Н. И. Гнедич Рыбаки Идиллия ---------------------------------------------------------------------------- Н. И. Гнедич. Стихотворения Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание Л., "Советский писатель" 1956 Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Н. Медведевой ---------------------------------------------------------------------------- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ Таланты от бога, богатство - от рук человека. На острове Невском, омытом рекою и морем, Под кущей одною два рыбаря жили пришельцы; Один престарелый, другой лишь брадой опушался. Гонимые нуждой из милого края родного, На промысел вместе пришли земляки на чужбину. Лишь честную бедность они принесли за спиною, И вместе товарищи нужду и труд разделяли. В печальных трудах для убогого песни - услада; И младший прекрасно играл их на звонкой свирели. Есть тайные чувствий минуты, когда вдохновенье Сердца и простые природы сынов посещает: В час утра златого, как день загорается летний И всё на земле воскресает для счастия жизни; Иль в вечер, как солнце в багряные волны тонуло; Иль в ясные ночи, когда он, смотря, дивовался На месяц, на звезды, на высь беспредельную неба, - В такие минуты теснились в грудь юноши чувства, И он изливал их в простых, безыскусственных звуках, Но чистых, но свежих, как юные листья на ветвях. Давно он окрестность пленял вдохновенной свирелью; Он, звуками сердца по светлой Неве разливаясь, Не раз у гребцов останавливал шумные весла; Но, сердцем невинный, чудес, им творимых, не ведал. - Однажды, уставши от ловли несчастливой, оба Сидели у кущи, из ветвей древесных сложенной: Старейший работал из гибкия вербы кошницу; А младший у брега, главою на руку поникший, Уныло смотрел на бегущие темные волны. Шумели, бежали в пучину незримую волны: Так юноши думы в синевшуюсь даль уносились! По долгом молчаньи к устам поднес он цевницу И в песни унылой излил вдохновенное сердце. Но рыбарь старейший, работая, начал беседу: Рыбак старший Любезный товарищ, ведь песнями рыбы не ловят! Ты сладко играешь, и мне твои песни отрадны; Но вижу, ты часто работу меняешь на песни; Поешь ты до птиц, для свирели и сон забываешь. Охота - другая неволя; но молвлю я слово: Наш невод изорван и верша твоя не в исправе. Не песнями ль, милый, ты здесь затеваешь кормиться? Ты с голоду сгибнешь иль с сумкой воротишься к дому. Рыбак младший Не сгибну, товарищ: нас песни до бед не доводят; Любил их, ты помнишь, и дед мой. Рыбак старший Пастух горемычный! Что детям оставил он? Рыбак младший Доброе имя! Рыбак старший И бедность. Отец твой рыбак и детей бы не в скуде оставил, Когда б не пришли на семью его черные годы. Пожар за пожаром его разорил до основы. Рыбак младший А кто же помог нам? И кто на дорогу снабдил нас, Отдавши последнее? Дед мой, пастух горемычный. Он, он подарил мне и эту пастушью цевницу; Он к песням меня заохотил. Рыбак старший Так что же, товарищ! Ты хочешь отцовский наследственный промысел кинуть? Но промысел рыбный есть промысел чистый и честный: Рыбак не губитель, своей он руки не кровавит; Рыбак не обманщик, товар продает не поддельный; Сим промыслом честным отцы наши хлеб добывали. Знать, друг мой любезный, тяжел тебе труд рыболова? Так лучше б с свирелью остался ты дома, при стаде. Там ясное небо, там ясные души, и песни Там милы людям; а здесь, брат, и люди, как небо, Суровы: здесь хлеба не выпоешь, выплачешь легче. Опомнись, земляк; что скажет и мать, как услышит? Рыбак младший Услышит, любезный, о мне она добрые вести; А ты понапрасну меня не кори, - обижаешь. Свое ремесло я люблю и его не чуждаюсь; Быть может, ленив я, а больше того бесталанлив; Но справлюсь, товарищ. Сулит рыболов мне приморский Клуб ниток и вершу за выучку песней свирельных. Вот, видишь ты, песни любят и здешние люди; Их слушают часто, на шлюпках по взморью гуляя, Бояре градские, их любят все добрые люди! Я помню издетства, как в нашем селении старец, Захожий слепец, наигрывал песни на струнах Про старые войны, про воинов русских могучих. Как вижу его: и сума за плечами и кобза, Седая брада и волосы до плеч седые; С клюкою в руках проходил он по нашей деревне И, зазванный дедом, под нашею хатой уселся. Он долго сперва по струнам рокотал молчаливый, То важною думой седое чело осеняя, То к небу подъемля незрячие, белые очи. Как вдруг просветлело седое чело песнопевца, И вдруг по струнам залетали костистые пальцы; В руках задрожала струйчатая кобза, и песни, Волшебные песни, из старцевых уст полетели! Мы все, ребятишки, как вкопаны в землю стояли; А дед мой старик, на ладонь опирался, думный, На лавке сидел, и из глаз его капали слезы. О, кто бы меня изучил сладкогласным тем песням, Тому б я отдал из счастливейших всю мою тоню! Вон там, на Неве, под высоким теремом светлым Из камня, где львы у порога стоят как живые, Под теремом тем боярин живет именитый, Уже престарелый, но, знать, в нем душа молодая: Под теремом тем, ты слыхал ли, как в летние ночи И струны рокочут и вещие носятся гласы? Знать, старцы слепые боярина песнями тешат. Земляк, и свирель там слышна: соловьем распевает! Всю душу проходит, как трель поведет и зальется! Ты видишь, земляк, и бояре разумные любят Свирель. Не хули же моей ты сердечной забавы. Люблю свое ремесло, но и песню люблю я; А дед мой говаривал: что в кого бог поселяет, То, верно, не к худу. И что же в песнях худого? Мне сладко, мне весело, радостно, словно я в небе, Когда на свирели играю! Да сам ты, товарищ, Ты сам, как пою я про сторону нашу родную, Про реки знакомые, где мы училися ловле, Про долы зеленые, где мы играли младые, Зачем ты, любезный, глаза закрываешь рукою? Да ты же меня и коришь и сумою стращаешь! Мне бедность знакома издетства; ее не боюся. Поколе ж есть руки, я их не простру за подачей. Рыбак старший Задел я тебя, да и сам уже каюсь; речист ты! Но если бы столько в сей день наловил ты и рыбы, Как слов насказал, повернее была б наша прибыль. Рыбак младший Что правда, то правда; но день ведь еще не окончен, А видишь ли, друг, надо мною как ласточка вьется? Ведь это не к худу; о! ласточка - вестница счастья! Сегодня, сказал ты, не станем закидывать невод; У берега рыба гуляет. Один попытаюсь; Сажуся на лодку, беру я и сети и уды... Рыбак старший Берешь и свирель ты, земляк? Рыбак младший Расстаюсь ли я с нею? Рыбак старший Худое предвестье! Рыбак младший Да ласточка-вестница счастья! Смотри, ведь опять надо мной и щебечет и вьется. О, ловля, счастливая ловля! лишь день вечереет, Лишь солнце садится, и рыба стадами играет. "Ловися мне рыба, ловися и окунь и щука!" И песнь рыболова исчезла у дальнего брега. ЧАСТЬ ВТОРАЯ Уже над Невою сияет беззнойное солнце; Уже вечереет; а рыбаря нет молодого. Вот солнце зашло, загорелся безоблачный запад; С пылающим небом слиясь, загорелося море, И пурпур и золото залили рощи и домы. Шпиц тверди Петровой, возвышенный, вспыхнул над градом, Как огненный столп, на лазури небесной играя. Угас он; но пурпур на западном небе не гаснет; Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю; Вот ночь, а светла синевою одетая дальность: Без звезд и без месяца небо ночное сияет, И пурпур заката сливается с златом востока; Как будто денница за вечером следом выводит Румяное утро. - Была то година златая, Как летние дни похищают владычество ночи; Как взор иноземца на северном небе пленяет Сиянье волшебное тени и сладкого света, Каким никогда не украшено небо полудня; Та ясность, подобная прелестям северной девы, Которой глаза голубые и алые щеки Едва отеняются русыми локон волнами. Тогда над Невой и над пышным Петрополем видят Без сумрака вечер и быстрые ночи без тени; Как будто бы новое видят беззвездное небо, На коем покоится незаходимый свет солнца; Тогда филомела полночные песни лишь кончит, И песни заводит, приветствуя день восходящий. Но поздно; повеяла свежесть; на Невские тундры Роса опустилась; а рыбаря нет молодого. Вот полночь; шумевшая вечером тысячью весел, Нева не колыхнет; светла и спокойна, как небо; Разъехались все городские веселые гости. Ни гласа на бреге, ни зыби на влаге, всё тихо; Лишь изредка гул от мостов над водой раздается, Да изредка крик из деревни, протяжный, промчится Где в ночь откликается ратная стража со стражей. Всё спит; над деревнею дым ни единый не вьется. Огонь лишь дымится пред кущею рыбаря-старца. Котел у огнища стоит уже снятый с тренога: Старик заварил в нем уху в ожидании друга; Уха уж остывши, подернулась пеной янтарной. Не ужинал он и скучал, земляка ожидая; Лежал у огня, раскинув свой кожаный запон, И часто посматривал вдоль по Неве среброводной. Но скучил старик, беспокоимый грустью и гладом, И в первый он раз без товарища ужинать думал: Взял чашу из древа, блестящую лаком златистым; Лишь начал уху - через край, призадумавшись, пролил И, в сердце на друга, промолвил суровое слово. Присел, и лишь руку для крестного знаменья поднял, Шум весел раздался, и крест сотворил он не к ястве, Но к радости сердца: ладья на реке показалась, И голос знакомый ударился в берег отзывный. Рыбак младший Ты спишь ли, товарищ? Вставай, помогай выгружаться Рыбак старший Люби тебя бог, наважденный свирельник несчастный! Не сон на глаза, а кручину на сердце навел ты. Пропасть до полночи? Я бог знает что передумал. Рыбак младший А что же ты думал? Рыбак старший Что думал? Светает, повеса! По Новой деревне, ты слышишь, стучат уж телеги; И где разъезжал ты? светло, все окольности видно; А лодки твоей, просмотрел я глаза, не завидел. Хожу, окликаю: с Невы ни ответа, ни гласа. Пал на сердце страх: до беды далеко ль человеку! Таких, брат, как ты, подцепляли не раз водяные; А мать за тебя у кого бы ответа спросила, Негодный повеса?.. Здорово! дай руку, товарищ! Рыбак младший Друг милый, друг милый! ведь ласточка нам не солгала. Ты сердцем не чуял, что я привезу тебе радость? Рыбак старший Что? щуку с пером голубым или лосося жирного песнью Сманил ты на уду? О, рыба ведь лакома к песням! Не рыбу, мой друг, а сердца подгородных красавиц Ловил ты свирелью. Удачен ли лов, признавайся; Рассказывай всё... Но на челне, как видится, невод? Ты невода не брал? Рыбак младший О неводе после, товарищ! А эта свирель какова? посмотри, полюбуйся! Рыбак старший Свирель дорогая, сдается; ужели купил ты? Нет, поднял у мыз понадречных; наверно, боярин Ее обронил: дорогая, заморской работы! Из пальмова древа, с слонового костью и златом; А скважины в ней - как пчела на сотах вылепляет! На ней-то, земляк, соловьиные трели ты б вывел! Сознай ты ее, объяви, чтоб тебя не клепали; Чужое добро не в корысть. Рыбак младший Не присвою чужого. А эта свирель, мой любезный, и невод на челне Мои! Рыбак старший Перестань, молодой, старика ты морочишь. Рыбак младший Так счастью, земляк, моему и не веришь ты? Рыбак старший Счастью? Ума приложить не могу, и не знаю, какому? Рыбак младший Вот этой простою, пастушеской деда свирелью И невод, что в лодке, и эту свирель дорогую Я выиграл! Рыбак старший Что? Рыбак младший И за что бы купил я? За эту свирель рыболовного мало снаряда. Нет, бог, о товарищ, мне бог даровал их за песни! Рыбак старший Да молви же, кто? Не томи, расскажи мне скорее! От радости сердце играет; пропал мой и голод; На ум не идет мне и ужин. Товарищ, ты весел? Скорей поделися весельем, порадуй и друга! Рыбак младший О, радостно будет об этом всю жизнь говорить мне. Но сядем мы там, на холме, под душистою липой, Где в ясные ночи с тобою рыбу мы удим. Оттоле нам видны далекие рощи и мызы По брегу Невы среброводной; оттоле увидим И дом, о котором тебе поведу мое слово, Тот терем, которого мне не забыть до могилы! - Как солнце садилось, подъехал я с удами в челне К противному берегу. Рыба, как день вечереет, Там рунами ходит; и вправду, стадами металась. Рука уставала закидывать гибкие уды; Двух щук изловил, окуням и счет уж терял я; Запасная верша кипела серебряной рыбой. Но скоро, не ведаю как, против мызы боярской С ладьей очутился я. Ночь между тем наступала, Чудесная ночь! ни единой звезды на лазури, А сребряный свет разливался по небу ночному! Всё было так тихо! не дрогнул ни лист на осине; Понесся из терема сладостный гул тихострунный. Всё было безмолвно! И вот над Невою недвижной Мне радостно стало! и начал я робкой свирелью Подыгрывать тихо под струны; как вдруг меж древами Почулся мне шорох, и слуги боярские вышли, И с берега стали меня зазывать в его терем. Я сеть отвязал, чтоб боярину рыбу живую - Огромную щуку и окуней несть красноперых. "Не с рыбой, с свирелью! - веселые вскрикнули слуги, - В свой терем высокий тебя призывает боярин". Рыбак старший Царю мой небесный! идти ты, земляк, не боялся? Рыбак младший Боялся, товарищ! в груди моей дрогнуло сердце; Как вот и боярин из теремных окон хрустальных Свой ласковый голос мне подал; и пролил он в душу Веселость и смелость! Вступил я в хоромы; но страшно Мне стало опять, как я начал идти по хоромам. Со стен их лики глядят на тебя как живые! Из мрамора девы, прелестные, только не дышат! Но диву я дался, увидевши терем высокий! Чудесный, прозрачный! как в сказке, земляк, говорится: Что на небе звезды и в тереме звезды! и месяц, И вся в терему красота поднебесная видна! В нем старец боярин сидел сребровласый в семействе Цветущих детей, средь бояр и вельмож именитых. Смутился я, друг; у порога стоял полумертвый; Но ожило сердце, забилось весельем, и слезы Из глаз у меня проступили, как добрый боярин Приветно взглянул на меня и ласково молвил: "Люблю я невинных сердец вдохновенья простые, Люблю я свирельные песни, а ты их приятно играешь. Не раз и ко мне доходили их сладкие звуки; Давно я желал насладиться твоею свирелью; Давно приготовил награду, достойную песней: Тебя подарю я прекрасной свирелью из пальмы. Сыграй нам, о рыбарь, приятную сельскую песню!" Зачем ты, товарищ, под теремом не был со мною? Напомнил бы ты мне, какие я песни играю; От радости все позабыл я, стоял безответный; Но очи лишь поднял и взоры боярина встретил, Безвестная, друг, обняла меня дивная сила! Взыграл я, и песнь разлилась по зеленому саду! И вот мне награда. Рыбак старший Постой, товарищ, ты видишь, Досадные слезы мешают мне слушать. - Ну дале? Рыбак младший Но лучшей наградой мне было боярское слово: "Кто был твой учитель?" - измолвил он. "Бог", - отвечал я. Боярин, из рук подавая свирель дорогую, "Играй, - мне примолвил, - без бога, как ты, не играют. Но в промысле ты не ленишься ли, рыбарь, для песней? Таланты от бога, богатство - от рук человека". "Наш промысел, - молвил я, - промысел чистый и честный", Твои пред боярином смело я высказал речи. "Разумные речи, - боярин мне весело молвил, - За них я тебя дарю еще неводом новым; Ты ж лучший твой лов продавай для меня на трапезу". Рыбак старший Как сказку я слышу! правдиво предвестие птицы! Рыбак младший Не птицы, а деда правдиво мне вещее слово: Он, дед мой, говаривал: что в кого бог поселяет, То, верно, не к худу. - Молчишь ты, любезный! Рыбак старший Устал я От радости сердца; скажу я короткое слово: От деда в наследство ты принял цевницу из липы, А внукам своим передай цевницу из пальмы. Рыбак младший И имя того, кто почтил дарование бога, Я внукам моим передам с любовию к песням. 1821 ПРИМЕЧАНИЯ Рыбаки. Идиллия (стр. 195). Датировано автором 1821 годом. Впервые - в "Сыне отечества", 1822, ч. LXXVI, ? 8, стр. 22, и особой брошюрой, изданной в 1822 году. Со стилистическими исправлениями идиллия вошла в сборник "Стихотворения Н. Гнедича" 1832 года, стр. 59, с следующим предисловием: "Это первый опыт русской народной идиллии. Сочинитель осмелился испытать род этот без Дафнисов и Хлой, лиц, принадлежащих миру несуществующему, земле чужой, небу чужому, и, следовательно, требующих таких свойств красок и живописи, в которых, конечно, они были бы истинны, но привлекут только удивление ума, а не участие сердца, ибо сердце наше не найдет в них ничего себе знакомого, ничего родного. Вот корень, почему род сельской поэзии в новейшие времена так неуспешен. Кроме господствующих заблуждений о роде сей поэзии, чтоб лица и повествование были из времен отдаленных, дабы пользоваться мифологическими вымыслами, - кроме заблуждений сих, есть еще другое, которое не менее вредит успехам сельской поэзии. Подражая древним, мы берем и формы их творений и самые предметы, забывая, что формы в поэзии - то же, что рамы в картине: рамы, как и формы, могут быть в искусстве общими, но предметы едва ли. Успеет ли опыт сочинителя подтвердить его теорию - предоставим судить читателю". Прежде чем приступить к разработке данного сюжета, Гнедич делал наброски к русской идиллии "Пастухи". Идиллия "Рыбаки" была признана лучшим из оригинальных произведений Гнедича еще его современниками. О ней писали Бестужев и Плетнев. Положительно воспринимались не только поэтические достоинства идиллии, но и ее идейная сущность, то, что она "облагораживает нечувствительно в глазах наших таких людей, на которых мы часто, по странной привычке, смотрели с пренебрежением (Плетнев "Идиллия Гнедича "Рыбаки""). Белинский выражал удивление, что идиллия "Рыбаки" написана в 1821 году, тогда как еще в 1820 году издавали идиллии г. Панаева. Этим он подчеркивал несоизмеримость этих явлений. В статье "Разделение поэзии на роды и виды" Белинский писал: "На русском языке было много оригинальных идиллий, но, следуя пословице: "кто старое помянет, тому глаз вон", мы о них умалчиваем. Блестящее исключение представляет собою превосходная идиллия Гнедича "Рыбаки". Быт и самый образ выражения действующих лиц в ней идеализированы, но не в смысле мнимоклассической идеализации, которая состояла в ходулях, белилах и румянах, а тем; что слишком проникнута лиризмом и веет духом древнеэллинской поэзии, несмотря на руссизм многих выражений. Во всяком случае, роскошь красок, глубокая внутренняя жизнь, счастливая идея и прекрасные стихи делают идиллию Гнедича истинным, хотя, к сожалению, еще и не оцененным перлом нашей литературы". Эпиграф к идиллии является автоцитатой. См. идиллию, стр. 204. Шпиц тверди Петровой, возвышенный, вспыхнул над градом - шпиц Петропавловской крепости в Петербурге. Вот ночь, а светла синевою одетая дальность и след. 26 стихов в соответствующей ранней редакции цитировал Пушкин в примечании к первой главе "Евгения Онегина". Примечание Пушкина начинается словами: "Читатели помнят прелестное описание петербургской ночи в идиллии Гнедича". Тогда филомела полночные песни лишь кончит. - Филомела в античной мифологии - царевна, превращенная в соловья. Понесся из терема сладостный гул тихоструйный - речь идет о даче Строганова в Петербурге, при впадении Черной речки в Большую Невку; там устраивались в летнее время концерты силами лучших музыкантов. Боярин - Строганов Александр Сергеевич (1733-1811), вельможа, покровительствовавший художникам, музыкантам, поэтам.