Никогда не думалъ, чтобы пришлось дневникъ вести. А вотъ же случилось! Выйдетъ ли изъ этого что-нибудь -- не знаю. Вѣроятно, ничего. Врожденная лѣнь какъ бы не помѣшала: не проведу долго, чувствую!
А матеріалъ богатый теперь каждый день предо мною лежитъ. И новый знакомецъ мой, "мексиканецъ", говоритъ, что стоитъ всмотрѣться. О, еслибъ я обладалъ его наблюдательностью! Еслибъ его помощь!.. Не признаться ли ему, что додумался, отъ скуки, записывать, что увижу передъ собою въ новой службѣ?-- онъ, кажется, порядочный человѣкъ, онъ и теперь ужь такъ охотно болтаетъ со мною объ этихъ дѣлахъ и не безъ злости иногда смѣется надъ многимъ. Можетъ быть, онъ еще охотнѣе разъяснилъ бы мнѣ тогда кое-что изъ того, на что пока лишь намекаетъ -- именно лишь намекаетъ (тоже себѣ на умѣ, хохолъ!). Вообще, нужно ближе съ нимъ сойтись. Онъ немного чудакъ, видимо, пессимистъ и мизантропъ, что-ли... (Вечеръ, когда онъ у насъ здѣсь ораторствовалъ, нужно будетъ поподробнѣе разсказать въ дневникѣ). Повременамъ онъ даже мнѣ, правду сказать, какъ-то подозрителенъ, когда намекаетъ на свои приключенія -- не сочиняетъ ли? Но то, на что онъ указываетъ въ жизни нашей конторы, дѣйствительно, всегда интересно и ново, для меня, по крайней мѣрѣ. Наблюдать человѣчество на такомъ фонѣ картины, сквозь такую лупу, дѣйствительно, заманчиво... Къ тому же, это придется дѣлать, такъ сказать, между дѣломъ... Попробую писать.
Очень ужь только запугиваютъ формальности новаго дѣла.
Никакъ не могу разобраться. Всѣ эти "формы" путаются въ головѣ. Очень ужь онѣ похожи одна на другую. Никакъ не могу отличить одну отъ другой, хотя, кажется, по-русски все это писано. За эти семь-десять дней сколько ужь листовъ гербовой бумаги испортилъ! Даже помощникъ нотаріуса замѣтилъ. Ну, да это можетъ быть лишь сначала. Вонъ другіе писцы говорятъ, что все это такъ просто. Да, оно всегда просто, когда уже годы посидѣлъ надъ дѣломъ. А вначалѣ... Я, по крайней мѣрѣ, сознаюсь, никакой легкости пока не замѣчаю!
И кто это надоумилъ меня писать дневникъ нотаріальной службы?-- все Катя. И какъ это просто и странно случилось!
-- Цѣлый вечеръ лежишь, лѣнивецъ ты этакій! упрекнула она меня дня три тому назадъ.
-- Что же я буду дѣлать послѣ службы? огрызнулся я.
-- Хоть переписку на домъ бралъ бы! 45 рублями трудно прожить, замѣтила она:-- о Колѣ подумалъ бы -- подростаетъ!
-- И на службѣ переписывать надоѣло.
-- Ну, такъ писалъ бы.
-- Что-жь я буду писать, комедіи, романы, дневникъ, что-ли? подсмѣялся я надъ женой.
-- А хотя бы и дневникъ. Все лучше, чѣмъ лежать, задравъ носъ вверхъ. Что ты разсказываешь про контору -- все это интересно. Вотъ и запиши.
"Значитъ, и ей кажется это интереснымъ", подумалось мнѣ.
-- Вотъ позавчера этотъ новый твой товарищъ, "мексиканецъ", какъ ты его называешь; сколько занимательнаго разсказывалъ... Сѣлъ да и записалъ бы. Пригодилось бы когда-нибудь. Положимъ, этотъ твой новый знакомецъ, видимо, тронутый, къ тебѣ говорила -- а все интересно.
-- Буду по вечерамъ писать дневникъ нотаріальной жизни,-- пошутилъ я.
-- Куда съ твоею лѣнью!
-- Не вѣришь?-- вотъ же на зло тебѣ стану писать!
-- Ну, развѣ на зло мнѣ. Ты только хорошее и можешь сдѣлать, желая непріятное сдѣлать мнѣ, надувши губки, кольнула жена: -- у тебя всегда такъ!
-- Ну, не сердись, милая!
И вотъ, чтобъ доказать Катѣ, что я не такой лѣнтяй, какъ она думаетъ, я сегодня собрался -- правда, только на третій день!-- и началъ дневникъ моей нотаріальной службы. Жене ничего не скажу. Вотъ удивится, когда я прочту ей потомъ!
Однако, будетъ на сегодня -- усталъ. Неволить себя тоже нечего! Начало сдѣлано... Спать хочется. Дѣйствительно, я страшный лѣнтяй, какъ говоритъ Катя!
II.
12-е марта, среда.
Но если писать дневникъ нотаріальной службы, то ужь начинать ab ovo, какъ говорится. Какъ я попалъ къ нотаріусу? Думалъ ли я когда-нибудь сидѣть въ нотаріальной конторѣ?-- нѣтъ. Что за странная опять случайность толкнула меня сюда! Чистая случайность. "Экъ тебя судьба бросаетъ!" справедливо замѣтила Катя, когда я ей объявилъ о мѣстѣ новаго моего служенія.
По профессіи, я бухгалтеръ. Воспитывался въ о-скомъ коммерческомъ училищѣ. Служилъ въ Харьковской губерніи, на сахарномъ заводѣ, помощникомъ бухгалтера, получалъ 100 рублей при заводской квартирѣ, вдругъ -- пожаръ, товарищество завода банкрутуетъ, и я безъ мѣста. Мать находитъ мнѣ занятія за горномъ заводѣ въ Тагилѣ; предпринимаю на Уралъ дальнее путешествіе съ женой и почти груднымъ ребенкомъ; чрезъ два года службы, заводъ переходитъ въ нѣмецко-еврейскія руки -- и на мое мѣсто сажаютъ еврея-бухгалтера. Годъ приготовляю сына казанскаго купца къ поступленію въ коммерческое училище въ Петербургъ -- и живу въ Казани на учительскихъ хлѣбахъ. Еще два года тяну лямку, по контрольной части, въ отдѣленіи "эксплуатаціи" с--ской желѣзной дороги. По случаю воспослѣдовавшаго предписанія министерства о возможной экономіи въ расходахъ на всѣхъ гарантированныхъ правительствомъ дорогахъ -- увольняюсь за штатъ въ числѣ прочихъ тридцати человѣкъ (жертвъ, такъ сказать, первой очереди!), получающихъ 60-ти рублевое жалованье, и увольняюсь въ тотъ самый день, когда къ намъ поступаетъ "очень дѣльный", "помѣшанный на экономіи", новый управляющій дорогою съ жалованьемъ 30 тысячъ рублей годовыхъ и какихъ-то процентовъ. Ровно на 100% болѣе, чѣмъ получалъ прежній "неэкономный" управляющій! Правда, пилюлю позолотили -- мнѣ выдали, при увольненіи, 120 рублей наградныхъ и отличный аттестатъ! Еще полтора года состою на процентномъ вознагражденіи, 10% съ рубля, комиссіонеромъ англійской писчебумажной фабрики въ Москвѣ. Заболѣваю тифомъ -- и увольняюсь фабрикою за долгою болѣзнью и медленнымъ выздоровленіемъ. Четыре мѣсяца безъ мѣста. Поправляюсь здоровьемъ -- съ Катей бѣда: жена трудно родитъ -- и ребенокъ умираетъ. Мы безъ денегъ, почти оба больные... Съ горя хватаюсь за что попало: добрякъ мировой судья принимаетъ меня въ канцелярію, а чрезъ два мѣсяца дѣлаетъ своимъ секретаремъ. Но жену его переѣзжаетъ конно-желѣзная дорога. Ей ампутируютъ обѣ ноги у колѣнъ. Мужъ -- безумно ее любящій -- сходитъ съ ума и его увозятъ за-границу. Камера его закрывается. Я опять безъ мѣста -- и ѣду въ Петербургъ. Начинаю шляться по банковымъ воротиламъ съ аттестаціями и рекомендательными письмами изъ Москвы. Всюду принимаютъ съ распростертыми объятіями, даже просятъ "считать мѣсто своимъ"; но доказываютъ необходимость обождать: въ одномъ банкѣ -- четыре мѣсяца, а въ другомъ -- "только полгода". Это семейному-то человѣку при пятидесяти рубляхъ въ карманѣ!
Нигдѣ въ меблированныхъ комнатахъ съ ребенкомъ не держатъ. Нанимаю уже подъ Смольнымъ, на Пескахъ, за 13 рублей квартиру въ громадномъ, новомъ, сыромъ, въ одно лѣто выстроенномъ домѣ -- гдѣ и теперь живу. Мѣсяцъ платилъ, за три долженъ за квартиру. Хозяинъ неумолимо требуетъ уплаты или выѣзда вонъ. Дворникъ имѣетъ приказаніе "не давать покоя" и утромъ и вечеромъ напоминать о платежѣ. Грозятъ выставить вторыя рамы и запереть водопроводный кранъ въ квартирѣ. Банковые воротилы совѣтуютъ обождать "еще пустяки" -- два-три мѣсяца! Очень пріятное положеніе! У Коли начинается англійская болѣзнь и въ дѣтской лечебницѣ сказали, что это отъ сырой квартиры. Переписка бумагъ, добытая у какого-то "сочинителя", дала 6 рублей прихода въ мѣсячномъ балансѣ. Дефициту уже набралось, кромѣ долга хозяину, до 60 рублей... Катя цѣлые дни въ слезахъ. Я чувствую, что сойду съума!
-- Вы сходили бы сами къ хозяину, и переговорили: они добрые! совѣтуетъ мнѣ, дней десять тому назадъ, старшій дворникъ, явясь съ обычнымъ вечернимъ визитомъ:-- а то они на меня серчаютъ. "Ты, говорятъ, плохо напоминаешь, мирволишь жильцу! Если не смогутъ заплатить долгъ -- пусть мебель оставятъ въ залогъ, а сами съѣзжаютъ! Запереть кранъ съ завтрашняго дня", говорятъ.
Медлить, значитъ, нечего!
На другой же день, въ 11 часовъ утра, отправляюсь къ хозяину. Приглашаютъ въ кабинетъ. Иду чрезъ рядъ великолѣпныхъ комнатъ.
Кабинетъ съ венеціанскими окнами: бездна свѣта падаетъ на дорогія темныя обои; коверъ во всю комнату: десятки бронзовыхъ бездѣлушекъ на столахъ; подъ соломенною качалкою -- тигровая кожа; письменный столъ сажени три длиною -- весь заваленъ бумагами, счетами, планами, газетами; тутъ же небрежно валяется пачка ассигнацій; поверхъ всего, раскрытъ архитектурный планъ великолѣпнаго дома, планъ, надъ которымъ, видимо, только что сидѣлъ хозяинъ, къ которому я явился; у окна легкій дубовый складной столъ, на которомъ, съ обоихъ концовъ, два молодые чертежника составляютъ и вычерчиваютъ планы двухъ другихъ новыхъ домовъ...
Домохозяинъ встрѣтилъ меня на порогѣ.
Это былъ господинъ лѣтъ тридцати-двухъ, феноменально сухопарый, но крѣпкій и живой до замѣчательности. Этотъ человѣкъ, видимо, состоялъ изъ однихъ нервовъ: всего его какъ будто вѣчно дергало; онъ минуты не могъ постоять на мѣстѣ; и тѣмъ не менѣе, румяный, красивый, одѣтый въ изящный темно-синій англійскій костюмъ, съ громаднымъ тысячнымъ солитеромъ на мизинцѣ лѣвой руки -- онъ весь былъ олицетвореніемъ дендизма, изящества и красоты въ манерахъ, турнюрѣ, движеніяхъ, самомъ взглядѣ прелестныхъ черныхъ глазъ.
Я робко отрекомендовался Евгеніемъ Васильичемъ Мастовымъ, его квартирантомъ.
Его передернуло -- это я видѣлъ; но онъ быстро подалъ мнѣ руку, выдернулъ кресло у своего бюро чуть не на половину комнаты, сбросилъ какой-то золото-обрѣзанный архитектурный альбомъ, аршина полтора въ длину -- стоившій, вѣроятно, рублей сто -- сбросилъ прямо на полъ, къ ножкѣ стола, и указалъ мнѣ мѣсто. Онъ нервно придвинулъ качалку и сѣлъ передо мною.
Я тихо сказалъ цѣль моего посѣщенія.
Онъ шибко провелъ рукою по своей лысинѣ -- а она у него была порядочная, несмотря на его небольшіе еще годы -- вздохнулъ, снова вскочилъ съ мѣста и, быстро засунувъ руки въ карманы брюкъ, зашагалъ по кабинету.
-- Мы наканунѣ соціальной революціи, несомнѣнно! громко заговорилъ онъ скороговоркой.-- Никто не хочетъ платить своихъ обязательствъ. У частныхъ лицъ денегъ нѣтъ. У казны нѣтъ. (И все продолжаетъ шибко ходить).-- Существующіе капиталы прячутся! Недвижимая собственность и 4% не даетъ на капиталъ! Кредитъ въ банкахъ сокращается; требуютъ двѣ-три лишнія бланковыя надписи; кто имѣлъ прежде сто-тысячный кредитъ, тому теперь сокращаютъ его до тридцати-сорока тысячъ; новыхъ закладныхъ листовъ выпускать не позволяютъ... Между тѣмъ, въ лавкахъ фунтъ хлѣба доходитъ до 3 1/2 копеекъ; мясо на базарѣ до 20 копеекъ, рабочія руки возросли на 30--40% противъ прежней цѣны! Кирпичъ поднялся до 21 рубля за тысячу! Вы не хотите платить за квартиру, напомнилъ онъ мнѣ: -- я не хочу платить городскому кредитному обществу и подрядчику, третій не захочетъ платить сапожнику, портному, лавочнику... До чего мы дойдемъ, такимъ образомъ?! До чего дойдемъ, я васъ спрашиваю?
Выстрѣливъ этою неожиданностью, онъ вдругъ какъ бы опѣшилъ, пріостановился ходить, бросился опять на качалку, колыхнулся въ ней, а затѣмъ неподвижно очутился снова передо мною. Красивые его глаза горѣли; но ни тѣни особенной досады не было замѣтно на его лицѣ.
Я привелъ въ оправданіе себя то обстоятельство, что три мѣсяца нахожусь безъ мѣста.
-- И всѣ голодны, всѣ безъ хлѣба! опять заволновался онъ.-- Стоитъ ли хлопотать, строить дома, когда жильцамъ нечѣмъ платить! Годъ работаешь, двухъ домовъ не успѣешь выстроить въ годъ, уложишь триста-четыреста тысячъ, а сунешься продавать -- пятнадцати тысячъ на постройкѣ не наживешь!
Онъ еще хотѣлъ продолжать, но что-то вспомнилъ, сказалъ мнѣ: "извините" и подбѣжалъ къ одному изъ чертежниковъ.
-- Михѣевъ, помните, что заднюю эту стѣну дѣлать въ полтора кирпича. Болѣе я не хочу. Иначе во что это намъ обойдется? Передайте Мацфельдену. Слышите?
Чертежникъ не успѣлъ еще ничего отвѣтить, какъ уже хозяинъ ткнулъ другому что-то пальцемъ на планѣ.
-- Пожалуйста, Семенъ Иванычъ, не теряйте тутъ мѣста: тутъ уголъ, два свѣта, тутъ необходимо умѣстить, по длинѣ, вмѣсто двухъ -- три отдѣльныя квартиры. Кубическимъ содержаніемъ пока вы не стѣсняйтесь: вѣдь это для Красноносова. Много онъ понимаетъ! Ему, по доходности дома, лишь бы выходило подходяще!
Онъ уже сидѣлъ опять въ качалкѣ передо мною, откинувъ борта пиджака почти за плечи и заткнувъ пальцы за жилетъ подмышками.
-- Пятнадцати тысячъ не наживешь на постройкѣ, продолжалъ онъ мысль прерваннаго со мною разговора.-- Вы думаете, вы, квартиранты, истинные несчастливцы, что не можете домохозяинуплатить? Нѣтъ, я вамъ скажу: истинный несчастливецъ -- это хозяинъ дома! Почему? потому что... Извините, опять сказалъ онъ, вскакивая и заслыша чьи-то шаги въ залѣ: -- дѣлъ, дѣлъ столько...
Онъ встрѣтилъ на порогѣ какого-то господина съ огромнымъ сверткомъ подмышкой.
-- Готово, Мацфельденъ? браво! Онъ схватился за свертокъ; свертокъ опять оказался проэктомъ дома.-- Чудо, чудо! говорилъ хозяинъ, разсматривая иллюминованный планъ: -- во сколько смета выходитъ?
-- Въ 127 тысячъ.
-- Эхъ, зачесалъ онъ затылокъ съ досады: -- нужно непремѣнно составить въ...-- Онъ что-то сказалъ архитектору на ухо:-- съ архитекторомъ общества уже условлено, оправдался онъ:-- ну, да объ этомъ потомъ переговоримъ. Теперь некогда; у меня гость, вслухъ сказалъ онъ, показывая на меня.-- Иди въ столовую; сейчасъ будемъ завтракать. Какимъ я тебя люнелемъ угощу сегодня!
Мацфельденъ, не спрашиваясь, взялъ изъ бронзоваго ящика на бюро толстую сигару, огрызнулъ ее и, закуривъ, ушелъ куда-то въ другую комнату, заложивъ руки въ карманы пиджака; а хозяинъ опять вскочилъ въ качалку и закачался передо мною.
-- Извините, извините, оговорился онъ, обращаясь ко мнѣ.
Я думалъ, что насталъ, наконецъ, моментъ, когда онъ мнѣ скажетъ что-нибудь окончательное по моему дѣлу. Но едва онъ качнулся два раза, какъ въ передней раздался звонокъ и, вслѣдъ затѣмъ, кто-то засеменилъ по залѣ ножками. Хозяинъ притаилъ дыханіе.
На порогѣ показался старичокъ въ засаленномъ сюртучкѣ, плохо выбритый, съ вытертой барашковой шапкой подмышкой. Онъ, видимо, бѣгомъ пришелъ сюда, потому что теперь, отъ усталости, вытиралъ со лба потъ рукавомъ сюртука. Ему ужь было вѣрныхъ подъ 60 лѣтъ; сѣдоватые виски были зачесаны вверхъ съ тѣмъ разсчетомъ, чтобы закрыть большую лысину; носикъ пуговкою; но черные круглые глазки свѣтились живостью и добродушіемъ.
-- А, Саровичъ! произнесъ хозяинъ, не вставая: -- есть что-нибудь?
-- Есть, таинственно объяснилъ тотъ.
-- Что именно?
-- Пустопорожнее, и двухъэтажка есть съ мѣстомъ.
-- Гдѣ мѣсто?
Тотъ сказалъ.
-- На двѣ улицы, пояснилъ онъ: -- и сходно можно сварганить!
-- А сколько сажень?
-- До 700.
-- Двухъэтажка заложена?
-- Нѣтъ.
-- Врешь?
-- Ей-Богу.
-- Извините, сказалъ мнѣ хозяинъ и, вставъ съ кресла и взявъ зачѣмъ-то рублевую бумажку съ бюро, убѣжалъ со старичкомъ бесѣдовать въ залъ.
Я опять перевелъ духъ и повернулся съ нетерпѣніемъ на своемъ креслѣ.
-- Будьте такъ добры удѣлить мнѣ минуты три, чтобы ужь окончательно я могъ знать о своей судьбѣ, попросилъ я, когда онъ вернулся изъ залы.
-- Виноватъ, виноватъ. Дѣйствительно, я виноватъ передъ вами, извинялся домохозяинъ:-- все отрываютъ. Дѣла! Вотъ вы жалуетесь на свое положеніе. Нѣтъ, я васъ заставилъ бы влѣзть въ шкуру домохозяина-строителя на годикъ, на два!.. Такъ что же вамъ желательно отъ меня? садясь на свое мѣсто, освѣдомился онъ.
-- Обождите, пожалуйста, еще мѣсяца два.
-- Но ужь теперь за вами, за три мѣсяца, почти 40 рублей. А тогда будетъ до 65 рублей! съ ужасомъ сказалъ онъ:-- Вотъ вы говорите о бѣдственномъ положеніи вашемъ, вашего семейства. Я это понимаю. Но я тоже семьянинъ. Вы думаете, что я, требуя съ васъ за квартиру, тѣсню васъ, что я вашъ палачъ? Нѣтъ, я палачъ -- по палачъ своихъ дѣтей, господинъ Мастовъ, ибо рискую ихъ достояніемъ, жертвую ихъ благополучіемъ! Какое я имѣю право этимъ рисковать?! Если я съ васъ не получу, другому спущу -- въ концѣ-концовъ будетъ то, что мы помѣняемся ролями: вы будете богатѣть, а мои дѣти пойдутъ по-міру!
-- Я прошу лишь отсрочки. Вы все получите. Наконецъ, если вы ужь никакъ не согласитесь, я оставлю вамъ мебель, какъ вы желаете...
-- Что мнѣ съ мебели! Хотѣлось бы только свои деньги выручить, чтобы не потерять... Вы искали бы службы.
-- Легко сказать! Обѣщаніе и обѣщаніе! Жду.
-- Ну, какъ не найти, если захотѣть.
Я вспыхнулъ.
-- Найдите.
-- А вы обяжитесь тотчасъ уплатить, если получите мѣсто?
-- Хотя не разомъ, но обязываюсь уплачивать изъ жалованья. Онъ вдругъ притихъ и на секунду задумался.
-- Вы не умѣете чертить плановъ?
-- Нѣтъ; моя спеціальность бухгалтерія. Я воспитанникъ коммерческаго училища, знаю языки, банковое, заводское и иныя счетоводства.
-- Постойте, постойте... онъ наклонилъ голову и нервно зачесалъ лысину, о чемъ-то задумавшись: -- не могу ли я вамъ чемъ-нибудь помочь, дѣйствительно?
-- Пожалуйста!
-- Ахъ, извините, опять оторвусь отъ разговора! Онъ быстро вскинулъ глазами на одного изъ чертежниковъ: -- Михѣевъ, вы помните, у насъ сегодня въ Обществѣ Взаимнаго Кредита платежъ по векселю Макарова? Чтобы я не забылъ, уѣзжая, подписать вамъ чекъ.
-- Да, Платонъ Александрычъ.
-- А красноносовскій вексель -- переписать; заплатите проценты; 2 тысячи платимъ, а три -- еще на четыре мѣсяца, слышите? Сдѣлать.
-- А отъ Макарова счетовъ эту недѣлю не принимать. Если онъ придетъ, сказать, что меня нѣтъ дома. Векселя обождать писать, пока я не скажу. Я ему покажу, сиволапу, какъ засаривать намъ кредиты въ банкахъ!
Онъ опять вскочилъ и снова, заложивъ руки въ карманы, зашагалъ по всей комнатѣ.
Звонокъ въ передней. Опять кто-то!
-- Г. Макаровъ, докладываетъ слуга во фракѣ.
-- Скажи, что меня дома нѣтъ! кричитъ во всю глотку Платонъ Александровичъ.
Но Макаровъ уже на порогѣ кабинета. Это, видимо, русскій подрядчикъ изъ крестьянъ. Лицо въ оспинахъ. Онъ во весь ротъ смѣется.
-- "Подпиши!" И-то за тебя сегодня обществу взаимнаго кредита платимъ 6 тысячъ!
-- За меня?! Твои векселя.
-- Твой бланкъ. Вотъ не внесу до трехъ часовъ, такъ ты у меня и попляшешь, какъ отъ нотаріуса вечеромъ повѣстку получишь!.. И гдѣ у тебя, владимірской свиньи, совѣсть? Ты зачѣмъ это тѣ семь векселей уже представилъ въ банкъ? Уговоръ какой былъ?-- Эти 21 тысячу до мая не дисконтировать въ банкахъ, чтобы мнѣ кредитъ не засаривать. Ахъ, твои безстыжіе глаза! Сиволапъ! Я съ тобой уговаривался, тебя устрицы научилъ ѣсть, шампанскимъ его у Смурова поилъ (къ твоей ли это эоіопской рожѣ идетъ?), а ты намъ вотъ какую шашню устроилъ?! Ахъ ты, голоштанный подрядчикъ! Нѣтъ тебѣ сегодня векселей; нѣтъ тебѣ работы у меня!
Вся эта грубая реплика при мнѣ, постороннемъ человѣкѣ, была произнесена хозяиномъ съ видимымъ добродушіемъ. Макаровъ только осклаблялся на эти "шутки".
-- Подпиши, Платонъ Александрычъ, упрашивалъ, гоняясь за хозяиномъ по кабинету, Макаровъ: -- полно шутки шутить.
-- А! теперь полно!.. Не будетъ теперь у тебя со мною дѣловъ!.. А что-то ты еще скажешь, когда узнаешь, какіе мы два новыхъ дома закладываемъ въ маѣ? Посмотри-ка планы. Ужь и мѣста пріисканы. На дняхъ будемъ купчую совершать. А тебѣ ничего не будетъ въ подрядѣ.
-- Ну, ладно, ладно, недовѣрчиво говоритъ Макаровъ:-- векселя-то сегодня подпиши.
-- Не будетъ тебѣ векселей сегодня, сказано.
-- Ну, это мы еще посмотримъ, увѣренно сказалъ подрядчикъ. Платонъ Александровичъ опять бросился на качалку и сильно качнулся на ней: -- Иди, не мѣшай мнѣ, Никаноръ Иванычъ, у меня дѣло; видишь, гость.-- Онъ указалъ на меня, сидѣвшаго, какъ на иголкахъ отъ неизвѣстности.-- Иди въ столовую. Тамъ Мацфельденъ. Хочешь завтракать? Чиколадомъ опять тебя напою, пошутилъ онъ.-- За завтракомъ поговоримъ.
Названный Никаноръ Иванычъ, хотя и робко ступая по ковру, на цыпочкахъ ушелъ въ ту же дверь, куда раньше того удалился Мацфельденъ.
-- Такъ о чемъ я съ вами говорилъ? закрывая глаза и начиная чесать лысину, опять обратился ко мнѣ Платонъ Александровичъ:-- голова идетъ кругомъ отъ дѣлъ! Безъ дѣлъ худо, да и съ дѣлами, милостивый государь, съ ума сойдешь!.. Да, я сказалъ: не могу ли я вамъ помочь насчетъ службы, мѣста... Правда, у меня большое знакомство въ городѣ. Гм!-- Онъ на секунду -- именно на секунду, такъ у него все это живо совершалось -- задумался. Я сидѣлъ ни живъ, ни мертвъ.
-- Въ банкахъ нельзя ли? робко подсказалъ я:-- я бухгалтеръ. Аттестаціи есть.
-- Въ банкахъ? нѣтъ, въ банкахъ теперь не могу. Для своихъ дѣлъ нужны знакомства... А вотъ: вы не знакомы съ нотаріусомъ Вердяевымъ-Кисловскимъ?
-- Нѣтъ-съ.
-- Отличный человѣкъ. Голова! Съ нимъ можно имѣть дѣла! Вы нотаріальной части не знаете?
-- Нѣтъ-съ.
-- Ничего. Почеркъ у васъ есть?
-- У меня отличный почеркъ. Въ коммерческихъ училищахъ на это обращаютъ вниманіе.
Онъ вскочилъ съ качалки.
"Экая ртуть!" подумалъ я про него.
-- Хотите я попрошу его за васъ?
-- Будьте такъ добры. Хотя какое-нибудь занятіе -- просто пропадаю.
-- Сейчасъ я буду нотаріуса видѣть. Заходите завтра въ это время. Я скажу отвѣтъ. Мнѣ тоже въ нотаріальной конторѣ иногда нужно имѣть своего человѣка. Теперь извините. Прощайте... Видите, сколько у меня дѣлъ! Завтра, завтра въ 11 ч. Скажите дворнику, чтобы онъ васъ пока не безпокоилъ. Скажите, я приказалъ.
Онъ поклонился, шибко дернулъ меня за руку, вмѣсто пожатія ея, проводилъ до порога, и прыгая, и что-то веселое насвистывая, какъ беззаботная птичка, убѣжалъ завтракать къ гостямъ.
Когда на другой день я пришелъ за отвѣтомъ, Платонъ Александрычъ опять былъ въ кабинетѣ. Все было по вчерашнему. Въ залѣ ходилъ Саровичъ съ какими-то подозрительно-франтоватыми евреями коммисіонерскаго типа. Я слышалъ, какъ онъ вполголоса горячо доказывалъ имъ, что они "заработаютъ" на чемъ-то по l 1/2%. Кромѣ того, самъ онъ разсчитывалъ завтра получить съ кого-то 1800 руб. и "окончательно поправиться!" (Слушатели какъ бы скептически относились къ его надеждамъ).
Мои объясненія съ Платономъ Александрычемъ сегодня были очень кратки. Онъ встрѣтилъ меня опять у порога кабинета.
-- Вердяевъ согласенъ! закричалъ онъ: -- жалованья 45 руб. въ мѣсяцъ. Болѣе не можетъ на первое время. Если окажетесь способнымъ къ дѣлу, обязывается, черезъ мѣсяцъ, прибавить до 50--60 руб. Согласны?
-- Я долженъ на все соглашаться, всякое занятіе принимать. Благодарю васъ.
-- Первые мѣсяцы изъ жалованья вы будете мнѣ платить, въ погашеніе долга, по 15 руб., кромѣ исправной отнынѣ платы за квартиру. Чуръ, условіе!
-- Хорошо-съ, подумавъ, сказалъ я.
Мой новый "благодѣтель" подбѣжалъ къ своему бюро, схватилъ визитную карточку и, надписавъ на ней что-то, вручилъ мнѣ.
-- Явитесь сегодня же къ Вердяеву съ этой карточкой. Прощайте. Все, что могъ -- сдѣлалъ. Радъ быть вамъ полезнымъ.
Но едва я накинулъ на себя пальто въ передней, какъ Платонъ Александрычъ выбѣжалъ, чтобы догнать меня.
-- Господинъ... Господинъ Мастовъ!-- Я обернулся съ удивленіемъ: -- я забылъ вамъ сказать. Отнынѣ вы будете платить за свою квартиру немного дороже. Ужь извините. Вмѣсто теперешнихъ 13 -- пятнадцать рублей. Для круглаго счета. Невозможно иначе. Дороговизна на все. Думскіе налоги, проценты въ кредитное общество -- домохозяева хоть въ петлю полѣзай! слегка краснѣя, произнесъ онъ.
Я вздохнулъ и тихо проговорилъ:
-- Хорошо-съ.
Онъ скрылся въ залѣ. Саровичъ и еврейчики коммисіонерскаго типа зачѣмъ-то подбѣжали къ нему.-- Я поскакалъ на извощикѣ къ нотаріусу Вердяеву.
Однако, сколько я написалъ сегодня! Рѣдко со мной это случается. Довольно.
III.
13-го марта, четвергъ.
По пути къ нотаріусу, я разглядѣлъ шикарную карточку моего домохозяина. На ней чуть не дюймовыми буквами было награвировано: Платонъ Александровичъ Двининъ. Внизу была приписка: "имѣетъ честь рекомендовать Владиміру Ивановичу Вердяеву-Кисловскому г. Мастова для нотаріальной службы".
Контора нотаріуса оказалась на одной изъ лучшихъ улицъ столицы. При входѣ въ переднюю конторы, меня ударило въ носъ запахомъ овчинки. Дѣйствительно, около десяти человѣкъ крестьянъ въ овчинныхъ полушубкахъ, сидѣли по лавкамъ, стульямъ и окнамъ передней. Нѣкоторые дремали. Таково уже до сихъ поръ свойство русскаго мужика, что, завидѣвъ входящаго "барина", крестьяне повскакивали съ мѣстъ, хотя я для нихъ, казалось, и не представлялъ ничего особеннаго.
Пока молодцоватый швейцаръ конторы помогалъ мнѣ снять пальто, изъ боковой, видимо, кухоньки, вышелъ въ переднюю и устремилъ на меня пытливый взглядъ какой-то кругленькій, добродушный старичокъ. Онъ былъ почти шарообразенъ. Лунообразное лицо его горѣло краснотою: его можно было принять за вышедшаго изъ бани субъекта, часа два жарко тамъ парившагося. Большіе сѣрые глаза слезились. Правая щека была вдвое больше лѣвой, и онъ что-то за нею жевалъ, крѣпко сжимая въ рукѣ разрѣзанную булку, туго набитую ветчиною. Должно быть я ему сразу показался неважною птицей. Разставивъ ноги и продолжая жевать, онъ спокойно готовился пропустить меня мимо себя. Я робко спросилъ нотаріуса. Онъ хотѣлъ что-то сказать, но только промычалъ: булка за щекой не давала ему говорить. Я только понялъ:
-- Про-симъ! Онъ поперхнулся кускомъ, закашлялся, раскраснѣлся еще болѣе и указалъ рукою на корридоръ, ведущій въ контору. Успокоенные крестьяне съ шумомъ стали усаживаться.
Я пошелъ далѣе. Въ корридорѣ разминулся со спѣшащими куда-то: присяжнымъ повѣреннымъ, во фракѣ со значкомъ въ петличкѣ, и съ купцомъ. Послѣдній такъ спѣшилъ, что на ходу напяливалъ за голову не той стороною мѣховую шапку и самъ этого не замѣчалъ. Лица у нихъ были самыя свирѣпыя. Можно было подумать, что они идутъ на штурмъ какой-либо крѣпости.
-- Только бы не опоздать! только бы не опоздать подать сегодня, Иванъ Иванычъ! восклицалъ купецъ, на что адвокатъ его дѣлалъ рѣзкій жестъ шляпой, какъ бы говоря: "впередъ, впередъ"!
Въ самой конторѣ сидѣло около четырехъ ожидавшихъ чего-то посѣтителей. Здѣсь работа, видимо, кипѣла: всѣ служащіе сидѣли, нагнувшись надъ столами, и шибко писали. Такого запойнаго, рьянаго писанія я еще никогда не видѣлъ! Какъ будто всѣ писали въ перегонку. Лишь повременамъ скрипъ пера у кого-либо изъ нихъ умолкалъ, раздавался сильный стукъ пресса о бумагу, шелестъ спѣшно перевертываемаго листа и, затѣмъ, снова самое бѣшеное скрипѣнье пера... Всѣ писцы сидѣли за высокимъ баррьеромъ, раздѣлявшимъ комнату, оклеенную обоями цвѣта "подъ дубъ", на двѣ половины. Въ той половинѣ, которая была оставлена для публики, у окна, стояли два бюро, бокомъ къ свѣту, одно противъ другого. Надъ однимъ, большимъ и, видимо, лучшимъ висѣлъ портретъ въ золотой рамѣ. Этотъ столъ теперь пустовалъ и на креслѣ его виднѣлась просиженная подушка. У другого бюро кто-то, водя носомъ по бумагѣ, быстро писалъ бисернымъ почеркомъ. Сбоку виднѣлась согбенная спина.
Я подошелъ и остановился, молча.
Сидѣвшій у бюро, однако, замѣтилъ присутствіе новаго лица. Онъ положилъ перо, всталъ во весь свой гигантскій ростъ -- и вдругъ придвинулся ко мнѣ такъ близко, что я долженъ былъ осадить на шагъ назадъ. Оловянные глаза его уперлись въ меня. Я сказалъ, что имѣю рекомендательную карточку Платона Александрыча Двинина къ нотаріусу. Онъ взялъ карточку, отошелъ къ окну, приложилъ ее къ глазамъ -- такъ онъ былъ близорукъ -- и прочиталъ внимательно.
-- Нездоровъ онъ, не одѣтъ, тихо сказалъ странный незнакомецъ и ушелъ тихими шагами въ кабинетъ нотаріуса.
Въ кабинетѣ встрѣтилъ меня нотаріусъ. Хотя былъ уже первый часъ дня и контора, какъ впослѣдствіи я узналъ, съ 9 часовъ должна была считаться открытою, тѣмъ не менѣе, нотаріусъ былъ еще въ халатѣ. Ничего болѣзненнаго въ немъ не было замѣтно. Поверхъ халата, на плечи было накинуто полотенце; самъ онъ имѣлъ какіе-то влажные и смѣшно-зеленоватые волосы на головѣ. (Какъ впослѣдствіи выяснилось, это былъ день, когда онъ красился). При входѣ моемъ онъ, нисколько не конфузясь, съ комическою важностью, громко диктовалъ нараспѣвъ писцу, сидѣвшему за маленькимъ столикомъ у окна:
И онъ оглядѣлъ внимательно мой костюмъ съ головы до ногъ. Я былъ спокоенъ за свой костюмъ -- и смѣло выдержалъ этотъ взглядъ. Я зналъ, что въ Петербургѣ всего можно лишиться и не слѣдуетъ еще терять надежды на счастье; но безъ приличнаго костюма -- человѣкъ, въ иной средѣ, пропадаетъ. Такъ послѣдній баластъ опытный капитанъ корабля никогда не выкидываетъ забортъ! Я стоялъ смѣло передъ нотаріусомъ.
-- Можетъ быть, вамъ нужны еще аттестаты и рекомендаціи? освѣдомился я, готовясь вынуть изъ кармана пачку моихъ злосчастныхъ рекомендательныхъ писемъ.
-- Именно. Болѣе не могу. Отъ вечернихъ занятій въ конторѣ вы будете освобождены. Вамъ совсѣмъ неизвѣстна нотаріальная служба?
-- Совсѣмъ.
-- Прошу васъ пока присѣсть: я сейчасъ кончу и распоряжусь насчетъ васъ.
Я присѣлъ на кончикъ одного изъ роскошныхъ турецкихъ диваповъ, находившихся въ кабинетѣ.
Вердяевъ продолжалъ спѣшно диктовать съ тою же важностью, распѣвая слова нотаріальной формулы:
"Того ради я, нотаріусъ -- (пишите скорѣе!) -- по вышеписанному требованію, за неплатежъ по оному векселю, для охраненія вексельнаго права, надлежащимъ образомъ оный вексель протестовалъ..."
Ну, и еще далѣе что-то онъ распѣвалъ... Вниманіе мое отвлеклось чѣмъ-то другимъ.
Кромѣ насъ, въ кабинетѣ были еще какіе-то два господина.. Нисколько не обращая вниманія на насъ съ нотаріусомъ, они жарко о чемъ-то спорили на другомъ концѣ комнаты. Я вглядѣлся въ нихъ. Одинъ, въ потертомъ фракѣ, съ чахоточнымъ лицомъ и растрепанными волосами, напиралъ на собесѣдника какою-то аргументаціею, безпощадно теребя послѣдняго за борта пиджака. Молодое, выстраданное лицо собесѣдника было блѣдно, какъ полотно, а козья бородка, въ которой свѣтилась ранняя сѣдина, положительно тряслась отъ испуга.
-- Вы скажите, Бекиревъ, приставалъ къ нему первый: -- сколько разъ я вамъ пересрочивалъ? Сколько разъ вы меня обманывали! (Я понялъ, что у нотаріуса писался протестъ на этого Бекирева).
-- "Сколько разъ", обиженно произнесъ Бекиревъ:-- не даромъ же, я за это платилъ 4% мѣсячныхъ.
-- Что считать проценты! поспѣшно замѣтилъ господинъ во фракѣ:-- вы меня обманывали.
-- Не обманывалъ, оправдывался тотъ:-- а... а, поймите же, что нашъ банкъ взаимнаго кредита не оправдываетъ надеждъ его членовъ, урѣзываетъ кредиты безбожно; изъ двадцати представляемыхъ векселей -- принимаетъ одинъ-два... А у меня векселей... вотъ!-- И онъ вынимаетъ съ гордостью изъ кармана толстую пачку векселей.-- За мной остановки нѣтъ -- я готовъ. Пандѣевъ только поставитъ бланкъ, а я поставлю на его векселяхъ и тогда, если не банкъ, то Зильберштейнъ учтетъ -- получите. Кажется, вѣрное дѣло? Не виноватъ же я, что этотъ подлецъ Зильберштейнъ теперь уже три подписи требуетъ!
-- Я ничего не хочу слушать, бѣшено кричалъ первый: -- платите сейчасъ, или протестъ -- и я ѣду въ коммерческій судъ и подаю!
-- Помните, что у васъ не одинъ вексель мой.
Противникъ не испугался и этого.
-- Платите, платите! Хотя изъ горла достаньте -- а мнѣ подайте.
Несчастный обладатель пачки векселей съ отчаяніемъ махнулъ рукой и прошелся разъ по комнатѣ.
-- Это все оттого, что вы не понимаете практичности предлагаемаго мною банка, съ грустью сказалъ онъ:-- если банкъ осуществится -- а проэктъ устава уже готовъ -- тогда я опять панъ! Тогда опять можно будетъ тамъ переучесть всѣ тѣ векселя Пандѣева, которые банкъ взаимнаго кредита не принимаетъ.
Горячіе финансисты замолчали на минуту. Злосчастный должникъ подбѣжалъ къ двери и, пріотворивъ ее, кого-то спросилъ поспѣшно:
-- Кончайте, на чемъ-нибудь, господа, сказалъ нетерпѣливо нотаріусъ:-- записывать протестъ или нѣтъ? Я долѣе ждать не могу. Нужно вчерашнее число закрывать: 1-й часъ.
-- Ну, до часу обождите, попросилъ его Бекиревъ.
-- Не могу.
-- Записывайте въ реэстръ, рѣшительно говоритъ кредиторъ Бекирева:-- и пожалуйте сейчасъ протестъ -- я ѣду въ коммерческій судъ!
-- Это... это неблагородно, замѣчаетъ растерявшійся должникъ: -- Пандѣевъ, Зильберштейнъ подъѣдутъ, можетъ быть... Ну, до часу только! проситъ онъ Вердяева.
-- Могу быть въ отвѣтѣ, замѣчаетъ этотъ послѣдній.
Бекиревъ, взявъ его фамильярно за талію, отводитъ въ сторону, что-то шепчетъ и, кажется, что-то суетъ ему въ руку.
-- Какъ Шакаловъ -- его дѣло, уступчиво говоритъ нотаріусъ, указывая на господина во фракѣ:-- я... я, пожалуй, готовъ еще полчаса обождать. Онъ самъ подходитъ къ Шакалову и что-то тому тихо объясняетъ.
Тотъ, видимо, колеблется.
-- Хорошо, говоритъ Шакаловъ, нехотя:-- но это уже послѣдніе полчаса, предупреждаетъ онъ Бекирева.
-- Почтеннѣйшій Николай Иванычъ, сказалъ онъ вошедшему слонообразному "незнакомцу", о которомъ я говорилъ выше:-- позвольте васъ познакомить (онъ указалъ на меня, а потому я всталъ): г. Мастовъ. Онъ будетъ у насъ заниматься. Укажите ему мѣсто и дайте какую-нибудь работу. Познакомьте съ служащими.
"Незнакомецъ" сразу обратился для меня въ знакомца. Николай Иванычъ опять-подступилъ къ самой моей груди, вперилъ въ меня свои выпуклые глазищи, пожалъ руку и только таинственно проговорилъ:
-- Пожалуйте.
Мы вышли въ контору. Ступая тихо своими толстыми, несгибающимнея ногами, Николаи Иванычъ повелъ меня за баррьеръ.
-- Нашъ кассиръ, тихо сказалъ онъ, подводя меня къ старичку, котораго я видѣлъ въ передней. И, обратясь къ послѣднему, онъ также тихо, нагибаясь къ уху, отрекомендовалъ меня ему:-- новичекъ-служащій -- г. Мастовъ.
Кассиръ, который и теперь еще что-то жевалъ, хотя и стараясь это дѣлать въ конторѣ не столь замѣтно, всталъ и подалъ мнѣ руку.
-- Григорій Савелъичъ Севрюговъ, назвался онъ. И какъ только мы отошли къ другимъ столамъ, онъ нагнулся къ ящику своей кассы и, закрывшись папкою, на которой золотыми буквами было напечатано: Гербовая бумага, откусилъ съ остервененіемъ большой кусокъ сайки съ сиговой икрой.
-- Венцеславъ Венцеславичъ... (фамиліи не разслышалъ):-- г. Мастовъ, отрекомендовалъ меня Николай Иванычъ другому какому-то служащему, съ франтоватымъ пестрымъ галстухомъ и необычайно большими стоячими воротничками. (Казалось, голова у него прямо стояла на этихъ воротничкахъ). Я поклонился и тотъ, не безъ величія, пожалъ мнѣ руку.
Третій писецъ, жарко строчившій какую-то бумагу, самъ приподнялся, когда до него дошла очередь и, слегка почему-то конфузясь, проговорилъ:
-- Дмитрій Павлычъ Аваловскій.-- И, наскоро пожавъ мнѣ руку и какъ бы опасаясь вступать въ предварительные разговоры, сѣлъ или, вѣрнѣе, разлегся грудью на столъ и завалялъ шибко свою переписку. Я только успѣлъ замѣтить его клинообразную черную бородку, да какъ-то подозрительно смѣющіеся глазки.
Послѣднее мое представленіе состоялось къ дѣвушкѣ, занимавшейся въ конторѣ на заднемъ столѣ.
-- Мастовъ, таинственно сказалъ ей Николай Иванычъ, подводя меня:-- m-lle Морошкина, рекомендовалъ онъ мнѣ дѣвицу. Дѣвушка оказалась зеленою юностью -- ей вѣрно было лѣтъ семнадцать еще -- съ цвѣтущимъ румянцемъ щекъ, бѣлокурыми кудрями и очень выразительными темными глазами.
Первый актъ окончился, значитъ.
Мнѣ было указано мѣсто съ правой стороны того стола, за которымъ сидѣлъ Аваловскій. Я сѣлъ, чувствуя себя, правду сказать, нѣсколько взволнованнымъ: я ничего не зналъ о томъ дѣлѣ, которому приходилось служить ради куска хлѣба, и вначалѣ, естественно, пугался. Всѣ эти писцы, видимо, чувствовавшіе себя столь свободными въ этомъ знакомомъ имъ дѣлѣ, казались мнѣ удивительными мудрецами и счастливцами.
Теперь я могъ, казалось, считать себя на новой службѣ. Я сидѣлъ на нотаріальномъ креслѣ. И это буквально даже было вѣрно: подо мною было мягкое клеенчатое кресло, весьма удобное, какъ для того, чтобы на немъ работать, такъ и для того, чтобы, ничего не дѣлая, покоиться. Не зная съ чего начать, я инстинктивно положилъ шапку на каминъ, придвинулъ къ себѣ чернильницу и принялся вставлять въ ручку новое стальное перо, валявшееся на столѣ.
Давъ мнѣ минутъ пять оглядѣться, Николай Иванычъ тихими шагами приблизился къ моему мѣсту, положилъ передо мною большой мелко исписанный листъ синей бумаги, бѣлый гербовый листъ въ 20 копеекъ и, приблизивъ свой ротъ къ моему уху столь близко, что губы его, казалось, хотѣли меня ущипнуть за ухо, сказалъ таинственно:
-- Перепишите чистенько копію.-- И отправился тихо къ своему бюро.
Признаюсь, даже отъ этого пустяка (какъ это странно) у меня забилось сердце. Ну, какъ ошибусь, какъ испорчу листъ гербовой бумаги! Тѣмъ не менѣе, я жарко взялся за работу.
Я такъ углубился въ это новое для меня дѣло, что почти не помню, что происходило въ конторѣ въ теченіи остальной части этого дня. Чѣмъ кончилось дѣло Бекирева съ Шакаловымъ въ этотъ день (да я и плохо еще понималъ всѣ эти формальности) и являлись ли въ контору какіе-то ожидаемые Бекиревымъ Зильберштейнъ и Пандѣевъ -- я не замѣтилъ.
Только появленіе въ контору уже знакомаго читателямъ Саровича нѣсколько озадачило меня. Онъ прибѣжалъ около двухъ часовъ въ контору, также запыхавшись, какъ былъ запыхавшись утромъ у Двинина. Вбѣжавъ въ комнату, онъ со всѣми служащими наскоро пріятельски поздоровался -- видимо, онъ здѣсь былъ привычный человѣкъ -- и быстро подойдя къ Венцеславу Венцеславичу, сидѣвшему позади меня, торопливо спросилъ:
-- Нѣтъ у васъ 200 тысячъ?
"Какой богатый", подумалось мнѣ про нашего писца.
-- Теперь нѣтъ, отвѣчалъ тотъ спокойно.
Саровичъ поспѣшно перешелъ къ кассиру Севрюгову.
-- Нѣтъ у васъ 200 тысячъ? Севрюговъ зажевался: -- подъ вторую закладную. Выгодныя условія! домъ на Сергіевской. Оцѣнка кредитнаго общества 650 тысячъ! Можно заработать 272%. Закладную у васъ въ конторѣ будутъ совершать.
-- Ты, Саровичъ, всегда сулишь много... а...
-- Вѣрное! Куртажную записку впередъ даютъ.
-- И чортова бездна васъ замѣшана всегда, попрекнулъ кассиръ.
-- Мы только вдвоемъ, мы только вдвоемъ и будемъ дѣлать! Ей-Богу. Вотъ я завтра получаю съ Оттомарки 1,800 рублей. Поправлюсь окончательно.
-- Слышали!
-- Побей меня Богъ, побей меня Богъ!.. Такъ нѣтъ 200 тысячъ?
-- У меня есть, не разгибаясь надъ бумагой, говоритъ Аваловскій.
-- Ну, ты, мексиканецъ, вѣчно съ глупыми шутками! обиженно замѣтилъ Саровичъ. Онъ обтеръ потъ со лба.-- Съ вами говорить -- только золотое время терять. Побѣгу лучше къ Крещенскому. Дайте кто-нибудь хоть папиросу.
Аваловскій, не переставая писать, молча, сунулъ ему по столу свой раскрытый портсигаръ. Саровичъ взялъ двѣ папиросы: одну положилъ прямо въ боковой карманъ своего засаленнаго жилета, а другую поспѣшно закурилъ.
Онъ бросился къ двери; но едва сдѣлалъ два-три шага, какъ опять вернулся и шибко подошелъ къ Венцеславу Венцеславичу.
-- Слухай, пане Венцеславе, може услышишь: не нуженъ ли кому домъ тысячъ въ 400? Тоже можно заработать процента полтора. Запишь.
И едва переводя духъ отъ торопливости и не прощаясь съ нами, онъ убѣжалъ изъ конторы.
Ну, помню еще, пожалуй, тотъ моментъ, когда, въ третьемъ часу, дверь кабинета торжественно раскрылась и вышелъ нашъ нотаріусъ. Онъ молодцовато теперь держался, поклонился намъ издали на общій поклонъ и подошелъ лишь къ m-Ile Морошкиной. Голова его блистала соблазнительно кофейнымъ отливомъ волосъ; на лицѣ виднѣлись слѣды пудры. Пожавъ ей руку, онъ проговорилъ вкрадчиво:
-- Какъ хорошо было бы, Анна Алексѣевна, еслибы вы согласились удѣлять мнѣ, въ кабинетѣ, часа полтора по вечерамъ -- можно было бы установить особую плату: я такъ люблю, когда именно вы записываете подъ мою диктовку. Костряковъ совсѣмъ не годится для этого.
Дѣвушка слегка краснѣетъ и что-то лепечетъ, но что именно, я разслышать не могу. Вердяевъ съ минуту смѣется и шутитъ съ ней. (Я замѣчаю, что Авалонскій перестаетъ писать въ это время -- и къ чему-то прислушивается). Затѣмъ, нотаріусъ переходитъ ко мнѣ, наклоняется за плечомъ надъ моею работою и, успокоенный и довольный -- я самъ знаю, что у меня отличный почеркъ -- идетъ и садится на свое кресло.
Николай Иванынъ подноситъ ему много бумагъ къ подписи. Многіе изъ ожидающихъ посѣтителей -- правда, неважныхъ, должно быть -- отпускаются съ миромъ по домамъ, расплатившись у кассира за "заказъ".
Вотъ впечатлѣнія, сохранившіяся у меня о первомъ днѣ службы. Вотъ какъ я попалъ на нотаріальную, такъ сказать, дорогу. Несомнѣнно, что я попалъ сюда по волѣ странной случайности и что Катя была права, когда замѣтила:
-- "Экъ, какъ судьба тебя бросаетъ!"
IV.
15 Марта, пятница.
Два дня не писалъ. Пролѣнился по обычаю, да и Катя мѣшала: долго, по вечерамъ не укладывалась спать, а я пишу именно тогда, когда она уснетъ; я желаю поразить ее сюрпризомъ, когда дневникъ мой выростетъ, объемомъ, во что либо значительное. Постараюсь припомнить то, что происходило передъ глазами въ два послѣдующіе дни моей нотаріальной службы. Впрочемъ, кажется, ничего лѣтъ замѣчательнаго: мнѣ замѣтна пока лишь домашняя, такъ сказать, сторона конторской жизни. Съ нею приходится знакомиться. Да и "публики" эти дни въ конторѣ было мало, какъ говорятъ служащіе.
Около половины 10-го часа утра мы являемся въ контору.
Обыкновенно помощникъ нотаріуса Николай Ивановичъ уже находится на своемъ посту; водя носомъ по бумагѣ, онъ уже пишетъ что-то, на синемъ листѣ, своимъ бисернымъ почеркомъ. Крестьяне тоже эти дни все предупреждали насъ; принимая во вниманіе, что многіе изъ нихъ, въ это время, уже довольно сильно похрапывали на окнахъ передней, можно было предположить что они съ-израни сюда пожаловали, или что трехдневное ожиданіе кого то начинаетъ ихъ порядкомъ умаивать.
Венцеслава Венцеславича я тоже уже заставалъ въ конторѣ. Онъ всегда холодно со мной здоровается, оглядываетъ искоса, не безъ замѣтнаго неудовольствія, мой костюмъ, и поправляетъ рукой свой изящный пестрый галстукъ, вытягивая изъ-за него повыше стоячіе воротнички. Затѣмъ, Венцеславъ Венцеславичъ развертываетъ предъ собою какія-то двѣ толстыя конторскія книги и, преимущественно, на нихъ сосредоточиваетъ свое просвѣщенное вниманіе въ теченіи дня: онъ что-то калиграфируетъ въ нихъ. Минутъ черезъ пять, является Аваловскій. Быстро поздоровавшись со всѣми, онъ, молча, вынимаетъ изъ сзоего стола какую-нибудь бумагу и письменныя принадлежности, садится на свое мѣсто или, вѣрнѣе, ложится на лѣвую руку, и перо его начинаетъ скрипѣть по бумагѣ. Ротъ его, но обыкновенію, даже и въ это время дня сохраняетъ какую-то подавленную усмѣшку. Еще позже является Григорій Савельичъ Севрюговъ. Грузно ступая, онъ входитъ въ контору, останавливается недалеко отъ двери и почтительно кланяется, но всѣмъ правиламъ танцовальнаго искуства, съ шарканьемъ ножкой и отвѣсомъ впередъ рукъ, спинѣ Николая Иваныча или самому нотаріусу, если послѣдній уже въ конторѣ, и, солидно держа подъ мышкою папку съ гербовою бумагою, позади которой виднѣется пакетъ съ филипповскими булками, отправляется къ своему столу. Лицо его въ это время бываетъ исполнено необыкновенной серьёзности. Еще позже, около половины одиннадцатаго, является m-lle Морошкина, видимо, пользующаяся исключительнымъ правомъ такъ поздно приходить на службу. Всѣ эти дни на ея хорошенькомъ личикѣ царитъ какая-то грусть...
Едва замѣтитъ Николай Иванычъ, что всѣ собрались, какъ подымется съ своего мѣста, придетъ къ намъ за баррьеръ, и, раскладывая передъ каждымъ работу, на ухо скажетъ:
-- Перепишите это.-- Или:
-- Внесите это въ реэетръ.-- Или, наконецъ:
-- Сдѣлайте явку отъ такого-то лица.
Плохо я еще понимаю всѣ эти манипуляціи. Все спутываю "засвидѣтельствованіе" съ "явкой". Повидимому, все равно, а выходитъ нѣтъ. "Засвидѣтельствуйте вѣрность копіи"; "засвидѣтельствуйте подлинность подписи", наконецъ, "засвидѣтельствуйте нахожденіе лица въ живыхъ"! Чортъ знаетъ нерѣшительно теряюсь съ непривычки! Посмотришь въ руководство -- еще болѣе спутаешься. Только и видишь, что точки, да слова: "такой-то", "тамъ-то", либо -- "далѣе см. No такой-то Руков." Окончательно путаюсь.
Раза два описался. Хотѣлъ подскоблить. Взялся за перочинный ножикъ.
-- Бога ради, не скоблите! отчаянно закричали мнѣ сосѣди-товарищи:-- у насъ это нельзя. Лучше оскобите и оговорите въ концѣ!