Головин Иван Гаврилович
Путешественик нашего времени

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПУТЕШЕСТВЕНИКЪ НАШЕГО ВРЕМЕНИ.

Лучшее врагъ хорошаго.

   Путешествіе! Какое слово приводитъ болѣе въ сотрясеніе чувство пылкое, мысль жадную дѣйствіи? Счастливцы тѣ, которые мечтаютъ, оставляютъ все и скачутъ далеко, по крайней мѣрѣ, въ воображеніи! Когда живемъ мы больше, если не въ путешествіи? Тогда-то нашъ духъ въ вѣчномъ напряженіи, въ безпрестанномъ сотрясеніи отъ безконечныхъ, ежеминутныхъ впечатлѣній. Что лучше разнообразія? Прочь забота, суеты: я передъ ландъ или почтовой картой, и какъ завоеватель міра, спрашиваю: куда -- на западъ или на востокъ?
   Когда мысль о путешествіи заронилась въ молодую голову, ничто ее не уничтожитъ. Путешествіе, говорятъ, кричатъ, нужно для тѣла, для души, для разума, для всего, необходимо, благодѣтельно. Да, если бъ этого и не было, не довольно ли, что оно принято, что оно въ модѣ? Fi donc! можно ли не путешествовать? можно ли не согласоваться съ обычаями? Въ слѣдствіе этого, и человѣкъ, никогда не мечтавшій о путешествіи, ѣдетъ, какъ говорятъ, "путешествовать," чтобы сдѣлаться un homme à la mode. Чего не дѣлаетъ мода, этотъ грозный деспотъ! При дуновеніи нашего стараго друга, Русскаго вѣтра, благоразумный часто вспоминаетъ со вздохомъ о старинномъ Русскомъ кафтанѣ. Вздохнуть можно, но преобразовать туалетъ -- неслыханное святотатство. Мыслите, какъ угодно, но дѣлайте, какъ принято.
   Что такое путешествовать? Нѣкогда ничего не было важнѣе путешествія: приготовлялись часто полѣжизни, чтобы странствовать остальную часть своего вѣка, сбирались, какъ въ экспедицію, какъ въ походъ, разставались, какъ на вѣкъ, и ворочались не всѣ: многіе платили жизнію за любопытство подышать чужимъ воздухомъ, сдружиться съ иностранными обычаями. Но это были путешествія съ великими цѣлями, въ отдаленныя, какія нибудь дикія земли, а теперь совсѣмъ другое! Еще давно ли тому назадъ, поѣздка изъ Парижа въ Аміенъ, изъ Петербурга въ Москву были страшны до того, что посягающіе на нихъ, дѣлали завѣщаніе? Всего этого теперь не стало; такъ, что же, однимъ словомъ, путешествіе?
   Не думайте, будто вашимъ путешествіемъ вы прибавите что либо къ познаніямъ общимъ: вы увидите только одно всѣмъ извѣстное, но увидите сами лично, хоть не все и рѣдкое, такъ, какъ видѣли ваши предшественники, съ наблюденіями которыхъ вы можете познакомиться за весьма скромную цѣну, между тѣмъ, какъ ваши собственныя будутъ стоить много -- очень много.
   Теперь путешествовать совсѣмъ не страшно, отнюдь не затруднительно. Вы кладете въ бумажникъ какъ можно больше векселей, пашпортъ, билетъ на пароходъ -- вотъ и все.... А гамъ, вы мѣняете ваши клочки бумагъ на красивенькія монетки, и разбрасываете ихъ по большимъ дорогамъ ... Вотъ это-то и зовется "путешествовать." Что легче? Это могутъ дѣлать дѣти, и они путешествуютъ, но это дѣлать должны всѣ. Вы воротитесь назадъ безъ векселей и монетокъ; къ вамъ прибѣгутъ ваши кредиторы. Ихъ видъ не такъ забавенъ, какъ видъ лаццароновъ въ какой либо піесѣ. Это будетъ скучно; у васъ нѣчего будетъ имъ дать, но вы воротитесь къ вашимъ любовнымъ записочкамъ какой нибудь швеи Француженки, или даже танцовщицы, и будете утѣшены. Въ крайнемъ случаѣ, вы заложите имѣніе, или, если оно уже заложено, что болѣе вѣроятно, то возьмете прибавочныя деньги, или когда и этого нельзя, пойдете на продажу вашего имѣнія съ аукціоннаго торгу, и позабавитесь видомъ какихъ нибудь оригиналовъ торговцевъ. Это небольшое утѣшеніе въ горѣ, но такое горе fort à la mode. Притомъ, нельзя же его сравнить съ счастіемъ быть un homme à la mode, человѣкомъ, который путешествовалъ, и сохранилъ кучу миленькихъ флаконовъ и пукъ разноцвѣтныхъ афишекъ -- весь плодъ воротившагося изъ путешествія.
   Путешествуютъ болѣе всѣхъ Англичане и Русскіе, такъ много и такъ часто, что о другихъ въ сравненіе съ ними можно сказать, что они совсѣмъ не путешествуютъ. Но можно ли сравнить Англичанъ съ Русскими, родъ путешествія однихъ съ родомъ другихъ! Англичане только ѣздятъ, а Русскіе разъѣзжаютъ. Англичане смотрятъ въ лорнетку, или только въ книги, планы и виды, не повѣряя ихъ вѣрности, едва успѣваютъ показать на карту и сказать: "мы теперь здѣсь." Русскіе же ничего не смотрятъ, а показываютъ самихъ себя. Англичанинъ почти нигдѣ не останавливается, или тамъ гдѣ не нужно, а тамъ гдѣ нужно, едва на нѣсколько минутъ; онъ ѣздитъ только для того, чтобы ѣздить. Однажды на Рейнскомъ пароходѣ составилась группа разскащиковъ. Англичанинъ съ презрѣніемъ взглянулъ на всѣхъ и съ гордостію молвилъ: "Никто не сравнится со мною: я изъѣздилъ столько-то тысячь миль!" -- Всталъ и пошелъ, увѣренный въ громовомъ дѣйствіи своего изрѣченія. Каково было его удивленіе, когда Французъ, взявъ его за руку, сказалъ: "Я знаю человѣка, который путешествовалъ болѣе васъ."
   -- Кто онъ?-- возразилъ Англичанинъ -- это былъ бы мой первый другъ.-- Курьеръ Германскаго Союза -- хладнокровно отвѣчалъ Французъ.
   Въ Лондонѣ членомъ Клуба Иностранцевъ дѣлаются не гѣ, кто много видѣлъ, или съ пользою, а кто болѣе миль проѣхалъ.
   Содержателю гостиницы нѣтъ милѣе гостей Англичанъ: никого безбожнѣе ихъ не обманываютъ. Англичанинъ стоялъ однажды въ трактирѣ подъ вывѣскою: "Къ золотому гусю." Какъ ни привыкъ онъ платить дорого, но на этотъ разъ счетъ ему показался безсовѣстны ли". Хозяинъ, усаживая его въ коляску, просилъ о посѣщеніи впредь.-- "Съ удовольствіемъ," отвѣчалъ Англичанинъ, если вы меня не будете принимать за вашу вывѣску." Слово рѣзкое рѣдкость изъ устъ Англійскихъ) а ропотъ на дороговизну неслыханное чудо! Не смотря на это, Англичане ѣздятъ изъ экономіи, а не для путешествія. Для чего же ѣздить Русскіе? Для удивленія Восточною роскошью, не всегда чувствуя, что нерасчетливость часто награждается одними насмѣшками. Судьба однихъ изумлять предпріимчивостію, оборотами; другихъ храбростію проживать свое достояніе. Въ Гамбургѣ есть двѣ цѣны, Русская и Нѣмецкая; въ другихъ городахъ тоже, но это не такъ замѣтно. Говорятъ, что Русскіе много путешествуютъотъ того, что въ Россіи нѣчего смотрѣть. Если то правда, такъ въ Россіи тѣмъ болѣе предстоитъ дѣла, а бѣжать отъ дѣла къ бездѣлью дурной расчетъ!
   Ничего нѣтъ несправедливѣе" какъ по одному шагу, слову или дѣлу, судить о человѣкѣ, но одному человѣку о цѣломъ обществъ, по нѣкоторымъ обществамъ о цѣлой націи. Никто не сомнѣвается, что многіе путешественники приносятъ другимъ и себѣ пользу, и никому не причиняютъ вреда. Одни путешествуютъ по ученой цѣли, для присмотра за промышленостью, для изслѣдованія той или другой ея вѣтви, прядильныхъ фабрикъ, или каменноугольныхъ ломней, для наблюденія за особеннаго рода болѣзнями, или хоть для ратоборства за систему прогибитивную. Благодѣтельнымъ этимъ людямъ пожелаемъ счастливаго пути. Но согласиться должно, что большая часть путешествуютъ для того только, чтобъ путешествовать, т. е. отъ нѣчего дѣлать.
   Что же они дѣлаютъ за границею? Весьма много, т. е. ничего -- самое лучшее изо всѣхъ занятій, по собственному ихъ сужденію.
   Будемъ зрителями ихъ наслажденія.
   Первая неудача ожидаетъ путешествующаго на пароходѣ. Какими поэтическими красками рисовалъ онъ его въ воображеніи, и какъ скученъ онъ въ самомъ дѣлѣ! "Какъ мило -- мыслилъ онъ -- видѣть только небо и море, чтобы потомъ очутиться внезапно среди всѣхъ заграничныхъ чудесъ!" Но на другой же день плаванія, море потеряло много своихъ прелестей и ихъ замѣнила морская болѣзнь. Тогда и общество не утѣшеніе. Я не совѣтую влюбленнымъ подвергаться взаимной опасности видѣть себя больными. Тутъ бываютъ положенія и ситуаціи не совсѣмъ авантажныя. Главный секретъ въ любви -- щадить и скрывать прелести. Можно подумать, что путешественники подвергаютъ себя на первые дни всѣмъ неудобствамъ, неудовольствіямъ, даже страданіямъ, чтобы увеличить ожиданіе диковинокъ чужой земли, чтобы еще болѣе воспламенить (что не всегда бываетъ можно) энтузіасмъ, съ которымъ сойдутъ на берегъ. Нельзя не согласиться, что одна изъ самыхъ забавныхъ сценъ представляется въ Травемюнде, когда съ восторгомъ, близкимъ къ изступленію, пассажиры соскакиваютъ на берегъ, и привѣтствуютъ милое имъ солнце. Врядъ ли удастся имъ поѣздка пріятнѣе поѣздки отъ Травемюнде до Любека. Птичка, овечка, листокъ, костюмы, упряжка, всякая мелочь, все вдругъ удивляетъ и прельщаетъ обожателей всего чужаго, хоть и дурнаго.
   Но вотъ и Гамбургъ! Юнгоерштигъ и портъ, тополи и мачты, узкія улицы и шумъ бичей, шляпы на головахъ въ домахъ, сигары въ зубахъ на улицахъ, а Нѣмочки сентиментальны и бѣлы до нельзя, такъ мило контрастируютъ съ черноглазыми Жидовками! И это все вы увидали въ одинъ часъ. Сколько мыслей и наслажденій! Уже нашъ путешественникъ благословляетъ ту блаженную минуту, когда рѣшился онъ проститься съ суровыми нашими красавицами, съ обросшими бородою извощиками, съ широкими, единообразными улицами сѣвера! Онъ дорожитъ временемъ. Что же далѣе, мыслитъ онъ, коли столько прелестей съ перваго шага! Скорѣе дальше, дальше!
   Но тяжко будетъ его похмѣлье!
   Кто ѣздитъ въ своемъ экипажѣ, тотъ не разъ вспомнитъ со вздохомъ о Русской, скорой и дешевой ѣздѣ. Изъ всѣхъ мѣстъ, во всѣ направленія ходятъ дилижансы каждый день, часто нѣсколько разъ въ день, подъ разными наименованіями. Порядокъ неподражаемый, но удобства мало. Въ мѣстахъ никогда нѣтъ отказа: для одного пассажира лишняго отправляется особый экипажъ (Beicliaisc), съ которымъ соединено неудобство перемѣны его на каждой станціи. Если иногда случается общество занимательное, то столь же часто подвергаешься противному случаю. "Аккуратность," какъ и многія другія добродѣтели Нѣмцевъ, доведена до педантисма. За цѣлый часъ до отъѣзда, поклажа должна быть на почтовомъ дворѣ; все и всѣ заранѣе на своихъ мѣстахъ; почти Ліонъ не сводитъ глазъ съ часовъ, и съ первымъ ихъ ударомъ раздастся звукъ трубы и хлопанье хлыста. На станціи едва услышится труба, всѣ бросаютъ недоконченный разговоръ, кофе и кушанье, а жадные обжигаются, бѣгутъ и бѣгутъ, едва успѣвая взять деньги сдачи.
   Но вотъ путешественникъ нашъ на водахъ. Распредѣленія занятій и веселій на всѣхъ ихъ схожи, почти одинаковы. Тутъ вы принимаете одну похвальную привычку -- вставать рано; идете пить воду, или смотрѣть, какъ пьютъ ее другіе, или какъ ходятъ взадъ и впередъ по аллеѣ, или галереѣ. Странное стеченіе народовъ и людей! Старики и молодые, больные и здоровые, наскучившіеся жизнію и алчущіе оной! Но едва разгадали вы въ этой пестрой толпѣ, съ кѣмъ быть и съ кѣмъ не быть, какъ опять скачете въ путь, въ даль. На водахъ въ день три засѣданія въ игорномъ домѣ. Онъ центръ общаго стеченія. Сначала вы страшитесь стола, рулетки, этой пропасти, жадно поглощающей золото; слово Redoute не получило еще для васъ значенія дома веселія страстнаго: не въ игрѣ ли страсти взволнованы болѣе нежели гдѣ либо? Сначала она вселяетъ въ насъ одинъ страхъ, и повелѣваетъ осторожность, воздержность. Но въ чемъ не соблазнителенъ примѣръ! Честолюбіе человѣка всемогуще. Рѣдко, очень рѣдко удается выиграть, но случай возможенъ, и этого довольно, чтобы всякій былъ увѣренъ, что онъ, а никто другой, будетъ счастливецъ и выиграетъ. А кто выигравъ не доигрывается до проигрыша? "Это страсть, это сильнѣе меня", говорить проигравшійся. О сколько занимательныхъ наблюденій представляется за игорнымъ столомъ! Счастливъ не тотъ, кто выигрываетъ, а кто не играетъ, кто безъ страсти смотритъ на страсти другихъ. Въ игрѣ распознается характеръ человѣка. Какъ онъ слабъ въ борьбѣ съ машинкой, вѣчно ровной., мѣрной, безстрастной, безжалостной! И у ней есть свои капризы; ихъ разгадать берется всякій, а кто рано согласится въ своемъ безсиліи постигнуть ихъ, тотъ человѣкъ съ характеромъ, или человѣкъ безъ амбиціи.
   Вы принимаете воду, или ничего не принимаете, а выдаете золото, а иногда и серебро, т. с. свое послѣднее. Отъ того-то на подахъ только и встрѣтите извѣстное общество. Люди, которымъ назначена мысль и дѣло, посвящаютъ весьма малое время водамъ.
   Рѣдкій удаляется отъ правила посѣтить всѣ воды, по крайней мѣрѣ, всѣ Рейнскія, отъ Ахена до Баденъ-Бадена. Въ одинъ день вы проѣдете нѣсколько Нѣмецкихъ царствъ и государствъ, едва успѣвая замѣчать перемѣны мундировъ на почтиліонахъ. Въ городахъ также нѣтъ недостатка; каждый день ночуете въ новомъ городѣ; вамъ даютъ въ гостинницѣ гланцированную карту, съ видомъ отели, съ планомъ города, съ реестромъ, такъ называемыхъ, достопримѣчательностей (Sehenswürdigkeiten). Музеи, собранія древностей равно похожи и скучны. Есть же люди, которые предпринимаютъ цѣлое путешествіе, чтобы сличать одну чучелу съ другою, любоваться надъ истертымъ, избитымъ, надгробнымъ Римскимъ камнемъ, или стряхивать пыль собственноручно съ какого нибудь манускрипта! Да подобаетъ имъ почтеніе я уваженіе! Они особой категоріи путешественники -- съ цѣлію; мы имъ пожелали попутнаго вѣтра.
   Каждый городъ славится своею знаменитостію: Кобленцъ колодцомъ, который двѣ націи приняли за трофей своихъ побѣдъ; Франкфуртъ Жидовскою улицею; въ Бингенѣ Bingerloch; въ Гейдельбергѣ гигантская и пустая бочка; въ Брюсселѣ Менкиннисъ въ парадномъ облаченіи, дарованномъ ему побѣдоноснымъ Лудовикомъ XIV, незабвенный памятникъ его щедротъ, въ Бернѣ медвѣди. Какъ не видать всѣхъ этихъ рѣдкостей? Какъ не путешествовать? Какъ не видать трости, шпаги, старыхъ сапоговъ великихъ людей? Какъ не куцить тысячнаго пера, которымъ Наполеонъ подписалъ отреченіе отъ престола? Какъ не знать благоговѣнія и трепета, съ которыми приближаешься къ гробницѣ великаго человѣка? Можно ли не видать всѣхъ полей битвъ, Люцена, Іены и Ватерлоо, гдѣ лилась кровь, гдѣ рѣшалась судьба вселенной -- не быть на самомъ томъ мѣстѣ, гдѣ стоялъ Наполеонъ, не обросить поля орлинымъ взглядомъ, хоть и пустаго поля, многозначительно поднять козырекъ и сказать: "Такъ это здѣсь!" И въ память всѣхъ рѣдкостей покупаете вы картинки большаго и малаго формата, черныя, или раскрашенныя, и воротясь, сшиваете ихъ въ толстую книгу, съ надписью; Souvenirs d'un voyage de qualrc mois, или просто: "Мои путешествія!" Но если у васъ память слаба, а великъ энтузіастъ и толстъ кошелекъ, то велите срисовать всѣ комнаты, всѣ нумера, которые занимали вы въ различныхъ Европейскихъ гостинницахъ. Это любопытно.
   Перейдемъ къ частному:
   Франкфуртъ центръ Европы. Здѣсь сходятся путешественники изъ всѣхъ краевъ, чтобы разъѣхаться на всѣ стороны. Легко различить оканчивающаго путешествіе отъ начинающаго, человѣка, котораго любопытство удовлетвореной надежды, большею частію, обмануты, отъ восторженнаго ожиданіями энтузіаста фанатика. Вотще сталъ бы первый отговаривать втораго -- онъ не повѣритъ. "Пустое, заблужденіе, невѣжество!" возопитъ онъ -- "не знали что какъ смотрѣть," или предпишетъ неудовольствіе флегмѣ, хандрѣ, какимъ нибудь непріятнымъ приключеніямъ. Во Франкфуртѣ Германская діета -- отличной и дешевый столъ въ Hotel d'Angleterre.
   Карлсруэ для иностранца -- станція, гдѣ нельзя пробыть болѣе часу, и спѣшишь перемѣнить лошадей.
   Мюнхенъ подаетъ большія надежды на будущность: это новыя Аѳины, но остается вопросъ: новыя Аѳины въ XX столѣтіи возобновятъ ли интересъ Древнихъ?
   Въ Вѣнѣ можно пробыть съ удовольствіемъ 10 часовъ, отъ обѣда до полуночи, т. е. поѣсть Mehlspeise, послушать Штрауса, погулять въ Пратерѣ, и кое-что другое. Тамъ всѣ члены въ довольствѣ и нѣгѣ, исключая одного -- головы!
   Одна изъ главныхъ выгодъ путешествія -- познаніе цѣны времени. Удивительно, какъ много можно сдѣлать въ десять часовъ, добраго и злаго! Чего нельзя сдѣлать въ нѣсколько часовъ въ Парижѣ, въ Пале-Роялѣ? Не все сказать можно что тамъ дѣлается, но можно умыться, одѣться съ ногъ до головы, принять видъ Французика по послѣднему журналу, встрѣтиться съ пріятелемъ изъ Саратова, свести знакомство, связь, дружбу; можно нажить такъ же легко и скоро, какъ и промотать состояніе: однимъ словомъ -- въ Пале-Роялѣ можно переродиться. Но мы еще отъ него далеки -- заглянемъ сперва въ Дрезденъ.
   Саксонія типъ Германисма, колыбель Лютеранисма. Тамъ тихія, мирныя, нравственныя наслажденія, милое убѣжище отъ суетъ и безпокойствъ мірскихъ. Саксонцы заимствуютъ отъ иностранцевъ одно необходимое. Какъ вездѣ и всѣ сосѣди, Саксонцы не любятъ Пруссаковъ. Вотъ забавный анекдотъ: Саксонецъ, расплачиваясь съ Пруссакомъ, уронилъ грошъ, и подымая его, оттолкнулъ ногой съ презрѣніемъ, сказавъ: "это грошъ Прусскій" -- Не далеко толкайте: забросите за границу Саксоніи!-- возразилъ ему Пруссакъ.
   Но если бы Саксонія была больше, то не тотъ сталъ бы Дрезденъ: роскошь испортила бы его пріятности.
   Какъ не красивъ театръ снаружи, такъ пріятны минуты, которыя проводишь внутри его. Девріентъ, Паули, Веймаръ, Бауеръ, Аншюцъ, и наконецъ г-жа Шредеръ поставляютъ театръ Дрезденскій наравнѣ съ первыми въ свѣтѣ. Выборъ пьесъ Нѣмецкій -- нравоучительны и печальны до совершенства -- добродѣтель доведена до неестественности. Смѣхъ неслыханное явленіе въ здѣшнемъ театрѣ. Но Германія --
   
   Какъ слезы къ Нѣмочкѣ пристали,
   И какъ мила она въ печали!
   
   Въ Дрезденъ ѣздятъ смотрѣть красоту въ картинахъ, въ его жительницахъ, въ природѣ. Если не для Мадонны Рафаеля, то для картинъ Рубенса найдется не одна модель въ Саксоніи. Кто не знаетъ поговорки:
   
   Sachsen, wo die schönen Mädchen wachsen!
   
   Безспорно хороши Саксонки, но гдѣ нѣтъ хорошенькихъ? Да, красота Саксонская различна отъ другихъ: она не знаетъ роскоши и нѣги; ей украшеніе роза, но роза ея не красить -- роза только милѣе на ея груди, завидуя красотѣ своей соперницы. Она не ѣздитъ въ богатомъ экипажѣ, ходитъ пѣшкомъ, ходитъ очень скоро, слишкомъ скоро, за то никто не ходитъ милѣе Саксонки.
   По ровной, песчаной и единообразной дорогѣ, въѣзжаете вы въ единообразный городъ Берлинъ. Если бы изобрѣтательный геній Шинксля не создалъ украшеній крышечныхъ, то едва ли, исключая статуи Блюхера и Курфирста, нашлось бы что нибудь, на чемъ могъ бы глазъ успокоиться отъ единообразія. Прекрасно для жителей, но гдѣ прелесть для путешественника? Въ Берлинѣ нѣтъ шума, нѣтъ пышности: у всей гвардіи только три экипажа -- это историческій фактъ. Берлинъ очей", музыкаленъ: утромъ барабанъ, вечеромъ Споптини, творецъ Агиссы и кавалеръ многихъ орденовъ. Въ Берлинѣ царствуютъ воинственность и паука, университетъ и армія, громы пушечные и умственные, равно спокойные и равно грозны"". "Обязанность ученія и военной службы (Schul und Dienstpflichgeit)," говоритъ Кузенъ, "суть два слова, которыя выражаютъ всю Пруссію; они содержатъ въ себѣ тайну ея особенности, какъ націи, ея могущества, какъ государства, и сѣмя ея будущности. Они выражаютъ двѣ основы настоящаго просвѣщенія, которое состоитъ изъ свѣта и изъ силы."
   Разсказала" бы я вамъ, какъ враждуютъ Гансъ и Савиньи, какъ тотъ ораторствуетъ, какъ этотъ читаетъ, но все это не для всѣхъ интересно. Есть люди, которые путешествуютъ, чтобы постучаться у дверей всѣхъ ученыхъ -- я говорю постучаться, ибо за границей не всѣ" ученые содержатъ слугъ для доклада, и входятъ къ нимъ испросивъ на то позволеніе стукомъ у двери. Такихъ имѣю честь увѣдомить, что къ Гансу не входятъ безъ доклада, и ходятъ не для того, чтобы его слушать, а чтобы любоваться его халатомъ. Ему противенъ Раумеръ. Онъ разговорчивъ дома съ пользою, а на лекціи болтливъ безъ пользы.
   Ученики Гегеля усердно стараются понятъ его и передать другимъ, что не всегда имъ удается. Это муравьиное гнѣздо заботливо промышляетъ у ногъ сѣвернаго дуба -- Стеффенсъ. Одинъ неподвиженъ, рѣдко вслушивается онъ въ шорохъ мелкихъ его соперниковъ. Ему ничего и никого не нужно -- въ немъ заключенъ міръ. "Земля" сказалъ онъ однажды, "безъ ногъ и безъ рукъ: ей не за чѣмъ стремиться, нѣчего обнять -- все въ ея нѣдрахъ!" Какая жизнь вѣетъ отъ этого Норвежскаго Борея! Въ его антропологіи, какъ въ твореніяхъ древнихъ Грековъ, вы найдете весь міръ, по Греки говорили обо всемъ, ибо не довольно знали части. Стеффенсъ объемлетъ все, ибо части неспособны занять вполнѣ его гигантскаго ума. Если вы заблудитесь въ университетѣ, въ шумной толпѣ студентовъ, и она вдругъ замолкнетъ и раздвинется, чтобы открыть путь двумъ сѣдымъ головамъ подъ широкопольными шляпами -- поклонитесь имъ низко: это двѣ великія головы, Стеффенсъ и Риттеръ; оба равно глубоки и всемірны.
   Гордость Германіи Александръ Гумбольдтъ: онъ много содѣйствовалъ ея славѣ, славѣ Пруссіи. Хвала тѣмъ, которые, какъ онъ, употребили преимущества рода и состоянія въ пользу паукъ; хвала тѣмъ, которые постигая его, открыли ему достойный и великій кругъ дѣйствія! Онъ посвятилъ себя благу каждаго и всѣхъ. Прямодушіе и доброжелательство отличительныя черты его характера.
   Человѣкъ зависитъ отъ предметовъ, его окружающихъ: иначе двигаешься, мыслишь и дѣйствуешь въ одномъ мѣстѣ, нежели въ другомъ. Въ Берлинѣ нельзя не принимать участія въ интересахъ ученаго міра; иначе пребываніе въ этой столицѣ слишкомъ скучно для иностранца.
   Берлинъ очень бѣденъ въ отношеніи искусствъ. Въ музеумѣ не знаешь чѣму удивляться: его ли архитектурѣ, или бѣдности его сокровищъ? Они не важны въ художественномъ, и занимательны въ одномъ историческомъ отношеніи.
   Берлинскіе трагическіе актеры столько-же отличны, сколько дурны пѣвцы. Большее ихъ число кулисные инвалиды; ихъ нанимаютъ на жизнь и жалуютъ имъ пенсію. Какъ нѣкогда въ Византіи былъ станъ Зеленыхъ и Синихъ, въ Парижѣ уголъ Короля и Королевы, такъ теперь въ Берлинѣ партія блондинки и брюнетки, Фассманъ и Лёве. Гдѣ касается до искусства, я становлюсь подъ знамя Юга.
   По этой скудности путешествія вы не удивляетесь. Отъ Германіи не ожидали вы, можетъ быть, многаго. Рѣдко проживаютъ въ ней Русскіе; они ея не любятъ. Напрасно Нѣмцы охотно къ намъ ѣздятъ, живутъ и наживаются у насъ. Нельзя не уважать, а вмѣстѣ и не побояться Нѣмцевъ -- они изобрѣли порохъ и философію.
   Вы требуете Парижа, и я вамъ послѣдую. Парижъ столица свѣта, хранилище всѣхъ благъ міра. "Тамъ одно прелестное!" кричать въ одинъ голосъ приверженцы всего Французскаго, которыхъ легіоны долго будутъ многочисленны. "Назовите хоть одно дурное въ Парижѣ!" -- А грязь, грязь!-- "Что за ничтожное нападеніе! Что же въ этомъ что грязь? Гдѣ нѣтъ грязи?" -- Нигдѣ, милостивые государи, столько, какъ въ Парижѣ: она струею бѣжитъ вамъ въ галоши, и услужливое колесо кабріолетки щедро бросаетъ ее въ лицо проходящимъ. Въ числѣ многихъ благотворныхъ заведеній Парижскихъ, служащихъ къ славѣ и выславленію новаго Вавилона, поставляютъ заведенія для чистки сапоговъ, ибо весьма частая бываетъ въ нихъ надобность. Но эта надобность ощутительна въ одномъ Парижѣ, гдѣ также надобно-бы завести подобныя заведенія для лица и для души французовъ. "Кто васъ проситъ," скажете вы мнѣ, "ходить, мараться и допускать, чтобы въ васъ брызгали? Садитесь, поѣзжайте и обрызгивайте другихъ." Быть по сему, но гдѣ же тогда исполненіе этого слова, которое вездѣ читаю, слышу, которое вскружило не одну молодую голову, стоило столько крови, слово égalité? Это слово, стало быть, звукъ пустой?
   Волею и неволею мирюсь съ грязью на улицахъ, но грязь въ домахъ, въ обществахъ, въ семействахъ, грязь чувствъ и умовъ? Въ Парижѣ, чтобы не сказать во Франціи, царствуетъ одинъ point d'honneur, т. е. отсутствіе честности. Возьмите Парижъ съ утра до вечера, съ минуты, какъ онъ встанетъ, до той, когда утихнетъ, и разскажите исторію его дня: найдете ли вы преступленіе, котораго-бы тамъ не случилось? И можетъ ли быть иначе тамъ, гдѣ нѣтъ ничего святаго, гдѣ идолъ золото, золото въ грязи и грязь въ золотѣ? Парижъ соблазнителенъ одной своей внѣшней оболочкой. Онъ гордится, что дерзко и безстыдно можетъ выставлять передъ глазами свѣта все, что у другихъ скрыто и неприступно. Войдите въ его публичные суды, и скажите: гдѣ въ мірѣ творятся такія неслыханныя преступленія, такъ нагло и безсовѣстно, и гдѣ еще преступникъ гордится своимъ беззаконіемъ и безчеловѣчіемъ? "Это не отъ того, что во Франціи нѣтъ ничего святаго," возразить какой либо филантропъ, "но отъ того, что въ ней народонаселеніе слишкомъ велико, и что одинъ можетъ только существовать на счеть другаго." Трудно тутъ отличить причину отъ слѣдствія, но это есть и того довольно.
   Франція гордится Палатами Депутатовъ; онѣ шумны, но шумитъ тотъ только, кому нѣчего дать, или ничего дать не хотятъ. Много блеску, шуму, словъ -- мало дѣла, и можетъ ли быть иначе, когда представитель какого нибудь отдаленнаго Округа, Парижанинъ, журналистъ, озабочены только выгодами своей партіи, а не своихъ избирателей?
   Французы живутъ только для выгодъ настоящихъ: одинъ практическій интересъ опредѣляетъ занятія ихъ ученыхъ; они смотрятъ на пауку, какъ на средство, а не какъ на цѣль. Сколь далеки они въ естественныхъ и математическихъ наукахъ, столь невѣжественны въ отвлеченныхъ умствованіяхъ. Плохой философъ Кузенъ, а Лерминье превосходить его одними изъявленіями любви къ Нѣмецкой философіи. Французскій ученый легко жертвуетъ основательною, но скучною истиною за блистательную нелѣпицу. Съ произведеніями разума и искусства мы слишкомъ много имѣемъ случаевъ и обязанностей познакомиться у себя дома.
   Какъ ни легко Французу сдѣлать книгу, но число новыхъ хорошихъ книгъ весьма ограничено. Почтенный Тьерри ошибся, что XIX столѣтіе прославитъ себя описаніями Исторіи, такъ, какъ философія была особеннымъ предметомъ занятій XVIII-го вѣка. Его примѣру не послѣдовали: творенія его остались единственными и едиными. Литература Французская не богатѣетъ. Гюго драмами, Ламартинъ рѣчами не увеличили, а уменьшили свою славу. Ихъ лиры слабѣютъ; творческій ихъ элементъ изсякаетъ -- ему, какъ и всему человѣческому, есть конецъ. Самъ Шиллеръ испытывалъ это на самомъ себѣ, и едва окончивъ одно твореніе, дѣлался снова ученикомъ, чтобы поднять изнуренныя свои силы. Тіеръ не шевелится, съ тѣхъ поръ, какъ голодъ его не понуждаетъ. Молодые сочинители изнуряются въ мелкихъ статейкахъ, занятые дневными интересами. Самъ Скрибъ перешагнулъ за точку своего блеска, а Парижскіе театры по цѣлому полугоду отдѣлываются одними и тѣми же піесами.
   Самое любопытное и занимательное явленіе въ Парижѣ остается жираффъ.
   Многіе поставляютъ долгомъ взбираться на всѣ Европейскія башни. Нѣтъ вида увлекательнѣе вида Парижа съ высоты Нотръ-Дамъ, Пантеона, или даже Вандомской колонны. Вы отрываете себя отъ мелкихъ впечатлѣній, и однимъ взоромъ объемлете безконечный городъ, со всѣми его сокровищами. Какъ ничтожны вамъ покажутся люди, съ ихъ огненными страстями, съ ихъ страшными, величественными помышленіями, столь грозными вблизи! Эти шумныя толпы, разливающіяся по стогнамъ и площадямъ, видимыя съ высоты кажутся смѣшными и презрительными. Но видъ цѣлаго вселяетъ въ васъ трепетъ, и вашъ глазъ ищетъ Монмартра, стараясь увѣриться, что была когда то сила, передъ которой потрясся и палъ гордый этотъ градъ. Если вы хотите сохранить пріятное воспоминаніе о Парижѣ, проститесь съ нимъ съ высоты Пантеона: вы видите одно цѣлое, не различая частей. Парижъ, видѣнный съ высоты, величественъ, а издалека волшебенъ. И такъ лучше всего не ѣздите совсѣмъ туда, и сохраните блистательное объ немъ ваше мнѣніе.
   Время и привычка наполняютъ самую ужасную пропасть. Знакомства, связи, жизнь могутъ сдружить васъ съ иностраннымъ: все это разорвать навсегда -- горестная минута, которой лучше не привлекать, и нигдѣ не останавливаться слишкомъ надолго. Признаюсь, что я плакалъ о Берлинѣ... Лучше же хочу я плакать объ Россіи.
   Когда еще разъ мнѣ будетъ скучно, поговорю объ Италіи. Я не предамъ ея проклятію съ г-мъ Н., потому, что въ ней нѣтъ коровьяго масла, или что вино кисло. Въ каждомъ краю, въ каждомъ человѣкѣ, въ каждой вещи двѣ стороны, хорошая и дурная. Счастливъ, кто довольно силенъ и благоразуменъ, чтобы въ дурномъ не находить препятствія замѣчать хорошее и сознаваться въ немъ.
   Не скажу съ Вольтеромъ, что одну хорошую Англійскую книгу люблю больше всѣхъ мраморныхъ колоннъ. Но въ Италіи есть книга неисчерпаемая -- книга природы, вѣчно милая и утѣшительная.
   Италія земля великихъ воспоминаній. Одна она убѣжище путешественнику, жаждущему отдыха и тишины. Отдѣлите людей отъ земли, перенеситесь въ вѣкъ Римлянъ и Медицисовъ, и вы найдете счастіе, хоть и на время, ибо ничего нѣтъ вѣчнаго на нашемъ шарѣ. Прійдеть время, опять вы вспомните, что
   
   И дымъ отечества намъ сладокъ и пріятель.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
             То ли дѣло рюмка рома,
             Ночью сонъ, поутру чай?
             То-ли дѣло, братіей, дома?...
             Ну! пошелъ же, погоняй!

ИВ. ГОЛОВИНЪ.

"Сынъ Отечества", No 9, 1838

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru