Гинтовт-Дзевалтовский Владимир Францевич
Пятьдесят два часа на обломке в открытом море

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ФЕЛЬЕТОНЪ ГАЗЕТЫ "ПОРЯДОКЪ".

17 (29) Января 1881.

ПЯТЬДЕСЯТЪ-ДВА ЧАСА НА ОБЛОМКѢ, ВЪ ОТКРЫТОМЪ МОРЪ *).

   *) Мы получили эту статью изъ Парижа отъ нашего соотечественника, который принадлежитъ къ числу двухъ пассажировъ, счастливо спасшихся въ концѣ ноября, при крушеніи парохода, около Спеціи; изъ 300 пассажировъ осталось 35, и изъ нихъ два нашихъ соотечественника: одинъ былъ взятъ тотчасъ же на проходившій мимо корабль; другой -- на обломкѣ дерева -- былъ унесенъ въ море, и только по прошествіи 52 часовъ спасенъ другимъ кораблемъ. Эти-то 52 часа и служатъ предметомъ разсказа, чисто-психическаго -- настоящей статьи. -- Ред.
   
   ...Вотъ что испытывалъ я отъ момента крушенія нашего парохода до моего спасенія и пріѣзда въ Геную. Нашъ переѣздъ изъ Неаполя до катастрофы не оставилъ по себѣ никакихъ интересныхъ воспоминаній; помню только одно, что я, часа за два до крушенія, стоя на носу парохода, увидѣлъ три огня и подумалъ: "А-га, небось осторожны въ морѣ, всѣ три огня зажгли!" И затѣмъ я побрелъ къ своему мѣсту и легъ спать. Заснулъ... Вдругъ я начинаю чувствовать бѣготню на палубѣ, говоръ, даже нѣкоторый ропотъ и, хотя мнѣ въ воображеніи не представилось ничего особеннаго, я все-таки приподнялся и посмотрѣлъ въ ту сторону. Около борта топтались люди, громко разговаривая и крича; при этомъ два-три голоса слышались рѣзче другихъ; всѣ смотрѣли на море и указывали па что-то жестами. Заинтересованный, я совсѣмъ всталъ, посмотрѣлъ въ томъ же направленіи и увидѣлъ носъ парохода, медленно приближающійся къ нашему борту. Съ просонка я не сразу сообразилъ весь ужасъ нашего положенія, но, предчувствуя, что случится что-то недоброе, принялся будить товарища. Хорошо помню и теперь, съ какими словами я обратился къ нему: "Слушайте, говорю ему, скорѣе вставайте: сейчасъ столкнутся пароходы".-- "Какіе пароходы?" спросилъ онъ меня, не понимая въ чемъ дѣло, но все же, поднявшись съ постели, началъ одѣваться.
   Разсказывая и посматривая на приближавшійся носъ, я только повторялъ: "Скорѣе, скорѣе, сейчасъ столкнутся!" Въ этотъ моментъ я не давалъ себѣ отчета омоемъ душевномъ настроеніи и потому не могу ясно, отчетливо очертить его. Крайне смутно только припоминаю, что сердце сильно билось, и нѣсколько разъ я порывался куда-то идти, бѣжать и... оставался на мѣстѣ. Тутъ, помню, я обвелъ глазами толпу. Вся она, подобно одному цѣлому организму, металась въ предсмертной агоніи. Одни, повидимому, безъ всякой цѣли, сновали взадъ и впередъ, другіе кричали, женщины плакали, дѣти на рукахъ у матерей визжали. Около меня, шагахъ въ пяти, "старикъ, стоя на колѣняхъ, громко читалъ молитву на итальянскомъ языкѣ. Вдругъ крикъ усилился, послышался трескъ, и я обратился къ товарищу съ словами: "вашъ пароходъ пойдетъ ко дну!" На это онъ довольно спокойно отвѣчалъ: "Это еще неизвѣстно, чей пароходъ пойдетъ ко дну". Но, видя, что нашъ садится на пробитый бокъ, онъ, на мое предложеніе искать спасенія, отвѣчалъ: "Полѣземъ на капитанское мѣсто!" и куда-то ушелъ. Я не пошелъ за нимъ, а оперся о бортъ и началъ разсуждать приблизительно такъ: -- "Странно, человѣкъ думаетъ спастись на капитанскомъ мѣстѣ! Нашелъ якорь спасенія! Тутъ будь хоть 25 капитанскихъ мѣстъ, то и тогда, я думаю, съ большимъ удобствомъ утонешь. По-моему, лучше приготовиться какъ слѣдуетъ и прыгнуть въ море раньше, нежели пароходъ скроется подъ водою" -- и я машинально растегнулъ воротникъ ночной рубахи, развязалъ тесемки исподней и моментально взобрался на веревочную лѣстницу, потому что я опасался, чтобы кто-нибудь не вцѣпился за меня, когда буду прыгать въ море. Стоя на лѣстницѣ и чувствуя себя взволнованнымъ, я началъ себя успокоивать, думая: "Теперь, братъ, нечего волноваться, нечего метаться: фактъ свершился и ничѣмъ не пособишь, назадъ не воротишь, а потому надо быть хладнокровнѣе, такъ какъ теперь только одно хладнокровіе можетъ сослужить хорошую службу", и я мысленно рѣшилъ съ этого момента стараться отдавать себѣ отчетъ въ любомъ положеніи, въ каждой обстановкѣ. Усилія мои не пропали даромъ, я съ этого момента въ состояніи дать довольно точный отчетъ о всемъ около меня происходившемъ. На палубѣ нашего парохода "Oncle Joseph" людей гибель (всѣхъ пассажировъ было болѣе 300 ч.); всѣ стоятъ лицомъ къ удаляющемуся пароходу и молятъ о помощи, при этомъ одни, ломая руки, испускаютъ тяжелые вздохи и восклицанія, другіе безсознательно повторяютъ: Nostro Signore; женщины и дѣти, обезумѣвшія отъ ужаса, кричатъ и визжатъ. Хаосъ и полнѣйшая сумятица. Лодку бы спустить, подумалось мнѣ; но, видя, что вода подбирается уже къ палубѣ и зная, какъ лодки прикрѣплены, я горько усмѣхнулся и рѣшилъ объ этомъ и не думать. А спасательные пояса? Вещь хорошая -- только гдѣ ихъ сыскать, да притомъ ихъ вѣроятно расхватали матросы. Вдругъ вода хлестнула на палубу (ужасный моментъ!). Поднялась суматоха невообразимая. Многіе прежде стояли какъ бы въ оцѣпенѣніи, ожидая своей горькой доли, теперь же всѣ хлынули къ лѣвому борту и начали съ невообразимымъ крикомъ отчаянія цѣпляться за веревки, за что попало. Всякій, казалось, хотѣлъ забраться на верхушку мачтъ. Суматоха страшная: другъ друга толкаютъ, сбиваютъ съ ногъ, кто взобрался повыше, цѣпляются за его ноги и полы. Смятеніе невообразимое. Мольбы, стоны, крики, раздирающіе душу вопли--все слилось въ одинъ ужасный гулъ!.. До гробовой доски не забуду этого момента. Но вотъ уже носъ нашего парохода подъ водою, значитъ, рѣшилъ я, ожидать больше нечего и, испустивши тяжелый вздохъ, бросился въ волны, не желая оставаться на палубѣ до послѣдняго момента, когда, говорятъ, вода втягиваетъ. Волненіе было малое, и я плылъ, не захлебываясь. Отплывши на порядочное разстояніе (метровъ на 10), я обернулся и увидѣлъ толпу, бѣгавшую по палубѣ къ высоко приподнятой кормѣ (корма, по моему соображенію, поднялась высоко потому, что каюты прислуги и трюмъ, въ который была сдѣлана пробоина, наполнились водою, затопившею носъ). Моментъ продолжалось такое положеніе, и мгновенно ничего не стало, даже крики на нѣсколько секундъ затихли... Волненіе, какъ мнѣ показалось, усилилось. Меня начало заливать водою и пришлось раза три попробовать, какой она имѣетъ вкусъ. Зажавши ротъ и не взывая о помощи, я рѣшился плыть къ пароходу, свѣтлый огонь котораго виднѣлся на мачтѣ, и, какъ мнѣ показалось, стоялъ недалеко отъ меня. Я плылъ довольно быстро. Вотъ, вижу не только огни, но и мачты, потомъ весь пароходъ; слышу чей-то голосъ. Надежды оживились въ моей груди. Крича, что было мочи, я рванулся изо всѣхъ силъ впередъ, но каковъ же былъ мой ужасъ, когда меня стрѣлою пронесло мимо парохода саженяхъ въ шести не больше, и я сознавалъ ясно, что все больше и больше отъ него удаляюсь. "Дѣлать нечего, подумалъ я, приходится тонуть". Силъ мало, а держаться часъ (мысленно рѣшилъ я, что съ часъ могу продержаться безъ посторонней помощи) для того, чтобы пойти ко дну -- по меньшей мѣрѣ глупо; и я оставилъ сознательно руки въ покоѣ и почувствовалъ, что иду ко дну. Но, думаю, что я дѣлаю; умирать теперь или черезъ часъ, правда, одно и тоже, но вѣдь спасеніе -- дѣло случая, также какъ и крушеніе. Мнѣ вдругъ стало тяжело и тошно. Я началъ работать руками; всплывши на поверхность воды и увидѣвши огонь на пароходѣ, опять поплылъ по направленію къ нему, разсуждая такъ, что спасенія мнѣ негдѣ больше искать, какъ близъ парохода. Вдругъ я почувствовалъ что-то твердое подъ локтемъ лѣвой руки (отъ этого соприкосновенія меня всего передернуло); другой рукой изслѣдовавъ, я заключилъ, что это кусокъ дерева. Это была доска, приблизительно въ сажень длины, въ четверть ширины. Инстинктивно я уцѣпился за нее руками и, высунувши голову до плечъ, кричалъ изо всей силы. Такъ минутъ десять продолжалось плаваніе съ крикомъ о помощи и всевозможными проклятіями. Занятый всѣмъ этимъ, я естественно сосредоточилъ все свое вниманіе на одномъ; но тутъ довольно сильный толчокъ (опять непріятное ощущеніе) въ бокъ обратилъ мое вниманіе. Повернувши голову, я увидѣлъ бѣлую дощатую поверхность, и, разумѣется, моментально оставивши доску, схватился за нее руками и всползъ. По внимательномъ осмотрѣ, она оказалась кускомъ палубы, а, можетъ быть, борта разбитаго парохода, величиною приблизительно въ квадратную сажень. Помню хорошо, что, взобравшись на нее, я не ощущалъ никакого особенно радостнаго чувства, что послѣ даже меня самого не мало удивляло. Ставши на колѣни и держась руками, я безъ всякаго крика рѣшилъ обдумать, что теперь должно дѣлать. Кричать, думалъ я, не слѣдуетъ; хотя и видѣнъ пароходъ и его огни, но вѣдь тамъ могутъ крика не слышать, имъ не до того; съ другой стороны (такъ какъ я не видѣлъ, чтобы они кого-нибудь спасли), они, пожалуй, меня нарочно не возьмутъ, чтобы не имѣть свидѣтелей противъ нихъ, тѣмъ болѣе, что я, еще будучи на пароходѣ во время катастрофы, разсудилъ, что въ морѣ такое дѣло немыслимо -- иначе, какъ только при совсѣмъ не здравомъ умѣ одного изъ капитановъ. Далѣе, разсуждая такимъ образомъ, я рѣшилъ лучше отдать себя на волю стихій и началъ внимательно наблюдать, что творится вокругъ меня. Пароходъ, по моему заключенію, стоялъ на мѣстѣ. Два или три раза слышалъ я протяжный, хриплый крикъ тонувшаго, и затѣмъ все стало тихо и спокойно. Луна, какъ и въ моментъ крушенія, смотрѣла ровно, безучастно, и я, изливая досаду на все, довольно громко продекламировалъ извѣстное мѣсто изъ Пушкина: "Глупая луна на этомъ глупомъ небосклонѣ". Волненіе было довольно большое, и меня постоянно обдавало водою до головы, а девятый валъ -- и съ головой. Руки и ноги тряслись какъ въ лихорадкѣ. Стараясь согрѣться, я качалъ головою, руками оттиралъ шею, грудь, бока; ногами поперемѣнно ударялъ въ доску, губы сжалъ, чтобы вода, катившаяся дождемъ съ головы, не попадала въ ротъ; зубы стучали; въ глазахъ страшная рѣзь, но я ихъ не закрывалъ и не сводилъ съ огней парохода: мнѣ, несмотря на всѣ мои заключенія, все-таки думалось, что неужели же меня такъ-таки не возьмутъ? Но вотъ вижу, что съ парохода пустили фейерверкъ и затѣмъ слышу свистокъ. Пароходъ начинаетъ медленно, медленно удаляться въ противоположную отъ меня сторону. "Негодяи!" проворчалъ я -- и отвернулся. Мнѣ показалось въ этотъ моментъ, что будто у меня вырвали изъ рукъ что-то дорогое, любимое и, чтобы развлечь себя, я посмотрѣлъ на небо, гдѣ лѣниво, какъ-бы нехотя, плыли тучки. Перенесъ взоръ на море -- тошно, скучно, гадко. "А что, пароходъ скрылся?" и я началъ глазами искать огонь, но его не оказывалось. "Да, теперь я одинъ, совершенно одинъ! Что мнѣ теперь дѣлать? искать спасенія? но въ чемъ же оно заключается? Еслибъ зналъ, гдѣ берегъ,-- употребилъ бы какія-нибудь усилія, чтобы плыть къ нему, а теперь не знаешь что и дѣлать. Развѣ по звѣздамъ опредѣлить страны свѣта? И сколько я ни водилъ глазами по небу--не могъ сыскать ни Большой Медвѣдицы, ни полярной звѣзды; вѣроятно, онѣ были закрыты тучками. Эхъ, скверно! придется ждать до утра, тогда по солнечному восходу можно будетъ узнать, какъ держать къ берегу, а теперь надо какъ-нибудь усѣсться. Осмотрѣвши внимательно доску и найдя въ ней дыру, я сидя засунулъ въ нее ноги по колѣни, чтобы не сбросило волною, и закрылъ глаза. Опять стали трястись отъ холода всѣ члены, по вслѣдствіе большого упадка силъ, я съ своей стороны не предпринималъ ничего. Сложивши руки на груди и стиснувши зубы, я предался размышленію: всевозможные и даже невозможные планы одни смѣнялись другими; самые разнообразные проекты волновали до того, что я нѣсколько разъ порывался встать и рѣшить... "Но что?" вдругъ спрошу себя громко, открою глаза, какъ бы для того, чтобы убѣдиться, что ничего нельзя дѣлать--и опять предаюсь размышленіямъ. Такъ я провелъ весь остатокъ этой ужасной ночи, проектируя и обсуждая pro и contra разнородныя соображенія. Вотъ и утро, утро холодное, вѣтренное. Я уже настолько окоченѣлъ, что не было ни силъ, ни желанія подняться, хотя сознаю, что слѣдовало бы поразмять окоченѣвающіе члены, въ особенности руки. Такъ просидѣлъ я, должно быть, часовъ до 9--10, когда, приподнявшись, началъ смотрѣть на востокъ, чтобы увидѣть берегъ, по берега не' увидѣлъ. Это, впрочемъ, меня не обезкуражило: я рѣшилъ оторвать отъ моего плотика доску и грести. Высмотрѣвши лучшую изъ нихъ, вцѣпился въ нее руками и рвалъ изо всѣхъ силъ; страшно измучился, дѣлая эту операцію не меньше часа, и въ концѣ-концовъ, убѣдившись, что труды напрасны, оставилъ эту затѣю. Тогда я засунулъ руку въ дыру, желая узнать, какъ устроено снизу, а снизу прибиты были тоненькія сосновыя дощечки; кусокъ одной изъ нихъ я успѣлъ отломать. Онъ былъ настолько коротокъ, узокъ и тонокъ, что рѣшительно ни на что не годился. Эти двѣ неудачи меня не обезкуражили; -- я рѣшился обратиться къ другимъ средствамъ: такъ я, засунувши руку въ дыру, грёбъ ею, потомъ пробовалъ ногами; и эти усилія не привели къ желанному результату. Я окончательно убѣдился, что приходится отдаться на волю стихій, и наконецъ пришелъ къ тому заключенію, что спастись можно только двоякимъ путемъ: или меня принесетъ само море къ берегу, или-же возьметъ случайно проходящее судно; на послѣднее я больше всего сталъ надѣяться, потому что насъ разбило на рейсѣ между Неаполемъ-Ливорно-Генуей, а здѣсь большое движеніе. Думая такимъ образомъ и постоянно посматривая по сторонамъ, я увидѣлъ довольно неясно что-то бѣловатое, въ видѣ башни, началъ внимательно всматриваться и заключилъ, что это или утесъ, или парусъ. Предметъ приближался, и, наконецъ, я ясно увидѣлъ, что это было парусное судно. Я сразу весь ожилъ: тотчасъ же вскочилъ было на ноги, но, не имѣя возможности держаться, сталъ на колѣни. Все мое вниманіе сосредоточилось на немъ. По моему заключенію, судно шло прямо на меня. И въ самомъ дѣлѣ, вотъ я уже вижу не только самое судно, но и людей на его палубѣ; мало этого, я вижу, что спускаютъ паруса, значитъ, хотятъ остановиться, "Фу-у, какъ хорошо, думаю, сейчасъ, сейчасъ"... Проходитъ нѣсколько минутъ томительнаго ожиданія. "Но что-же лодку не спускаютъ!-- мелькнуло въ головѣ. Можетъ быть, они не могутъ сообразить, что я такое. Надо кричать? И я началъ кричать что было силъ, чтобы обратить на себя ихъ вниманіе. Вотъ, вижу, опять паруса поднимаютъ; далѣе людей уже не замѣчаю, наконецъ, надъ поверхностью воды только парусъ. Такая напала тоска, уныніе, злоба, что не могъ выговорить ни единаго слова. Затѣмъ пошли разсужденія, и опять тихое уныніе. Блуждающимъ, грустнымъ взоромъ глядѣлъ я по сторонамъ, отчетливо, вполнѣ сознавая полнѣйшее свое одиночество и безпомощность. Тихо, безжизненно вокругъ меня на цѣлые десятки верстъ, и еслибы не плескъ волнъ, дававшихъ по временамъ себя чувствовать, и не кой-какія, хотя отдаленныя надежды на спасеніе, можно было-бы прямо придти къ мысли, что я заживо погребенъ. Теченіе думъ въ этомъ родѣ вдругъ было прервано. Шагахъ въ десяти отъ меня, то выпрыгивалъ изъ воды, то опять нырялъ дельфинъ. Вотъ если-бы, подумалось, изыскать способъ ловить рыбу. Правда, ни зажарить, ни сварить нельзя, но ее можно-бы и сырую ѣсть. И я началъ шарить по карманамъ и глядѣть на доску, вокругъ себя, желая на самомъ дѣлѣ изыскать такое средство. Въ это самое время взоръ мой упалъ на какой-то черный, круглый предметъ. По осмотрѣ я заключилъ, что это одна изъ массы бочекъ, везенныхъ на нашемъ пароходѣ. Вѣроятно, она не была полна и плохо привязана. Вотъ если-бы она подплыла поближе, это было-бы вѣрнѣе, нежели ловля рыбы. Бочка то приближалась, то отдалялась, и вотъ вдругъ и ея не стало. Жажду и голодъ ясно почувствовалъ я въ этотъ моментъ. Кто не испытывалъ жажды или голода сравнительно хотя весьма короткое время?! Состояніе человѣка вполнѣ ужасное, невыносимое. Вотъ проклятая рыба и эта бочка! думалось мнѣ, какъ будто нарочно кто желаетъ подшутить, посмѣяться надо мною: вызвать, при теперешнемъ моемъ положеніи, самые ужасные инстинкты -- инстинкты жажды и голода. И далѣе размышляя въ этомъ же родѣ, я рѣшилъ осмотрѣть все вокругъ себя съ цѣлью сыскать что-нибудь такое, что безъ вреда можно было-бы съѣсть. Не попробовать-ли дерева? Но вѣдь просто должно удивляться, какъ пришло мнѣ это въ голову. Въ это время на глаза подвернулся кусочекъ веревки. "Веревки развѣ?" и я взялъ въ ротъ конецъ веревки, но сейчасъ же бросилъ, такъ какъ она пропиталась морскою водой. Да, сапоги! Но и тутъ дѣло не состоялось, потому что они тоже просолились. Скверно, а ѣсть сильно хочется. А что если попробовать своего собственнаго мяса?-- Это дѣло. Осмотрѣвши внимательно себя и убѣдившись, что хотя жира нѣтъ, но можно попробовать мускула руки, я пережилъ эту мысль, освоился съ нею и рѣшилъ это сдѣлать при окончательномъ обезсиленіи. Теперь даже мнѣ самому кажется дикимъ то, что я такъ быстро сжился съ этой мыслью и принялъ такое рѣшеніе; я увѣренъ, что я не былъ-бы малодушнымъ въ рѣшительный моментъ. Обремененный этими мыслями, я сидѣлъ понуривши голову и не смотрѣлъ по сторонамъ. Случайно поднявши голову, увидѣлъ совсѣмъ не далеко пароходъ; началъ кричать и махать руками, но онъ, медленно и важно покачиваясь, удалялся, удалялся -- и скрылся. Какъ во снѣ проводилъ я его глазами до момента скрытія и пришелъ въ себя только тогда, когда его не стало. "Вы варвары, а не сыны той цивилизаціи, которою такъ гордится западная Европа", воскликнулъ я, и сейчасъ же подумалъ: какой во мнѣ эгоизмъ, вѣдь развѣ они не имѣютъ своихъ обязанностей, которыми, можетъ быть, теперь заняты. Вѣдь нельзя же разсуждать такъ эгоистично". Немного успокоившись, началъ думать о наступающей ночи, когда я испытывалъ такія мученія. Но что же придумать можно? Изъ рубахи не сдѣлаешь двѣ, относительно брюкъ тоже самое. Пришлось убѣдиться въ томъ фактѣ, что необходимо мерзнуть. Вечеръ. Вѣтеръ усиливается, волненіе тоже. Небо покрылось тучами. Часовъ такъ около 9--10 темь непроглядная. Той части тѣла, которая постоянно въ водѣ (по поясъ),-- кое-какъ, другой же, которая только по временамъ обливается водою,-- очень плохо. Просто чувствуешь, что руки коченѣютъ. Челюстями стучишь, какъ голодный волкъ. Сомкнувши глаза, сижу и мечтаю, хотя о чемъ думалось въ эту ночь, теперь ясно передать не могу. Иногда на мгновеніе забываюсь, но только на мгновеніе, такъ какъ 9-й валъ даетъ хорошо чувствовать жалкую дѣйствительность. Обданный холодной волною, какъ ужаленный змѣей, охнешь, покривишься, съёжишься, посмотришь вокругъ себя--не увидишь-ли гдѣ огонька (ночью суда ходятъ съ огнемъ) и, убѣдившись въ сотый разъ, что ничего нѣтъ, глаза закрываешь и опять о чемъ-то думаешь. Подъ утро, при лунномъ свѣтѣ, пробившемся кое-гдѣ сквозь тучи, облитый волною, открылъ я глаза и -- о, радость! ясно вижу берегъ. Глазамъ своимъ не вѣря, я приподнялся, началъ всматриваться. Да, дѣйствительно берегъ и даже пе далеко, рѣшилъ я, вѣроятно въ 20-ти саженяхъ, не больше. Сѣвши на корточки, я съ душевнымъ волненіемъ началъ ожидать, когда меня прибьетъ къ берегу, и мысленно я уже былъ на берегу, искалъ деревню, гдѣ промѣнивалъ уже сапоги на хлѣбъ и просилъ любезно принявшаго меня итальянца дать мнѣ постель и высушить платье. Но на дѣлѣ мои ожиданія не оправдались, -- меня не только не прибивало къ берегу, но даже относило. Вполнѣ это сознавши, я страшно опечалился и сильно сожалѣлъ о томъ, что, будучи на такомъ близкомъ, по моему заключенію, разстояніи отъ берега, не рѣшился плыть безъ доски. Меня относило все больше и больше. Сердце ныло и обливалось кровью. Принявши прежнюю позу, сидѣлъ я, не сводя глазъ съ удалявшагося берега. "Ахъ, какая прелесть!" вдругъ воскликнулъ я, залюбовавшись на слѣдующую картину: на постоянно волнующемся темно-синемъ фонѣ громаднѣйшій багровый сегментъ, вслѣдствіе волненія то измѣняющійся, то опять принимающій прежнюю форму, потомъ онъ будто увеличивается и принимаетъ видъ круглой поверхности, и вдругъ онъ превращается въ совершенно багровый шаръ, а далѣе за нимъ скалистый берегъ Италіи, покрытый туманомъ. Да, прекрасная картина, только мнѣ-то не до нея, подумалось мнѣ; вмѣсто бы ея кусокъ хлѣба и глотокъ воды -- оно бы лучше было. Я плюнулъ и началъ глазами соразмѣрять разстояніе до берега. Мнѣ опять казалось, что я приближался къ берегу, опять ожили надежды, но не надолго,--я ясно начинаю понимать, что меня къ берегу не прибьетъ, а еслибы даже, сверхъ всякаго ожиданія, и прибило, то что же я сдѣлаю, такъ какъ берегѣ въ этомъ мѣстѣ скалистый и почти отвѣсный. Значитъ, думалъ я дальше, спастись такимъ путемъ нѣтъ шансовъ, .а проходящія суда не берутъ -- слѣдовательно, не должно быть никакой надежды па спасеніе. А исходъ какой? Одинъ: скорѣе кончить эту исторію -- броситься въ море. Но, обсуждая pro и contra такую мысль, я разъ навсегда поставилъ -- держаться до послѣдней капли силъ, когда вслѣдствіе полнаго истощенія, само собою разумѣется, стану достояніемъ рыбъ. Весь этотъ день бродили самыя неопредѣленныя мысли, а вечеромъ, когда я приготовился къ ночевкѣ,--засунувъ ноги въ дыру, а глаза закрывъ,-- со мною дѣлались курьёзныя вещи; такъ, мнѣ прежде всего казалось, что я не одинъ, что за мною (постоянно сзади) стоитъ кто-то и, повторяя мои разсужденія, то поддакиваетъ, то отрицаетъ; это меня выводило изъ инертнаго состоянія, и я часто, протерши глаза, осматривался. Нервное состояніе было таково, что я явственно слышалъ за спиной чей- то голосъ. Кто же, думаю, такой тамъ и, понявши самъ, въ чемъ дѣло, громко сказалъ: "голодъ". "Да!" послышалось мнѣ въ отвѣтъ. Тутъ я не усидѣлъ. Быстро вытащивши ноги изъ дыры, я сѣлъ на корточки и озирался вокругъ. Ничего не видя и предполагая, что у меня глаза закрыты, я пальцами раздвигалъ вѣки глазъ и только съ трудомъ въ концѣ-концовъ могъ догадаться, что около меня царила страшная темнота. Сознавши это, я опять усѣлся по прежнему. Скверное дѣло, думаю, что со мною начинаютъ твориться такія вещи, а впрочемъ нѣтъ -- лучше: мнѣ легче будетъ переносить мое теперешнее положеніе, время пройдетъ скорѣе. "Нѣтъ, не легче!" (сказалъ кто-то) "Нѣтъ, легче!" отвѣтилъ я. --Нѣтъ не легче! -- "Легче, легче!" повторилъ я, и опять, быстро вытащивши ноги и держась за обломки, усѣлся на корточкахъ, намѣреваясь такъ прободрствовать всю ночь. Ахъ, мерзость, подумалъ я, вѣдь это со мною, должно быть, галлюцинаціи. Посидѣвши такъ нѣсколько времени и утомивши ноги, усѣлся по прежнему. И опять пошло то же. Вѣдь это все сновидѣніе -- вдругъ думается мнѣ -- да, все сонъ; нечего и толковать, ну, какъ обыкновенно, сонъ, на самомъ же дѣлѣ ничего подобнаго нѣтъ, и я ни больше, ни меньше какъ лежу себѣ прекрасно на пароходѣ "Oncle Joseph" и ѣду въ Марсель. Но надо же съ этимъ гадкимъ сномъ покончить... И я опять сажусь на корточки, щиплю себя за руки, за ноги и прихожу въ сознаніе. Осматриваясь вокругъ себя, я вдругъ увидѣлъ свѣтлый огонь, который, какъ мнѣ показалось, былъ около берега у скалы. Я началъ кричать изо всѣхъ силъ и услышалъ выстрѣлъ изъ ружья. Это вѣрно итальянская береговая стража услышала крикъ и даетъ сигналъ. Потомъ вижу, что огонь какъ бы приближается ко мнѣ. Вотъ онъ уже близко, вотъ почти около меня, и вижу ясно, что это огонь на пароходной лодкѣ, и на ней вижу двухъ людей. Далѣе -- людей и лодку теряю изъ виду, а вижу опять только одинъ огонь. Во все это время кричу страшно. Потомъ лодка приближается и на такое разстояніе, что снова вижу ее и людей, и опять удаляется. Тогда я на минуту задумался. "Что же это такое значитъ, вѣдь это не сонъ, какъ прежде, и не галлюцинаціи? Вѣдь я двигаюсь, кричу (и я вертѣлся и кричалъ, чтобы убѣдить самого себя, что я не въ безсознательномъ состояніи) и, слѣдовательно, все это чувствую на-яву". Такъ я на всѣ лады кричалъ до самаго разсвѣта, а лодки съ огнемъ то приближались, то удалялись и не подавали никакой помощи. Но вотъ утро третьяго дня. Страшно обезсиленный отъ крика и нервно потрясенный въ эту ночь, я впалъ въ оцѣпенѣніе и не силился даже, какъ прежде, отдавать себѣ во всемъ отчетъ. Безсвязныя мысли смѣнялись одна другою и теперь я не могу ихъ припомнить. Только часовъ такъ около девяти, когда, пригрѣтый нѣсколько солнцемъ, пришелъ въ себя и увидѣлъ, что съ трехъ сторонъ окруженъ берегомъ, довольно отдаленная надежда мелькнула въ головѣ. Мнѣ подумалось: неужели черезъ сутки или двое меня не пригонитъ къ одному изъ нихъ. Затѣмъ -- все крайне смутно, отдаленно. Припоминается, будто отъ колѣна и ниже совсѣмъ не чувствовалъ ногъ, въ особенности пальцевъ. Крайне смутно также припоминаю, что видѣлъ какую-то лодочку (которая потомъ оказалась пароходомъ "Marie-Louise") и на ней много какихъ-то бѣсиковъ, сновавшихъ по всевозможнымъ направленіямъ. Вспоминаю также, что этой лодочкѣ, приближавшейся ко мнѣ довольно быстро, я закричалъ: "prenez à droite, не то расшибу",-- еще какого-то человѣка, тащившаго меня за руки и которому я оказалъ малое сопротивленіе, и только дальше все неясно, перепутано. Вообще я припоминаю, что меня несли, раздѣвали, о чемъ-то спрашивали, смѣялись, уложили спать, цѣловались и куда-то уходили. Въ полное сознаніе пришелъ я, только проспавши тамъ часовъ пять, и подкрѣпивши себя изрядно пищей. Послѣдствіемъ всего этого была страшная слабость (я не могъ ходить безъ поддержки), продолжавшаяся около 3-хъ сутокъ. М. К.

"Порядокъ", No 16, 1881

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru