Lib.ru/Классика: Гнедич Петр Петрович. Обитель

Петр Гнедич

Обитель

-- Вы извольте пожаловать в обитель, потому ворота после заката у нас запирают.

Я глянул на говорившего. Седенькая бородка распласталась веером поверх старой рясы, не то что порыжевшей, а как-то позеленевшей. Прищуренные глазки смотрят вяло, хотя конец носа задорен и тянется вверх. Чёрный клобук съехал несколько назад. Пухлые ручки с невычищенными ногтями покоятся на брюшке, раздутом скорее от постной трапезы, чем от невоздержания.

-- Иначе чрез ограду лезть придётся, -- продолжал он, -- платье у вас городское -- изъян причинить себе можете. В ограде есть кладбищенский садик, там посидите, коли желательно, на могилках.

-- Красивое у вас место, батюшка: любуюсь.

Он тускло повёл глазами вокруг.

-- Многие одобряют. Губернаторша Сенегалова у нас были, так они в бинокль долго на воду смотрели. Ночью на ту сторону ездили и костёр раскладывали. Потом отца игумена очень благодарили. "Благодарю вас, -- говорят, -- за приятный ландшафт". Мы-то попригляделись, нас это не тешит... Ну, а как вам насчёт снеди? -- внезапно прибавил он.

-- Плохо. Есть совсем нельзя. Хорошо, что с собою прихватил, а то у вас здесь отощаешь.

-- А вы какой суп хлебать изволили?

-- Три супа подали; попробовал все, но есть не рискнул. Привычка к ним нужна, батюшка.

-- Повара? плохи, -- с соболезнованием проговорил он, похлопывая себя по желудку. -- Особливо вам, не провинциалам, а приезжим из Санкт-Петербурга, где столько соблазнов и развлечений по кулинарной части, как например ресторации или благородные и дворянские клубы... Опять же в иных монастырях у монахов имеются закуски, хотя бы и холодные: держат под полом, или в выдвижных подоконниках. У нас ничего такого нет. Ежели попадёт кому коробка сардинок или килек, то разве жертвованная доброхотными дателями. У нас тихо, -- затишье полное. Обуреваемся скорбями, и только.

-- Скорбями?

-- Да. Скорбей у инока много. Вам, светскому человеку, и не представить сколько.

-- Какие же это скорби?

-- Разные. Вот, например, сапоги.

-- Ну? Что же это за скорбь?

-- Вы вот в Санкт-Петербурге, коли у вас сапог износится, идёте в гостиный двор в лавочку, и кончено дело. А у нас! Сапожников в округе нет. Ждёшь, ждёшь, покуда придёт в обитель. В, прошлом годе жил здесь два месяца отставной унтер-офицер Никита Завёрткин. Прекраснейшим образом точал, и товар ставил соответствующий. Пришёл к Петрову дню. Я говорю: "Обувь нужна". А игумен говорит: "Есть тебя постарше, обождёшь". Сточал он игумену, сточал казначею. Я опять: "В подмётках, говорю, -- просветы". -- "Положить ему заклёпки временно!" К Ильину дню ещё три пары сшил послушникам, что при казначее, а я всё в заклёпках. Ах, Мать Честная! Спас прошёл, другой Спас -- всем нашили. Обрадовался я, прихожу к Завёрткину: "Теперь, говорю, -- моя чреда". "Да у меня, -- говорит, -- уж товара нет, и расчёт я получил, и ухожу завтра!" Ну, как же не скорбь! Только к Покрову и соорудил обувь...

Он сердито запустил пальцы в бороду и стал почёсывать её с таким чувством, словно гребень уже несколько недель не прогуливался по ней.

-- А монастырь, батюшка, у вас старый?

-- Монастырь старый. Такой старый, что никто о нём ничего не помнит -- забыли. Тут один учёный, года два назад. приезжал. Немолодой уж, в очках. "Я, -- говорит, -- по поручению высшего начальства, хочу историю вашего монастыря писать". Ему библиотекарь говорит: "Помилуйте, у нас никакой истории нет, и не было никогда". "Где, -- говорит, -- у вас документы?". И пошёл рыться. Всех мышей из библиотеки разогнал. Сердится: "Отчего вы, -- говорит, -- кошек не держите: все документы мышами поедены". А зачем нам кошки, когда эти мыши только в библиотеке и жили, а в кельях их и не было! Однако, настоятель наш сейчас же распорядился и послал за котятами в деревню. Теперь у нас, изволите видеть, их стадо целое, так как, по приказанию настоятеля, котят не топят, хотя женский пол следовало бы удалять.

-- Так историю обители и не написали?

-- Нет, написали.

-- Как же без документов?

-- Да так, больше по догадкам. Обитель основана неизвестно когда и неизвестно кем, но надо полагать в глубокую древность. Документы. относящиеся к старине, неизвестно кем уничтожены, а древние постройки неизвестно кем перестроены.

-- Что же, и напечатали эту историю?

-- Напечатали с рисунками. Очень сердился учёный касательно перестроек. У нас, изволите видеть, был целый ряд строителей, заменявших игуменов. И все они заботились о благолепии. Увидят старый иконостас, да и подговорят благодетеля жертву устроить: золотом его залепить. Иной купец обрадуется -- всё золотом залепит. Потом старые стены замажут и новою живописью покроют. Уж этот учёный ковырял-ковырял тут стены-то. "Вы, -- говорит, -- разбойники: современною мазнёю древнюю иконопись закрыли"; а почём мы знаем, древняя иконопись хороша ли: вся почернела, только глаза? маленечко и видны. Алтарь осматривал: "Эти, -- говорит, -- стены шестнадцатого или пятнадцатого века. А что у вас в подвалах?" А там настойку из разных трав производят с лекарственными целями. Лазарета у нас нет, а простуды на воде бывают особливо осенью. Отец библиотекарь сконфузился: "Там безынтересно, милостивый государь, лучше сходимте на колокольню, где громом монаха один раз убило: только что начал звонить к вечерни, раз ударил, вдруг молния блеснула, гром -- и наповал: только верёвка почернела". А тот рассердился: "Я хочу, -- говорит, -- не наверх, а вниз". Пошли. Отец библиотекарь хотел туловищем прикрыть бутыли, а тот заметил, кричит: "Это должно быть нынешнего столетия, надо исследовать". И потом каждый вечер так в подвале и сидел.

-- А у вас строго насчёт наливок?

Он поглядел на меня испытующе.

-- Как вам сказать... Ведь целебно действуют. Ежели умеренно, да с молитвою... Кто же говорит, если неумеренно, то это не резон. В прежнее время, при настоятеле Антонии, точно, бывал грех. Вон изволите видеть деревеньку по ту сторону озера. Туда иные переплывали вечером на гулянку, но гуляли тихо и мирно. Однако, один, некий Григорий, потонул. Вздумал на две версты расстояния вплавь -- у челнока вёсла оказались убранными, ну и пошёл ко дну: разгорячён был, а вода холодная. Это чуть ли не единственный случай смерти. А вообще-то у нас в обители и не умирают.

-- А как же?

-- Переводят в другие монастыри, либо уходят в лечебницу в город. Строитель Антоний собирался было школу и больницу устроить -- у него была страсть к строительству, да не вышло как-то, не разрешили.

-- Отчего?

-- Не разрешили-то? Да в сомнение впали. У нас монастырь в ту пору был, что твои арестантские роты: ссылали за провинности не токмо монашествуйщих, но и белое духовенство. Таких дьяконов и попов наслали на исправление, что не знали куда деваться; соблазн велик. Тут надо было бы глаз да глаз, да воля железная, а Антоний был строительством обуреваем и на всё сквозь пальцы смотрел, -- ну ему и говорят: "Хорошему ты детей обучишь, какая там школа; знай свои постройки, и кончено дело".

-- И много он настроил?

-- Страсть. Всё старое переломал. Этот самый учёный слышать о нём не мог. "Я бы, -- говорит, -- его в Берёзов на покаяние; он хуже Батыя: тот с завоевательными целями действовал, а этот с безрассудными". Антоний, точно, больше наломал, чем настроил; всё к архиерею писал, благословения просил на строение. Тот ему и пишет: "Сколько я тебе в год передаю благословений, а у тебя в монастыре всё больше мусора, чем построек". У нас окна в соборе были узенькие, малые, как на всех староновгородских постройках, а он широченные пробил -- тройка проедет! Затеял баню строить, чтобы тридцать человек сразу могли мыться, и всё хотел липовый поло?к сделать, да нигде в окружности хорошей липы не нашёл, так баню и не достроил -- перевели его. А новый игумен -- Гермоген, тот не восхотел ничего оканчивать, превратил баню в амбар, а монастырские деньги пустил в обороты. Казну нашу он очень преумножил, так как всех ссужал, ежели кто был человек верный. Ну, а потом его за это самое перевели. На полтора года прибыл к нам из-под Суздаля Тихон; этот только на одно пение обращал внимание, и очень запустил гостиницу; столько развелось клопов, что коли кто из помещиков побогаче едет, там накануне стены девка ошпарит и далматским порошком сплошь усыплет -- тогда только и можно спать. И так удивительно: как Тихон ушёл от нас, так и клопы ушли.

-- Ну, а нынешний игумен?

-- Нынешний в монастыре не живёт: он обитает в двух верстах отсюда, на скотном дворе.

-- Как так?

-- Не могу вам доподлинно сказать, почему он не восхотел здесь жить. Там оно, точно, помещение богатое, привольное. Вот извольте посмотреть влево отсюда пригорок: там скотный двор и есть. Большою любовью игумен к сельскому хозяйству наделён. Таких коров завёл, что ахнешь только. Идёт -- гора горою. Опять же куры. Мохнатые такие: словно в штанах по двору ходят. Потом голуби -- на подбор. Их гонять он очень любит. Скворцы у него чудесные. Огород какой, сад, кабы вы посмотрели! Каждой ягоды пудов по сто.

-- Продаёте?

-- Нет. Всё ему варенья варят. Уж не знаю, что он с ними делает: съесть нет никакой возможности. Вот ещё на днях из Санкт-Петербурга от торговой фирмы Штоль и Шмидт прислали пуд глицерина.

-- Это зачем же?

-- А он на глицерине варенье варит: сироп гуще и не засахаривается. Очень возможно, что тут, как говорят, кроется и коммерческое предприятие, но я склоняюсь к другому объяснению: бесконечное радушие и гостеприимство. У него ни один посетитель без баночки не уйдёт: хоть фунтовую, да вручит каждому. Благочинному, архиерею -- всем он рассылает, даже в столицу отправляет. Там есть от нашего монастыря часовня, так при ней в подвале очень много варений сложено для благодетелей, которые вклады делают.

-- Ну, а вообще дела как идут при этом игумене?

-- Ничего, жаловаться грех. Свободно стало. Он только однажды в день сюда со скотного приезжает...

-- Батюшка, запираю! -- раздался сзади голос. Это отставной, усатый солдат, с огромным ключом в руках, затворял визжавшие на ржавых петлях ворота.

Мы встали со скамеечки. Вода померкла, дальний берег затянулся дымкою. Замо?к щёлкнул два раза. Старик запрятал куда-то ключ и перекрестился на все стороны.

Как небо глубоко и сине! Какая благоуханная, раздражающая прохлада, как широко она разлилась в ночном воздухе! И звёзды зажглись над головою: вот одна, другая, третья...

Август 1886

Источник: Гнедич П. П. Семнадцать рассказов. -- СПб.: Типография Н. А. Лебедева, 1888. -- С. 207.

OCR, подготовка текста -- Евгений Зеленко.

Оригинал здесь: Викитека.

Оставить комментарий Гнедич Петр Петрович (yes@lib.ru) Год: 1886 Обновлено: 03/04/2011. 11k. Статистика. Рассказ: Проза Семнадцать разсказов	Скачать FB2 Ваша оценка:

Гнедич Петр Петрович Обитель

Обитель

Гнедич Петр Петрович
Обитель