А. А. Голенищев-Кутузов
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Поэты 1880-1890-х годов.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., "Советский писатель".
Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания
Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой
Дополнение по:
Песни и романсы русских поэтов.
Вступительная статья, подготовка текста и примечания В. Е. Гусева.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.
М.-Л., "Советский писатель", 1965
----------------------------------------------------------------------------
Содержание
Биографическая справка
160. В четырех стенах
161. Над озером
162. "Меня ты в толпе не узнала..."
163-165. Смерть
1. Колыбельная
2. Трепак
3. Серенада
166. Торжество смерти
167. "Меж тем как вкруг тельца златого..."
168. "Порой, среди толпы ликующей и праздной..."
169. "Бушует буря, ночь темна..."
170. "На шумном празднике весны..."
171. Сын гаера
172. Мольба
173. Родная
174. Плакальщица
175. "Мне говорят: забудь тревоги дня..."
176. "Расскажи мне, ветер вольный..."
177. "Пока тебе душа моя..."
178. К Н....у ("Не пеняй на меня, мой взыскательный друг...")
179. "Прошумели весенние воды..."
180. "Снилось мне утро лазурное, чистое..."
181. М. П. Мусоргскому ("Дорогой невзначай мы встретились с тобой...")
182. "Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты..."
183. "Для битвы честной и суровой..."
184. "Так жить нельзя! В разумности притворной..."
185. "Обнял землю ночи мрак волшебный..."
186. Родному лесу
187. Костер
188. А. А. Фету ("Словно голос листвы, словно лепет ручья...")
189. А. Н. Майкову ("Как солнце горные хребты...")
190. "Когда, святилище души...".
191. "Не смолкай, говори... В ласке речи твоей..."
192. "Мне легче дышится на горных высотах..."
193. "Звездистый сумрак, тишина..."
194. "О муза, не зови и взором не ласкай..."
195. Заря во всю ночь
196. Ночь
197. В Гурзуфе
198. "День кончен, ночь идет, - страшусь я этой ночи..."
199. "Не в ласке девственной лазури..."
200. "В моей душе уж вечереет..."
201. В садах Италии
202. "В сонме поздних теней ты желанной звездой..."
Дополнение
583. Забытый
Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов происходил из знаменитого
дворянского рода. Он родился 26 мая 1848 года в Царском Селе. Детство провел
в Петербурге и в Царском Селе, а также в родовом имении Шубино Тверской
губернии. После смерти отца в 1859 году переехал с семьей в Москву и
поступил в одну из московских гимназий, которую закончил в 1865 году с
золотой медалью. Четыре года Голенищев-Кутузов провел в стенах московского
университета, обучаясь на юридическом факультете. В 1869 году он продолжил
учение в Петербургском университете, который окончил в 1871 году со степенью
кандидата прав.
Начав служебную карьеру в Государственной канцелярии,
Голенищев-Кутузов с перерывами, порой весьма продолжительными, сменил ряд
должностей, в 1889 году занял пост управляющего Дворянским и Крестьянским
байками, а с 1895 года возглавил личную канцелярию императрицы Марии
Федоровны. На этой службе Голенищев-Кутузов оставался около двадцати лет, до
конца своей жизни.
Служебная карьера, тесные связи с консервативными придворными кругами
отнюдь не способствовали серьезному поэтическому творчеству. Между тем
Голенищев-Кутузов с юных лет испытывал тягу к поэзии, проявив довольно рано
незаурядный лирический талант. Всю жизнь он преклонялся перед Пушкиным,
испытал воздействие Тютчева, А. Н. Майкова и Фета, которых считал своими
непосредственными поэтическими учителями.
Первые его стихотворения опубликованы в 1869 году в журнале "Заря",
регулярные выступления в печати относятся к началу 70-х годов. Лучшие
произведения Голенищев-Кутузов создал в годы, свободные от службы, в пору
живого общения с некоторыми замечательными деятелями русского искусства
последней трети XIX века.
В 1873 году Голенищев-Кутузов сблизился с М. П. Мусоргским и В. В.
Стасовым. Он становится постоянным посетителем музыкальных вечеров В. В.
Стасова, на которых собирались виднейшие в то время артисты, композиторы,
художники, литераторы. В творческом содружестве с Мусоргским были созданы
многие лучшие произведения поэта. М. П. Мусоргский очень высоко оценивал
поэтический дар Голенищева-Кутузова: "После Пушкина и Лермонтова я не
встречал того, что встретил в Кутузове, - писал Мусоргский В. В. Стасову, -
везде нюхается свежесть хорошего теплого утра, при технике бесподобной, ему
прирожденной..." {М. П. Мусоргский, Письма и документы, М.-Л., 1932, с.
254.} На слова Голенищева-Кутузова композитор написал два вокальных цикла -
"Без солнца" (1874) и "Песни и пляски смерти" (1875-1877) и ряд других
значительных произведений. При содействии Стасова в 1875 году в журнале
"Дело" появилось первое большое произведение Голенищева-Кутузова - поэма
"Гашиш", вызвавшая многочисленные отклики критики. С большим интересом к
замыслу этой поэмы относился И. С. Тургенев. В письме к В. В. Стасову от 23
октября (4 ноября) 1874 года он спрашивал: "Вы мне не пишете - напечатан ли
"Гашиш" Кутузова или еще существует только в рукописи. Очень бы хотелось мне
его прочесть. Сюжет мне нравится - отличная рама для разнообразных картин".
{И. С. Тургенев, Полное собрание сочинений и писем. Письма, т. 10, М.-Л.,
1965, с. 317.} Однако после того, как Тургенев ознакомился с поэмой, он
остался неудовлетворен ее содержанием и отозвался о ней достаточно строго:
"Вещица недурная - но только. Неприятно действует (особенно в таком сюжете!)
скудость воображения и красок. Перенес ты меня на Восток, да еще опьянелый -
так удивляй и кружи меня до самозабвения - а тут ты с усилием выдавливаешь
из себя какие-то бледноватые капельки... И того особенного,
сонно-фантастического и следа нет в этой поэмке". {И. С. Тургенев, Письма,
т. 11, М.-Л., 1966, с. 108.}
После женитьбы в 1876 году образ жизни Голенищева-Кутузова
изменился, несколько лет подряд он провел в родовом имении, увлекаясь
уездной дворянской деятельностью и хозяйственными делами. В его отношениях с
Мусоргским наступила полоса охлаждения, хотя связи между ними сохранялись до
самой смерти композитора. Впоследствии в своих "Воспоминаниях о М. П.
Мусоргском" Голенишев-Кутузов пытался доказать, искажая идейную эволюцию
комповитора, что в конце своей жизни Мусоргский освободился от гнета "чуждых
его природе теорий и тенденций" 60-х годов и сблизился с направлением
"чистого искусства", к которому примкнул сам поэт. {"Музыкальное
наследство", М., 1935, с. 29.}
Характерно в связи с этим то, что Голеншцев-Кутузов из своих последних
собраний сочинений исключал многие написанные для Мусоргского стихотворные
тексты или давал их в переработанном виде.
Начало литературной деятельности Голенищева-Кутузова отмечено
кратковременными, непоследовательными попытками сближения с демократическими
и либеральными кружками. Он печатался в журналах "Дело", "Вестник Европы",
пытался установить связь с "Отечественными записками", но его сотрудничество
было решительно отвергнуто Н. А. Некрасовым, посчитавшим, что представленные
в журнал стихотворения Голенищева-Кутузова "не удобны для помещения в
"Отечественных записках"". {См.: "Литературное наследство", т. 53-54, М.,
1949, с. 152.}
Консервативная общественная позиция Голенищева-Кутузова ясно
определилась уже в первом его поэтическом сборнике "Затишье и буря" (1878),
получившем резкую оценку демократической критики. {См.: "Отечественные
записки", 1878, No 7, библиографический листок, с. 108-111.} В 1884 году
вышел в свет второй сборник стихотворений Голенищева-Кутузова. В
художественном отношении он уступал первому и отличался более откровенной
славянофильской тенденциозностью. {Славянофильская направленность этого
сборника была отмечена в рецензии "Отечественных записок" следующим образом:
"Не обошлось, конечно, в сборнике без стихотворений, отдающих специфическим,
славянофильским запахом... они представляют из себя старую погудку на новый
лад, перепевы того, что двадцать раз было пето другими поэтами, вкусившими
от плода славянофильства: предрекание родине небывалого могущества и славы,
обеты смиренья, сетованье о том, что мы порвали связь с прошлым нашей
отчизны и нашего народа - кому это неизвестно, кому это не успело надоесть?
Надо сказать правду - не разнообразны и не богаты мотивы славянофильской
поэзии" ("Отечественные записки", 1884, No 5, отд. "Новые книги", с. 249).}
Произведения Голенищева-Кутузова появлялись на страницах журнала "Русский
вестник", газет "Санкт-Петербургские ведомости" и "Новое время". В 80-е годы
Голенищев-Кутузов становится центральной фигурой салонно-аристократических
литературных кругов.
Свое кредо Голенищев-Кутузов изложил в серии
литературно-публицистических статей, направленных против просветительской
эстетики 60-х годов, в защиту "чистого искусства".
В 1894 году вышло в свет собрание стихотворений А. А.
Голенищева-Кутузова в двух томах. К нему приходит официальная слава. Ему
часто поручают оценку поэтических произведений, представленных на
академическую Пушкинскую премию. В 1900 году А. А. Голенищев-Кутузов вместе
с Л. Н. Толстым, А. П. Чеховым, В. Г. Короленко, А. М. Жемчужниковым, А. Ф.
Кони и В. С. Соловьевым был избран почетным академиком "по разряду изящной
словесности".
В 1904-1905 годах, после издания сочинений в трех томах, А. А.
Голенищев-Кутузов начал работу над обширной трилогией в прозе - "Даль
зовет", "Жизнь зовет", "Бог зовет", из которой успел напечатать в 1907 году
только первую часть. В 1912 году он выпустил небольшой сборник своих
последних стихотворений "На закате" и прозаический сборник "На летучих
листках".
А. А. Голенищев-Кутузов умер 26 января 1913 года.
160. В ЧЕТЫРЕХ СТЕНАХ
Комнатка тесная, тихая, милая;
Тень непроглядная, тень безответная;
Дума глубокая, песня унылая;
В бьющемся сердце надежда заветная;
Тайный полет за мгновеньем мгновения;
Взор неподвижный на счастье далекое;
Много сомнения, много терпения...
Вот она, ночь моя - ночь одинокая!
1872
161. НАД ОЗЕРОМ
Месяц задумчивый, звезды далекие
С темного неба водами любуются;
Молча смотрю я на воды глубокие -
Тайны волшебные сердцем в них чуются.
Плещут, таятся ласкательно-нежные:
Много в их ропоте силы чарующей,
Слышатся думы и страсти безбрежные,
Голос неведомый, душу волнующий.
Нежит, пугает, наводит сомнение:
Слушать велит ли он? - С места б не двинулся!
Гонит ли прочь? - Убежал бы в смятении!
В глубь ли зовет? - Без оглядки бы кинулся!
1872
162
Меня ты в толпе не узнала -
Твой взгляд не сказал ничего;
Но чудно и страшно мне стало,
Когда уловил я его.
То было одно лишь мгновенье -
Но, верь мне, я в нем перенес
Всей прошлой любви наслажденье,
Всю горечь забвенья и слез!
1872
163-165. СМЕРТЬ
1
КОЛЫБЕЛЬНАЯ
Плакал ребенок. Свеча, нагорая.
Тусклым мерцала огнем;
Целую ночь, колыбель охраняя,
Мать не забылася сном.
Рано-ранехонько в дверь осторожно
Смерть сердобольная - стук!
Вздрогнула мать, оглянулась тревожно...
"Полно пугаться, мой друг!
Бледное утро уж смотрит в окошко.
Плача, тоскуя, любя,
Ты утомилась... Вздремни-ка немножко -
Я посижу за тебя.
Угомонить ты дитя не сумела,
Слаще тебя я спою".
И, не дождавшись ответа, запела:
"Баюшки-баю-баю".
Мать
Тише! Ребенок мой мечется, плачет!
Грудь истомит он свою!
Смерть
Это со мной он играет и скачет.
Баюшки-баю-баю.
Мать
Щеки бледнеют, слабеет дыханье...
Да замолчи же, молю!
Смерть
Доброе знаменье - стихнет страданье.
Баюшки-баю-баю.
Мать
Прочь ты, проклятая! Лаской своею
Сгубишь ты радость мою!
Смерть
Нет, мирный сон я младенцу навею.
Баюшки-баю-баю.
Мать
Сжалься! Пожди допевать хоть мгновенье
Страшную песню твою!
Смерть
Видишь - уснул он под тихое пенье,
Баюшки-баю-баю.
<1875>
2
ТРЕПАК
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Вьюга и плачет, и стонет,
Чудится, будто во мраке ночном
Злая кого-то хоронит.
Глядь - так и есть! В темноте мужика
Смерть обнимает, ласкает,
С пьяненьким пляшет вдвоем трепака,
На ухо песнь напевает.
Любо с подругою белой плясать!
Любо лихой ее песне внимать!
Ох, мужичок,
Старичок
Убогой,
Пьян напился,
Поплелся
Дорогой,
А метель-то, ведьма, поднялась,
Взыграла!
С поля - в лес дремучий невзначай
Загнала!
Горем, тоской
Да нуждой
Томимый,
Ляг, отдохни
Да усни,
Родимый!
Я тебя, голубчик мой, снежком
Согрею;
Вкруг тебя великую игру
Затею.
Взбей-ка постель,
Ты, метель,
Лебедка!
Ну, начинай,
Запевай,
Погодка,
Сказку - да такую, чтоб всю ночь
Тянулась,
Чтоб пьянчуге крепко под нее
Уснулось!
Гой вы леса,
Небеса
Да тучи!
Темь, ветерок
Да снежок
Летучий!
Станем-ка в кружки, да удалой
Толпою
В пляску развеселую дружней
За мною!
Глянь-ка, дружок,
Мужичок
Счастливый!
Лето пришло,
Расцвело!
Над нивой
Солнышко смеется, да жнецы
Гуляют,
Снопики на сжатых полосках
Считают.
. . . . . . . . . . . . . . . .
Лес да поляны. Безлюдье кругом.
Стихла недобрая сила,
Горького пьяницу в мраке ночном
С плачем метель схоронила.
Знать, утомился плясать трепака,
Песни петь с белой подругой -
Спит, не проснется... Могила мягка
И уж засыпана вьюгой!
<1875>
3
СЕРЕНАДА
Нега волшебная, ночь голубая,
Трепетный сумрак весны;
Внемлет, поникнув головкой, больная
Шепот ночной тишины.
Сон не смыкает блестящие очи,
Жизнь к наслажденью зовет,
А в полумраке медлительной ночи
Смерть серенаду поет:
"Знаю: в темнице суровой и тесной
Молодость вянет твоя.
Рыцарь неведомый, силой чудесной
Освобожу я тебя.
Старость бездушная шепчет напрасно:
Бойся любви молодой!
Ложно измыслила недуг опасный,
Чтоб не ушла ты со мной.
Но посмотри на себя: красотою
Лик твой прозрачный блестит,
Щеки румяны, волнистой косою
Стан твой, как тучей, обвит.
Пристальных глаз голубое сиянье
Ярче небес и огня,
Зноем полуденным веет дыханье, -
Ты обольстила меня!
В вешнюю ночь за тюремной оградой
Рыцаря голос твой звал...
Рыцарь пришел за бесценной наградой;
Час упоенья настал!"
Смолкнул напев; прозвучало лобзанье...
В долгом лобзании том
Слышались вопли, мольбы и стенанье -
Тихо всё стало потом.
Но поутру, когда ранняя птица
Пела, любуясь зарей,
Робко в окно заглянувши, денница
Труп увидала немой.
<1877>
166. ТОРЖЕСТВО СМЕРТИ
День целый бой не умолкает, -
В дыму затмился солнца свет,
Окрестность стонет и пылает,
Холмы ревут, - победы нет!
И пала ночь на поле брани;
Дружины в мраке разошлись;
Всё стихло - и в ночном тумане
Стенанья к небу поднялись.
Тогда, озарена луною,
На боевом своем коне,
Костей сверкая белизною,
Явилась смерть! И в тишине,
Внимая вопли и молитвы,
Довольства гордого полна,
Как полководец, место битвы
Кругом объехала она;
На холм поднявшись, оглянулась,
Остановилась... улыбнулась...
И над равниной боевой
Пронесся голос роковой:
"Кончена битва - я всех победила!
Все предо мной вы склонились, бойцы.
Жизнь вас поссорила - я помирила.
Дружно вставайте на смотр, мертвецы!
Маршем торжественным мимо пройдите, -
Войско свое я хочу сосчитать.
В землю потом свои кости сложите,
Сладко от жизни в земле отдыхать.
Годы незримо пройдут за годами,
В людях исчезнет и память о вас -
Я не забуду, и вечно над вами
Пир буду править в полуночный час!
Пляской тяжелою землю сырую
Я притопчу, чтобы сень гробовую
Кости покинуть вовек не могли,
Чтоб никогда вам не встать из земли",
<1875>
167
Меж тем как вкруг тельца златого,
Безумна, алчна и слепа,
В забвеньи божеского слова
Пирует шумная толпа, -
На праздник суетный и дикий
Гляжу безмолвно я сквозь слез
И жду, чтоб вновь пророк великий
Скрижали истины принес;
Чтобы сверкнул он гневным взором,
Как грозной молнии лучом,
Чтоб над ликующим позором
С Синая грянул древний гром!
Но гром молчит; забытый миром
Почивший бог уж не грозит,
И в восхищеньи пред кумиром
Толпа и пляшет, и шумит;
Растет и блещет пир безумный,
Ему нет меры и конца,
Как волн морских потехе шумной
Вкруг лодки сирого пловца!
<1876>
168
Порой, среди толпы ликующей и праздной,
Нарядной суетой объят со всех сторон,
Уныл и одинок, я слышу - безотвязный
Звучит не то напев, не то призыв иль стон.
Звучит, как темное сознание невзгоды
В душе униженной, покорной и немой;
Звучит, как жалоба осенней непогоды
Вкруг сонных деревень, в глуши, во тьме ночной.
И хочется тогда бежать - бежать далёко
От блеска и людей, от суетных пиров -
И там, в родной глуши, страдать, страдать глубоко,
Под шум и пение метелей и снегов.
<1877>
169
Бушует буря, ночь темна,
Внимаю ветра завыванья.
Он, как бродяга, у окна
Стучит и просит подаянья..
Отдам ему свою печаль,
Печаль, что в сердце тайно тлеет, -
Пусть в поле он ее развеет
И унесет с собою вдаль!
<1877>
170
На шумном празднике весны,
При плеске вод, при звуках пенья,
Зачем мечты мои полны
Недугом скуки и сомненья?
Еще я молод: предо мной
В тумане вьется путь далекий
И жизнь загадочной красой
Манит вперед в простор широкий.
Но что-то шепчет: не внимай
Призывам громким наслажденья,
Не верь обетам вдохновенья
И сердцу воли не давай.
Гляди на мир спокойным оком.
Бесстрастен будь, чтоб никогда
Уста не осквернить упреком
И душу - казнию стыда!
<1877>
171. СЫН ГАЕРА
При звуках литавр, барабанов и струн,
Толпу потешая, канатный плясун
Усердно кривляется - мальчика сына
Сгибает в дугу, ставит вниз головой,
Бросает и ловит могучей рукой, -
А тот на плечах у отца-исполина,
Свершив через сцену опасный полет,
Ручонки подняв, как живое распятье,
Является вдруг над толпою - и вот
Толпа рукоплещет, шумит и ревет!
Ей тайно в ответ посылая проклятья,
Ребенок измученный прыгает вниз.
Но слышится грозное, жадное "bis!"
Плясун улыбается, сыну кивает
И страшную вновь с ним игру затевает -
Его опьянили успех и тот крик.
В груди его радость, и взор его дик,
Он мышцы напряг с небывалою силой:
"Ты птицею взвейся, красавец мой милый,
Не бойся - отец твой тебя охранит,
Как ястреб, полет твой он зорко следит.
Во взоре его и любовь, и отвага.
Правее... левее... вперед на полшага!
Рука протянулась, тверда и сильна,
Бесценное бремя удержит она!"
Но что ж вдруг случилось? Промчалось мгновенье...
Должно быть, плясун, не расчел ты движенье...
Рука твоя в воздухе праздно дрожит,
А мальчик у ног раздробленный лежит...
И поднял отец бездыханное тело,
Взглянул... увидал и поник головой.
Толпа ж разглядеть и понять не успела,
И шумное "браво" как гром прогудело,
Приветствуя смерти красу и покой!
<1877>
172. МОЛЬБА
Убийства жаждой не объятый,
Я бранных песен не пою,
И душу мирную мою
Не тешат ярых битв раскаты.
Я нем и глух к громам войны,
Но вопли жертв мой слух терзают -
Они победно заглушают
Веселье, шум и плеск весны!
Несутся прочь мечты, желанья,
Бледнеет образ красоты,
И я рыдаю песнь страданья
Окровавленной нищеты!
Мне чудятся проклятья, стоны,
Зубовный скрежет, смерти дрожь...
Богач, давай свои мильоны!
Бедняк, неси последний грош!
А нет гроша - хватай рубаху,
Одежды деток и жены,
Всё, всё, что есть, кидай на плаху
Всепожирающей войны!
Не содрогаясь перед кровью,
Омой ты раны на телах
Бойцов, поверженных во прах
И поднятых твоей любовью,
И счастлив будь, когда хоть раз
Страдалец - жертва злобы дикой -
Тебя в душе своей великой
Благословит в последний час!
1877
173. РОДНАЯ
Покинув родину и дом, она пошла
Туда, куда текли все русские дружины.
Под ветхим рубищем в душе она несла
Бесценный клад любви, участья и кручины.
Тяжел был дальний путь: и зной ее палил,
И ветер дул в лицо, и в поле дождь мочил.
Она ж всё шла да шла, с мольбой усердной к богу,
И к подвигам нашла желанную дорогу.
Уж скрылся позади рубеж земли родной.
Чу! слышен битвы гром, холмов дымятся склоны:
Восторг отчаянной и дикой обороны
С редутов Гривицы и Плевны роковой
На русские полки огнем и смертью дышит;
Но чуткая любовь не грохот в битве слышит,
Не ей твердыни брать, не ей смирять врагов.
Мужичке-страннице иные внятны звуки,
Иной с побоищ к ней несется громкий зов -
Томящий жажды клик и вопли смертной муки.
И вот она в огне: визжит над ней картечь,
Рои летают пуль, гранаты с треском рвутся, -
Увечья, раны, смерть! Но ей ли жизнь беречь?
Кругом мольбы и стон - и реки крови льются!
Страдальцев из огня, из схватки боевой
Она уносит прочь, полна чудесной силы,
И жаждущих поит студеною водой,
И роет мертвецам с молитвою могилы.
Как звать ее? Бог весть, да и не всё ль равно?
Луч славы над ее не блещет головою,
Одно ей прозвище негромкое дано:
Герои русские зовут ее "родною".
1877
174. ПЛАКАЛЬЩИЦА
Следы побоища поспешно
Снегами вьюга занесла.
Исчезла кровь, земля бела;
Но вьюга плачет неутешно
И по снегу несет печаль,
Как будто ей убитых жаль.
1877
175
Мне говорят: забудь тревоги дня,
Забудь болезнь, печаль и воздыханья,
В предел иной, где вечное сиянье,
Где вечный мир, пусть мчится мысль твоя.
Но я в ответ: нет, братья, пусть тревога,
Пусть боль и скорбь мою терзают грудь;
Быть может, с вами суждено немного
Мне на земле брести одной дорогой -
В земле ж всегда успею отдохнуть!
Тогда покой, тогда всему прощенье;
Теперь же труд, и слезы, и борьба.
На барский сон и сладкое забвенье
Я не сменю печаль и гнев раба!
<1878>
176
Расскажи мне, ветер вольный,
Ты о чем поешь и стонешь?
Из каких ты стран далеких
Тучи сумрачные гонишь?
Где с тобою эти тучи
Много слез так накопили,
Что леса, холмы и степи
Их потоком оросили?
Всё мне, ветер, расскажи -
Горькой правды не таи.
Отвечает ветер вольный:
"Я несусь от стран холодных,
Не цветущих, не приветных,
Не богатых, не свободных.
У людей я стоны слышал,
Я пою про их неволю,
Про великие их скорби,
Про неверную их долю.
Из жилищ и хат убогих
Слезы к небу поднялися,
В тучах дымных и ненастных
Накопились, собралися.
Сколько б тучи я ни нес -
Им не выплакать тех слез".
<1878>
177
Пока тебе душа моя
Близка, любезна и понятна
И жизнь моя тепла и внятна
Тебе, мой друг, как жизнь своя, -
Люби меня.
Но если меж тобой и мной
Хоть тень мгновенная промчится
И на меня взор быстрый твой
С вопросом тайным покосится, -
Не дожидайся, чтобы я
Стал разъяснять недоуменья,
Не трать души - и без сомненья
Покинь меня!
<1878>
178. К Н...У
Не пеняй на меня, мой взыскательный друг,
За мою нищету и бессилье, -
Ослепили меня, обступили вокруг
Стены крепкие, мрак и насилье.
Но, поверь, не далек обновления день,
И сломаю я крепкую стену,
И покину тюрьмы неприветную сень,
И паломника ризу надену.
От шумящих столиц далеко, далеко
Я уйду, строгой думой объятый,
В душу родины там загляну глубоко,
Заберуся в землянки и хаты.
Нищеты и терпенья загадочный лик
Разгляжу при мерцаньи лучины,
В кабаке придорожном подслушаю крик
Безнадежной и пьяной кручины.
И, вернувшись назад, тебе песню спою -
Не такую, как пел я доныне, -
Нет, услышав тогда эту песню мою,
Ты поклонишься ей, как святыне.
Так ко гробу господню идет пилигрим,
Там огонь зажигает священный,
И потом тот огонь, теплой верой храним,
Он приносит в приют свой смиренный.
И домашние, встретив его у крыльца,
С умиленьем дар божий приемлют
И правдиво-чудесным речам пришлеца,
Как небесному голосу, внемлют!
<1878>
179
Прошумели весенние воды,
Загремели веселые грозы,
В одеяньях воскресшей природы
Расцвели гиацинты и розы.
Принеслись от далеких поморий
Перелетные певчие птицы;
В небесах светлоокие зори
Во всю ночь не смыкают зеницы.
Но и в бледной тиши их сияний
Внятен жизни таинственный лепет,
Внятны звуки незримых лобзаний
И любви торжествующей трепет.
Пробудись же в сердцах, умиленье,
Расступись, мрак печали угрюмый,
Прочь гнетущее душу сомненье,
Прочь недобрые, зимние думы!
Сердце полно живительной веры
В эти громы победной природы,
В эти песни о счастье без меры,
В эти зори любви и свободы!
1884
180
Снилось мне утро лазурное, чистое,
Снилась мне родины ширь необъятная,
Небо румяное, поле росистое,
Свежесть и юность моя невозвратная...
Снилось мне, будто иду я дорогою, -
Ярче и ярче восток разгорается,
Сердце полно предрассветной тревогою,
Сердце от счастья любви разрывается.
Рощи и воды младенческим лепетом
Мне отвечают на чувство приветное;
Шепчут уста с умиленьем и трепетом
Имя любимое, имя заветное!..
1884
181. М. П. МУСОРГСКОМУ
Дорогой невзначай мы встретились с тобой -
Остановилися, окликнули друг друга,
Как странники в ночи, когда бушует вьюга,
Когда весь мир объят и холодом и тьмой.
Один пред нами путь лежал в степи безбрежной,
И вместе мы пошли. Я молод был тогда;
Ты бодро шел вперед, уж гордый и мятежный;
Я робко брел вослед... Промчалися года.
Плоды глубоких дум, заветные созданья
Ты людям в дар принес, - хвалу, рукоплесканья
Восторженной толпы с улыбкою внимал,
Венчался славою и лавры пожинал.
Затерянный в толпе, тобой я любовался;
Далекий для других, ты близок мне являлся;
Тебя я не терял: я знал - настанет час,
И, блеском суетным и шумом утомясь,
Вернешься ты ко мне в мое уединенье,
Чтобы делить со мной мечты и вдохновенье.
Бывало, в поздний час вечерней тишины
Ко мне слеталися видения и сны,
То полные тоски, сомнения и муки,
То светлоокие, с улыбкой на устах...
Мечтанья изливал в правдивых я строфах,
А ты их облекал в таинственные звуки,
Как в ризы чудные, - и, спетые тобой,
Они нежданною сверкали красотой!
Бывало... Но к чему будить воспоминанья,
Когда в душе горит надежды теплый свет?
Пусть будет песнь моя не песнею прощанья,
Пусть лучше в ней звучит грядущему привет.
Туман волшебных грез, таинственных стремлений,
Безумной юности самолюбивый вздор
Прогнал я от себя - и новых вдохновений
Открылся предо мной неведомый простор.
"Без солнца" тяжело блуждать мне в мире стало,
Во мраке слышался мне смерти лишь язык;
Но утра час настал, и солнце заблистало,
И новой красоты предстал мне светлый лик.
Душа моя полна счастливого доверья,
Уму сомненья дань сполна я заплатил,
Храм творчества открыт, и грозного преддверья
Я, осенясь крестом, порог переступил.
Я верю, в храме том мы встретимся с тобою,
С живым сочувствием друг к другу подойдем,
Мы вдохновимся вновь - но красотой иною
И песню новую согласно запоем!
1884
182
Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты
Живых его картин одежды и цветы,
Светила знойного восходы и закаты
И ночи, полные чудес и темноты.
Прекрасны дней земных обманы и виденья,
Порывы страстных чувств, полеты смелых дум -
Полеты на крылах надежд и заблужденья
В пространствах радужных земного наслажденья,
Напевы юных грез и бурь житейских шум!..
Но если в трезвый миг душевного досуга,
В случайной тишине сквозь этот долгий бред
Внезапно прозвучит, как дальний голос друга,
Грядущего конца таинственный привет;
Но если, как весны желанное дыханье,
Вдруг душу обовьет иной красы желанье
И сквозь туман вдали, как ранняя заря,
Займется тихий свет иного бытия, -
Какие призраки, какие сновиденья
Дерзнут с улыбкою мне повторять: "Живи!
Живи и позабудь о счастье пробужденья
Под солнцем вечного покоя и любви!"
1884
183
Для битвы честной и суровой
С неправдой, злобою и тьмой
Мне бог дал мысль, мне бог дал слово,
Свой мощный стяг, свой меч святой.
Я их приял из божьей длани,
Как жизни дар, как солнца свет, -
И пусть в пылу на поле брани
Нарушу я любви завет;
Пусть, правый путь во тьме теряя,
Я грех свершу, как блудный сын, -
Господень суд не упреждая,
Да не коснется власть земная
Того, в чем властен бог един!
Да, - наложить на разум цепи
И слово может умертвить
Лишь тот, кто властен вихрю в степи
И грому в небе запретить!
1884
184
Так жить нельзя! В разумности притворной,
С тоской в душе и холодом в крови,
Без юности, без веры животворной,
Без жгучих мук и счастия любви,
Без тихих слез и громкого веселья,
В томлении немого забытья,
В унынии разврата и безделья...
Нет, други, нет - так дольше жить нельзя!
Сомнений ночь отрады не приносит,
Клевет и лжи наскучили слова,
Померкший взор лучей и солнца просит,
Усталый дух алкает божества.
Но не прозреть нам к солнцу сквозь тумана,
Но не найти нам бога в дальной тьме:
Нас держит власть победного обмана,
Как узников в оковах и тюрьме.
Не веет в мир мечты живой дыханье,
Творящих сил иссякнула струя,
И лишь одно не умерло сознанье-
Не то призыв, не то воспоминанье, -
Оно твердит: так дольше жить нельзя!
7 декабря 1884
185
Обнял землю ночи мрак волшебный,
Одинок, под гнетом утомленья,
Я уснул; глубок был сон целебный,
И прекрасны были сновиденья.
Смолкли жизни темные угрозы;
Снилось мне... не помню, что мне снилось,
Но в глазах дрожали счастья слезы
И в груди надежда тихо билась.
Был любим я - кем? - не угадаю,
Но мне внятен был тот голос юный;
Я любил - кого любил? - не знаю,
Но призывно пели сердца струны,
И ответно в душу чьи-то очи
Мне смотрели с пристальною лаской,
Словно с неба звезды южной ночи,
В тьме мерцая неземною сказкой.
Бестелесно было то виденье,
Повторить не мог бы я те звуки,
Но когда настало пробужденье,
Сердце сжалось - полное разлуки!
2 октября 1885
186. РОДНОМУ ЛЕСУ
Здравствуй, лес! Ты мой возврат заметил;
Помешал твоим я тихим думам,
Но, как друга, вновь меня ты встретил
Стародавним, мне знакомым шумом.
В оны дни, когда - дитя - порою
Прибегал твои я слушать сказки,
Добрый дед, мохнатой головою
Наклонясь с заботой надо мною,
Расточал ты мне дары и ласки.
Их потом всей жизни труд и слезы
Ни на миг в душе не заглушили...
Те дары - младенческие грезы,
Что мне юность светом озарили.
Их твои вершины нашептали,
Их навеял сумрак твой волшебный,
И доныне в злые дни печали
Душу греет пламень тот целебный.
Здравствуй, лес! Твой мир, твое мечтанье
Я тревогой жизни не нарушу;
Я пришел на краткое свиданье
Отвести тоскующую душу.
Но когда моя настанет осень,
Стариком в твои приду я сени
И под ровный шум дремучих сосен
Весь отдамся отдыху и лени.
В ожиданьи жизненной развязки
Успокоюсь, дряхлый и усталый,
И опять твои я буду сказки
Жадно слушать, как ребенок малый.
Той же самой властью вдохновенья
Будет вновь душа моя объята,
И зарю я вспомню пробужденья
На заре печального заката,
Надо мной раскинешь ты свой полог,
Полог тот, как ночь, широк и чуден;
Я усну - и будет сон мой долог,
Будет долог, тих и непробуден!
1885
187. КОСТЕР
Сумрак, холод, сон глубокий,
Пустырей немых простор;
Где-то в поле одинокий
Пламенеющий костер.
Чьи-то тени, чьи-то лица,
Озаренные огнем,
И - как черная темница -
Ночь бездонная кругом.
В мраке луч тепла и света,
Средь пустыни страж ночной,
Ты - не образ ли поэта
В безрассветной тьме земной?
1885
188. А. А. ФЕТУ
Словно голос листвы, словно лепет ручья,
В душу веет прохладою песня твоя;
Всё внимал бы, как струйки дрожат и звучат,
Всё впивал бы цветов и листов аромат,
Всё молчал бы, поникнув, чтоб долго вокруг
Только песни блуждал торжествующий звук,
Чтоб на ласку его, на призыв и привет
Только сердце б томилось и билось в ответ...
Декабрь 1887
189. А. Н. МАЙКОВУ
(30 апреля 1888 г.)
Как солнце горные хребты
Златит от глав и до подножий,
Так ты, поэт, - светильник божий, -
Жизнь озаряешь с высоты.
Твоим лучам равно доступны
И высь умов, и глубь сердец.
Глашатай правды неподкупный -
Ты ими властвуешь, певец.
Ты будишь правые надежды,
Караешь лживые мечты,
Ты облекаешь мир в одежды
Нетленной, чистой красоты;
Страстей смиряешь злые бури,
Сомнений гасишь тщетный спор
И от земли в предел лазури,
От праха к небу манишь взор.
И вот, за дар твой лучезарный,
За подвиг многих славных лет,
Ты днесь отчизны благодарной
Приемлешь радостный привет.
Внимай: на голос твой родные
Отвсюду отклики звучат,
Сердца, как светочи живые,
Тобой возжженные, горят -
Тобой - носителем желанным
Святой поэзии даров,
Тобой - преемником избранным
Руси прославленных певцов!
О, верно, их родные тени
Сюда слетелись в этот час,
И в хоре дружном песнопений
Звучит и их хвалебный глас!
В пылу признательного чувства
Слилися все в мечте одной,
На светлом празднике искусства
Любуясь и гордясь тобой!
1888
190
Когда, святилище души
Замкнув пред суетной толпою,
Поэт молчит - его покою
Не верь: он бодрствует в тиши.
Не верь молчанью грозной тучи:
Раздумья вещего полна,
Свой вихрь, свой дождь, свой огнь летучий,
Свой гром таит в груди она...
Но миг придет - и заповедный
В глубоких недрах вспыхнет жар,
И тьму пронижет луч победный,
И грянет громовой удар!
<1888>
191
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей,
В беззаветном весельи свиданья
Принесла мне с собою ты свежесть полей
И цветов благовонных лобзанья.
Я внимаю тебе - и целебный обман
Сердце властной мечтою объемлет,
Мне мерещится ночь... В лунном блеске туман
Над сверкающим озером дремлет.
Ни движенья, ни звука вокруг, ни души!
Беспредметная даль пред очами,
Мы с тобою вдвоем в полутьме и тиши,
Под лазурью, луной и звездами.
Только воды дрожат, только дышат цветы
Да туманится воздух росистый
И, горя сквозь туман, как звезда с высоты,
В душу светит мне взгляд твой лучистый.
В беспредельном молчаньи теней и лучей
Шепчешь ты про любовь и участье...
Не смолкай, говори... В ласке речи твоей
Мне звучит беспредельное счастье!
1888
192
Мне легче дышится на горных высот_а_х:
Там близко к небесам и от людей далеко;
Объятый радостью простора, там в мечтах
Я забываюся, блуждая одиноко.
И что за яркие, крылатые мечты
С нездешним пением туда ко мне слетают, -
Но только захочу их звуки иль черты
Запомнить, уловить - они, умолкнув, тают.
И пусть! Ведь заключить их в цепи точных слов,
Их выразить, назвать - усилия напрасны;
Как стаи легкие кудрявых облаков,
Лишь безымянные они прекрасны!
1893
193
Звездистый сумрак, тишина,
Лишь вёсел плеск в немом просторе,
Венецианская луна...
Адриатическое море...
По синим, медленным волнам
Плыву в задумчивой гондоле;
А сердце рвется поневоле
К иным, далеким беретам.
В волнах полуночных туманов
Там месяц бледный из-за туч
Наводит свой холодный луч
На сонмы плещущих фонтанов,
На кровли царственных дворцов,
На сени пышные садов,
И в тех садах, сквозь мрак их сонный,
На тот приют уединенный,
Где, грусть разлуки затая,
Родное сердце ждет меня.
Там нет дыханья южной ночи,
Нет страстных звезд, нет синих вод,
Но там горят слезами очи,
Туда любовь меня зовет.
И, одинок, с тоской во взоре
Плыву я... Полночь, тишина...
Венецианская луна...
Адриатическое море...
. . . . . . . . . . . . . .
О, дайте крылья мне скорей,
О, дайте мне волшебной силы:
Хочу лететь на север милый
К подруге плачущей моей!
<1894>
194
О муза, не зови и взором не ласкай!
Во взоре этом и призыве
И в сердца сладостно-мучительном порыве
Мне чувствуется вновь утраченный мой рай.
Но в светлом том раю я гость чужой и лишний,
Повсюду за собой влача унынья гнет...
К чему ж под пеплом жар давнишний
Мне душу черствую порой томит и жжет?
Не вспыхнет пламень чудотворный,
Не вырвется из уст напев былой любви...
В чертог сияющий из мрака ночи черной
Умолкшего певца, о муза, не зови.
<1894>
195. ЗАРЯ ВО ВСЮ НОЧЬ
Было поздно; в душе замирающий шум
Пережитого дня был чуть слышен;
Сумрак вешнего бреда, видений и дум
Надвигался - волшебен и пышен.
В нем росли очертанья дремучих дерев,
В нем туманились гладкие воды;
Шла заря от заката к востоку - садов
Проникая вершины и своды.
И боролася ночь с этой белой зарей,
И боролися - радость с печалью,
Непроглядная грусть с незакатной мечтой,
Ближний сумрак с сияющей далью.
И заря побеждала, и ночь не могла
Заключить ее в своды темницы -
И победная радость росла, все росла
Вместе с пламенем юной денницы.
<1894>
196. НОЧЬ
Это звездное небо в сияньи ночном,
Это синее море под лунным лучом,
Этот дремлющий берег и мерный прибой
Замирающих волн - как могуч их покой!
Как победно он льется в усталую грудь,
Как в его волшебстве хорошо отдохнуть,
Позабыть истомившую сердце печаль,
Унестись безвозвратно в безбрежную даль,
Где печаль над крылатой мечтой не властна,
Где лишь море, да небо, да ночь, да луна!
<1894>
197. В ГУРЗУФЕ
Посвящается памяти Пушкина
Он был когда-то здесь; на склоне этих гор
Стоял он в царственном раздумьи; это море
Влекло его мечты в неведомый простор
И отражалося в подъятом к солнцу взоре.
На этом берегу, в соседстве диких скал,
Беглец толпы людской, лишь волн внимая шуму,
Свою великую в тиши он думал думу
И песни вольные в мечтаньях создавал.
Те песни разнеслись по свету, и доныне
В сердцах избранников они звучат... а он,
Певец земли родной, погиб, людской гордыней,
Отравой клеветы и завистью сражен.
В холодном сумраке безвременной могилы
На дальнем севере, под снежной пеленой,
Лежит он - и доднесь презренные зоилы
Святыню имени его сквернят хулой.
Но сердцу верится, что в царстве вечной ночи
Певцу невнятен шум житейской суеты;
Что, сквозь могильный сон, души бессмертной очи
Доступны лишь лучам бессмертной красоты;
Что, может быть, сюда, на этот склон оврага,
Где верные ему платан и кипарис
Под небом голубым и солнцем разрослись,
Где дремлют старые утесы Аю-дага, -
Певца святая тень приносится порой
Вдали земных сует, страстей, обид и горя,
Как некогда, смотреть в простор безбрежный моря,
С волнами говорить и слушать их прибой.
<1894>
198
День кончен, ночь идет, - страшусь я этой ночи!
Я знаю: тихий сон в приют мой не слетит,
И будет мрак ее смотреть мне прямо в очи,
И тишина ее со мной заговорит.
О чем заговорит? Какой коснется раны
В заветном тайнике души моей больной?
Какие озарит в ней бездны и туманы?
Какие призраки поставит предо мной?
Что вновь она создаст? Что прежнее разрушит?
В какую глубину свой бросит взор немой?
Всё - тайна в ней! Но страх томит меня и душит
Пред этой шепчущей и зрячей темнотой.
О сон, покрой меня ревнивыми крылами!
О бред, зажги вокруг победные лучи!
Явись, желанный лик, и стань перед очами,
Чтоб тьмы мне не видать... О ночь, молчи, молчи!
<1894>
199
Не в ласке девственной лазури
И не в лобзаньях тьмы ночной -
В огнях грозы и в стонах бури
Мне внятен вечности покой.
Сквозь шум и вихрь стихий мятежных,
Сквозь знойной страсти вопль и бред
Ясней он шлет с высот безбрежных
Свой всепрощающий привет.
И чем больнее буря стонет,
Чем злее страсть, безумней сны,
Тем безвозвратней, глубже тонет
Душа в блаженстве тишины!
<1894>
200
В моей душе уж вечереет,
Последний гаснет отблеск дня,
И близкой ночи сумрак веет
Струей холодной на меня.
Но встреча с юностью счастливой,
Ее веселье, смех и шум
Порой живят волной шумливой
Печальный мрак вечерних дум.
Участным взором я встречаю
Ту мимолетную волну
И, ей любуясь, вспоминаю
Свою далекую весну.
<1894>
201. В САДАХ ИТАЛИИ
Если ждет твое сердце любви - поспешай
В тот излюбленный солнцем, пленительный край,
Где у склонов цветущих прибрежий и гор
Расстилается моря лазурный простор,
Где красу юных пальм сторожит кипарис,
Где с землей небеса в томной неге слились.
Там недвижной теплынью окутанный день
Будет нежить мечтаний беспечную лень;
А крылатая, черная южная ночь
Обоймет... обольстит... и умчит тебя прочь
От забот и боязни, сомнений и слез
В звездный мир воплощенья несбыточных грез.
Этот мир... он - порыв, он - безумье, он - бред!
Ни минувшего в нем, ни грядущего нет!
Он, лобзая, молчит, потому что нет слов,
Чтобы выразить зной его пламенных снов;
К жизни робкого сердца, объятого тьмой,
Он прильнет лишь на миг... Но тот миг - будет твой!
<1903>
202
В сонме поздних теней ты желанной звездой
Мне блеснула на миг - и пропала.
Эта ласка мечты, эта радость тобой
Словно песня в душе прозвучала.
Прозвучала и смолкла... И звук ее слов
Замер в далях ночных сновидений -
И опять надо мной лишь немых облаков
Пролетают тревожные тени.
В них луча твоего уж глазам не найти;
Кроткой песни потеряны звуки;
Умирая, слились и привет, и "прости"
В призрак встречи, любви и разлуки.
Но не властен я сердца мятеж превозмочь,
Жгучий пламень под пеплом таится, -
И тоска по тебе, как заря во всю ночь,
Не дает ни забыть, ни забыться!
1904
ПРИМЕЧАНИЯ
Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой
поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии
"Библиотеки поэта". За пределами сборника оставлены поэты того же периода,
уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии
"Библиотеки поэта" (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К.
Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников); не включены в сборник
произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии:
"Революционная поэзия (1890-1917)" (1954), "Поэты-демократы 1870-1880-х
годов" (1968), "Вольная русская поэзия второй половины XIX века" (1959), "И.
З. Суриков и поэты-суриковцы" (1966) и др. За пределами сборника оставлены
также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по
одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник
Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса
"Дышала ночь восторгом сладострастья...", включенного в состав сборника
"Песни и романсы русских поэтов", 1965).
Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни
заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым
на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: "Избранные
произведения русской поэзии" В. Бонч-Бруевича (1894; изд. 3-1908), "Русские
поэты за сто лет" А. Сальникова (1901), "Русская муза" П. Якубовича (1904;
изд. 3 - 1914), "Молодая поэзия" П. Перцова (1895) и др. Во всех этих
сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако,
заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни
со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители
этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение
представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как
видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших
при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал
в своих "Литературных воспоминаниях" (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же
общий характер имеет и недавняя хрестоматия "Русские поэты XIX века" (сост.
Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964).
В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать
возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и
поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота
и "неоднородность" в подборе имен и стихотворных произведений.
Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого
количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное
представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в
Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом
месте следует назвать сборник "Поэты-демократы 1870-1880-х годов").
Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта.
{Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги
"Поэты 1880-1890-х годов", выпущенной в Малой; серии "Библиотеки поэта" в
1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста,
биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).}
Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной
полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами
творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения,
созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в
1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько
расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического
творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым
они в конечном итоге привели.
При отборе произведений составители старались избегать "крупных" жанров
- поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько
отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с
большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции
поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский
(драматический отрывок "Последняя исповедь", поэма "Гефсиманская ночь"), П.
С. Соловьева(поэма "Шут"), С. А. Андреевский (поэма "Мрак"). В число
произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы "Смерть", а
в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы "Песни о родине".
В сборник включались преимущественно оригинальные произведения.
Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для
творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с
какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например,
переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П.
Шестакова и некоторых других).
В основу расположения материала положен хронологический принцип. При
установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала
творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и
принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого
автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные
отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или
иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д.
П. Шестакова, сонеты П. Д. Бутурлина.
Даты стихотворений по возможности уточнены по автографам, письмам,
первым или последующим публикациям и другим источникам. Даты, указанные в
собраниях сочинений, как правило, специально не оговариваются. Даты в
угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным,
написано произведение (как правило, это время его первой публикации).
Разделу стихотворений каждого поэта предшествует биографическая
справка, где сообщаются основные данные о его жизни и творчестве, приводятся
сведения о важнейших изданиях его стихотворений.
Были использованы архивные материалы при подготовке произведений С. А.
Андреевского, К. Р., А. А. Коринфского, И. О. Лялечкина, М. А. Лохвицкой, К.
Н. Льдова, Д. С. Мережковского, П. С. Соловьевой, О. Н. Чюминой, Д. П.
Шестакова. В ряде случаев архивные разыскания дали возможность не только
уточнить дату написания того или иного стихотворения, но и включить в текст
сборника никогда не печатавшиеся произведения (ранние стихотворные опыты Д.
С. Мережковского, цикл стихотворений К. Н. Льдова, посвященных А. М.
Микешиной-Баумгартен). На архивных материалах построены биографические
справки об А. Н. Будищеве, А. А. Коринфском, И. О. Лялечкине, Д. М.
Ратгаузе, Д. П. Шестакове. Во всех этих случаях даются лишь самые общие
указания на архив (ПД, ГПБ, ЛБ и т. д.). {В биографической справке о Д. П.
Шестакове использованы, кроме того, материалы его личного дела, которое
хранится в Государственном архиве Татарской АССР (Казань).}
Стихотворения печатаются по тем изданиям, в которых текст впервые
окончательно установился. Если в последующих изданиях стихотворение
иередечатьшалось без изменений, эти перепечатки специально не отмечаются. В
том случае, когда произведение после первой публикации печаталось без
изменений, источником текста для настоящего издания оказывается эта первая
публикация и данное обстоятельство в каждом конкретном случае не
оговаривается. Специально отмечаются в примечаниях лишь те случаи, когда
первоначальная редакция претерпевала те или иные изменения, произведенные
автором или возникшие в результате цензурного вмешательства.
Примечания строятся следующим образом: вслед за порядковым номером идет
указание на первую публикацию произведения, {В связи с тем, что в сборник
включены представители массовой поэзии, произведения которых печатались в
большом количестве самых разных изданий, как периодических, так и
непериодических, не всегда с абсолютной достоверностью можно утверждать, что
указанная в настоящем сборнике публикация является первой. Это относится
прежде всего к произведениям, приводимым по стихотворным сборникам.} затем
следуют указания на все дальнейшие ступени изменения текста (простые
перепечатки не отмечаются), последним обозначается источник, по которому
произведение приводится в настоящем издании (он выделяется формулой: "Печ.
по..."). Далее следуют указания на разночтения по сравнению с автографом
(или авторским списком), данные, касающиеся творческой истории,
историко-литературный комментарий, пояснения малоизвестных реалий и т. п.
Разделы, посвященные А. Н. Будищеву, П. Д. Бутурлину, К. Н. Льдову, Д.
С. Мережковскому, Н. М. Минскому, Д. Л. Михаловскому, Д. М. Ратгаузу, П. С.
Соловьевой, Д. П. Шестакову, подготовил Л. К. Долгополов; разделы,
посвященные С. А. Андреевскому, А. А. Голенищеву-Кутузову, К. Р., А. А.
Коринфскому, М. А. Лохвицкой, И. О. Лялечкину, С. А. Сафонову, А. М.
Федорову, С. Г. Фругу, Д. Н. Цертелеву, Ф. А. Червинскому, подготовила Л. А.
Николаева; раздел, посвященный О. Н. Чюминой, подготовил Б. Л. Бессонов.
СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ
BE - "Вестник Европы".
ВИ - "Всемирная иллюстрация".
ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е.
Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
ЖдВ - "Журнал для всех".
ЖО - "Живописное обозрение".
КнНед - "Книжки "Недели"".
ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
ЛН - "Литературное наследство".
ЛПкН - "Ежемесячные литературные приложения к "Ниве"".
МБ - "Мир божий".
Набл. - "Наблюдатель".
НВ - "Новое время".
ОЗ - "Отечественные записки".
ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН
СССР.
ПЖ - "Петербургская жизнь".
РБ - "Русское богатство".
РВ - "Русский вестник".
РМ - "Русская мысль".
РО - "Русское обозрение".
СВ - "Северный вестник".
СМ - "Современный мир".
А. А. Голенищев-Кутузов
ЗиБ - Затишье и буря. 1868-1878, СПб., 1878.
Стих. 1884 - Стихотворения графа А. А. Голенищева-Кутузова. СПб., 1884.
Соч. 1894 - Сочинения графа А. А. Голенищева-Кутузова, т. 1-2, СПб.,
1894.
Стих. 1901 - Стихотворения графа А. Голенищева-Кутузова, СПб., 1901.
Соч. 1904 - Сочинения графа А. Голенищева-Кутузова, т. 1-3, СПб., 1904.
СТИХОТВОРЕНИЯ
160-162. "Без солнца. Альбом стихотворений А. А. ГоленищеваКутузова.
Музыка М. Мусоргского", СПб., 1874. Печ. по Соч. 1904, т. 1, с. 8 (No 160),
ЗиБ, с. 23 (No 161), с. 33 (No 162). Стихотворения впервые были изданы как
тексты для романсов М. П. Мусоргского. В своих воспоминаниях о композиторе
Голенищев-Кутузов отмечал, что сами стихи были написаны "год или два перед
тем". "Мусоргский облек их в поэтическую, изящную, музыкальную форму и сам
был ими очень доволен..." ("Музыкальное наследство", М., 1935, с. 26). Об
отношениях Мусоргского к поэзии Голенищева-Кутузова см. биогр. справку, с.
230. Эти стихотворения, кроме Мусоргского, были положены на музыку многими
композиторами: "В четырех стенах" - А. Н. Шефером; "Меня ты в толпе не
узнала..." - Б. В. Гродзким, А. В. Таскиным; "Над озером" - А. С. Аренским,
М. А. Балакиревым.
163-165. ЗиБ, с. 55, 57, 60. Эти стихотворения послужили Мусоргскому
текстом для его второго вокального цикла на слова Голенищева-Кутузова -
"Песни и пляски смерти" (1875-1877). Замысел этого цикла у
Голенищева-Кутузова и Мусоргского осуществлялся под прямым влиянием В. В.
Стасова, которому принадлежала сама идея "Песен и плясок смерти". В письме
от 6 марта 1875 г. В. В. Стасов писал Голенищеву-Кутузову: "Мне ужасно
хотелось бы натравить Вас на продолжение "Трепака" так, чтобы 5-6 картинок
составили полное сочинение "Русская пляска смерти". После пьяненького
мужичка я бы прямо сделал смерть бедного ребенка, a la "Мцыри", только не
среди "красот природы", раздутых и подкрашенных, но натуральных, а 1а
Диккенс в "Домби и сын" или а la что угодно; потом еще смерть женщины, и еще
целый ряд личностей...") "Русская музыкальная газета", 1916, 9 октября, с.
737). Стасов возражал против того, чтобы тему "Смерть ребенка"
Голенищев-Кутузов разрабатывал в форме колыбельной песни, и предлагал другой
вариант: "Для ребенка - боюсь я "колыбельной песни". Опять сюжет затасканный
и замаранный. Лучше, мне кажется, состряпать что другое. Я бы так сделал
школу, и оттуда вдруг смерть выхватит бедную жертву среди детских веселых
голосов и игр" (там же, с. 740). Существовал более широкий план этого цикла.
Стасов впоследствии вспоминал, что кроме тем, разработанных в данных
стихотворениях, предлагал и другие: "...смерть сурового монаха-фанатика в
его келье, при дальних ударах колокола, смерть политического изгнанника,
возвращающегося назад и гибнущего в волнах в виду родины, смерть молодой
женщины, умирающей среди воспоминаний о любви и последнем дорогом бале,
наконец, еще несколько других тем. Но Мусоргский, хотя и чрезвычайно
довольный ими, не поспел их выполнить, только играл мне и другим отрывки
оттуда" (В. В. Стасов, Избранные сочинения, т. 2, М., 1952, с. 210-211). В
архиве поэта сохранился набросок одной из предложенных Стасовым тем:
"Изгнанник". В черновых набросках Голенищева-Кутузова имеется также запись,
составляющая перечень тех лиц, которых должна была захватить смерть: "1)
Богач. 2) Пролетарий. 3) Большая барыня. 4) Сановник. 5) Царь. 6) Молодая
девушка. 7) Мужичок. 8) Монах. 9) Ребенок. 10) Купец. 11) Поп. 12) Поэт".
166. ЗиБ, с. 136, в разделе под загл. "Буря". Входило в вокальный цикл
М. П. Мусоргского "Песни и пляски смерти" (см. примеч. 163-165). По поводу
этого стихотворения В. В. Стасов, делясь своими замыслами "Песен и плясок
смерти", писал 9 марта 1875 г. Голенищеву-Кутузову: "Нельзя ли войну сделать
не нынешнюю, а древнерусскую... что-нибудь вроде "Слова о полку Игореве" -
представьте, какая прелесть может выйти, и тут же померкшее солнце,
покрасневшая от крови река, вдали древняя деревушка славянская!!.. Вообще я
бы предложил, чтобы сцены были из разных эпох. Это и разнообразнее, и
богаче, и благодарнее, мне кажется" ("Русская музыкальная газета", 1916, 9
октября, с. 740). Под влиянием совета Стасова Голенищев-Кутузов написал
стихотворение под загл. "Полководец" со следующим началом (вместо ст. 1-4
стихотворения "Торжество смерти"):
Грохочет битва, блещут брони,
Орудья жадные ревут,
Бегут полки, несутся кони,
И реки красные текут.
Пылает полдень, люди бьются!
Склонилось солнце, бой сильней!
Закат бледнее, но дерутся
Враги всё яростней и злей. (ГПБ)
В этом варианте стихотворение и вошло в цикл Мусоргского. Музыка к нему
была написана композитором в июне 1877 г., и он сообщал в письме к
Голенищеву-Кутузову: "Обязуюсь доложить Вашему сиятельству, что все, кому
читал, в трепетном восторге от "Полководца". Ты не можешь достаточно ясно
представить себе, милый друг, поразительной особенности твоей картины, когда
она передается тенором! Какая-то пригвождающая к месту, какая-то неумолимая,
смертельная любовь слышится! Это, как бы сказать точнее: смерть,
холодно-страстно влюбленная в смерть, наслаждается смертью. Новизна
впечатления неслыханная!" (М. П. Мусоргский, Письма к А. А.
Голенищеву-Кутузову, М.-Л., 1939, с. 70).
167. BE, 1876, No 2, с. 750. Меж тем как вкруг тельца златого и т. д.
По библейской легенде, во время пребывания Моисея на горе Синай, когда ему
были вручены богом две каменные скрижали с высеченными на них заповедями,
израильтяне начали поклоняться своим прежним богам, отлили из собранного
золота фигуру золотого тельца и принесли тельцу жертвоприношения.
Возвратившись с вершины Синайской горы, Моисей разбил каменные скрижали и в
гневе стер в прах золотого тельца. В переносном смысле: златой телец -
золото, деньги, богатство.
168. "Дело", 1877, No 4, с. 47, в цикле "Зимние думы".
169. "Дело", 1877, No 4, с. 47, в цикле "Зимние думы". Положено на
музыку С. М. Ляпуновым, А. А. Олениным, А. С. Танеевым, Н. Н. Черепниным.
170. "Дело", 1877, No 5, с. 138, под загл. "Весной". Печ. по ЗиБ, с.
12.
171. "Дело", 1877, No 6, с. 53. Печ. по Соч. 1904, т. 1, с. 134.
172. ЗиБ, с. 123, в разделе под загл. "Буря". Печ. по Соч. 1904, т. 1,
с. 55.
173. ЗиБ, с. 129, в разделе под загл. "Буря". Гривица - город в
Румынии. Плевна - город в северной части Болгарии. Во время русско-турецкой
войны 1877-1878 гг. здесь шли упорные бои русской армии и болгарского
народного ополчения против турецкой армии. 28 ноября 1878 г. турецкая армия
капитулировала, и Плевна была навсегда освобождена от турецкого ига. В
качестве сестер милосердия в Болгарию отправлялось много русских женщин.
174. ЗиБ, с. 140, в разделе под загл. "Буря". Печ. по Соч. 1904, т. !,
с. 67. Положено на музыку Э. К. Роденовым, И. В. Покровским.
175. BE, 1878, No 6, с. 475.
176. ЗиБ, с. 9. Автограф - ГПБ.
177. ЗиБ, с. 13.
178. ЗиБ, с. 16. Адресат не установлен.
179. Стих. 1884, с. 13. Положено на музыку К. Тидеманом, П. И.
Бларамбергом.
180. Стих. 1884, с. 33. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 70. Положено на
музыку Е. Д. Аленевым, К. К. Варгиным, А. А. Олениным, М. И. Якобсоном.
181. Стих. 1884, с. 38. В ГПБ среди стихотворений 1875-1876 гг.
Голенищева-Кутузова имеется машинопись другого, более раннего,
неопубликованного стихотворения "М. П. Мусоргскому" ("Скажи мне, Мусоргский,
зачем..."). Знакомство Голенищева-Кутузова и М. П. Мусоргского (1839-1881)
состоялось в 1872 г., а летом 1873 г. началось самое тесно,е дружеское
сближение. А. А. Голенищев-Кутузов писал впоследствии в своих "Воспоминаниях
о М. П. Мусоргском": "С первых же встреч мы оба сознали, что рано или
поздно, а быть нам друзьями. Открытый, честный, нежный до женственности и
деликатный до наивности характер Мусоргского доделал остальное. Месяц спустя
мы уже были почти неразлучны, мы поверяли друг другу наши художественные
замыслы... Словом, зажили с ним одною жизнью" ("Музыкальное наследство", М.,
1935, с. 15). Первые годы дружбы (1873-1876) отличались повышенно
эмоциональным отношением друг к другу (в письмах Мусоргского этого времени,
адресованных В. В. Стасову и самому Голенищеву-Кутузову, постоянно
встречаются восторженные оценки таланта и личности молодого поэта) и были
периодом наиболее плодотворного творческого содружества с Мусоргским. На
слова Голенищева-Кутузова композитор написал два вокальных цикла "Без
солнца" (1874) и "Песни и пляски смерти" (1875-1877) (см. примеч. 160-166),
балладу "Забытый" (1874), романс "Видение" (1877). В 1873 г. Мусоргский
начал работу над исторической драмой, близкой по замыслу драматической
хронике Голенищева-Кутузова "Смута, или Василий Шуйский", за разработку
которой поэт взялся в свою очередь под влиянием "Бориса Годунова"
Мусоргского. Голенищев-Кутузов принимал участие в создании либретто
"Сорочинской ярмарки": им был написан финал второго действия оперы -
"Рассказ о красной свитке". Позднее Голенищев-Кутузов отошел от тех идей и
увлечений, которые сближали его с Мусоргским в пору их наиболее тесного
общения (см. об этом биогр. справку, с. 230-231).
182. Стих. 1884, с. 56. В. Брюсов в некрологической заметке о
Голенищеве-Кутузове, оспаривая распространенный в современной критике взгляд
на его поэзию как поэзию смерти, ссылался на стихотворения другого ряда,
называя в этом ряду первым данное стихотворение. ""Поэт буддийского
настроения", "поэт смерти" - так давно определили критики пафос поэзии гр.
А. А. Голенищева-Кутузова, - писал В. Брюсов. - Нам кажется, это определение
можно принять лишь с ограничениями. Следовало бы оставить в стороне те
стихи, в которых поэт сознательно, рассудочно сам представляет себя
читателям как "поэта смерти"... Подлинное миросозерцание поэта всегда вернее
выражается в стихах, рефлексии чуждых, в признаниях непосредственных, даже в
случайных обмолвках. И вся поэзия Голенищева-Кутузова в ее целом говорит
нам, что поэт вовсе не отрицал мира, что он любил красоту земли и жизни, что
его приветы смерти, в сущности, сводятся к признанию гр. Алексея Толстого:
Гляжу с любовью я на землю,
Но выше просится душа...
Именно таково содержание прекрасного стихотворения Голенищева-Кутузова:
"Прекрасен жизни бред, волшебны и богаты..."". Брюсов называл и другие
стихотворения поэта, в которых с наибольшей силой выражен истинный пафос его
поэзии: "Прошумели весенние воды...", "Снилось мне утро лазурное,
чистое...", "Обнял землю ночи мрак волшебный..." (РМ, 1913, No 2, с. 150).
183. Стих. 1884, с. 65. Стихотворение было написано в защиту "свободы
слова" после тяжелой цензурной кары, обрушившейся на умеренно-либеральную
газету "Голос" в 1884 г., когда ее издание было окончательно запрещено.
Двадцать лет спустя Голенищев-Кутузов вновь напечатал это стихотворение в
газете "Слово" (1904, 28 марта) в связи с обсуждением нового цензурного
устава в комиссии Государственного совета под председательством Д. Ф.
Кобеко. Участвуя же в работе самой комиссии, он был в числе сторонников
самых реакционых цензурных мер. В. Г. Короленко в статье "Поэзия и проза в
комиссии Д. Ф. Кобеко" указал на это резкое расхождение поэтической
декларации Голенищева-Кутузова с его фактической позицией: "...гр.
Голенищев-Кутузов так и остался в арьергарде реакционного отряда, неизменно
голосуя против важнейших "освободительных" предложений других членов
комиссии... Вышло, таким образом, что, трубя перед вратами совещания в свой
звонкий поэтический рог, наш поэт вызывал на бой одних, а сразиться ему при-
шлось совсем с другими" (РБ, 1905, No 3, с. 207-208).
184. "Санкт-Петербургские ведомости", 1884, 9 декабря. Стихотворением
заканчивалась газетная статья Голенищева-Кутузова под названием "Так жить
нельзя", которой он открывал предполагавшийся публицистический цикл статей
"Зимние думы". Статья, являющаяся своего рода автокомментарием к данному
стихотворению, раскрывает вполне благонамеренный подтекст этого внешне
весьма оппозиционного стихотворения. В статье Голенищев-Кутузов излагал свои
взгляды на общественно-политическую атмосферу в стране, сложившуюся после
убийства Александра II народовольцами 1 марта 1881 г. В обстановке крайней
политической реакции даже монархически настроенный Голенищев-Кутузов
констатировал, что "всякое внутреннее содержание жизни исчезло". Но против
наступающего общественного застоя поэт выступил с позиции противника
революционно-демократических идеалов 60-70-х годов: "Горячка отрицания
шестидесятых и семидесятых годов после страшного кризиса 1 марта стала
утихать, и сквозь редеющий туман умственной смуты все яснее выступает
картина разрушений и опустошений, произведенных во внутреннем складе
общества этою горячкою. Старые идеалы поруганы и забыты; новые не созданы...
Но, может быть, пораженные безотрадною картиною, вы воскликнете, любезный
читатель, что продолжаться такое состояние долго не может... что необходимо
найти выход, что так жить нельзя". Положено на музыку П. Н. Ренчинским.
185. "Нива", 1886, No 1, с. 8. Печ. по Соч. 1904, т. 1, с. 42.
186. РВ, 1886, No 3, с. 446. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 186.
187. РВ, 1886, No 3, с. 447. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 135.
188. РВ, 1887, No 12, с. 222. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 111.
Голенищев-Кутузов считал А. А. Фета (1820-1892), наряду с А. Н. Майковым,
своим учителем в поэзии и поддерживал с ним на протяжении многих лет
дружеские отношения. В своих "Воспоминаниях о М. П. Мусоргском"
Голенищев-Кутузов отмечал, что стихотворения, составившие цикл "Без солнца",
написаны в духе фетовской поэзии: "Все пять стихотворений, помещенные в
сборнике, чисто лирические, без образов, без картин, имеющие своим предметом
минутные душевные настроения в фетовском роде (говоря "в фетовском роде", я,
само собою разумеется, не ставлю себя на одну доску с нашим великим лириком
и осмеливаюсь упомянуть его имя единственно с целью кратко и точно
определить характер стихотворений)..." ("Музыкальное наследство", М, 1935,
с. 26). В течение всей своей жизни он оставался восторженным поклонником
поэзии Фета. В канун 50-летнего творческого юбилея поэта Голенищев-Кутузов
напечатал о нем большую статью, в которой так определял значение его поэзии:
"...лирика является преобладающим элементом творчества г. Фета, в ней его
настоящая сила... в этой области поэзии, за исключением, быть может, одного
лишь Пушкина... у Фета нет достойных соперников... В сокровищницу русской
литературы он внес драгоценный, вечный вклад" (РВ, 1888, No 4, с. 380).
Положено на музыку С. М. Ляпуновым.
189. РМ, 1888, No 5, с. 200. 30 апреля 1888 г. в собрании
"Литературно-драматическсго общества" отмечалось 50-летие
литературно-поэтической деятельности А. Н. Майкова (1821-1897).
Голенищев-Кутузов вместе с Я. П. Полонским и К. К. Случевским входил в
состав подготовительного юбилейного комитета. Голенищева-Кутузова связывали
с Майковым многолетние дружеские отношения. Он относил Майкова к числу
"даровитейших" людей, "каких когда-либо производила русская земля". Отчизны
благодарной Приемлешь радостный привет. Чествование юбиляра происходило в
чрезвычайно торжественной обстановке. Голенищев-Кутузов в некрологической
статье вспоминал о праздновании юбилея: "...литераторы и критики самых
различных направлений соединились в дружный хор для чествования маститого
поэта". Тобой - преемником избранным Руси прославленных певцов.
Подразумевается в первую очередь Пушкин. ГоленищевКутузов относил Майкова к
поэтам "пушкинской школы": "...поэтическое творчество его всегда будет
звучать в потомстве как могучий, стройный и весьма сложный заключительный
аккорд Пушкинского периода русской поэзии" (А. А. Голенищев-Кутузов, Аполлон
Николаевич Майков (некролог). - "Журнал Министерства народного просвещения",
1897, No 4, с. 46, 51, 53). О, верно, их родные тени. Имеется в виду прежде
всего Пушкин. В другом стихотворении 1882 г., посвященном Майкову,
Голенищев-Кутузов прямо писал: "Тень Пушкина тебя усыновила".
190. РВ, 1888, No. 9, с. 45. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 194.
191. РВ, 1888, No 10, с. 260. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 85. Положено
на музыку В. Г. Врангелем.
192. РВ, 1893, No 2, с. 10. Печ. по Соч. 1894, т. 1, с. 205.
193. Соч. 1894, т. 1, с. 91.
194. Соч. 1894, т. 1, с. 215.
195. "Север", 1897, No 52, с. 1642. Ср. со стих. К. К. Случевского
"Заря во всю ночь".
196. Соч. 1894, т. 2, с. 219. Автограф - ГПБ. Положено на музыку С. М.
Ляпуновым.
197. Соч. 1894, т. 2, с. 224. Автограф - ГПБ.
198. Соч. 1894, т. 2, с. 254.
199. Соч. 1894, т. 2, с. 255.
200. Соч. 1894, т. 2, с. 258.
201. ЛПкН, 1903, No 4, с. 509. Положено на музыку А. С. Аренским.
202. Соч. 1904, т. 1, с. 291.
Дополнение
Арсений Аркадьевич Голенищев-Кутузов родился в 1848 году в Царском
Селе, умер в 1913 году в Петербурге. Учился он на юридическом факультете
Московского университета и после длительного перерыва, вызванного болезнью и
заграничным путешествием, - в Петербургском университете, по окончании
которого (1871) занялся литературной деятельностью и музыкой. В 1870-е годы
Голенищев-Кутузов был близок к В. Стасову и особенно к М. Мусоргскому. Позже
он претерпел заметную эволюцию как поэт, изменив демократическим идеалам
молодости. Стихи Голенищева-Кутузова печатались в "Деле", "Вестнике Европы",
"Новом времени", вошли в сборники, неоднократно издававшиеся при жизни
поэта: "Затишье и буря" (СПб, 1878), Стихотворения (СПб., 1884; 1901; 1912)
а также в изданные посмертно Сочинения (СПб., 1914, т. 1). На музыку
положено около 50 его текстов, некоторые неоднократно: "День отошел" (А.
Аренский, М. Ипполнтов-Иванов, Н. Черепнин), "Летняя ночь" (А. Аренский, С.
Ляпунов, М. Мусоргский), "На водах покой глубокий..." (С. Ляпунов, Э.
Направник, Н. Черепнин), "Над озером..." (А. Аренский, М. Балакирев, М.
Мусоргский) и др. Кроме названных композиторов романсы писали Ф.
Блуменфельд, Ц. Кюи ("На пиру"), С. Рахманинов ("Давно ль, мой друг...",
"Покинем, милая...", "Пред иконой"), Н. Соколов и др. Два цикла романсов на
слова Голенищева-Кутузова создал Мусоргский: "Без солнца" (май - август
1874) и "Песни и пляски смерти" (1875-1877), в них отразились настроения,
характерные для русской интеллигенции 1870-1880-х годов. В стихотворении "М.
П. Мусоргскому" поэт пишет о воздействии на него композитора:
...Я молод был тогда;
Ты бодро шел вперед, уж гордый и мятежный;
Я робко брел вослед...
Впервые романсы Мусоргского на слова Голенищева-Кутузова исполнялись на
литературно-музыкальных вечерах у В. Стасова. В цикл "Без солнца", кроме
публикуемых текстов, вошли: "Окончен праздный, шумный день...", "Элегия" ("В
тумане дремлет ночь..."), "Над озером", "Скучай" (отрывок из "Скуки"), В
цикл "Песни и пляски смерти", кроме публикуеммого текста, вошли:
"Колыбельная", "Серенада" и "Трепак".
583. ЗАБЫТЫЙ
Он смерть нашел в краю чужом,
В краю чужом, в бою с врагом;
Но враг друзьями побежден, -
Друзья ликуют, только он
На поле битвы позабыт.
Один лежит.
И между тем как жадный вран
Пьет кровь его из свежих ран
И точит незакрытый глаз,
Грозивший смертью в смерти час,
И, насладившись, пьян и сыт,
Долой летит, -
Далеко там, в краю родном,
Мать кормит сына под окном:
"А-гу, а-гу, не плачь, сынок,
Вернется тятя. Пирожок
Тогда на радостях дружку
Я испеку..."
А тот - забыт, один лежит...
<1874>
ПРИМЕЧАНИЯ
583. "Баллада", СПб., 1874, с муз. Мусоргского. Поводом к созданию
стихотворения явилась картина В. В. Верещагина, показанная на выставке
туркестанского цикла художника 19 марта 1874 г. и через несколько дней
снятая "по распоряжению властей". Поэт и композитор углубили социальный
смысл образа. Мусоргский писал поэту: "Текст и музыка ему (Верещагину. - В.
Г.) очень по душе, даже глубже" (Мусоргский, Письма к А. А.
Голенищеву-Кутузову, М.-Л., 1939, с. 81).