, кои считают индейцев не лучше скотов.
   Индейцы Нового Альбиона, так же как и калифорнские, на свободе живущие, кроме повязки по поясу никакой одежды не употребляют; зимою только в холодное время накидывают на себя кожу какого-нибудь животного: оленью, волчью и проч. Наряд же их состоит в головном уборе, из перьев сделанном, и в повязках из травы и цветов. Копья и стрелы составляют их оружие. О возделывании земли для своего пропитания они не заботятся, пользуясь добровольными дарами природы; притом в выборе пищи они весьма неразборчивы: едят без малейшего отвращения мясо всех животных, какие только им попадутся, всех родов раковины и рыбу, даже самых гадов, кроме ядовитых змей. Из растений главную их пищу составляют дубовые желуди, кои они и на зиму запасают, и зерна дикой ржи, которая здесь растет в большом изобилии. Для сбора зерен сих употребляют они весьма легкий, впрочем, странный способ: они зажигают все поле; трава и колосья, будучи весьма сухи, скоро сгорят, зерен же огонь истребить не успеет, а только опалит. После индейцы сбирают оные и едят без всякого приготовления. Растение сие по большей части индейцы сожигают ночью, а потому, подходя к здешним берегам, всегда можно знать, где расположились их станы. Из животных кроме рыбы и раковин чаще всего добывают они диких оленей, ибо способ их убивать весьма легок и прост. Индеец привязывает к своей голове голову оленя и покрывается оленьею кожею; в таком одеянии подкрадывается он к стаду сих животных, которым в движениях и прыжках народ сей весьма искусно умеет подражать, Будучи же в стаде, ему нетрудно стрелами убить столько оленей, сколько хочет.
   Вообще здешние жители, как и все другие непросвещенные народы, ведут жизнь праздную. Для препровождения времени, которого они имеют так много, что не знают куда девать, изобрели они игру: у них нарезано несколько небольших палочек, один из игроков, сидя на коленях, беспрестанно вертит их с чрезвычайною скоростью, между тем кричит, поет и кривляется, стараясь быть смешным, чтоб отвлечь внимание соперника от рук своих, коими, воспользовавшись, по расчету его, благоприятною минутою, прячет несколько палочек в лежащую перед ним траву, а руки с остальными палочками закидывает мгновенно за спину. Соперник его должен отгадать, сколько палочек в траве; если не отгадает, то проигрывает, в противном случае выигрыш его. Они столь пристрастны к сей игре, что в порте Румянцева, получив от нас табак и прочие мелочи за разные редкости в подарок, тут же в глазах наших сели и начали друг другу проигрывать полученное от нас. У них есть другие игры, подобные сей, но тех я не видал.
   О религии их я ничего сказать не могу, но знаю, что они верят сверхъестественным действиям своих колдунов, или, как сибирские народы их называют, шаманов. В вышепомянутом порте видел я, как один такой шаман лечил больного. Сидя над больным в шалаше, он беспрестанно что-то говорил нараспев и пел, махая разным образом бывшею у него в руках палкою с привязанными к ней перьями. Семейство больного, находившееся в том же шалаше, в известное время ему отвечало и помогало петь. Сие продолжалось при нас более часа, и после, когда мы оставили их, шаман продолжал свои действия.
   Новый Альбион имеет один только весьма важный недостаток для заведения колонии: по всему протяжению берегов сей области нет ни одного удобного и безопасного пристанища. Порт Румянцева, лежащий под широтою 38o18', закрыт от всех ветров и совершенно безопасен, но по мелководью своему удобен только для самых малых судов; рейд же его с юга совсем открыт.
   Залив Большой Бодеги также при устье мелководен; заливы Троицы, Дрейка и несколько других могут служить отстойным местом в летнюю пору, когда сильных ветров с юга не бывает.
   Реки, текущие в море в пределах Нового Альбиона, хотя велики и глубоки, но в устьях своих или совсем мелководны, или имеют мели от наносных песков и илу, часто переменяющиеся, которые делают вход и выход не только весьма трудным, но и крайне опасным, какова, например, река, впадающая в океан под широтой 46o18 и которую испанцы называют Рио-де-Лос-Рейс {Rio de los Reyes, т. е. Королевская река.}, а граждане Северо-Восточной Американской республики -- Колумбиею. Здесь у места будет сказать, что россияне, поселившиеся в Новом Альбионе, в короткое время отыскали реки, заливы и горы, которые испанцам вовсе были не известны. Для доказательства сего не нужно упоминать о всех открытиях, россиянами в том краю сделанных, довольно будет привести следующие примеры: две большие реки, впадающие в северную сторону залива Св. Франциска, испанцам вовсе не были известны, даже и пределов сего самого залива они не знали, а русские в нем несколько раз были и нашли, что залив простирается к северу до параллели входа в Большую Бодегу. Из рек, в сию часть его впадающих, одна течет с северо-запада, а другая с северо-востока; первая из них, по уведомлению индейцев, из того же весьма большого озера, из которого течет река Славянка, а по второй русские ездили верст на 100 и нашли там высокую горящую, огнедышащую гору, о существовании коей испанцы и не слыхивали. Индейцы уверяют, что из того же озера течет на запад еще третья большая река, которая, судя по их словам, должна быть одна из тех, кои впадают в залив, находящийся верстах в 20-ти к северу от мыса Мендосино и отысканный россиянами в прошлом году. Залив сей разделяется на два рукава и довольно велик, но мелководен; в него впадают две большие и три малые реки, весьма изобильные рыбою, в числе коей много осетров и семги; в больших же реках водится много тюленей. По берегам залива и рек растет в превеликом количестве годный на строение крупный лес, большею частью еловый и ольха. Между сим заливом и заливом Троицы есть еще залив более первого, в который также впадают две большие реки, при коих русские были. Итак, на пространстве 70 верст от мыса Мендосино до залива Троицы находятся четыре большие и три малые реки; на испанских же картах назначена только одна под именем Рио-де-Лос-Тортолас {Rio de los Tortolas -- река горлиц.}. Сие явно показывает, сколь мало страна сия известна испанцам. Между тем они делают на оную притязания как на свою законную собственность!
   

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Плавание от берегов Нового Альбиона до Сандвичевых островов и пребывание на оных

   

Суббота, 28

   Буря продолжалась при ясной, светлой погоде во всю ночь; перед рассветом 28 числа смягчилась и ветр отошел к западу; днем же дул он умеренно с небольшими порывами, находившими с дождливыми тучами, и погода стояла то облачная, то ясная. В полдень широта наша по обсервации была 36o25'06" (на 20 миль южнее счислимой); долгота по хронометрам 123o55'51". Склонение компаса по утренним азимутам солнца 14o26' восточное. После полудня мы видели так называемую тропическую птицу; сей род птиц весьма редко показывается в таких больших широтах. От берегов Нового Альбиона я взял намерение идти к параллели 30o, в долготе 135o и потом плыть по сей параллели к западу, ибо на некоторых испанских картах около оной в сем море назначены два острова: один в широте 28o50', в долготе 135o00', а другой -- в широте 28o00', в долготе 143o35. Сей последний назван Санта-Мариа ла Горта. Лаперуз на пути из Монтерея в Кантон шел близко сих мест, но островов не видал; в существовании же их, кажется, нельзя сомневаться, только они дурно положены на карту, ибо около того же места в широте 29 1/2o, в долготе 141 1/2o наш морской лейтенант Подушкин, начальствуя компанейским кораблем, шедшим из Ново-Архангельска к Сандвичевым островам, видел, как он пишет в своем журнале, табуны морских котиков. Известно, что сии животные никогда от берегов далеко не отплывают, и как Лаперуз шел южнее параллели означенных островов, то я счел за лучшее идти севернее, чтоб иметь случай найти оные.

Октябрь. Понедельник, 7

   До 7 числа октября, не встретив ничего особенно примечательного, мы плыли к югу большею частью с попутными ветрами и ясною погодою, а сего числа в полдень место наше было по наблюдениям и хронометрам в широте 28o55', долготе 135o03', следовательно, мы находились почти на самом том месте, где на некоторых испанских картах, как то выше я сказал, помещен остров. Однако ж мы не только земли, но ниже признаков оной не видали, кроме трех тропических птиц, которые летали вместе. По прежнему моему предположению, надлежало бы теперь нам править на запад, но как ветры дули от сей стороны, и притом весьма тихо, так что нам и в неделю бы на 50 миль по сей параллели не податься к западу, то я стал держать к югу, чтобы поскорее встретить пассаты, а потом уже плыть к Сандвичевым островам, избирая пути, где прежде никто не плавал.

Пятница, 11

   Октября 11-го вечером, будучи в широте 25o+, долготе 137o+, встретили мы северо-восточный пассатный ветр, с которым и стали править прямо к острову Овайги, ибо сим путем не шел никто из известных мореплавателей. Здесь надлежит заметить, что от самой Америки до сего места {И потом далее почти до самых Сандвичевых островов.} мы только сначала имели крепкий ветр, потом большею частью дули тихие переменные ветры, а зыбь всегда постоянно шла от северо-запада и часто была столь велика, что сильным качанием шлюпа причиняла нам величайшее беспокойство. Ванкувер также на сем переходе имел большую зыбь от северо-запада. Странно, что в полосе океана, где никогда не бывает крепких ветров, и в такой отдаленности от всех бурям подверженных климатов всегда бывает такая большая зыбь! Что бы могло быть причиною сего явления?

Суббота, 12. Понедельник, 14

   После сего до самого прихода нашего к Сандвичевым островам ничего примечательного не повстречалось, кроме следующих, впрочем, не очень важных случаев: в широте 23o52', долготе 138o22' прошли мы большое, носящееся по морю деоево, по-видимому еловое или сосновое, которое должно быть с американского берега или с каких-нибудь неизвестных островов, к востоку лежащих. Ванкувер видел на Сандвичевых островах большие лодки, сделанные из наносного елового дерева. Он объясняет, что такие деревья должны быть приносимы из Америки, в чем, кажется, и сомневаться нельзя. Потом в широте 22o19', долготе 143o03' летал несколько времени около шлюпа береговой кулик. Судя по расстоянию, он не мог сюда залететь ни с американского берега, ни с Сандвичевых островов. Итак, долженствовал находиться поблизости нас какой-нибудь неизвестный остров, но мы, сколько ни старались кругом себя смотреть, ничего похожего на землю не видали.

Среда, 16

   Октября 16-го пассат дул довольно крепко и временно находили сильные порывы с тучами и дождем. Мы шли под весьма малыми парусами, опасаясь иметь много ходу, чтоб не найти на какую-нибудь неизвестную банку или остров. С рассветом порывы находить перестали, но ветр все дул крепко и мы, идучи на фордевинд, имели большой ход. В 8 часу утра летала вокруг шлюпа маленькая береговая птичка; тогда мы находились в широте 21o+, долготе 148o+.

Четверг, 17. Пятница, 18. Суббота, 19

   С полуночи на 17 число ветр дул порывами и находили тучи. В сию ночь мы приняли более мер осторожности, нежели прежде, ибо я имел причину опасаться, нет ли по восточную сторону Сандвичевых островов таких же опасных мелей, какие по северо-западную, западную и южную {К северо-западу от сих островов Лаперуз нашел остров (isle de Necker) и мели (Basses des frégates franèaises); на последних едва он не погиб и за спасение свое обязан хорошим глазам матроса. В том же направлении наш капитан морской Лисянский стал ночью на мель подле неизвестного, едва приметного островка, названного им островом Лисянского; и если бы не было в то время совершенной тишины, то мы бы и по сие время о корабле "Неве" ничего не знали. К западу от помянутых островов г-ном Лисянским же найден также маленький островок (Крузенштерна); а к юго-западу англичанин Джонсон нашел такой же опасный для мореходцев лоскуток земли.} найдены, а потому шли мы под самыми малыми парусами; с носу шлюпа кроме часовых матросов гардемарин с ночною трубою беспрестанно смотрел вперед; на фор-салинге же во всю ночь посменно были часовые для слушания бурунов, ибо в темные ночи часто шум, производимый прибоем моря на мелях, скорее слышен бывает, нежели пена от бурунов покажется. Поутру пассат стал дуть ровнее, погода же была весьма облачна и солнце очень редко показывалось из-за облаков, но вечером и в ночь на 18 число ветр опять стал дуть крепко и сильными порывами, с тучами и дождем, а к северо-западу и западу была видна почти беспрестанная молния. Мы в сию ночь шли с тою же осторожностью, как и в прошедшую, а на рассвете поставили все паруса. Днем ветер дул ровно при весьма облачной погоде, нам хотя и удалось взять высоты солнца для определения долготы по хронометрам, но полуденной высоты не могли в момент полдня взять, а чрез несколько минут после, почему и определенные из сих обсерваций широта (19o25'21") и долгота (153o38'20") не могут быть верны. От места, таким способом определенного, восточный мыс острова Овайги находился почти прямо на запад в 70 милях; мы стали к нему править. Он и берег от него к югу открылись нам в 5 часу, а в 6 часов мы подошли к нему на расстояние миль 5-ти, и на ночь, отворотив, пошли к юго-востоку. До рассвета держались мы у берега на разные галсы под малыми парусами при ветре, дувшем умеренно от разных румбов попеременно между О и NNW. Погода была облачная, часто шел дождь и над островом молния блистала беспрестанно. В исходе 6-го часа утра 19 октября, увидев хорошо берег, мы подошли к нему на 4 или на 5 миль и при весьма свежем пассате от NO и ONO пошли вдоль оного к SW. В 9 часу открылась весьма хорошо превысокая гора Моуна-Роа, коей весь хребет, составляющий вершину горы, был покрыт снегом. Часа через два она опять скрылась в облаках, и мы ее более уже сего дня не видали; впрочем, погода была ясная. Гора сия хотя чрезвычайной высоты, но не имеет подобно всем другим высоким горам острой вершины. Она возвышается от моря постепенно и кончается хребтом наподобие обороченной вверх дном лодки, у которой корма и нос одной фигуры, а потому-то она и не имеет такого величественного вида, как сахарной голове подобные горы, и для не привыкших судить о высотах гор кажется гораздо ниже, нежели есть в самом деле. По исчислению г-на Флиорье, сделанному с наблюдений г-на Маршанда {Маршанд80 видел сию гору, будучи от нее и расстоянии 50 лиг (260 верст).}, перпендикулярная ее высота 2598 тоазов (4 3/4 версты); но это, кажется, много. Мы взяли нужные высоты для определения долготы по хронометрам и нашли, что они делают немалую разность к востоку, о чем в своем месте будет сказано подробнее.
   Во 2 часу пополудни мы обогнули южный мыс острова в расстоянии от оного миль 3-х. Мы ясно видели не только хижины жителей, но и самих людей. Пассат самый свежий нес нас со скоростью 9 миль в час, к тому же и течение помогало. Мы шли к WNW вдоль южного берега в 2 или 3 милях от оного. В 4 часу пополудни, подошед к юго-западному мысу, вдруг потеряли мы пассат, и легкие переменные ветерки настали. Тогда из лежащих по берегу селений начали к нам приезжать островитяне. До захождения солнца было у нас шесть лодок, в каждой от пяти до восьми человек. Они ничего к нам на продажу не привезли, кроме того, что на одной лодке была свинья, за которую они просили кусок сукна; на некоторых лодках были молодые женщины, которых мужчины слишком вразумительными знаками предлагали к услугам матросов. Почти на всех из них повязки около пояса были из европейских материй; из мужчин некоторые одеты были в оборванных матросских фуфайках, полученных ими с американских и английских судов. Приезжали они в обыкновенных своих одинаких кану, или лодках, кои были столь часто, а нередко и хорошо описаны в разных путешествиях.

Воскресенье, 20

   Вечером и ночью ветры были самые тихие, переменные, а часто и штили. Опасаясь сильных порывов ветра с гор, мы не смели нести много парусов и едва подавались вперед. Погода стояла ясная; по берегу были видны во многих местах во всю ночь огни, по которым мы заметили, что течение никакого действия над нами не имело. На рассвете же 20 числа мы поставили все паруса и, пользуясь направлением маловетрий и легких ветерков, кои прерывали иногда совершенную тишину, в 10 часов утра поравнялись с заливом Карекекуа, к которому и спустились. С помощью маловетрия и буксира вошли мы в оный в 3 часу пополудни и стали на место, которое занимал Ванкувер. Когда мы находились милях в 4-х от залива, приехало к нам множество лодок, и почти на каждой из них были женщины, привезенные для гнусного торга. На одной из лодок приехал высокого роста, сильный по виду сандвичанин, который, вступя с моего позволения на шлюп {Мы не всех их пускали на шлюп, а по выбору: кто казался знатнее или держал какую-нибудь бумагу в руках.}, без дальних околичностей сел, развернул с полдюжины тряпиц и вынул из них несколько бумаг, содержащих в себе одобрения, данные ему от начальников разных бывших здесь военных и торговых судов. Почти все они представляют его как сведущего лоцмана для здешнего залива, как искусного пловца и водолаза и как проворного и хитрого плута, который никогда ничего не крадет, доколе не уверится хорошо в успехе, почему и советуют его остерегаться. Первые два искусства он скоро показал нам на опыте: сперва нырял несколько раз под шлюп с одной стороны на другую, а потом указывал место для положения якорей точно то, которое Ванкувер похваляет и куда мы шли без пособия лоцмана; а третье достоинство его обнаружить предоставлено было времени.

Сандвичевы острова

   Едва успели мы положить первый якорь, как приехал к нам главный лоцман, определенный владетелем овайгийским вводить и ставить суда в безопасное место на якорь. Бумага, писанная на английском языке и подписанная англичанином Элиотом, свидетельствовала звание и должность сего человека, который имел два имя: овайгийское -- Гейгекукуй и английское -- Джак. Сначала он изъявил было неудовольствие лоцману, бывшему у нас, что он в ненадлежащем месте нас поставил, но, узнав, что я сам тут стал, похвалил выбор. Первый же лоцман ему был покорен, но лишь Джак от нас уехал, как он, в досаде ударив сильно рукою в сетку, стал нам объяснять что-то; как мы после поняли, это значило, что ему бы надлежало быть главным лоцманом, а не Джаку. Сего дня только был у нас один старшина из последнего класса, но простого народа множество окружало шлюп; вели они себя очень смирно и не покушались нимало сделать какое-либо похищение. Джак разумел немного по-английски, и я посредством его дал знать жителям, что когда по захождении солнца спустят у нас флаг и выпалит пушка, тогда корабль табу {Табу -- слово, известное в Европе по многим путешествиям, означающее запрещение, пост, воздержание и проч.} и чтоб все лодки ехали прочь, что они и исполнили в назначенное время с точностью и ночью отнюдь нас не беспокоили. По берегу же в 10 часу ночи подле самого утеса от селения Кавароа до Карекекуа шли несколько человек с факелами и кричали что-то нараспев. После мы узнали, что это был патруль, ходивший по селениям и по повелению короля провозглашавший, чтоб жители не смели ночью приближаться к шлюпу и не сделали нам какого вреда.

Понедельник, 21

   На другой день по рассвете, когда мы подняли флаг при пушечном выстреле, начали к нам приезжать лодки, и скоро набралось их множество с обеих сторон. Между тем я получил от Элиота ответ на мою записку о прибытии нашем, к королю вчера посланную. Он меня извещал, что король по причине болезни своей сестры не может приехать к нам, но дал приказание старшинам здешним позволить жителям привозить к нам на продажу съестные припасы и что он, Элиот, по повелению короля на тот же конец сам к нам приедет. Надобно сказать, что сей Элиот, родом шотландец, был подлекарем на одном английском военном корабле, потом служил на разных купеческих судах в звании лекаря, иногда как мореходец или суперкарго. В сей последней должности находился он в службе нашей Американской компании на судне "Ильмене", с которого был взят в плен испанцами. Получа свободу, вступил в службу короля сандвического в звании министра иностранных дел. По его решению жители привезли к нам на продажу множество зелени, плодов и кур, но свиней не было; только они просили за все такую цену, что нам невыгодно было у них покупать, например за два арбуза требовали они складного или столового ножа или ножниц; за дыни -- то же. Железо ставили ни во что, листовую медь брали, но за безделицу, может быть, потому что мы сами уронили цену ее, бросая куски оной в воду и заставляя тем сандвичан нырять и доставать их из воды; они делали это с удивительным проворством. Надобно знать, что ныне все сандвичане, как мужчины, так и женщины, курят табак из деревянных трубок, которые внутри обделывают медью.
   В 10 часу утра приехал к нам в небольшом двойном кану г-н Элиот с братом первой королевской жены, которого сандвическое имя Калуа, а европейское -- Джон Адамс. Должно заметить, что многие из знаменитых островитян принимают имена английские или американские, например первый министр, по имени Кремону, называется мистер Пит и проч. Гости наши извиняли неприбытие короля болезнью его сестры и привезли от него в подарок мне 15 четвериков картофеля и 6 четвериков тары {Тара есть растение, свойственное жарким странам; из корня оного делают муку, которая вкусом несколько подобна нашей ячной муке, смешанной со ржаною. Ученое название сего растения Arum esculentum.}; зелени же, плодов и десять свиней приказано было управителю его здесь ко мне доставить; но он, обещавши привезти зелень на другой день, сказал, что только одну свинью может дать, ибо более не имеет. Отказ сей г-н Элиот приписывал его плутням и хотел донести о том королю. Поговорив с г-ном Элиотом около часа, я поехал с ним и с некоторыми из своих офицеров на берег в селение, называемое Кавароа, где славный Кук лишился жизни. Сначала мы пошли в дом к здешнему старшине, которого нашли сидящим в креслах европейской работы. На нем был коричневый суконный сертук с металлическими пуговицами, надетый на голое тело. Жена его, одетая в рубашке и в ситцевом, на халат похожем платье, сидела подле него на одном из трех европейской работы сундуков, стоявших в комнате. Подле нее сидел молодой человек в матросском платье и с виду похожий на португальского матроса, он шил сертук из английского сукна и был, как мы после узнали, не портной, но также старшина и второй муж хозяйки дома. Здешние знатные дамы позволяют себе свободу и явную маленькую прихотливость иметь пару мужей, так точно, как в других странах некоторые из них имеют инкогнито по десятку и более. Кроме сих значащих и по-европейски одетых особ были тут трое или четверо мужчин и две женщины в отечественной одежде, то есть нагие с повязками по поясу. При входе нашем Элиот сказал, кто я. Старшина встал, взял меня за руку, пожал по-английскому обычаю и посадил на кресла, а сам сел на пол и всех моих спутников посадил на пол же. Разговор у нас был непродолжителен, ибо я более занимался с Элиотом, отвечавшим на мои вопросы о их обычаях и других предметах, касающихся до сих островов. Между тем старшина, по имени Найги, предложил нам вина с водою, но вместо вина подали рому, и, когда мы все выпили по очереди из одного стакана, тогда и ему налили стакан, который он выпил, вышедши из дому на свободный воздух. Возвратясь, объяснил нам посредством г-на Элиота, что всякий сандвичанин обязан иметь три дома, хижины или шалаша, смотря по состоянию: в одном они спят, в другом едят мужчины, а в третьем едят женщины, и как мы находились в спальне, в которой им ни пить, ни есть не дозволяется, то он и вышел вон, чтоб сделать нам учтивость выпить за здоровье наше. Мы, как иностранцы, не были обязаны держаться сего правила, но Элиот хотя и был в мундире английских морских лекарей и с кортиком, но как поселившийся между ими не смел нарушить сего правила и ничего не пил, причем он мне сказал, что ему велено также иметь три дома и наблюдать все их табу, или запрещения.
   От старшины пошли мы по селению, входили в разные домы, видели работу их ткачей и способ, как они красят свои изделия; рассматривали образ строения домов их и проч. Все сие подробно описано в многих путешествиях, напечатанных и на нашем языке. Нас сопровождало множество людей обоего пола и всякого возраста -- от стариков до детей. Все они вели себя очень смирно, услуживали нам, доставали с дерев кокосовые орехи и потчевали соком оных, и никто из них нимало не покушался украсть что-либо у нас, как прежде у них водилось. После всего были мы на том самом камне, на котором знаменитый мореплаватель Кук умерщвлен каменным кинжалом, и видели сквозную пробоину, сделанную ядром с английских кораблей, которые после сего несчастного случая стреляли по жителям. Нынешний король Тамеамеа81, бывший тогда простым старшиною, рассказывал Элиоту на самом том месте со всеми подробностями, как сие дело происходило, как стоял Кук, как упал он в воду лицом и проч.
   Из селения Кавароа поехали мы на шлюпках на противную сторону залива в другое селение, называемое Какуя или Карекекуа, где жители нас приняли так же хорошо, как и в первом, и так же были услужливы. Тут видели мы развалины прежних домов королевских, находившихся при небольшом пруде, обсаженном вокруг высокими ветвистыми деревами; подходили к капищу их, куда нас не пустили; но Элиот имел право входить туда, будучи принят в число их сограждан; видели два кокосовых дерева, пробитые ядрами при том же несчастном случае. Потом показывали нам старые полусгнившие военные лодки, которых теперь они не употребляют. Ныне строят они суда по европейским образцам: бриги, шхуны и проч. В сем селении жители потчевали нас пивом, сделанным из корня дерева, которое они называют ти; из сего же корня гонят они ром. Пиво сие вкусом и запахом весьма похоже на наше пивное сусло. Во втором часу после полудни мы возвратились обедать на шлюп, где нашел я того старшину с женою, у которого мы были в селении Кавароа, и двух или трех других, менее значащих старшин. Первый был уже не в сертуке, а в одной только европейской рубашке, жена же его в прежнем платье. Другие старшины были тоже в одних рубашках, исключая королевина брата, который, кроме одной повязки по поясу, вовсе никакой одежды на себе не имел. За столом гости мои употребляли ножи и вилки, и так ловко, как европейцы, и после каждого кушанья клали ложку, нож и вилку на тарелку и отдавали человеку переменить. Принц все ел без разбору, но прочие были под разными запрещениями: один не мог есть свинины, другой, увидев на столе курицу, выскочил на лодку. Он же после хотя курил наши сигарки, но раскуривал не нашим огнем, а тем, который брал с лодки. Жена старшины во время обеда вышла на дек, ибо у них женщины не только есть вместе с мужчинами, но не могут и быть там, где мужчины едят. После обеда она пришла и пила вино, если не более, то, верно, наравне с мужчинами. Дикий принц, налив рюмку вина, пил здоровье рукини, то есть России или русских, а потом рукини Александра -- русского Александра -- и тотчас после, не дав мне времени отблагодарить за учтивость, пил здоровье короля Тамеамеа. Впрочем, он довольно разумеет по-английски и из вопросов моих о разных предметах редко чего не понимал. Гости наши разъехались уже вечером, а с заревою пушкою, по захождении солнца, и все лодки удалились. Принцу сделал я подарки, которыми он казался доволен, а для сестры своей, королевы, сам выпросил у меня два графина с наливкою и две граненые рюмки. Элиот насказал мне столько хорошего о старике короле, который и без того уже по описанию Ванкувера и по слухам от американских корабельщиков был мне известен с весьма хорошей стороны, что я принял намерение зайти в залив Кайруа, названный капитаном Ванкувером на его карте Tyea-ta-tooa, и посмотреть короля, тем более что сие местопребывание королевское от нас было не далее 10 миль по пути.

Вторник, 22

   22 число мы пробыли в Карекекуа, ожидая съестных припасов, назначенных королем нам в подарок, которые не прежде были привезены как вечером и состояли в одной свинье и нескольких пучках зелени. Между тем нас посетили разные старшины, из коих два были с своими женами, одетыми в ситцевые платья, сшитые на европейский манер, и жена того старшины, у которого мы были в Кавароа, с вторым своим мужем, которого, по здешнему обычаю, называют другом мужа. Они привезли по одному маленькому поросенку и понемногу зелени в подарок, но за сии гостинцы заставили меня дорого заплатить, ибо, взяв от меня, что я сам им предложил, выпросили еще несколько графинов и рюмок. Я потчевал их обедом: мужчины ели свинину, баранину и все, что им подавали, а женщины ели свое кушанье, состоявшее в тесте из тары и сырой рыбы с водою и уксусом, с нашего же стола ели один только сыр, зато пили более мужчин; и жена каваровского старшины одна выпила два полных больших графина крепкой наливки и до того напилась, что стала делать разные непристойные дурачества. Второй ее муж уговаривал и даже бил ее, доколе сам не напился, потом, разбранившись с нею, уехал на берег, и она, сколько ее ни уговаривали, не хотела ехать, а желала ночевать и идти с нами в Кайруа. Наконец, когда зашло солнце и надобно было палить заревую пушку, я принужден был погрозить ей, что силою отвезу ее к мужу, если она добровольно не поедет, тогда принуждена она была ехать, однако ж прежде того надавала несколько ударов разным старшинам и сопровождавшим ее людям, подозревая, что они научили меня не позволять ей оставаться на шлюпе. Одни терпеливо сносили от нее побои, а другие прятались за мачты. Нельзя было не смеяться, смотря, как высокая, здоровая женщина, одетая в шелковом платье и в довольно дорогом мериносовом платке, расхаживала по палубе и колотила старшин -- рослых, тучных мужиков. Когда мы отправили сию пьяную бабу, у нас сделалось все спокойно; остались на шлюпе лоцман наш Джак и два трезвые, хорошего поведения старшины, которые хотели с нами ехать в Кайруа.
   В 10 часу ночи подул береговой ветр довольно сильно; тогда мы подняли якорь и пошли в путь. Ветр скоро сделался опять тих, да и мы не спешили, чтоб не прежде рассвета подойти к Кайруа, и потому шли под самыми малыми парусами.

Среда, 23

   На рассвете 23 числа шлюп находился против самого сего залива, в который мы лавировали, доколе позволял береговой ветр, но наступившая после оного тишина и потом легкое маловетрие продержали нас до близости залива целый день, и не прежде как вечером в 7 часу положили мы якорь под руководством действовавшего вместо лоцмана г-на Элиота, который приехал к нам еще поутру и провел весь день со мною, рассказывая множество любопытных вещей о здешних жителях. Доколе мы приближались к заливу, к нам приезжало много лодок продавать зелень и плоды, а вечером все они удалились и нас более уже не беспокоили.

Четверг, 24

   Во всю ночь дул тихий береговой ветр и погода была ясная: мы стояли очень спокойно. В 8 часу утра 24 числа, когда, подняв флаг, выпалили мы из пушки, стали к нам приезжать лодки. От некоторых из приезжих скоро мы узнали посредством нашего переводчика Джака, что слышанный нами во всю ночь на берегу вой происходил от жителей, которые приходили к дому за сутки пред сим умершей сестры королевской и плачем изъявляли печаль свою; мы сначала думали, что островитяне забавляются на наш счет и передразнивают наших часовых, когда они пускали сигналы.
   В 10 часу утра сего числа, взяв с собою несколько офицеров и гардемаринов, поехал я на берег. Пристали мы на песчаном берегу подле самых королевских домов. У пристани встретил нас г-н Элиот, а король тут же стоял, подле своего дома. Он был одет по-европейски, только весьма запросто: одежду его составляли бархатные светло-зеленые панталоны, простая белая, рубашка, шелковый на шее платок, кофейный шелковый жилет, белые чулки, башмаки и круглая пуховая шляпа, а в руке держал он тоненькую, хорошо обделанную тросточку, имевшую разрез в тонком конце, коим он держал ее вверх, со вставленным в оной листом какого-то растения. Тросточку сию сначала я принял за знак власти, соответствующий нашему скипетру, но после узнал, что она употребляется здесь в игре, о которой после будет сказано. Когда мы подъезжали еще к берегу, то видели много островитян, стоявших около домов королевских. Они были вооружены: некоторые держали обнаженные тесаки, а другие имели ружья со штыками. На площадке же, находившейся на песчаном берегу между королевскими домами, видели мы пять стоявших рядом небольших шалашей. Сначала я не мог догадаться, к чему они могли служить; но когда мы стали подъезжать, то их потащили прочь, и открылось, что это были покрышки для 5 осьмнадцатифунтовых чугунных пушек, стоявших просто на берегу, без платформ, на корабельных станках с чугунными колесами. На берегу встретил нас Элиот и множество народа, также и стража королевская, вооруженная, как я выше сказал. Чуднее войска вообразить себе нельзя: многие из них нагие, лишь с повязками по поясу, другие имели на себе белую холстинную рубашку без всякого другого платья, а иные красную шерстяную, у некоторых панталоны составляли всю одежду, у других жилет служил вместо платья и проч. Оружие же все было покрыто ржавчиною, и хотя рать сия была собрана для почести нам или для того, чтоб показать королевскую силу, но, когда мы стали приставать к берегу, воины сии бросились к нам без всякого порядка и как бы хотели напасть на нас.
   Элиот показал нам короля, стоявшего подле угла своего дома на возвышенном фундаменте. Когда мы к нему подошли, он тотчас протянул ко мне руку по английскому обычаю и сказал: "How do you do", a потом на своем языке: "Ароха" (здравствуй). После сего сделал он такое же приветствие и всем другим бывшим со мною офицерам и пригласил нас в свою столовую комнату, которую по всем отношениям можно назвать весьма большим шалашом. Там нашли мы в одной стороне преогромный сундук с ручным оружием (по словам Элиота), подле оного большое красного дерева европейской работы бюро, два стола: один большой с полами, а другой круглый -- оба красного дерева, последний из них был покрыт синею салфеткою, на нем стоял штоф с ромом, графин, вполовину наполненный красным вином, большой стакан с водою и три или четыре поменее пустых, а около стола -- кресла и два или три стула европейской же работы. На стенах висели два самых простых, ценою, по-нашему, рублей в пять, зеркала, и внизу к стенам приставлено несколько ружей, тесаков и пик. Сия половина шалаша была покрыта травяными коврами, в другой же на полу ничего не было, а стояла чугунная корабельная печка, в коей горел огонь, и в углу разная посуда. Вот в чем заключался весь убор королевской аудиенц-залы! Король посадил меня на кресла, а сам сел подле меня на стуле, предоставив прочим разместиться кто как мог: некоторые сели на большой ружейный сундук, а другие стояли. Старшины же его, которых тут было человек до пятидесяти, все сидели на полу; главные из них -- на рогожках, ближе к нам, а прочие -- на голом полу, далее. Первый его советник или министр, по имени Кремоку и которого англичане назвали мистер Пит, сидел в средине их, против его, а первосвященник -- подле меня. Когда мы все уселись по местам, то из стоявших перед дверями дома пушек сделано было 5 выстрелов; и Элиот по повелению короля сказал мне, что это салют нам, на который по приезде моем на шлюп мы отвечали. Между тем король вышел и тотчас возвратился в парадном мундире английского морского капитана и в шляпе с позументом и с плюмажем, которые подарил ему начальник фрегата "Корнвалиса", за несколько лет пред сим здесь бывшего. Посещение наше было непродолжительно, ибо король прямо объявил, что ему играть хочется, и во все время нашего разговора один раз только сказал дело, именно что на Овайги нельзя водою наливаться и съестных припасов мало, а на Воагу то и другое удобно можно получить, и советовал мне идти туда, обещаясь послать приказание дать нам свиней и зелени и воду привезти на здешних лодках. Впрочем, занимался он рассматриванием наших шляп и одежды. Заметив у шляп ремешки и узнав, для чего они сделаны, он тотчас велел пришить к своей, для сего и выпросил у меня ремешок, пряжечку и башмаки, которых лоск ему понравился. Он пенял мне, для чего я не привез ему медных болтов для судна, которое он теперь строит. Потом, когда мы встали и готовились идти, он нас остановил и хотел, чтоб мы выпили рому с водою, мы это и сделали: пили его здоровье; после сего он сам себе налил рому и воды и, спросивши у Элиота о имени нашего государя, пил здоровье его величества и сыну своему велел то же сделать, подав ему сам стакан. Сын его сидел у дверей и, по их обычаю, не мог войти в дом отца своего, будучи по матери знатнее родом, нежели сам король. Принц сей лет 20-ти непомерно толст; он был в вязаных панталонах, в рубашке, с платком на шее и на голове имел круглую шляпу.
   Из своего дома король отвел нас к женам своим, которых у него пять. Они были в одних рубашках с повязками по поясу и сидели на полу; некоторые из них ели так называемые морские яйца {В Камчатке их называют морскими репками, но более известны они под именем морских яиц.} -- род морского животно-растения82. Потом ходили мы к королевскому сыну и видели жену его. Она ему жена и сестра: молодая, весьма статная женщина, имеющая самую прекрасную физиономию; она была в национальной своей одежде, то есть нагая с повязкою. После осматривали мы адмиралтейство сего дикого владельца, где производится строение небольших судов, были в гостях у Элиота и возвратились опять к королю, которого нашли на дворе, сидящего в мундире и в шляпе на полу и играющего с нагими своими вельможами в любимую его игру, которая состоит в следующем: все игроки садятся в кружок, у каждого в руках тоненькая палочка фута три длиною; в средине между ими положены пять подушек рядом, вплоть одна подле другой; один из игроков поочереди прячет камешек под подушки, а прочие по порядку бьют палочкою по той подушке, под которою, как они полагают, камень находится; те, которые отгадают, выигрывают. Король, давши нам посмотреть на его игру, встал и пошел проводить меня до самого берега. Я звал его на шлюп, но он верного слова не дал и сказал, что, может быть, приедет.
   Часа через два по приезде моем на шлюп прибыли к нам четыре королевские жены, весьма толстые и высокие женщины, которые всю корму моей шлюпки загрузили своею тяжестью. Они ходили по всему шлюпу, были у меня в каюте, выпили много наливки, выпросили по целому графину и уехали, взяв еще с собою несколько рюмок. Потом каждая из них за мои подарки прислала несколько зелени. Королю же по просьбе его послал я две пары башмаков, семь живых калифорнских перепелок и сафьянную, шитую золотом книжку, за что он прислал мне десять свиней и несколько картофелю и, сверх того, отправил со мною человека и письменный приказ на остров Воагу, чтоб там дали мне без платы десять свиней, полную шлюпку разной зелени и пресную воду доставили на своих лодках. Сего числа был для нас самый беспокойный день по множеству посетителей, которые все были люди знатные, и мы были весьма рады, когда наступил вечер и они все разъехались.

Пятница, 25. Суббота, 26

   В 7 часов вечера при тихом береговом ветре пошли мы из залива. Во всю ночь ветр дул тихо, но поутру 25 октября, когда мы довольно отдалились от берега, встретили весьма крепкий пассат, дувший сильными порывами. Я правил к западной стороне острова Моротоя; к вечеру подошли мы к острову Мови; ночью прошли острова Тагорору и Ренай, а на рассвете 26 числа находились подле западной оконечности Моротоя, от которого стали держать к Воагу и в первом часу пополудни, подойдя к гавани Гоноруру, положили якорь на глубине 27 сажен и песчаном дне.
   На сем переходе ничего особенно примечательного не случилось, кроме того, что, подходя к острову Воагу, видел я в первый еще раз во все мои морские путешествия двух тропических птиц, сидевших на воде, которые в нескольких саженях от нас слетели. Я о сем маловажном обстоятельстве упоминаю для того, что некоторые путешественники уверяли, будто сии птицы не иначе садятся как на земле, впрочем, в каком бы расстоянии от берега они ни находились, всегда держатся в воздухе.
   В гавани тогда находились четыре купеческих судна Соединенных Американских областей и два брига, принадлежащие королю овайгийскому, и на боку еще лежали затонувшие Российско-Американской компании судно "Кадьяк" и одно американское, проданное королю. Суда сии стояли в гавани, при устье коей находилась четвероугольная каменная крепость с 52 пушками. Зрелище сие далеко превосходило все, что мы видели в русских и испанских селениях в здешнем краю, и когда мы вообразили, что видим каменную крепость, суда и огнестрельные орудия у народа дикого, который ходит еще нагой, видим флаг сего народа {Флаг их состоит из семи полос: красной, белой, синей, красной, белой, синей и красной, означающих семь островов, а в углу -- английский гюйс.} и проч., то нельзя было не дивиться успехам его просвещения, которым обязан он торговле своей с американцами.
   По прибытии нашем в залив тотчас приехали ко мне два капитана с американских судов, один из них, по имени Ней (Nay), был мне знаком. Они сообщили мне некоторые любопытные обстоятельства, касающиеся до сего края. После обеда приезжали к нам американский же капитан Дезис, старинный мой знакомый, один из самых добрых и честнейших людей, и испанец Манини, живущий на здешних островах более 20 лет. Они взялись показать мне все, что здесь есть любопытного, и доставить нужные нам сведения.

Воскресенье, 27

   27 октября в 8 часу утра поехал я с некоторыми из своих офицеров на берег. При проезде моем мимо американских судов они салютовали мне по 7 выстрелов с каждого, а при выходе на берег -- с крепости из 5 пушек. На салюты сии после мы отвечали со шлюпа. На берегу встретили нас все американские капитаны, начальник острова и начальник морских сил короля овайгийского. После первых приветствий пошли мы осматривать примечательные здесь места, как, например, домы жителей, места, богослужения их, поля, где обработывается тара, служащая здесь вместо хлеба, водопады, водопроводы для наводнения тарных плантаций и винограда г-на Манини; в крепость же нас не пустили, но мы обошли кругом ее. Она стоит на самом берегу и сделана из коральных каменьев. Стена вышиною около 7 футов и бруствер со стороны берега почти такой же вышины, а с моря сделаны в стене амбразуры. Цель ее -- защищать вход в гавань, и на сей конец она хорошо поставлена. Обедал я у капитана Девиса, где были и все другие его товарищи, начальник острова и морской начальник; первый из них, по имени Бокки, а другой -- Гекири; сему последнему, однако ж, англичане дали имя м-р Coxe (г-н Кокс), и оно ему очень нравится. Бокки сего дни исполнил в точности королевское повеление: прислал к нам свиней и зелень, а воду вчера еще начали возить. После обеда велел он собрать несколько молодых мужчин и женщин, которые забавляли нас своими плясками, кои Ванкувер описал весьма подробно и верно.

Понедельник, 28

   На другой день, 28 октября, утро провел я опять на берегу. Нам показывали, как островитяне приготовляют себе пищу в ямах посредством разгоряченных каменьев; на сей конец испекли они поросенка, несколько рыбы и зелени и сделали при нас весь этот процесс, начиная с того, как удушили поросенка. Надобно знать, что они животных не режут, а, завязав рот, душат. Сего дня обедали у меня американские капитаны и два вышепомянутых старшины: Бокки и Гекири. Первый из них привез мне в подарок десять свиней, за что я отдарил его зрительною трубою. Островитяне были в известных их мантиях из перьев, и каждый из начальников имел при себе большую свиту так же одетых чиновников. Они были весьма довольны, что наш живописец изображал их на бумаге. Гости наши пробыли у нас почти до вечера. Островитянам более всего доставило удовольствие действие пожарных труб, которые сами их старшины наводили в лодки, бывшие подле шлюпа. В Карекекуа и Кайруа мы также должны были по просьбе приезжавших к нам старшин показывать действие сих инструментов к великому удовольствию даже и тех, на коих они были наведены.

Вторник, 29

   29 числа я был еще раз на берегу и обедал у Девиса. Перед обедом Бокки велел своим островитянам позабавить нас примерным сражением. Для сего копья и стрелы были употребляемы из сахарных тростей. Сражение их более походило на игру, нежели на воинские маневры. Бокки извинялся, что не может заставить их употреблять копья и каменья, ибо прежде бывали случаи, что они, рассердясь друг на друга, начинали действительное сражение и, прежде нежели можно было разнять две стороны, было много убитых и раненых. Я и сам, не желая быть причиною кровопролития, просил его не позволять им доходить до сей крайности. После начались кулачные бои, но только две пары бились, и то слабо, ибо многие выходили, но не могли согласиться, считая себя один другого бессильнее. Американцы сказывали мне, что сандвичане совсем потеряли прежний свой воинственный дух, мужество и искусство действовать ручным оружием, потому что, находя огнестрельное оружие гораздо преимущественнее, принялись за ружья и пистолеты, которыми не научились хорошо владеть, а от своего отстали.
   К вечеру, простившись с приятелями моими американцами, возвратился я на шлюп, а вскоре после и г-н Манини приехал для рассчету со мною за доставленные нам вещи. Он привез с собою двух сандвичан, которых Бокки счел за нужное послать со мною на остров Атуай, чтоб успокоить жителей касательно нашего прихода. Они могли подумать, что мы пришли им мстить по угрозам доктора Шефера, основавшего между ними компанейское заселение83 и после ими изгнанного. Третий сандвичанин, молодой проворный человек, сам назвался к нам в службу, прося неотступно взять его; а как у них не запрещается оставлять свое отечество и, по словам американцев, они великие охотники служить на европейских судах, то я и взял его, полагая, что он, узнавши русский язык, может быть весьма полезен Американской компании в торгах ее с Сандвичевыми островами. Имя сего сандвичанина Лаури, которое мы обратили ему в фамилию, назвав его Терентием, во имя святого того дня, когда он вступил к нам и как бы тем признал его своим покровителем.

Среда, 30

   Кончив все свои дела и собрав сколько было возможно сведений касательно поступков доктора Шефера, в 9 часов вечера пошли мы в путь к острову Атуаю, к которому пришли на другой день, и в 5 часу пополудни стали на якорь в заливе Вимеа, в расстоянии от крепости, на которой был поднят английский флаг, с небольшим в миле. Я надеялся застать здесь американский корабль "Энтерпрайс", на котором был переводчик, знающий хорошо сандвический язык. К нему я имел письмо от Девиса с просьбою, чтоб он пособил мне объясниться с здешним старшиною Тамари. Но корабля сего мы здесь не нашли, почему на приезжавшей к нам лодке я послал на берег привезенных нами с Воагу островитян сказать, чтоб прислали оттуда какого-нибудь европейца. Вследствие сего часа через полтора приехал к нам один живущий здесь английский матрос. От него я узнал, что Тамари здесь находится, но что живущих с ним двоих европейцев, хорошо знающих язык, здесь нет -- один из них всегда живет на северной стороне острова, а другой поехал туда отпускать сандальное дерево -- и что они не прежде могут быть оттуда как через три дни, здесь же находящиеся четыре европейца имеют весьма недостаточное знание в языке и служить переводчиками не могут. Поелику три дни ждать в таком опасном якорном месте, как залив Вимеа, для дела не весьма важного и для которого я прежде уже на других островах собрал достаточные сведения, было бы слишком неблагоразумно, а притом и небо по всей южной стороне покрылось бурными облаками и сильные шквалы с дождем начали находить от востока, то я, боясь крепкого юго-восточного ветра, на здешнем рейде крайне опасного, в 6 часов вечера пошел в путь при порывистом ветре от OSO.
   

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

О Сандвичевых островах

   
   Для нас занимательно и приятно видеть дитя, вступающее в такой возраст, когда уже разум начинает действовать, когда уже понятия его показывают ему, что хорошо, что дурно, что прилично и что неприлично, чего должно убегать и чему следовать -- словом, когда дитя начинает понимать учение своих наставников. Мы часто видим с удовольствием и восторгом, что действия, поступки и нередко даже суждения его бывают сообразны с понятиями возраста, достигшего совершенства; иногда же улыбаемся, видя, что слабость детского рассудка и врожденных страстей, не обузданных учением и опытом, вовлекают его в погрешности, свойственные возрасту и простительные детям. Кольми паче любопытнее и занимательнее видеть целый народ, так сказать, восходящий от детства к зрелым летам! Сандвичевы острова теперь представляют нам сию картину: там несколько тысяч взрослых и даже сединами украшенных детей вступают на степень человека совершенных лет. Картина сия заслуживает быть описана не таким наблюдателем, как я, и не таким слабым пером, как мое; она достойна внимания и прилежного наблюдения просвещеннейших людей: ученый и мудрый человек, проживший несколько времени между сандвичанами, открыл бы такие истины, касающиеся до разума, сердца и понятий человека, которых, вероятно, ни один кабинетный философ не мог постигнуть.
   О Сандвичевых островах много было писано {О Сандвичевых островах Европа в первый раз узнала из путешествия капитана Кука, который нечаянно к ним пристал в 1777 году, и хотя англичане приписывают ему честь открытия их, но я впоследствии покажу, что не он первый открыл оные, а испанцы. После него посещали сии острова: Мире, Портлок, Диксон83, Лаперуз, Ванкувер, Крузенштерн, Лисянский и некоторые другие мореплаватели, сообщившие свету свои путешествия, и многие другие, коих путешествия не напечатаны.}, и все, что о них писано, я читал, но более того слышал от людей, которых занятия в жизни обязывают по шести месяцев каждый год проводить на оных {Граждане Соединенных Северо-Американских областей, производящие торг бобрами на северо-западных берегах Америки, каждую зиму с своими кораблями проводят в пристанях Сандвичевых островов. Я со многими из них был коротко знаком в бытность мою в тех краях. Некоторые по 10 лет и более там находились, имена их: Ebbets, Devis, Windship, Eyars и проч.} и иметь беспрестанные сношения и дела с жителями; наконец, случилось мне и самому там быть в последнее мое путешествие.
   Третье путешествие капитана Кука, изданное капитаном Кингом, появясь в свет, тотчас обратило внимание предприимчивых английских купцов к северо-западному берегу Америки как неисчерпаемому источнику бобровых промыслов. От Кинга также узнали они о высоких ценах, по коим покупаются китайцами кожи сих животных, чего, кроме россиян, торгующих с сим народом на Кяхте, никому из европейцев известно не было. К торговым предприятиям на помянутых берегах споспешествовало также открытие Сандвичевых островов85, которые по географическому своему положению, по прекрасному и здоровому климату, по чрезвычайному изобилию в съестных припасах и, наконец, по кроткости нравов и обходительности жителей представляли мореплавателям самое лучшее место для отдохновения и запасу жизненных потребностей. Англичане после русских первые начали производить торг на американских берегах, откуда привозили бобров на продажу в Кантон. Но как китайских товаров получать они не могли, потому что торг с Китаем принадлежит одной Ост-Индской компании86, то, не находя большой выгоды в торговле бобрами, они скоро свои предприятия оставили, а место их заступили граждане Северо-Американской республики, которые и по сие время ежегодно до 15 судов и более посылают к северо-западному берегу Америки и получают в Кантоне от сей торговли превеликую выгоду. Все сии суда проводят в Северо-Восточном океане по два и по три года и более, прежде нежели отправятся в свое отечество. Летом плавают они по проливам и у северо-западных берегов Америки, где выменивают у диких на разные безделицы бобров, а на зиму удаляются из сей холодной, бурной страны в благорастворенный климат Сандвичевых островов, на которых проводят всю зиму; весною же опять возвращаются к американскому берегу. Столь частые и продолжительные посещения их скоро познакомили сандвичан с употреблением многих европейских вещей и даже с обычаями просвещенных народов, к чему более способствовало сильное желание нынешнего их владетеля просветить свой народ. Честными и справедливыми поступками с европейцами {Надлежало бы сказать: с американцами, а не европейцами, ибо самая большая часть поселившихся здесь белых суть граждане Соединенных Штатов Северной Америки, но как название американцев может относиться и к диким народам и ввести читателя в ошибку, то вообще всех белых, живущих на Сандвичевых островах, я называю европейцами.} и ласковостью к ним он привлек к себе с купеческих судов многих матросов и даже мастеровых, которые поселились между сандвичанами и взяли себе жен из природных островитянок. Когда здесь был Ванкувер (с 1791 по 1794 год), то король имел уже в своей службе 11 человек европейцев, ныне же их считается на Сандвичевых островах около 150, в числе коих есть тимерманы, слесаря, котельщики, столяры и много плотников и кузнецов. Теперь 40 лет только, как сандвичане узнали европейцев, и во времена посещения их Куком ружейный выстрел наводил на них ужас, но ныне они имеют до ста пушек разного калибра, коими умеют действовать, и более 6 тысяч человек, вооруженных ружьями и всею нужною для солдата амунициею. На острове Воагу, самом прекраснейшем из всей сей купы, при гавани Гоноруро построена у них каменная четвероугольная крепость по всем правилам, как строятся приморские укрепления; она выбелена и снабжена нужным числом крепостных орудий. Когда мы подходили к сей гавани, тогда стояли в оной два брига, принадлежащие сандвическому королю, и четыре американских судна; увидев все их под флагами и сандвический флаг, развевающийся на крепости, я не мог взирать на такой шаг к просвещению сего дикого народа без удивления и удовольствия, но, признаться, и не без стыда: весь восточный берег Сибири и Камчатки не представляет путешественнику ничего подобного сему! Нынешний их король при капитане Куке был простым старшиною, но по родству с тогдашним их владельцем Терребу немало значил. Тогда он назывался Мейхамейха, но по смерти короля он умел всю власть на острове Овайги захватить в свои руки, а потом с помощью вступивших к нему в службу европейцев покорил все прочие острова и ныне владеет один ими самовластно, бесспорно и покойно. Сделавшись королем, он переменил свое имя и стал называться Тамеамеа.
   Тамеамеа уже очень стар: он считает себе 79 лет от роду. Вероятно, что точное число лет ему и самому не известно, но наружность его показывает, что большой разности в его счете быть не может; впрочем, он бодр, крепок и деятелен, воздержан и трезв, крепких напитков никогда не употребляет и ест очень умеренно. В нем видна разительная смесь ребяческих поступков и самых зрелых суждений и деяний, которые не обесславили бы и европейского государя. Честность его и любовь к справедливости могут показать в настоящем виде разные его поступки. Здесь надобно заметить, что за некоторые сведения касательно Сандвичевых островов я обязан г-ну Элиоту. Сей шотландец теперь именует себя Элиот де Кастро и называется статс-секретарем его овайгийского величества. Король дал ему на острове Воагу весьма хорошие земли и за службу его дает по 800 испанских пиастров в год жалованья сандальным деревом, которое он с выгодою продает американским корабельщикам. Недавно при берегах острова Овайги стало на мель английское судно {По имени "Bengal", капитан оного Hansley.}, для облегчения коего, чтоб снять его с мели, капитан принужден был бросить из своего груза 90 слитков меди, каждый весом около 150 фунтов. Медь сия уже была потеряна для хозяина, и экипаж был весьма рад, что такою дешевою ценою избавил корабль от погибели. Некоторые из англичан, в службе Тамеамеа находящихся, советовали ему послать своих водолазов, чтоб достать медь и употребить ее в свою пользу. Он принял совет их, послал водолазов, и медь всю вынули, но он не хотел ее присвоить себе, что легко мог бы сделать, а спросил, как в таких случаях поступают в Европе. Когда ему сказали, что в Англии за спасение груза погибающего корабля одна осьмая доля принадлежит спасшим оный, то он, отсчитав себе двенадцать слитков, прочие возвратил капитану.
   Один американец обманул короля Тамеамеа при покупке сандального дерева; ему советовали остановить, или, по-нашему сказать, конфисковать, собственность, принадлежащую сему американцу, бывшую на берегу в его руках, но он не сделал сего, а велел Элиоту написать на него просьбу американскому правительству, объявив, что, когда не получит удовлетворения, тогда поступит по-своему, но до того не хочет употреблять никаких насильственных мер. Правда, мне сказывали американские капитаны, будто Тамеамеа не всегда исполняет свои обещания и нередко отпирается от данного им слова, но они приводили такие примеры, по которым он мог быть прав или нет, смотря по силе условия его с ними. Например, недавно общество европейцев под управлением одного чужестранного для них медика поселилось на острове Атуае с позволения владетеля сего острова, который, впрочем, находится, как то я прежде сказал, в полной зависимости Тамеамеа. Сначала сандвичане полагали, что сии европейцы хотят жить между ними для торговли, но неосторожный доктор скоро обнаружил свои виды, что он хочет завести колонию на сих островах, пособить владельцу атуайскому завладеть всеми прочими островами и не позволять американским кораблям приставать к здешним гаваням. Он был до того прост, что, не приготовив старшин к сему предприятию, начал уже строить укрепления и поднимать флаг того народа, над отрядом которого начальствовал, и даже приезжал на остров Воагу с вооруженным караулом, который несколько времени имел у дверей своего дома, и также поднимал флаг. Наконец известный Юнг, бывший тогда начальником на острову от Тамеамеа, запретил ему угрозами сие делать и велел караул отправить на свое судно. Всего забавнее, что этот проказник в политических своих тайных переговорах с владетелем Атуая употреблял для переводов американских матросов, на сем острове живущих, надеясь подарками заставить их хранить тайну: они подарки брали, а дело все открыли своим соотечественникам -- капитанам американских кораблей. Сии видя затеи и ухищрения против их торговли, тотчас объяснили Тамеамеа опасное его положение и убедили его немедленно согнать пришельцев с Атуая. На такой конец и дано было от него повеление владельцу острова, не делая им никакого насилия, требовать, чтоб они отправились туда, откуда пришли, а в случае непослушания употребить силу. Но как доктор храбрился и грозил им скорым прибытием к нему подкрепления, то Тамеамеа и не на шутку струсил, воображая, что какое-нибудь сильное государство в сем деле участвует. Однако ж американцы скоро его в этом разуверили и убедили, что предприятие сей партии произошло от своевольства и необузданности старшины одного малозначащего и малосильного заселения, а один из американских капитанов вызвался остаться с своим кораблем, доколе партия пришельцев не удалится, и в случае нападения их на него защищать его; за сие Тамеамеа обещал дать ему полный груз сандального дерева. Между тем доктору, который имел плохую надежду на присылку пособия, показалось, что рецепт -- уступить и убраться домой -- гораздо спасительнее и здоровее, нежели ратоборствовать и возложить на меч руку, приобыкшую к ланцету. От сего союзник Тамеамеа не имел случая оказать ему помощь, но обещанный груз сандального дерева требовал, в чем, однако ж, сандвичанин отказал, утверждая, что сию награду обещал он дать за действительную помощь, а не за простой, за который он снабдил его большим количеством съестных припасов. Определить, кто прав и кто виноват в сем деле, зависит от содержания договора, который был словесный и без свидетелей; а такое дело и в Палате суда и расправы проволочили бы лет 5, не сделав никакого решения, почему и нельзя Тамеамеа винить по одним только слухам. Впрочем, если бы иногда он в подобных сему делах и обманул американцев, то что же за беда? Ведь тут дело идет о политике и дипломатических сношениях, а при заключении и нарушении трактатов где же не кривят душою, когда благо отечества или, лучше сказать, министерский расчет того требует?
   По совету служащих у него европейцев послал он в Кантон с сандальным деревом бриг {Бриг сей называется "Кугаману" по имени любимой королевской жены, которых у него четыре прежних и одна вновь взятая молодая девочка.} -- судно о двух мачтах под управлением американца, но под своим флагом. Известно, что китайцы с иностранных судов, к ним приходящих, берут чрезвычайную пошлину, простирающуюся до нескольких тысяч рублей, за то только, что суда в их порте положат якорь, а продадут ли товары, до того им дела нет. По возвращении сего судна, когда Тамеамеа при отчете узнал, что такая сумма заплачена за положение якоря в китайской гавани, он заметил, что это очень дорого, и тогда же решил, что если другие державы берут за сие деньги с его судов, то и он должен то же делать, только не так много, и назначил, чтобы все приходящие в наружную гавань Гоноруру европейские суда платили ему по 60 пиастров, а во внутреннюю, где покойнее стоять, по 80.
   Однажды, прогуливаясь с Элиотом по селению Кавароа в заливе Карекекуа, я хотел видеть место, где убит капитан Кук. Пришедши к морскому берегу на тот самый камень, где пал сей славный мореплаватель, я и бывшие со мною офицеры взяли по одному камешку и положили в карман в память сего происшествия. Это подало повод г-ну Элиоту рассказать нам анекдот. Будучи на сем самом месте, Тамеамеа рассказывал ему о ссоре, случившейся между островитянами и англичанами, и каким образом Кук был убит. Элиот, так же как и мы, взял камешек и хотел положить в карман; на вопрос Тамеамеа, для чего он ему нужен, сказал он, что хочет послать к своим приятелям в Англию. При сих словах сандвичанин переменился в лице, глаза его засверкали, он вмиг вырвал камень из рук Элиота и бросил его в море, сказав, что он сею посылкою хочет напомнить своим соотечественникам о несчастном приключении, которое должно быть давно забыто, и что добрые люди после примирения старых ссор никогда вспоминать не должны.
   Он часто говорит европейцам, к которым имеет более доверенности, что жители островов сих могут быть счастливы только под управлением одного человека, а иначе у них опять будет по-прежнему междоусобная война и они скоро истребят друг друга. Для обеспечения сего блага для них он принял такие меры, которых и европейские политики не могут не похвалить: у него от одной жены есть сын лет 20, наследник его, а от другой -- дочь почти тех же лет; но сия вторая его жена, Кугаману, та самая, которую Ванкувер столько хвалит и много об ней говорит в своем путешествии, будучи женщина умная и хитрая и притом в родстве с первыми старшинами, уважаема и любима поселившимися между ими европейцами, скоро лишила бы наследника власти и сделала бы владетелем, кого ей угодно. Тамеамеа предвидел это и для того женил сына своего на дочери, сестре его, хотя они не имели друг к другу никакой склонности и теперь живут между собою несогласно.
   Между тем человек с такими высокими понятиями о справедливости и народном правлении, увидев у одного из наших офицеров (барона Врангеля), бывших со мною на берегу, простой пестрый бумажный платок, тотчас взял его, несколько минут его рассматривал и любовался им и, как казалось, хотел просить, чтоб платок ему отдали, но лишь Элиот сказал ему, что это нехорошо, то он вдруг бросил платок к г-ну Врангелю и, поджав руки, присмирел, как мальчик, которого побранили за шалость. После того увидел он на мне большие английские, довольно поношенные башмаки, которые я тогда носил, будучи болен ногами, и стал у меня просить их, говоря, что американцы привозят к нему много, но таких больших и хороших башмаков он не видывал, и я принужден был к нему после отослать их. Он имеет множество разных европейских вещей, и даже дорогих, как, например, богатый серебряный сервиз, хрустальную посуду редкой работы, много фарфоровых вещей и проч., а также и денег считается у него до 200 тысяч пиастров, которые хранит он в крепких сундуках, в каменных домах, нарочно для того построенных, следовательно, платок или башмаки не могли служить для него предметом удивления и он также знал, что это безделица, почти ничего не стоящая, но тут было мгновенное действие ребяческого образа мыслей, от недостатка воспитания происшедшее.
   Хотя слабости сии в Тамеамеа свойственны только детскому возрасту, а не сединами украшенному старцу, но не могут затмить истинных природных его дарований и достоинств: он всегда будет считаться просветителем и преобразователем своего народа. Правда, что многие понятия о вещах и делах и способы, принимаемые им к лучшему устроению своих владений, не его собственные, а сообщенные ему служащими у него европейцами, но желание и умение пользоваться их советами при состоянии, в коем он родился, взрос и живет, делают его необыкновенным человеком и показывают, что природа одарила его обширным умом и редкою твердостью характера. Я уже упомянул об одной статье государственной его политики, чтоб острова его владения вечно были под управлением одного повелителя. Другая, не менее важная состоит в том, чтобы никому из приходящих иностранцев не давать преимущества перед другими, но со всеми одинаково поступать, позволять всем иметь с его подданными равный и свободный торг и запрещать европейцам заводить свои собственные заселения. На сей конец, когда он находящимся в его службе англичанам и американцам дает во владение земли, то всегда с тем, чтоб они принадлежали им, доколе они живут на островах его; передать же их другому они никаким образом не могут, и земли сии по отъезде их или по смерти опять к нему поступают. Ванкувер или не понял его, или с намерением ошибся, когда в своем путешествии написал со всею мелочною подробностью о торжественном уступлении острова Овайги английскому королю. Ни Тамеамеа, ни старшины острова никогда не думали отдавать земли своей. Все это дело они понимают в другом виде и отнюдь не так, как Ванкувер его хотел понимать. Теперь здесь есть европейцы, живущие между сандвичанами более 20 лет. Они мне сказывали, что Тамеамеа без досады слышать не может, когда ему напоминают, что англичане имеют право на его владения по собственному его договору, постановленному с Ванкувером. Он так далек от сего мнения, что даже и островов своих не позволяет называть Сандвичевыми островами -- именем, данным им капитаном Куком, но велит, чтобы каждый из них был называем своим именем; вся же купа вместе именуется острова короля или владетеля овайгийского. Он принял английский флаг от Ванкувера и поднимал его всегда, но не знал, что это значит по европейским обычаям, а когда в последнюю войну англичан с американцами87 один корабельщик последней из сих наций пошутил над ним и сказал ему, что американцы вправе отнять у него острова его, потому что он поднимает флаг той земли, с которою они в войне, и когда Тамеамеа выслушал и понял настоящее значение флага, то сказал американцу, чтоб он не считал его дураком, ибо у него в магазинах есть много флагов разных европейских народов, и так если английский не годится, то он другой поднимет. После сего случая он тотчас захотел иметь свой собственный флаг, который для него англичане и выдумали: оный состоит, как я уже выше сказал, из семи полос {Число полос означает семь островов, находящихся в непосредственном управлении Тамеамеа; прочие же четыре принадлежат владельцу острова Атуая, но он не что иное, как вассал короля овайгийского, к которому приезжал он на остров Воагу принести свою покорность и обязался платить ежегодную дань, состоящую в полном грузе одного судна сандального дерева.}, а в углу английский гюйс означает дружбу его с англичанами как с первым европейским народом, с которым он познакомился. Договор же его или уступку земель, как Ванкувер рассудил назвать сей акт, сандвичане считают соглашением дружбы и помощи или, по нашему сказать, оборонительным союзом, только в другом виде. Тамеамеа обещался оборонять приходящих к нему англичан от голоду, снабжая их съестными припасами без платы, а англичане должны были защищать их от нападения других европейцев; с правом же собственности и независимости сандвичане и не воображали никогда расстаться. Впрочем, и поверить такой покорности невозможно: она могла произойти от страха, что и в Европе нередко случается, но Ванкувера они уже не признавали существом выше человека, как капитана Кука, который, однако ж, пал от их же руки. Ванкувер был между ими в то уже время, когда они не только знали действие наших огнестрельных орудий, но и сами имели их и проучили уже многих из европейцев, чему примеры в его же путешествии можно найти. Доколе дикие народы при посещении их в первый раз европейскими мореплавателями видели только одно действие нашего огнестрельного оружия, не зная способов употребления оного, то они думали, что ружья или пистолеты наши по собственному своему устроению могли в одно мгновение и на всякое расстояние производить толь ужасное, чудесное и непонятное для них действие. При таком мнении сотни их с своими стрелами, копьями и дубинами не отваживались напасть на одного человека с ружьем в руках. Был даже пример, что англичанин (см. второе путешествие Кука) {"A voyage towards the South Pole and round the world performed in his majesty's ships the "Resolution" and "Adventure" in the years 1772, 1773, 1774 and 1775 written by James Cook, commander of the "Resolution". London, v. I--II, 1777. -- Ред.}, зашедший далеко внутрь острова и приметивший намерение диких напасть на него, не имея при себе никакого оружия, привел их в ужас круглым футляром для зубочисток, который, держа в руках, обращал отверстым концом к наступавшим на него островитянам, а они, ожидая всякую минуту, что оттуда покажется огонь и гибель для них, не смели к нему приблизиться, и он благополучно достиг берега и соединился со своими товарищами. Такой страх может показаться смешным и трусостью европейцу, привыкшему судить обо всем по своим познаниям и обычаям, но причина оного весьма естественна и нимало не показывает, чтоб дикари, приходящие в ужас и смятение при виде нашего оружия, были люди робкие и малодушные. Подобное сему могло бы случиться и с лучшими европейскими войсками. Мы не смеем утверждать, чтоб в наши времена были уже открыты все таинства природы; много, очень много еще предоставлено открыть потомству. Положим, что обширный ум или случай показал бы какому-нибудь народу способ составлять вещество, подобное пороху, только в несколько крат сильнее действующее, и по оному изобрести соразмерные орудия, которые производили бы свое действие на расстоянии нескольких верст, и если бы небольшое ополчение с таким оружием появилось пред многочисленным европейским войском и показало бы, что, будучи едва в виду оного, оно одним выстрелом может поражать целые батальоны, то если не офицеры, но, наверное, можно сказать, простые солдаты тотчас бы заключили, что или гнев небес на них ниспослан, или они дело имеют с волшебниками, и вся армия ударилась бы в бегство. Пушечный с корабля выстрел производил и должен был производить то же действие над дикими, но когда они приметили по неосторожности самих же европейцев, что оружие наше бывает только столь страшно и гибельно с некоторым приготовлением и что, впрочем, оно хуже их дубинок, то многие скоро и воспользовались сим важным для них открытием. Англичане, убитые в Новой Зеландии и после на Сандвичевых островах, где и сам Кук поражен, погибли от своей слишком большой и неуместной доверенности к огнестрельному оружию, которым они думали привести в ужас дикарей, получивших уже некоторое понятие о действии оного. Они воображали несколькими выстрелами обратить их в бегство, как стадо овец, но дикие, приняв первый огонь, не дали времени солдатам зарядить своих ружей и бросились на них с стремлением и страшным криком и в одну минуту положили их жизни и всему делу конец. Природа не так, как люди, присвояющие себе божескую власть на земле: она не расточает даров своих на любимый уголок своих обладаний; обширный ум и необыкновенные дарования достаются в удел всем смертным, где бы они ни родились; и если бы возможно было несколько сот детей из разных частей земного шара собрать вместе и воспитывать по нашим правилам, то, может быть, из числа их с курчавыми волосами и черными лицами более вышло бы великих и редких людей, нежели из родившихся от европейцев. Между дикими, без сомнения, есть люди, одаренные проницательным умом и необыкновенною твердостью духа. Такие люди хотя и считали европейцев при начальном свидании с ними существами выше человека, но скоро усмотрели в них те же недостатки, какие и в самих себе находили, и увидели, что они во всем равны. Между ими есть даже мудрецы, твердостью характера не уступающие древним философам, которых имена сохранила история. Например, капитан Кинг в путешествии Кука говорит, что, услышав об одном чудном старике, живущем в горах острова Овайги, хотел он его видеть и с некоторыми из своих офицеров в сопровождении сандвичан с превеликим трудом добрался до местопребывания отшельника. Старик при виде людей, совершенно для него новых и необыкновенных как по цвету лица, так и по одежде, не показал ни малейшего удивления или любопытства, и когда Кинг хотел подарить ему несколько европейских вещей, которые в глазах всех островитян казались неоцененными сокровищами, то он отвергнул их с презрением и удалился в свою хижину; не есть ли он овайгийский Диоген? Таинство огнестрельного оружия более всего изумляло и ужасало диких, но европейцы сами же и открыли им оное, а через то потеряли то уважение, можно сказать, с боготворением соединенное, какое имели к ним островитяне. Безрассудные из мореплавателей часто ходили на охоту стрелять птиц, в присутствии диких заряжали свои ружья, и притом не по-солдатски, но медленно и мерою, как обыкновенно охотники заряжают; тогда островитяне перестали уже бояться их, а особливо когда приметили, что и расстояние, на какое оружия наши действие производили, весьма ограниченно. Сандвичане все это знали, имев уже в своем владении ружья, когда Ванкувер там был, следственно, Тамеамеа не мог быть страхом принужден уступить владения свои англичанам, а кто поверит, чтоб какой-нибудь народ добровольно расстался с своею свободою?
   Приведение в оборонительное состояние владений своих также немало занимает Тамеамеа. Я уже упомянул о числе огнестрельного оружия, к нему европейцами доставленного. Надобно сказать, что в том числе есть мортиры и гаубицы; первыми, однако ж, они едва ли умеют действовать по недостатку в людях, знающих сие дело, но пушки они очень скоро и хорошо заряжают. Я сам это видел при салюте, когда Тамеамеа предложил нам выпить здоровье нашего государя, тогда сделали они салют с открытой батареи, подле дому его находящейся. Войско его нимало не походит на регулярное ни по одежде, ни по искусству действовать оружием. Теперь солдаты большею частью выходят в строй совсем нагие, с одною только повязкою по поясу и с сумкою для патронов, прочие же -- кто в жилете без всякого другого платья или в одних панталонах, некоторые щеголяют в рубашках, один был совсем нагой, но в колпаке или в шляпе и проч. В ружейной экзерциции и в движениях их есть много своих собственных, смешных и странных приемов, но если мы рассудим, что в такое короткое время народ сей успел познакомиться с европейским оружием и владетель их мог вооружить 6 тысяч человек {Элиот сказывал, что у него 8 тысяч воинов, вооруженных огнестрельным оружием, но испанец Манини, живущий здесь более 20 лет, уверял меня, что их только 6 тысяч; и я сие последнее известие полагаю справедливее первого.} оным и завел артиллерию, то нельзя не признать, что сандвичане сделали большой шаг к просвещению.
   Хотя войска сии обучаются европейцами, но Тамеамеа не дает им начальства, а управляют армиею его старшины, и первый из них, или главнокомандующий, по имени Калуа, есть брат первой королевской жены, о которой я выше упоминал. Сей Калуа -- человек молодой, но превысокий, толстый и с большими дарованиями. Он приезжал ко мне на шлюп, и я удивился, с какою свободою он изъясняется по-английски. Я даже думал сперва, что он был в Америке, но Элиот меня удостоверил, что он выучился от поселившихся здесь европейцев. Другой его брат, по имени Гекири, имеет начальство над морскими силами, которые состоят в двух или трех бригах, купленных у американцев, и в нескольких шхунах и больших палубных баркасах, кои все вооружены пушками или фальконетами; матросы на них все из сандвичан, и многими управляют природные жители. Плавание их простирается с острова на остров. Этот народ имеет чрезвычайные способности: у него теперь не только есть много хороших плотников, кузнецов и проч., которые были бы не последними мастерами и на европейской верфи, но я видел в королевских сараях большой 16- или 18-весельный катер, построенный по размеру и под руководством сандвичанина, так что к строению оного ни один европеец и не приступался.
   Притом они любят вступать в службу на европейские суда, и американцы их всегда имеют по нескольку человек. Они их весьма хвалят как людей усердных, послушных и смышленых и притом весьма привязанных к начальнику. Были примеры, что в случае всеобщего возмущения на купеческих судах они держали всегда сторону начальников, а потому-то американские корабельщики, подозревающие матросов в каком-нибудь опасном замысле, берут, идучи к северо-западному берегу Америки, по нескольку человек сих островитян, которых Тамеамеа охотно увольняет, надеясь, что по возвращении они будут ему полезны своими познаниями, кои приобретут в плавании на судах просвещенного народа. К нам весьма многие просились, но, не имея в них надобности, я им отказывал. Наконец, один молодой, проворный и веселый малый сам собою остался на шлюпе и не хотел ехать на берег. Чтоб свести его, надлежало бы употребить силу, а так как я узнал, что он никакого преступления не сделал, то и согласился взять его, зная, что на судах Американской компании весьма легко отправить его назад {Он уже и отправился в 1820 году на компанейском корабле "Кутузове". Некоторые подробности о сем сандвичанине помещены в прибавлении под No 8.}. К сему более побудило меня желание посредством его познакомить сандвичан с Россиею. Они имеют теперь о нас весьма невыгодное мнение, потому что они видели наши компанейские селения, кои полагают Россиею, и считают русских народом бедным и едва ли что имеющим. Мнение сие американцы для своих выгод старались поддерживать, что им весьма легко делать, зная язык сего народа и помощью своих соотечественников, между ими поселившихся.
   Более всего будут споспешествовать просвещению сего народа дети, родящиеся от европейцев и островитянок, которые от отцов своих приобретут некоторые познания и будут иметь привязанность к своей родине по матери и по привычке. Я видел многих из них: они ходят почти нагие, как и все здешние жители, но разумеют английский язык и разные мастерства.
   Тамеамеа желает всеми способами заслужить дружбу и доверенность европейцев. Для безопасности приходящих к нему судов назначены им при рейдах лоцманы, которым даны на английском языке за его знаком (ибо он писать не умеет) свидетельства в искусстве их. Один такой лоцман у меня был, но как я не люблю слепо поступать по советам лоцманов даже и в Европе, а тем менее ввериться полудикому сандвичанину, то, идучи на рейд Карекекуа, мы брали свою осторожность, меряя беспрестанно глубину. Такая недоверчивость к нему много его огорчила, впрочем, он нам показал знание своего дела и более удивил своею осторожностью, которая и европейскому лоцману сделала бы честь, ибо, приближаясь к якорному месту, он пошел на низ и осмотрел, готовы ли и чисты ли у нас канаты, а потом и с якорями то же сделал. Мы очень много смеялись сему его поступку: он, как будто бы нарочно, за нашу к нему недоверчивость хотел отплатить тем же и считал нас столь плохими мореходцами, что мы в состоянии, идучи в порт, позабыть приготовить якоря. Для безопасности европейцев учреждена полиция, которая печется, чтоб недоброжелатели их из природных жителей не могли нанести им никакого вреда. В первую ночь, когда мы стали на якорь в заливе Карекекуа, патруль ее ходил по окружным селениям и кричал нараспев, как то мы после узнали, что пришедшее к ним судно есть дружеское и чтобы жители под опасением строгого наказания не осмеливались делать никаких против нас покушений и даже в ночное время не подъезжали близко к нам. Разными способами, какими Тамеамеа обеспечивает жизнь и собственность живущих у него белых, довел он большую половину своих подданных до тех же правил. Ныне смело можно вверить им самое лучшее белье для мытья и ни одна вещь не будет украдена; мы сами этого не испытали, но к нам являлись, так сказать, прачки-мужчины с свидетельствами от разных корабельных капитанов о их честности, исправности и искусстве мыть белье. При самом первом свидании с приходящими к ним мореплавателями многие из жителей стараются показать им свою честность и что им ничего не надобно даром. Когда мы подходили к острову Овайги, к нам приезжало много островитян, только все простой народ, старшины ни одного не было. Лейтенант Муравьев одному из них дал небольшой кусок листовой меди, и он тотчас отдарил бананою; другого же один из унтер-офицеров стал потчевать кашею сарачинского пшена, но он не хотел есть, доколе унтер-офицер не принял от него бананы. Впрочем, было бы безрассудно утверждать, что они все крайне честны; воры есть и у них, и притом много, только по крайней мере с прочими европейскими искусствами научились они и воровать так, как это ремесло у просвещенных народов отправляется, т. е. ныне сандвичанин ни одной ненужной ему вещи не украдет, как то прежде они делали, а если какую вещь он решится украсть, то выжидает случая и делает так, чтоб и следов покражи сыскать нельзя было. Сначала же они тащили все, что ни попадало, и даже в глазах у тех самих, у кого крали. На острове Воагу утащили они у меня с своих лодок стоявший на кормовых окнах дорожный небольшой погребчик и кожаный со шкатулки чехол так искусно, что я на другой день это уже приметил, невзирая на то что мы кругом шлюпа имели часовых, нарочно определенных смотреть за приезжавшими к нам лодками. Надобно, однако ж, сказать, что это не относится к их старшинам, которые стали ныне почитать за стыд и бесчестье такие поступки, но в простом народе склонности сей скоро истребить невозможно. Старшины же только не стыдятся просить, если что им понравится. Мне сделали честь своим посещением четыре королевы, жены Тамеамеа. Я их потчевал вином и наливкою; они выпили по нескольку рюмок и при отъезде попросили у меня по графину, из которых я угощал их, я на это тотчас согласился; тогда они сказали, что графины гораздо красивее кажутся, будучи наполнены вином, нежели пустые, и это было в минуту сделано. После сего заметили они, что если у кого есть вино, то надобно, чтоб и посуда была, чем пить оное, и потому каждая, взяв со стола по рюмке, спросила у меня, позволю ли я взять оные. Я был весьма рад, что такою дешевою ценою мог разделаться с ними, и расстался дружески. Однако ж они меня отблагодарили, прислав довольно плодов и зелени, а первая королева прислала четыре апельсина: этот плод еще большая редкость на Сандвичевых островах, ибо недавно разведен на оных.
   Сандвичане теперь сделались весьма искусны и рассчетливы в торговле, а особливо сам владетель их Тамеамеа. Доказательством сему может послужить и то, что он имеет у себя несколько человек из старшин низшего класса, знающих немного английского языка; должность их состоит в том, чтоб приезжать на иностранные суда и узнавать от матросов, в чем и в каком количестве состоит груз их; они же должны пересчитать, сколько людей на судне, дабы сообразно сему Тамеамеа мог назначить цену на товар свой и на съестные припасы. Первый из них только и состоит в одном сандальном дереве, которое они раскладывают на три или на четыре сорта и всегда прежде показывают самое худшее, потом, если первого не возьмут, получше, и когда дело имеют с знатоками, то по многих спорах продадут самое лучшее, иначе обманут точно так, как и в Европе в торговых делах нередко случается. Дерево сие не то сандальное, которое мы сим именем называем. На всех Сандвичевых островах его чрезвычайно много; но как оно растет на горах, то доставать его весьма трудно, ибо надобно приносить с гор верст 40 и более. Американцы отвозят оное в Кантон и продают китайцам, которые делают из него разные ящички, шкатулки и тому подобное, а более употребляют оное для гробов и делают из него род масла для жжения в храмах. Китайцы ныне платят за пикуль {Пикуль кантонский содержит нашего веса 3 пуда 28 фунтов.} сего дерева по 13 и 14 испанских пиастров, а американцы покупают у сандвичан по 10 и притом платят почти всегда товарами, которым назначают высокие цены. В продаже съестных припасов иностранцам также есть у них общая такса, а особливо на свиней, коз и кур. Тамеамеа назначает, какие цены брать, и ни один уже из жителей не смеет сбавить их, а более взять может. От сего происходит, что приходящие к ним военные суда, имеющие нужду в съестных припасах, но без товара, должны весьма дорого платить за все, что у жителей покупают, ибо американцы, беспрестанно в том море торгующие, привозят множество всяких европейских безделок и стараются более иметь таких, которых жители еще не видывали, и ими платят за все, что от них покупают, делая иногда счет пиастрами. Часто они дают сандвичанам за свинью вещь, стоящую полпиастра, но ценят ее в 7 или 8 пиастров. Житель получает вещь, не зная настоящей ей цены, но потому только, что она ему нравится и в глазах его стоит свиньи, и когда другой из них привезет такую же свинью на военное судно, где нет никаких товаров, чтоб заплатить ему, то он просит за оную также 7 или 8 пиастров для покупки у американца такой вещи, какую купил его товарищ. Теперь военное судно сделает худой расчет, если вздумает при большом недостатке в съестных припасах идти на Сандвичевы острова. Я заплатил за двух посредственной величины свиней 15 пиастров, но мы не имели большой надобности покупать много съестных припасов, потому что недавно оставили Калифорнию, где купили по весьма сходным ценам очень большой запас всего, да и путь наш был к изобильным Марианским островам, и на переход к оным от Сандвичевых островов немного нужно было времени. Притом Тамеамеа подарил мне двадцать свиней и много зелени, а если бы все то, что мы получили в Калифорнии, в Россе и от Тамеамеа в подарки, покупать здесь на пиастры, то это стоило бы гораздо более денег, нежели в самой дорогой европейской столице.
   Справедливость требует упомянуть здесь о весьма благородном поступке г-на Девиса (Willam Davies), гражданина Северо-Американской республики, хозяина и начальника нескольких судов, торгующих в том море. Я с ним прежде был знаком и ныне нашел его на Сандвичевых островах. Услышав от поселившегося здесь испанца Манини, что я поручил ему купить для экипажа капусты и другой зелени, и зная, что я должен буду после заплатить за то пиастрами, он дал ему нужное количество своих товаров на сию покупку и не хотел взять с меня никакой платы, говоря, что они ему стоят весьма мало. Если товары ему стоили мало, то по крайней мере он немало потерял от моих пиастров, которые к нему перешли бы за разные безделки. Я не мог иначе отблагодарить сего достойного человека, как подарив ему несколько ракет для сигналов и фальшфейеров, в коих он имел нужду, а у нас их было слишком много.
   Гражданское правительство Сандвичевых островов вовсе еще не образовано, и в постановлениях их почти ничего европейского не введено, кроме налогов, которые некоторым образом уподобляются нашим и кои Тамеамеа ввел по совету европейцев, не уничтожив, впрочем, и прежнего порядка в своих финансах, который состоял в том, что коль скоро королю нужны какие-либо съестные припасы или другие вещи, то объявляется, чтоб со всех округов или некоторых привезли к нему требуемое так точно, как бы господин дома приказывал своим служителям принесть к нему или отдать кому то и то. Это постановление и по сие время исполняется с величайшею точностью и без ропота, и, сверх того, по примеру европейскому назначена постоянная подать, например владельцы земель должны платить ежегодный налог по числу работников, возделывающих оные. Элиот за свою землю, на которой работают от десяти до двадцати человек, платит 40 пиастров; за позволение при берегах ловить рыбу платится по одному пиастру с каждой лодки за время рыбной ловли, которая бывает по временам года. О других постоянных и непременных податях я не слыхал, но деньги король сбирает, когда ему захочется, так же как и припасы, назначая принести к нему по пиастру с каждого человека, имеющего торг с европейскими судами, и сей его доход можно назвать пошлинами.
   Другое новое постановление, похожее на европейское, состоит в назначении правителей на острова, из коих на каждом есть доверенный европеец в должности секретаря. Если Тамеамеа посылает какое повеление к своим губернаторам, то это всегда бывает чрез одного из последнего класса старшин, который сообщает оное изустно; но в то же время Элиот пишет повеление, к коему король прикладывает свой знак, всегда одинаковый. Получивший повеление рассматривает знак и сличает, что сказал посланный и что объяснит секретарь его, и, если сходно, исполняет, а если нет, то посылает за повторением приказаний. О выдаче мне десяти свиней и полной шлюпки разной зелени с острова Воагу таким же образом дано было повеление, я сам на шлюпе отвез туда посла и указ. Элиот старается сколько возможно придать важности достоинству овайгийского владельца и желает, чтоб по крайней мере по наружности сандвичане казались народом более просвещенным, нежели каковы они в самом деле. Когда мы пришли в залив Карекекуа, я узнал, что король это место оставил и живет ныне в другом, называемом Кайруа, отстоящем от первого в 20 верстах, а потому написал к нему записку по-английски, зная, что у него есть кому перевести оную. Я просил его приехать в Карекекуа для переговора со мною о снабжении нас свежими съестными припасами или прислать какого-нибудь европейца, который мог бы пособить нам в покупке оных и в получении пресной воды; но как я удивился, получив на другой день на мою простую записочку следующего содержания официальную ноту, писанную на английском языке, с которой русский перевод прилагается здесь сколько возможно от слова до слова.
   
   "Командиру его императорского российского величества фрегата "Камчатки".
   
   M[илостивый] г[осударь]!
   Его овайгийское величество сожалеет, что не может иметь удовольствия посетить вас в Карекекуа по причине болезни сестры его величества Пепи, которая находится при последних минутах своей жизни. Его величество дает полную свободу разным старшинам и прочим жителям продавать вам съестные припасы, в коих вы имеете нужду; что же принадлежит до пресной воды, то его величество советует вам взять оную на острове Мови, ибо в Карекекуа вода весьма нехороша. Я имею повеление от его величества приехать к вам завтрашний день.
   Примите уверение истинного к вам почтения его величества,
   с каковым и я также имею честь быть,
   ваш покорный слуга

Джон Элиот де Кастро,

его величества статс-секретарь.

   Кайруа,
   ноября 1-го, 1818".
   
   Разные причины препятствуют сандвичанам принять европейские гражданские узаконения. Первая, что и сам Тамеамеа не постигает еще надлежащим образом пользы, какую могли бы они принести его народу, а вторая, что нет при нем европейца, который бы хотел да и умел склонить его к принятию оных и был способен, конечно, понемногу, вводить их. Но более всего делает преграду принятию оных религия сих островитян, которая явно предписывает им деяния, совершенно противные европейским обычаям и законам, каковы, например, приношения людей в жертву божествам их, содержание многих жен, исключение женщин из разных прав, предоставленных мужчинам, и проч. Когда бы возможно было ввести к ним христианскую веру и искусство писания, тогда сандвичане в один век достигли бы такой степени просвещения, какого история еще нам не представляет. Но ввести чужую религию у свободного и сильного народа нелегко! Покоренные и завоеванные народы принимают веру своих победителей или, лучше сказать, наружные обряды веры всегда почти по принуждению или в уважение некоторых преимуществ и наград, новообращенным предоставленных, а над свободным народом должно действовать убеждениями, но скоро ли можно в этом успеть? Употребить силу -- значит прибегнуть к кровопролитию, тогда последует не просвещение, а истребление. Ванкувер покушался внушить Тамеамеа мысль о принятии христианской веры; он более всего опирался на жестокость и безрассудность приносить людей в жертву, которая истинному богу, единому создателю и владыке всего мира, не только не может быть приятна, но, напротив того, крайне ненавистна. Тамеамеа, полагая, что Ванкувер своему богу отдает преимущество, а сандвического поносит, предложил ему идти на превысокий, подле залива Карекекуа находящийся каменный утес, куда также хотел послать своего первосвященника с тем, чтобы они оба вместе бросились оттуда на низ: кто жив из них останется, того бог сильнее и справедливее и того он признает богом истинным. Опыт Ванкуверу не понравился, и он не только отверг его, но и в своем путешествии ничего об нем не упомянул, тем дело о религии и кончилось. Анекдот сей рассказывал американским капитанам известный по многим напечатанным путешествиям англичанин Юнг, живущий более 25 лет на Сандвичевых островах, который сам тогда служил переводчиком между Ванкувером и королем, а мне сообщил его Девис. Юнг рассказывал также о забавном возражении Тамеамеа, сделанном Ванкуверу, когда он, показав ему глобус, изъяснил, что земля круглая и вертится и что англичане и сандвичане ходят, обратясь один к другим ногами. Тамеамеа долго рассматривал и повертывал глобус, смотрел, где Сандвичевы острова, где Англия, но ничего не говорил и предался глубокой задумчивости. Наконец, когда сели они обедать, то он, положив на тарелку один большой сухарь, а на него несколько маленьких кусков, сказал ему: "Ну вот это земля (показывая на тарелку), а это (большой сухарь) Овайги; вот тут Тамеамеа (указывая на кусочки), Ванкувер и все прочие сидят хорошо и обедают, теперь смотри, что будет!" При сих словах повернул он тарелку, с которой куски полетели на пол; тогда он сказал Ванкуверу, что Тамеамеа не дурак и вздорным рассказам не поверит. В приношении человеческих жертв постепенно сделалась у них перемена, и ныне, по уверению Элиота и капитанов американских судов, только одних преступников, достойных смерти, умерщвляют в капищах, как на лобном месте, и оставляют там как жертву. Кук думал даже, что сандвичане людоеды, чему приводит он и доказательства, но доктор его, Андерсон, не был с ним согласен в этом мнении. Ванкувер же вовсе отверг оное, и теперь живущие здесь европейцы утверждают, что разве в древности они были таковыми, ныне же и следов сего варварского обычая не осталось. Впрочем, если бы Тамеамеа обращал такое же внимание на права своих подданных, какое обращает он на права живущих у него европейцев, или даже и в половину только против того, то он мог бы облегчить во многом нынешнее тяжкое состояние простого народа, которого теперь жизнь и собственность находится в полной воле старшин, а сих последних права и преимущества наследственные. Даже у них есть некоторый расчет в древности или происхождении их родов, чего основательно никто из европейцев узнать не мог. Например, когда мы были у короля в доме, пришел сын его и сел на пороге в дверях; я сделал ему знак, чтоб он вошел и сел подле нас, но мне сказали, что он не может войти в дом отца своего, которого по происхождению он знатнее, будучи рожден от матери самого знатного рода на острове Овайги. Между тем король с матерью его не живет: он отдал ее в жены другому старшине, хотя она тут же была в женском отделении, и сын его находится в полной у него власти, так что когда я звал его к себе, то он сказал, что без позволения отца не смеет ехать. Старший по сану к младшему себя не может в дом войти потому, что тогда не имел бы права хозяин жить в нем; Элиот не умел изъяснить мне сего преимущества их фамильных родов. Старшины владеют всеми землями, и одни только вправе употреблять мясную пищу и некоторые роды лучшей рыбы, которых простолюдинам есть не позволяется. Равным образом и женщины, какого бы состояния они ни были, свиней в пищу употреблять не смеют, но собак, кур, дичину и рыбу знатные из них могут есть. Надобно здесь заметить, что собака у них не есть презрительная пища: старшины сами едят их, и даже Тамеамеа мясо собак предпочитает свинине; ему почти каждый день к обеду подают жирного жареного щенка. Некоторым из живущих здесь европейцев так понравилось собачье мясо, что оно сделалось обыкновенною их пищею. Они сравнивают его с самою лучшею бараниною, что весьма правдоподобно, ибо собаки здешние питаются плодами и растениями. Ванкувер, доставив к ним несколько быков, коров, баранов и овец, взял торжественное по их обряду в капище обещание, чтоб в продолжение 10 лет ни одного из сих животных они не убивали, а потом требовал, чтоб они уничтожили навсегда запрещение, по коему женщины не могут есть свиней, и позволили им употреблять всякое мясо наравне с мужчинами; но на это они не во всем пространстве Ванкуверова требования согласились, сказав ему, что как свиней не он к ним доставил, то ему и дела нет до них и женщинам они никогда не позволят их есть, а быков и овец, привезенных им, включат в число собак, тогда и женщины будут вправе ими пользоваться. Равным образом и другое требование Ванкувера -- чтоб женщинам позволено было есть вместе с мужчинами -- отвергнуто. В отношении к женщинам и к простому народу все подобные постановления строго исполняются, но из старшин многие совсем не наблюдают запрещений, до них касающихся. Например, в известные времена они не должны есть свинины, кур и проч., однако ж они не смотрят ни на что и все едят, что им вздумается. Однажды многие из них у меня обедали, и в том числе был шурин Тамеамеа и начальник его войск, о коем я выше упомянул. Большая половина из них все ели, что ни подавали на стол, и с большим аппетитом; некоторые отказывались от свиного мяса или кур, а один только при виде курицы вскочил из-за стола и бросился из порта (корабельной амбразуры) в воду. Элиот мне сказывал, чем старшина важнее, тем менее следует подобным постановлениям, и сии, так сказать, вольнодумы более привязаны к европейцам и согласнее с ними живут. Женщина же, как бы знатна ни была, не может нарушить ни одного запрещения, до их пола касающегося. Меня посетила также жена первого старшины всего округа в соседстве Карекекуа: длинное шелковое, на старинный европейский манер сшитое платье и довольно дорогой белый платок показывали уже, что она знатная дама, но, когда мы сели за стол с старшинами, я не мог ее никак упросить не только отобедать, но даже и в каюте остаться. Она в ответ мне только и говорила "табу", то есть запрещено, и обедала на шканцах с женою другого старшины. Стол их состоял в тесте из муки корня тары и одной сырой рыбы, которую они вместо уксуса обмачивали в морскую воду; нашей же пищи никакой есть не хотели, кроме сухарей и сыру, а вина и наливки пили очень много.
   Сандвичане стараются подражать европейцам как в платье, когда имеют на что купить оное, так и в поступках при общественном обхождении, только одеждою европейскою они располагают по климату и по своим понятиям о вещах. Когда они видят на европейце одежду, составленную из разных отдельных частей, как, например, фрак, жилет и проч., то не думают, чтоб по нашим обычаям благопристойность того требовала и что без кафтана, как бы прочее платье богато и нарядно ни было, у нас нельзя нигде показаться, а приписывают это тщеславию и говорят, что мы хотим показать как можно больше платья в одно и то же время, и потому при церемониальных случаях сами так же одеваются; в другое же время запросто один наденет исподнее платье, впрочем без чулок и без всего, другой в одном жилете с повязкою по поясу щеголяет, третий в кафтане, на голое тело надетом; и это у них почитается, как бы у нас быть в простом, будничном платье. Но самое любимое одеяние их из европейского платья есть обыкновенная белая рубашка с манжетами или длинный сертук; старшины по большей части ходят, надев одно что-нибудь: рубашку или сертук, в прочем уже ничего не имеют с ног до головы. Простые люди часто наряжаются в старенькие матросские фуфайки или шаровары, кои выменивают у американцев; самые неимущие, будучи не в состоянии выменять никакого платья, иногда при нагом теле, с одною лишь по поясу повязкою надевают шляпу и думают, что одеты по-европейски. Надобно, однако ж, признаться, что если многосложная европейская одежда в жарком климате и для нас самих обременительна, то природным жителям теплых стран, привыкшим держать тело свободно от всяких, так сказать, детских пеленок и любящим несколько раз в день купаться, она должна быть крайне тягостна. При свидании с европейцами они кланяются и берут их за руку по нашему обычаю, а между собою наблюдают собственное свое обыкновение: прикасаются друг к другу носами и также берутся за руки.
   Старшины в образе жизни начинают перенимать европейские обычаи, например ныне они по два раза в день в обыкновенное время, поутру и ввечеру, пьют чай, к столу приготовляют некоторые блюда по-нашему: варят, жарят; прежде же как мясо, так и коренья печены были у них в ямах посредством разгоряченных каменьев; только в установленное время обедать и ужинать они никак не могут привыкнуть, а едят по требованиям желудка. К несчастью, горячие напитки вошли у них слишком в большое употребление, многие из старшин сделались горькими пьяницами; даже сын и наследник королевский, молодой человек, о коем я выше упомянул, и первый советник или, так сказать, министр короля, родственник любимой его жены, неумеренно пьют и тем более приносят огорчения старику Тамеамеа, который, будучи сам человек весьма трезвый, не в силах их воздержать. Простой народ также пристрастен к сему пагубному пороку, и теперь на острове Воагу, куда более всех прочих приходит судов, за некоторые съестные припасы платят, как по таксе, горячими напитками, например за большую козу американцы дают две бутылки рому, за малую -- одну и проч. Мы были у них за несколько дней пред самым большим их праздником, который начинается в первой половине ноября и продолжается 21 день. Тогда жители никаким делом не занимаются, даже на лодках не позволяется им ездить, а проводят они время в еде, играх и пьянстве, и потому старшины, которым предлагал я подарки из бывших у меня вещей за плоды и зелень, коими они меня дарили, отказывались от них и просили рому, говоря, что у них скоро наступит продолжительный праздник, в который они должны быть непременно каждый день пьяны. Они имеют еще другой порок, их собственный: страсть к азартным играм, в которые часто проигрывают все свое имущество. Ныне ввели они в употребление наши карты и игру в них сами изобрели: она состоит в отгадках; для бостона же они еще не довольно просвещенны. Неумеренность, причиняя ссоры и драки между жителями, производит впоследствии зависть и злобу, от коих рождается желание мщения. Для достижения сего употребляют они разные ухищрения, и так как ныне при одном сильном и строгом владельце они не смеют решать споров своих оружием, как прежде между ими водилось, то прибегают к клеветам и ябедам, друг за другом присматривают и употребляют шпионов. Элиот мне сказывал, что система шпионства у них в совершенстве, даже к каждому из европейцев приставлено по одному шпиону, которые доносят старшинам о их поступках, а за самим Элиотом присматривают четверо, определенные Тамеамеа, любимою его женою, первым его советником и одним из первых старшин.
   Надобно, однако ж, заметить, что европейцы привозом крепких напитков и карт только распространили пьянство и игру, а не ввели их между сандвичанами, ибо последние, как то я сказал, были у них свои еще до прибытия Кука. Упоительный напиток они также прежде умели составлять из известного перечного растения, называемого кава, и употребляли оный неумеренно. Напиток сей весьма противного и отвратительного вкуса и многим не мог нравиться, напротив того, до европейских напитков все сандвичане страстные охотники. Другой их порок, который ввели европейцы же, причиняет великий вред сему доброму народу распространением той заразительной болезни, которая столь пагубна для развратных людей. Кук сам признается, что любострастная болезнь на сии острова завезена его экипажем, но другие доказывают, что она прежде его прибытия там существовала. Я спрашивал у давно живущих между сандвичанами европейцев их мнения, и они утверждали, что до Кука болезнь сия здесь была неизвестна. Европейцы, приходящие сюда и поселившиеся здесь, не только не стараются истребить или уменьшить оную, но и сами поддерживают и распространяют ее. Теперь по приходе каждого судна к Сандвичевым островам тотчас окружают его лодки, на коих первый товар состоит в молодых женщинах, которых отцы и мужья их предлагают матросам за известную плату. Должно, однако ж, сказать, что сему пагубному обыкновению следует только простой народ, но старшины и люди высшей степени ни за какую плату не согласятся торговать женами или дочерьми своими, да и сами женщины лучшего состояния начинают теперь иметь понятия о стыде и благопристойности, имея пред глазами пример в живущих между ими европейцах, которые от своих жен требуют такого поведения, какое и в Европе каждый муж от своей жены ожидает. Впрочем, хотя европейцы здесь женщин своих называют женами и о прижитых с ними детях имеют надлежащее попечение, но брак между ими и островитянками ни по каким обрядам не совершается.
   Из числа поселившихся здесь европейцев, конечно, есть люди честные и хороших правил, но большая часть не может похвалиться своею нравственностью, и все вообще они без всяких познаний в науках. Такие люди могут научить сандвичан тому только, что сами разумеют. Познания же их состоят в разных мастерствах, в управлении судами и действии оружием; но если бы несколько человек ученых, терпеливых и имеющих способность наблюдать вещи внимательно, по примеру прежних миссионеров ныне поселились на Сандвичевых островах {В прошлом году (1821) я известился, что вскоре после отъезда моего с Сандвичевых островов прибыли на них из Соединенных Штатов миссионеры, которые будто бы успели уже многих из жителей обратить в христианскую веру. Если чистое усердие к вере, познание и поведение сих господ соответствуют их должности, то будет успех, но если они приехали с намерением только обогатиться и захотят играть комедию: станут учить диких одними книгами, а не примерным житием, сообразным с правилами христианства, тогда все дело испортят и приведут религию в ненависть у своих учеников, как сие случилось в Японии; я мог бы и другие примеры привести.}, то нет сомнения, что они скоро заслужили бы славу именоваться просветителями сего народа и имели бы прекрасный случай видеть, как я в начале моих замечаний сказал, постепенное шествие человека из дикого состояния на степень просвещенного. Тут могли бы они видеть, как языки составляются и приходят в совершенство {Есть много охотников отыскивать происхождения слов, но, сколь это дело трудно и часто невозможно, я приведу примеры: теперь у сандвичан вошло в язык множество английских слов, которые они, однако ж, совсем не так произносят, как англичане, следственно, чрез несколько веков нельзя будет различить, какие слова взяты из английского языка и какие их собственные, например кому бы пришло в голову, что кортар и доктор -- одно и то же слово; фаэ и фаир (пали) также одно! Капитаны американских судов первому советнику или, если угодно, первому министру короля дали имя м-р Pitt (г-н Пит), настоящее же его имя Кремоку. Теперь сандвичане к сему новому его имени присовокупляют понятие о должности или звании и всякого, кто будет на этом месте, станут звать м-р Pitt, так что когда они будут народ совершенно просвещенный, то, вероятно, тогда мистерпит будет ранг или чин, что ныне у нас канцлер и проч. Сколько в наших языках есть таких слов, которые в младенчестве европейских народов подобным образом восприняли свое начало! Каким образом добраться до него?} и даже, может быть, были бы в состоянии объяснить по сравнению некоторые темные места истории европейских народов при начале их образования, места, о которых ученые целые века спорят и ничего не решат. Словом, могли бы сделать множество полезных замечаний относительно ума, рассудка и сердца человеческого.
   Если б путешествие капитана Ванкувера было переведено на наш язык {См. "Путешествие в северную часть Тихого океана и вокруг света, совершенное в 1790, 1791, 1792, 1793, 1794 и 1795 годах капитаном Георгием Ванкувером". Ч. 1--4, пер. с англ., СПб., 1827--1830. -- Ред.}, то мне больше ничего не оставалось бы говорить о Сандвичевых островах, но как сей книги на русском языке нет, то я прилагаю о них некоторые статистические замечания.
   Сандвичевы острова, лежащие в Северном Великом океане, занимают пространство между широтами 19 и 22o и долготами 155 3/4 и 159 1/2o восточными от Гринвического меридиана. Имена сих островов, коими жители их называют, суть следующие: Овайги {Острова, означенные звездочками, суть те, коих имена по моему слуху, казалось, жители не таким образом произносили, как я, следуя прежним путешественникам, здесь их поместил. Мне слышалось, что они называли их: Авайги, Моуа, Когоалави, Морокай, Оагу, Атвай, Ниягу, но как перемена названий не могла быть ни для чего полезна, то я и оставил имена, принятые большею частью европейцев.} Мови **, Тагурова **, Ренай, Моротой **, Воагу **, Атуай **, Онигу **, Оригуа, Тагура и Марокин -- всего одиннадцать88.
   Овайги, юго-восточный сей купы, есть самый обширный и более прочих населенный; в длину простирается он на 150 верст, а самая большая ширина его -- 130 верст. Остров сей имеет вид треугольника и внутри заключает превысокие горы, из коих две считаются в числе высочайших в свете89. Невзирая на жаркий климат, в коем находятся Сандвичевы острова, вершины сих гор покрыты вечным снегом. Капитан Кинг заключает по высоте черты вечного снега, лежащего на горах между тропиками, как определяет оную Кондамин, что из сих гор называемая жителями Моуна-Роа имеет 18 400 футов перпендикулярной высоты, а другая, Моуна Воррорай, -- 16 020 футов. Между горами по всему острову и при берегах моря есть много обширных и плодоносных долин, из коих некоторые жители обрабатывают. Главные произведения острова суть: тара -- хлебный плод, картофель, плантены, бананы, кокосы, сахарные трости, корень ям и сладкий картофель. Сей последний бывает иногда весом до 10 фунтов, а капитан Кук видел на острове Атуае картофель, весивший 14 фунтов. Тара, которая здесь есть общий хлеб всякого состояния жителей и главная, а часто почти единственная пища простого народа, не в большом изобилии родится на Овайги по причине трудности доставлять воду; ибо растение сие должно беспрестанно находиться под водою в половину своей вышины, и потому много оной привозят с других островов, а особливо с Воагу. Кроме вышепомянутых главных произведений родятся здесь в изобилии арбузы, дыни, тыквы. Из животных четвероногих есть только свиньи, собаки и рогатый скот. Сей последний привезен Ванкувером и теперь расплодился, только для мореплавателей он бесполезен, ибо от небрежения жителей одичал и скитается внутри острова по долинам, в коих находит хорошие паствы и много воды. Следовательно, пригнать к морскому берегу диких быков никак невозможно, а убить и мясо доставить климат не позволяет; здесь никакое мясо не может пробыть одного дня, чтобы не испортиться. В диком же состоянии на всех Сандвичевых островах, кроме крыс, нет никаких четвероногих. Капитан Кинг ошибся, сказав, что сандвичане не имеют к собакам такой привязанности, как европейцы, и держат их только для употребления в пищу. Это правда, что самая большая часть собак содержится здесь как домашний скот и вместе со свиньями ходит в поле, но есть много и таких, которых они держат в домах, ласкают и имеют к ним большую привязанность. Я сам видел двух маленьких собачек в доме первого старшины всего округа в соседстве Карекекуа: жена его поила их из того же сосуда, из которого сама пила. А один старшина с острова Воагу считал, что он ничем более не мог изъявить верноподданнической своей привязанности к королю, как назвав любимую свою собаку его именем -- Тамеамеа. Кур здесь водится множество, они до прибытия европейцев уже были на сих островах. Ныне же разведены индейки, гуси и утки, сих последних мы сами видели. Они из того рода, который называется у нас шипунами, только их еще немного. Мне удалось доставить на сей остров несколько калифорнских перепелок, они весьма плодливы. Я подарил их королю, который, верно, будет иметь об них надлежащее попечение. Диких лесных и морских птиц здесь немного. Я упомяну об них впоследствии, говоря о всех островах вообще; также и о рыбах, которыми берега здешние изобильны, но она вся морская и из того рода, которая не слишком вкусна, хотя жители весьма оную любят. На Овайги жители делают из морской воды посредством бассейнов и действия солнечных лучей большое количество соли, которая ничем не уступает лучшей европейской. Они до прибытия еще Кука знали употребление оной и умели уже солить свинину и рыбу, сберегая их в сосудах, сделанных из больших тыкв. В горах растет много сандального дерева, но по отдаленности от морского берега доставлять оное весьма трудно. Прежде дерево сие ни на что у них не употреблялось, следовательно, и не было им надобности доставать оное, но ныне оно составляет важный товар, за который король и старшины получают хорошую плату от американцев, а потому для доставления оного с гор употребляется множество людей. Полезные же для жителей деревья суть бумажное (Morus papyrifera), так названное потому, что из коры оного делают в Китае писчую бумагу и из коей сандвичане умеют делать довольно крепкие и красивые материи и ковры, и дерево, называемое ими ты; из корня оного составляют они род сладкого напитка, похожего на сусло, а европейцы научили их гнать из него ром. Листья же по своей величине и крепости употребляются в строении домов, и то у людей знатных, ибо дерева сего не столь много, чтоб всякий мог им пользоваться. В селении Кайруа, где ныне живет Тамеамеа, только в строении его домов и в доме Элиота лист сего дерева употреблен. Гораздо уже после Ванкувера американцы доставили на здешние острова лимонные и апельсинные деревья, которые теперь и плод приносят, и деревья хлопчатой бумаги. Сии последние мы видели в Карекекуа. Элиот сказывал, что здешнюю хлопчатую бумагу американцы возили в Кантон, где китайцы весьма ее хвалили и уверяли, что она никакой бумаге, им известной, не уступает.
   Число жителей на острове Овайги капитан Кинг полагает во 150 тысяч, но это слишком много. По уверению живущих здесь европейцев, полагаемое число жителей капитаном Кингом как на сем острове, так и на других без погрешности можно уменьшить вдвое.
   Жаль, что сей прекрасный остров не имеет ни одной закрытой от ветров и безопасной пристани. Суда должны останавливаться на открытых рейдах, отчего в зимние месяцы могут произойти для них самые гибельные следствия. На восточной стороне острова есть глубоко вдавшийся залив, называемый жителями Вайкатиа. Ванкувер подходил к нему и посылал своего штурмана осматривать его. Штурман объявил, что залив открыт и ничем не защищен от северо-восточного пассата, который дует здесь с большою силою и причиняет великое волнение. Но американский капитан Девис сказывал мне, что он с своим кораблем недавно был в сем заливе и нашел там безопасное якорное место за банкою, выдавшеюся от мыса, и что гребные суда могут весьма удобно приставать в одной из двух рек, текущих в него. В сию реку они при всякой воде без малейшей опасности въехать могут. Ванкуверов штурман, как известно по его путешествию, не въезжал в самую внутренность залива, опасаясь сильного с моря волнения, и потому, вероятно, не приметил банки, защищающей от волнения якорное место. Девис говорит, что жители в окружности сего залива столь богаты съестными припасами, что он в самое короткое время купил у них за 25 пиастров 400 кур, а зелени и плодов такое количество, что не знал, куда поместить оное на своем корабле. Элиот меня также уверял, что восточная сторона острова грраздо богатее и изобильнее и что старик Тамеамеа не живет там только по причине частых дождей, вредных его здоровью, которые пассатный ветер наносит; а горы, останавливая облака, причиняют дожди в восточной стороне острова, а в западной -- засуху. На западном берегу хорошей пресной воды весьма мало; старшины для своего употребления посылают за оною на горы к рудникам за 7 и за 10 верст. Следующий за Овайги остров по величине своей есть Мови, имеющий 70 верст длины и 40 самой большой ширины. Сей остров также не имеет ни одной закрытой пристани; однако ж на западной его стороне есть рейды, довольно безопасные, а при пассатных ветрах и покойные, где удобно приставать к берегу. Из всех Сандвичевых островов ни на одном нельзя так легко получить весьма хорошую пресную воду. Произведения острова суть те же самые, что на Овайги, кроме разведенных европейцами, которых здесь нет еще, да и природные произведения не в таком большом количестве находятся, как на первом острове. Число жителей на оном Кинг полагает 65 400, но и здесь надлежит сделать такое же сокращение, какое на Овайги. Остров Мови весьма много потерпел в войну его против Тамеамеа, который при покорении оного выехал на него с многочисленною ратью, и, будучи вспомоществуем европейцами и огнестрельным оружием гораздо в большем количестве, нежели сколько имел владетель Мови, он скоро победил его и опустошил остров до того, что он и по сию пору не пришел еще в прежнее состояние.
   Воагу, имеющий около 60 верст длины и 30 ширины, есть третий по своей величине в сей купе и из всех самый прекраснейший и выгоднейший как по своему положению, находясь почти в средине оной, так по изобилию плодоноснейшими долинами, ровными местами, паствами и пресною водою. Для европейцев же он важнее и полезнее всех прочих потому, что на южной стороне его есть совершенно закрытая и безопасная гавань, называемая Гоноруро, подле которой находится между морем и горами пространная, ровная, едва приметным покатом от гор понижающаяся долина, на коей у самой гавани расположено главное селение острова и крепость; на сей долине довольно места для весьма обширного города. В гавань впадает небольшая, но довольно быстрая река, вытекающая из гор ручьями, наводняющими бесчисленное множество плантаций тары. Воагу производит такое изобилие сего необходимого для сандвичан растения, что великое количество оного отправляется ежегодно на остров Овайги. Все произведения, бывшие на здешних островах до открытия оных европейцами, на Воагу родятся в изобилии; а как ныне большая часть европейцев, поселившихся между сандвичанами, живет на сем острове, где получили они от Тамеамеа обширные владения, то и обработан он лучше всех. Многие из них прилежат с великим усердием к земледелию и разводят все естественные произведения, свойственные климату и качеству земли. На сей конец ни один американский капитан не приходит сюда, чтобы не привести семян или самых растений, здесь еще не известных. Испанец Манини более всех славится своим хозяйством. Теперь на Воагу сверх природных произведений, как-то: тары, хлебного плода, банан, картофеля, сахарных тростей, кокосов, плантенов, тыкв, родятся в большом количестве арбузы и дыни и есть лимоны, апельсины, ананасы, фиги и виноград. Лозы сего последнего привезены из Калифорнии, он крупен и вкусен. Сделанное из него вино очень приятно, когда молодое; тем и другим Манини меня потчевал. Он развел здесь табак, из которого сигарки немного чем хуже панамских, разность сия могла произойти от неискусства их делать. Европейская огородная зелень родится здесь очень хорошо, как-то: капуста, огурцы, чеснок, горчица; прочие еще разводятся. Теперь зеленью нетрудно здесь запастись: за 50 кочней капусты я заплатил 2 пиастра, а за восемь арбузов -- по одному реалю (65 копеек); надобно сказать, что с нас брали за все весьма дорого. Арбузов здесь такое изобилие, что часто свиней ими кормят.
   Манини сделал недавно опыт над пшеницею и нашел, что она родится очень хорошо; сего года он более оной посеял. Он также посадил на маленьком клочке земли для опыта сарачинское пшено, но один недавно бывший на сем острову ученый-естествоиспытатель, нашедши оный, вырвал из земли более половины сего чудного и неизвестного в ботанике растения и, прибежав в восторге к Манини, спрашивал, как жители называют сие произведение их острова. Манини, увидев свое пшено истребленным, едва в обморок не упал, и ныне, когда мы пришли на Воагу, то при первом знакомстве со мною спросил он, нет ли между нами ботаника, и если есть, то хорошо ли он знает свое дело, иначе он покорно просит опытов его не истреблять. Как Манини, так и другие европейцы, занимающиеся здесь садоводством и земледелием, уверяют, что на Сандвичевых островах могут хорошо произрастать чай и кофе. Сей неутомимый испанец старается достать несколько кофейных дерев и чайных кустов, но доныне ему не удалось еще их получить.
   Из четвероногих животных кроме множества свиней и собак, природных сим островам, ныне находится здесь более 20 лошадей, много рогатого скота, коз и кроликов; из домашних же птиц -- индейки, куры, гуси, утки и голуби. Берега острова должны быть весьма изобильны рыбою, на рифах, окружающих гавань, мы видели множество лодок, беспрестанно занимавшихся рыбною ловлею. Число жителей на Воагу по предположению Кинга простирается до 60 тысяч.
   Если б политика какого-нибудь европейского народа требовала основать колонию на Сандвичевых островах, то лучше места нельзя отыскать на всей сей купе, как гавань Гоноруро.
   За Воагу следует остров Атуай -- северо-западный Сандвичевых островов. Он почти круглый и имеет около 40 верст в поперечнике. Капитан Кинг полагает число жителей на оном в 54 тысячи. Остров сей горист, и на нем мало ровных мест в сравнении с другими, но изобилует всеми произведениями, природными сим островам, и некоторыми из завезенных, только не в таком количестве, как Овайги или Воагу. Главное же богатство сего острова состоит в сандальном дереве, которого, может быть, здесь не более, нежели на других островах, но по местному положению гор, на коих оно растет, получать его не столь трудно. При острове Атуае нет ни одной безопасной пристани. Залив Вимеа, на юго-западной стороне острова находящийся, открыт и, имея способное для якорей место на весьма малом пространстве, очень опасен в зимние месяцы.
   При сем заливе главное местопребывание владетеля острова, называемого Тамури. У него построена тут небольшая каменная крепость, на которой при нас был поднят английский флаг, а года за два пред тем поднимал он на ней флаг другой сильной европейской державы и носил морской ее мундир по патенту, данному ему доктором, о коем прежде было упомянуто.
   Остров Моротой невелик: в длину простирается он до 50 верст, но самая большая его ширина -- не более 10. Он лежит по направлению почти востока и запада. Ванкувер говорит, что восточная его часть имеет прелестный вид, в ней находятся плодородные, хорошо обработанные долины и сия часть многими произведениями изобилует, но западная имеет вид дикий и бесплодный, в ней живут только бедные люди, занимающиеся рыболовством, ибо при здешних берегах весьма много рыбы. Но рыбаки должны даже пресную воду доставать для себя с восточной стороны. Сей стороны я не видал, но подле западной мы шли весьма близко, и она действительно такова, как Ванкувер ее описывает. Пристаней для судов сей остров вовсе не имеет. Жителей на нем, по исчислению капитана Кинга, 36 тысяч, но здесь он втрое положил против настоящего.
   Ренай еще менее Моротоя, будучи только около 25 верст длиною и 14 поперек в самом широком его месте, но обитаем, и число жителей, по мнению Кинга, составляет 20 400 человек. Остров сей не имеет ни пристаней, ни рейдов и весьма не изобилен произведениями, а потому как к нему, так и к Моротою никогда суда не приходят.
   Остров Онигу почти ровен с Ренаем, но менее населен. Кинг полагает, число его жителей в 10 тысяч. Сей остров плодороднее первого, а особливо изобилует корнем ямом и растением ти, для получения коего нарочно пристают к оному европейские суда. Они становятся на южной стороне острова, где есть два открытых и очень дурных рейда, на коих многие суда были подвержены большой опасности. Впрочем, кроме вышеупомянутых растений, остров сей очень беден всеми другими произведениями, но на нем в озерах жители добывают большое количество соли.
   Остров Тагурова, хотя имеет в окружности около 40 верст, но необитаем по дурному и каменистому свойству земли; затем водится на нем несчетное множество морских птиц.
   Маленькие островки Марокин, Тагура и Оригуа также необитаемы и не заслуживают никакого внимания. Хотя капитан Кинг пишет, будто на сем последнем острове 4 тысячи жителей, но он ошибся; мне сказывали на Воагу, что там никогда жителей не бывало, да и капитан Ванкувер, который вплоть к сему островку подходил, говорит, что он весьма мал и состоит из голого, рытвинами образованного камня, на котором ничего не может произрастать, и для обитания людей он вовсе не способен.
   К числу Сандвичевых островов надлежало бы причислить еще два необитаемых островка: один, лежащий от острова Тагура на запад, о котором жители Атуая сказывали капитану Куку, что они туда ездят ловить черепах и морских птиц, они называют его Моду Папата {Моду -- значит остров, а папата -- плоский.}, а другой, называемый ими Моду Ману {Ману -- птица, птичий.}, от острова Онигу в 200 верстах лежащий к северо-западу; сей последний открыт в 1788 году английским торговым судном "Принцем Валлийским".
   Климат на Сандвичевых островах жаркий, но чрезвычайно здоровый; здесь нет никаких повальных болезней и заразы вовсе жители не знают. Приходящие сюда европейцы не подвержены никаким местным припадкам, свойственным стране, как то случается в островах Западной Индии, в Батавии и проч.; да и климат сам по себе не столь несносен, как бы по географическому положению сих островов ожидать надлежало.
   В третьем путешествии капитана Кука, которое и на наш язык переведено, описаны с достаточною подробностью все произведения сего острова, кои англичане тогда заметили; но со всем тем много еще остается там замечать естествоиспытателям, только для сего нужно время. Если б какой-нибудь искусный натуралист согласился прожить между сандвичанами года два, то он, вероятно, нашел бы много нового. Я здесь упомяну только о тех произведениях, которые без помощи рук человеческих природа доставляет жителям для разных их потребностей и поставляет острова сии в число самых изобильных стран в целом свете. Я уже прежде сказал, что из коры так называемого бумажного дерева сандвичане делают разной доброты и цвета материи и ковры; она же служит им для витья веревок, кои употребляются у них на невода, уды {Крючки для уд они делают из раковин, костей или из крепкого дерева и предпочитают их нашим железным.} и другие надобности. Из коры же небольшого куста, называемого ими арима, делают они тонкие веревки и снурки {Весьма тонкие снурки для нарядов они вьют и плетут из человеческих волос.}. Кокосовое дерево сверх плода, составляющего для жителей приятную пищу и питье, доставляет им веревки для оснащивания их лодок и для других надобностей: они их вьют из волокнов оболочки, окружающей кокосовые орехи, и в таком множестве и такой длины, что могут продавать приходящим к ним судам. К нам привозили они их весьма много, и американские капитаны покупают у них сии веревки для легких снастей: они делают сие не по нужде, но находят, что они мало уступают в крепости пеньковым снастям и обходятся им гораздо дешевле.
   Еще есть у них дерево (Pandanus), из листьев коего сандвичане весьма искусно плетут ковры, служащие им на постилку в домах и вместо постелей; из них также делают они род простой материи. Надобно заметить, что жители всех жарких стран, даже самые северные европейцы, давно в них поселившиеся, не могут спать на постелях или на чем-либо мягком, а почти всегда на соломенных тюфяках либо на коврах, из травы сплетенных.
   Сандвичевы острова, равно как почти и все острова Великого океана, производят два весьма крепких, красивых дерева: первое столь же хорошо, как настоящее красное дерево, а другое так черно и твердо, как эбеновое; из них делают жители свои булавы, копья и стрелы.
   Для делания лодок-однодеревок употребляют они довольно крепкое, растущее на островах дерево, а в состав больших или военных лодок входило сие же самое дерево и некоторые другие. Но ныне они более уже их не делают, а строят по европейским образцам бриги, шхуны, канонерские лодки и вооруженные баркасы. Военные лодки сандвичан были обыкновенно длиною 8 сажен, но Ванкувер видел одну, которая имела длины 61 1/2 фут, или 8 3/4 сажени, и она была сделана из елового дерева, которое на один из островов выкинуло: оно, должно быть, принесено из Америки.
   Посуду свою сандвичане делают из тыкв, скорлупы кокосовых орехов, из дерева, называемого ими этое, или священное дерево {Cordia Sebastina.}, но старшины ныне начинают употреблять европейскую посуду: у всякого из них в доме можно найти чайники, чашки, стаканы, рюмки, бутылки и проч.
   Из диких птиц, годных для употребления в пищу, водятся гуси, лебеди, утки, два или три рода куликов и голуби и, сверх того, великое множество, а особливо на необитаемых островах, морских птиц всех родов, свойственных тропическому климату. Все сии птицы служат только в пищу жителям, в прочем ни к чему другому не употребляются, но из перьев маленькой красной птички, столь подробно описанной в разных путешествиях, делают старшины нарядные свои плащи, или мантии, которые они и поныне при введении европейского платья не оставляют и во всех торжественных случаях употребляют оные. Начальник острова Воагу, по имени Бокки, -- один из первых старшин или вельмож сандвического короля, будучи брат родной первого его министра, и начальник морских сил, по имени Гекири, брат родной первой королевы, в сопровождении многих других, менее значащих старшин посетили меня, будучи одеты в таких нарядах. Я хотел купить одну из сих мантий и предлагал за нее весьма хорошее английское охотничье ружье в ящике со всем прибором и большую зрительную трубу, но мне сказали, что все подобные наряды принадлежат королю и без его позволения никто располагать ими не может. А когда на острове Овайги я хотел посредством г-на Элиота купить подобный сему наряд, то он мне тоже сказал, что, кроме короля, никто их продавать не может, а Тамеамеа менее 800 пиастров не возьмет, ибо капитаны американских кораблей за такую цену их у него покупают; но как они ему платят товарами и вместо 800 пиастров, вероятно, дают только 50, то они не теряют, потому что вещи сии покупают на продажу для собирателей редкостей; но мне, признаться, не хотелось заплатить 4 тысячи рублей за вещь, годную только для показа любопытным. Тамеамеа так дорого ценит сии наряды по причине трудов и медленной работы, употребляемых на делание оных, ибо для каждой из таких мантий нужно наловить несколько сот, а может быть, более тысячи птичек и потом весьма мелкие их перья прибирать и пришивать вместе, приклеивая на материю, похожую на редкий холст. Птиц сих сандвичане ловят посредством длинных шестов, у коих верхний конец намазывается клейким веществом, добываемым из дерева; птички, севши на шест, прилипают и, не имея довольно силы освободиться, становятся добычею охотника.
   Я прежде упомянул, что воды, окружающие Сандвичевы острова, изобильны рыбою, но что большая часть оной не слишком вкусна, хотя жители предпочитают ее тем родам, которые для нас приятнее, например акула или собака-рыба есть самый лакомый кусок сандвических старшин, потом бониты, дельфины, касатки, Tetrodon mola, Bodianus guttatus {По незнанию русских названий сим рыбам, коих у нас нет, я употребил латинские.} и проч., но макрель, морские окуни {Persa marina venenosa, она названа ядовитою, может быть, оттого, что случайно одна от пищи своей была таковою, впрочем, повсюду, где ловится, употребляется в пищу без всякого вреда здоровью.} и еще рода два или три самой вкусной рыбы они не слишком любят. Между здешними рыбами есть один род ядовитый; рыба сия жителями называется пихи; она так приметна, что и без рисунка и описания ее легко узнать можно, ибо образование ее головы имеет величайшее сходство с головою совы, и других рыб сего вида здесь нет.
   Черепахи также ловятся в некоторых местах разных островов, и раков чрезвычайно много; к нам привозили некоторых, у коих череп был разных цветов и походил на самую мелкую резную работу.
   Географы и по сие время не согласны, были ли Сандвичевы острова прежде капитана Кука посещены европейцами90, или он первый к ним пристал. Куски железа, найденные Куком у жителей сих островов, и высокая цена, какую они полагали на сей металл, выменивая оный от англичан при самом первом с ними свидании, свидетельствуют, что они знали уже пользу, металлом сим приносимую, а получить его они иначе не могли как от какого-нибудь европейского, занимавшегося обширным мореплаванием народа. Кук утверждает, что с американских берегов могло принести к ним какой-нибудь корабельный член, в коем было железо, или мачту, или пустую бочку, брошенную или случайно упавшую с корабля. Все это могло быть, и я спора сего решить не могу, но в заключение моих замечаний скажу, что Манини и другие европейцы, давно здесь поселившиеся, меня уверяли, будто у сандвичан есть предание, что на восточной стороне острова Овайги несколько человек белых давно уже поселились и взяли жен, и что потомство их и теперь гораздо белее прочих сандвичан, и что там же найден был железный якорь. Кук не мог о сем обстоятельстве слышать по незнанию языка жителей, с которыми он объяснялся, так сказать, по пальцам, но европейцы, живущие между сандвичанами по 20 лет и более, конечно, имели случай выучить язык их и более узнать, нежели капитан Кук.
   

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Плавание от Сандвичевых островов до острова Гуахана91, пребывание на оном с замечаниями об островах Марианских. Плавание до Манилы и пребывание в сем порте

   

Четверг, 31. Ноябрь. Понедельник, 4. Суббота, 16

   По отбытии с острова Атуая во всю ночь на 31 число октября правили мы на SSW, имея из NO четверти весьма хороший пассат, который нередко превращался в крепкий ветр. Погода большею частью была ясная, и мы, пользуясь сим ветром, не встретив ничего примечательного, достигли 4 ноября широты 13 1/2o в долготе 172o и стали править на запад, по направлению к Марианским островам. Идучи сею параллелью, мы имели почти всегда крепкий пассат с большим волнением; ветр дул порывами, при коих весьма часто находили тучи с проливным дождем. Порывы иногда были столь сильны, что могли бы весьма опасны быть, если б мы шли не прямо по ветру. Впрочем, случалось, что ветр дул умеренно и изредка даже тихо; погода же стояла довольно прохладная. Но 16 числа в широте 13 1/2o, долготе 204 1/2o день был весьма жаркий: в полдень термометр стоял на 25 1/2o, и после того наступила погода чрезвычайно теплая и жары стали быть несносные. У некоторых из наших людей показалась сыпь и вереда -- болезни хотя не опасные, но беспокойные. Я счел за нужное прибавить для питья воды по пять чарок на каждого человека {Обыкновенная доля воды в длинных переходах у нас была: на пищу -- кружка, а для питья -- 7 1/2 чарок; сверх того, чарка виноградного вина или уксусу и два раза в неделю спрюсового пива по полукружке на каждого человека, а с сего числа воды для питья назначено по кружке.}.

Вторник, 19

   Ноября 19-го в полдень мы находились по весьма хорошим наблюдениям в широте 13o33', долготе 212o10'. От места, таким образом определенного, по карте Арросмита остров Гуахан, к которому мы шли, отстоял от нас прямо на запад в 128 милях, почему ночью мы имели весьма мало парусов, и как ночь была весьма темная и мне показались признаки земли, то в полночь мы бросали лот, однако ж 180 саженями дна не достали, почему и пошли далее.

Среда, 20

   В 6 часу утра также не могли достать дна лотлинем такой же длины, а по рассвете приметили, что не токмо никакой земли, но и признаков оной не было. Ровный пассат позволил нам нести все паруса и иметь хороший ход. Погода стояла ясная, в полдень по наблюдениям широта наша была 13o19', долгота по хронометрам 214o12'. От сего места по вышепомянутой карте остров Гуахан должен находиться в 15 милях, но мы его не видали. Лунные наши наблюдения вчера были хороши, верность оных и сегодняшними подтвердилась, то я заключил, что Арросмит положил сей остров по каким-либо неточным наблюдениям, и, начав сравнивать положение оного с новейшими таблицами, действительно нашел догадку мою справедливою, ибо в таблицах Нория (Norie), напечатанных в 1816 году, залива Уматы, находящегося на западной стороне Гуахана, долгота показана 144o19'45", прибавив к сему с карты разность долготы в ширине острова (18), будет долгота восточной стороны оного 144o37'45", на карте же Арросмита положена она в долготе 145o36', то есть на 58 миль восточнее. Ошибка сия скоро подтвердилась, ибо в 3 часу пополудни, когда по карте должно было находиться подле самого острова, мы только с верху мачт едва могли его видеть, к вечеру открылся он нам и со шканец. Северная его сторона показалась сначала тремя островками, но скоро после мы рассмотрели и низменности, сии возвышения соединяющие. В 6 часов вечера остров стал закрываться, тогда северо-восточная его оконечность была от нас на NW 53o, а юго-восточная --WSW 1/2 W. Как вечером, так и ночью стояла совершенная тишина, тучи поднимались со всех сторон и носились в разных направлениях. Вид атмосферы был самый грозный, но порывов ветра не случилось, временно лишь шел дождь.

Четверг, 21

   На рассвете 21 ноября, когда открылся нам Гуахан, мы увидели, что в ночь нас к нему приблизило, в сие время мы находились от северо-восточной его оконечности милях в 15-ти к юго-востоку. Поутру небо выяснило, но тучи лежали по всему горизонту. При слабом ветре из юго-восточной четверти мы едва подавались вперед, правя к южному концу острова. Около полудня небо стало покрываться облаками, однако ж мы успели взять высоты солнца для определения долготы по хронометрам и полуденную высоту для широты, первая была 214o56'18", а последняя 13o16'20"; склонение компаса 4o10' восточное; лунных же расстояний взять не могли. В полдень северо-восточный мыс Гуахана был от нас по компасу на NW 2 1/2o, a юго-восточный -- на SW 79 1/2o; до сего последнего расстояние было не более 10 или 12 миль, а потому широта оного 13o14'50"; на карте же Арросмита положен он в широте 13o11'. Вскоре после полудня все небо покрылось тучами, и во 2 часу при ветре от NO пошел проливной дождь. Хотя остров находился от нас в 6 или 8 милях, но по причине сильного дождя он скрылся от нас, как будто в тумане. В исходе 3-го часа дождь прекратился, облака начали исчезать и скоро совсем прояснило, тогда берега острова открылись вместе с маленьким островком, находящимся при юго-западной стороне Гуахана. Сей островок положен на карте Арросмита под именем Иурахано {Yurajano.}, а жители называют его Кокосовым островом {Isla de Cocos.}. Мы правили вдоль полуденной стороны Гуахана к южной оконечности сего маленького островка и при маловетрии из северо-восточной четверти шли под всеми парусами не более 1 1/2 миль в час. Будучи милях в 7-ми от берега, бросили мы лот, но 120 саженями не могли достать дна. Между тем увидели две лодки, к нам шедшие, из которых одна приблизилась прежде и впереди нас поворотила в сторону, почему я велел убрать лишние паруса и махать ей белым флагом, привязанным к шесту; на сей сигнал лодка тотчас подъехала к нам. На ней были три нагих индейца и один мулат в европейском платье; он взошел на шлюп, и мы узнали от него о местоположении залива Уматы, где находится губернатор. По его словам, нам надлежало обойти по южную сторону Кокосова острова и править прямо к берегу Гуахана, находящемуся в одной испанской лиге от помянутой оконечности, где мы должны были увидеть залив. Впрочем, мы не могли узнать о причине его приезда, а должно было думать, что его послали разведать о нашем шлюпе. Я дал ему об нас записку к губернатору; он тотчас отправился к приближавшейся уже к нам десятивесельной шлюпке и, подъехав к ней, сказал несколько слов, тогда лодка и шлюпка под парусами и на веслах пустились к берегу, а мы пошли своим путем.
   В 6 часов вечера северо-восточная оконечность острова от нас находилась по компасу на NO 30o, юго-западный мыс -- на NW 24o, который в сие время был в створе с другим, дальним к северу мысом, а южная оконечность Кокосова острова на NW 45o. Во всю ночь небо было ясно и дул весьма тихий ветер. Мы шли под небольшими парусами в таком расстоянии от берега, что слышали шум бурунов; временно переменяли курс, чтоб обогнуть остров.

Пятница, 22

   До 6 часов утра 22 числа с 6 часов вечера мы прошли, взяв общее плавание по прямому курсу, только 15 миль, но по рассвете Кокосова острова не видали, почему я заключил, что он, слившись с берегом в пасмурности, был неприметен, а к востоку открылся нам высокий, ровный, утесистый, полуостровом выдавшийся мыс, на самой высоте оного мы рассмотрели испанский флаг, а подле мыса -- двухмачтовое судно. Посему мы полагали, что это залив Умата, к которому мы лавировали при свежем ветре от северо-востока. Вскоре приехал к нам испанец и уведомил, что он по повелению губернатора доставляет на приходящие сюда корабли съестные припасы. Около полудни мы подошли к самому заливу. Испанец брался привести шлюп в настоящее якорное место, но я не решился поручить ему такое дело, а хотел прежде узнать положение прохода и все обстоятельства, с оным сопряженные. После нужных изъяснений я увидел, что если он и знает проход, но о морском деле никакого понятия не имеет, ибо, идучи бейдевинд, он хотел провести шлюп на ветре страшного утеса в 50 саженях от оного, далее же от утеса идти лавировкою нельзя по причине мелей. Сие заставило меня, лавируя у входа, послать с испанцем офицера в крепость просить у губернатора настоящего лоцмана. Шлюпка наша отправилась, но я скоро увидел, что она едет не в крепость, а вдоль берега к югу. Я не знал сему причины, доколе не пристало к нам во 2 часу пополудни бывшее в виду гребное судно, на котором по повелению губернатора приехал вчерашний мулат, лоцман и англичанин, по имени Джонсон {Испанцы его называют don Jose Jonson -- дон Иосиф Ионсон.}, служащий в испанской службе прапорщиком. От них мы узнали, что это не залив Умата, но Калдера и что течением, всегда здесь стремящимся к северо-востоку, в ночь так далеко подало нас к северу, сие показала бы нам и полуденная широта, если б по взятии меридиональной высоты солнца я тотчас оную вычислил, но залив, крепости и судно так меня уверили, что мы находимся против Уматы, что, занимаясь лавировкою, я отложил вычисление широты. Узнав свою ошибку, мы тотчас пустились под всеми парусами к заливу Умате. Между тем приехавший к нам лоцман сказал, что при северо-восточном ветре в Калдеру мы никак войти не могли, не подвергнув шлюп опасности; итак, я весьма был рад, что не послушал испанца. В полдень широта наша была 13o28'49"; тогда мыс, на коем стоит крепость {Крепость сия называется Рота, а другая, главная, внутри залива -- Санта-Круц.} в заливе Калдере, находился от нас по компасу на SO 46 в расстоянии 3 миль, почему широта оного будет 13o26'37". В 6 часов вечера пришли мы в залив Умату и тотчас поставили шлюп на два якоря. Залив сей с западной стороны совершенно открыт, но как ветры от запада и юго-запада дуют только в течение сентября, октября и ноября месяцев, то в прочее время года, когда господствует пассат, стоять на якоре безопасно.
   Подходя к заливу, я послал с Джонсоном к губернатору {Don Jose Medinia Ipanado -- дон Иосиф Мединиа Испанадо.} мичмана барона Врангеля объявить, кто мы, зачем пришли, и просить позволения запастись водою и съестными припасами.

Суббота, 23

   На другой день рано поутру барон Врангель и Джонсон возвратились на шлюп. Первому губернатор объявил, что припасы будут доставлены, а воду мы сами можем брать близ селения в речке и что на салют наш будут отвечать таким же числом выстрелов. Мы салютовали крепости 7 выстрелами и получили такое же число. Джонсон привез от губернатора в подарок экипажу несколько пудов мяса и плодов и пригласил нас от его имени к обеду, притом сказал, что по здешнему обыкновению губернатор просит меня, как капитана военного корабля, приехать на его парадной шлюпке и что он извиняется в том, что вчера они меня обманули. Причина тому та, что уже 2 года они никаких известий из Манилы не получали, ни одно испанское судно сюда не приходило и что виденная нами в Калдере шхуна три месяца тому назад пришла из Манилы с уведомлением, что хилийских республиканцев фрегат "Аржентина" под начальством француза Бушара имел намерение сделать нападение на сей остров, и как они приняли наш шлюп за фрегат Бушара, то и скрывали настоящее дело, но теперь, когда узнали, кто мы, обман сделался не нужен. Вышепомянутый Бушар за несколько времени до прихода нашего к Сандвичевым островам был там и ушел, как он объявил, в Калифорнию с намерением, чтоб там уничтожить королевское правление и восстановить республиканское. Бушар был в службе у Наполеона, бежал из Франции и от нужды сделался мореходцем, вступя в службу Хилии. Американцы на острове Воагу мне сказывали, что экипаж его состоял из людей всех наций и самых распутных, которые едва ли не взбунтуются и не убьют его. Дисциплины никакой у него нет, и надлежащим образом преступников он не наказывает, а бьет их сам плетью, имея в другой руке пистолет.
   В 11 часов утра приехала за мною губернаторская шлюпка; она была самой простой работы, некрашеная и вся перемаранная, весла на мочалках, но подушки, зонтик и занавесы сделаны из богатой шелковой материи малинового цвета с золотым позументом. Гребцы были одеты в синие из бумажной материи брюки и фуфайки, на голове имели синие колпаки с красным околом, похожие на наши прежние солдатские фуражные шапки, напереди серебряный испанский герб. Когда мы поехали от шлюпа, то подняли на шлюпке шелковый испанский флаг и вымпел; таким же образом нас привезли назад. Губернатор со всеми своими чиновниками принял нас чрезвычайно ласково, извинялся, что недостаток места не дозволяет ему сделать для нас того, чего он желал, и просил нас дом его считать нашим собственным. Между тем подали завтрак и сигарки. Потом пошли смотреть здешнее селение, которое так бедно и худо населено, что и селением едва ли может назваться. В 4 часу мы обедали; стол не соответствовал бедности места, ибо состоял из множества прекрасных блюд и вино было очень хорошо. С нами обедал капитан прибывшей из Манилы шхуны. Он служил лейтенантом в экспедиции Малеспины. Во время бытности его в Маниле бриг "Рюрик", принадлежащий г-ну Н. П. Румянцеву, там находился. Он рассказал нам некоторые обстоятельства, до него принадлежащие. "Рюрик" и у сего острова стоял пять дней, а после уже пошел в Манилу. В 6 часов мы возвратились на шлюп. В отсутствие наше приезжали с берега лодки с зеленью, плодами, курами и поросятами.

Воскресенье, 24

   24 ноября в 10 часу утра приезжал ко мне губернатор с некоторыми из своих чиновников и с капитаном шхуны и был принят с приличною почестью; они у меня завтракали. Губернатор звал меня к себе обедать, но так как мне нужно было сделать астрономические наблюдения, то я отказался, а некоторые офицеры к нему поехали. Он просил меня взять от него бумаги в Манилу, и я охотно на сие согласился. Вечером привезли нам от губернатора свиней, кур, зелень, плоды и другие припасы; нужное количество воды мы уже взяли и совсем были готовы идти в путь.

Понедельник, 25

   В следующий день в 9 часов утра я поехал к нему благодарить за ласковый прием и расплатиться за доставленные к нам съестные припасы, но он никакой платы за них взять не согласился, объявляя, что он обязан был сие сделать, будучи уверен, что поступил согласно с волею своего государя. Сие заставило меня подарить ему некоторые вещи, в которых он, по словам Джонсона, имел надобность, в том числе несколько лекарств. В первом уже часу возвратился я на шлюп. В 5 часов губернатор привез свои бумаги и, пробыв полчаса, с нами распрощался, а мы тотчас пошли в путь.
   

Острова Марианские, или Ладронские

   

Острова марианские

   Марианская, или Ладронская, купа состоит из двенадцати островов и занимает место на земном шаре между северными широтами 13o и 20o, а в долготе восточной от Гринвича 146o -- все они почти на одном меридиане. Главнейшие из них суть: Гуахан {Иностранцы остров сей называют Гуам, но сами испанцы дают ему имя Гуахан, которое и я сохранил.}, Тиниан, столь много, хотя и без причины, прославленный в путешествии {Anson George, Walter Richard. A voyage round the world in the years 1740--1744. London, 1776, p. 291--334. -- Ред.} лорда Ансона92, Сайпан, Саригуан, Гугуан, Палан и Григан; прочие же малы и незначительны. Острова сии при занятии их испанцами были многолюдны, но насильственное обращение жителей в христианскую веру и покушение истребить коренные их обычаи, с коими они неохотно могли расстаться, а особливо с правом многоженства и несоблюдением никаких постов, дали повод язычникам к сопротивлению. От сего произошли войны, в которых многие из жителей погибли; многие же удалились к югу на соседственные острова, известные под именем Каролинских, куда власть испанцев не достигала93. По уверению последнего испанского путешественника Малеспины94, в 1792 году на всех обитаемых островах сей гряды (ибо большая часть из них необитаема) число жителей простиралось до 40 тысяч, что подтвердил и губернатор. В Маниле получил я ведомость о народонаселении здешних владений; в ней показано в 1815 году число жителей на Марианских островах только 4680 человек. Я не знаю, как согласить такую разность, но как Малеспина в своем путешествии, изданном в свет, так и губернатор при разговоре с иностранцами могли увеличить число жителей каждый по долгу своего звания.
   Остров Гуахан есть главный из всей гряды как по величине, так по изобилию, народонаселению и по местопребыванию губернатора. Резиденция губернаторская находится на западной стороне острова и называется городом Св. Игнатия Аганского {Ciudad de San Ignacio de Agana -- Аганья есть имя, коим природные жители называют ту часть острова, где находится город.}, при котором нет ни гавани, ниже рейда, способного для судов, и потому губернатор имеет домы при двух пристанях, куда он приезжает в случае прихода кораблей. Пристани сии называются порт Св. Людовика Апры {Якорное же место в сем порте называется Калдера (Caldera -- котел).} и рейд Умата, оба они находятся на западном берегу острова. Первый довольно хорошо защищаем от ветров с моря, но вход в него узок и сопряжен с некоторою опасностью. Недавно разбило при входе фрегат Филиппинской компании, на коем было полмиллиона пиастров; деньги все достали, кроме 1800 пиастров, помощью сандвичан, которые по некоторой причине, о коей впоследствии будет упомянуто, здесь поселены. Для обороны порта находятся две или три крепостцы, из коих Санта-Круц и Рота весьма выгодно расположены. Рейд же Умата совершенно открыт, но свойство дна и глубина на оном для якорного стояния весьма хороши, и он с декабря по июнь совершенно безопасен, ибо тогда постоянно дует пассат или муссон от северо-востока, то есть прямо с берега, с которого хотя и срываются часто жестокие порывы, но для судов они гибельны быть не могут. Губернатор мне сказывал, что в шестилетнее его здесь пребывание он не помнит, чтоб когда-либо дули ветры с западной стороны в вышепомянутое время года, но в июне, июле, августе и сентябре, а иногда, хотя и нечасто, в октябре и ноябре сей рейд опасен, ибо тогда при западном муссоне, в соседстве здешних островов дующем, а особливо в полнолуние и новолуние бывают жестокие бури, кои в направлении переходят чрез все румбы кругом горизонта.
   Более якорных мест остров не имеет, будучи окружен отовсюду рифами, так же как и все другие острова сей купы, при которых есть только открытые рейды, а при некоторых и вовсе нет никакого отстойного места.
   Длина острова Гуахана (по направлению от северо-востока к юго-западу) -- около 45 верст (7 испанских лиг), а ширина -- около 20 верст (3 испанские лиги).
   Климат здешний не столь жарок, как бы по географическому положению острова ожидать надлежало. Причиною сему северо-восточные ветры, всегда свежо дующие, и частые проливные и продолжительные дожди, прохлаждающие воздух. Но если здешний климат не так смертоносен, как на островах Западной Индии, то для многих жителей бывает пагубен, причиняя часто простудные горячки и поносы, которые по неимению способов пользоваться помощью медиков большею частью бывают смертельны. Сам губернатор не скрывал от нас, что на Гуахане много людей ежегодно умирает от двух вышепомянутых болезней.
   Остров сей имеет хорошие земли и много воды. Он чрезвычайно плодороден; до занятия его испанцами он производил в большом количестве сарачинское пшено, маис, хлебный плод, корень ям95, сладкие и обыкновенные бананы и кокосы. Сии четыре последних растения доставляли главную пищу жителям; кокосовые деревья на восточной стороне острова составляют обширные леса. Испанцы развели здесь лимоны, апельсины, ананасы, арбузы, дыни, виноград и табак. Странно, что здесь не было тыкв до нашего прихода; я дал губернатору для семян десять самых лучших тыкв, полученных мною на Сандвичевых островах.
   Из четвероногих животных жители имели только свиней, диких оленей и коз, крыс и летучих белок {На белку видом и величиною похожее животное, только с крыльями, как у летучих мышей.}. Ныне же разведены бараны, козы, собаки, лошади, а рогатого скота на всех островах считается до 30 тысяч, и большею частью на острове Тиниане, на котором постоянных жителей нет, а находится чиновник и с ним несколько человек, которые бьют дикий скот, сушат и солят мясо, и оно после развозится по всем островам, где есть жители. Из домашних птиц разведены испанцами индейки, гуси, утки, только не в большом количестве, куры же и прежде были, а теперь их множество, и жители имеют о них великое попечение, потому что, будучи страстными охотниками до петушьих боев, продают дорогою ценою сильных и рослых петухов на суда, идущие в Манилу, где петухи Марианских островов после китайских почитаются самыми сильными и храбрыми. В Гуахане к нам привезли сего разбора несколько петухов, и я никогда не видывал таких больших; за некоторых просили с нас по 2 пиастра (10 рублей), а за одного -- 10 пиастров (50 рублей). Сначала, не знавши еще предмета, на какой они их продают, мы думали, что жители дурачат нас, полагая, что мы в состоянии дать им такую цену за петуха, и потому предлагали по 1 реалу (65 копеек) за каждого, которых мы купить хотели для стола, а не для боя. Таким предложением жители огорчились; наконец уже по некотором изъяснении мы поняли друг друга и увидели, что каждый из нас был прав. Диких морских птиц, свойственных тропическому климату, чрезвычайно много.
   Рыба у берегов ловится не в изобилии и большею частью грубая, морская. Но есть один род весьма вкусной рыбы, которую испанцы называют батате, длиною она немного менее полуаршина, тонка и кругловата.
   Круглых раков и разного рода раковин, годных в пищу, весьма много, кроме настоящих устрис, которых совсем нет.
   Острова сии, вероятно, содержат в себе и металлы, но испанцы не разрабатывают их.
   Лесу строевого на островах много, но он бесполезен, ибо здесь ничего из дерева не делают, кроме небольшого числа гребных судов. Домы же казенные и значащих людей построены каменные, а простой народ живет в хижинах, из тонких столбов составленных, у коих плетни служат вместо полу и стен, а трава прикрывает их.
   Все жители Марианских островов исповедуют католическую веру, и все они здешние уроженцы, кроме губернатора да еще двух или трех офицеров, на королевской шхуне сюда прибывших. Все здешние чиновники назначаются в должности и производятся в чины из природных жителей по выбору губернаторскому. Я об этом узнал от него самого, и довольно странным образом: когда он в первый раз пригласил меня с офицерами к обеду, то прежде, нежели мы сели за стол, он меня спросил потихоньку, не противно ли мне будет обедать вместе с его офицерами и чиновниками, которые все из природных здешних жителей и им самим на места определенные, а мы -- европейцы и получили чины от нашего государя. Здешние священники также из уроженцев островов сих, только воспитывают их в Маниле. Странная и неслыханная вещь в католических колониях, что на всех Марианских островах нет ни одного монастыря.
   Острова сии, будучи весьма изобильны съестными припасами, бедны во всех других отношениях. Они не только не приносят никакой пользы испанской короне, но еще она терпит от них убыток. Губернатор получает жалованья по 3 1/2 пиастра в день, что составит около 6400 рублей в год, да отпускается ему на содержание чиновников и гарнизона 20 тысяч пиастров (100 тысяч рублей). Сию сумму присылают к нему товарами, кои жители покупают от него по ценам, им самим назначенным, от чего большая половина оной остается у него в руках. Приезжавшие к нам жители сказывали, что за исподнее платье по колена из самой простой бумажной материи берут с них по 3 и по 4 пиастра, за широкий нож длиною вершков в 10, коим они исправляют все свои сельские работы, он же служит им вместо оружия, должны они платить по 4 пиастра. И как по изобилию в пище и по уединенности места расходы губернатора не могут быть значительны, то он, так сказать, за ссылку сюда и скуку, здесь им переносимую, хорошо награждается. Но многие здешние жители, хотя и родились здесь, скучают, а особливо из рабочего народа. Множество из них неотступно просились в нашу службу, и один молодой, хороший человек хотел даже оставить жену и двоих детей. Они знали, что мы идем в Манилу, и просились с тем, чтоб там убежать.
   Доходов королю никаких с островов не сбирается, даже табачный откуп, почти во всех испанских владениях принадлежащий королю, здесь не существует, и всякий, кто возращает табак, поступает с ним, как хочет, посему здешние жители ходят почти беспрестанно с сигаркою в зубах. Меня уверяли, что многие из них, даже бедные, выкуривают по 30 сигарок в день.
   Марианские острова ни с кем никакой торговли не производят. Из Манилы присылают сюда в год одно небольшое судно с вещами, нужными для жителей, да и то не всякое лето, и весьма редко случается, чтоб два судна в один год приходили. Надобно знать, что хотя от Филиппинских островов до Марианских только с небольшим 2 тысячи верст, но по причине ветров на переход из Манилы до Гуахана испанские суда употребляют дней 50 и более, обратный же путь совершают в 15 или 12 дней. Иностранные же суда в несколько лет однажды здесь появляются за пресною водою и съестными припасами, и тогда у жителей праздник, ибо они получают за произведения свои хорошую плату вещами или деньгами. Губернатор, который ничего не продает, но дарит съестные припасы, также рад сим гостям, ибо всякий мореходец должен отдарить его какими-нибудь европейскими вещами, в коих здесь недостаток. Прежде манильские галионы на обратном пути сюда заходили, но ныне они уже оставили сие плавание.
   Испанцы удерживают за собою Марианские острова единственно для того, чтобы не занял их другой народ, который мог бы быть весьма опасным соседом богатым их владениям на Филиппинских островах. Недавно общество корабельщиков Северо-Американской республики, торгующих на северо-западном берегу сей матерой земли, затеяло было основать колонию на самом северном острове Марианской гряды, называемом Григан, с намерением иметь на переходе из Америки в Кантон пристанище, где бы могли они даром получать съестные припасы, вместо того что на Сандвичевых островах должны платить за оные. На сей конец перевезли они с сих последних островов на Григан несколько семейств сандвичан под управлением двух или трех своих матросов. Испанцы долго не знали о существовании сей колонии, но когда получено в Маниле об ней сведение, то генерал-губернатор велел всех колонистов забрать, поселить на Гуахане и употреблять к делу по способности; там и нашли мы десятка два бедных сандвичан. Состояние их было бы сносно, если б росла здесь тара, из которой они делают род жидкого кисловатого теста, составляющего любимое их кушанье. Когда они увидели у меня посаженную в кадках тару, то пришли в неизъяснимый восторг; в ту же минуту приступили ко мне с просьбами, чтоб я отдал им ее посадить на берегу, и, не дождавшись моего согласия, вздумали было тащить ее на лодку.
   В заключение замечу, что испанцы и Сандвическим островам дают имя Каролинских, равно как и тем, кои к югу от Марианских (Las Carolinas), и сандвичан называют каролинцами (carolinos).

Вторник, 26

   Когда мы оставили остров Гуахан, порывы ветра с дождем сопровождали нас на некоторое расстояние от берега, но с полуночи 26 числа погода сделалась ясная и дул свежий пассат во все сутки. В полдень широта наша по обсервации была 14o40'12", долгота по хронометрам, исправленная погрешностью, найденною в Гуахане {Мы приняли за истинную долготу залива Уматы ту, которую определил испанский капитан Малеспина (от Кадикса 209o03'30", что сделает от Гринвича 215o20'45"), и с нею свою сравнили.}, 216o52'. Вечер был прекраснейший: луна блистала в полном своем величии, море было покойно, и умеренный ветр давал быстрый ход шлюпу. Но в сие время судьба готовила нам ужасную участь. В 10 часу вечера, сидя в моей каюте, я услышал запах дыма; не зная, откуда оный происходил, я тотчас пошел в другую каюту осведомиться и с ужасом узнал от одного из моих людей, что на кубрике в одной из офицерских кают пожар. Я бросился туда, велел подать воду, и пожар был скоро утушен. После того велел я выломать на кубрике все каюты и переборки, дабы вперед иметь там один общий огонь под присмотром часового. По исследовании нашлось, что замоченное ромом белье от искры, нечаянно на него попавшей, вспыхнуло. В сем случае было всего хуже то, что в начале пожара не дали знать об оном, желая сами погасить его и скрыть случай сей от сведения других, а через то подвергали шлюп и экипаж неизбежной гибели.
   Теперь для перепутья предстояли нам два порта, по положению своему равно выгодные: Кантон в Китае и Манила на Филиппинских островах; но разность их заставила меня предпочесть во всех отношениях Манилу. Одно только желание видеть толь странный и необыкновенный народ, каковы китайцы, могло понудить меня идти в Кантон, но сим любопытством я должен был пожертвовать пользе службы: чрезвычайная дороговизна на все съестные припасы в Кантоне, обманы китайцев, притеснения, какие мандарины делают европейским кораблям, могли уже отклонить меня от намерения идти в Кантон. Но я имел еще другую важнейшую причину не заходить в китайские порты: подозрительность китайского правительства столь велика и безрассудна, что, вероятно, прибытие к ним русского военного шлюпа оно приписало бы не случаю, а какой-нибудь цели, для них неприязненной, и от того могли произойти следствия, долженствовавшие быть вредными для нашей торговли на Кяхте.

Декабрь. Воскресенье, 1

   Избрав Манилу портом роздыха, я правил к островам Баши96, чтоб между ими и островом Лукониею97 вступить в Китайское море. Весьма свежий северо-восточный пассат благоприятствовал нашему плаванию. Мы очень скоро приближались к месту нашего назначения, пользуясь притом по большей части ясною погодою; изредка, однако ж, было облачно и пасмурно с дождем. Таким образом плыли мы до 1 числа декабря, не встретив ничего достойного примечаний {Разве только то, что между множеством разного рода тропических птиц, кои часто нас окружали, мы видели в широте 18o+, долготе 225o+ одного альбатроса. Птицы сии, будучи по природе обитателями холодных стран, весьма редко являются между тропиками.}. В тот день по горизонту было весьма облачно; впрочем, погода стояла ясная с местными облаками, ветр же дул с восточной стороны весьма слабо, но в 3 часу пополудни вдруг задул весьма свежий ветр от севера, который, усиливаясь, к вечеру сделался столь крепок, что принудил нас остаться под самыми малыми парусами и спустить все верхнее вооружение наниз. Это показало нам, что мы потеряли пассат и встретили муссон, который в сие время года в здешних морях всегда дует крепко. Барометр отчасти предсказал сию перемену, ибо обыкновенно он стоял на 29,93, на 29,92 и на 29,94, но в полдень сего числа опустился до 29,89. По обсервации и хронометрам полуденное наше место находилось в широте 18o44', долготе 226o37'26".

Понедельник, 2. Вторник, 3

   Крепкий ветр от севера с порывами и весьма облачная погода с пасмурностью и временно с дождем продолжались во всю ночь и в следующий день, 2 декабря; волнение было велико. Солнце временно показывалось и позволило определить нам широту свою по меридиональной высоте весьма хорошо (19o24'), а долготу (228o49') по хронометрам не очень верно, ибо поутру и вечеру горизонт был нечист и солнце редко было видно. К вечеру ветр несколько смягчился, а с тем вместе и волнение сделалось легче. В ночь же на 3 число выяснило и ветр еще стал тише и дул, как обыкновенно дует самый свежий пассат, так что мы могли нести довольно много парусов без опасности.

Китайское море. Четверг, 5

   В ночь на 5 декабря подошли мы к островам Баши, а около полудня, пройдя по южную сторону острова, собственно сим именем называемого, вступили в Китайское море98. Тогда стали править к Маниле, но слабые ветры, хотя и попутные, и сильные противные течения {Во второй части об них сказано подробно.} заставили нас употребить на переход сего малого расстояния шесть дней.

Среда, 11. Четверг, 12

   Мы не прежде 11 числа вошли в проход лавировкою, а в 6 часов вечера стали на якорь между каменьями Каваллою и Фраелем, будучи в двух милях от каждого. К ночи ветр несколько смягчился, но с полуночи 12 декабря стал дуть чрезвычайно крепко от северо-востока, с сильными порывами. Мы принуждены были отдать канату до 150 сажен и спустить брам-стеньги, к счастью еще, что волнения совсем не было. К рассвету ветр стал дуть умереннее и отошел к северу; в 7 часов утра мы снялись с якоря и начали лавировать. Лавирование наше продолжалось при переменных ветрах от севера до северо-востока, которые дули с разною силою целый день, и уже в 10 1/2 часов ночи стали на якорь в 11 милях от Манилы. Ночь была тихая; в Маниле и Кавите мы видели пускаемые ракеты и разные огни, что, конечно, было по случаю кануна рождества Христова {24 декабря по новому стилю.}. Мы также имели свой большой, достославный и обожаемый всеми россиянами праздник {День рождения государя императора.}, но беспрестанная работа при лавировке не позволила нам торжествовать оный надлежащим образом.

Манила. Пятница, 13

   Декабря 13-го поутру в 7 часу при северном ветре и ясной погоде снялись мы с якоря и пошли к Маниле, между тем ветр, отойдя несколько к востоку, заставил нас лавировать. Когда мы приблизились к городу, встретила нас парадная генерал-губернаторская шлюпка. На ней приехал от генерал-губернатора {Don Mariano Fernandes, de Folgueras, инженерный генерал.} морской офицер поздравить меня с прибытием и благодарить за доставление с острова Гуахана бумаг, которые я отдал приезжавшему к нам при входе в залив офицеру. В 11 часу утра, подойдя к городу, мы стали на два якоря недалеко от прочих судов и от крепости к югу в одной мили.
   По положении якорей я тотчас отправил барона Врангеля к генерал-губернатору объяснить ему наши надобности и условиться о салюте. В 2 часа пополудни г-н Врангель возвратился с удовлетворительным ответом; мы салютовали крепости семью выстрелами и получили равный ответ.
   Вечером прислал генерал-губернатор свежего мяса, хлебов и разной зелени на всю команду.

Суббота, 14

   14 декабря в 10 часов утра с некоторыми офицерами поехал я на берег. У пристани дожидалась нас генерал-губернаторская парадная карета, в которой мы к нему приехали. Он принял нас самым дружеским образом, как бы старых своих знакомых, и, узнав, в чем имеем мы надобность, тотчас дал повеление доставить нам все нужное. Я имел желание свезти лишние вещи со шлюпа на берег и проветрить и высушить трюм, чего в Маниле сделать было неудобно, а потому решился идти в Кавиту, куда генерал-губернатор послал повеление исполнять все мои требования. Он оставил нас у себя обедать. Прежде обеда мы ездили к здешним градоначальникам и осматривали город. Вечером пригласили нас в индейский театр99.

Воскресенье, 15. Понедельник, 16

   15 числа в 10 часу утра пошли мы от Манилы, а в 12 пришли к Кавите и стали на два якоря в одной версте к востоку от крепости. Комендант и начальник арсенала {Don Vicente Canales.} присылали адъютантов поздравить с приходом и предложить услуги; на другой день я ездил к ним. Последний из них по приказанию генерал-губернатора назначил в арсенале весьма удобное место для наших вещей, и мы сего дня же начали свозить дрова и водяные бочки и приступили к конопатной работе. Погода стояла ясная при тихих переменных ветрах и благоприятствовала нашим работам, но для людей была весьма утомительна; мы принуждены были всякий день ставить шлюп по бокам к ветру, чтоб он мог сквозь порты продувать его.
   В Кавите мы простояли 20 дней, в которые беспрестанно занимались работою по шлюпу и успели переправить снасти, починить паруса, выконопатить все палубы и весь шлюп, снаружи выкрасить его и мачты и проч. Сверх того, для просушки и очищения трюма свезены были на берег все водяные бочки, дрова и многие другие тяжести. Водяные бочки все перечинили, а многие за гнилостью вновь переделали; гребные суда переправили и выкрасили и сделали в шлюпе множество разных других мелких поправок. В свободное от службы время мы ездили в Манилу и Кавиту и делали замечания о любопытных предметах.

Манила. 1819. Генварь. Суббота,4

   Исправив все наши надобности в Кавите, 4 генваря перешли мы в Манилу, где надлежало нам принять заказанные для похода съестные припасы и налить остальные бочки пресною водою; на сие мы должны были употребить около двух недель. В сие время мы часто ездили на берег как для удовольствия, так и для собрания сведений о толь любопытной стране. Нижних же чинов отпускал я на берег по очереди; они могли свободно прохаживаться, и сие способствовало к сохранению их здоровья. В первые дни нашего прихода к Маниле из Кавиты часто дожди препятствовали прогулкам нашим, но после стояла хорошая погода. В бытность нашу в Маниле, невзирая на трудные работы и утомительные жары, которые часто простирались до 26o, мы имели весьма мало больных, и притом ничего не значащими припадками, которые через два или три дня проходили, а часто не было ни одного больного во всем экипаже.
   Генерал-губернатор ничего не упускал, чтоб только пребывание наше в Маниле сделать для нас приятным. Дом и стол его всегда для нас были открыты, и как он сам, так две его дочери, молодые девушки, составляющие все его семейство, и чиновники города, коих он к себе приглашал, оказывали нам всевозможные ласки и учтивость. Нам как в городе, так и за городом показывали все, что есть любопытного для путешественника. Он даже дал нам свою шлюпку, на которой несколько офицеров, живописец и натуралист ездили на большое озеро, отстоящее от Манилы в 12 часах скорой езды по реке, для снятия прекрасных видов.
   Благосклонность генерал-губернатора и уважение, какое он нам оказывал, требовали с моей стороны признательности; я не мог изъявить оной иначе как приглашением его и первых чиновников города на шлюп к обеду, причем оказал ему все надлежащие по его званию воинские почести. Он был весьма доволен сделанным ему приемом, и я заметил, что ему и бывшим с ним испанцам особенно было приятно, когда при питье за здоровье короля испанского был сделан салют 21 выстрелом. На другой день со многими из своих офицеров был я у него на последнем обеде, а вечером мы распрощались.

Пятница, 17

   Теперь, будучи совсем готов к путешествию, 17 генваря поутру послал я барона Врангеля к генерал-губернатору поблагодарить за гостеприимство и уведомить, что сего числа мы отправляемся в путь и будем салютовать крепости, ожидая равного ответа. Генерал-губернатор, оказав всякое приветствие г-ну Врангелю, уверил его, что ответ на наш салют, без всякого сомнения, будет сделан равным числом выстрелов.
   Во 2 часу после полудня подняли мы якорь и, поставя паруса, салютовали крепости семью выстрелами, с которой чрез полчаса уже сделали четыре выстрела. Это заставило меня опять стать на якорь и послать офицера к генерал-губернатору узнать о причине такому поступку. По возвращении его на шлюп уведомил он, что генерал-губернатор чрезвычайно огорчен оплошностью караульного офицера, который за отдаленностью не слыхал звуку выстрелов, а считал их по дыму и видел только четыре выстрела, которые были сделаны со стороны, обращенной к крепости, а трех выстрелов с другой стороны он не заметил. Генерал-губернатор извинялся в такой ошибке. Между тем сделаны были с крепости недостающие три выстрела; тогда мы (в 5 часу пополудни) снялись с якоря и пошли к выходу, выпалив из пушки в знак, что мы поправкою ошибки довольны. К выходу пришли мы уже по наступлении ночи, но как оба прохода совершенно безопасны, то мы северным из них пошли под всеми парусами при весьма свежем ветре от NNO. Проходя оным, мы видели на якоре подле залива Маривелес два судна, долженствовавшие быть китайские джонки, о прибытии коих мы узнали в Маниле и весьма сожалели, что они не пришли прежде, ибо теперь мы уже не имели случая видеть сих необыкновенных судов.
   Таким образом, пробыв 35 дней в Маниле и проведя время сие с пользою и удовольствием, мы отправились в путь. Филиппинские острова, из коих главный Луцон, на котором находится Манила, по многим отношениям заслуживают внимание европейцев, а более россиян по соседству их с нашими восточными владениями, где во всем том крайняя бедность, чем Филиппинские острова изобилуют. Положение сих островов в отношении к Сибири, безопасные гавани, здоровый климат {В исходе 1820 года свирепствовала там смертоносная горячка colera morbus, причинившая то ужасное возмущение между индейцами, стоящее жизни весьма многим из поселившихся там европейцев, о котором недавно еще так много было писано во всех ведомостях; но болезнь сия есть столь необыкновенное явление на Филиппинских островах, что подобной ей никто там не помнит.}, плодородие и богатство земли во всех произведениях, для пищи и торговли служащих, многолюдство и, наконец, сношения их с китайцами -- все сие заставляет обратить на них внимание. Они достойны подробнейшего описания, нежели то, которое помещено в следующей главе.
   

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

О Маниле

   
   Манила, главный город Филиппинских и Марианских островов {Сии острова открыты в 1521 году Магелланом и названы им: первые Воровскими (Ladrones) по свойству жителей, а последние архипелагом Св. Лазаря, в день которого он открыл их, но после в честь короля Филиппа II и королевы Марии-Анны, супруги Филиппа IV, дали им имена Филиппинских и Марианских.}, или, лучше сказать, столица всех испанских владений в Азии, по многим отношениям достоин внимания морских держав. Доколе испанское правительство не открыло в сем порте свободной торговли, дотоле едва ли и самим испанцам были известны все выгоды и польза, кои Филиппинские острова могут принести народу, у которого они во владении. Замечания мои вообще относятся до настоящего состояния сего города и до того только, что я сам видел или имел случай узнать от людей, заслуживающих доверенность, как от самих испанцев, так и от иностранцев, давно здесь поселившихся, из коих некоторые состоят в испанской службе.
   Манила находится на западной стороне острова Луконии {Испанцы называют сей остров Луцон (Luzon), что значит толкач, которым пшено сарачинское толкут: имя сие дали ему первые испанцы, посетившие остров, потому что они жителей беспрестанно видели с пестом в руках в сем занятии. Другие же испанцы назвали его Новою Кастилиею, но первое именование одержало верх и по сие время остается в употреблении.} и лежит под 14o36' северной широты и 120o51' восточной долготы от Гринвича. Город сей имеет самое выгодное положение для торговли с целым светом, будучи в соседстве с богатейшими странами Азии и почти на средине между Европою и Америкою. Местное же его положение таково, какого нельзя лучше желать для приморского торгового города. Стоит он на берегу пространного залива, имеющего в окружности около 180 верст, и при устье реки Пасиг, текущей из большого озера и впадающей в Манильский залив. Вход в сей залив и плавание по оному совершенно безопасны, а глубина и свойство дна удобны для якорного стояния. В нем есть одна только мель, но положение ее таково, что при самой обыкновенной осторожности можно как днем, так и ночью пройти ее безопасно. С ноября месяца по май большие суда стоят против самого города верстах в 2-х или 3-х от устья реки, ибо тогда господствует северо-восточный муссон, который, дуя с берега и почти всегда тихо {В бытность нашу в Манильском заливе ни разу не было крепкого ветра.}, не может быть для них опасен. В прочее же время года при юго-западном муссоне, дующем с морской стороны и часто с большою силою, причиняющею в заливе волнение, они находят безопасное убежище в порте Кавите, в том же заливе находящемся и отстоящем от Манилы только в 12 верстах; а малые суда, коих углубление в воде 9 или 10 футов, входят в реку и стоят подле самого города или, лучше сказать, в городе, ибо оба ее берега застроены.
   Манилу окружает с трех сторон пространная долина, по которой протекают в разных направлениях реки. Некоторые из них соединены каналами между собою и с главною рекою Пасиг, на левом берегу коей стоит крепость.
   Река Пасиг способствует доставлению с берегов озера, на коих находится до ста индейских селений, произведений сего острова. Кроме сей реки в Манильский залив впадает шесть довольно больших рек, глубина коих позволяет грузовым лодкам ходить на немалое расстояние внутрь острова за произведениями оного и для отвозу туда европейских товаров. С отдельными же частями оного и с другими соседственными островами жители имеют сообщение посредством мореходных судов. Хотя сие затруднительно и подвержено опасности по причине разъездов у здешних берегов малейских морских разбойников, коих считается до 40 тысяч, но сие происходит от слабости и беспечности испанского правительства, ибо оно употребляет против разбойников весьма слабые силы, состоящие в таких судах, которые не могут ни долго в море держаться, ни догнать разбойнических судов, когда преследуют их, а оттого малейцы ими пренебрегают. Однако ж со всем тем дерзость их ныне уже не простирается до того, как было прежде. Лаперуз говорит, что в бытность его здесь (в 1786 году) между Манилою и Кавитою было опасно ездить на перевозных судах, потому что разбойники нападали на них и пассажиров и гребцов увозили в неволю, отчего он всегда езжал на своих шлюпках с вооруженными людьми. Ныне опасность сия не существует: по всему заливу ездят на маленьких лодках {Между Манилою и Кавитою ходят для перевоза пассажиров большие лодки, отправляющиеся ежедневно в установленные часы. Каждый пассажир платит за переезд в один конец 2 реала (1 рубль 25 копеек), а нанять особую лодку с тремя или четырьмя гребцами стоит 1 1/2 пиастра (7 рублей 50 копеек).}.
   Манила есть один из городов, свидетельствующих о прежних подвигах и величии испанцев. Правильная обширная крепость с замком и многими наружными укреплениями, обведенная глубокими рвами и одетая камнем снаружи и внутри, воздвигнутая на краю света, показывает, какого труда и иждивения стоило испанцам занятие сего места {Манила основана в 1571 году; первое здание было нынешний замок Сант-Яго, стоящий на самом берегу реки подле устья и с главною крепостью соединенный.}; но если присовокупить к сему огромные каменные {В Маниле употребляется на строение мягковатый серый камень, привозимый с верху реки; он на воздухе твердеет.} публичные и частные здания, каменные мосты чрез реку и разные каналы и каменные же на сваях молы и сравнить заведения сии с нынешними их делами, то нельзя не сказать, что прежние испанцы были совсем другой народ.
   Из публичных зданий более прочих огромностью своею привлекают на себя внимание путешественников соборная церковь, домы генерал-губернатора и архиепископа {В них не только что имеют свое пребывание генерал-губернатор и архиепископ, но и разные департаменты помещены: в первом -- государственные, а во втором -- духовного правления.}, дом Филиппинской компании, три или четыре монастыря, дом кабилды, или градской думы, табачная фабрика и проч., но самое обширное здание есть бывший коллегиум иезуитов, в котором теперь помещаются семинария и гарнизон. Все сии здания построены весьма крепко, судя по толстоте стен и сводов, к чему, вероятно, подали повод случающиеся иногда здесь землетрясения {Жители сказывают, что землетрясения в Маниле случаются однажды или два раза в год, но извержения гор, кои производят сии землетрясения, часто бывают.}, кои вообще бывают слабы и даже едва чувствительны, но, где они есть, там могут быть и сильнее. Домы обывателей, кроме индейских, построены из такого же материала, как и казенные здания, и все вообще о двух этажах: в нижних находятся подвалы, кладовые, конюшни и сараи, а в верхних -- жилые покои. Образ построения манильских домов весьма удачно приспособлен к климату и, по моему мнению, лучше всех тех, мною виденных, которые употребляют европейцы в жарких странах, как, например, в Западной Индии, Бразилии, Перу, в Африке и проч. Жары здесь бывают несносные: март, апрель, май и июнь месяцы составляют здешнее лето. В сие время жители, имеющие состояние, уезжают в загородные домы, и в городе производство дел прекращается, но даже и в те месяцы, которые здесь зимними назвать можно, термометр часто возвышается до 30o. В таком климате в домах, построенных по обыкновенному европейскому расположению, было бы почти невозможно жить. Здесь комнаты второго, или жилого, этажа пространны и весьма высоки; в лучших домах имеют они до 3 сажен вышины. В стенах окон нет, а на расстоянии от 10 до 12 футов сделаны большие двери, против коих кругом всего дома идет крытый коридор шириною в 4 и 5 футов, утвержденный на выдавшихся за стену концах матиц. Снаружи сего коридора от полу фута на 4 обнесен он легким деревянным балюстрадом, на коем поставлены мелкопереплетенные задвижные рамы; вместо стекол в них вставлены выполированные плоские устричные раковины. Рамы сии можно все задвинуть и закрыть ими весь коридор или, отодвинув, открыть оный. Первое делается с той стороны, откуда дождь ветром наносится или солнце сияет, ибо раковины хотя и пропускают свет немногим слабее того, какой сквозь стекла проходит, но солнечные лучи в них не проницают и воздух внутри покоев нагреть они не могут, а коридор, будучи открыт со стороны ветра, доставляет ему канал, коим он, обходя кругом дома, прохлаждает воздух в коридоре и из него посредством огромных дверей входит в покои и находится в беспрестанном обращении.
   В Маниле есть много общественных заведений, как-то: университет, несколько училищ под названием коллегий, богадельня, школа для бедных, три госпитали: военная, гражданская и для неимущих, называемая больницею Св. Лазаря. Только соответствуют ли сии заведения своему назначению и в какой мере, я сказать не могу, а слышал, что живущие здесь иностранцы хвалят духовные училища.
   Имя Манила принадлежит той части города, которая находится в стенах крепости и где, кроме испанцев, никому жить не позволяется, но весь город состоит из разных предместий, простирающихся на несколько верст в длину; имена их суть: Бинондо, Тондо {Тондо также называется и провинция, в коей Манила находится. В 1815 году число жителей в ней найдено 154 350 человек, из коих более двух третей живут около Манилы.}, Санта-Круц, Сан-Себастиан, Санта-Анна.
   Строение в предместьях каменное, во всем подобное находящемуся в городе, кроме лавок, которые составляют длинные ряды одноэтажных низких зданий, и жилищ простого народа, находящихся на самых выездах из предместий. Сии последние похожи на шалаши, поставленные на столбах; сделаны они из дерева бамбу и покрыты кокосовыми листьями. Слабые сии строения, судя по климату, довольно покойны для живущих в них. В предместьях улицы широки, но в городе весьма узки; сие немало вредит жителям в столь жаркой стране.
   Число жителей в самом городе, или в собственно называемой Маниле, простирается до 10 тысяч, а со всеми предместьями более 100 тысяч. Я не думаю, чтоб испанцы увеличивали настоящее число жителей, ибо в бытность мою здесь я всякий день ездил по всем частям города и везде находил улицы, наполненные народом; множество людей занимается также на реках и каналах, где они и живут в своих лодках. На всем же острове Луконии испанское правительство считает до миллиона подданных, а вообще на Филиппинских и Марианских островах -- два миллиона с половиною; но если это правда, то по крайней мере в сем числе считаются многие тысячи, которые, обитая в неприступных горах, не только не признают над собою владычества испанцев, но и сами нередко делают на них набеги.
   Здешние жители состоят из следующих классов: первый составляет духовенство, которое здесь, как и во всех испанских колониях, весьма многочисленно и имеет главою архиепископа, живущего в Маниле, и несколько епископов, находящихся в провинциях. В Маниле считается пять монастырей мужских и три женских.
   Гражданские и военные чиновники, кои почти все из испанцев, присланных из Европы или родившихся здесь, но от испанских родителей, составляют второй класс, к коему принадлежат и иностранцы, служащие в испанской службе {Нужно ли напоминать, что испанцы из иностранцев принимают в свою службу одних католиков, и потому только прежние французы и ирландцы у них здесь служат?}. Хотя б сему классу и надлежало стоять первым, но я помещаю их по степени народного уважения, а здешние жители духовных всем предпочитают. Гражданским и военным чиновникам здесь весьма мало дела, и они время проводят в праздности, курении сигарок и карточной игре, за которую садятся даже с самого утра. Словом, в Маниле ломбер то же, что в России бостон или вист.
   В третий класс можно поместить купцов, владетелей плантаций и содержателей сахарных и ромокуренных фабрик. В сем классе есть много богатых людей, и почти все они имеют чины полковников, майоров, капитанов и проч., в которые их производит генерал-губернатор, определяя в земское войско, долженствующее собираться в случае ожидания неприятельских покушений {Когда в последнюю войну между испанцами и англичанами первые ожидали в Маниле нападения от английской эскадры, прибывшей в здешнее море, то правительство колонии между прочими мерами осторожности постановило удалить внутрь острова всех неслужащих иностранцев. Изгнанию сему подлежал в числе других один богатый армянин, занимавшийся деланием рома. Генерал-губернатор, желая его освободить от удаления, которое могло причинить делам его большую расстройку, дал ему патент на чин капитана милиции и тем вдруг из человека подозрительного сделал его защитником колонии.}. Для них учреждены весьма богатые мундиры, без которых люди сии никогда не показываются в публике: в Маниле нет ни одного владельца дома, которой бы не имел милиционного чина и не щеголял в мундире, вышитом золотом или серебром. Впрочем, они не одним нарядом в сем звании пользуются, но всеми почестями и преимуществами, кроме жалованья, наравне с чиновниками королевских войск, а оные немаловажны. К чести, однако ж, нынешнего правительства надобно сказать, что мы не нашли уже в Маниле той чинности и пустых, отяготительных церемоний, на которые Лаперуз жалуется. Он говорит, что в его бытность здесь число лошадей в экипажи запрягалось по рангам и в улице или на дороге младший старшего себя чином объехать не мог; ныне это вовсе оставлено. Я несколько раз видал на публичном гулянье, что всякий, кто хотел, объезжал карету самого генерал-губернатора. При захождении солнца, ибо днем жары здесь нестерпимы, жители Манилы прогуливаются кругом крепости, при самой подошве гласиса, по гладкой широкой дороге. Прекрасный вид крепостных строений и города, с одной стороны, высокие отдаленные горы -- с другой, и открытое положение долин и полей, не прерывающих нимало прохладительных ветров, делают прогулку сию чрезвычайно приятною. Экипажи здешние состоят в каретах и колясках, запряженных парою; один генерал-губернатор ездит в четыре лошади с почетным конвоем.
   После купцов следует класс торгующих в лавочках и ремесленников; люди сии почти все без изъятия суть поселившиеся здесь китайцы. Китайцы же столяры, плотники, кузнецы, портные, сапожники, хлебники, мясники и проч. и проч. Словом, все мастерства ими отправляются; в числе ремесленников нет ни одного испанца и весьма мало природных жителей. Китайцы сии, которых в Маниле считается до 6 тысяч, весьма искусны в своих ремеслах и крайне трудолюбивы, но подлы и бесчестны до крайности. Обман у них ни за что считается, и они не стыдились с нас просить за вещь в пять и шесть раз дороже настоящей цены. Меня уверяли, что число китайцев в Маниле простирается до 30 тысяч, но сие несправедливо: в переписи главного инженера колонии, коего обязанность нести счет жителям, означено только 6 тысяч. Кажется, что, кроме обыкновенного покровительства законов, китайцы никакими особыми правами и преимуществами в сравнении с простым народом не пользуются, а, напротив того, обременены налогами, ибо платят подати королю по 6 пиастров (30 рублей) в год с каждой души да городу за позволение держать лавку или отправлять ремесло -- по 5 пиастров (25 рублей); между тем природные жители платят только в год с души подати 5 реалей (3 рубля 10 копеек).
   Простой или рабочий народ составляет пятый класс; он весьма многочислен и происходит от древних здешних жителей. При покорении испанцами острова Луконии они нашли на оном жителей, разнившихся между собою обычаями, языком, наружным видом и просвещением. Некоторые из них, а особливо обитавшие при морских берегах, имели правителей, изустные законы и права, кои строго наблюдали, а другие жили в горах и немногим отличались от диких зверей. По именам сих народов и теперь еще испанцы разделяют остров на провинции и по оным их называют, например: Таголо, Памбанго, Илоко и проч. Жители -- таголы100 -- были самые просвещенные: они имели свою грамоту и писали на листьях пальмы или плантена. Испанцы с горными дикими народами никак не могли сладить, и хотя многих из них истребили, но все еще остается довольно, чтоб причинять им иногда вред внутри острова, а прибрежных жителей, имевших уже некоторое просвещение, они скоро покорили, дали им свои законы и ввели к ним христианскую веру, и теперь потомки их едва ли не самые усердные католики в целом свете. Все они говорят по-испански, но не забывают и природного языка, на котором даже играют испанские театральные пьесы, нарочно для них переведенные. Я видел, как они играли трагедию; правда, что хуже их игры и вообразить себе не можно, но надлежало принять в уважение, что актеры были индейцы.
   Индейцы сии малого роста, весьма слабого сложения и не статны, цвет лица изжелта-черноватый, волосы у них черные, прямые; они проворны, но крайне ленивы; одна лишь набожность заставляет их не пропускать ни одной молитвы, ни крестного хода, которые в католических городах почти всякий день случаются, но и к сему, вероятно, праздность и любопытство их привлекают. Изобилие в произведениях природы, климат и недостаток торговли позволяют народу быть недеятельным; жить он может на открытом воздухе под деревом; рубашка, нижнее платье, соломенная или травяная шляпенка составляют весь наряд его, а часто сии люди ходят и нагие. Дикие плоды могут служить пищею, а бросив уду, в час поймает рыбы на целый день. Если ему удастся где найти работу, то в один день выработает столько, что может купить на неделю сарачинского пшена. Слабая и не соответствующая богатству страны сей торговля не позволяет употреблять много людей на обработывание земли и дать им такую плату, которая могла бы приохотить их к работе, и потому простой народ ничего не делает. Вся роскошь сих людей состоит в петухе, с которым они таскаются по улицам и из закладу сводят с другими драться {Здешние жители все вообще пристрастны к бою петухов, и для того нарочно устроен у них театр, куда за деньги пускают зрителей; по праздникам он бывает наполнен людьми.}. Если индеец лишится в сражении петуха, то прежде изжарит и съест его, а потом пойдет в работу, чтоб получить денег на покупку другого, или для сего украдет что-нибудь, ибо леность и праздность нимало не мешает сему народу быть самыми деятельными, искусными и дерзкими ворами. С одного из наших офицеров сорвали они шляпу вечером, когда он ехал в коляске, и сие случилось подле самой гауптвахты, однако ж вор ушел, а с другим, шедшим по улице, то же случилось. Из привезенных к нам с берега съестных припасов они очень много кое-чего украли и так искусно распарывали и после зашивали мешки, что мы сначала приметить этого не могли. Начальники всех иностранных торговых судов, при нас в Маниле бывших, жаловались на индейцев в разных покражах, и надобно знать, что правительство за воровство жестоко наказывает, но они весьма искусны в сем деле и редко попадаются в руки полиции.
   Здешние королевские войска и милиция составлены из индейцев. Говорят, будто они весьма храбры, особливо когда перед началом сражения священники сделают им увещание и благословят их. Это весьма вероятно; впрочем, дело подлежит еще опыту. Мне сказывали, что в Маниле и окрестностях оной число войск всегда простирается до 8 тысяч, в том числе эскадрон кавалерии. В военное же время они могут выставить в поле 20 тысяч пехоты и 6 тысяч конницы. На сие я не могу ничего сказать, но уверен, что если такое число народу и сберут они, то это будет не войско, а сволочь без порядочного оружия, без дисциплины, без начальников, ибо не золотом вышитый мундир и не дорогая верховая лошадь делают искусных военных людей; а кто привык управлять кипами и ящиками товаров и слышать стук бочек, тот едва ли может хорошо начальствовать солдатами при звуке пушечных выстрелов!
   Азиатские владения, принадлежащие испанской короне, управляются точно так же, как и американские ее области. Главное присутственное место есть так называемая королевская аудиенция, коей президент -- сам генерал-губернатор {Я его так называю потому, что должность сия соответствует должности наших генерал-губернаторов, но испанцы дают ему титул губернатора и капитан-генерала. Он же и главнокомандующий сухопутных и морских войск, в колониях его находящихся, и имеет еще другие титлы, соединенные с особыми должностями, в полное его управление вверенными, как, например, главный интендант коронных имуществ, директор казенных сборов и доходов и проч.}; с ним заседают регент (Regente) или главный судья в гражданских и уголовных делах, четыре советника и два фискала. Под сим департаментом есть несколько подведомственных ему присутственных мест и чиновников, управляющих уездами и наблюдающих за внутренним спокойствием, как-то: алкалды, коррежидоры и проч.
   
   Странно покажется, что доходы, получаемые королем испанским с богатых Филиппинских островов, недостаточны для содержания на оных чиновников и войск и, вместо того чтоб получать с них доход, привозили ежегодно из Мексики по 500 тысяч пиастров на содержание служащих; но со времени нарушения спокойствия в Америке галионы перестали плавать, и ныне многие из служащих несколько лет уже не получают полного своего содержания.
   Ныне государственные доходы кроме подушных сборов, которые сами по себе весьма незначительны, состоят в пошлине на морскую торговлю, в откупе табака, крепкого вина, делаемого из кокосовых орехов, и бетелю101. Сии два последних дохода очень неважны, но табачный откуп доставляет короне большой доход. Пошлины также могут быть значительны по мере распространения торговли, но она теперь еще в самом младенчестве, ибо порт недавно открыт европейцам.
   Иностранцы за все товары, ими привозимые {Кроме табака, пороха и оружия, кои запрещены.}, должны платить пошлины по 10 1/2 процентов с суммы, за которую продадут оные, а за произведения, вывозимые из колонии {Вывоз табака и бетеля запрещен.},-- по 2 1/2 процента. Если иностранец привезет деньги, хотя бы испанские, то они почитаются за товар и за них платится по 2 1/2 процента, а, буде ему нужно вывести деньги, должно заплатить 5 процентов.
   Все жители, сеющие табак, должны продавать оный в казну, которая берет его за самую низкую цену. Купленный табак доставляется на фабрику, где делают из него сигарки и нюхальный табак. При нас сею работою занимались ежедневно, кроме праздников: 2125 женщин -- изготовлением обыкновенных сигарок и 600 мужчин -- деланием оных в бумаге {Обыкновенная сигарка есть скатанный в трубку лист табаку длиною 3 дюйма и в окружности дюйм; а бумажная сигарка не что иное, как трубочка, из бумаги сделанная и наполненная мелкоискрошенным табаком; бумажные сигарки вдвое менее обыкновенных.}; за работу им платится от казны по 5 реалей за каждые 100 сигарок, из коих 160 составляют испанский фунт, а 25 фунтов делают арробу, которая продается по 18 пиастров, то есть казна получает за каждый фунт табаку нашего веса {Испанский фунт в Маниле содержит в себе 112 золотников нашего веса.} с лишком по 3 рубли и от сего за всеми расходами на фабрику имеет прибыли от 500 до 800 тысяч пиастров. Надобно знать, что в Маниле нет человека, который бы не курил табака, даже дамы, девушки и 12- и 15-летние мальчики нередко сидят с сигарками во рту.
   Англичане, французы и американцы привозят сюда сукна, разные бумажные материи, полотна, фаянсовую и хрустальную посуду, вина, портер, французскую водку, джин, мебель, картины и множество разных безделиц, к роскоши служащих. В уплату за сии товары получают сахар, кофе, хлопчатую бумагу и индиго -- сии суть главные произведения острова. Некоторые покупают черепаховую кость и берут сарачинское пшено, но больше всего отпускается сахара, которого в прошлом году (1818) англичане и американцы вывезли 130 тысяч квинталей {Испанский квинталь содержит в себе 100 фунтов, что на наш вес составит 2 пуда 36 2/3 фунта.}. Здешняя торговля весьма для иностранцев затруднительна и сопряжена с некоторым риском, ибо они не имеют здесь ни своих консулов, ни коммерческих домов. Ныне всякий корабельщик, приходящий сюда, нанимает дом и магазины, свозит товары свои чрез таможню на берег и начинает продавать оные желающим. Из вырученных денег платит пошлину, а на остальные закупает нужные ему товары; и, таким образом, стоят они в порте по пяти и по шести месяцев, доколе не кончат своих дел. Они по необходимости имеют дело с китайцами, кои покупают у поселян и перепродают им произведения острова; неосторожный покупщик всегда бывает ими обманут. Невзирая на опытность американских корабельщиков в торгах с китайцами, сии последние в некоторых случаях и их обманывали102, ибо здесь необходимо нужно пересмотреть со дна доверху каждый ящик сахару, каждую кипу хлопчатой бумаги и каждый мешок кофе и всякий из них должно свесить; а сделавши все это, немедленно надлежит товары отправлять на корабль или класть в свои магазины за печатью и ключом, потому что китайцы после пересмотру находят способы подбавлять в сахар песку и сору, в бумагу -- простых охлопьев, а в сухой хороший кофе -- горсти гнилого и сырого. Они так бездельничают, что прекрасный здешний синий камень, не уступающий никакому в свете, мешают с грязью и сушат. Но если б испанское правительство пресекло сии свойственные только варварским векам злоупотребления, поставило правила для торговли и позволило иностранцам иметь здесь своих консулов, тогда нужные в Европе произведения острова Луконии могли б быть продаваемы иностранцам по таким ценам, что покупщиков всегда было б много, и как на европейские мануфактурные произведения большого расхода здесь быть не может, то иностранцы согласились бы доплачивать баланс деньгами, а особливо если б уничтожили неслыханную пошлину на ввоз серебряной монеты.
   Трудно сказать, какой товар ныне выгоднее вести из Европы в Манилу, ибо цены там европейским вещам зависят от количества оных в привозе. При нас французские виноградные вина продавались гораздо дешевле, нежели в Европе: бутылка лучшего шампанского вина стоила пиастр (5 рублей), оттого что в прошлом году пришло сюда несколько французских судов, коих груз большею частью состоял в винах; то же случилось с некоторыми и из английских товаров.
   Манила издавна производит торг с Китаем, хотя весьма незначительный: несколько джонок {Китайские мореходные суда.} под конец северовосточного муссона {В исходе генваря и в первой половине февраля.}, который им попутный, приходят в Манилу из провинции Фокин и, простояв до того, как жестокие бури, случающиеся при перемене муссонов, кончаются и юго-западный муссон, им попутный на обратном пути, восстановится, отправляются они домой и до той же поры следующего года уже не являются, ибо с боковыми ветрами они плавать не могут {Начальник Кавитского порта рассказывал мне следующее: известно, что северо-восточный муссон, попутный из Китая до входа в Манильский залив, есть противный от входа до города, а китайские суда лавировать не могут, посему останавливаются при входе в залив Маривелес от Манилы в 50 верстах и для извещения жителей о своем прибытии пускают на волю привезенного с собою орла, который появлением своим дает знать, что китайцы прибыли, ибо хотя и есть на острове Луконии орлы, но они привитают на горах внутри оного. Я думаю, что сие обыкновение более происходит от суеверия или предрассудка.}.
   Товары, привозимые китайцами, суть: чай, фарфоровая и глиняная посуда, шелковые материи, шелк, китайка, плоды, в сахаре вареные, лимоны, апельсины {Лимоны и апельсины родятся и здесь, но от жаров не имеют того вкуса, какой в умеренных климатах. Здесь же достаточные люди в своих садах не сбирают апельсинов, а оставляют их на дереве, доколе они, наполнясь соком, не лопнут; а тогда сок скоро вытечет, и они, засохнув, сожмутся и служат украшением саду вместо цветов.}. Из Манилы берут они сарачинское пшено и индиго {Китайцы при покупке индиго не так разборчивы, как европейцы, и берут оный не совсем очищенный; по сей причине в Маниле при очищении оного не прилагают такого старания, как в Индии или в Америке.}. В Манилу приходят также суда из английских владений в Ост-Индии. Сей торг отправляется более армянами, которые нанимают английские суда и привозят индейские изделия: кисею, платки, бумажные материи. Они получают плату пиастрами.
   Славная торговля Манилы с Мексикою, о которой так много писали и которая в существе своем никогда много не значила, а доставляла только случай наживаться небольшому числу духовных и чиновников, ныне вовсе пресеклась, и корабли, употреблявшиеся для сего, теперь гниют в порте Кавите. Торговля сия, не многим в Европе известная, состояла в следующем: испанское правительство никакому европейскому народу не позволяло торговать в своих колониях103, а снабжало оные всеми нужными товарами. Испанские купцы отправляли их на испанских судах. Торговля же с Восточною Индиею предоставлена была Филиппинской компании, которая обязана была выписывать индейские товары в Манилу и из Манилы уже отправлять в Европу, откуда отвозили их в Америку. Потом узаконение сие во многих отношениях было поправлено: испанские суда Филиппинской компании могли возить товары прямо из Индии в испанские или американские владения, но прямой торг из Манилы с Америкою король предоставил в пользу некоторых частных лиц, живущих на Филиппинских островах. Для сего было издано постановление {Постановление сие и по сие время не отменено, но дела Испании ныне не позволяют исполнять оное.}, чтоб каждый год из Манилы в американский порт Акапулку плавал большой королевский корабль, называемый галионом {Суда сии поднимают грузу более тысячи тонн (62 тысячи пудов).}, с товарами, по распродаже коих купцам, приезжающим из Мексики, возвращался бы с американскими товарами в Манилу, в то же время привозил он по 500 тысяч пиастров казенных денег на издержки колонии. Право отправлять товары на сем галионе король предоставил в пользу монастырей, церквей, городских и таможенных чиновников, департамента призрения бедных, в пользу вдов и сирот, госпиталей и проч., разделя всем права сии на определенное число участков для каждого сословия. Те из сословий, кои не могли или не хотели сами отправлять товары, продавали купцам право свое, отчего некоторые монастыри и церкви имеют ныне по нескольку миллионов капиталу и ссужают купцов деньгами за большие проценты. Каждое сословие, отправляя товары, назначало при оных одного приказчика, и над всеми таковыми приказчиками правительство определяло общих суперкарго, которые по прибытии в Акапулку поставляли на привезенные товары общие цены, по которым уже и продавались они приказчиками иногда в 20 и 30 раз дороже, чем в Маниле. Ныне сего уже быть не может: мексиканские купцы отказались ездить в Акапулку и принудили, чтоб товары доставлялись в Мексику на счет привезших оные, где мексиканцы дают им свои цены.
   В продолжение замечаний моих я несколько раз упоминал о богатстве и изобилии острова Луконии; теперь должно сказать, в чем состоит сие богатство. Остров производит в изобилии сарачинское пшено, пшеницу, маис, горох, бобы разного рода и почти всякую европейскую огородную зелень: арбузы, дыни, апельсины, лимоны, гуавы104, ананасы, манго, виноград, которого, однако ж, немного и для вина он не годится; пшеницы бывает здесь две жатвы в год. Окрестности Манилы весьма удобны для скотоводства, и здесь находятся в большом количестве коровы, буйволы, лошади, козы, бараны, которых, однако, менее и они довольно дороги, индейки, куры, гуси, голуби {Голуби здесь в таком уважении, что в праздничных столах у первых людей почитаются одним из лучших блюд.}. Залив и реки, в него впадающие, изобилуют рыбою.
   Соли прекрасной, белой добывается много из соляных копей и из морской воды.
   Ныне при самом посредственном трудолюбии и при весьма дурных способах земледелия на острове Луконии получается большое количество сахару, но хлопчатой бумаги, индиго, кофею немного, потому что расход на них невелик, а плодородие земли и свойство климата позволяют иметь их сколько угодно. Кофе растет здесь дикий без всякого присмотра и добротою не уступает рио-жанейрскому, индиго от нерадения и мошенничества китайцев не в уважении, но сему легко может пособить колониальное начальство.
   Хлопчатая бумага здесь двух родов: одна растет на дереве, а другая на кусте, первая нехороша и употребляется вместо пуха в подушки, а последняя чрезвычайно бела и нежна. Здесь родится бумага желтоватого цвета наподобие китайской.
   Табак, какао, саго, корица и перец обыкновенный и красный родятся в большом количестве. Табак здесь так плодовит, что по срезании стебля вырастает новый и пускает листья. Саго получается из дерева, называемого здесь jopo, но оно не уступает настоящей; корица и в диком состоянии весьма хороша.
   Лукония производит два рода дерева, которые могли бы служить предметом торговли: одно называется здесь сибукао, другое -- нарра; они не уступают крепостью и красотою бразильскому красному дереву.
   В горах находятся в большом количестве богатые серебряные, медные и железные руды. В первые годы владычества Испании над здешним краем некоторые покоренные народы платили подать испанскому королю золотом. Испанцы сперва не разрабатывали здешних мин, потому что слишком много имели их в Америке; когда же Испания пришла в упадок, то не имели уже средства приступить к сему.
   Меди здесь, должно быть, много, ибо и самородная часто попадается; а железная руда в таком изобилии, что и ленивые индейцы, живущие подле гор, сбирают и выкапывают оной такое количество, какое нужно на потребные им вещи.
   Сера и селитра добываются в достаточном количестве. Подле Манилы есть пороховой завод, который удовлетворяет надобностям колонии.
   Из каменьев яшма, магнит, хрусталь и разные кремнистые породы находятся в большом количестве.
   На берегах часто находят янтарь и серую амбру.
   Здесь есть еще произведение, которое могло б по изобилию своему служить значительною отраслью торговли, если б жители не были весьма ревностные католики. Я разумею воск, добываемый в большом количестве от диких пчел, но и сего количества недостает на церковные потребности и на крестные ходы. Кто не живал в католических городах, тот вообразить себе не может, какое непонятное множество восковых свеч сгорает в них ежедневно. Крестные ходы бывают почти каждый день, продолжаются они по нескольку часов, в них иногда более тысячи человек идут с горящими свечами. В Маниле я видел два таких шествия: одно было по случаю праздника богоматери, образ которой имел один полковник в своем доме. Образ сей, украшенный алмазами и дорогими каменьями, вечером носили с музыкою и пением в церковь, где, совершив ему службу, отнесли назад. В церемонии шел весь полк, множество знакомых и слуг полковника, и всякий имел свечу в руках, даже пред музыкантами мальчики несли свечи.
   Другое шествие также было в честь богоматери из одной церкви в другую и назад; при оном несколько тысяч людей находилось со свечами. Процессия занимала место по крайней мере сажен на 400 или на версту в длину. Более 30 обоего пола детей от 5 до 15 лет из лучших фамилий в городе, одетые в разноцветное платье и украшенные дорогими каменьями, представляли святых и ангелов, все они шли в некотором расстоянии один за другим, а в других местах по двое или по трое рядом в сопровождении своих надзирателей и нянек, впереди и позади их и между ими несли из бумаги сделанные и расписанные разные эмблематические изображения, около коих горели свечи. Мальчики, старики и старухи в два ряда по обе стороны на все расстояние, сколько процессия занимала пространства, шли с зажженными свечами. Сзади несли престол, на коем помещено было изображение богоматери, а в заключение шло множество набожного народа также со свечами в руках. По улицам, где процессия шла, во всех домах хозяева их и живущие в них или в окнах стояли, или выходили на двор, держа в руках свечи от начала до конца шествия. Если б можно было счесть число свеч, употребленных по случаю сего шествия, то количество воска, потребное на годовой расход для богослужения в Маниле, показалось бы невероятным.
   Для любопытства людей торговых я поместил бы здесь цены разным манильским произведениям и некоторым европейским и китайским товарам, как оные в колонии при нас продавались, но как они переменяются здесь с прибытием почти каждого корабля, то такой прейскурант не мог бы ни к чему служить.
   В заключение остается сказать о местечке Кавите, которое есть не иное что, как порт, принадлежащий к Маниле. Местечко сие само по себе бедно, и большую часть жителей оного составляют чиновники, гарнизон и рабочие при арсенале. Крепость, построенная для защиты арсенала, и сей последний заслуживают внимания путешественника. Арсенал, окруженный крепостными строениями, стоит на мысу низкого песчаного острова, отделенного от материка узким протоком, чрез который проведен деревянный на сваях мост. Крепость и арсенал содержатся в порядке относительно наружного вида и чистоты, но последний из них весьма беден снарядами, ибо и малозначащих моих требований он удовлетворить не мог и, покупая вещи с воли, отпускал мне за свои. За несколько месяцев до нашего прихода разъезжал у здешних берегов республиканский крейсер и много беспокоил прибрежное плавание жителей. Генерал-губернатор решился выслать для поисков над ним один из бывших в порте галионов; но арсенал должен был для приведения галиона в состояние выйти в море покупать снаряды у частных людей, и одно приготовление сего судна стоило казне более 40 тысяч пиастров (200 тысяч рублей).
   В Кавите прежде строились галионы, фрегаты и корветты, но ныне испанцы не в состоянии сего предпринять. Начальник порта сказывал мне, что они имеют повеление из Испании построить 6 корветт для обороны колонии; он показывал лес, для них заготовленный {Лес для строения судов привозят из разных частей острова Луконии; он весьма крепок, но тяжел.}, но других материалов нет для исполнения сего повеления. Все это меня не удивляло, потому что подобные сему беспорядки, к несчастью, я очень часто видал и в европейских портах {Всякий в состоянии привесть в расстройство и упадок вековые, миллионов стоящие заведения, но заводить или исправлять их могут только люди с гением.}.
   К Кавите приписана область, имеющая до 57 тысяч жителей.
   От Кавиты к Маниле есть дорога, проложенная вдоль берега. Сначала на 5 или на 6 верст идет она по песчаным местам, но после лежит по ровному твердому основанию между хижин и плантаций поселян и совершенно подобна садовой аллее, имея по обеим сторонам высокие деревья бамбу, апельсиновые, лимонные, фиговые и другие. Изредка являются поля с сарачинским пшеном, пшеницею и выгоны, где пасутся буйволы {Здесь полевая работа и перевозка тяжестей отправляются на буйволах. Правительство почитает скот сей столь важным и необходимым для блага колонии, что ни один хозяин не вправе убить своего буйвола без позволения, которое дается по освидетельствовании, что животное по старости или по какому-либо повреждению к работе не годится.}. Дорогу сию во многих местах перерезывают речки, чрез кои сделаны красивые каменные мосты. Устроение сей дороги и мостов принадлежит уже испанцам нынешних времен, и честь сию жители приписывают теперешнему главному начальнику инженеров полковнику дон Ильдефонсу Ахагору.
   Я думаю, что в Европе не многим известно, кому Испания обязана за удержание в своей зависимости Филиппинских и Марианских островов при всеобщих беспокойствах, происходящих в других ее колониях. За сие она должна благодарить нынешнего манильского генерал-губернатора, за что, однако ж, испанское правительство {Это было до перемены образа правления в Испании, а теперь, может быть, иначе.} платит ему ненавистью и хотело уже сменить его, но назначенный ему преемник на дороге был взят в плен хилийскими республиканцами. Это загадка, но загадка весьма поучительная для людей, занимающих важные места во времена великих государственных переворотов. Когда Наполеон возвел на трон испанский брата своего, то американские области, сему королевству принадлежащие, не признали его, а объявили королем Испании и своим Фердинанда VII, жившего тогда под надзором полиции во Франции. Именем сего государя образовали они правительственные власти, посредством коих и управлялись. В течение времени народ привык повиноваться сим властям и уважать их. В Маниле то же хотели сделать, но генерал-губернатор, человек умный, дальновидный и проницательный, знал, что Филиппинские и Марианские острова сами собою существовать не могут ни в виде королевства, ни республики, и предвидел также, что соединение оных с американскими областями всегда будет слабо, ненадежно и неединодушно, а потому представил чиновникам и почетным гражданам безрассудность отпадать от своего отечества для одной перемены царствующего дома, короче, он убедил их признать Иосифа королем испанским. С восшествием Фердинанда на престол его предков вышеупомянутые острова, как часть испанского королевства, тотчас его признали своим государем безусловно, но в Америке не так поступили. Тамошние области требовали разных преимуществ и отмены многих старинных, коренных постановлений, а не получив сего, воспользовались вновь устроенным порядком вещей и образованными уже под именем самого же Фердинанда властями, отказались от него и объявили себя независимыми, что им весьма легко было сделать, ибо все уже было готово для создания новых республик, стоило только имя короля исключить из публичных актов. В Маниле, может быть, то же самое сделали бы, но там надлежало еще созидать новое правительство, которое заслуживало бы почтение от народа, а в сем-то вся трудность и состоит при революциях. Несмотря на такую важную услугу, оказанную генералом Фолгерасом своему отечеству, двор не жалует его за то, что он променял Фердинанда на Испанию. Вот как сильны самолюбие и личные выгоды. Все говорят, что любят отечество более самих себя, но не все так думают. Государи, которые были бы в состоянии писать такие письма, какое Петр написал своему Сенату с реки Прута, веками родятся.
   

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Плавание от Манилы до острова Св. Елены с замечаниями об оном

   

Пятница, 17

   В осьмом часу вечера 17 генваря мы вышли из залива и стали править к WSW, ибо намерение мое было прийти на вид острова Пуло-Цапата, от коего держать к острову Пуло-Аор и выйти из Китайского моря Гаспарским и Зондским проливами.

Суббота, 18

   На другой день утром увидели мы впереди американское судно "Кадмус" (капитан Чот), которое вышло из Манилы несколькими часами прежде нас, и когда мы с ним поравнялись, то капитан оного просил меня позволить ему держаться за шлюпом, доколе не пройдет Гаспарского пролива, где всегда бывает множество малейских разбойников, весьма опасных для купеческих судов. На сие я охотно согласился, потому что судно его шло почти так же хорошо, как и наше.

Воскресенье, 19

   Первые сутки мы шли при умеренном восточном ветре, но вечером сего числа ветр отшел к северу и, утвердясь на сем румбе, дул довольно крепко, так, как почти всегда муссоны в здешнем море дуют; погода же стояла иногда ясная, но чаще облачная, а нередко и дождь шел. Мы шли своим надлежащим путем очень скоро. 19 числа волнение несколько увеличилось, тогда в шлюпе показалась течь по 2 дюйма в час; оная, вероятно, произошла от рассохшейся обшивки выше ватерлинии, ибо коль скоро пазы замазали, то и течь прекратилась. В полдень широта наша по наблюдению была 12o51', долгота по хронометрам 113o07'. От сего места мы стали править на WSW; курс сей вел нас на 30 миль к северу от Пуло-Цапата. Я полагал, что сильное течение к SSW, которое было замечено здесь разными мореплавателями {Капитан Кинг нашел течение здесь к SSW 42 мили в сутки. В одном русском сочинении издатель, ссылаясь на него, сделал важную ошибку, крайне опасную для наших мореплавателей, не знающих иностранных языков, ибо вместо "течение к SSW" он напечатал "от SSW". Сия ошибка может причинить большую погрешность в счислении и быть пагубна в таком преисполненном опасностями море, каково Китайское.}, приблизит нас к сему острову, бывшему от нас в 280 милях, и что мы его на другой день к вечеру, идучи большим ходом, увидим.

Вторник, 21.

   В ночь на 21 число северный ветр дул сильно при облачной и часто пасмурной погоде. Мы несли одни зарифленные марсели, чтоб дать способ нашему спутнику держаться за нами; он за всем сим, неся все возможные паруса, едва не отставал от нас. Поутру в 6 часов мы стали править на SW 1/2 W и держали сим курсом до полудня, а в полдень, определив свое место обсервациею (в широте 11o08', долготе 110o24 1/2'), мы увидели, что течение слабо на нас действовало, ибо подало к S только на 1 1/2 мили и к востоку на 11 миль, и что острова Пуло-Цапата мы не могли увидеть засветло, а потому спустились на SWtS к островам Тимаону и Пуло-Аору. С полудня ветр от северо-востока стал крепчать и к ночи сделался весьма крепкий. Большим волнением вышибло в боковой галерее раму, и в мою каюту попало много воды, почему и вставили в некоторые окна щиты. В ночь мы несли одни зарифленные марсели, но спутнику нашему было слишком тяжело за нами держаться, и утром 22 числа он пропал у нас из виду, а потому мы и поставили более парусов. В 8 часов утра мы находились подле самой банки Middleburg, положенной на некоторых картах в 60 милях к S от Пуло-Цапаты и на которую я нарочно держал, чтоб миновать ее, ибо на новой Гарсборовой карте ее в сем месте не означено, а он принимает ее за одну и ту же мель с Госсардовым рифом; впрочем, точно ли это так или нет, только банки Мидельбург в 60 милях к югу от Цапаты не найдено, следовательно, самое лучшее средство для избежания ее было править прямо на нее.

Среда, 22

   22 числа весьма крепкий муссон от северо-востока дул во весь день, большею частью при облачном небе, а к вечеру и пасмурно было, однако же в ясные промежутки обсервациями мы успели определить полуденную широту (8o08') и долготу (108o27'). Около 6 часов вечера видели мы вдали много морских птиц, и одна береговая птичка летала около шлюпа. В сие время мы находились в широте 7o31', долготе 252o04'; тогда ближайшая к нам из известных земель был остров Пуло-Кондор, находившийся от нас к северо-востоку во 100 милях, да еще сомнительная банка наравне с водою, которую некоторые полагают в 111 милях прямо к северу от острова Северного Натуна; по сему ее положению оная находилась от нас почти на юг в 48 милях. Параллель ее мы прошли скоро после полуночи с 22 на 23 число в расстоянии от нее 44 миль. В сию ночь ветр стал дуть умереннее и волнение сделалось тише.

Четверг, 23. Пятница, 24

   На рассвете 23 числа увидели мы судно со сломанною бизань-мачтою, шедшее с нами одним курсом, но скоро потеряли его из виду. Сего дня муссон дул свежий NO, только гораздо умереннее вчерашнего, и погода была не столь облачна: солнце во весь день светило сквозь весьма тонкие облака. В полдень по обсервации и хронометрам мы находились в широте 5o36'16", долготе 253o54'29". Ночью при лунном свете мы плыли под всеми парусами, держа прямо к островку Тимаону, который прошли после полудни 24 числа, но Пуло-Аора мрачность видеть не позволила.

Воскресенье, 26

   Генваря 26-го на рассвете прошли мы экватор, а в 8 часу утра увидели с мачт впереди три лодки с косыми парусами, шедшие к востоку. Оные должны быть дозоры малейских разбойников105, сообщающие известия главному стану о приближающихся к проливу судах. Это были довольно большие высокие суда, могущие вместить в себя около ста человек экипажа; они имели по три мачты с большими, так называемыми латинскими парусами. Коль скоро мы к ним приблизились, они подняли флаги: у задних двух были они синие, а у передней -- синий с белыми вверху и внизу каймами, вероятно, сей флаг их атамана. Величина нашего шлюпа удержала разбойников от нападения {Многие небольшие, слабовооруженные купеческие суда сделались жертвою сих варваров: экипаж предан смерти, ибо сии элодеи пленных по большей части убивают, а оставшихся в живых продают в рабство. Ныне малейские разбойники так размножились, что купеческие суда здесь плавают с большою опасностью.}.
   В 11 часу увидели с салингу остров Тоти на SWtS, который по английской карте Ост-Индских островов долженствовал находиться от нас на S; причину сему мы скоро нашли, ибо на сей карте он положен 13 минутами восточнее настоящей долготы, в которой он лежит (105o35 от Гринвича или 111o52' от Кадикса) на испанской карте, изданной директором Гидрографического департамента в Мадриде контр-адмиралом Эспиносою. В 11 часов мы стали держать прямо к вышеупомянутому острову, вечером его миновали и пошли к северной оконечности острова Банки, который нам скоро показался.

Понедельник, 27. Вторник, 28

   Во всю ночь на 27 число мы шли под малыми парусами вдоль восточного берега сего острова к югу, меряя глубину чрез каждые два часа, дабы избежать опасных мелей, по сю сторону острова находящихся. По рассвете мы находились милях в 10-ти к востоку от мыса Рия; тогда пошли прямо к восточной оконечности острова Банки под всеми парусами по глубине 12, 13, 14 и 15 сажен. В 10 часу увидели остров Гаспар. Ровный ветр от северо-запада при светлой погоде ускорял наше плавание и делал оное весьма приятным {Берега острова Банки весьма разнообразны: весь остров состоит из низменностей, холмов, ровных возвышений и даже довольно высоких гор, перемешанных между собою без всякого порядка, так что и в небольшом расстоянии от берега возвышенности его кажутся многими отдельными островами.}. В первом же часу после полудни, когда мы подходили к острову, названному англичанами Древесным, а французами Каменным кораблем {Англичане называют сей остров Tree-island, потому что сколь он ни мал, но на нем растут деревья. Г-н Флиорье сие имя переменил на другое -- Rocher Navire -- по сходству с судном под парусами, утверждая, что когда деревья сломятся, то и название английское будет неприлично. Капитан Крузенштерн перемену сию находит основательною (см. его путешествия, том 2, стр. 417), но оба они упустили из виду, что сии же самые деревья дают острову вид корабля под парусами, а коль скоро оных не будет, то островок сей станет казаться большим камнем.}, скопившиеся над берегами тучи двинулись от северо-запада с сильным ветром и дождем, который как бы туманом покрыл окрестности; один лишь помянутый островок был виден; но как он и узкий проход между островом Средним и берегом острова Банки хорошо определены, то, опасаясь, что пасмурность может продолжиться во весь день, мы привели сей островок на NW 4o и потом спустились в проход, взяв все предосторожности, которые вскоре сделались ненужными, ибо тучи рассеялись и наступила светлая погода, открывшая нам все берега. Итак, мы при весьма свежем ветре от WNW засветло миновали все опасности, прошед Гаспарским проливом в один день и ни разу не останавливаясь на якорь. Ночью держали мы к Зондскому проливу при ветре от северо-запада, который скоро после захождения солнца утих и во всю ночь дул весьма умеренно. К югу над островом Суматрою блистала ужасная молния; грозные тучи медленно поднимались, и удары грома делались сильнее и продолжительнее; молния начинала бить в море ближе к нам, а пред рассветом тучи висели над нашими головами и молния, сопровождаемая жестоким громом, заставила меня вызвать команду наверх и приготовиться к пожару. В начале 6-го часа при сиянии молнии увидели мы впереди судно, которое поутру оказалось малейским, шедшим, по-видимому, в Батавию. Скоро по восхождении солнца буря утихла, но проливной дождь продолжался до 11-го часу. К полудню показалось солнце, и мы определили широту 4o17', долготу по счислению 253o30'. Мы тогда держали на SW к берегу Суматры, чтоб, увидев оный, спуститься к островам, называемым Двумя Братьями, от коих начинается Зондский пролив.

Среда, 29

   29 числа в 6 часу утра миновали острова Двух Братьев, оставя их к востоку. Пройдя оные, мы стали править к проливу, отделяющему остров Средний от берегов Суматры. В 11 часу утра прошли мы так называемый Северный остров; тогда ветр стал утихать и скоро сделался так тих, что мы шли очень мало по лагу, но попутное течение скоро несло нас вдоль пролива, за коим с мачт мы видели в море струи на воде, показывавшие нам, что там дул весьма свежий ветр. Мы полагали оный от NW, но в первом часу пополудни узнали свою ошибку, ибо, когда мы находились в самом выходе из пролива между островом Длинным и Камнем Быстрины, тогда ветр вдруг сделался от с которым мы при пособии благоприятного течения стали лавировать к острову Каракатоа106. Намерение мое было на ночь в случае тишины стать подле его на якорь, но как в 5 часу ветр из юго-западной четверти очень усилился, то я решился ночью лавировать между вышепомянутым островом и островом Принца.

Пятница, 31

   Обошед сей западный край Зондского пролива, мы стали править к SSW, чтоб скорее достигнуть полосы пассатных ветров. По рассвете, в 6 часов, видели в пасмурности часть Принцева острова и западный мыс Явы. Переход наш Китайским морем и проливами был весьма удачен и счастлив, ибо от Манилы до выхода из Зондского пролива мы плыли только 13 дней, в проливах ни разу не становились на якорь и экипаж был совершенно здоров.

Индийский океан. Февраль. Понедельник, 3. Среда, 5

   Февраля 3 числа встретили мы настоящий юго-восточный пассат в широте 11 1/2o+, долготе 256 1/2o+, который, однако ж, при разных переменах ветра и погоды изменялся до 5 числа {В широте 13o22', долготе 259 1/2o.}, а тогда принял он настоящий свой вид и стал дуть весьма крепко от StO.

Вторник, 11

   До 11 февраля мы не встретили ничего примечательного, а сего дня в широте 18o56', долготе 278o56' видели носящееся по морю дерево; оно имело свежую кору и сучья и показывало, что оно недавно в воде, но так как ближняя от нас земля на ветре была Новая Голландия107 и острова Амстердам и Павел, отстоявшие от нас весьма далеко, чтоб дерево могло быть перенесено волнами, не потеряв коры, то и вероятно, что вблизи есть какая-нибудь земля, избежавшая от поисков мореплавателей.

Четверг, 13

   Февраля 13-го (в широте 21o+, долготе 286o+) случилось очень необыкновенное явление: когда высота солнца была около 60o, мы видели весьма ясно близ зенита большую звезду и по вычислению нашли, что это была Венера. Прежде я не думал, чтоб среди дня и при такой большой высоте солнца можно было видеть какую-либо звезду или планету; и в следующие два дни она также показывалась. В ночь на 15 число выпала довольно большая роса, хотя ближайшая к нам земля (маленький остров Родриг) тогда отстояла от нас в расстоянии около 350 миль и находилась под ветром; я и прежде много раз заметил, что роса не есть признак близости земли, как то некоторые полагают.

Понедельник, 24

   В полночь на 24 февраля мы находились между так называемою Голландскою мелью и местом, где английский корабль "Бельеке" достал глубину {На карте Арросмита Голландская мель, названная им сомнительною, положена в широте 31o45' S, в долготе 43o00' O, а "Бельеке" достал глубину 80 и 130 сажен в широте 28o45', долготе 43o50'.}; мы бросили лот, но 200 сажен дна не достали.

Вторник, 25

   Февраля 25 числа мы имели первый западный ветр со вступления нашего в Индийский океан; это было в широте 31o+, долготе 320o+; после того продолжалось несколько времени безветрие, потом переменные ветры с северной стороны, а 27 числа около полудня наступила жестокая буря, от которой произошло сильное волнение. В полдень по наблюдениям мы находились в широте 32o43', в долготе по хронометрам 324o08'. Пред захождением солнца буря начала смягчаться. После оной ветры дули переменные то тихо, то умеренно при разных погодах.

Март. Воскресенье, 2

   Марта 2-го прошли мы Санкт-петербургский меридиан в широте 34o+, совершив путешествие кругом света, а потому в счете времени последовала у нас с живущими в Европе разность в 24 часах. Для поправления сего нынешний день (воскресенье) надлежало бы считать понедельником и 3 марта, но я не хотел воскресный день исключить из счета и следующий день (понедельник, 3 числа) письменным приказом по команде велел именовать вторником, 4 марта, и так вести счет по порядку.

Среда, 5

   5 марта показались признаки бури: штормовые петрели, от запада пошла зыбь, и барометр предсказывал оную, опустившись с 30,04 до 29,9 дюйма.

Четверг, 6. Пятница, 7. Южный Атлантический океан

   Утром 6 числа настал свирепый шторм, дувший ужасными, вихрю подобными порывами с дождем и градом. Буря сия с одинаковою жестокостью свирепствовала во весь день. В сие время случилось забавное происшествие: находящийся у нас с острова Воагу сандвичанин, доселе не видавший льду и граду и не имевший об них никакого понятия, вообразил, что каменья валятся с неба, и тотчас градины начал собирать в платок, объясняя нам, что хочет показать их своим соотечественникам. Когда они таяли, то он, полагая, что это происходит от мокроты, начал их вытирать; нельзя вообразить его удивления, когда он увидел, что мнимые камни не иное что, как затвердевшая вода. 7 числа буря смягчилась. 10 марта мы увидели и прошли мыс Доброй Надежды и стали от него править к острову Св. Елены, чтоб там запастись водою.

Суббота, 15. Воскресенье, 16. Среда, 19. Четверг, 20. Остров Св. Елены

   Попутные ветры скоро довели нас до настоящего пассата, который мы встретили 15 марта в широте 24 1/2o+, долготе 355o+, и на другой день прошли тропик, но погода была нетропическая: холод не соответствовал климату. Теплую приятную погоду мы встретили 19 марта, достигнув широты 18o и долготы 4o {Марта 17-го мы прошли Гринвический меридиан, совершив 360o счету нашей долготы, а потому с того дня начали оную считать снова к западу.}, а по рассвете 20 числа открылся нам остров Св. Елены в расстоянии более 50 миль. Погода была совершенно ясная, и мы с помощью свежего пассата шли очень скоро. Недалеко от острова встретил нас английский военный шлюп, капитан коего сделал сигнал в крепость и в ответ получил разрешение позволить нам идти на рейд. На рейде встретил нас лейтенант с адмиральского корабля {74-пушечный корабль "Conqueror"; контр-адмирал Plampin.} и объявил, что мы можем стать на якорь у западного мыса залива и что воду нам привезут всю в продолжение ночи. В 5 часов вечера стали мы в назначенном месте на якорь. Едва успели мы положить якорь, как тотчас привезли к нам воды 12 1/2 тонн -- половину количества, нам нужного, а другую обещали доставить на рассвете следующего утра. Между тем приезжали ко мне с брандвахтенного судна капитан, а с адмиральского корабля -- лейтенант официально объявить, что по нынешнему уложению острова ночью на берег никто не может съезжать, но что завтрашнего утра я могу быть на берегу и видеть губернатора {Sir Hudson Lowe, армии генерал-майор.}, адмирала и нашего комиссара {Его императорского величества флигель-адъютант граф Бальмеи.} при Наполеоне. Сии господа рассказали мне много кое-чего любопытного касательно знаменитого их пленника: достойное замечания будет помещено в своем месте. Ночью ездила беспрестанно по рейду дозорная шлюпка, спрашивала, нет ли с судов кого на берегу, и наблюдала, подняты ли шлюпки.

Пятница, 21. Суббота, 22

   Утром 21 числа ездил я на берег. На пристани встретил меня пехотный офицер, а потом капитан адмиральского корабля; он проводил меня к нашему комиссару, который в продолжение трех лет никого из русских не видел и был очень доволен моим посещением. Губернатор и адмирал не приезжали в город из своих сельских домов; первый извинялся делами, что отправляет почту, а другой -- болезнью. Мне же по уложению острова нельзя было ехать за город, но мне позволили осмотреть город и пробыть в нем до ночи. Около полуночи возвратился я на шлюп и нашел, что англичане доставили нам все нужное количество воды. На другой день посетили шлюп наш и французский {Генерал-майор маркиз Монтеню.} комиссары, капитан адмиральского корабля, первый член Ост-Индского совета и три или четыре морских капитана с здешних военных судов. Они осмотрели собранные в путешествии редкости, завтракали у меня и распростились. В осьмом часу вечера отправились мы в путь, взяв место отшествия с самого рейда. В бытность нашу здесь ветр из-за гор от пассата дул тихо и легкими порывами, погода же стояла облачная.
   

Остров Св. Елены

   
   Остров Св. Елены (длиною около 35 верст, шириною от 10 до 15) есть вершина высокой горы, со дна морского на неизмеримой глубине поднимающейся. Мы увидели его в расстоянии 70 верст. Обгорелые камни и лава, из коих остров отчасти состоит, неоспоримо свидетельствуют, что он есть произведение сильных землетрясений и что земли, окружавшие его, низвергнуты. Доселе сей лоскут земли был известен по уединенному своему положению. Находясь один посреди обширного океана в расстоянии от африканского берега в двух и от американского в трех тысячах верстах {Он лежит в 15o55' южной широты и 5o43' западной долготы от Гринвича.}, он служит местом роздыха для утомленных мореходцев; ныне же обращен в тюрьму для необыкновенного человека. Остров сей почти весь покрыт горами, кроме одной долины, находящейся от города и пристани в 10 верстах и называемой англичанами Лонгвуд (Longwood); на ней построен дом Наполеона. Прочие разлоги между горами хотя жители и называют долинами (Valley), но их приличнее именовать ущельями.
   Город Св. Иакова (James Town), который один только есть на всем острове, стоит на северо-западной стороне оного, на берегу моря, в так называемой Церковной долине, которая находится между двумя высокими горами, возвышающимися почти перпендикулярно; расстояние между горами -- не более полуверсты. Равнина, где стоит город, от моря внутрь острова возвышается постепенно на небольшое расстояние, потом вдруг начинаются крутые горы, по которым нет другого способа ездить, как верхом, и то по тропинкам, с великим трудом проложенным; другого экипажа здешние жители не видали, даже дамы на бал ездят верхами. С гор нередко скатываются камни и причиняют вред жителям; за несколько дней до нашего прихода на одной из батарей двух солдат убило, скатившимися с горы камнями.
   Домы, которых здесь немного, ибо весь город состоит из одной улицы, все каменные и построены по обыкновенному английскому образцу, только окна гораздо более, нежели какие делаются в Англии. Сия разность и то, что все домы выкрашены белою или желтою краскою, придают городу приятность и красоту, чего английские города не имеют. Отличных зданий здесь нет; одна церковь во всем городе самой простой работы; губернаторский дом, который называют здесь замком, есть не иное что, как обыкновенный большой дом. Земля на острове плодородна: здесь родится в изобилии почти всякая огородная зелень и множество плодов. Недавно компания вздумала разводить на горах строевой лес, а особливо сосну и ель, и говорят, что предприятие сие обещает полный успех. Хлеба жители вовсе не сеют за неимением обширных полей и почитают выгодным получать муку из Англии. У них есть рогатый скот, овцы, свиньи, также и дворовые птицы: куры, утки, гуси и индейки, но недостаточно для приходящих сюда кораблей, и потому всякую живность привозят с мыса Доброй Надежды, а также и овес для лошадей. Нынешний год даже сено и солому оттуда привозили, потому что весьма большие жары пожгли почти всю траву на острове. Хотя от мыса Доброй Надежды до острова Св. Елены обыкновенный переход совершается в 12 или 15 дней, а мы пришли и в 10, но перевоз живого скота нелегок и недешево стоит, а потому все съестные припасы да и другие вещи здесь продаются очень дорого, например: утка на наши деньги стоит 8 рублей, курица -- 6, индейка -- 20 и 25, фунт говядины -- 1 рубль 50 копеек, мешок картофеля (2 1/2 четверика) -- 16 рублей, фунт луку -- 75 копеек, баран весьма худой -- 30 рублей, яиц дюжина -- 6 рублей, пшеничный хлеб фунта в полтора -- 90 копеек. По сему можно судить и о других вещах.
   Берега острова Св. Елены состоят из высоких каменных утесов и столь приглубы, что для кораблей неприступны, кроме одной северо-западной стороны, где версты на две от города есть хорошая глубина и дно для якорного стояния. Место сие называется рейдом Св. Елены. Хотя оно совсем открыто с океана, но как здесь вечно дует один пассатный юго-восточный ветр, то есть прямо с берега, то для стояния совершенно безопасно. Сия сторона острова хорошо укреплена. Поперек долины против города на морском берегу от одной горы до другой поставлен сплошной ряд укреплений, перед которыми вырыт глубокий ров, и на отлогостях подле моря везде поделаны батареи. Равным образом и на вершинах гор есть укрепления, кои командуют берегом и городом. Вход в город с берега чрез одни ворота и подъемный мост чрез ров. Все сии укрепления снабжены орудиями самого большого калибра. Для овладения сим местом нужны немалозначащие силы.
   Число жителей на острове простирается до 3 тысяч человек, как мне сказывал один из членов здешнего совета. Они состоят из чиновников и разных лиц, служащих Ост-Индской компании108, из владетелей домов и поселян; впрочем, мастеровых и ремесленников здесь вовсе нет. Работы по нагружению и выгрузке судов исправляют солдаты, получая за то условленную плату. Человек, который не может выписывать платья и обуви из Англии и носить всегда нового, должен посылать кафтан или сапоги для починки в казарму к солдату или на корабль к матросу.
   Здесь находится многочисленный гарнизон из королевских и компанейских войск. Все они состоят на содержании компании, потому что они сберегают ее крепости. Она дает офицерам двойное жалованье против того, которое они получают в Англии; но как морские силы компания считает для охранения острова ненужными, то и не принимает их на свой счет, а потому они получают от правительства только обыкновенное содержание и присылаются сюда на три года. Даже адмирала, командующего ими, который также и главнокомандующий на станции мыса Доброй Надежды, компания не признает нужным для ее службы и дом ему дает только из одолжения, а не по обязанности, ибо морские силы находятся здесь единственно для караула Наполеона, до которого ей дела нет. Остров Св. Елены уже довольно известен и так хорошо описан, что всякая подробность о нем в отношении к естественному и гражданскому его состоянию была бы лишнею, и потому краткие замечания об нем я поместил как введение к тому, что я хочу сказать о заключенном на нем знаменитом пленнике.
   Наполеон, вознесшись на верх славы, познакомил с собою Европу, так что и, утратив свое величие, оставил приятным для каждого известие о его заключении. Я опишу только то, что имел случай узнать от самовидцев и чего сам был свидетелем. Осторожность и строгость, с каковыми англичане караулят Наполеона, явно показывают, что он имеет еще сильную партию, старающуюся о его освобождении, ибо ему самому при самой обыкновенной страже уйти нет возможности. На рейде всегда находится несколько военных судов, в числе коих один линейный корабль для адмирала, и по обе стороны острова беспрестанно крейсируют корветты и опрашивают каждое судно, идущее на рейд. Английские военные корабли и принадлежащие Ост-Индской компании прямо идут на показанное место, потому что экипажи их обязаны присягою не только не способствовать побегу Наполеона, но даже и писем к нему не доставлять и от него не брать. Все же прочие суда должны объявлять дозорному судну причину своего прибытия и дожидаться позволения губернатора, что делается посредством сигнальных постов, по всему берегу поставленных. Иностранные корабли и английские торговые суда могут только приставать здесь в случае важных повреждений или недостатка пресной воды и съестных припасов. Если достаточная причина объявлена будет, то позволение тотчас дается идти судну на рейд, где встречает его офицер с адмиральского корабля, отводит на якорь в самое отдаленное место рейда и объявляет капитану, чтоб он отнюдь гребных судов не посылал на берег; за исполнением сего строго наблюдает стоящая в том месте военная брандвахта. Едва успеет пришедшее судно положить якорь, как тотчас начинают оное починивать, если нужно, или доставлять воду и жизненные потребности, когда имеет в них надобность, делают счет и чрез несколько часов отправляют в море. Мне позволили простоять у острова двое суток и быть на берегу по уважению того, что там находится наш комиссар, определенный к Наполеону. Впрочем, я только один мог съехать и вечером уже на своей шлюпке не позволили мне возвратиться, но отвезли на одном из дозорных гребных судов, а мою шлюпку при самом захождении солнца отослали на шлюп, не позволив во весь день ни одному человеку из нее даже ступить на берег, кроме бывшего тогда со мною гардемарина Лутковского. От захождения до восхождения солнца никакое гребное судно не может быть на берегу, даже и с английских военных кораблей, кроме дозорного, стоящего у берега на случай надобности. Дозорными судами командуют лейтенанты; они во всю ночь разъезжают по рейду, опрашивают каждое судно, нет ли с него на берегу шлюпок, и наблюдают, чтоб на всех кораблях гребные суда были подняты и чтоб с берега никто не ездил на рейд. Для опознания дается пароль, который они объявляют военным судам при проезде оных и при встрече друг с другом, и если шлюпка не знает пароля, то оную тотчас берут под караул. Паролей каждый вечер отдается три: сухопутный военный, морской военный и гражданский; с первым можно идти на береговые посты и батареи, со вторым ехать на рейд и с рейда в крепость, а с третьим можно беспрепятственно ходить в городе мимо караулов. Такая осторожность поставляет великую преграду для Наполеона освободиться даже и с помощью измены; но чтоб он не отважился пуститься на лодке к необитаемому острову Вознесения, где приверженцы его могли бы его дожидаться, то англичане тотчас заняли сей пустой, голый, каменный остров и держат там одно военное судно и гарнизон, которому даже пресную воду доставляют с острова Св. Елены. Сверх сего, посылали они отыскивать некоторые острова, означенные на старинных картах недалеко от острова Св. Елены, хотя существование их крайне сомнительно. Все сие показывает, что английское правительство хорошо знает человека, с кем дело имеет. В разговоре с одним английским морским офицером я сказал, что осторожности, принимаемые англичанами в рассуждении Наполеона, мне кажутся слишком строгими и во многих отношениях ненужными, на сие он мне отвечал, что он думает иначе, ибо Наполеон проворен на эти дела, и что даже теперь при всех строгостях они боятся, чтоб он их как-нибудь не обманул. Теперь скажу о попечениях, прилагаемых на сухом пути относительно Наполеона.
   От города до его дома есть одна только дорога или тропинка, лежащая на 10 1/2 верст. На сем пространстве каждую ночь ставятся три поста офицерских, три поста унтер-офицерских и 15 часовых кроме конных патрулей. На высокостях, окружающих долину Лонгвуд, всегда находятся несколько постов и 30 часовых. Караульные офицеры посредством зрительных труб видят в лицо каждого, кто входит и выходит из дома Наполеона. В сумерки часовые начинают понемногу приближаться к дому, как к центру круга с обвода его; каждый из них должен видеть ближних к нему двоих по обеим сторонам. Движение сие они так производят, что при наступлении темноты все 30 часовых окружают дом, будучи в пяти шагах от окон. При рассвете они начинают отступать и с дневным светом находятся опять на возвышенностях.
   Без позволения губернатора никто не может не только видеть Наполеона, но даже и ехать в долину Лонгвуд. Мне не позволено было доехать до первого поста, на горе находящегося, откуда я хотел только взглянуть в зрительную трубку на толь примечательное место. Известно, что с прибытия Наполеона на остров ему было позволено ездить верхом по долине в виду часовых без конвоя, а несколько далее -- в сопровождении английского офицера и конвоя. Он этим огорчился, жаловался на притеснения, на малость дома и на дурное содержание. Ныне английское правительство увеличило его содержание более нежели вдвое. Дом для него велено построить новый, гораздо обширнее прежнего, и уже лес для сего из Англии привезен. Ему позволено ездить по всему острову, куда он пожелает, только в сопровождении офицера с конвоем. Но он уже несколько месяцев не выезжал, а играет дома на биллиарде или перевертывает в книгах листы и читает то, что обратит на себя его внимание, часто по нескольку часов сряду ходит по комнате и свищет, иногда заставляет камердинера читать, а сам слушает или диктует ему свою историю. В последний раз видели его на балконе в белом фланелевом халате, в красных туфлях и с красною шалью на голове; в одной руке у него был кий, а в другой зрительная трубка. 22 марта принимал он члена Мадрасского совета Рикетса, возвращавшегося из Индии в Англию, но это потому, что он племянник лорда Ливерпуля, одного из министров, а Наполеону хотелось при нем побранить английское правление, что он и сделал. Г-н Рикетс сказывал, что Наполеон несколько недель не бреется и, по-видимому, хочет носить бороду.
   Наполеон весьма недоволен, что его держат на острове Св. Елены, находя климат чрезвычайно нездоровым, и беспрестанно жалуется, что он болен. Многие англичане сами говорят, что он точно болен, и приписывают болезнь его нездоровому климату острова, ибо у них здесь весьма много умирает солдат и матросов {На нынешнем адмиральском корабле ("Conqueror") в первый год прибытия его к острову более ста человек лишились жизни от болезни, климату свойственной. Из рекрутов также много умирают, несмотря еще на то что здесь продажа крепких или спиртуозных напитков всякого рода вовсе запрещена.}. Другие же, напротив, утверждают, что климат действует на солдат и матросов потому, что они часто принуждены бывают по нескольку часов сряду ночью и в худую погоду работать и спать на открытом воздухе, по дороговизне употребляют дурную пищу, да и сами вообще о сохранении своего здоровья не пекутся. Но причины сии не могут иметь влияния на здоровье Наполеона, и что он болен не телом, а духом, в чем согласен и здешний главный медик, который на вопрос губернатора, как лучше пособить Наполеону в его болезни, отвечал: "Я не знаю другого средства к его излечению, кроме того, чтоб отвезти его в Европу и дать ему 200 тысяч войск в команду". Адмирала Кокборна, который привез Наполеона на сей остров и несколько времени исправлял на оном должность губернатора, он очень уважал, часто приглашал к себе и по нескольку часов проводил с ним в разговорах. Кокборну однажды сказал он, что ему надлежало бы умереть в Москве. Он часто говорит о своих сражениях и даже вспоминает о деле при Ватерлоо, но о походе в Россию никто не слыхал от него ни слова. С нынешним губернатором и адмиралом он поссорился, и они к нему не ездят. Первого из них при одном случае разбранил он до того, что губернатор потерял терпение, надел шляпу и, сказав ему: "Я не за тем сюда прислан, чтоб вы меня бранили", вышел; с того времени они уже не видались.
   Из французов при Наполеоне остались только Бертран и Монтолон с семействами и камердинер. Повар у него китаец, нанятый из здешних жителей {На острове находится около 400 китайцев в службе компании и в услугах у частных людей.}. Надобно заметить, как осторожно поступают англичане в отправлении свиты его в Европу: если кто захочет оставить остров, того тотчас отсылают на мыс Доброй Надежды, где он должен дожидаться позволения английского правительства, и когда оное последует, то он едет прямо с мыса в Европу.
   Я ласкал себя надеждою, что увижу Наполеона, но по прибытии к острову Св. Елены скоро узнал невозможность иметь эту честь. Граф Бальмен уверен был, что он непременно принял бы меня, если б только англичане на это согласились, но губернатор даже и за город не позволил мне выехать, в чем его и винить нельзя, ибо он поступает по предписанию своего правительства. Впрочем, англичане обходились со мною весьма учтиво, в строгостях же караула беспрестанно извинялись тем, что остров Св. Елены я должен теперь почитать самою важнейшею тюрьмою в свете. Надобно заметить, что и комиссарам англичане не позволяют видеть Наполеона потому, что он почитает себя незаконно захваченным и заключенным и не признает никаких комиссаров, а желает охотно их видеть у себя как частных людей, но частным людям губернатор не вправе позволить посещать его.
   Невзирая на строгое наблюдение за поступками Наполеона, он находит случай тайно отсылать письма в Европу, ибо всякое письмо от него и к нему велено прочитывать губернатору, но Наполеон избавил его сего труда, ибо он сим каналом не хочет ни получать писем, ни писать. Многие статьи напечатаны в его пользу в разных лондонских газетах и с такими обстоятельствами, кои явно показывают, что они от него присланы, но с кем -- неизвестно. Говорят, будто многие из здешних жителей ему преданы; правительство на некоторых имеет подозрение, и недавно отправили в Англию одного пехотного офицера и лекаря по случаю важного в пользу его заговора {После я узнал, что заговор сей не доказан и подозреваемые в оном освобождены.}.
   Пребывание Наполеона на острове Св. Елены большей части здешних жителей весьма не нравится, а особливо офицерам гарнизона и эскадры, ибо они должны издерживать много денег и без всякого удовольствия. Сверх того, караулы, дозоры и проч., во время которых малейшая ошибка может иметь весьма неприятные для них последствия, крайне им наскучили. Хозяева домов прежде получали много доходу, отдавая домы свои в наем капитанам и пассажирам с приходящих сюда кораблей. Ныне же никому посторонним не позволяется и одну ночь провести на берегу. Хозяин дома, в котором живет граф Бальмен {Этот дом есть самый лучший из частных в городе. Он примечателен потому, что по прибытии Наполеона он со всею своею свитою жил в нем, доколе не построили ему дома в Лонгвуде. Наполеон занимал ту комнату, где теперь гостиная у графа. Будучи в ней, я воображал, что Наполеон чувствовал, вступя в первый раз в нее!}, долго со мною разговаривал о разных предметах, до Наполеона касающихся; он сам один из тех, которые получали доходы свои с домов. Напротив того, поселяне, имеющие сады и огороды, выигрывают, ибо для Наполеонова стола употребляется весьма много разных припасов {Для стола его одной говядины употребляется ежедневно по 50 фунтов; такое количество в большом городе немного бы значило, но для здешнего острова оно слишком велико, и потому говядина считается здесь редким и дорогим блюдом. Когда поселянин убивает быка, то прежде посылает в знатные домы повестку и назначает цену, чтоб присылали для получения, кому какое надобно количество мяса. Чиновникам и офицерам, здесь живущим, в продовольствии много помогает остров Вознесения, с которого часто присылают черепах, до коих и в Лондоне при всем изобилии англичане большие охотники.}, и всегда самое лучшее, за что не жалеют платить денег, какая бы ни была цена.
   

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Плавание от острова Св. Елены до острова Вознесения с замечаниями о сем последнем и от острова Вознесения до острова Фаяла, пребывание на оном. Замечания об Азорских островах

   

Воскресенье, 23

   Ровный пассатный ветр от юго-востока дул во всю ночь на 23 марта. Мы держали к острову Вознесения в намерении запастись там черепахами, ибо на острове Св. Елены по дороговизне нельзя было купить много съестных припасов. Погода сего числа большею частью была облачная, и изредка шел мелкий дождь. Но в ясные промежутки мы определили по наблюдениям в полдень широту (14o41'46") и долготу свою (6o59'55"). Поутру сего дня мы увидели впереди три английских ост-индских корабля, которые вчера часов за шесть прежде нас пошли с рейда; к вечеру мы оставили их назади и потеряли из виду.

Четверг, 27

   27 числа утром увидели мы остров Вознесения и пошли к заливу Креста, находящемуся на северо-западной стороне острова, а в 8 часов утра стали в оном на якорь в расстоянии от берега одной мили. Начальник английской брандвахты {Бриг "Тис" под начальством капитана Ренния, который командует всем отрядом, здесь находящимся.} дал мне знать, что мы можем сами черепах ловить, только на сие требуется много времени, ибо, с тех пор как поселились здесь люди, число их весьма уменьшилось, он предложил нам наловленных десять черепах, которых прислал в 12 часу. Я не рассудил долее оставаться здесь, ибо остров не заслуживает внимания, и потому в самый полдень снялись мы с якоря и пошли в путь.
   

Остров Вознесения

   

Остров Вознесения

   Сей остров лежит под южною широтою 8o, в долготе западной от Гринвича 14o20', в расстоянии от острова Св. Елены на 1200 верст к северо-западу; в окружности имеет верст 40 или 50 и состоит весь из вулканических произведений. В южной его стороне есть высокая гора, на коей находится несколько кустарнику и зеленеется трава или мох; там водятся дикие козы. Пресной воды на нем нет, кроме дождевой, собирающейся на камнях, но и той столь мало, что живущие ныне здесь англичане получают оную с острова Св. Елены. По соседству места заключения Наполеона владеющие островом англичане имеют здесь на берегу военный пост, состоящий из полного комплекта офицеров и нижних чинов, положенного по их штату для брига. Начальствует оным морской лейтенант. Они построили временные казармы и две или три небольшие батареи.
   Остров сей ничего полезного для человека не производит. Все пособие, какое мореплаватель может найти здесь, состоит в черепахах, тропических птицах и в так называемых сухопутных раках, коих мясо очень вкусно. Черепахи бывали здесь с генваря по июнь месяц в чрезвычайном множестве, ибо в сие время они кладут на берегу яйца. Прежде нередко приставали к острову суда нарочно для черепах, но ныне англичане много их ловят как для себя, так для отправления на остров Св. Елены и для заходящих сюда кораблей и притом напугали их, и они теперь несравненно в меньшем числе выходят на берег. Англичане устроили здесь небольшой пруд, в котором держат живых черепах, остающихся у них за расходом, из сих-то десять весьма больших они нам подарили. Сии животные выходят по ночам на песок класть яйца, и потому ловить их весьма легко. Для сего несколько человек, разделившись по двое, без шуму и не говоря ни слова, ходят вдоль берега подле воды и, увидев черепаху, поворачивают ее на спину, тогда она уйти не может, они идут далее и поступают таким образом с другими попадающимися им черепахами, поутру же сбирают их.
   Якорное место находится на северо-западной стороне острова, где в расстоянии около версты от берега глубина и дно для якорей удобны; и хотя рейд открыт, но так как здесь постоянно дует пассатный ветр прямо с берега {Однако ж сему закону бывают исключения, хотя и чрезвычайно редко: англичане мне сказывали, что недавно дул легкий ветр с запада в продолжение целого дня.}, то он безопасен. Но по причине силы, с какою ветр часто здесь дует, прибой у берега бывает велик и пристать не везде можно. Лучшая пристань находится в юго-западной части залива, недалеко от английских жилищ, подле камня, которому мореплаватели дали имя почтового дома, ибо, заходя к острову, они оставляли на оном письма для своих спутников или дощечки с именем корабля, означением времени бытности здесь и с описанием обстоятельств, которые хотели довести до сведения тех, кто после их мог прийти сюда.
   Вот все, что можно сказать об острове Вознесения; разве прибавить еще в предосторожность мореплавателям, что англичане нашли на рейде риф, опасный только для больших кораблей и простирающийся от западной стороны оного на небольшое пространство к морю по заливу. Рифа сего, однако ж, можно легко избежать. Англичане похоронили здесь начальника одного военного корабля на довольно возвышенном месте и над могилою его воздвигли каменную выбеленную пирамиду в таком положении, что когда она будет приходить в одну линию с батареею, поставленною на высоком месте, то значит, что корабль приближается к опасности и должен поворачивать. Назначить место могиле и памятнику морскому офицеру в таком положении -- прекрасная мысль! Покойник и по смерти предостерегает товарищей своих мореходцев от угрожающего им бедствия!

Пятница, 28

   27 марта во весь день ветр дул самый свежий от юго-востока при облачной погоде. Мы правили на NNW: намерение мое было пройти экватор между 22o и 25o долготы. Ночью к северу видна была беспрестанная молния, но ветр был прежний до 6 часов утра 28 марта, потом вдруг затих и скоро стал дуть умеренно от разных румбов северной стороны и часто с проливным дождем. Сия несносная погода, к счастью, продолжалась только до 10-го часа утра, потом прояснило и ветр сделался из юго-восточной четверти. Сего числа в первый еще раз во все наше путешествие мы ели черепаху. Сначала я думал, что матросы будут иметь отвращение к сей пище, однако ж с удовольствием увидел, что она им очень нравилась и они мясо черепах сравнивали с телятиною.

Апрель. Суббота, 5

   С 28 марта настали тихие ветры и безветрия, плавание наше было весьма медленно и единообразно. До 5 апреля ничего примечательного не случилось, а сего числа около полудня, будучи в широте 0o19' S, долготе 18o30' и находясь между сомнительными мелями, означенными в сем месте на карте Арросмита, мы бросили большой лот с привязанным на 100 саженях ручным лотом, но 325 саженями дна не достали.

Воскресенье, 6. Северный Атлантический океан

   В ночь на 6 число (светлое Христово воскресение) тишина стояла по-прежнему, погода была то ясная, то облачная, горизонт часто покрывался тучами, из коих к северу блистала молния. На рассвете увидели мы бриг, на который послал я офицера узнать новости. Судно сие шло из Бордо, но судовщик никаких новостей не знал и ничего нам не сообщил, кроме своего имени. Сего утра прошли мы или, лучше сказать, протащило нас течением чрез экватор, ибо в полдень по наблюдениям широта наша была 0o5'59" N, долгота по хронометрам 18o15'.

Среда, 16. Четверг, 17

   Пройдя экватор, мы так же, как и прежде, имели тихие ветры, дувшие с разных сторон; погода большею частью стояла ясная. В первые три дня случился два раза гром, но не ужасный, какие бывают обыкновенно около экватора. Мы думали вскоре по переходе через него встретить северо-восточный пассат, но в ожиданиях своих обманулись, ибо, достигнув широты 4 1/2o+, долготы 20o+, нашли мы тихие ветры, нам противные, продолжавшиеся с небольшою переменою многие дни. В 4 часа пополудни 16 числа, находясь по наблюдениям и хронометрам в широте 6o38', долготе 18o4', при совершенной тишине бросили мы лот, но линем в 390 сажен дна не достали. Ночью на 17 число небо было совершенно ясно, даже на горизонте находилось мало облаков; ветр дул по-прежнему тихий, постоянно между N и NNW. В сию ночь несколько раз слышали мы недалеко от себя в разных сторонах шум, похожий на происходящий от спорных течений или когда крепкий ветр после тишины приближается; надобно думать, что оный происходил от большого стада рыбы. В полдень по астрономическим наблюдениям нашли мы широту (7o20'09") и долготу (17o28'19") свою, а вскоре после полудни увидели прямо на ветре большое судно милях в 3-х от нас, которого прежде ни с верху мачт, ни с палубы нельзя было видеть. Я хотел узнать о новостях, почему по приближении судна, которое между тем подняло английский транспортный флаг, послал на него офицера. Возвратясь, он известил только, что это английский транспорт {"Colombo" -- транспорт, начальник оного Richardson; из Диля (Downs) пошел 2 апреля по новому стилю.}, идущий из Англии в Африку, к Золотому Берегу, на коем англичане имеют крепость, новостей никаких нет, кроме неудачи северополярной их экспедиции109. Ветр, почти беспрестанно дувший с северо-западной стороны, приводил нас в самое неприятное положение. Сильное течение, ежедневно склонявшее шлюп к востоку по 15, 20 и более миль, скоро приблизило нас к африканскому берегу, который не позволял нам долго править к северо-востоку, а курс другого галса вел нас опять в полосу тишины и дождей. В сем случае я решился идти сколько возможно далее к северу. Мое намерение было пользоваться ветрами, когда они дули ближе к западу и выбираться как можно далее к северу, а у африканского берега поворотить к западу, тогда мы тотчас встретили бы настоящий пассат. Но ветры, дувшие ближе к северу, нежели к западу, и беспрестанное течение к востоку скорее приблизили нас к берегу, нежели я ожидал.

Воскресенье, 20

   Сего числа в полдень широта наша по обсервации была 10o15', для долготы высот солнца поутру мрачность взять не позволила, а по счислению от вчерашней оная была 16o18'36", по коей мы находились на карте Арросмита милях в 20 от банок, окружающих острова, лежащие пред устьем так называемой Большой реки (Rio Grande); но лот, в полдень брошенный, показал глубину 18 сажен, на дне мелкий серый песок. Из сего я заключил, что мы находимся на краю сих банок, почему и пошли при ветре WNW к SW. На банке вода имеет совсем особенный цвет от обыкновенной морской, будучи мутна и беловата; и сего дня она гораздо была холоднее прежнего; сие, конечно, происходило от перемены в атмосфере, ибо сего утра термометр показывал теплоту 3o менее, нежели в те же часы последних двух дней. С 3 часов пополудни ветр стал постепенно отходить к северу и в 6 часов вечера был уже северо-западный. В сие время, прошед с полудня по правому компасу на SW 35o 18 миль, бросили мы лот и нашли глубину 28 сажен, на дне серый песок, несколько крупнее прежнего, но в полночь, пройдя еще 20 миль на SW 44o по правому же компасу, 150 саженями дна не достали.
   Сильные течения, в сей полосе к востоку стремящиеся, могут нечувствительно приблизить корабль к самому африканскому берегу, когда он считает себя в 200 или 300 милях от оного, буде не имеет астрономических способов для определения долготы. Но мрачность, похожая на туман, весь горизонт покрывающая, и необыкновенное множество разного рода и цвета весьма больших моллюсков покажут мореплавателю, что он близко берега.

Понедельник, 21

   Ночью на 21 число ветр дул северо-западный, тихий при ясной лунной погоде; в 7 часу утра отшел он к северу; погода была светлооблачная с небольшою мрачностью по горизонту. Поутру шлюп был окружен множеством рыбы, а более дельфинами и бонитами, из коих нам удалось трех поймать.

Май. Суббота, 3

   До 3 мая плавание наше было крайне медленно и неприятно и тем хуже, что у нас не было никаких свежих съестных припасов и мы принуждены были питаться сухарями и солониною. К счастью нашему, море всегда было покойно, иначе большая зыбь при тихих ветрах и часто при совершенной тишине была бы для нас беспокойна и вредна для шлюпа. На сем продолжительном переходе с нами ничего примечательного не случилось.

Вторник, 13

   13 числа во весь день стояла совершенная тишина и море было покойно. В 5 часов пополудни я позволил служителям купаться, и, когда последним из них надобно было выходить из воды, появились у борта две большие прожоры рыбы, которых мы прежде не видали. Я упоминаю о сем для того, чтоб заметить, случайно ли они подошли к нам или, издали увидев в воде людей, пустились на добычу. Впрочем, как бы то ни было, а купаться служителям надобно позволять с большою осторожностью, и непременно люди должны смотреть с марсов во все стороны, нет ли сих животных, которые, плавая всегда близ поверхности воды, издали означают себя струею.

Воскресенье, 18. Июнь. Вторник, 3. Среда, 4

   Северо-восточный ветр, приняв настоящий вид пассата, дул ровно и умеренно более трех суток, потом в ночь на 18 число вовсе затих, и после того настали опять маловетрия и штили; изредка, иногда на короткое время дул какой-либо ровный ветр; погода большею частью была облачная. После 18 числа, не встретив ничего примечательного, шли мы до Азорских островов 15 дней. Флорес и Корву увидели поутру 3 июня. Я хотел пройти между сими двумя островами, потому что по ветру, тогда дувшему, это было выгоднее, но по приближении к проливу (в 4 часа пополудни) повеяло маловетрие от севера, тогда мы стали править вдоль острова к югу. На западной стороне Флореса мы ясно видели два селения, из коих одно довольно обширное. Оное лежит севернее другого, и оба находятся почти на средине между двумя оконечностями острова при небольших вгибах берега. Домики в них очень низки, и в большом селении некоторые из них выбелены, а в малом есть церковь. Около домов приметили мы множество садов и огородов, а по косогору над селениями видно было большое пространство разделенных межами полей, из коих некоторые зеленелись, а другие были только вспаханы. Лесу же на сей стороне острова вовсе не видали. В 7 часу вечера настал свежий ветр от юга, при коем ночью мы старались лавированием обойти южную сторону Флореса, которую и прошли утром на другой день. Идучи от берега весьма близко, на сей стороне острова мы видели два больших селения и весьма много полей, по отлогостям возвышенного берега возделанных, но лесу не приметили.
   От острова Флореса стали мы править к острову Фаялу. При нем есть один из всей купы сей довольно удобный рейд, и там лучше можно запастись всем нужным, нежели на прочих.

Понедельник, 9. Остров Фаял

   9 числа поутру увидели мы гору Пико во всем ее величии {По геометрическому измерению она имеет 8043 английских фута перпендикулярной вершины.}, только светлое узкое облако опоясывало ее посредине. В полдень стал дуть тихий ветр от северо-запада, и мы пошли ко входу вдоль юго-западного берега Фаяла в расстоянии 4 миль от оного. Берег с сей стороны оканчивается утесом и от оного вверх идет косогором, по коему рассеяно множество сельских домиков, окруженных пространными, обработанными полями; сие показывало, что Фаял многолюден. К южной стороне он ниже и оканчивается к морю отлогостью, на коей видели мы белое каменное строение, во всем похожее на католический монастырь. В сие время усмотрели мы в разных местах селения на острове Пико. В 2 часа ветр сделался несколько свежее; с помощью оного в 5 часу пополудни вошли мы в пролив между Фаялом и Пико, а в 5 часов, пришедши на фаяльский рейд, стали на якорь.
   Таким образом, мы совершили плавание от острова Вознесения до Фаяла, между коими расстояния только 2903 мили, в 74 дня, следовательно, в каждый день шли мы по 39 1/4 мили -- это весьма неудачное плавание! Но при нас пришел сюда из Рио-Жанейро бразильский корабль, который проходил экватор гораздо западнее нашего и на переход 3790 миль (от Рио-Жанейро до Фаяла) употребил 108 дней, что составляет по 35 миль в сутки. Корабль сей претерпевал большой недостаток в пресной воде и съестных припасах, имея весьма много больных. У нас же экипаж был в самом лучшем состоянии: мы имели только трех человек больных, которые чрез несколько дней здесь выздоровели. Впрочем, нет сомнения, что мы гораздо скорее прошли бы жарким зоном, если б держались далее к западу. Желаю, чтоб ошибка моя послужила в пользу другим.
   Поставив шлюп на два якоря, тотчас послал я офицера к губернатору {Бразильский уроженец полковник артиллерии де Лима.} известить его о причине нашего прихода и просить позволения запастись припасами и водою. Офицер скоро возвратился с благоприятным ответом. Тогда мы по трактату у нас с Португалиею салютовали крепости из 7 пушек и тотчас получили равный ответ. В 8 часу вечера приезжал ко мне наш вице-консул {Здешний уроженец г-н Карри де Камара.} предложить свои пособия и услуги; мы с ним условились о способе снабжения нашего.

Вторник, 10

   На другой день были мы у губернатора, а после осматривали город, который, кроме положения и кратера, ничего занимательного не имеет. Консул наш показывал нам в числе здешних любопытностей монастыри, которых здесь три мужских и два женских. Здешние жители за диковинку показывают домы консулов американского и бывшего испанского; оба они стоят на весьма выгодных местах и построены красиво, но не великолепно. При них есть хорошие сады, кои, однако, здесь не чудо: деревья, которым удивляются у нас в оранжереях, растут здесь на открытом воздухе, как около Петербурга береза и рябина.
   Трудность доставления на корабль воды и медленность при покупке припасов, за коими нужно было посылать по всему острову и даже на другие острова, не позволили консулу сдержать свое слово, и мы вместо 7 пробыли здесь 17 дней, но я об этом не жалею, ибо во все сие время дули противные ветры, а между тем мы провели время весело. Наш консул и родственник его английский купец Карри {Он родом ирландец и живет здесь 16 лет.}, а также консулы английский {Г-н Паркин (Parkin), лет за 40 пред сим он был в России и сделался по некоторым обстоятельствам русским подданным и теперь еще помнит и хорошо произносит несколько десятков наших слов.} и американский {Г-н Дабней (John В. Dabney).} старались оказать нам гостеприимство и доставить всякое удовольствие, какое здешнее место позволяло. Мы ездили по загородным местам, где есть прекрасные сады и величественные виды. Дороги здесь очень дурны, и ездить по ним не иначе можно как верхом. Город, обыкновенно называемый Фаялом по имени острова, в бумагах именуется Вилла де Горта, то есть сад-город, по прекрасному его положению. Он стоит при небольшом заливе на самом берегу и расположен по косогору так что большие здания, как-то: пять огромных монастырей, бывшее иезуитское училище, церкви, крепости и несколько частных домов, одно другого не заслоняют и все видны с рейда. Позади города возвышаются постепенно горы, коих верхи часто скрываются в облаках. По отлогости гор видны загородные домы с окружающими их садами, далее являются хлебородные поля, а позади всего вершины гор необработанных, кои бледно зеленеются и увенчиваются стоящими над ними облаками. Все сие является в виде амфитеатра. Кратер, называемый португальцами калдера (котел), действительно имеет подобие ужасной величины котла: он в окружности будет версты в 4 или 5, а в глубину -- около версты; дно его ровное, и в оном есть небольшое озеро; кругом же озера и по крутизнам внутри сей пропасти растет разного рода мелкий лес, трава и тростник. Кратер сей находится на вершине одной высочайшей горы острова, которая часто скрывается в облаках. Когда мы туда ездили, поутру было ясно и мы видели кругом все предметы, но к вечеру облачный туман покрыл нас и зрение наше недалеко простиралось; кратер же, наполнившись туманом, вовсе не был виден; но как туман не имел места распространяться, а другой сверху находил на него, то он в кратере волновался, как море, и представлял необыкновенное зрелище. Мы употребили целый день, чтоб доехать до кратера, осмотреть его и возвратиться.
   Г-н Карри де Камара доставил случай нашему натуралисту быть на вершине горы Пико, сыскав ему проводников и проч.; один из офицеров {Служащий на шлюпе в должности гардемарина коллежский секретарь Матюшкин110.} имел желание ему сопутствовать и был с ним почти на самой вершине.

Воскресенье, 22

   Июня 22-го американский консул пригласил нас к обеду и на бал по случаю торжества, которое во всех областях Американских Северных Штатов в этот день (4 июля н[ового] с[тиля]) ежегодно празднуют: в оный объявили они себя независимыми. На бале здешние дамы были в платьях, сшитых по английским образцам.
   Чрез два дня после сего обедали у меня на шлюпе губернатор, некоторые офицеры и консулы, а после обеда сделали мне посещение, к великому моему удивлению, все дамы, бывшие на бале.

Четверг, 26

   Июня 26-го был я на берегу, сделал с консулом расчет, и в осьмом часу вечера при свежем восточном ветре пошли мы в путь, будучи довольны ласковым приемом наших фаяльских знакомых, равным образом и они нами. Губернатор и другие значащие здесь люди часто говорили мне, что они желали б иметь здесь беспрестанно русские суда. Напротив того, когда английское военное судно приходит, то жители желают, чтоб оно скорее ушло, ибо матросы на берегу пьянствуют и заводят ссоры и драки. Из наших же людей, которых я отпускал на берег каждый день по 12 человек и более, никто не только не сделал драки, но не было ни одного человека пьяного.
   

Азорские острова

   

Азорские острова

   Географическое положение, величина, климат, естественное состояние и история первого открытия и заселения Азорских островов {Числом их десять, имена их по порядку величины суть: Михаил, Пико, Терсера, Св. Георгия, Флорес, Фаял, Св. Марии, Грасиоса, Корво и Формигас (необитаемый).}, до прихода к ним европейцев не имевших ни жителей, ни даже каких-либо животных {При каждом шаге на Азорских островах попадаются вещества вулканического извержения, и все в них показывает действие ужасных землетрясений и подземных огней, кои, вероятно, истребили жителей и животных, прежде на них бывших.}, описаны во многих географических книгах и путешествиях и так хорошо известны, что повторение было бы излишним, и потому я помещу здесь несколько моих замечаний в отношении к нынешнему политическому состоянию оных.
   Азорские острова, находясь почти на средине Северо-Атлантического океана между Европою и Африкою, с одной стороны, и Америкою -- с другой, имеют выгодное положение для торговли с сими частями света; но только от беспечности португальского правительства и от недеятельности жителей она весьма незначительна в сравнении с их богатством. По уверению же давно живущих здесь англичан, американцев и самих беспристрастных португальцев, при лучших постановлениях и при малейшем поощрении она могла бы в несколько крат быть значительнее и приносить более пользы жителям и выгоды короне.
   Острова сии столь пространны, что они могли бы иметь гораздо более жителей, нежели сколько теперь на них находится, но и тех довольно, чтоб привести настоящее хозяйство в лучшее состояние. Фаяльский губернатор, управляющий островами Фаялом и Пико {Всеми Азорскими островами управляет генерал-губернатор, или, как португальцы его называют, капитан-генерал. Он живет в городе Ангре на острове Терсере.}, прислал ко мне планы сих островов. Между разными статистическими предметами на планах означено было число жителей, найденное по переписям 1810 года, коих с прибавлением, последовавшим до сего года, ныне считается на Фаяле обоего пола 21 тысяча человек, а на Пико -- около 27 тысяч; на острове же Михаиле, по его же уверению, число жителей простирается до 80 тысяч. Сколько жителей находится на других островах, я не мог достоверно узнать; но если принять в соображение, что на маленьком островке Корво обитают 800 человек, то можно положить, что все сии острова довольно хорошо населены.
   Ныне главные произведения Азорских островов для внешней торговли суть: вино, водка, апельсины, лимоны и пшеница.
   Вино есть первый и самый выгодный предмет торговли, но вывозимое в Европу делается на одном только острове Пико и немногим уступает мадерскому, а, может быть, со временем и сравняется с ним при усовершенствовании за два года пред сим введенного способа улучшивать и упрочивать оное посредством водки и нагревания. Остров Пико при урожае винограда дает в год до 18 тысяч пип {Торговая пипа на Фаяле содержит в себе 105 английских галлонов, или 31 1/2 ведро.} хорошего вина, которое вывозится под именем фаяльской мадеры, потому что большая часть земель на Пико принадлежит жителям Фаяла, откуда они и вино отпускают на суда. Небольшой, но самый плодородный из всех здешних островов Грасиоса производит иногда в год до 12 тысяч пип вина, которое, однако, нехорошо и в вывоз не идет, но переделывается в водку, которая отправляется в Лиссабон, где употребляется для ликеров. На прочих островах также делается вино, но так как оно нехорошо, то жители запасают его только для себя, впрочем, вероятно, с большим рачением могли бы улучшить оное и сделать годным для торговли. Прежде и фаяльское вино в Европе было в небольшом уважении, доколе один из поселившихся здесь английских купцов, долго живший на острове Мадере, за два года пред сим не ввел здесь вышеупомянутого способа, который состоит в следующем: строят большое низкое здание, по концам коего сделаны печи, от коих трубы проведены по стенам внутри здания; средину оного наполняют по возможности бочками с вином, прибавляя в каждую пипу по 10 галлонов {Некоторые уверяют, что это несправедливо, ибо количество водки, полагаемой в вино, продавцы оного содержат в тайне.} лучшей французской водки; потом здание запирают и в печах держат четыре месяца беспрестанно огонь, наблюдая по термометру одним виноделателям известную степень теплоты. После дают вину время простыть, на что потребно не менее 14 дней; тогда вынимают оное, очищают посредством яичных белков или рыбьего клею, и оно делается весьма похожим на мадеру, но ценою гораздо дешевле оной и было бы еще дешевле, если б не принуждали винных купцов платить больших пошлин, ибо по ныне существующим постановлениям за все произведения, вывозимые с островов, платится по 15 процентов, а на французскую водку, которая необходима для улучшивания вина, по 50 пиастров (250 рублей) с каждой пипы.
   Апельсины и лимоны составляют второй предмет торговли. В прошлом году с одного острова Михаила отправлено в Англию до ста купеческих кораблей с сими плодами. Апельсинов родится здесь весьма много: американский консул показывал нам в своем саду дерево или, лучше сказать, десять дерев, стоящих вместе и выросших от одного корня, с которых однажды снял он 12 тысяч апельсинов, а на острове Михаиле был пример, что с одного такого дерева снято их 28 тысяч.
   Пшеницу с Азорских островов отправляют в Португалию, но торг сей очень неважен.
   Табак мог бы составить важную отрасль торговли, ибо он растет местами дикий и по опытам очень хорош, но как торговля табаком есть монополия королевская, то привозят его сюда из Лиссабона и самый дурной продают чрезвычайно дорого; если же найдут у владельца в поле или в саду табачное растение, то подвергают его строгому взысканию.
   Впрочем, острова сии изобильны всеми потребностями для жизни человеческой. Здесь родятся в изобилии пшеница, маис, ячмень, рожь и овес, но последних двух мало сеют; лошадей же кормят маисом.
   Из огородной зелени много капусты, картофелю, луку, репы, редьки и огурцов, но последние два рода весьма горьки; равным образом и редис перерождается и делается горьким. Капуста здесь также перерождается и, посаженная здешними семенами, растет только в один лист, а потому хорошие хозяева выписывают семена всякий год из Англии. На Фаяле ее мало по недостатку воды, но на острове Терсере, изобильном водою, она родится в большом количестве, оттуда ее привозят на Фаял. Гороху, бобов и салату на Фаяле мало, но полевых бобов, коими здесь иногда кормят лошадей, очень много. Корень ям также растет в изобилии.
   Плодами Азорские острова весьма изобильны: апельсины, лимоны кислые и сладкие, фиги, сливы, абрикосы, персики, виноград, дыни, арбузы родятся на оных в большом изобилии, есть также бананы, шелковичные ягоды и сахарные трости. Из плодов, свойственных Северной Европе, родятся здесь яблоки, груши, земляника, но сия последняя не столько вкусна и не имеет такого приятного запаха, как наша; яблоки же и груши мелки и невкусны.
   На Азорских островах родится много льну; он бел и мягок, но очень короток.
   Хлеб разного рода и все растения, кроме картофеля, который сбирают два раза, поспевают здесь только один раз. Пшеницу жнут в июне, маис -- в сентябре, октябре и ноябре, ячмень -- в мае и июне, апельсины созревают в октябре и ноябре, виноград делается годным для пищи в июле, но вино начинают делать в исходе августа или в сентябре, а в холодное время и того позже.
   Строевого лесу здесь вовсе нет; на острове Флоресе находится под землею много кедровых дерев, из коих в Фаяле строят небольшие боты и гребные суда. Для дров же употребляется небольшое дерево, называемое здесь фае, от которого и Фаял получил имя свое, ибо при открытии его он был весь покрыт сим лесом, но теперь его здесь немного, и дрова привозят на Фаял с острова Пико. Меня уверяли, что дерево сие имеет чудное свойство: оно родится не от семян, но от кала черных дроздов, которые семенами оного питаются; я думаю, что то и другое бывает.
   Для разных столярных поделок дерево привозится сюда из Бразилии, а лес для бочек и еловые доски -- из Америки; для апельсинных же и лимонных ящиков доставляются тонко распиленные дощечки из Лиссабона.
   Из домашних животных острова сии имеют в большом количестве рогатый скот, овец, свиней, лошадей, лошаков, ослов и собак. Рогатого скота по удобности местного положения чрезвычайно много на острове Св. Георгия, с которого на Фаял и на другие острова оный всегда привозят. Лошадей же много на Терсере, где жители всех прочих островов их покупают, только они недешевы: лошадь, стоящая в Петербурге около 500 рублей, здесь продается по 150 и по 200 пиастров (750 и 1000 рублей). Лошаков и ослов считается до многих тысяч на острове Михаиле. В диком состоянии нет здесь никаких животных, кроме кроликов, некоего рода хорька и крыс; равным образом нет ни змей, ниже каких-либо насекомых.
   Из домашних птиц много кур, но индеек и уток мало, а гусей и того менее. Вместо шести дюжин уток, которые я заказал консулу, он мог достать мне только полторы дюжины, а гусей вовсе не нашел и подарил мне пару за редкость. Дичиною острова сии очень бедны, но перепелок весьма много, ими наполнены все поля вокруг города. Из примечательных птиц здесь много ястребов, давших имя сим островам {Azor на испанском и португальском языках значит ястреб.}, и серых канареек, которые, однако ж, поют недурно.
   При берегах Азорских островов ловится много рыбы, которую береговые жители тех мест, где наиболее она ловится, коптят и вялят и развозят по городам для продажи. Здесь более всего ловится макрель, морские угри и рыба, известная жителям под названием шарни, мареа и броди, из коих первая отменно вкусна и продается здесь недешево.
   Минералов Азорские острова много не имеют, по крайней мере португальцы об них не знают; впрочем, известно, что на острове Михаиле есть много минеральных ключей -- горячих и холодных, которые еще не исследованы. Все сии острова состоят из вулканических произведений. Здания, крепости, ограды кругом садов и полей делаются из сих веществ, из коих наиболее употребляется камень, цветом подобный граниту, ноздреватая черная лава и туфа {Мягковатый камень, на воздухе твердеющий; он составляется из смеси воды с каменными частицами, огнем разрушенными.}. Из сей последней и из лавы построены все здешние крепости. Впрочем, все нужное для строения привозят сюда из Европы, например: черепицу и аспид для крыши домов, камень для извести, стекло, железо и лес, о коем упомянуто выше.
   Здесь нет никаких фабрик и заводов; все произведения рук человеческих привозят из Европы, и большею частью из Англии, за ввоз европейских изделий платят пошлины по 15 процентов.
   Сахар, кофе и ром запрещено привозить сюда иностранцам. Произведения сии доставляются из Бразилии, и потому они весьма дороги.
   Многие из здешних жителей весьма свободно изъяснялись насчет своего правительства, обвиняя оное в пристрастии к духовным и в несправедливости к подданным светского состояния {Лучшего состояния люди открыто говорили нам, что революция в Португалии должна скоро последовать111. Последние события в сем королевстве догадку их оправдали. Впрочем, не надобно было иметь большой прозорливости, чтоб предвидеть сей переворот: всеобщее неудовольствие и народный ропот всегда бывают предвестниками таковых событий. Соседство с Испаниею, одна и та же в обоих государствах вера, сходство языка, обычаев и законов -- все сие служило к увлечению Португалии в ту же пропасть, в какую низринулась Испания и в которую готова была погрузиться Италия, спасенная двумя великими монархами.}. Здесь, например, духовные получают десятую долю со всех доходов и живут богато, между тем как многие граждане претерпевают нужду к войска по нескольку лет не получают жалованья. Монашеское состояние хотя и не пользуется ныне в католических землях тем уважением, как прежде, но по причине доходов и беспечной своевольной жизни монастыри в португальских владениях наполнены монахами и монахинями. Первые за принятие свое в монастырь платят на Фаяле по 100 пиастров, а последние -- по тысяче. Эта сумма велика, но чадолюбивые родители, посадив дочь свою за 5 тысяч рублей в вечное заключение, не имеют попечения о ее содержании, воспитании, приданом и выборе ей жениха. Хотя несчастных девиц сих заключают в монастыри в самых юных летах, но монашеское воспитание не может истребить природных чувствований. В продолжение последних четырех или пяти лет шесть девиц ушли с английскими морскими офицерами; из них одна только была столь счастлива, что досталась честному человеку, который по прибытии в Англию на ней женился; прочие же были оставлены снискивать хлеб насущный, как умели. При одном из сих рыцарских подвигов случилось жалостное и вместе с тем смешное приключение. Одна из монахинь, женщина средних лет и чрез меру толстая, участвовала в тайных переговорах сквозь решетку английского морского капитана с одною молодою девицею, которую он хотел увезти. Переговоры имели желанный успех, но с условием, чтоб и посредница могла за влюбленною четою последовать. Капитан доставил им веревку, с помощью коей они могли поднять трап (морскую лестницу из веревок), и в назначенный час ночи он явился под решетчатые монастырские окна с вооруженными матросами и слесарями. Коль скоро трап был поднят, то слесаря тотчас взобрались по оному и выпилили решетки. Толстая монахиня была на сей раз недогадлива, ибо наперед отдала матросам молодую свою подругу. Лишь капитан увидел ее в своих руках, то, не заботясь более о женщине, которая ни к чему для него не годилась, поставил все паруса и пустился к пристани, где ожидала его шлюпка, а к рассвету он ушел с своею добычею в море. Толстая же монахиня, увидев, что матросы нейдут за нею, решилась сама спуститься, но по непривычке ходить по таким покойным лестницам упала и переломила себе обе ноги. В таком состоянии утром подняли ее на улице и узнали от нее сие приключение.
   О числе войск и гарнизона на Азорских островах я ничего достоверного узнать не мог, но, по-видимому, силы португальцев должны быть здесь весьма слабы, ибо, опасаясь хилийских республиканских крейсеров, они составили милицию из босых и полуодетых поселян, из коих один с ружьем, другой с рогатиной и проч.
   

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ, И ПОСЛЕДНЯЯ

Плавание от Азорских островов до Англии. Пребывание в Портсмуте и отбытие из оного. Переход до Копенгагена и оттуда до Кронштадта

   

Воскресенье, 29. Понедельник, 30. Июль. Вторник, 1

   По отбытии нашем от Азорских островов три дня беспрестанно дул совершенно противный нам северо-восточный умеренный ветр, который 29 июня, сделавшись самый тихий, пошел к югу. С полуночи на 30 число перешел он в юго-западную четверть и стал дуть поровнее; это был первый настоящий благополучный ветр, которого мы после самого приближения к экватору не имели. К 8 часам утра отшел он к западу и при сухой, впрочем облачной, погоде продолжал дуть умеренно до 1 июля, а тогда перешел в северо-восточную четверть, следовательно, сделался опять нам противный, с рассветом он усилился, и погода настала пасмурная.

Воскресенье, 6. Понедельник, 7

   После сего до 6 числа июля беспрестанно дул ветр с северо-восточной стороны, и довольно крепко. Погода стояла облачная и холодная, а в последние три дня сделалась она пасмурною и мрачность, нередко походила на туман. В 4 часа после полудня 6 числа ветр отшел к северу, а вечером перешел в северо-западную четверть и стал свежеть; тогда могли мы идти настоящим своим курсом (ONO 1/2 О) очень скоро. На другой день северо-западный ветр при пасмурной, сырой погоде дул очень свежо и мы шли по 8 и 9 миль в час почти до полден, потом отшел ветр к северу и дул очень крепко, с порывами.

Среда, 9. Четверг, 10

   Северный свежий ветр с облачною и пасмурною погодою дул до 3 часов пополудни 9 числа, а потом перешел в северо-восточную четверть и стал дуть тише. Сей тихий ветр, переходящий иногда в юго-восточную четверть, дул и все 10 число, которого в полдень мы находились в широте 45o35', долготе по хронометрам 12o40'. Сего дня погода была ясная.

Пятница, 11

   Июля 11-го ветр дул от юго-востока и, приближаясь иногда к востоку, был нам не вовсе благоприятный. Прежде с самого выхода из Фаяла видели мы почти каждый день одно или два судна, но сего дня было у нас в виду вдруг шесть судов.

Суббота, 12. Воскресенье, 13.Среда, 16. Английский канал. Четверг, 17. Пятница, 18. Воскресенье, 20

   Июля 12-го ветр дул тихо из юго-восточной четверти при облачной погоде во все сутки, а на другой день в 4 часа пополуночи перешел в юго-западную четверть. В полдень, находясь в широте 48o39', долготе по хронометрам 9o14', достали мы дно 85 саженями -- мелкий белый песок с ракушками. После сего ветры были переменные, тихие и большею частью противные нам, и по временам с такою пасмурностью, что мыса Лизарда мы видеть не могли, а 16 июля вечером показался Эдистонский маяк в расстоянии от нас миль 12 или 15. Невзирая на такое большое расстояние, приезжали к нам на гребных судах плимутские лоцманы предлагать свои услуги. Между ими были и контрабандисты, которые спрашивали у нас, нет ли продажных вещей, а особливо джину: они почли нас за голландцев. Тишина, а после совершенно противный ветр от востока не позволили нам идти в Канал, а потому и на другой день Эдистонский маяк мы видели, а также мысы Болд-Гед и Старт. Вечером уже при захождении солнца сделался северный ветр, с которым пошли мы прямым своим путем, но в ночь на 18 число опять перешел он к востоку и дул весьма тихо двое суток, так что мы не прежде могли прийти в Портсмут как 20 июля, где положили якорь в 4 часу пополудни на рейде, называемом Спит-Гед.

Понедельник, 21

   На другой день был я у главнокомандующего здесь адмирала {Sir George Cambell.}, а вечером с двумя офицерами {Комиссар Савельев и гардемарин Феопемпт Лутковский.} поехал в Лондон по казенным надобностям, поруча шлюп старшему офицеру, которому приказал сделать на нем некоторые поправки, состоявшие большею частью в починке парусов и окраске наружных частей шлюпа. Все сие можно было скоро окончить, и я надеялся чрез неделю уйти, но в Лондоне встретились препятствия: инструменты и вещи, приготовленные в Англии для разных департаментов правительства, которые я должен был отвезти в Россию, не были привезены в Портсмут, и я должен был их дожидаться в Лондоне. Во время пребывания моего в Лондоне пришли в Портсмут четыре наших военных судна {"Восток" и "Мирный", назначенные на юг, под начальством капитана 2-го ранга барона Беллинсгаузена; а "Открытие" и "Благонамеренный" -- к северу, под командою капитан-лейтенанта Васильева.}, назначенные для открытий в полярных морях к северу, и к югу. Тогда же находились там яхты принца-регента Англии, который несколько раз по рейду катался на них под королевским штандартом. Мы ему салютовали и делали все другие почести, принадлежащие по нашему уставу особе его ранга. Его высочество был столь внимателен к нам, что присылал пригласить меня и командиров вышеупомянутых четырех наших военных судов к столу на свою яхту, где у него обедали все английские морские генералы и корабельные капитаны, в Портсмуте тогда бывшие, но как мы в это время находились в Лондоне, то и не могли воспользоваться предложенною честью.

Суббота, 16. Северное море. Воскресенье, 17. Вторник, 19. Среда,20. Каттегат. Четверг, 21

   Окончив дела в Лондоне и Портсмуте, простились мы с нашими приятелями {Они остались еще на несколько дней в Портсмуте для разных в их судах переделок и поправок, из коих важнейшая состояла в подъемных портах, коих для шлюпа "Востока" в Кронштадте как-то не успели сделать.} и 15 августа вечером отправились в путь при благополучном ветре с западной стороны, который дул тихо и часто вовсе затихал во весь следующий день, а к вечеру был даже нам противный; погода стояла ясная. На рассвете же 17 числа ветр сделался от запада и потом от юго-запада. С помощью сего ветра к вечеру мы совсем вышли из Доверского канала и направили путь к ютландскому берегу, который, не встретив ничего примечательного, увидели в окружностях Бовен-Бергена в 4 часу пополудни 19 числа, и, подойдя к оному на расстояние миль 6-ти или 7-ми, пошли вдоль его к мысу Скагену, к которому подошли в следующее утро. Ветр, бывший доселе нам попутным, в Каттегате уже был противным, сделавшись из юго-восточной четверти, и заставил нас лавировать; дул он гораздо тише прежнего и временно с дождем. У Скагена нашли мы около 50 купеческих судов разных народов, лавировавших к Зунду. Это показывало, что в Каттегате несколько дней уже был южный ветр, ибо суда, шедшие Северным морем с попутным ветром, здесь встречали его противным, о чем на следующий день узнали мы достоверно от норвежских лоцманов, приехавших к нам, когда мы находились подле берега между островами Марстрандом и Винге. В сие время до 120 судов, шедших с нами, были у нас в виду.

Пятница, 22

   21 числа в 8 часов вечера прошли мы Нидингские маяки. При сем случае должно заметить, что шведское правительство, кажется, весьма дурно поступило, приняв за правило зажигать маяки не прежде 8 часов вечера, вместо того чтоб надлежало им гореть с самого захождения солнца; от сей бездельной экономии корабли чувствуют большое неудобство и нередко претерпевают гибель. В сей раз мы и сами много потеряли от того, что заблаговременно не видали маяков, ибо, полагая их далее, правили к ним ближе и чрез то при боковом, почти противном ветре пришли в такое положение, что приблизились к норвежскому берегу более, нежели безопасность позволяла, а особливо потому, что около полуночи ветр стал дуть крепко и погода сделалась пасмурная, а на рассвете 22 числа ветр прямо от юго-запада стал дуть весьма сильными порывами с дождем и градом, и сие продолжалось до самого полудня. Потом выяснило и погода настала светлая, сухая, при том же ветре, умеренно и ровно дувшем. Мы во весь день лавировали к Зунду вместе со множеством наших спутников, но успех был невелик по причине течения, против нас стремившегося; при захождении солнца мы еще находились почти в 20 милях от мыса Колы.

Суббота, 23. Воскресенье, 24. Зунд. Понедельник, 25. Копенгаген. Вторник, 26

   Ночью на 23 число при светло-облачной, лунной погоде тихий ветр дул с южной стороны, с коим мы лавировали к Зунду, но к рассвету настала тишина, продолжавшаяся до 10 часов утра; потом легкий ветерок при ясном небе повеял с северо-западной стороны, но во весь день он так тихо дул, что мы не прежде могли приблизиться к мысу Колу как в 6 часу пополудни, а к Кронбургской крепости подошли уже после полуночи 24 числа, где и стали на якорь. По рассвете снялись и начали лавировать с помощью попутного течения. Сначала успех наш был невелик, но после, когда ветр сделался свежее, мы много выигрывали и к вечеру, невзирая на совершенно противный ветр, подошли к Копенгагену на 8 миль, где по совету лоцмана стали на якорь в расстоянии 2 или 2 1/2 миль от зеландского берега. На другой день по рассвете снялись опять с якоря и стали лавировать. В 4 часу пополудни находились мы подле самого копенгагенского рейда, как вдруг южный ветр из самого свежего совершенно затих и тотчас стал дуть с западной стороны -- нам попутный; тогда мы могли бы остаться на рейде под парусами только несколько часов, чтоб дать время бывшему у нас пассажиром натуралисту перебраться на берег, но непредвидимый случай, повстречавшийся с нами при входе в Зунд, заставил нас пробыть на копенгагенском рейде пять дней. Когда мы поравнялись с Кронбургским замком, то салютовали датскому флагу 7 выстрелами, но, получив ответ 5 выстрелами, я уже не салютовал более ни брандвахтенному военному судну, ни копенгагенским крепостям, а отнесся о сем к нашему посланнику {Действительный статский советник барон Павел Андреевич Николаи.}, к которому в самый день прибытия на рейд тотчас отправил офицера {Лейтенант Кутыгин.}, и получил в ответ, что причиною сему упущение датчан и что я при отбытии получу 2 выстрела лишних. На другой день в 9 часу, отдав паруса, я сделал крепости салют 7 выстрелами, но в ответ вместо 9 получил только ровное число; сие заставило меня лично объясниться с посланником, и он приписал упущение датчан недостатку времени для нужного сообщения по сему предмету от первого министра начальнику города, и что при отбытии моем если я стану салютовать, то непременно получу в ответ 2 выстрела лишних.

Четверг, 28. Пятница, 29

   Августа 28 стояла пасмурная погода с переменными легкими ветерками, а потому и невозможно было, по общему с лоцманом мнению, покуситься на проход сквозь пролив Драго. Итак, мы опять должны были простоять сии сутки, равно как и следующие, на месте. Сего числа узнали мы о приходе к Гельсингеру фрегата {Фрегат "Гектор" под начальством капитан-лейтенанта Титова.}, на котором прибыл из Англии г-н статс-секретарь граф Каподистрия; вечером фрегат сей пришел на здешний рейд, где за противным ветром остановился.

Суббота, 30

   30 августа -- день тезоименитства государя императора -- мы также простояли на копенгагенском рейде. Мы имели случай заметить, можно сказать, неучтивость датского правительства: по случаю сего праздника мы хотели сделать после молебна салют и послали известить о сем начальника крепости. В обыкновенное время с наших судов салютовали, но датчане не сделали ни одного выстрела.

[]

Воскресенье, 31. Балтийское море. Сентябрь. Понедельник, 1. Вторник, 2. Среда, 3. Четверг, 4. Финский залив. Пятница, 5. Кронштадт

   Августа 31-го судьба сжалилась над нами: после полудня повеял попутный ветр с северо-западной стороны, и мы в 4 часу со множеством купеческих судов пустились в путь. На салют наш датчане отвечали двумя выстрелами более и тем поправили свою ошибку {Хорошо делают англичане, что не любят салютов, у них ни с кем нет трактатов об оных. Очень нередко случалось, что даже начальники наших эскадр не получали от датчан должных салютов и принуждены были жаловаться.}. Благоприятный ветр был непродолжителен: едва прошли мы 1 сентября остров Борнгольм, ветр утих и потом сделался противным. 2 числа снова переменился и стал дуть с западной стороны так сильно, что мог дать нам ходу по 7 и 8 миль в час, а иногда более. Пользуясь сим благополучным ветром, прошли мы вечером южную сторону острова Готланда и во всю ночь имели попутный ветр. На сей стороне острова мы видели горевший маяк, ни на карте, ни в лоциях наших не означенный; он казался, по счислению нашему, на острове Остергарте; надобно думать, что он вновь учрежден. К полудню 3 сентября, когда мы находились по обсервации и хронометрам в широте 58o10, долготе 20o31', ветр совсем затих и по захождении уже солнца сделался опять нам благоприятным. На рассвете 4 сентября прошли мы мыс Дагерорт; стоящий же на нем маяк видели еще ночью весьма хорошо, будучи от него в 25 милях, несмотря на пасмурную и весьма облачную погоду. Войдя в Финский залив, вступили мы в пределы нашего Отечества. Ветр благоприятствовал нам скоро плыть по заливу; в 5 часу пополудни прошли мы Ревель близ северной стороны Ревельской губы, а на другой день в 12 часу утра увидели мыс Гариваллу и в то же время усмотрели подле мыса Стирсудена небольшое судно без мачт, которое ветром и волнением скоро несло к берегу, где бы его неминуемо разбило. Желая избавить его от погибели, мы подошли к нему и взяли на буксир {Галиот купца Быкова, по имени "Яхта", под управлением шкипера Алексея Власкова. Он шел из Кронштадта в Выборг с казенным грузом, состоявшим из 508 кулей муки и 382 четвертей крупы; сверх сего, находилось на нем пассажирами восемь человек военнослужителей.}; оно сего же утра от крепкого ветра потеряло мачты. Имея такое судно на буксире, мы не прежде могли прийти на кронштадтский рейд как в 6 часу пополудни, совершив наше путешествие вокруг света в два года и десять дней. В продолжение всего путешествия потеряли мы из 130 человек только троих, и то двое из них сделались жертвою собственной своей безрассудности (как о том в путешествии упомянуто); случайно же мы не лишились ни одного человека, и также не было ни одного, который бы сделался неспособным к службе; равным образом не потеряли ни одного каната, ни якоря, ниже верпа, ни мачты, ни стеньги и никогда не изорвало у нас никакого значащего паруса {Вскоре по возвращении нашем в Россию государь император высочайше соизволил за сие путешествие наградить весь экипаж шлюпа: я и старший лейтенант Муравьев всемилостивейше пожалованы в следующие чины, лейтенанты и мичманы награждены орденами, гардемарины произведены в мичманы, из экономических чиновников некоторые пожалованы в следующие чины, а другие -- кавалерами, а унтер-офицеры и рядовые удостоились получить денежное награждение.}.
   

ПРИБАВЛЕНИЕ

No 1

см. стр. 26

Список

офицерам, нижним чинам и пассажирам, во время путешествия на шлюпе "Камчатке" находившимся

   
   Ныне в каких чинах и где находятся
   Капитан 2-го ранга
   
   Василий Головнин
   Капитан-командир детском корпусе          
   Лейтенанты: Матвей Муравьев
   Капитан-лейтенант, главный правитель колоний Российской Американской компании
   Никандр Филатов
   Командир военного брига "Аякса", в 1821 году отправленного к северо-западным берегам Америки
   Федор Кутыгин
   Второй лейтенант на шлюпе "Аполлоне", в 1821 году отправленном к северо-западным берегам Америки
   Мичманы:
   
   Федор Литке
   Лейтенант, начальствующий экспедицией, определенной для исследования берегов Новой Земли и Белого моря
   Барон Фердинанд Врангель
   Лейтенант, начальствует экспедицией, занимающейся открытием северополярных земель с устья реки Колымы
   Гардемарины:
   
   Ардальон Лутковский
   Мичман, в путешествии кругом света на бриге "Аяксе"
   Степан Артюхов
   Мичман в Черноморском флоте
   Феопемпт Лутковский
   Мичман, в путешествии кругом света на шлюпе "Аполлоне"
   Викентий Тобулевич
   Мичман, в кронштадтском экипаже
   Коллежский секретарь
   
   Федор Матюшкин
   Мичман, в экспедиции для открытия полярных стран с устья реки Колымы
   Клерк 13-го класса
   
   Степан Савельев
   12-го класса, в Департаменте морского министра
   Штурман 12-го класса
   
   Григорий Никифоров
   9-го класса, старший штурман в путешествии кругом света на шлюпе "Аполлоне"
   Штурманские помощники унтер-офицерского чина:
   
   Прокопий Козьмин
   14-го класса, в экспедиции для открытия полярных стран с устья реки Колымы
   Иван Афанасьев
   в Кронштадте
   Штурманский ученик
   
   Петр Ильин
   14-го класса, в экспедиции для открытия полярных стран с устья реки Яны
   Штаб-лекарь
   
   Антон Новицкий
   Коллежский асессор, в экспедиции кругом света на шлюпе "Аполлоне"
   Фельдшер 14-го класса
   В Свеаборге
   Владимир Скородумов
   
   Фельдшер 1-го класса
   
   Иван Рожнов
   
   Художник живописи14-го класса
   
   Михаил Тиханов
   
   Шкиперский помощник унтер-офицерского чина
   
   Петр Лобанов
   14-го класса, командир яхты морского министра
   Боцман
   Герасим Евдокимов
   Квартирмейстеры:
   Ефим Михеев
   Андрей Парсов
   Барабанщик
   Иван Анисимов
   Флейтщик
   Григорий Петров
   На шлюпе "Аполлоне"
   Матросы 1-й статьи:
   
   Владимир Озерецкий
   
   Потап Тетюшкин
   
   Александр Югов
   В Колымской экспедиции
   Михаил Болотов
   
   Татион Расслабенков
   
   Лаврентий Федоров
   
   Прохор Сафронов
   
   Трофим Макаров
   
   Гейк Хамеляин
   
   Евдоким Марков
   Умер 25 июля 1818 года
   Матц Летвяин
   
   Степан Садовой
   
   Трофим Пурначев
   
   Василий Бабин
   
   Дионис Потапов
   
   Петр Рекляин
   
   Федор Гаврилов
   
   Алексей Гаврилов
   
   Иван Южиков
   
   Мирон Васильев
   
   Маркус Стефансон
   Боцманмат на бриге "Аяксе"
   Генрих Тихин
   
   Адам Матцен
   На бриге "Аяксе"
   Михаил Евсеньев
   
   Петр Христерсон
   
   Иван Лебедев-первый
   На компанейском корабле "Кутузове"
   Егор Пономарев
   
   Елизар Наумшин
   
   Филипп Мельников
   На бриге "Аяксе"
   Михель Цепелло
   На шлюпе "Аполлоне"
   Василий Данилов
   На бриге "Аяксе"
   Иван Дмитриев
   На бриге "Аяксе"
   Василий Федотов
   
   Фезуил Баширов
   
   Герасим Степанов
   
   Алексей Волыгин
   
   Исидор [Сидор] Яковлев
   
   Василий Кондратьев
   
   Иоганн Христерсон
   
   Адам Лейкаре
   
   Ерик Ериксон
   
   Петр Краснощекое
   На компанейском корабле "Кутузове"
   Антон Исидоров [Сидоров]
   
   Иван Лебедев-второй
   
   Василий Степанов
   На шлюпе "Аполлоне"
   Осип Андреев
   
   Федор Рогов
   Умер 17 сентября 1817 года
   Яков Иерофеев [Ерофеев]
   
   Сергей Максимов
   Умер 9 октября 1817 года
   Никита Константинов
   
   Иван Фитилимов
   
   Григорий Мартинианов
   
   Иов Васильев
   
   Антроп Сыров
   На шлюпе "Аполлоне"
   Алексей Уваровский
   
   Матц Ковраин
   На бриге "Аяксе"
   Полиен Лебедев
   
   Михей Исаков
   
   Прокопий Феницкий
   
   Демид Пологин
   
   Михаил Нехорошков
   В Колымской экспедиции
   Матросы 2-й статьи:
   
   Чебай Андыев
   На бриге "Аяксе"
   Павел Пленков
   
   Никифор Янин
   
   Алексей Вязовых
   
   Василий Романов
   
   Филипп Смирнов
   
   Павел Чекрыгин
   На шлюпе "Аполлоне"
   Нил Бурлаков
   На бриге "Аяксе"
   Михаил Матушкин
   
   Артемий Байдин
   
   Владимир Андреев
   На компанейском корабле "Кутузове"
   Старшие юнги:
   
   Матвей Дионисов
   Матрос на бриге "Аяксе"
   Илья Ермаков
   
   Боталер
   
   Арсений Любушин
   В должности комиссара на бриге "Аяксе"
   Плотник 2-го класса
   
   Никанор Качанов
   На бриге "Аяксе"
   Блоковый плотник
   
   2-го класса
   
   Трифон Аврамов
   
   Конопатчик 2-го класса
   
   Никита Федотов
   
   Парусник 3-го класса
   
   Иван Новожиров
   
   Котельщик 2-го класса
   
   Иван Иоакимов
   
   Купор 3-го класса
   
   Амвросий Федоров
   
   Морской артиллерии:
   
   старший унтер-офицер
   
   Илларион Бестужев
   
   средний
   
   Никита Воронин
   Помощник эконома в м[орском] к[адетском] корпусе
   Бомбардиры:
   
   Иван Пузин
   
   Адам Железных
   
   Антоний Карпович
   
   Иван Лебедев
   
   Трофим Морозов
   
   Канониры 1-й статьи:
   
   Николай Малоземов
   
   Аксен Атихин
   
   Иван Афанасьев
   
   Семен Кустышев
   На бриге "Аяксе"
   Алексей Абабков
   
   Федор Дружинин
   
   Игнатий Гужба
   
   Иван Федоров
   
   2-й статьи:
   
   Василий Филиппов
   
   Слесарь 1-го класса
   
   Илларион Афанасьев
   
   Пассажиры:
   
   камер-юнкер
   
   князь Трубецкой I
   В Портсмуте оставлены
   капитан гвардии I
   
   Александр Мансуров
   
   Вступившие в службу Российско- Американской компании:
   
   флота лейтенант
   
   Андрей Деливрон
   Оставлены в Ситхе, главном месте колоний Российско-Американской компании
   вольные штурманы:
   
   Карл Шмидт
   Адольф Этулин '
   
   Оставшийся с брига "Рюрика" в Камчатке
   
   ботаник (датчанин)
   
   Мартин Вормскильд
   Оставлен в Копенгагене
   Бывшего главного правителя компанейских колоний г-на Баранова сын
   
   Антипатр Баранов
   
   Служитель оной компании
   
   Степан Илларионов
   Привезены в Петербург
   Сандвичанин
   
   Терентий Лаури
   
   В звании денщиков слуги:
   капитана Головнина
   Платон Григорьев
   Дорофей Ефремов
   Никифор Селиверстов
   лейтенанта Муравьева
   Аксель Кристерсон
   лейтенанта Филатова
   Василий Светской
   

No 2

см. стр. 26

Размерения шлюпа "Камчатки"

   

Футы

Дюймы

   Длина по гондеку

130

--

   Ширина

32

8

   Глубина

17

--

   Полный груз 900 тонн

В воде сидит

   Совсем пустой на ровный киль

9

6

   В полном грузу: ахтштевень

14

8,5

   форштевень

13

7

   

No 3

см. стр. 63

Перевод письма от перуанского вицероя к командиру шлюпа "Камчатки"

   
   Милостивый государь! С чувством живейшей благодарности получил я от вчерашнего числа письмо ваше. Содержание оного есть явное доказательство тесной и искренней дружбы августейших монархов наших, которая, я надеюсь, никогда не уменьшится для их блага и для счастья их подданных. Об услуге, сделанной вами его католическому величеству доставлением в сие королевство важных бумаг от посланника, при бразильском дворе находящегося, будет донесено мною при первом случае его величеству. Она укрепит узы столь приятного и полезного союза и доставит вам, может быть, по крайней мере часть желаемых вам мною выгод. Я же, с моей стороны, не премину изъявить вам моей признательности и, желая удостоверить вас в оном, посылаю предложить вам мой дом, стол и все услуги, от меня зависящие. Желаю усердно подтвердить вам лично истинное почитание, с каковым пребуду,

милостивый государь,

ваш покорный и послушный слуга

Иоаким де ла Пецуела

   

No 4

см. стр. 127

Письмо Ю. Ф. Лисянского к издателям журнала "Сын Отечества", напечатанное в 52-м номере сего журнала на 1820 год, [ч. 66, стр. 284--286].

   
   М. Г.! В No 15 и 16 журнала вашего В. М. {В первом издании Ф. К. -- Ред.} Головнин негодует на опись залива Чиниатского, сделанную штурманом Калининым, служившим под моим начальством на корабле "Неве", а потому прошу дать место следующим строкам.
   Я весьма удивляюсь, каким образом г-н Головнин ни по описанию моему, ни по карте, к оному приложенной, не нашел настоящей дороги в гавань Св. Павла, особливо по последней, на коей показан путь по весьма верному промеру от камня Горбуна до самого якорного места. Для меня почти непонятно, что он, вместо того дабы плыть по оному, пустился во внутренность залива, где никакой глубины не означено, следовательно, ясно доказывает, что оная не была промерена и подлежит усовершенствованию. Жаль весьма, что г-н Головнин не прочитал страницы 108 (II том моего путешествия), где сказано: "Чтоб иметь лучший вход в гавань Св. Павла, надлежит сперва пройти перпендикуляр мыса Чиниатского, а потом держать на камень Горбун, который должно проходить по правую сторону, ибо близ островов Пустого и Лесного опасные места все видны, и там в случае безветрия можно остановиться на верпе на 60 саженях, грунт -- ил". Чрез сие он бы ясно увидел, что я южным берегом не шел и ему того чинить не советовал {Ежели б г-н Головнин прочел описание моего путешествия со вниманием и полюбопытствовал посмотреть на карту американских владений, к оному приложенную, то не имел бы нужды затруднять себя и публику также доказательством, что остров Чирикова и Укамок есть один и тот же, ибо все сие нашел бы он там с обсервованною широтою и долготою, которые он искал у Ванкувера.}.
   Берега островов Пустого и Лесного я назвал опасными, понеже они имеют рифы (весьма хорошо означенные штурманом Калининым) и что при юго-западных ветрах мы нашли течение к NO или прямо на оные. Чрез сие, однако, я не разумел, что должно убегать оных, как сделал г-н Головнин, а чтоб иметь только от оных надлежащую осторожность, кольми паче в ночное или туманное время, как случилось с нами, когда я нашел себя принужденным буксироваться к SW, вместо того чтоб править на NW, а не шел на SW, как г-ну Головнину вздумалось утверждать (см. путешествие мое, т. I, стр. 244) {В первом издании ошибочно указана стр. 224. -- Ред.}.
   Быв всегда движим общественною пользою, я стараюсь избегать несправедливостей, почему и прошу мореплавателей заняться внимательно описанием залива Чиниатского и утвердить беспристрастно справедливость или несправедливость г-на Головнина в рассуждении оного. Чрез таковое их посредничество покойный штурман Калинин, которого рекомендую за искусного геодезиста, должен получить достойное возмездие, а публика будет выведена из сомнения, в котором она теперь находится; что же касается собственно до меня, то я всегда готов быть виновным для общего блага.

Ю. Лисянский

   

Письмо флота капитана Головнина к издателям журнала "Сын Отечества", напечатанное в 4-м номере сего журнала на 1821 год, [ч. 67, стр. 186--190].

   
   В последней книжке вашего журнала, изданного в прошедшем году, появилось возражение Юрия Федоровича Лисянского на замечание мое о его карте Чиниатского залива, помещенное в моем путешествии и вами напечатанное в 16-м номере "Сына Отечества". Я думаю, что едва ли было бы мне нужно отвечать на сие возражение, если бы я менее уважал славу имени г-на Лисянского, справедливо им приобретенную служением под начальством знаменитого нашего мореплавателя капитан-командора Ивана Федоровича Крузенштерна в первом путешествии русских кругом света, но теперь прошу вас поместить мой ответ.
   Суд наш -- Государственный адмиралтейский департамент; свидетели мои -- все офицеры и нижние чины, служившие на шлюпе "Камчатка", а особливо те, которые употреблены были к промеру залива, в том числе особенно штурман Никифоров, который, может быть, и не столь искусный "геодезист", каковым г-н Лисянский в своем возражении "рекомендует публике" покойного г-на Калинина, но весьма сведущий и опытный гидрограф, а сие последнее едва ли не нужнее первого для сочинения хороших морских карт. Доказательство же в мое оправдание -- четыре гряды каменьев {Сии четыре гряды находятся между островом Топорковым и мысом Утесистым на расстоянии 2 миль итальянских. На карте г-на Лисянского сей остров и мыс не означены никакими именами.}, в самом заливе лежащих и едва над водою возвысившихся, кои на карте г-на Лисянского не обозначены. Гибельные рифы сии существовать не престанут, доколе не испровергнутся от землетрясения или другого необыкновенного действия природы, следовательно, и будут всегда служить доказательством, что я мнение мое о карте г-на Лисянского сказал не без основательной причины. На сии каменные, ужасные для мореплавателей гряды я особенно обращаю внимание будущих путешественников по тем морям как для их собственной безопасности, так и для удовлетворения похвального желания г-на Лисянского "утвердить беспристрастно справедливость или несправедливость моего показания". Хотя, впрочем, сие последнее едва ли нужно, ибо на карте, сочиненной штурманом Васильевым, поверенной флота капитаном Гагемейстером и им представленной в Адмиралтейский департамент, вопрос этот уже решен.
   Г-н Лисянский утверждает, что мне не надлежало бы идти в залив, где никакой глубины не означено, следовательно, по его словам, сие ясно доказывает, что оная не была промерена и подлежит усовершенствованию, но я думаю, ему известно, что при открытых морских берегах и в больших заливах, где глубина велика, как, например, около 100 сажен и более, оной на картах почти никогда не означают {Кроме таких берегов, при которых глубина и грунт показать могут расстояние от оных, как, например, при входе в Английский канал к югу от мыса Доброй Надежды и проч.}, а начинают выставлять глубину, где она уменьшится до того, что можно при тихом ходе корабля мерить оную лотом, как то и сам он, г-н Лисянский, на сей же самой карте сделал, ибо от камня Горбуна к Лесному острову на расстоянии 4 миль один раз только означена глубина (55 сажен), а мог ли я вообразить, чтобы требовалось столь важное усовершенствование, как, например, помещение четырех каменных открытых рифов на карте залива, имеющей надпись, что он описан штурманом под особенным надзором капитана такого корабля, который около года находился в порте, при сем самом заливе лежащем
   Г-н Лисянский в той же статье коснулся другого предмета: он изъявляет неудовольствие, что в означенном им случае я прибегнул к путешествию капитана Ванкувера и что не слишком с большим вниманием читал его собственные книги, чтоб вместо Ванкувера ими пользоваться. Но г-ну Лисянскому хорошо известно, кто был Ванкувер и какое уважение и доверенность приобрел он у всех мореплавателей и ученых, и потому признаюсь чистосердечно, что хотя и люблю страстно все отечественные произведения, но не могу презирать и иностранные, достойные похвалы и подражания. Притом я должен здесь в свое уже оправдание сказать, что на картах г-на Лисянского географическое положение многих мест взято среднее между определениями Кука и Ванкувера, между тем как сей последний ясно показал, что долготы разных мест, Куком определенные, заключают в себе немалую погрешность, ибо Кук не имел тех средств для определения оных, какие употреблял Ванкувер.
   В заключение прошу вас, милостивые государи, дать местечко в вашем журнале оправданию моему перед г-ном Лисянским в том, что замечание мое о его карте появилось в печати в ином виде, нежели как я хотел, а каким образом это случилось, уже будет ваше дело объяснить. Замечание сие было написано в ежедневных моих записках точно теми самыми словами, как у вас оно напечатано, чрез несколько часов после избежания нами опасности, о которой в нем упоминается, следовательно, вы согласитесь, что оно написано довольно скромно. После и в повествование мое, написанное начисто, оно внесено было теми же словами, но книга моя не была писана для публики, а когда я решился доставить вам оную для напечатания статей из оной в "Сыне Отечества", то все те места, которых я не хотел пустить в публику, отметил красными чернилами, в том числе и в замечании о карте Чиниатского залива не упомянул ни имени капитана Лисянского, ни корабля его, а просто предостерегал мореплавателей от опасности в сем заливе; каким же образом не приняты в уважение мои поправки, я, право, не знаю. Теперь этому делу пособить уже поздно; по крайней мере оправдайте меня перед вашими читателями, что я не имел намерения никому сделать ни малейшего огорчения. Позвольте также заметить, что в 27-м номере "Сына Отечества" на стр. 17 строки 18 и 19 напечатаны против моего желания, между тем как вы оставили некоторые места, кои я желал бы видеть в печати, например когда на обеде у губернатора Марианских островов он меня спросил, не противно ли мне будет, что некоторые офицеры, под его начальством служащие, сядут с нами за стол, ибо мы самим нашим императором пожалованы в чины, а они им назначены по праву, данному ему от короля. Тут уважение губернатор показал не Головнину, а офицеру российской императорской службы, следовательно, я уверен, что для всех русских приятно было бы знать, сколь великое почтение имеют иностранцы в самых отдаленных краях света к нашему государю и Отечеству, а вы сего не рассудили за нужное напечатать {Сии две ошибки произошли от недоразумения: переписывавший путешествие г-на Головнина в первом случае не знал, что значат черты, проведенные на стороне красными чернилами, во втором же -- пропустил несколько строк ошибкою. -- Н. Г. (От ред.: это примечание сделано издателем журнала "Сын Отечества" Николаем Гречем).}.
   Имею честь быть и проч.
   Василий Головнин Генваря 16 дня 1821. С.-Петербург
   

No 5

см. стр. 135

Статистическая таблица селений Российско-Американской компании.

ОНАЯ НАХОДИТСЯ ПОД ЛИТЕРОЮ А

   

No 6

см. стр. 159

Статистическая таблица Верхней, или Новой, Калифорнии, составленная по ведомостям, собранным в исходе декабря 1816 года.

ОНАЯ НАХОДИТСЯ ПОД ЛИТЕРОЮ Б

   

No 7

см. стр. 178

Замечания на донесение комитета, составленного Американским конгрессом для рассмотрения состояния колоний, при берегах Тихого океана {Здесь под сим именем американцы разумеют Северный Великий океан, который мы иногда называем Северо-Восточным океаном.} находящихся, и выгодно ли будет для республики занять реку Колумбию.

   

ДОНЕСЕНИЕ СИЕ ЧИТАНО В ОБЩЕМ СОБРАНИИ КОНГРЕССА В ГЕНВАРЕ 1821 ГОДА

   
   Комитет начинает свое донесение тем, что "он со всём возможным вниманием рассматривал все обстоятельства, до возложенного на него поручения принадлежащие, и полагает согласно с обычаями всех народов, существовавшими как прежде, так и после открытия Америки, что Соединенные Штаты имеют полное право на обладание весьма обширною частью северо-западного берега Америки, ибо комитет не находит, чтоб какой-либо европейский народ кроме Испании предъявлял свои права на западный берег Америки от самого мыса Горна до шестидесятого градуса широты северной".
   Очень странно, что никому из господ -- членов сего комитета не удалось читать ни одной из множества книг, изданных на английском языке (который и им природный), ни путешествий капитанов Кука и Ванкувера, во всех коих по нескольку раз упоминается, что русские прежде всех европейцев открыли северо-западный берег Америки и прежде всех заняли его. Английские мореплаватели, первые после русских посетившие сии берега, нашли уже там наших промышленников и получили от них некоторые сведения касательно того края. Кук упоминает об Измайлове, который доставил ему карту Алеутских островов, а Ванкувер о Баранове, приславшем ему гостинцы. Вообще комитет был столько несчастлив в своих изысканиях, что, будучи составлен именно для исследования вопроса, изъясняемого в вышепомянутых книгах, не наткнулся ни на одну из них, иначе он тотчас усмотрел бы, что Чириков открыл помянутый берег гораздо далее на полдень, нежели 60 широты. Разве комитет думает, что русские потому не предъявили своих прав на сии берега, что министерскими нотами не сообщили всем государствам об оных? Но членам оного, кажется, надлежало бы знать, что открыть землю, занять ее и утвердиться в ней почиталось во всех веках и у всех народов самым действительным из всех дипломатических актов.
   Потом комитет кратко обозревает историю открытия и занятия Америки разными европейскими народами. В сие обозрение умел он очень ловко и будто нечаянно вставить несколько замечаний, весьма благоприятствующих его видам. Во-первых, он говорит, что, хотя права Испании на присвоение себе Америки имели основанием народное суеверие, уважавшее власть папы, коею делил он вновь обретаемые земли по своему произволению, но как власть сию почти вся Европа признавала священною, следовательно, все то, что по силе оной тогда было сделано, и ныне должно признаваться законным и справедливым. Второе, когда английские короли давали права своим подданным на занятие восточного берега Северной Америки, то в грамотах означали только пространство вдоль берега, а внутрь земли предоставляли власть занимать кому сколько угодно будет или доколе не встретят они областей, занятых другими христианскими державами. Смыслу сих грамот комитет дает такой толк: первые англичане, занявшие восточный берег Америки в означенных грамотами по длине его пределах, имели право на все пространство земли, лежащей под одною широтою с занятым берегом до самого Северного Великого океана, буде на сем пространстве никто из европейцев прежде их не поселился, и что в грамотах выражение "доколе не встретят областей, занятых другими христианскими державами", относится к одной Испании, ибо она одна только имела свои владения по западным берегам Америки и права на занятия оных.
   Признав законность и справедливость вышеозначенных предположений, комитет думал тем утвердить права своего отечества на весь западный берег Америки, лежащий под теми же градусами широты с восточными их владениями, ибо сии последние наследовали американцы от предков своих -- первых поселившихся в Америке англичан {Почти все власти, вошедшие в состав республики Северо-Американских Соединенных Штатов при самом ее основании.} -- и приобрели уступкою от Франции {Луизиана.} и Испании {Восточная и Западная Флориды.} со всеми пределами, правами и преимуществами, сим областям принадлежащими.
   Сколь неосновательны и, можно сказать, нелепы сии и подобные им притязания о том, не видав еще донесения комитета, я упомянул в моем путешествии (см. стр. 143 и далее).
   Далее комитет упоминает о каких-то в последствии времени принятых правилах (а когда именно, кем и по какому случаю, не сказано), как определять пространство земель, на которое первооткрытели оных имеют право. Комитет говорит, что "держава, открывшая какую-либо землю, имеет право на обладание всем пространством оной, которое орошается главною в земле сей рекою и ее источниками, буде основано на ней заселение и взята она открытелем во владение с обыкновенными в таких случаях обрядами".
   Кто бы мог подумать, что в нынешнем просвещенном веке стали ссылаться на такое смешное и нелепое правило? Полагая, что не всем известны сии образы принятия земель во владение, признаваемые здесь столь нужными и даже необходимыми для утверждения полного права собственности на открытую землю, сначала я опишу для любопытных, в чем состоят они. Испанцы и португальцы в таких случаях поступали следующим образом: несколько человек в полном вооружении съезжали с кораблей на берег с распущенными флагами, которые обыкновенно были выставляемы на возвышенных местах. На берегу начальник кораблей спрашивал всех с ним съехавших, а если были жители, то и их (хотя они друг друга и не понимали), знают ли они, что прежде его никто к сим берегам не приставал и никому из просвещенных народов доныне известны они не были. Получив на сей вопрос удовлетворительный ответ, брал он в левую руку крест, а в правую обнаженную шпагу, приходил на самый берег и, поставив одну ногу на землю, а другую в воду, объявлял громогласно следующее: "Я, такой-то, призываю бога, небо, землю и весь мир во свидетели, что такого-то числа, месяца и года я первый открыл сей берег, наименовал его так-то и теперь сим торжественным образом принимаю его и все земли, моря и воды, к нему принадлежащие, в вечное и потомственное владение законного моего государя, его величества короля такого-то". По окончании сего объявления по данному знаку с кораблей палили из пушек, а на берегу из ружей при громких восклицаниях: "Да здравствует король такой-то!" В новейшие времена англичане переменили сей обряд: креста не употребляют, шпаги не обнажают, в воду не ходят, но, подняв флаг, без дальних околичностей пьют вино или чем бог послал за здоровье своего короля, кричат "ура" и палят из пушек. Но в довершение сего важного обряда те и другие зарывают в землю бутылку, в которую кладут лоскут пергамента или бумаги с означением, когда, кем и на чье имя укреплена земля сия. Вот тот священный акт, которым мореплаватели, по какому праву, не знаю, укрепляют в вечное, наследственное, неоспоримое владение государям своим обширные страны земного шара! Положим, что республика Соединенных Американских областей существовала лет за триста перед сим и что ее мореплаватели первые открыли устья рек Оби, Енисея, Лены и сделали там заселения, то, верно, конгресс сей республики не стал бы утверждать, что Тобольск, Красноярск, Иркутск, Якутск построены на их земле. Упомянув о сем противном здравому рассудку праве, комитет имел в виду присвоение своему отечеству реки Колумбии, устье коей нашли американцы {Роберт Грей на корабле "Колумбии" из Бостона в 1791 году нашел сию реку и назвал оную по имени своего корабля Колумбиею; так же и Америку иногда называют.} и сделали от оного вверх по реке несколько заселений, а англичане, составляющие так называемую Северо-Западную компанию {Северо-Западная компания не то, что Гудзонская: первая получила исключительное право производить промыслы и торговлю с дикими пушным товаром из Канады, а последняя -- с берегов Гудзонского залива; отряды их, однако ж, так далеко ходят, что часто встречаются, ссорятся между собой, и нередко дело у них доходило до кровопролития. Говорят, что ныне обе они соединились и составили одно торговое общество.}, подобрались к ним из Канады и по верховью реки Колумбии учредили несколько торговых пристанищ {Tradinq post -- это точно то же, что у нас прежде в Сибири были остроги, и с тою же целью построены: отряды, укрепясь в оных, могли безопасно торговать с жителями.}.
   Еще далее комитет говорит: "Испания по праву открытия и первоначального занятия Мексики и по принадлежности ей Луизианы простирала свои требования на северозападный берег Америки до 60o широты и для подкрепления своего права в 1789 году посылала военный корабль для конфискования или отогнания от помянутых берегов разных судов, снаряженных в Восточной Индии английскими купцами на собственный их страх для торговли с дикими американцами; сие поручение исполнил Мартинец, офицер его католического величества морской службы. По поводу сего происшествия в 1790 году дело было препровождено от английского короля в парламент, в котором хотя много было говорено насчет поведения Испании и даже члены изъявляли желание отмстить испанцам за их поступки с англичанами, взятыми ими в плен, но дело кончено без войны и при всем производстве оного со стороны Англии не было предъявлено никакого требования на право обладания землями, за кои две сии державы спорили. Напротив того, в сие время, казалось, Великобритания сама признала права Испании, а только требовала привилегии пользоваться по берегам торговлею и промыслами. Привилегию сию она и получила и проч.".
   Уму непостижимо, каким образом комитет, правительством республики учрежденный, мог написать и обнародовать столь явную и грубую ложь. Неужели члены оного не имели никакого понятия о том предмете, о котором взялись рассуждать? Или комитет думал, что пишет для таких людей, которые ни дела сего не понимают, ни справляться не будут, но примут все им сказанное за истину на честное слово? Стоит только развернуть начальные листы Ванкуверова путешествия, чтоб обнаружить несправедливость американского комитета. В инструкции, данной от английского правительства Ванкуверу, именно предписано ему свободно плавать и производить исследования свои по северо-западным берегам Америки между широтами 60o и 30o, стараясь всеми мерами без самой крайней надобности не приставать к берегам южнее сей последней широты, дабы не подать испанцам причины к подозрению и неудовольствию. Не ясно ли сие показывает, что англичане считают американский берег севернее широты 30 отнюдь не принадлежащим Испании? Сверх того, тою же самою инструкциею повелено Ванкуверу торжественным образом принять во владение от испанского чиновника, который для сдачи назначен будет, все те места и земли, кои в заливе Нутке занимали англичане до изгнания их испанцами; и в Ванкуверовом же путешествии приложено официальное повеление от испанского министра {От графа Флодиры Бланки, подписанное 12 мая 1791 года в Аранхуеце.}, именем короля к губернатору порта Св. Лаврентия посланное, коим предписывалось ему сдать вышепомянутые места англичанам со всеми принадлежностями оных. Если сих доказательств мало, то можно привести еще следующее: в путешествии Ванкувера несколько раз упоминается, что он в разных местах американского берега посылал на оный гребные суда и с известными обрядами принимал их во владение своего короля. Известно, что Ванкуверово путешествие прежде напечатания было рассмотрено и исправлено Верховным морским департаментом, следовательно, не было бы в нем помещено о принятии во владение Англии таких земель, которые она признает подвластными другой державе.
   Таким образом, комитет, наполнив свое донесение ложными и ничего не доказывающими доводами, утверждает, что Республика Соединенных Штатов имеет неопровержимое право на обладание всем северо-западным берегом Америки, заключающимся между широтами 30o и 60o, и показывает причины, по которым республика должна занимать реку Колумбию и основать при устье оной прочное заселение. Сии причины в отношении к торговым выгодам Соединенных Штатов весьма справедливы. Читая сие место донесения, нельзя не заметить, что если не все, то по крайней мере большая часть членов комитета должны быть сами участниками в торговле, пользу коей для нации вообще они с таким необыкновенным усилием представить стараются, ибо для показания выгод, доставляемых разным народам меховою торговлею, комитет выходит из пределов возложенного на него поручения, и, вместо того чтобы представить настоящее состояние сей торговли и пользу, которую она ныне и в грядущие времена может принести отечеству, он в официальном своем донесении, как будто в похвальном слове звериным промыслам, за несколько веков начинает исчислять и продолжает до наших времен все случаи, показывающие важность торговли пушными товарами, которые всегда и у всех народов были в большом уважении. Например, комитет доносит сенату (конгрессу), что меха еще во времена Атиллы много уважались в Италии, куда привозили их из нынешней Швеции, что в Галии они продавались еще в 940 году по весьма дорогим ценам, что в 1252 году у татарского хана весь шатер был подбит дорогими мехами, что в 1337 году английский король Эдуард III запретил употребление мехов тем, у кого нет ста фунтов стерлингов годового дохода, и проч. и проч.
   Но всего удивительнее и смешнее в донесении комитета есть то, что он, наполнив оное всякою всячиною, до самого конца ни слова не говорит о России, так точно, как будто бы мы никогда никакого участия не имели ни в открытиях, ни в промыслах и торговле по северо-западным берегам Америки и как будто бы вовсе были там народ неизвестный. В заключение уже он прилагает о ней свои замечания, которые почти при каждом слове показывают невежество членов, комитет сей составлявших. В доказательство моего мнения помещаю здесь замечание сие в переводе от слова до слова. Вот оно:
   "Россия, владения коей по азиатскому берегу (Северо-Восточного океана) занимают почти такое же пространство, какое нам принадлежит по американскому (!), искони знала всю важность сей весьма прибыльной торговли (пушными товарами). Хотя государство сие не обращало на себя внимания даже и европейских держав, исключая небольшое число весьма достопримечательных событий, в которых оно недавно участвовало {Здесь, кажется, разумеются происшествия, случившиеся после нашествия Наполеона на Россию, которая будто бы прежде того не была ни почему славна в Европе! Одно сие замечание уже показывает, из каких голов был составлен американский комитет.}, но влияние оного на дела повсюду чувствительно. Россия не щадит ни трудов, ни иждивения -- словом, ничего для порабощения четырех частей света {Всем просвещенным европейцам известно, что сие замечание не может относиться к нынешнему богом благословенному царствованию.}. Крепости, арсеналы, селения, города по всему тому берегу {На каком берегу такие чудеса творятся? Дай бог, чтоб это пророчество скорее сбылось!} воздвигаются как будто бы волшебною силою, и торговля ее повсюду распространяется. Держава сия с миллионом войск в ружье пребывает в совершенной безопасности со стороны Европы и не только угрожает туркам, персиянам, китайцам и японцам (!!), но и владения короля испанского в Северной Америке для нее равно приступны и столько же могут быть подвержены действию ее могущества (!). Всегда бдительная ее дальновидность беспрестанно изобретает новые источники выгодной торговли. Даже в самые беспокойные, смутные времена, посреди обширных военных приготовлений Россия не пропустила случая утвердиться в двух весьма важных местах на северо-западном берегу Америки: в Ново-Архангельске, лежащем под широтою около 59o {Широта Ново-Архангельска -- 57o03'; надобно полагать, что комитет и сам мало знал и худые источники имел для приобретения сведений, к его предмету принадлежащих.}, и в заливе Бодеге в широте 38o34' {Крепость Росс не есть в заливе Бодеге, иначе в порте Румянцева, но на 15' севернее при открытом береге.}. Первая из сих крепостей, сооруженная для защиты торговли, стоит чрезвычайных сумм. Она находится при одной из лучших гаваней сего берега, стоит на возвышенном холме, мысом выдавшемся, и укреплена весьма хорошо {См. стр. 140) моего путешествия.}; крепость сия всегда бывает достаточно снабжена съестными припасами и военными снарядами, а на стенах ее поставлено 120 (!!) орудий калибром от 18 до 24 фунтов (!!!). Крепость в заливе Бодеге также хорошо построена и снабжена орудиями {См. стр. 175 моего путешествия.}; при ней находится очень хорошая гавань {Совершенно противное: при ней нет никакой гавани. См. стр. 151 моего путешествия.}. Здесь русские имеют в изобилии военные снаряды и товары для диких: они производят здесь столь же значительную торговлю {В крепости Росс нет и не бывало никакой торговли у русских с дикими.}, как и в Ново-Архангельске. Кроме пушек, поставленных на стенах крепости, в ней находится множество самого лучшего литья полевых орудий. Все сии запасы доставлены сюда по неизмеримым пространствам, чрез океаны около мыса Горна: такие предприятия могут только совершить русская политика и их настойчивость {Благодарим за комплимент, но это сказано не с тем, чтобы нас похвалить, а чтоб побранить свое правительство, которое, по мнению комитета, не довольно занимается сею торговлею, как то мы ниже увидим.}. Легкие снаряды и товары для диких из Петербурга перевозят через Сибирь на санях {Не все на санях, но иногда на телегах и по рекам.}; на сей перевоз потребно только три месяца времени, между тем как морем надлежало бы употребить на то же самое два лета {Письма между Петербургом и Охотском по обыкновенной почте приходят в три месяца, то как же товары могут быть перевезены так скоро? А морем шлюп "Камчатка" из Кронштадта в Камчатку пришел в восемь месяцев, и можно было бы скорее прийти, если бы надобность того требовала.}. Русские имеют сообщение с Камчаткою посредством Охотска, стоящего при одной из лучших гаваней в свете {Охотск стоит при реке, в которую вход есть один из самых опаснейших в целом свете.} и находящегося от Петербурга в расстоянии 10 тысяч миль {Здесь разумеются мили, коих 69 1/2 в градусе, следовательно, 10 тысяч миль составят более 16 тысяч верст, а в самом деле от Петербурга до Охотска только 9655 верст.}. Народ, который в состоянии предпринимать такие путешествия, часто по едва проходимым горам и по ледовитым морям, во время таких бурь и снежных вихрей, что зрение и на несколько шагов не может досягать, конечно, знает всю важность и цену торговли, для которой он пускается в столь отдаленные странствования. Дабы каким-нибудь случаем не лишиться средств, достигнутых столькими трудами и пожертвованиями, для приведения в исполнение главных ее видов, Россия сочла за нужное занять один из Сандвичевых островов {Правительство никогда не считало это за нужное, но один из островов был занят. См. стр. 204 моего путешествия.}. Сия мера не только способствует ей удерживать прежние ее в том краю владения, но и владычествовать над всем Северным Великим океаном {Тот же самый медик, о котором упоминается в сей книге на стр. 204 и 205, написал на немецком языке прокламацию к своим соучастникам, чтобы ободрить их; в ней он поместил все то, что здесь о занятии Сандвичевых островов русскими сказано. Надобно думать, что бредни его дошли до Америки и попались комитету.}. Сандвичевы острова лежат почти под самым тропиком и находятся на пути от северо-западного берега Америки в Кантон. Они изобилуют не только всеми произведениями, свойственными их климату, но и произрастениями, скотом и домашними птицами, здесь известными.
   Надлежит заметить, что в числе многих выгод, коими Россия пользуется, обладая северо-восточными берегами Азии, не последнюю составляет возможность удобного сообщения между Камчаткою и Японией, ибо на всем пространстве между сими двумя странами лежит цепь островов, а потому переезд сей можно совершать даже на гребных судах.
   Итак, комитет, по повелению вашему (конгресса) составленный, совершенно уверен, что с небольшим старанием и малозначащими издержками граждане сей республики могут одни пользоваться всеми выгодами бобровой и меховой торговли, не только ныне весьма прибыточной, но обещающей великую прибыль и на грядущие времена".
   Для достижения сей цели комитет в заключение своего донесения предлагает способы, а именно основать постоянное заселение при устье реки Колумбии {На сих днях (апреля 20-го 1822 года) получено здесь известие, что конгресс уважил представление комитета и определил при устье реки Колумбии основать колонию, на первый случай из 2 тысяч человек состоящую.} и чтоб колонисты имели с собою своих жен и детей, дабы со временем потомки их имели привязанность к месту своей родины и не скучали бы уединенностью оного. В поселенцы избрать советует он китайцев, как народ трудолюбивый, неприхотливый и по бедности своей готовый везде жить, где только может снискать пропитание, и проч. и проч.
   Если бы сочинение, подобное сему донесению, было написано частным человеком, то оное не заслуживало бы ни малейшего внимания и даже стыдно было бы писать на него опровержение, но, будучи составлено комитетом, от конгресса уполномоченным, оно есть акт американского правительства и в сем отношении достойно того, чтоб показать публике неосновательные суждения американцев о России и несправедливые их притязания на земли, по всем правам народным нам принадлежащие.
   Здесь, я думаю, кстати будет сказать несколько слов о статье, напечатанной в одной из лондонских газет {"Современник" ("The Times"), ноября 10-го нового стиля 1821 года.}, касательно новых привилегий, всемилостивейше пожалованных Российской Американской компании {В сентябре 1821 года.}. Статья сия стоит внимания как по приличию слога, так и по скромности, с коею она писана, но более потому, что в ней есть одно замечание, которое не довольно вникнувшим в предмет сей действительно может показаться весьма сильным возражением против запретительной системы, в пользу Американской нашей компании установленной. Сочинитель статьи признает, что Россия, как и всякое другое государство, имеет полное право в своих владениях и по берегам, ей принадлежащим, делать такие учреждения, какие она признает нужными в отношениях ее к другим державам, но оные не должны быть противны общим народным правам. Напротив того, продолжает он, российское правительство, запретив чужестранным кораблям подходить к берегам ее владений при Северо-Восточном океане на расстояние ближе 100 миль итальянских, присвоило себе такое пространство вод, на которое никакой народ никогда не простирал своих требований, и что сим запрещением нарушается искони признанное основательным и справедливым правило: "...свобода всем плавать и производить рыбную ловлю в открытых морях и что отнятие сей свободы есть народное оскорбление". Истину сию сочинитель подкрепляет примерами из истории, ссылаясь на Венецию и Англию; впрочем, никто ее и опровергать не станет во всех общих случаях, не допускающих никакого изъятия. Хотя и по сие время еще не сделано общего, формального соглашения, на какое расстояние от берегов открытых морей признавать пространство вод, подлежащих к владениям оных, ибо одни полагают расстояние сие в 10 миль итальянских, другие -- в 3, а некоторые -- только на пушечный выстрел {Все сие любопытный может видеть в книге следственных дел по призам, кои были взяты англичанами во время французской революционной войны.}; но со всем тем 100 миль, конечно, слишком уж большое расстояние, стеснительное для мореплавания и не соответствующее "свободе производить рыбную ловлю в открытых морях". Только не в отношении к берегам, о коих здесь речь идет, и вот почему: Россия не позволяет иностранным кораблям подходить ближе ста миль к берегам ее в таком море, по которому нет другого прохода, как только к ее владениям, а она не хочет там принимать гостей, следовательно, иностранный корабль должен идти туда или для тайной торговли с российскими областями, или для рыбных промыслов. Само собою разумеется, что первая подвергает корабль конфискации, а последняя должна быть только одним предлогом для производства первой, ибо ни один беспристрастный человек с здравым рассудком и знакомый с мореплаванием не станет утверждать, чтоб европейский корабль нашел выгоду в рыбном промысле на Северо-Восточном океане, когда возбранен ему вход в гавани наших владений. Какую рыбу может он там ловить в открытом море? Никакой. Рыбы очень много, но ее иначе нельзя ловить как при берегах и в устьях рек. Китовые промыслы также ни малейшей пользы не могут принести кораблю, не имеющему права к берегам приставать, ибо нет мест, где жир перетапливать, а неперетопленный жир, кусками долго лежавший в корабле, теряет всю свою цену, и такой промысел не заплатит одной трети иждивения, которое надлежит употребить на снаряжение и содержание корабля в столь отдаленном и продолжительном плавании. Следственно, под каким бы подлогом ни вошел корабль в те моря, но настоящая цель его должна быть непозволяемая Россиею торговля, которую иначе и отвратить невозможно, как только запрещением под опасением конфискации корабля подходить к берегам ее владений ближе 100 миль. Ибо положим, что сие расстояние было бы определено только в 10 миль, тогда никакими способами нельзя было бы контрабандистов обуздать или поймать, разве как-нибудь случайно, потому что американский берег, для коего наиболее запрещение сие поставлено, весь состоит из бесчисленного множества островов, разделяемых проливами, почти повсюду для мореплавания удобными, то корабль, подошедший к берегу миль на 15 или 20 и встретив русского крейсера, объявит, что он тут находится для китовой ловли, между тем, опознав берег, ночью войдет в проливы, в которых поймать его никак невозможно, если он будет только на возвышенных местах иметь часовых, кои станут его извещать о появлении чужих судов. Напротив того, пройти 100 миль и войти в гавань в одну ночь невозможно, а потому контрабандист на переходе сего расстояния в случае встречи его с крейсером подвергается большой опасности. Сочинителю вышепомянутой статьи надлежало бы, кажется, подумать, что русское правительство, хорошо обсудивши дело сие, издало свои постановления, которыми, как я уверен, нимало не хотело нарушать общих народных прав; ибо если бы сочинитель статьи имел в этом сомнение, то ему стоило бы только помыслить, что таким нарушением Россия сделала бы себе более вреда, нежели другим, потому что подала бы пример как в настоящие, так и на грядущие времена учреждать подобные запрещения, но теперь единственною причиною сему было одно только местное положение ее областей, запретительной системе подлежащих. И другие державы, конечно, вправе сделать подобное сему запрещение, когда будут иметь области или колонии в сходных обстоятельствах с нашими приморскими азиатскими и американскими владениями, чего ныне еще в целом свете нигде нет.
   В заключение скажу, что возражение сие на запретительную нашу систему имело бы еще более вида справедливости и силы, если бы сочинитель не испортил оного помещением некоторых совсем неприличных и к делу не принадлежащих замечаний. Например, он говорит, что Россия наложила запрещение на плавания около таких берегов, о которых первое подробное сведение получила она от английских мореходцев. Во-первых, это неправда, о чем свидетельствуют и сами те мореходцы. Берега Америки нужны нам для звериных промыслов и торговли пушным товаром; а в сем отношении не только во времена Кука и Ванкувера, но и ныне едва ли русские не лучше всех англичан об них знают. Впрочем, если бы это даже и справедливо было, то к чему может служить такое замечание? Опровергая, например, постановления Английской Восточно-Индийской компании, можно ли в доказательство против их сказать, что первые подробные известия об Индии англичане получили от португальцев? Одно лишь хвастовство заставило сочинителя сделать сие замечание, оно привело мне на память анекдот, о котором я читал, не помню, в какой-то французской книге, что один английский проповедник, говоря надгробное слово некоему знаменитому лорду, исчислил все его добродетели, высокий ум, достославные подвиги, а в заключение не мог утерпеть, чтоб не сказать в похвалу ему, что высокопочтенный лорд выпивал за столом по две бутылки портвейну и всегда был трезв.
   

No 8

см. стр. 213

   
   Сандвичанин Лаури около 25 лет от роду, высокого роста, статен и жив; лицом недурен, цвет тела его темно-каштановый, общий всем сандвичанам. Он имеет веселый нрав и доброе сердце и от природы очень смышлен и переимчив. Бывши на шлюпе и здесь, в Петербурге, он любил следовать нашим обычаям и старался угождать своим знакомым; за то был любим всеми, кто только знал его. На шлюпе он особенно полюбил одного из артиллерийских унтер-офицеров, которого по сему самому по приходе нашем в Россию определили к нему, чтоб он имел об нем попечение и все для него любопытное в городе ему показывал. Надобно сказать, что сей унтер-офицер лучше всех мог с ним объясняться.
   Лаури жил у Семеновского моста, в доме Американской компании, но часто бывал у меня; он так был понятен, что в несколько дней узнал квартиры своих знакомых и ходил без провожатого даже в Галерную гавань. Однажды он купил шляпу в лавке на Сенной и принес ко мне показать; увидев, что его обманули, я послал с ним унтер-офицера, чтоб взять назад деньги; Лаури привел его прямо к той лавке, где продали ему шляпу. Некоторые из его поступков меня удивляли и приводили в недоумение, например: в обществе он не хотел садиться, если видел хотя одного человека, которого он почитал, стоявшего; когда подавали чай или что другое, то всегда старался брать после всех; наблюдал прилежно, чтоб ни к кому не сесть или не стать спиною. Я знал, что его никто сему не учил, самому ему перенять еще не было времени, и так неужели он научился сим вежливостям между своими единоземцами? Когда его просили петь или плясать по-своему, он тотчас начинал без малейшей отговорки и всегда с видом удовольствия. Наша тихая, нежная музыка ему не нравилась, но от барабанов и игры на трубах он приходил в восхищение. Однажды у меня в доме пела одна известная здесь певица; мы подвели Лаури к фортепьяно, чтобы видеть, какое действие над ним произведет музыка, от которой все были в восхищении. Он, минуты две слушав, сказал: "Поло, не хроссо (полно, не хорошо)" -- обыкновенное его выражение, когда ему что не нравилось.
   Он любил услуживать другим и, чтобы угодить, готов был все сделать. Однажды на Марианских островах приехало к нам несколько испанских чиновников; Лаури, увидев, что они говорили с нашими офицерами в шляпах, и не заметив прежде, чтоб на шлюпе из наших людей кто-нибудь осмелился это сделать, он тотчас, сорвав с них шляпы, отдал им в руки. Мы смеялись, но испанцам, доколе не объяснилось, кто это сделал, было не до смеха.
   В Петербурге он видел так много предметов, превосходящих его понятия, что не знал, чему отдать преимущество: горам подобные здания, огромные корабли, великолепие уборов, а особливо в церквах, экипажи -- все сие равно приводило его в восторг. Но более всего понравился ему кавалерийский парад; когда шла пехота, то он смотрел на оную с удивлением и в молчании, а, когда тронулась конница и заиграли на трубах, тогда он вышел из себя: приложил руку ко рту, затрубил и стал гнуть голову и прыгать в подражание лошадям. Легко себе можно представить, что зрители приняли его за сумасшедшего, ибо он всегда был весьма хорошо одет и по наружности нимало не походил на дикого.
   Лаури не любил сносить насмешек: когда мы достигли умеренного зона и он в первый раз в жизни увидел град, то бросился сбирать градины, принимая их, без сомнения, за каменья и в то же время давая нам знаками вразуметь, что он отвезет их на Воагу -- остров его родины, но коль скоро заметил, что сии каменья превращаются в воду и исчезают, то сам первый стал смеяться над своей ошибкою, однако ж когда матросы, подбирая градины, к нему их приносили, то он тотчас за сию шутку рассердился и стал мне жаловаться. Другой случай я помню, когда корабельный повар, по обыкновению приносивший ко мне отведывать матросский суп, понес оный назад, то Лаури хотел также отведать; повар отдал ему всю чашку, а тот, не знав, что в ней было, вдруг хлебнул и больно обжегся; сначала закричал, а потом стал смеяться, но, приметив, что матросы над ним шутили, заплакал и пришел ко мне с жалобою на повара.
   Крепких напитков он не любил и терпеть не мог людей пьяных, но до сладкого был охотник. В нем был только один весьма заметный порок -- скупость. На шлюпе мы его снабдили платьем, бельем и всем нужным; офицеры беспрестанно что-нибудь ему дарили, и он имел весьма много вещей для него лишних, но за всем тем подбирал все лоскутки, обрывки ниток, ломаные иголки и тому подобные безделицы и прятал к себе в сундук. В Петербурге он любил хорошо одеваться, когда выходил, но дома носил самое негодное платье, которое надлежало бы уже бросить. На зиму компания снабдила его весьма хорошею зимней одеждою, которая ему больше всего нравилась, а особенно волчья шуба. Он так ее берег, что когда хаживал ко мне, то носил оную в руках, а надевал уже у меня на лестнице, являлся в ней и потом осторожно клал в сохранное место. От сего он часто имел простуду и кашель, и мы принуждены были ему сказать, что все вещи у него чужие и даны ему на время, что при отправлении его из России оные будут отобраны и заменены другими, новыми; тогда уже он перестал их жалеть и начал носить свободно. Однажды дамы проиграли ему нарочно несколько рублей в домино, он радовался и брал деньги охотно; а когда сам проиграл, то, не заплатив никому, сказал: "Не умею", положил деньги в карман и встал из-за игры. "Не умею" был у него обыкновенный отрицательный ответ, который значил "не так, неправда, не хочу" и т. п.
   Сначала Лаури весьма понравилась Россия, он не хотел слышать о своем отечестве; но после, когда все новые для него предметы ему пригляделись, а особливо когда наступила зима и дала всей природе мертвый вид, какого он и вообразить себе никогда не мог, тогда наш Лаури начал иногда вспоминать Воагу и жаловаться на здешний климат, а после уже прямо говорил, что он не хочет здесь жить и умрет, если не возвратится домой. Он особенно не любил снег и лед, которые бранил иногда. Еще в немилости у него были бороды, а особливо седые.
   При отправлении Лаури из Петербурга я находился в Рязани; он часто прихаживал к нашим офицерам и наведывался, когда я приеду. Сперва он думал, что мы опять пойдем на том же корабле к Сандвичевым островам и возьмем его с собою, но, узнав, что ему надлежит плыть на другом судне с людьми, которых он не знал, он чрезвычайно огорчился, плакал и даже готов был остаться навсегда в России. К счастью его, на сем корабле находилось четверо матросов, служивших на "Камчатке", следственно ему хорошо знакомых.
   Если Лаури благополучно возвратился в свое отечество, то путешествие его в Россию принесет немалую пользу Американской компании и вообще нашим мореплавателям, которым доведется приставать к Сандвичевым островам, ибо благодарность и преданность его к русским, без всякого сомнения, расположат всех единоземцев его в нашу сторону, а понятие, которое старшины их получат посредством его о могуществе России, заставит их более уважать народ, о котором прежде сего они имели весьма невыгодное мнение.

[]

   

ПРИЛОЖЕНИЯ

Донесение В. М. Головкина морскому министру о результатах исследования Алеутских островов и посещении селений Российско-Американской компании и крепости Росс

   

Его высокопревосходительству господину морскому министру

   24 сентября 1818 года
   Его императорского величества шлюп "Камчатка" при крепости Росс
   Ваше высокопревосходительство,
   милостивый государь! По двум донесениям моим, отправленным из Петропавловской гавани вашему высокопревосходительству, известно, что я пришел в Камчатку 3 мая благополучно, а 15 июня намерен был выйти, к которому числу шлюп и действительно готов был следовать в путь, и 15 июня для сего вышел из гавани в Авачинскую губу, где, однако ж, четыре дня держали нас противные ветры, а иногда штили, но 19 июня поутру мы вышли в море и направили путь вдоль камчатского берега к острову Медному для определения широты оного, ибо хотя оная и определена капитаном Куком, но как наш мореплаватель г-н вице-адмирал Сарычев нашел в оной значительную погрешность, то я за нужное почел сей предмет географии здешнего моря подробнее изведать. 21 июня поутру увидели мы Берингова остров, а скоро после полудни и Медный; ровный ветер без волнения и порывов, светлая погода и прояснивание солнца позволили нам астрономическими наблюдениями и пеленгами в течение двух дней хорошо определить положение сих островов. 22 июня вечером оставили мы остров Медный и пошли к острову Атт[у], самому западному из Алеутской гряды, который также не весьма исправно определен, а особливо по долготе. Остров сей увидели мы 24 июня после полудня, хотя могли бы и прежде видеть, когда бы пасмурная погода и туман не мешали, по причине коих мы не прежде могли определить положение сего острова как после полудня 25 числа; а потом взял я курс вдоль гряды Алеутских островов по северную оных сторону и по той параллели, по которой никто прежде из известных мореплавателей не шел (паралл[ель] 52o40'). Сим курсом шел я до острова Атхи, который увидели мы 28 июня вечером, но по причине то туманов, то штилей не могли приблизиться к оному до 30 числа, а тогда, определив его положение, сколько состояние погоды позволяло, в ночь на 1 июля прошли мы между островами Амлея и Сегуамом на южную сторону гряды Алеутских островов и пошли вдоль оной к востоку. Пасмурность и туманы весьма редко позволяли нам видеть берега и делать астрономические наблюдения, однако ж 4 июля поутру увидели мы Шумагинские острова и имели случай астрономическими наблюдениями увериться, что они на карте г-на вице-адмирала Сарычева положены верно. 5 числа после полудня увидели мы Евдокийские острова, подошли мы к Евдокийским островам и определили их положение, а 6 числа поутру и 7 числа видели и находились подле острова, названного Ванкувером Чириковым островом, а на карте г-на вице-адмирала Сарычева -- Укамоком, но различно обоими положенном. Мы нашли, что это один и тот же остров; определение наше очень сходствует с определением Ванкувера, о чем подробно изъяснено в моем журнале. Того же 7 июля после полудня увидели мы острова Ситхунок и Тугидок, к которым подошли не прежде вечера, а на другой день, имея ясную погоду, определили положение их очень хорошо и пошли в Павловскую гавань острова Кадьяка, где находится местопребывание правителя оного; в гавань сию вошли мы в 4 часа пополудни 9 июля благополучно. Шлюп и экипаж весь были в хорошем состоянии; я не имел нужды более здесь оставаться, как сколько было нужно для поверки хронометров, для описания залива и гавани и для рассмотрения поступков компанейских служителей к жителям. Все сие я кончил в 11 дней и 20 июля со шлюпом в совершенной исправности и с здоровым экипажем отправился в путь прямо в Ново-Архангельск, главное место всех заселений Российско-Американской компании.
   Прежде я имел намерение идти из Кадьяка к северу для удостоверения о существовании некоторых островов, которые будто бы лейтенант Синд видел, но как я в Кадьяке узнал достоверно, что лейтенант Коцебу в тех же водах плавал да и нынешний главный правитель компанейских колоний флота капитан-лейтенант Гагемейстер отправил на счет его сиятельства графа Николая Петровича Румянцева экспедицию в те места да и сего лета готовил послать туда судно, то для меня было бы совершенно лишнее дело идти туда же с большим судном и экипажем, коих содержание стоят казне значительного иждивения. А так как американские берега от Кадьяка до Ново-Архангельска в разные времена и в разных частях совершенно исследованы Куком, Лаперузом, Ванкувером и многими другими менее значительными, но имевшими астрономические способы для определения положений мест мореплавателями, то на сей конец я и пошел прямо к вышепомянутому порту, которого достиг в 4 часа пополудни 28 июля. На сем переходе лишились мы матроса 1-й статьи Евдокима Маркова, почти во весь поход внутреннею болью и слабостью томившегося; причиною смерти его по анатомии тела нашлось сгниение печени и части сердца.
   В Ново-Архангельском порте пробыли мы 21 день для отдачи компанейского грузу, для исследования поступков промышленных и для запасения дров и воды, а 19 августа при штиле помощью завозов вышли из гавани между островами на простор и в ночь при сделавшемся попутном ветре пошли в путь.
   Как из Кадьяка, так и из Ново-Архангельска я донесений вашему высокопревосходительству не отправил, потому что нынешний год компанейские суда в Охотск не пойдут уже, ибо одно ушло прежде нашего прибытия, а потому и донесение мое пришло бы в Петербург гораздо позже, по крайней мере полугодом, нежели как я надеюсь туда прийти.
   От Ново-Архангельска направил я путь мой к компанейскому селению, Славяно-Росс названному и находящемуся на берегу Нового Альбиона в широте 38o33' нордовой, куда и прибыл 3 сентября. Но как место сне совершенно открытое, то я пробыл у оного несколько часов под парусами и, взяв свежих съестных припасов, отправился к порту Монтерей, где, как я известился здесь, находился капитан-лейтенант Гагемейстер, главный правитель компанейских колоний, с которым я имел нужду говорить о состоянии компании в здешней стране. В Монтерей пришел я 7 сентября, встретив г-на Гагемейстера у самого входа, который со мной туда и воротился. Испанский губернатор Дон Пабло vicente de sola принял нас весьма хорошо. Капитан-лейтенант Гагемейстер между прочими делами известил меня, что претензии испанцев, будто бы наша Американская компания заняла места в Новом Альбионе, им принадлежащие, несправедливы, потому что в них живут независимые индейцы, которые не терпят испанцев и ведут с ними вечную войну, а, напротив того, привязаны к русским и просят наших поселиться между ими и снабжать их европейскими вещами, и что в сем месте никогда испанских селений не бывало и даже испанцы и понятия о положении здешних мест не имеют, а потому г-н Гагемейстер и просил меня идти в порт Румянцева, так названный компанией, на иностранных же картах называемый заливом Бодегою, который лежит в широте 38o18', с тем чтоб я сам во всем им сказанном уверился для донесения правительству. Полагая предмет здесь немалой важности, я решился туда зайти, почему, отправясь из Монтерея 18 сентября, прибыл 21-го того же месяца в порт Румянцева, где компания имеет магазин и судно, здесь построенное. Тут пробыл я двое суток и имел свидание с независимыми индейцами, которые все объявили через переводчиков из алеут, между ими живших, что земля сия их, испанцы никогда у них не бывали и не селились и что власти их они нимало не признают и всегда убивают, когда встретят к северу от залива Св. Франциска, который почитают последнею испанскою границею с сей стороны, а русских они просят между ими поселиться, ибо они с ними честно обходятся и не хватают их в рабство. В заключение старшина их, по имени Валенила, просил у меня русского флага, который мог бы он поднимать по приходе русских судов в знак, что русских он считает своими друзьями. Он был у меня на шлюпе и опять повторил ту же просьбу, которую я и исполнил, одарив его разными вещами, ему полезными, так же как и других из его соотчичей.
   24 сентября поутру отправился я из порта Румянцева и иду к крепости Росс, которая теперь (в 10 часов утра 24 сентября) у нас в виду, с тем чтобы оставить там мои депеши для отправления оных при первом случае в Петербург; а отдав оные, пойду прямо к Сандвичевым островам, оттуда в Манилу и потом в Европу. До сего числа шлюп и экипаж оного (за исключением умершего матроса Маркова, о коем выше упомянуто) находятся благополучно и в самом лучшем состоянии, о чем вашему высокопревосходительству честь имею донести.
   Имею честь быть с глубочайшим высокопочитанием и совершенною преданностию
   вашего высокопревосходительства, милостивый государь, всепокорнейший слуга

Василий Головнин, флота капитан 2-го ранга.

   P. S. 24 сентября с полудни, прежде, нежели я успел отправить сие донесение, сделался прежний ветр от норд-вест, который не токмо что не позволил гребным судам ехать на берег, но и приблизиться к берегу не допустил; ветр сей продолжался почти двое суток и удалил нас на такое расстояние от берега, что мы не прежде могли подойти к оному при заливе Бодеге как вечером 26 сентября, куда я и готовлюсь отправить сейчас мои депеши с бывшими у меня алеутами. По сие время шлюп и команда обстоят благополучно, о чем вашему высокопревосходительству честь имею донести.

Флота капитан 2-го ранга

Головнин

   
   Перед текстом помета: "Получено 8 декабря 1819 года". ЦГАВМФ. ф. 166. д. 2537 а, д. 121--124. Подлинник.
   

Уведомление непременного секретаря Академии наук Н. Фука В. М. Головнину об избрании его корреспондентом Академии наук

7 ноября 1819 года

Милостивый государь мой

Василий Михайлович!

   Императорская Академия наук, желая дать знак уважения своего славному мореходцу, отличившемуся многими услугами, оказанными наукам публикованием своих путешествий, и в особенности умножением наших познаний о Японии и японцах, избрала вас, милостивый государь мой, в число своих корреспондентов в заседании, бывшем 27 мая прошлого 1818 года.
   Узнав ныне о счастливом возвращении вашем по окончании нового продолжительного мореплавания, нахожусь я, наконец, в приятной возможности препроводить к вам, милостивый государь мой, диплом Академии и просить вас принять с благосклонностию уверение того истинного почтения, с каковым честь имею быть вашего высокоблагородия покорнейший слуга

Николай Фук

   ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 2, л. 101--101/05. Подлинник.
   

Рапорт В. М. Головнина начальнику Морского штаба адмиралу А. В. Моллеру по поводу того, что ему не выдали полагающегося количества экземпляров опубликованного труда "Путешествие на шлюпе "Камчатка" вокруг света"

28 февраля 1825 года

Его превосходительству Антону Васильевичу фон Моллеру, господину начальнику Морского штаба

   Ваше превосходительство, милостивый государь!
   
   По возвращении моем из путешествия вокруг света на шлюпе "Камчатке" представил я историческое описание сего путешествия с картами, планами и видами в Государственный адмиралтейский департамент в полное его распоряжение. По закону сочинителю или переводчику всякой полезной книги принадлежит в собственность половина отпечатанных экземпляров. Представляя путешествие мое, я не требовал сей половины, потому что не мне должно было судить о моем собственном сочинении, полезно оно или нет, но когда департамент, нашед оное для флота полезным, одобрил к напечатанию, господин морской министр утвердил и государь император по докладу президента Академии художеств тайного советника Оленина благоволил высочайше повелеть, чтоб рисунки, принадлежащие к помянутому путешествию, были выгравированы и напечатаны на счет кабинета его императорского величества, тогда уже на половину экземпляров я имел полное законное право.
   Но как во время печатания моего путешествия я удостоился по докладу вашего превосходительства высокомонаршей награды по 1200 рублей в год столовых денег, о коих в предложении вашем Государственной адмиралтейств-коллегий от 7 июля 1822 года сказано: "Государь император [принимает] во внимание, что флота капитан-командор Головнин продолжает службу во все время доныне с отличностию и отечественною пользою и сделал два вояжа вокруг света, издал многие морские карты и книги своих путешествий и ныне с одобрения начальства издает он в трех частях весьма полезную книгу "Описание достопримечательных кораблекрушений", которая с английского переведена и пополнена его примечаниями и пояснениями в пользу российских мореплавателей, всемилостивейше повелеть соизволил производить ему, Головнину, столовых денег по 1200 рублей в год", то хотя в сей высочайшей воле его императорского величества не упомянуто о путешествии моем на шлюпе "Камчатке", а говорится только о прежних сочинениях {"Сочинение дневных и ночных сигналов", "Записки о Японии", "Путешествие на шлюпе "Диане" в Камчатку", "Опись Южных Курильских островов" и перевод "Истории кораблекрушений".} и переводе описания кораблекрушений, но так как я милостивое внимание монарха ценю дороже всего на свете, то и не предъявлял своего права на половину принадлежащих мне экземпляров, и хотя знаю по собственному объявлению вашего превосходительства, по замечаниям многих морских генералов и по отзывам публики, что путешествие мое для флота полезно и содержит в себе много любопытного и достопримечательного, но, как оно было принято государем императором, мне и по сие время неизвестно; однако ж при всем том определенною мне наградою я был совершенно доволен. При сем случае позвольте мне поставить вашему превосходительству на вид в доказание моего бескорыстия, а отнюдь не в жалобу, что если бы я получил в свое время принадлежавшие мне по закону 300 экземпляров, то по назначенной им от департамента цене с помощью знакомых моих здесь и в губерниях они доставили бы мне в несколько месяцев 7300 рублей, доказательством тому служат прежние мои сочинения, между тем как столовыми деньгами сумму сию я должен был бы выручить с лишком через шесть лет, а потом стал бы получать их уже в награду.
   Столовые сии деньги получал я около года, потом с назначением меня в генерал-интенданты велено было их прекратить; и так я лишился вдруг и награды за прежнюю мою службу и труды, мне определенной, и принадлежавших мне по закону книг! По званию моему генерал-интенданта я получаю только 1800 рублей в год сверх того, что я до назначения в сию должность получал; зато, как вам самим известно, не имею ни днем, ни ночью покоя, ни в праздники отдохновения; дела мои такого рода, что и в болезни должен ими заниматься; и при всем том нахожусь в ежечасной опасности, чтоб не подпасть взысканию или ответу не за себя, а за других. Беспрестанные мои занятия по службе лишили меня способов привесть к концу и напечатать два моих сочинения: "Тактику военных флотов", составленную по новой системе и примерам лучших европейских флотов, и "Искусство описывать приморские берега и моря с изъяснением употребления всех новейших способов и инструментов, при сей описи употребляемых..." Недостаток в сочинениях сего рода в Морском кадетском корпусе доставил бы мне выгоды, далеко превосходящие те, которые я приобрел по окладу генерал-интенданта. Я не жалуюсь на денежную потерю, но упоминаю о сих обстоятельствах с тем, дабы убедить ваше превосходительство, что если бы и не лишили меня столовых денег, которые я получал в награду, а не по месту, то и тогда генерал-интендантство не принесло бы никакой выгоды в отношении к содержанию. Я сие знал при самом моем назначении в должность, не воображая еще, что лишусь всемилостивейше пожалованной мне награды, но как я всегда служил и теперь служу из одной чести, а не для корысти, несмотря на то что от долговременного служения моего вне Отечества наследственное мое имение пришло и теперь находится в крайне расстроенном состоянии, то и не помышлял о предстоявшей для меня потере и о столовых деньгах, коих я лишен, не стал бы просить, когда бы не признавал сие неблаговолением и даже наказанием.
   Нынешняя моя служба и труды вашему превосходительству известны, и вы сами изволили изъявить мне ваше об них мнение, когда после наводнения, 7 ноября бывшего, без всякой от меня просьбы обещали свидетельствовать об оных государю императору; то же повторили еще, когда я имел честь поздравить вас с получением ордена Св. Александра Невского. Я никогда не просил для себя наград и не смею просить, и хотя часто удостоивался за мою службу получать оные, но всегда по собственному благорасположению начальства, ходатайствовавшего обо мне у его императорского величества; а, кто чувствует себя по совести безвинно наказуемым или лишенным собственности, тому просьба ни в порок, ни в дерзость вмениться не может.
   И потому всепокорнейше прошу ваше превосходительство войти в мое положение; представьте себя хотя на одну минуту на моем месте и посудите, справедливо ли я лишаюсь уже по высочайшей воле с вашего же представления назначенного мне вознаграждения за прежние труды мои?
   С истинным высокопочитанием и совершенною преданностью имею честь быть, милостивый государь,

вашего превосходительства покорнейший слуга

Василий Головнин

   
   ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 2, л. 170--173. Подлинник.
   
   

Из рапорта В. М. Головнина начальнику Морского штаба, содержащего ходатайство о переименовании его в генерал-майоры

22 октября 1826 года

Его превосходительству г[осподину] начальнику Морского штаба е[го] и[мператорского] в[еличест]ва

   
   Ваше пр[евосходительст]во, м[илостивый] г[осударь]!
   Морскую службу его и[мператорского] в[еличест]ва продолжаю я более 36 лет. В течение сего времени сделал действительных шестимесячных кампаний 31, и большею частью в походах отдаленных на российских военных судах и на кораблях английского королевского флота; находился в морских сражениях при высадке войск на неприятельские берега и за отличия по службе удостоивался несколько раз получать высокомонаршие награды. Находясь на берегу, занимался морскими сочинениями, из коих дневные и ночные сигналы и поныне употребляются в нашем флоте, а описание достопримечательных кораблекрушений по удостоению вышнего морского начальства включено в число штатных книг для военных судов. За сии сочинения я также удостоился монаршего благоволения, изъявленного мне наградами. Три с половиною года по званию генерал-интенданта управляю самою трудною и обширною частью Морского ведомства и в сем звании по собственному ходатайству в[аше]го пр[евосходительст]ва за усердную службу и труды награжден блаженной памяти государем императором Александром Павловичем орденом Св. Владимира 2-й степ[ени].
   После, состоя по флоту третьим капитаном-командором, вероятно, и я должен быть баллотирован в предназначенном баллотировании, к которому в числе прочих назначено несколько членов коллегии и контр-адмирал граф Гейден.
   С коллегиею по должности моей я нахожусь в беспрестанных сношениях, часто получал от нее неправильные предписания и замечания, по коим вынужденным находился протестовать в[аше]му пре[восходительст]ву и был вами оправдан, ибо вы таковые распоряжения коллегии уничтожили предложениями ей с изъяснениями неправильности оных, и она приводила их в исполнение без оправдания.
   Нередко возлагала коллегия на меня обязанности, вовсе до моей должности по законам не принадлежащие, которые в[аш]е пр[евосходительст]во также по представлениям моим отменяли.
   Неоднократно случалось, что представления других экспедиций коллегия признавала правильными и удовлетворяла, а представления мною управляемой по такому же точно делу или предмету отказывала, что по жалобам моим вы, поставляя равные обстоятельства дела на вид, доводили ее до правильного исполнения. Все сие находится в делах Министерского департамента самой коллегии и экспедиции и может быть во всякое время доказано актами, если б и без того не было совершенно известно в[аше]му пр[евосходительст]ву, а как вверенная мне экспедиция управляется одним лицом, то действия коллегии не могу иначе почитать как неблагорасположением некоторых из ее членов ко мне лично. Граф же Гейден, как известно в[аше]му пр[евосходительст]ву, по следствию, мною произведенному, был отозван от важного поста, предан суду и найден виноватым в упущении должности.
   Не предполагая никакой унизительной для человека мстительности в означенных лицах, я не менее в справедливость к самому себе нужным считаю привести на вид в[аше]му пр[евосходительст]ву, что по милосердным, человеколюбивым, можно сказать, божественным законам государей наших не должно подвергать даже преступника суду людей, с которыми он был во вражде или неприязни и тогда, когда судии мнение свое излагают гласно, следовательно, если не страх божий и не угрызения совести, то во избежание стыда должны они говорить истину; но при баллотировании невидимая рука врагов, не боясь поношения, может втайне вредить невинному и навсегда пребыть в неизвестности.
   Я привык думать и, доколе жив, думать не перестану, что государь представляет лицо самого бога на земле, что государь, будучи в одном и том же отношении ко всем своим подданным, всегда подобно богу сотворит суд правый без лицеприятия, когда истина предстанет пред него в настоящем виде, и в сей-то сердечной уверенности покорнейше прошу в[аш]е пр[евосходительст]во довести все выше изъясненные обстоятельства до сведения г[осуда]ря и[мперато]ра и повергнуть судьбу мою высокомонаршему решению его и[мператорского] в[еличест]ва.
   Не имея никакого покровительства представить в мою пользу, кроме моей службы и всегдашнего поведения, я не смею и просить какого-либо изъятия из общих правил, а прошу одной милости по примеру других ныне по Адмиралтейскому ведомству служащих переименовать меня соответственно рангу моему в генерал-майоры, буде вышнее начальство признает меня для морской службы неспособным, не подвергая баллотированию...
   
   ЦГАВМФ, ф. 7, оп. 1, д. 2, л. 40--42 об. Автограф.
   

ПРИМЕЧАНИЯ И КОММЕНТАРИИ

   
   1 Кук (Cook) Джемс (1728--1779) -- выдающийся английский мореплаватель; совершил три кругосветных путешествия, во время которых посетил острова Таити, Новую Зеландию, Маркизские, Пасхи и Ново-Гебридский архипелаг. Были открыты Новая Каледония, Норфолк, Южные Сандвичевы острова и Южная Георгия.
   В третьей экспедиции (1776--1779), предпринятой для захвата "неоткрытых другими странами земель" в северной части Тихого океана, было завершено открытие Гавайских островов. В этой экспедиции Кук погиб при столкновении с местными жителями.
   Труды Кука переведены на многие языки мира. В русском переводе опубликованы: "Путешествие к Южному полюсу" (СПб., 1780), "Описание жизни и всех путешествий английского мореходца Кука" (СПб., 1790), "Путешествие в южной половине земного шара и вокруг оного в 1772--1775" (СПб., 1797), "Путешествие в Северный Тихий океан с 1776 по 1780 годы" (СПб., 1804), "Путешествие к Южному полюсу вокруг света" (М., 1948), "Первое кругосветное плавание капитана Джемса Кука. Плавание на "Индевре" в 1768--1771 гг." (М., 1960), "Второе кругосветное плавание капитана Джемса Кука. Плавание к Южному полюсу и вокруг света в 1772--1775 гг." (М., 1964).
   2 Ванкувер (Vancouver) Джордж (1757--1798) -- английский мореплаватель, участвовал во втором и третьем кругосветных плаваниях Кука. В 1790 г. -- начальник большой морской экспедиции, обследовавшей западный берег Южной Америки, Сандвичевы (Гавайские) острова, западные берега Северной Америки и близлежащие к ней острова между 30o и 60o с. ш. В 1793 г. вторично обследовал и произвел съемку северо-западного побережья Америки от 35o до 56o с. ш., открыл группу крупных и мелких островов у юго-восточной Аляски. В следующем году проводил исследование более северных районов, достиг Кенайской губы (залив Кука), островов Чирикова и Кадьяка. При содействии русских промышленников и моряков Ванкувер установил, что так называемая река Кука есть не что иное, как залив, глубоко врезавшийся в сушу. Благодаря русским поселенцам английский мореплаватель собрал ценные сведения по географии и гидрографии района. Итоги экспедиции Ванкувера изложены в работе "Путешествие для открытий в Северной части Тихого океана и вокруг света... в 1790--1795 гг.", опубликованной в Лондоне в 1798 г. в трех томах с атласом карт и иллюстраций. Именем Ванкувера назван важнейший порт Канады.
   3 Лаперуз (La-Pérouse) Жан Франсуа (1741--1788) -- французский мореплаватель. В 1756 г. поступил на службу в военно-морской флот. В 1785--1788 гг. кругосветная экспедиция в составе двух судов "Буссоль" и "Астролябия" под начальством Лаперуза исследовала многие острова Тихого океана, посетила Петропавловск-на-Камчатке, где французским мореплавателям было оказано гостеприимство и помощь продовольствием.
   Из Петропавловска-на-Камчатке экспедиция направилась в Порт-Джэксон (Сидней), откуда, несмотря на плохое состояние кораблей и экипажа, взяла курс к Новой Каледонии и на пути к ней пропала без вести. Лишь в 1826 г. ирландским мореплавателем П. Диллоном, а в 1828 г. и французским путешественником Дюмон-Дюрвилем найдены были остатки экспедиции на острове Ваникоро, входящем в группу Санта-Крус.
   Лаперуз уточнил очертания многих участков побережья Северной Америки, юго-восточной Азии, открыл пролив между островом Сахалином и японским островом Хоккайдо, названный впоследствии его именем. Лаперуз исследовал Татарский пролив, но пройти им не смог. Существование здесь пролива было доказано выдающимся русским исследователем Г. И. Невельским.
   4 Российско-Американская компания была основана в 1799 г. в результате объединения отдельных русских промышленных компаний, проводивших свою деятельность по хозяйственному освоению северо-западных берегов Америки и прилегавших к ним островов. Русское правительство, заинтересованное в закреплении и расширении своих владений на Тихом океане, передало компании сроком на двадцать лет в монопольное пользование все промыслы и разработки полезных ископаемых на северо-западном берегу Русской Америки к северу от 55o с. ш., на Алеутских, Курильских и других островах. Компания была наделена широкими правами. Ей было разрешено открывать и присоединять к российским владениям новые земли, торговать со всеми близлежащими государствами, иметь собственные вооруженные силы, сооружать крепости. Российско-Американская компания вела оживленную торговлю и занималась промыслами. Она сыграла также важную роль в организации исследований северо-восточной части Тихого океана.
   5 Траверсе (де) Иван Иванович (1754--1831) -- выходец из Франции, адмирал. После французской буржуазной революции эмигрировал в Россию, где был зачислен на службу в русский флот. С 1802 по 1809 г. главный командир черноморских портов и губернатор Севастополя, а с 1811 по 1828 г. морской министр. Способствовал засилью иностранцев на флоте, проводил политику, направленную на свертывание русского военно-морского флота.
   6 Румянцев Николай Петрович (1754--1826) -- граф, русский государственный деятель и дипломат. Талантливый коллекционер русских древностей, летописей, грамот, книг; оказывал большую материальную поддержку сбору и публикации исторических документов. На базе уникального книжного собрания Румянцева были организованы знаменитая Румянцевская библиотека в Москве (ныне Государственная библиотека СССР имени В. И. Ленина) и Румянцевский музей в Петербурге (1831). Румянцев принимал деятельное участие в организации первого русского кругосветного путешествия И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского в 1803--1806 гг. В 1815 г. на собственные средства организовал морскую экспедицию под командованием О. Е. Коцебу. Был почетным членом Вольного экономического общества (с 1802 г.), почетным членом Российской академии наук (с 1819 г.), членом ряда зарубежных научных обществ.
   7 Стоке (Стоко) Вениамин Фомич -- русский кораблестроитель первой половины XIX в. Создаваемые им в течение 30 лет (1807--1837) линейные корабли, фрегаты, шлюпы, канонерские лодки и другие суда отличались высокими мореходными качествами. Под руководством Стоке В. Ф. построена Охтенская верфь в Петербурге. По его проектам были изготовлены шлюпы "Восток", на котором Ф. Ф. Беллинсгаузен осуществил плавание в Антарктику, и "Камчатка".
   8 Тихонов (Тихонов) Михаил (1789--1862) -- художник из крепостных крестьян князя Голицына. В 1806 г. принят в Санкт-Петербургскую академию художеств в качестве вольного пенсионера. Учился по классу исторической живописи у художника В. К. Шебуева. За программную картину "Расстрел русских патриотов французами в 1812 году" удостоен Второй золотой медали. Однако медаль не была вручена "за неимением вольности". В 1815 г. Тиханов окончил академический курс и был оставлен на казенном содержании для совершенствования при академии. В 1817 г. отправился в кругосветное плавание на шлюпе "Камчатка". Сделанные художником во время путешествия рисунки представляют большую научную ценность. В 1819 г. в плавании лишился рассудка и по возвращении из экспедиции помещен в психиатрическую больницу. В 1822 г. вышел на пенсию, назначенную правительством, и был отдан на попечение своего товарища художника Лучанинова. На небольшие сбережения, оставшиеся после смерти Тиханова, в Академии художеств была учреждена стипендия имени художника.
   9 Спрюсова эссенция -- пиво, которое варилось из экстракта, полученного из спрюса -- канадской, или черной, ели. Такое пиво рассматривалось как противоцинготное средство.
   10 Врангель Фердинанд Петрович (1796--1870) -- выдающийся русский мореплаватель, адмирал, почетный член Академии наук. В 1815 г. окончил Морской кадетский корпус. В 1817--1819 гг. участвовал в кругосветном плавании В. М. Головнина на шлюпе "Камчатка". В 1820-- 1824 гг. возглавлял экспедицию по изучению побережья северо-восточной Сибири. Было нанесено на карту побережье Сибири от устья Индигирки до Колючинской губы и собраны ценные материалы о естественных ресурсах и народах Севера. В 1825--1827 гг. возглавлял кругосветную экспедицию на корабле "Кроткий". С 1829 по 1835 г. главный правитель русских колоний в Аляске; проявлял заботы по улучшению положения колонистов и местных жителей. В 1840--1849 гг. директор Российско-Американской компании, в 1855--1857 гг. морской министр.
   Соч.: "Путешествие по северным берегам Сибири и по Ледовитому морю...". М., 1948.
   11 Лутковский Феопемпт Степанович (1803--1852) -- мореплаватель, адмирал, брат жены Головнина -- Е. С. Лутковской. В 1817--1819 гг. на шлюпе "Камчатка" участвовал в кругосветной экспедиции под начальством В. М. Головнина. В 1821--1824 гг. совершил второе кругосветное плавание на корабле "Аполлон". По докладу следственной комиссии в январе 1826 г. за близость к идеям декабристов был переведен с Балтийского на Черноморский флот в должности адъютанта командующего флотом Грейга. Отличился в боях с турками под Анапой, Варной и Суджук-Кале. Ф. С. Лутковский исследовал берега Абхазии и Мингрелии, составил описание черноморских портов, Александрии, написал работу о военно-морских флотах Египта и Турции. В 1849 г. произведен в контр-адмиралы.
   12 Гнилая горячка -- по-видимому, имеется в виду какое-то острое инфекционное заболевание.
   13 Американские инсургенты -- восставшее против чужеземного ига население испанских колоний в Южной Америке. Головнин называет их также испанскими инсургентами.
   14 "...капитан оного Гиней, старинный мой знакомый, служил со мной на фрегате "Фисгард"... где он был первым лейтенантом". Направленный русским правительством в Англию "для приобретения большей опытности и познания в морском искусстве", В. М. Головнин проходил службу на различных кораблях английского флота, в том числе на фрегате "Фисгард" с 1802 по 1805 г. (См. "Путешествие на шлюпе "Диана"". М., 1961, стр. 29).
   15 Лангсдорф Григорий Иванович (1774--1852) -- русский зоолог, ботаник, доктор медицины, дипломат. В 1803--1806 гг. участвовал в первой кругосветной экспедиции под командованием И. Ф. Крузенштерна. С 1812 по 1825 г. Лангсдорф был генеральным консулом в Бразилии, где собрал богатые коллекции по ботанике, зоологии, этнографии, языкам индейцев. Во время пребывания "Камчатки" в Бразилии содействовал Головнину в изучении этой страны. С 1821 по 1828 г. возглавлял комплексную экспедицию в Бразилии. В 1821 г. избран действительным членом Петербургской академии наук.
   16 Киот -- застекленная створчатая рама, или шкафчик для икон, божница.
   17 "Когда в Лиссабоне повесили Гомеца де Фреру и нескольких чиновников" -- подразумевается военный заговор, направленный против английских оккупантов, установивших господство в Португалии после изгнания французских войск в 1811 г. Поводом к выступлению войск послужил отказ королевского двора удовлетворить требования народа и армии возвратить в Лиссабон короля Жуана VI, управлявшего страной из Бразилии.
   18 Литке Федор Петрович (1797--1882) -- выдающийся русский мореплаватель, ученый, адмирал; с 1864 г. президент Академии наук. В 1817--1819 гг. на шлюпе "Камчатка" совершил кругосветное плавание. В 1821--1824 гг. исследовал побережье Новой Земли, в 1826--1829 гг. возглавлял экспедицию на шлюпе "Сенявин", которая изучала западное побережье Берингова моря и открыла ряд островов. Литке был одним из основателей Русского географического общества, с момента основания его (1845) до 1850 г., а затем с 1857 до 1873 г. -- его вице-председателем. В 1873 г. Географическое общество учредило медаль имени Литке.
   Соч.: "Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге "Новая Земля" в 1821--1824 годах". М., 1948.
   "Путешествие вокруг света на военном шлюпе "Сенявин" в 1826--1829 годах". М., 1948.
   19 Иллирийцы -- жители восточного побережья Адриатического моря, которое в древности называлось Иллирией. В 1813 г. эти районы отошли к Австрии, в настоящее время входят в состав Югославии. -- Б. С.
   20 Фернамбуке, Пернамбуку (Pernambuco) -- область (ныне штат) на востоке Бразилии, один из главных районов страны, производящих сахарный тростник. В более сухих районах штата с середины XVIII в. развивается хлопководство. -- Б. С.
   21 "...со времени прибытия в оную королевского дома". После отказа Португалии присоединиться к континентальной блокаде, проводившейся Францией против Англии, 2-я армия Наполеона под командованием генерала Жюно в 1807 г. вторглась в Португалию через территорию Испании и захватила Лиссабон. Принц-регент дон Жуан (с 1816 г. король Жуан VI) с 15 тыс. войск под охраной английских военных кораблей бежал в Бразилию. В период правления Жуана Бразилией (1808--1821) усилилось английское влияние в Португалии, что вызвало борьбу за национальную независимость.
   22 Сан-Салвадор, Салвадор (Salvador) -- столица бразильского штата Баия. Ныне один из крупнейших портов и промышленных центров Бразилии (656 тыс. жителей в 1960 г.). -- Б. С.
   23 Бахия, Баия (Bahia) -- штат на востоке Бразилии, где с середины XVI в. выращивался сахарный тростник. В настоящее время главный район производства какао в стране. -- Б. С.
   24 Пиастр (от итал. Piastra d'argento -- плитка серебра) -- итальянское название старинной испанской монеты пезо.
   В начале XIX в. один пиастр равнялся пяти рублям серебром. -- Б. С.
   25 Мина (Minas) -- в данном случае руда, шахта. Район, упоминаемый Головниным, в настоящее время входит в состав штата Минас-Жераис, где сосредоточена основная горнодобывающая промышленность Бразилии.
   26 Опорто, Порту (Porto) -- второй по величине город Португалии.
   27 Сарачинское пшено -- рис.
   28 Один градус по шкале Реомюра равен 1,25o шкалы Цельсия.
   29 "...с того времени, как португальцы завладели Монтевидеом, дела между испанцами и ими пошли очень нехорошо". Речь идет о событиях, связанных с борьбой уругвайского народа против испанского владычества за свою национальную независимость. В 1810 г. под руководством Хосе Артигаса в Уругвае вспыхнуло народное восстание против испанских колонизаторов и провозглашена независимость страны (1814). В 1817 г. территория Уругвая была захвачена португальскими войсками, в 1821 г. включена в состав Бразилии. Однако в 1825 г. уругвайцы вновь восстали против чужеземного гнета, и в 1828 г. была признана независимость Уругвая (официальное название -- Восточная Республика Уругвай).
   30 "Республиканцы сии недавно взяли два португальских купеческих корабля, шедших из Индии". Шлюп "Камчатка" прибыл в Бразилию в тот момент, когда испанские и португальские колонии в Южной Америке (Парагвай, Уругвай, Перу, Чили и др.) активно боролись против колониального гнета за национальную независимость, за республиканский строй. Поэтому восставших он называет республиканцами. Мореплаватель допускает неточность, утверждая, что они нападали на суда всех народов. На самом деле восставшие нападали в море лишь на суда Испании и государств, поддерживавших ее.
   31 Статенландия -- остров, расположен юго-западнее Фолклендских островов, у 55o ю. ш.; открыт в 1616 г. голландским мореплавателем Схоутеном и назван в честь своей страны Землей Генеральных Штатов (т. е. Нидерландов). В настоящее время остров входит в состав Аргентины под испанским названием Исла-де-лос-Эстадос (остров Штатов).
   32 Сармиенто Педро -- известный испанский мореплаватель середины XVI в. Автор одной из первых карт Магелланова пролива.
   33 Терминами "возвышение", "понижение" барометра автор называет увеличение или уменьшение атмосферного давления. В районе мыса Горн "возвышения" и "понижения" барометра быстро менялись. Там наблюдалась область пониженного давления с показаниями барометра 29,13--29,67. В то время градуировка барометров была в дюймах. Один дюйм соответствовал 25,3 мм. Следовательно, барометр показывал 737,3--750,7 мм.-- л. Ф.
   34 Консепция, Консепсьон (Concepcion) -- третий по численности населения (180 тыс. в 1960 г.) и промышленному значению город Чили. -- Б. С.
   35 "...столпами дорического ордена" -- простая, тяжелой формы колонна с желобками, заканчивается плоской "подушкой" и плитой.
   36 Пизарро, Писарро (Pizarro) Франсиско (род. ок. 1471--ум. 1541) -- испанский конкистадор. В 30-х годах XVI в. отряд конкистадоров под водительством Писарро завоевал территорию Перу. Испанские завоеватели жестоко подавили сопротивление индейцев, уничтожили государство инков. В 1535 г. Писарро основал город Лиму. В 1541 г. Писарро был убит своими соперниками.
   37 Флиорье, Шарль Пьер Кларе (1733--1810) -- французский мореплаватель, в 1790 г. морской министр. Автор книги о мореплавателе Маршанде. -- Б. С.
   38 В 1960 г. в Лиме -- столице республики Перу -- было 1,3 млн. жителей. -- Б. С.
   39 "Совет по распространению коровьей оспы" -- правительственное учреждение Перу, занимавшееся организацией профилактических прививок против натуральной оспы среди населения. Для этого использовался ослабленный вирус от коров, переболевших оспой.
   40 Дампиер, Дампир, Дампьер (Dampier) Уильям (1652--1715) -- английский мореплаватель, пират. Ему принадлежит открытие острова Новая Британия и многих мелких островов на Тихом океане. Книги Дампира о морских путешествиях написаны ярким, образным и точным языком. Они оказали значительное влияние на английскую прозу и поэзию. Творчество английского писателя Д. Дефо -- автора "Робинзона Крузо" и других произведений -- находилось под сильным воздействием книг Дампира. Для мореплавания большое значение имели описания и карты южных районов Тихого океана, хотя в них и содержалось немало погрешностей. Именем Дампира названы несколько полуостровов на северо-западе Австралии, острова и проливы в юго-западной части Тихого океана и в Малаккском проливе.
   41 Гранадильи, точнее, гринделия (Grindelia Wild) -- род многолетних травянистых растений и кустарников. Распространены в Северной и Южной Америке.
   42 Бониты -- крупная хищная рыба.
   43 Затрапезы -- распространенная в России пестрорядная материя; название получила по фамилии владельца фабрики Затрапезова, изготовлявшего ее.
   44 Салсапарель, сассапарель, сарсапарель (Smilax) -- род лазящих растений, принадлежит к семейству лилейных. В начале XIX в. корни некоторых тропических видов широко использовались в медицине.
   45 Испанская Америка -- бывшие колонии Испании в Америке.
   46 "...фрегат, принадлежащий одной европейской морской державе" -- Головнин имел в виду Англию, которая была заинтересована в ослаблении позиций Испании и усилении своего влияния в Южной Америке.
   47 "Между Перу и Бразилией обитает варварский лютый народ..." -- термином "варварский" Головнин иногда пользовался при характеристике действий некоторых колониальных народов, отличавшихся особой жестокостью по отношению к чужеземным захватчикам. Хотя он осуждал подобные формы борьбы, но виновными в этом считал колонизаторов, произвол которых доводил местных жителей до отчаяния и крайней степени ожесточения.
   48 Острова Маркиза Мендозы, Маркизские острова -- вулканический архипелаг в экваториальной части Тихого океана. Открыты испанским мореплавателем Менданья де Нейра Альваро в 1595 г.; названы именем перуанского вице-короля маркиза Мендозы, на средства которого была организована экспедиция. Испания не вступила во владение островами, и они до XIX в. считались "ничейной территорией". В 1804 г. Крузенштерн и Лисянский исследовали северную группу Маркизских островов (в том числе Нукагива). Во время посещения островов экспедицией Головнина там хозяйничали английские, французские и американские купцы и миссионеры. В 1842 г. Франция захватила Маркизские острова, а в 1885 г. включила их в свою колонию Французскую Океанию. Современное название колонии -- Французская Полинезия. Площадь 1270 кв. км, население -- свыше 4 тыс. человек. На островах -- плантации кокосовой пальмы, кофе, хлопка. Население занимается также добычей жемчуга и ловлей черепах. -- Б. С.
   49 Крузенштерн Иван Федорович (1770--1846) -- адмирал, знаменитый мореплаватель, начальник первой русской кругосветной экспедиции, исследователь Тихого океана, один из основателей русской океанографии. В 1809--1812 гг. опубликовал монументальный трехтомный труд "Путешествие вокруг света в 1803--1806 гг. на кораблях "Надежде" и "Неве"". В 1813 г. вышел в свет "Атлас к путешествию вокруг света капитана Крузенштерна", представляющий научную ценность и в настоящее время. С 1827 по 1841 г., занимая пост директора Морского кадетского корпуса, много сделал для совершенствования методов обучения и воспитания офицеров флота. В это же время подготовил и опубликовал двухтомный "Атлас Южного моря", содержащий многочисленные сведения по гидрографии.
   50 Вашингтоновы острова -- так Головнин называет северную группу Маркизских островов. -- Б. С.
   51 Вандименова Земля -- название юго-восточной оконечности Австралийского материка, данное голландским мореплавателем Тасманом в 1642 г. в честь Ван-Димена -- генерал-губернатора Нидерландской Ост-Индии. В конце XVIII в. было установлено, что Вандименова Земля -- остров. В 1788 г. этот остров объявлен английским владением под названием Земли Ван-Димена. В 1853 г. переименован в Тасманию. С образованием Австралийского Союза (1901) Тасмания была включена в его состав в качестве штата.
   52 Разница между истинной и счислимой долготой образуется потому, что далеко не в любое время можно определить свое достоверное место. Чем больше проходило времени от одного до другого определения, тем и большая накапливалась разница. За 29 дней плавания "Камчатки" разница между истинной и счислимой долготой составляла 4o31'32" (194o28'57" -- 189o57'05"). В тексте ошибочно указано вместо 4o32' (округленно) 6o32'. Истинная долгота означает фактическое местоположение, определенное с помощью астрономических или навигационных приборов: компаса, секстана, хронометра. Счислимая же долгота может быть определена в любое время по координатам, снятым с карты. Как бы тщательно ни учитывались показания компаса и снос корабля под влиянием течения и ветра, в точном местонахождении корабля нельзя быть уверенным без астрономических или навигационных определений. -- К. Ф.
   53 "Третное жалованье" -- надбавка жалованья в размере трети постоянного.
   54 Рикорд Петр Иванович (1776--1855) -- русский мореплаватель, адмирал, академик, исследователь северной части Тихого океана. В 1807--1809 гг. был старшим офицером у В. М. Головнина на шлюпе "Диана". В 1811 г. участвовал в описи южной части Курильских островов. После захвата В. М. Головнина японцами принял на себя командование шлюпом. Энергично добивался освобождения Головнина. В 1817--1822 гг. был начальником Камчатской области. В 1828 г. командовал отрядом кораблей, блокировавших Дарданеллы, затем в 1830 г. -- эскадрой в Эгейском море, участвуя в освобождении Греции от турок. Его именем названы остров в Японском море, мыс и пролив в группе Курильских островов.
   Соч.: "Записки о плавании к японским берегам в 1812--1813 гг. и сношениях с японцами". СПб., 1816.
   55 Кларк, Клерк (Clerk) Чарльз (1743--1779) -- английский мореплаватель. После гибели Кука на Гавайских островах возглавил экспедицию, пытавшуюся пройти из Тихого в Атлантический океан северо-восточным проходом. Достигнув 69o с. ш. и встретив непроходимые льды, вынужден был отказаться от продолжения плавания. На обратном пути умер у берегов Камчатки. -- Б. С.
   56 Ратманов Макар Иванович (1772--1833) -- вице-адмирал. Совершил кругосветное плавание на шлюпе "Надежда", был первым помощником Крузенштерна.
   57 Коцебу Отто Евстафьевич (1788--1846) -- выдающийся русский мореплаватель и исследователь океанов. Трижды совершал кругосветные плавания, открыл ряд островов в Океании, провел важные работы по изучению американского побережья Чукотского моря. В 1803--1806 гг. кадетом участвовал в первой русской кругосветной экспедиции Крузенштерна. В 1815--1818 гг., командуя бригом "Рюрик", совершил второе кругосветное плавание. В 1816 г. им были открыты в группе островов Россиян (Туамоту) в Южной Полинезии остров Румянцева (Тикей), атоллы Спиридова (Такапото), Рюрик (Арутуа), Крузенштерна (Тикахоу), а в Микронезии -- атоллы Кутузова (Утирик) и Суворова (Така). У северо-западных берегов Америки экспедицией открыты и описаны бухта Шишмарева, остров Сарычева, обширный залив Коцебу, залив Св. Лаврентия; посещены Уналашка (Лисьи, Алеутские острова), залив Сан-Франциско и Гавайские острова.
   В 1823--1826 гг., командуя шлюпом "Предприятие", совершил третье кругосветное плавание с заходом на Камчатку и в Русскую Америку. За время этого плавания были открыты многие острова в Океании и проведены важные океанографические исследования.
   Во время плавания шлюпа "Предприятие" на нем проводил свои исследования молодой русский физик, впоследствии академик Э. X. Ленц. Оценивая результаты экспедиции, океанограф Ю. М. Шокальский писал: "Труды Коцебу и Ленца в 1823--1826 гг. представляют во многих отношениях не только важный вклад в науку, но и действительное начало точных наблюдений в океанографии, чем русский флот и русская наука могут гордиться".
   58 Сарычев Гаврила Андреевич (1763--1831) -- русский адмирал, известный гидрограф и военно-морской деятель, почетный член Российской академии наук. После окончания в 1778 г. Морского кадетского корпуса служил на кораблях Балтийского флота. В 1784 г. принимал участие в описании рек Днестра и Сожа. В 1785 г. был командирован в Сибирь для участия в северо-восточной географическо-астрономической экспедиции, которая под руководством И. И. Биллингса проводила исследования и-съемку берегов Сибири и Алеутских островов. В 1786--1794 гг., командуя судном "Ясашна", совершил плавание из устья Колымы в Северный Ледовитый океан, где достиг границы непроходимых льдов; на судах "Слава России" и "Черный орел" прошел из Охотска к северо-западным берегам Америки. По возвращении из экспедиции Сарычев командовал различными кораблями Балтийского флота. В 1812 г. опубликовал атлас карт Балтийского моря, составленный на основе работ по описанию Финского залива и Балтийского моря. Атлас долгое время служил практическим руководством для моряков. В последующие годы Сарычев занимал различные руководящие посты: председателя Комитета по преобразованию Камчатского края, командующего практической эскадрой Балтийского флота, главного командира Кронштадтского порта, генерал-гидрографа Морского штаба. Сарычев сыграл видную роль в подготовке ряда русских кругосветных экспедиций первой половины XIX в.
   59 "...Чтоб солнце... не привести во время полудня над остров и чрез то не потерять верной обсервации..." Для определения широты места по солнцу в полдень нужно, чтобы это светило было над чистым горизонтом (со стороны солнца на горизонте не должны быть острова, горы, населенные пункты и т. д.).
   60 "Двухстихийное тюленьего рода животное" -- способно жить на суше и в море.
   61 Чириков Алексей Ильич (1701 --1748) -- известный русский мореплаватель. Участник первой камчатской экспедиции (1725--1730) под командой В. И. Беринга. В 1741 г. на пакетботе "Св. Павел" Чириков на два дня раньше Беринга достиг северо-западного берега Америки. На обратном пути открыл острова Алеутской гряды: Умнак, Адах, Агатту и Атту.
   62 24 : 12 : 20 = 10 миль -- так выражен арифметический расчет неучтенной величины течения. С 12 часов 4 июня до 12 часов 5 июня скорость течения была определена за 24 часа и равнялась 12 милям. В. М. Головнин принял то же течение и далее, считая, что скорость не изменилась вплоть до 8 часов 6 июня. За 20 часов (с 12 часов 5 июня до 8 часов 6 июня) снос корабля составил 10 миль к югу. При той же скорости в 8 часов 6 июня счислимое место было исправлено этими 10 милями. Известно, что каждая миля (1852,3 м) на местности соответствует одной минуте широты на карте. Получилось (55 48' -- 10') 55o38'. -- К. Ф.
   63 Сущность метода определения положения острова Укамока по пеленгам заключалась в том, что, имея обсервованное место (широта 55o54'53", долгота 155o00'37"), последовательно брались пеленги на выступающий северный мыс острова. Пеленги, взятые в разное время, наносились на карту. Точка пересечения пеленгов на карте давала широту и долготу пеленгуемого мыса острова. Несколько таким путем определенных точек острова позволяли ориентироваться в положении и размерах его. -- К. Ф.
   64 Яврашка, или еврашек, -- суслик.
   65 Алякса -- на русских картах конца XVIII -- начала XIX в., изображающих побережье северо-западной Америки, так назывался юго-западный выступ полуострова Аляска. -- Б. С.
   66 Лисянский Юрий Федорович (1773--1837) -- выдающийся русский мореплаватель. После окончания в 1786 г. Морского кадетского корпуса участвовал в русско-шведской воине (1788--1790). С 1793 по 1797 г. находился в командировке на английском флоте. За это время на английских кораблях совершил плавание в Северную Америку, Вест-Индию, Индию и в Южную Африку. Вернувшись в Россию, принял деятельное участие в подготовке первой русской кругосветной экспедиции и был назначен командиром шлюпа "Нева" под общим начальством И. Ф. Крузенштерна, командовавшего в то же время кораблем "Надежда". Прослужив три года после окончания экспедиции на Балтийском флоте, Лисянский в 1809 г. вышел в отставку в чине капитана 1-го ранга. Результаты плавания и научных исследований были обобщены в труде, опубликованном в 1812 г. под названием "Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах... на корабле "Неве" под начальством флота капитан-лейтенанта, ныне капитана 1-го ранга и кавалера Юрия Лисянского".
   67 Аспид -- слоистый минерал черного цвета.
   68 Шелехов Григорий Иванович (1747--1796), точнее, Шелихов -- основатель торговой компании, которая потом получила название Российско-Американской компании.
   69 Порт Ново-Архангельск (Ситха)--центр Русской Америки, основан Барановым в 1799 г. под именем Ситха на одноименном острове. R 1802 г. индейцы, подстрекаемые иностранцами, совершили нападение на Ситху, сожгли ее и почти всех русских и алеутов, проживавших там, перебили или взяли в плен. В 1804 г. порт восстановлен и переименован в Ново-Архангельск.
   70 Миллер Герард Фридрих (1705--1783) -- известный историк Сибири. Головнин, наверное, имеет в виду его труд "Описание морских путешествий по Ледовитому морю". СПб., 1758.
   71 Имеется в виду Авачинская бухта, на берегах которой в 1741 г. Беринг и Чириков основали город Петропавловск-на-Камчатке.
   72 Кусков Иван Андреевич (1765-1823) -- мореход. С 1790 по 1821 г. находился на службе Российско-Американской компании. Ближайший помощник Н. А. Баранова, он принимал деятельное участие в исследовании Русской Америки и ее заселении. В 1808--1812 гг. несколько раз ходил в Калифорнию: основал крепость Росс (1812) и организовал русские промыслы на калифорнийском побережье, включая залив Сан-Франциско. За девять лет управления крепостью Росс сыграл значительную роль в развитии земледелия, скотоводства, в исследовании района Сан-Франциско. В районе до сих пор сохранились построенные во времена правления Кускова здания и другие памятники. Вскоре после возвращения на родину умер в городе Тотьме. В последующие годы между Калифорнией и Россией поддерживались оживленные торговые связи.
   73 Крепость Росс -- русское поселение на территории Калифорнии, основанное Российско-Американской компанией в 1812 г. Просуществовала до 1841 г.
   74 Новый Альбион (New Albion) -- название части калифорнийского берега, данное английским мореплавателем и пиратом Дрейком в 1578 г.
   75 Пустить остановившийся хронометр в пункте, где точно определена долгота, не представляет большой сложности. Как по хронометрическому времени можно определить долготу, так и по известной долготе можно установить гринвичское время, которое показывает хронометр. Разница во времени между двумя пунктами равна разнице в градусах долготы, умноженной на четыре, так как Земля расстояние в 1' проходит за 4 минуты. Следовательно, на меридиане 120o к западу от гринвичского, где время -- 0 часов, было 120 X 4 = 480 минут, или 8 часов. -- К. Ф.
   75 Территория Верхней, или Новой, Калифорнии входит сейчас в состав США (штат Калифорния). Старая Калифорния принадлежит Мексике. Она расположена на полуострове и делится на штат Северная Нижняя Калифорния и территорию Южная Нижняя Калифорния. -- Б. С.
   77 Кортецово море, море Кортеса -- так впервые именем испанского конкистадора Э. Кортеса был назван Калифорнийский залив. Называли его также Багряным, или Алым, морем из-за плавающих в нем красных водорослей или от темно-красных песков, окаймлявших берега залива. -- В. С.
   78 Дрейк (Drake) Френсис (р. ок. 1543 -- ум. 1596) -- английский мореплаватель, пират, совершавший разбойничьи набеги на африканские берега и иностранные суда. В 1577--1580 гг. осуществил кругосветное плавание, которое было первым после путешествия Магеллана. Дрейк пересек Атлантический океан, пробрался в Магелланов пролив и вышел в Тихий океан. В 1588 г. отряд кораблей Дрейка нанес решающее поражение испанской "Непобедимой армаде". Во время пиратского набега на южноамериканские берега умер недалеко от Портобельо.
   79 "Но это было, когда они не признавали Иосифа королем Испанским" -- речь идет о Жозефе Бонапарте, возведенном своим братом Наполеоном I на испанский престол (1808--1813).
   80 Маршанд (Маршан) Этьен -- французский мореплаватель XVIII столетия. В 1791 г. исследовал восточную группу Маркизских островов. -- Б. С.
   81 Тамеамеа -- один из племенных гавайских вождей, объединивший страну и ставший королем под именем Камеамеа.
   82 "Животно-растение" -- имеется в виду одна из морских форм животных, ведущих сидяче-прикрепленный образ жизни.
   83 Компанейское заселение. В 1816 г., выполняя якобы поручение Российско-Американской компании, медик Шеффер организовал поселение на острове Атуай (Кауай) и поднял русский флаг. Через несколько месяцев поселение было уничтожено гавайцами. (См. Д. Д. Тумаркин. Вторжение колонизаторов в "край вечной весны". М., 1964, стр. 134--166.)
   84 Диксон Джордж -- английский мореплаватель XVIII в., изучавший побережье Северной Америки.
   85 Сандвичевы (Гавайские) острова (Hawaiian Islands) -- архипелаг в центральной части Тихого океана, состоящий из 24 островов, вытянутых на 3600 км. Площадь -- 16,7 тыс. кв. км. Административный центр и главный порт -- Гонолулу, расположен на острове Оаху, там же главная военно-морская база США на Тихом океане Перл-Харбор. Острова открыты испанцами во второй половине XVI в., затем Куком -- в 1778 г. С 1898 г., а фактически еще раньше США превратили архипелаг в свою колонию. В 1959 г. Гавайские острова получили статут 50-го штата США.
   Подавляющая часть коренного населения погибла в результате колониального угнетения. Население (633 тыс. в 1960 г.) состоит в основном из иммигрантов (японцев, американцев, филиппинцев и др.). Важнейший транспортный узел в северной части Тихого океана. Специализируются на производстве ананасов и сахарного тростника.-- Б. С.
   86 "...торг с Китаем принадлежит одной Ост-Индской компании". Вся торговля с Китаем была в руках английской Ост-Индской компании, но с монополией последней не считались капиталисты других стран, в том числе капиталисты США.
   87 "...а когда в последнюю войну англичан с американцами..." -- В. М. Головнин имеет в виду войну за независимость США в 1775--1783 гг. Война закончилась победой американского народа. По Версальскому мирному договору, заключенному в 1783 г., Англия признала независимость США. Американский народ сбросил гнет английских колонизаторов, что привело к быстрому развитию производительных сил. В революционной войне против Англии активное участие принимали негры.
   88 "Имена сих островов... всего одиннадцать" -- современные их названия даны в том же порядке, как и в тексте: Гавайи (10,4), Мауи (1,9), Кахулави (0,1), Ланаи (0,4), Молокаи (0,7), Оаху (1,6), Кауаи (1,4), Ниихау (0,2), Леуха, Каула, Молокин (в скобках указана площадь в тыс. кв. км).
   89 В настоящее время в мире известны гораздо более высокие горы.
   90 "Географы... не согласны, были ли Сандвичевы острова прежде капитана Кука посещены европейцами". В настоящее время можно предположить, что со второй половины XVI в. испанские корабли, используя постоянные западные ветры и попутные течения, возвращались с Филиппин в Мексику северным путем и заходили иногда на Гавайские острова.
   91 Гуахан (Гуам) -- самый южный из Марианских островов, открытых Магелланом и принадлежавших до 1898 г. Испании. С 1898 г. колония США. Территория -- 533 кв. км, население -- 67 тыс. (1960). Главный город -- Аганья. На острове находится крупная военно-морская и воздушная база США и значительная часть населения занята ее обслуживанием.
   92 Ансон Джордж (1697--1762) -- английский кругосветный мореплаватель, руководивший несколькими экспедициями. В 1740--1744 гг. командовал эскадрой, действовавшей на морских путях Испании в южной части Тихого океана. -- Б. С.
   93 "Каролинских... власть испанцев не достигала". Каролинские острова (англ. -- Caroline Islands; исп. -- Carolinas Islas) находятся в западной части Тихого океана, состоят из 936 островов площадью 1320 кв. км. Открыты испанским мореплавателем Сааведра в 1528 г., но власть испанцев утвердилась лишь в 1885 г. В 1899 г. Испания продала острова Германии, в 1919--1945 гг. ими управляла Япония по мандату Лиги наций. С 1947 г. входят в состав Подопечной территории тихоокеанских островов США. Население -- 57,4 тыс. (1963). -- Б. С.
   94 Малеспина, Маласпина Алессандро -- испанский мореплаватель конца XVIII в., руководивший экспедицией по отысканию северо-западного прохода. Провел 4 года у берегов Аляски. Исследовал также берега Южной Америки и Филиппинских островов. -- Б. С.
   95 Корень ям (правильно ямс) -- вьющееся травянистое растение, распространенное в тропиках обоих полушарий. Его съедобные клубни содержат много крахмала.
   96 Баши (Батан) -- группа островов на 20o с. ш. между Тайванем и Филиппинами, принадлежат Филиппинам. -- Б. С.
   97 Лукония, правильно Лусон (Luzon) -- самый крупный из Филиппинских островов (площадь -- 105,6 тыс. кв. км). Политическое и экономическое ядро Филиппин. На его долю приходится 35% территории и 47% населения страны. -- Б. С.
   98 Китайское море -- имеется в виду Южно-Китайское море.
   99 Индейский театр -- испанцы называли жителей Филиппинских островов индейцами, распространяя на них названия, которые они применяли в отношении коренных жителей своих американских колоний.
   100 Жители таголы -- тагалоги, или тагалы, -- вторая по численности (5,3 млн. в 1959 г.) и наиболее развитая филиппинская народность, населяющая восточные, центральные и южные районы острова Лусон. Тагальский язык объявлен государственным языком Филиппин, хотя и до сих пор государственные учреждения ведут дела на английском и испанском языках, -- Б. С.
   101 Бетель -- вид перца (Piper betle). Его листья, смешанные с семенами арековой пальмы и известью, употребляются для жевания как наркотическое средство.
   102 В. М. Головнин обстоятельно описывает нравы и обычаи народов тех стран, которые ему довелось посетить. Он восторженно отзывается об их трудолюбии, изобретательности, культуре. Вместе с тем он отмечает не только добродетели, но и слабости людей, их пороки (обман, ложь, воровство и т. д.). Подобные пороки порождались историческими условиями общества, основанного на эксплуатации человека человеком. Это, например, нужно иметь в виду, когда Головнин дает характеристику китайским ремесленникам и купцам, проживавшим на Филиппинских островах.
   Гонимая нуждой и безжалостной эксплуатацией феодалов, разорившаяся часть китайского населения в поисках лучшей жизни покидала родину и уходила в чужие страны. Но и здесь эти люди попадали в тяжелое положение. Лишенные достаточных источников существования и обремененные налогами в пользу испанской короны, они, естественно, стремились изделия своего труда продавать с наибольшей выгодой для себя. Об этой черте, характерной для всех купцов и мелких торговцев независимо от их национальности, метко сказал Головнин: "Между большим купцом и малым не бывает никакой разности" (В. М. Головнин. Сочинения и переводы. Т. 5. СПб., 1864, стр. 129).
   103 "...испанское правительство никакому европейскому народу не позволяло торговать в своих колониях". В первой четверти XIX в. Испания, ослабленная национально-освободительной борьбой народов Латинской Америки, вынуждена была отказаться от своей прежней политики изоляции Филиппин и открыть доступ на Филиппины кораблям других государств, в первую очередь этим воспользовались Англия и США.
   104 Гуава, гуайява -- деревья и крупные кустарники семейства миртовых, возделываются в тропических странах. Плоды гуавы, ароматные, сочные, кисло-сладкие, имеют большую пищевую ценность. -- Б. С.
   105 "Малейские разбойники" -- речь идет о действиях пиратов против испанских колонизаторов. Василий Михайлович, много занимавшийся вопросами военно-морского искусства, оценивает политику испанского правительства и неудачи его в борьбе с пиратами с точки зрения морской тактики и с этих позиций критикует его. В. М. Головнин не анализирует социально-экономических условий, породивших морской разбой. Между тем пиратство на Тихом океане являлось одной из форм борьбы коренных жителей с европейскими колонизаторами. Лишенные источников существования и доведенные до отчаяния, местные жители совершали нападения в открытом море на торговые суда европейцев. Можно предположить, что действия пиратов на морских путях сообщения были организованы местными старейшинами и вождями племен.
   106 Каракатоа, правильно Кракатау -- действующий вулкан на маленьком островке в Зондском проливе, между островами Ява и Суматра. В 1883 г. произошло исключительное по силе извержение вулкана, уничтожившее 2/3 вулканического островка. -- Б. С.
   107 Новая Голландия -- прежнее название Австралии. Дано голландскими мореплавателями, открывшими в XVII в. ее северные и южные берега. -- Б. С.
   108 Ост-Индская компания -- английская Ост-Индская компания, обладавшая правом монопольной торговли с Индией и Китаем. Существовала в 1600--1858 гг. и сыграла большую роль в захватнической колониальной политике английского капитала, особенно в завоевании Индии. Остров Св. Елены находился во владении компании до 1834 г.
   109 "Неудачи северополярной их экспедиции" -- Головнин имеет в виду неудачную попытку англичан достигнуть в 1818 г. Северного полюса на кораблях "Доротея" и "Трент" под командой Давида Бьючена. Встретив тяжелые льды, на 80o34' с. ш. корабли повернули обратно.
   110 Матюшкин Федор Федорович (1799--1872) -- адмирал, выдающийся мореплаватель и исследователь Арктики. Друг А. С. Пушкина, вместе с которым в 1817 г. окончил Царскосельский лицей. В качестве волонтера, а затем мичмана участвовал в кругосветном плавании на шлюпе "Камчатка" под командой В. М. Головнина. В 1820--1824 гг. исследовал в арктической экспедиции Врангеля берега Северного Ледовитого океана от устья Индигирки до острова Колючина.
   В 1825--1827 гг. на шлюпе "Кроткий" под командой Ф. П. Врангеля отправился в кругосветное плавание. В 1828--1829 гг. на корабле "Эммануил" совершил переход из Кронштадта в Мальту и принимал участие в блокаде Дарданелл. В последующее десятилетие служил на Черноморском и Балтийском флоте, командуя различными кораблями. В 1867 г. произведен в адмиралы.
   111 "Лучшего состояния люди открыто говорили нам, что революция в Португалии должна скоро последовать" -- Головнин имеет в виду нараставшее недовольство португальского народа против английских оккупантов, которые довели Португалию до крайней степени разорения и нищеты. В авангарде борьбы против чужеземного гнета и местных феодалов и клерикалов выступила португальская армия, находившаяся под сильным влиянием идей испанской революции. Начавшаяся в 1820 г. буржуазная революция в Португалии покончила с английской оккупацией.
   112 Статистическая таблица содержит весьма ценные цифровые материалы, показывающие состояние экономики индейских селений в начале XIX в. На основе их соответствующей обработки можно получить интересные показатели, характеризующие количество скота и сбор урожая важнейших сельскохозяйственных культур на душу населения, соотношение собранного урожая и расхода семян.
   При использовании материалов таблицы следует иметь в виду, что итоговые показатели ее содержат некоторые погрешности, например в отличие от указанных в таблице данных общее количество рогатого скота по всем населенным пунктам должно составить 139 707, овец -- 174 803, лошаков и ослов -- 1915 голов.
   Не совпадают итоговые данные состава отдельных видов культур в посеве и жатве с полученными при суммировании показателями по отдельным населенным пунктам. Частично это объясняется тем, что данные расхода семян и сбора урожая по отдельным видам выращиваемых культур в некоторых случаях приводятся со значительными интервалами (в миссии Св. Иоанна сбор бобов колеблется от 55 до 1 фанеги).
   Указанные неточности по своей величине незначительны, и они не могут влиять на общие выводы при анализе таблиц.
   При составлении примечаний была использована следующая литература: Большая Советская Энциклопедия, Краткая Географическая Энциклопедия, Советская Историческая Энциклопедия, Энциклопедия военных и морских наук. Под ред. Г. А. Леер, т. 1--8. СПб., 1883--1897; В. М. Головнин. Сочинения (примечания И. П. Магидовича). М.--Л., 1949; В. М. Головнин. Путешествие на шлюпе "Диана". М., 1961; И. П. Магидович. Очерки по истории географических открытий. М., 1957; его же. Известные русские мореплаватели. В кн. "Русские мореплаватели". М., 1950; Дж. Бейкер. История географических открытий и исследований. М., 1950; Бразилия. Экономика, политика, культура. М., 1963; Общий морской список. Ч. I--XIII.- СПб., 1885--1907; Encyclopedie Britannia и другая справочная и историко-географическая литература.
   Примечания, принадлежащие Б. П. Супруновичу, отмечены инициалами Б. С., примечания К. Ф. Фокеева -- инициалами К. Ф. Остальные примечания принадлежат В. А. Дивину.
   

ТАБЛИЦА ПЕРЕВОДА МЕР

МЕРЫ ДЛИНЫ

   
   Миля -- русская мера длины, применявшаяся до введения метрической системы, = 7 верстам = 7468 м
   Миля морская = 1853 м
   Миля географическая -- нидерландская мера длины = 7407 м (1/15 градуса)
   Миля голландская = 5556 м (1/20 градуса)
   Верста -- старинная русская мера длины = 500 саженям = 1067 м
   Сажень -- старинная русская мера длины = 3 аршинам = 7 футам = 2,134 л
   Ярд -- английская мера длины = 3 футам = 91,4 см
   Фут = 12 дюймам = 30,48 см
   Дюйм = 2,54 см (1/12 фута)
   

МЕРЫ ВЕСА

   
   Фунт русский = 409,5 г
   Унция -- аптекарская мера, которая применялась в России, = 29,9 г (1/12 аптекарского фунта)
   Золотник -- старинная русская мера = 4,27 г (1/96 фунта)
   Арроба -- испанская мера = 11,5 кг
   Квинтал (квинталь) малый (центнер) -- испанская мера = 100 фунтам = 46 кг (4 арробы)
   

МЕРЫ ОБЪЕМА

   
   Четверик -- старинная русская мера объема сыпучих веществ = 26,2 л
   Фанега -- испанская мера объема сыпучих веществ = 55,5 л

[]

КРАТКИЙ СЛОВАРЬ МОРСКИХ ТЕРМИНОВ

   

А

   
   Азимут (стар. азимуф) -- то же, что и пеленг. Угол между меридианом наблюдателя и направлением на избранный предмет (небесное светило). Отсчитывается от 0 до 360o по ходу часовой стрелки на азимутальном круге компаса.
   Арсенал -- в военных портах склады для хранения и ремонта оружия, военного имущества. В артиллерийском арсенале хранилось артиллерийское оружие и боезапас к нему. Обычно арсенал располагал достаточной ремонтной базой, казармами для солдат и учебными артиллерийскими классами.
   Астрономические наблюдения -- производятся для определения места корабля или положения островов, мелей, фарватеров по небесным светилам. В эпоху парусных кораблей астрономические наблюдения осуществлялись при помощи секстана, хронометра, компаса, пеленгатора. Эти приборы позволяли замерять высоты светил, брать направление на них и засекать точное время. По полученным данным и таблицам "Астрономического ежегодника" вычислялись широта и долгота места.
   Астрономический ежегодник -- сводные таблицы координат небесных светил (склонения, прямого восхождения), рассчитанные на много лет вперед. Астрономический ежегодник позволяет выбирать нужные для решения астрономических задач координаты того или иного светила для любого момента. Во времена плавания Головнина пользовались английским "Астрономическим календарем", выпускаемым с 1773 г. В СССР астрономический ежегодник издается Ленинградским астрономическим институтом с 1930 г.
   Ахтерштевень -- кормовая (задняя) часть судна, как бы продолжающая киль. Прочная деревянная конструкция на парусных судах.
   

Б

   
   Байдарка -- промысловая лодка местной конструкции. Широкую известность получили легкие алеутские байдарки, деревянный остов которых обтягивался тюленьей кожей. Сейчас байдарками называют легкую спортивную лодку (обычно одноместную) с двухлопастным веслом.
   Баркас -- самая большая парусно-гребная военная шлюпка, имеющая до 22 весел. Служит для перевозки людей, грузов, завоза якорей (верпов). Баркасы достаточно мореходны и как посыльные суда могли ходить под парусом в любую погоду. При необходимости вооружались легкой артиллерией.
   Барометр -- прибор для измерения величины атмосферного давления. Бывают ртутные и анероидные. Величина давления отмечается в миллиметрах на шкале ртутного столба. Во времена плавания Головнина показания барометра выражались в дюймах. Нормальное давление соответствовало 30 дюймам, или 760 мм.
   Банка -- отдельно лежащая мель, глубина над которой значительно меньше окружающих глубин. Если глубина не превышает 20 м, банка считается опасной. Именуется сомнительной, если ее место и глубина не точно определены. Сиденья (скамейки) для гребцов на гребных судах также называются банками.
   Балласт -- груз, специально принимаемый на судно для улучшения его мореходных качеств (в тех случаях, когда полезного груза на судне недостаточно). В качестве балласта могут служить вода, камень, чугунные болванки и т. п.
   Бейдевинд -- курс корабля относительно ветра, когда угол между линией ветра и носом корабля менее 80o. Различается полный бейдевинд, когда угол между 80 и 60o, и крутой бейдевинд -- при угле менее 60o.
   Бизань -- кормовая (задняя) мачта на парусном судне, имеющем три и более мачты, иначе бизань-мачта. Бизанью называется также нижний косой парус на бизань-мачте (см. рис. на стр. 359).
   Боцман -- старшина палубной команды на кораблях. Непосредственный начальник всех матросов, ответствен за выполнение всех погрузочно-разгрузочных работ. Отвечает за чистоту и порядок на судне.
   Бриг -- двухмачтовое, относительно небольшое судно с прямыми парусами. Вооружен 18--26 пушками, установленными на верхней палубе. Предназначался для крейсерской и посыльной службы.
   Бригантина -- легкое двухмачтовое парусное судно, у которого передняя (фок) мачта с прямыми парусами, а вторая (грот) мачта с косыми парусами.
   Бруствер -- земляная насыпь в виде вала для защиты бойцов от неприятельских пуль. Служит предмостным укреплением для обороны слабых участков крепостной стены.
   Буксир -- судно, тянущее за собой (буксирующее) другое судно. В парусную эпоху буксиры были гребные. Буксиром называется также толстый канат, которым одно судно тянет другое.
   Буйреп -- прочный тонкий трос, которым буй (плавучий знак) привязан к якорю.
   Бушприт -- прочный брус или шест, выставляемый вперед с носа судна для крепления парусов. Таким путем улучшаются маневренные качества парусных судов (см. рис.).
   

В

   
   Верп -- вспомогательный судовой якорь весом в три раза меньше станового (основного) якоря. Применяется при снятии судна с мели, перетягивании судна на другое место и т. п. Широко использовался на парусных судах в безветрие при выходе из порта, из мелководного района. Верп завозился на больших шлюпках -- баркасах.
   Видимость -- предельное расстояние, дальше которого при данном состоянии атмосферы объект наблюдения становится невидимым. Во времена плавания Головнина наблюдения производились визуально, невооруженным глазом, иногда с помощью простейших оптических средств.
   

Г

   
   Галион (галионт) -- один из основных типов парусных судов средневековья. Родина галиона -- Испания. Из высокобортных малоповоротливых галионов состояла испанская "Непобедимая армада". Во времена Головнина это название сохранялось за испанскими двухмачтовыми, вооруженными легкой артиллерией судами с прямыми парусами. Галионы перевозили в колонии коммерческие грузы, вмещая по тысяче и более тонн каждый.
   Галс -- положение парусного судна на ходу относительно ветра. При ветре в левый борт судно идет левым галсом, в правый борт -- правым галсом. Часть пути корабля от поворота до поворота также называется галсом. Делать галсы -- значит лавировать, т. е. часто менять курсы.
   Галфинд -- курс парусного судна, когда ветер дует в борт под углом, близким к 90o (в пределах 80--100o).
   Гласис -- земляная или из мелкого камня насыпь перед наружным рвом крепости или другого инженерного укрепления, обращенная пологой частью в сторону противника.
   Гон-дек -- нижняя батарейная палуба, на которой ставились крупнокалиберные тяжелые орудия.
   Грот -- нижний парус на грот-мачте, крепящийся к грот-рею. Слово "грот" прибавляется к наименованию реев, парусов и такелажа, находящихся выше марса грот-мачты, например грот-марсель -- прямой парус на марс-рее грот-мачты (см. рис.).
   Гюйс -- флаг, поднимаемый на носу военных кораблей при стоянке. На стр. 198 говорится, что флаг Овайгийского государства имел в углу английский гюйс, т. е. такую же расцветку, какая принята для гюйса английского флота. Гюйс поднимается (спускается) ежедневно вместе с подъемом (спуском) военно-морского флага.
   

Д

   
   Джонка -- китайское мореходное судно с парусным вооружением, пригодным для плавания лишь при попутном ветре. Лавировать не могло, поэтому при плавании из китайских портов на Филиппины и обратно китайские моряки ждали попутного ветра.
   Диаметральная плоскость -- воображаемая продольная линия, делящая корабль на две равные и симметричные половины. Курс корабля и другие штурманские расчеты производятся от диаметральной плоскости.
   Дрек -- якорь гребных судов весом от 15 до 60 кг. Во времена Головнина это был маленький шлюпочный якорь весом 15--20 фунтов.
   Дрейф -- снос судна с намеченного курса под воздействием ветра или течения; движение судна, потерявшего ход вместе с движением воды, льда или под влиянием ветра. "Лечь в дрейф" означало так расположить паруса, чтобы часть из них давала судну ход вперед, а остальные -- назад, в результате чего судно оставалось без хода, сохраняя свое место.
   

З

   
   Завозы -- способ выхода парусных судов из узкостей или стесненного района при противном ветре или штиле. Для этого по курсу (в нужную сторону) при помощи баркаса, завозят верп (малый якорь) и судно подтягивается к нему. Завозы верпа повторяются, пока судно не выйдет на простор, где можно поставить паруса.
   "Зарифить", или "взять рифы", значило убавить площадь парусов. Достигалось свертыванием части того или иного паруса и удержанием его в таком положении рифштертами (нашитыми на парус веревочками).
   

К

   
   Кану -- небольшая лодка жителей Сандвичевых островов. Однодеревка, т. е. сделана путем выдалбливания из одного дерева.
   Канонерская лодка -- до середины XIX в. гребное судно, вооруженное одной или двумя крупнокалиберными пушками и фальконетами. Использовалась в островных районах при осаде крепостей и в десантных действиях.
   Картуз -- специальный мешочек с порохом, закладываемый в канал ствола в качестве заряда гладкоствольных орудий. Количество пороха зависело от калибра орудия и веса ядра. Сам мешочек изготовлялся из шелка-сырца.
   Картушка -- важная составная часть компаса. Служит для определения направления стран света при помощи диска на верхней ее плоскости, разделенного на 360o и 32 румба. К картушке прикрепляются магнитные стрелки таким образом, что она все время поворачивается нулевым градусом, то есть нордом (N) к северу. Картушка плавает в котелке с жидкостью и опирается на шпильку. Жидкость наливается для того, чтобы при качке предохранить картушку от действия вибрации корпуса корабля. Отсчет у носовой курсовой черты дает компасный курс корабля, который переводится в истинный путем введения поправок (магнитного склонения и девиации).
   Корветта (корвет) -- легкое трехмачтовое военное судно с прямым парусным вооружением. Обладало хорошими ходовыми и маневренными качествами, имело 20--30 орудий и предназначалось для разведки и посыльной службы.
   Компас -- прибор, позволяющий ориентироваться на море (на земле, в воздухе) относительно направления истинного меридиана. Направление на север -- юг удерживается при помощи магнитной стрелки. Во времена плавания Головнина применялись только магнитные компасы, состоящие из котелка с картушкой, пеленгатора и колпака.
   Крейсер -- легкое парусное судно, выполняющее функции разведывательных и связных судов и обладающее хорошими ходовыми качествами. Подобные суда нередко использовались для нарушения торговых коммуникаций противника.
   Крейсировать -- плавать в определенном районе отдельным кораблям или соединениям с целью разведки, охраны берегов, нападения на неприятельские суда.
   Крюйс-пеленг -- один из способов определения места корабля в море. Через определенные промежутки времени последовательно берутся два пеленга одного и того же предмета. Пройденное по лагу при неизменном курсе расстояние откладывается на карте между пеленгами по истинному курсу корабля. Местонахождение корабля определяется графически.
   Купор -- специальность матроса-бочара, обеспечивающего укупорку бочек с водой и провизией.
   

Л

   
   Лавировать -- двигаться на парусном судне против ветра переменными курсами (зигзагами) и тем обеспечивать продвижение корабля вперед. Только благоприятный попутный ветер мог исключить лавировку парусного судна.
   Лаг -- прибор, определяющий скорость хода корабля и учитывающий пройденное расстояние. Лаги бывают простые, электромеханические и гидравлические. В то же время под лагом иногда подразумевается борт корабля. "Встать лагом к волне или ветру" -- значит развернуть судно бортом к волне или ветру.
   Латинские паруса -- косые, треугольной формы паруса. Прикрепляются к длинным наклонным реям гипотенузной стороной. Широко применялись на средневековых галерах, бригантинах и других небольших судах.
   Линь -- тонкий трос, выделанный, как правило, из пеньки высшего качества толщиной не более 25 мм. Применяется в оснастке такелажа, для буксировки лага, для измерения глубин лотом. В последнем случае линь называется лотлинем.
   Линейный корабль -- самый крупный и мощный военный корабль, предназначенный для эскадренного сражения. В парусную эпоху имел три мачты с полными (прямыми) парусами и был вооружен 70--130 орудиями тяжелой и средней гладкоствольной артиллерии, расположенной в трех деках (палубах).
   Лот -- прибор для измерения глубин моря с корабля и определения состава грунта. В парусном флоте применялись ручной лот с гирей до 4 кг, подвешенной на лотлине (веревке) длиной до 75 м (40 сажен), и обносной с гирей до 16 кг и длиной лотлиня до 200 сажен. При тихом ходе и малой глубине применялся ручной лот, а на больших глубинах обносной. На шлюпе "Камчатка" длина лотлиня была увеличена до 300 сажен. В наше время кроме ручного и механического лота широко применяются электрические -- эхолоты.
   Лоцман -- лицо, хорошо знакомое со всеми условиями прохода к данному порту или плавания на каком-либо участке пути. В обязанности лоцмана входит проводка судов в пределах своего участка.
   Лунные расстояния -- способ определения долготы места путем последовательного измерения угловых расстояний между луной и какой-либо известной звездой. Взятые через определенное время измерения позволяли с помощью "Астрономического ежегодника" определить положение наблюдателя. Трудность в определениях таким способом возникала при частых изменениях видимости. Появление облачности и туманов срывало наблюдения.
   Лядунка -- медная коробка, в которой комендоры периода гладкоствольной артиллерии хранили запас вытяжных трубок. При ведении огня лядунка надевалась на ремень.
   

М

   
   Марсель -- второй снизу парус на парусных судах с прямым вооружением (см. рис.).
   Мачта -- вертикальное составное дерево на судне, прочно соединенное с килем и возвышающееся над верхней палубой. На парусном судне мачта является основой для всего рангоута и такелажа, предназначенных нести паруса. Мачты использовались также для наблюдения и поднятия различных зрительных и световых сигналов. Фок-мачта -- первая от носа; грот-мачта -- вторая, или средняя; бизань-мачта -- третья, или задняя (см. рис.).
   Маяк -- специальное сооружение на возвышенном берегу или на воде (плавучий), хорошо приметное с моря и имеющее источник света. Предназначается для лучшей ориентации мореплавателей. В ночное время на маяках зажигаются огни. Для каждого маяка существуют характерные признаки огней (цвет, продолжительность горения, дальность видимости). Маяки оборудуются средствами подачи звуковых сигналов в плохую видимость и во время туманов.
   Меридиональная высота солнца или другого светила есть угловая высота светила, измеренная в момент нахождения его на меридиане наблюдателя. Существует способ определения широты места по меридиональной высоте светила (Солнца, Луны, звезд), где используется зависимость между высотой светила в момент его кульминации (т. е. когда оно проходит через самую высокую точку небесного свода) и широтой места наблюдателя.
   

H

   
   Навигация -- отрасль кораблевождения. Наука о методах вождения кораблей при помощи береговых знаков и ориентиров.
   Нактоуз -- деревянный шкафик, в верхней части которого устанавливается судовой компас. Внутри находится прибор для нейтрализации магнитных сил корабельного железа.
   

О

   
   Обсервация -- определение места корабля при помощи мореходных инструментов. В открытом море производится путем астрономических наблюдений. При плавании в видимости берегов обсервация осуществляется навигационными способами. Место обсервованное считается более точным, чем счислимое. Надежно определенное место корабля Головнин называет обсервованным.
   Опознание -- определение национальной принадлежности и класса корабля.
   Отшествие -- какой-либо приметный пункт по выходе из порта, от которого начинается плавание. Так, пунктом отшествия из Европы Головнин взял мыс Лизард (южная оконечность Англии).
   Ошвартоваться -- подойти близко к пирсу или стенке и закрепиться за них с помощью тросов (швартовов). Для схода на берег подается трап (сходня).
   

П

   
   Пассаты (стар. пасады) -- постоянные, устойчивые по направлению и силе ветры в районе тропиков, дующие от поясов высокого давления (широт 25--30o) к экватору. В северном полушарии дуют с северо-востока, а в южном -- с юго-востока. Отклонение на запад вызвано вращением Земли с запада на восток. Погода в области пассатов обычно ясная.
   Пеленг, или азимут, -- угол между нордовой частью меридиана, проходящего через центр картушки компаса, и направлением на предмет. Величина пеленга выражается в градусах от 0 до 360 и измеряется при помощи пеленгатора, установленного на котелке компаса.
   Полуденное наблюдение -- мореплаватели всегда стремились взять высоту солнца в полдень, так как, чем ближе наблюдаемое светило расположено к меридиану наблюдателя, тем точнее наблюдение. Наиболее точно широта места определяется по так называемой меридиональной высоте солнца в момент его кульминации (прохождения через наивысшую точку небесной сферы), т. е. в полдень. Вместе с тем кроме солнца днем иногда можно наблюдать луну или другую планету, и если расположение светил подходящее (под углом, близким к 90o), то по одному из них можно определить широту, а по другому -- долготу. Однако облачность и пасмурный горизонт затрудняют взятие высот в момент кульминации светила, и тогда рассчитанная широта оказывается недостаточно верной.
   Прикладной час -- среднее время запаздывания полной воды прилива относительно кульминации луны для данного пункта. Для определения точного времени наступления полной воды в прикладной час вносится поправка, соответствующая данным суткам.
   Прокладка -- нанесение линии пути корабля на карту.
   Прямые паруса -- наиболее распространенный тип парусного вооружения судов. Паруса прямоугольной, частично трапециевидной формы. Использованием прямых парусов достигалась большая рабочая площадь. Все крупные корабли в основном имели прямые паруса и лишь дополнялись парусами другой формы.
   

Р

   
   Рангоут -- совокупность возвышающихся над верхней палубой корабля деревянных или металлических деталей круглого сечения. Служат для несения парусов, размещения некоторых постов управления, установки корабельных огней, подъема сигналов, флагов, антенн. К рангоуту относятся мачты, стеньги, реи, гафели, грузовые стрелы и т. п.
   Редут -- временное полевое укрепление в виде рва или земляной насыпи. Редуты вооружались артиллерией. Слабые испанские крепости в Калифорнии Головнин сравнивал с обычными полевыми редутами.
   Рей -- рангоутное дерево веретенообразной формы. Подвешивается за середину к мачте или стеньге. Служит для несения парусов. Название "рей" определяется по мачте. На фок-мачте -- фок-рей и т. д.
   Рейтары, или рейтеры, -- средневековые конные наемные войска в Западной Европе. В России в XVIII в. рейтары были преобразованы в драгунские полки. Во времена плавания Головнина рейтарами назывались вооруженные всадники.
   Рог пороховой -- чаще всего это бычий рог, который использовался для хранения мелкого пороха, применяемого в пушечных запалах. В рог засыпалось пороха примерно на 25 выстрелов. Во время боя рог надевался на ремень через плечо.
   Румб -- направление от центра картушки (бумажного или слюдяного диска, скрепленного с магнитной стрелкой) на любую точку окружности горизонта, а также угол, равный 1/32 окружности, т.е. 11 1/4o. В настоящее время принята круговая система разбивки картушки компаса на 360o, где 0 и 360 соответствуют N (северу). Во времена же Головнина действовала еще 32-румбовая система.
   

С

   
   Салинг -- рама из брусьев. Устанавливается на верхнем конце стеньги и служит для лучшего крепления верхних снастей составных мачт.
   Секстан (секстант) -- мореходный прибор для определения места корабля путем измерения углов между небесными светилами и горизонтом или между видимыми с корабля береговыми предметами, нанесенными на карту.
   Склонение компаса -- отклонение стрелки магнитного компаса от истинного (географического) меридиана под воздействием земного магнетизма. В различных пунктах земного шара имеет различную величину, колеблющуюся в пределах от 0 до 180o к О (востоку) или W (западу) от истинного меридиана.
   Скорость корабля -- измеряется в узлах или в милях в час. Парусные суда при сильном попутном ветре достигали скорости 10 узлов, или 10 миль в час.
   Стаксели -- паруса треугольной формы впереди мачт. В штормовую погоду ставят только одни штормовые стаксели. Площадь их меньше обычных, и сшиты они из более прочной парусины.
   Стеньга -- рангоутное дерево, продолжающее мачту в высоту. Рангоутное дерево, продолжающее стеньгу, называется брам-стеньга. Стеньга в зависимости от ее принадлежности к той или иной мачте принимает название своей мачты, например: грот-стеньга, грот-брам-стеньга (см. рис.).
   Суперкарго (суперкарг) -- должность на судах заграничного плавания. Суперкарго ведает погрузкой и разгрузкой судов и расчетом с поставщиками за товары. Обычно это второй помощник капитана. На русских судах нередко назывался приказчиком.
   Счисление -- вычисление по формулам или графически широты и долготы места корабля на основе направления и скорости его движения. При счислении учитываются силы, сбивающие корабль с курса,-- дрейф, снос и т. д. Более точное место корабля определяют при помощи навигационных и астрономических приборов, т. е. способом обсервации.
   

Т

   
   Такелаж -- все снасти на парусном корабле, служащие для укрепления рангоута и для управления парусами.
   Томбуй -- металлический, деревянный или пробковый поплавок (буек), указывающий местонахождение якоря на грунте. Он поддерживается на буйрепе (тросе), прикрепленном к якорю.
   Траверз (траверс) -- направление, перпендикулярное курсу судна или его диаметральной плоскости. О замеченном предмете на этом направлении говорят "на траверзе правого или левого борта".
   

У

   
   Узел -- единица скорости корабля, равная одной миле в час. Во времена парусного флота скорость корабля измерялась по длине выпускаемого за борт лаглиня (троса). Лаглинь разбивался узелками через каждые 50, 67 фута (1/120 часть мили). Сколько узлов лаглиня вытравливалось за полминуты хода, столько миль в час проходил корабль.
   

Ф

   
   Фальконет -- старинная гладкоствольная пушка малого калибра, стрелявшая свинцовыми ядрами. Была на вооружении небольших парусных и гребных судов.
   Фальшфейер -- тонкая бумажная гильза, наполненная пиротехническим составом, способным гореть ярким пламенем белого цвета. Применяется для подачи ночных сигналов. Вместо фальшфейера часто сжигали смоляные бочки, чтобы привлечь внимание проходящих судов.
   Фертоинг -- способ постановки корабля на два якоря, когда корабль при всех разворотах находится между якорями. Применяется при сильных приливах и отливах, переменных ветрах, а также в стесненных условиях.
   Фитиль -- специально обработанная пеньковая веревка, пропитанная горючей жидкостью, медленно горящая без пламени. Применялся для поджигания затравочного пороха и в других случаях взамен спичек.
   Фок -- парус на фок-мачте (передней от носа корабля). При крепком ветре шлюп "Камчатка" нередко шел только под одним фоком (см. рис.).
   Фордевинд -- ветер, дующий в корму и позволяющий парусным судам развивать полный ход. Иначе называется "полный ветер".
   Форштевень -- передняя часть корабельного набора (остова), обладающая большой прочностью. Форштевень является продолжением киля в носовой части корабля.
   Фрегат -- трехмачтовое военное парусное судно с полным (прямым) парусным вооружением, обычно двухдечный (расположение артиллерии на двух палубах). По своей боевой мощи фрегат примыкает к линкорам, уступая им в артиллерии. Имел на вооружении 40--60 пушек и применялся преимущественно для разведки и крейсерских действий.
   

X

   
   Хронометр -- прибор более точного, чем обычные часы, измерения времени. Он устанавливается по времени Гринвичского меридиана.
   

Ш

   
   Шканцы -- часть верхней палубы военного корабля от грот-мачты (средней) до бизань-мачты (задней). Шканцы -- почетное место, где строился экипаж по торжественным и официальным случаям.
   Шкафут -- часть верхней палубы от грот-мачты до фок-мачты.
   Шлюп -- в парусную эпоху корабль специальной постройки, стоявший по своим размерениям и тактико-техническим данным близко к фрегатам. О шлюпе "Камчатка" Головнин писал: "Величиною сей шлюп равнялся посредственному фрегату".
   Шпринг -- трос, закреплен одним концом на корме, а другим соединен со становым якорем или его якорь-цепью. Натяжением или ослаблением троса можно развернуть корабль под нужным углом к направлению ветра или течения. Постановка на шпринг применялась при артиллерийских стрельбах, при проветривании корабельных помещений и в других случаях.
   Штерт -- тонкий короткий отрезок растительного троса.
   Штульцы -- старинное название створок корабельных окон.
   Шхуна (стар. шкуна) -- парусное судно с двумя и более мачтами и косыми парусами.
   Штевни -- оконечности корпуса корабля (форштевень и ахтерштевень). Обеспечивают прочность носа и кормы.
   
   Примечание. По ведомостям, в начале 1818 года составленным.113

ТАБЛИЦА А

Названия

Широта N

o `

Долгота W от Гринвича

o `

Примечания

   На острове Кадьяке
   См. часть 1, стр. 131
   Павловская гавань

54 47

152 18

   Главное селение острова, при коем есть крепостца, церковь и порядочные магазины для складки товаров
   Игатский залив

57 30

152 39

   В сих селениях живут артели для рыбных промыслов, а также занимаются ловлею лисиц и яврашек, но более сих последних добывают
   Гавань Трех Святителей

57 05

153 25

   
   Алитакский залив
   
   Карлугский залив

57 34

154 00

   
   Малиновский залив
   
   Селения на острове Афогнаке

Подле самого Кадьяка, к северу от него

   См. часть 1, стр. 131 и далее
   Катмайское
   
   Сутхумское
   
   На острове Укамоке

55 49

154 56

   См. часть 1, стр. 123 и далее
   На острове Еврашечьем

Подле самого Кадьяка

   См. часть 1, стр. 131 и далее
   На острове Лесном
   
   В Чугатской губе крепости:
   
   Воскресенская

60 00

147 48

   В сих крепостцах компания держит отряды промышленных или артели для торговли с природными жителями, которые променивают им разного рода меха на европейские вещи, им нужные
   Константиновская

60 22

146 09

   
   В Кенайской губе крепость Николаевская

59 15

152 08

   
   На Американском берегу севернее полуострова Аляксы
   
   Крепость Александровская

58 52

   Учрежден торговый пост для мены с дикими
   При Ситхинском заливе крепость Ново-Архангельская

57 03

   См. часть 1, стр. 139 *
   На берегах Нового Альбиона
   
   

135 06

   
   Крепость Росс

38 33

122 45

   См. часть 1, 174
   * Теперь Ново-Архангельск есть главное место компанейских колоний, но нынешний правитель оных М. И. Муравьев находит за нужное перевести свою столицу в Кенайскую губу; компания согласна оставить Ситху, но ей лучше бы хотелось, чтоб главный правитель ее колоний имел свое пребывание на острове Кадьяке; впрочем, выбор места она предоставила г-ну Муравьеву.
   

Число природных жителей*

Всех возрастов

   

муж. пол

жен. пол

   
   На острове Кадьяке

1484

1769

   В крепости Ново-Архангельске кадьякских жителей

142

35

   На полуострове Аляксе

402

467

   На берегах Кенайской губы

723

748

   На берегах Чугатской губы

172

188

   Унгалетских

51

66

   На реке Медной

294

273

   В крепости Александровской

86

   На Лисьих островах

463

559

   На островах Павла и Георгия жителей с Лисьих островов

188

191

   В Ново-Архангельске жителей с Лисьих островов

42

26

   В крепости Росс кадьякских жителей

78

   Всего обоих полов

8446

   
   * Здесь включены только те из природных жителей, которые находятся в зависимости компании.
   Примечание. Сверх того, компания имеет селения на ряде Алеутских островов, называемой Адриановскою, но как оные острова принадлежат к ведению охотской конторы, а не американского правления, то в сей таблице они не помещены.
   

Селения

Русских промышленников

Креолов *

всех возрастов

всех возрастов

муж. пол

жен. пол

муж. пол

жен. пол

   В Ново-Архангельске

194

10

97

109

   На Кадьяке и окружных островах

73

39

   На острове Укамоке

2

   В Катмайском

4

   " Сутхомском

3

1

   " Воскресенской

2

   " Николаевской

11

7

   " Константиновской

17

3

   " Александровской

11

   " Россе

27

   Всего

344

10

147

109

   
   * По примеру европейцев, имеющих колонии в Западной Индии, компания называет креолами родившихся от русских отцов и алеуток или американок.
   Примечание. Здесь не означено, сколько русских и креолов находится на Лисьих и Прибыловых островах {Острова Св. Павла и Георгия, открытые штурманом Прибыловым.}, потому что точное число их мне было неизвестно; впрочем, оное не превышает 25 или 30 человек.
   

Примечание. По ведомостям, в начале 1818 года составленным.112

ТАБЛИЦА А

Названия

Широта N

o '

Долгота W от Гринвича

o '

Примечания

На острове Кадьяке

    

См. часть 1, стр. 131

Павловская гавань

54 47

152 18

Главное селение острова, при коем есть крепостца, церковь и порядочные магазины для складки товаров

Игатский залив

57 30

152 39

В сих селениях живут артели для рыбных промыслов, а также занимаются ловлею лисиц и яврашек, но более сих последних добывают

Гавань Трех Святителей

57 05

153 25

Алитакский залив

      

Карлугский залив

57 34

154 00

  

Малиновский залив

      

Селения на острове Афогнаке

Подле самого Кадьяка, к северу от него

См. часть 1, стр. 131 и далее

Катмайское

      

Сутхумское

      

На острове Укамоке

55 49

154 56

См. часть 1, стр. 123 и далее

На острове Еврашечьем

Подле самого Кадьяка

См. часть 1, стр. 131 и далее

На острове Лесном

      

В Чугатской губе крепости:

      

Воскресенская

60 00

147 48

В сих крепостцах компания держит отряды промышленных или артели для торговли с природными жителями, которые променивают им разного рода меха на европейские вещи, им нужные

Константиновская

60 22

146 09

В Кенайской губе крепость Николаевская

59 15

152 08

На Американском берегу севернее полуострова Аляксы

      

Крепость Александровская

58 52

  

Учрежден торговый пост для мены с дикими

При Ситхинском заливе крепость Ново-Архангельская

57 03

  

См. часть 1, стр. 139 *

На берегах Нового Альбиона

      
   

135 06

  

Крепость Росс

38 33

122 45

См. часть 1, 174

(* Теперь Ново-Архангельск есть главное место компанейских колоний, но нынешний правитель оных М. И. Муравьев находит за нужное перевести свою столицу в Кенайскую губу; компания согласна оставить Ситху, но ей лучше бы хотелось, чтоб главный правитель ее колоний имел свое пребывание на острове Кадьяке; впрочем, выбор места она предоставила г-ну Муравьеву)

Число природных жителей*

Всех возрастов

муж. пол

жен. пол

  

На острове Кадьяке

1484

1769

  

В крепости Ново-Архангельске кадьякских жителей

142

35

  

На полуострове Аляксе

402

467

  

На берегах Кенайской губы

723

748

  

На берегах Чугатской губы

172

188

  

Унгалетских

51

66

  

На реке Медной

294

273

  

В крепости Александровской

    

86

На Лисьих островах

463

559

  

На островах Павла и Георгия жителей с Лисьих островов

188

191

  

В Ново-Архангельске жителей с Лисьих островов

42

26

  

В крепости Росс кадьякских жителей

    

78

Всего обоих полов

    

8446

(* Здесь включены только те из природных жителей, которые находятся в зависимости компании)

Примечание. Сверх того, компания имеет селения на ряде Алеутских островов, называемой Адриановскою, но как оные острова принадлежат к ведению охотской конторы, а не американского правления, то в сей таблице они не помещены.

Селения

Русских промышленников

Креолов*

всех возрастов

всех возрастов

муж. пол

жен. пол

муж. пол

жен. пол

В Ново-Архангельске

194

10

97

109

На Кадьяке и окружных островах

73

  

39

  

На острове Укамоке

2

      

В Катмайском

4

      

' Сутхомском

3

  

1

  

' Воскресенской

2

      

' Николаевской

11

  

7

  

' Константиновской

17

  

3

  

' Александровской

11

      

' Россе

27

      

Всего

344

10

147

109

(* По примеру европейцев, имеющих колонии в Западной Индии, компания называет креолами родившихся от русских отцов и алеуток или американок)

Примечание. Здесь не означено, сколько русских и креолов находится на Лисьих и Прибыловых островах {Острова Св. Павла и Георгия, открытые штурманом Прибыловым.}, потому что точное число их мне было неизвестно; впрочем, оное не превышает 25 или 30 человек.

ТАБЛИЦА Б

Миссии

Индейцев со времени основания миссий

Количество скота, при миссии находящегося

Количество хлеба в посеве и жатве

  

Звания оных

Когда основаны, год

Широта север.

Долгота W от Гринвича

окре-щенных

браком соеди- ненных

умер-

ших

ныне живых

рогато- го скота

овец

коз

свиней

кобыл и жеребят

ручных лошадей

лоша- ков и ослов

пшеницы, фанеги*

ячменя, фанеги

маиса, фанеги

бобов, фанеги

мелких бобов, фанеги

гороху, фанеги

овса, фанеги

  

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

13

14

15

16

17

18

19

20

21

22

23
1. Св. Диега

1 769

32o48'

116o50'

4 337

1 184

2 667

1 357

3 700

10 200

250

100

426

135

86

250

2 800

134

1 800

6

600

7

68

нет

нет

нет

посеяно

снято
2. Св. Людовика

1 798

33 03

  

2 539

561

842

1 913

10 070

15 000

нет

200

600

340

155

361

1 500

201

2 000

10

800

39

60-

06

30-

нет

4-

12-

посеяно

снято
3. Св. Иоанна

1 776

33 26

117 23

3 586

942

2 168

1 142

12 500

14 000

75

160

220

218

163

150

2 290

3

16

12

1 663

4-3

55-1

0-3,5

5-3

0-11

3-4

3-3 1/4

10-

посеяно

снято
4. Св. Гавриила

1 771

34 10

11 36

5 918

1 417

3 820

1 650

12 900

10 500

130

160

290

270

120

280

110

4

40

26

6 500

5

310

0-2

1-

0-2

2-

0-2

2-

посеяно

снято
5. Св. Фердинанда

1 797

34 16

  

2 241

632

1 211

1 025

9 000

6 200

600

88

441

247

175

200

4 000

нет

3-6

400

3-

60-

1-6

41-

нет

нет

посеяно

снято
6. Св. Бонавонтура

1 782

34 36

118 36

3 367

862

2 013

1 328

24 400

13 144

нет

44

4 000

493

309

200

3 800

90

230

8

1 200

5

50

0-6

ничего

1

30

0-6

ничего

посеяно

снято
7. Св. Варвары

1 786

34 40

119 15

4 462

1 154

2 628

1 259

5 000

10 000

нет

60

990

350

132

144

5 098

40

534

9

540

3

50

0-5

2-

1

12

1

29

посеяно

снято
8. Св. Инессы

1 804

34 52

  

996

279

524

768

5 000

5 000

100

250

500

300

116

60

1 200

4

60

3

300

4

160

нет

1

100

нет

посеяно

снято
9. Пурисима

1 787

35 00

120 04

2 922

840

1 755

1 018

8 500

1 100

10

160

867

350

190

123

2 500

18

600

8

1 00

5

120

0-6

4-

6

500

10

540

посеяно

снято
10. Св. Людовика

1 772

35 36

120 28

5 447

678

1 719

952

6 800

7 812

нет

100

2 00

258

120

13

1 060

нет

2

100

4

100

0-9

3-

1

19

2

27

посеяно

снято
11. Св. Михаила

1 797

35 48

  

1 955

544

960

1 052

8 077

13 467

4

111

523

250

132

95

1 650

18

200

0-9

127

1-

5

нет

нет

нет

посеяно

снято
12. Св. Антония

1 771

36 30

120 54

3 885

973

2 733

985

3 600

11 500

12

100

430

225

42

180

1 890

6

22

1-4

162

0-9

19

нет

0-6

52

0-6

6-

посеяно

снято
13. Богоматери де Соледа

1 791

36 38

121 09

1 572

463

1 131

500

2 700

8 300

нет

40

310

140

46

100

100

12

200

3

400

5

24

0-4

6-

0-6

36-

6-

110

посеяно

снято
14. Св. Карла

1 770

36 44

121 37

3 017

848

2 191

405

2 500

2 000

25

12

320

80

12

61

642

61

900

2

8

7

70

нет

8

120

10

238

посеяно

снято
15. Иоанна Крестителя

1 797

36 58

  

2 147

555

1 400

575

10 000

13 000

нет

54

430

272

33

60

1 600

1

14

2

200

2

4

0-2

9-

9

13

4

ничего

посеяно

снято
16. Санта-Круц

1 791

37

121 40

1 731

582

1 317

358

3 400

5 700

30

50

300

124

27

14

700

нет

1-6

700

0-6

200

нет

нет

нет

посеяно

снято
17. Св. Клары

1 777

37 20

121 39

6 503

1 773

4 862

1 336

4 900

10 200

нет

38

900

240

22

205

3 450

12

150

5

800

3

170

0-4

3-

2

130

3

190

посеяно

снято
18. Св. Иосифа

1 797

37 30

  

3 389

1 014

1 871

1 508

5 000

7 680

нет

10

200

120

5

60

3 000

3

107

3

170

2

78

нет

1

16

2

76

посеяно

снято
19. Св. Франциска

1 776

37 42

122 00

5 530

1 683

4 249

1 091

1 560

9 400

нет

нет

480

280

30

200

2 800

180

1 500

0-6

20-

3

24

0-6

0-6

3

100

9

400

посеяно

снято
20. Св. Рафаила

1 815

(**)

По причине недавнего основания миссии и скоро после того случившегося в ней пожара миссионеры не имели еще времени никакого успеха сделать
Всего      

62 544

16 984

40 061

19 862

142 607

184 703

1 236

1 737

14 227

4 702

1 918

2 875

42 080

787

10 533

105-7

15 690-

69-3

1 627-1

5-8 1/2

104-9

40-7

1 133-4

55-5 1/2

1 640-

посеяно

снято

А всякого рода посеяно 3 938 фанег 7 селеминов ***

хлеба вообще снятого 72 817 ' 2 '

(* Фанега - испанская хлебная мера, в коей пшеницы нашего веса 3 пуда 20 фунтов.

** Точные широты и долготы не определены еще, но миссия сия находится на северной стороне залива Св. Франциска.

*** 12 селеминов составляют фанегу.)
Оценка: 7.46*4  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru