Lib.ru/Классика: Гершензон Михаил Осипович. Братья Кривцовы

Братья Кривцовы¹.

Дворянская хроника по неизданнымъ матеріаламъ.

¹) См. "Современникъ". Кн. VI -- X, 1912 г.

IX.

Каждое письмо къ Сергѣю изъ Тимофеевскаго состояло изъ двухъ частей: по-русски, стариннымъ и старческимъ почеркомъ, съ слуховымъ, а не грамматическимъ правописаніемъ, писала мать; по-французски, тонкимъ женскимъ почеркомъ и прекраснымъ слогомъ, писала сестра Анна, дѣвушка подъ 30 лѣтъ, на три года старше Сергѣя. Она горячо любила брата; ея письма полны страстной боли за него, тревоги и нѣжности, точно вся ея душа мятежно рвется къ нему чрезъ тысячи верстъ. Мать подчасъ даже ревновала къ ней сына; однажды она въ концѣ своего письма къ нему приписываетъ: "Пиши пожалуйста письма, чтобы я могла свое отдирать отъ сестрина, ибо мы часто съ ней споримъ: она себѣ хочетъ прятать, а я себѣ". Но Анна, писавшая обыкновенно послѣ матери, тутъ же подъ строкою приписала по-французски: "Не дѣлай себѣ заботы изъ этого, это глупости".

Анна, повидимому, ждала только извѣстія о выходѣ Сергѣя на поселеніе, чтобы привести въ исполненіе мысль, созрѣвшую у нея уже въ самомъ началѣ. 20 іюля 1828 г. она пишетъ ему. что теперь, когда срокъ его каторги кончился", Государь, вѣроятно, не отказываетъ ей въ дозволеніи ѣхать къ нему; съ другой стороны, и ее больше ничто не удерживаетъ въ Россіи, такъ какъ съ выходомъ Софьи замужъ мать можетъ жить у Софьи. Но прежде, чѣмъ писать къ Государю, она должна имѣть его согласіе. Она напоминаетъ ему разговоръ, бывшій между ними еще въ Петербургѣ: она тогда сумѣла убѣдить его, что лишенія, которыя она должна будетъ перенести, послѣдовавъ за нимъ въ Сибирь, ей не страшны, и они условились тогда, что она останется дома только до тѣхъ поръ, пока мать будетъ нуждаться въ ней, т. е. пока Соня не выйдетъ замужъ. Теперь это условіе исполнено; ей нужно только нѣкоторое время, чтобы скопить денегъ на дорогу,-- можетъ-быть, годъ,-- 'пусть же онъ скажетъ ей, желаетъ ли онъ ея пріѣзда. "Скажи мнѣ,-- пишетъ она (пофранцузски),-- 'будетъ ли для тебя нѣкоторымъ утѣшеніемъ, если я пріѣду раздѣлить твою участь? Я же буду счастлива тамъ, гдѣ ты живешь. Сережа,, я много думала объ этомъ, поэтому не говори мнѣ, что я не знаю, чему подвергаю себя: я готова на все. Но я боюсь стать тебѣ въ тягость, потому что совершенно не знаю, въ какихъ условіяхъ вы живете".

Сергѣй отвѣчалъ ей на это письмо 5-го октября. Онъ писалъ, что рѣшеніе стоило ему трудной борьбы съ самимъ собою: онъ былъ бы счастливъ, если бы ея планъ могъ осуществиться; но онъ одержалъ верхъ надъ собою, и отказывается отъ этого счастья. Онъ вѣритъ, что она въ силахъ справиться со всѣми трудностями и лишеніями, допускаетъ даже, что, любя его, она будетъ внутренно счастлива, живя съ нимъ; но подумала ли она о немъ? "Смогу ли я быть спокоенъ, видя тебя отрѣзанной отъ всего, что тебѣ мило, и чувствуя себя единственной причиной этого? Подумай: каждый твой вздохъ, каждая слеза, пролитая тобою совсѣмъ по другой причинѣ, будутъ для меня неизсякающимъ источникомъ мученья. Подумай о томъ, что, даже видя тебя спокойной, я буду подозрѣвать тебя въ неискренности, буду слышать въ каждомъ твоемъ словѣ затаенное страданіе, которое ты тщетно силишься скрыть отъ меня. А что будетъ со мною, если ты не выдержишь здѣшняго климата и всѣхъ лишеній, которыя тебя ожидаютъ,-- если ты заболѣешь, и я, безсильный помочь тебѣ, долженъ буду ежеминутно упрекать себя за твои страданія?"

Анна не поѣхала къ брату. Она и мать уже давно обдумывали способы добиться перевода Сергѣя изъ Туруханска, и теперь, въ промежутокъ между письмомъ Анны къ Сергѣю и полученіемъ его отвѣта ей, онѣ какъ разъ были всецѣло поглощены этимъ дѣломъ. Въ концѣ декабря Анна Ивановна написала сестрѣ Захара Чернышева, Аннѣ Григорьевнѣ, по мужу Кругликовой, спрашивая у нея указаній, какъ пишутся прошенія на имя императрицы. Кругликова прислала ей примѣрную форму такого прошенія, а о братѣ Захарѣ сообщала въ своемъ письмѣ, что вчера получено извѣстіе о томъ, что Государь, внявъ просьбѣ отца, графа Чернышева, перевелъ Захара рядовымъ на Кавказъ. Это извѣстіе, разумѣется, сильно ободрило Кривцовыхъ; рѣшено было тотчасъ послать прошеніе. Сергѣю объ этомъ ничего не писали, чтобы не тревожить его прежде времени, но Анна Ивановна еще въ ноябрѣ какъ будто мимоходомъ освѣдомилась у него: "если бы тебѣ предоставили самому выбрать мѣсто жительства въ предѣлахъ Иркутской и Енисейской губерній, гдѣ ты желалъ бы поселиться?" Дѣло въ томъ, что по тщательномъ обсужденіи, онѣ рѣшили просить о перемѣщеніи Сергѣя не на Кавказъ, куда -- какъ онѣ знали -- уже были переведены рядовыми нѣкоторые изъ осужденныхъ по дѣлу 14-го декабря, -- а только въ какое-нибудь болѣе обитаемое мѣсто въ предѣлахъ той же Сибири, потому что онѣ опасались, чтобы при его потрясенномъ здоровья рѣзкій переходъ изъ холоднаго климата въ жаркій не оказался для него пагубнымъ. Но онѣ и не стали дожидаться Сергѣева отвѣта: въ началѣ января (1829 года) Вѣра Ивановна отправила прошеніе къ императрицѣ, составленное въ указанномъ сейчасъ смыслѣ.

Даже по осторожнымъ письмамъ Сергѣя Ивановича къ матери можно понять, какъ трудно далась ему и его двумъ товарищамъ туруханская зима. Онъ еще осенью получилъ изъ дому деньги, табакъ, чай и бѣлье, съ осени же сдѣлалъ запасы на зиму; изба у нихъ была, повидимому, теплая, для хозяйства была нанята кухарка, баба лѣтъ 50-ти, такъ что особенныхъ матеріальныхъ лишеній они не терпѣли. Но мучительно было это сонное прозябаніе въ трехмѣсячную зимнюю ночь, когда, тѣснясь втроемъ въ двухъ маленькихъ комнаткахъ, при тускломъ свѣтѣ тогдашнихъ свѣчей, по недѣлямъ, не рѣшаясь выйти на лютую стужу, они томились безъ воздуха, безъ движенія, безъ всякихъ впечатлѣній. Ноябрь и декабрь Кривцовъ проболѣлъ скорбутомъ; родные узнали объ этомъ только много позднѣе,-- самъ же онъ по веснѣ писалъ имъ, что былъ "немного нездоровъ, чувствовалъ какую-то слабость, которой, какъ думаю, причиной была сидячая жизнь". "Вы себѣ представить не можете, -- писалъ онъ матери, -- какое непріятное вліяніе имѣла на меня такъ называемая здѣсь темная пора. Бывало цѣлый день ходишь какъ сонный, не имѣя силъ ни за что приняться. Ляжешь въ постель, думая заснуть, но совсѣмъ противное -- сонъ пройдетъ, глаза прояснѣютъ, но только до тѣхъ поръ, пока встанешь". Съ января стало полегче, главное -- день удлинился, Кривцовъ началъ выходить; но затѣмъ снова пошли морозы, и прогулки пришлось прекратить. 4-го апрѣля онъ пишетъ, что вотъ уже мѣсяцъ опять стоятъ морозы въ 20 и 25 градусовъ, еще вчера замерзла женщина, ѣхавшая въ Туруханскъ говѣть, но дни очень прибавились, такъ что въ 9 часовъ вечера еще свѣтло. Силы медленно возвращались къ Кривцову, чему способствовали скудость и однообразіе пищи: ежедневно на обѣдъ и ужинъ супъ съ тощей говядиной, да два или три раза въ день чай. Когда затѣмъ потеплѣло, жизнь все-таки мало украсилась; рыбной ловли Кривцовъ терпѣть не могъ; онъ любилъ верховую ѣзду, но верховая ѣзда на мѣстныхъ малорослыхъ и слабыхъ лошадяхъ не доставляла никакого удовольствія.

Прося сестру о присылкѣ книгъ, Кривцовъ, но избѣжаніе присылки уже имѣющихся, сообщилъ ей списокъ книгъ, привезенныхъ ими изъ Читинскаго острога. Это были:

Muller -- Histoire universelle.

Robertson -- Histoire du règne de l'Emp. Charles-Quint.

Montaigne, Essais.

Pascal -- Pensées и Lettres provinciales.

Bossuet -- Discours sur l'histoire universelle.

Choix des chefs-d'oeuvres dramatiques.

Phédon.

Lay -- Economie politique.

Lacroix--Cours de mathématique.

Francoeur -- то-же.

imitation de J. C.

Denham et Claperton -- Voyage en Afrique

Lamartine.

Dupaty -- Lettres sur l'Italie.

Noel (франц.-латинскій словарь).

Massillon -- Les sermons и Le petit carême.

Утѣшеніе христіанина.

Проповѣди Іоанна Златоуста.

Сочиненія Батюшкова.

Нѣсколько частей Шиллера (очевидно, по-нѣмецки).

Нѣсколько книжекъ изъ нѣмецкой Etui -- bibliotek.

А вотъ книги, которыя были ему посланы по его требованію:

Rollin -- Traité des études, 4 тома.

L'abbé Batteux--Principes de la littérature, 6 томовъ.

Adam Smith, 4 тома.

Ancillon, 4 тома,

и изъ русскихъ: сочиненія Державина, Жуковскаго, Пушкина, "Исторія" Карамзина и "Грамматика" Греча. Онъ требовалъ еще сочиненія Гёте и "Исторію Швейцаріи" Іоанна Мюллера -- оба по-нѣмецки. Это были все серьезныя, вѣскія книги, предназначенныя не для минутнаго развлеченія; легкихъ книгъ, какъ-то романовъ и т. под., туруханскіе изгнанники не привезли изъ Читы и не выписывали.

Чтеніе было, разумѣется, ихъ главнымъ занятіемъ. Въ октябрѣ 1828 года Кривцовъ сообщаетъ, что переводитъ Масильона на русскій языкъ, а въ мартѣ 1829-го онъ такъ описываетъ свое времяпровожденіе: встаемъ между 7 и 8 час., до 9 пьемъ чай и болтаемъ, потомъ садимся за работу; сейчасъ я дѣлаю извлеченія изъ Ансильона -- такъ лучше запоминается; въ 2 обѣдаемъ, затѣмъ отдыхъ, затѣмъ, если погода сносная, гуляю часъ -- полтора; послѣ этого до чая, помогаю Аврамову переводить съ французскаго на нѣмецкій; послѣ чая опять дѣлаю извлеченія изъ Ансильона до 9 час., потомъ играю съ Аврамовымъ въ пикетъ до 11, въ 11 ужинаемъ и ложимся спать.-- Такъ проходилъ день за днемъ.

Свѣтлыми минутами въ этомъ тускломъ однообразіи было полученіе писемъ изъ Россіи. Почта приходила разъ въ мѣсяцъ, около 20-го числа. Но осенью и весною, случалось, проходило и два, и три мѣсяца въ тщетномъ ожиданіи писемъ. Въ половинѣ февраля 1829 года Кривцовъ зналъ о своихъ родныхъ только то, что сообщили ему мать и сестра въ письмѣ отъ 15 сентября; только 26 февраля пришла, наконецъ, осенняя русская почта, привезшая ему сразу семь писемъ, въ томъ числѣ два отъ матери. Исправно, разъ въ мѣсяцъ, писали ему, какъ сказано, мать и сестра Анна, но въ ихъ письмахъ часто приписывали и другія сестры и иные изъ родственниковъ. Семейныхъ событій за этотъ годъ случилось не много: младшая сестра Софья въ іюлѣ 1828 года вышла замужъ за Григорія Евгеньевича Лаврова, братъ Павелъ въ декабрѣ получилъ камеръ-юнкера; о непріятностяхъ, постигшихъ Николая Ивановича, Сергѣю страннымъ образомъ не писали, но по намекамъ въ письмахъ можно заключить, что онъ зналъ все, можетъ быть изъ двухъ писемъ, которыя написала ему Екатерина Ѳедоровна, жена Николая. Большое участіе принимали въ немъ, какъ видно. Тургеневы, отецъ и мать Ивана Сергѣевича. Сергѣй Николаевичъ Тургеневъ былъ довольно близкій родственникъ Кривцовыхъ, а одна изъ дочерей Вѣры Ивановны, Елизавета, выйдя замужъ за Сомова,-- вступила въ свойство съ Варварой Петровной Typгеневой, чья мать, Катерина Ивановна, была во второмъ бракѣ за Сомовымъ; между Тимофеевскимъ и Спасскимъ были частыя сношенія. Въ послѣдній день своего пребыванія въ Петропавловской крѣпости Сергѣй Кривцовъ чрезъ сестру Анну послалъ письмо Варварѣ Петровнѣ. 3 іюля 1828 года сестра Анна писала Сергѣю: "У насъ теперь Вари. Петр. Тургенева. Мужъ ея очень боленъ и ѣдетъ лечиться въ Москву. Владиміръ поручилъ ему купить для тебя по твоему реестру. Если тебѣ возможно, напиши къ ней письмо въ Москву, въ собственномъ домѣ на Самотекѣ. Напиши, другъ мой, они тебя очень любятъ и такъ заботятся, сами хотятъ писать къ тебѣ". Варвара Петровна послала Сергѣю Ивановичу новые каталоги, только что полученные ею изъ Петербурга. Сергѣй Николаевичъ дѣйствительно выслалъ Сергѣю изъ Москвы вещи и книги, которыхъ тотъ требовалъ; сохранилось и его письмо къ С. И. отъ 30 августа 1828 г. со спискомъ посылаемыхъ вещей: часы серебряные -- 270 р. (ассиги.), Карамзина "Исторія" -- 122 р., два термометра -- 8 р., двѣ бритвы -- 30 р., и пр. Онъ подписался: "Тебя любящій Сергѣй Тургеневъ". Тургеневы заказали для себя копію съ того Бестужевскаго портрета Сергѣя Ивановича, который былъ присланъ изъ Читы. С. И., повидимому, не любилъ Варвару Петровну. Анна Ивановна многократно, еще и весною 1829 года, напоминала ему, чтобы онъ написалъ Варварѣ Петровнѣ: "Если ты не сдѣлаешь этого -- берегись: не ручаюсь, что при вашей встрѣчѣ твои глаза останутся цѣлы. Шутки въ сторону, напиши ей, и полюбезнѣе. Если бы ты слышалъ, какъ она воркуетъ (roucouler) о своей жалости и любви къ тебѣ, ты былъ бы тронутъ. Будь же паинькой, сдѣлай это, мой другъ, пожалуйста; притомъ, я могу давать ей разныя комиссіи для тебя, а если она рѣшитъ, что ты разлюбилъ ее, она не станетъ ихъ исполнять" {Подлинникъ по-французски.}.

Изрѣдка сестра пишетъ ему оего бывшихъ товарищахъ: Александръ Суворовъ пожалованъ въ адъютанты къ царю, Лукинъ -- на войнѣ, осаждаетъ Шумлу. О Павлѣ она пишетъ (въ августѣ 1828 года), что онъ хорошо чувствуетъ себя въ Римѣ, сталъ, по его собственнымъ словамъ, вдвое толще, и по обыкновенію очень неаккуратенъ въ перепискѣ; недавно пришли отъ него сразу три письма въ одномъ конвертѣ, одно отъ марта, другое отъ апрѣля, третье отъ мая, и въ майскомъ онъ пеняетъ, что ему не отвѣтили на его мартовское письмо. А мать жалуется Сергѣю на Анну: ей уже 30 лѣтъ, замужъ итти не хочетъ, такъ:хоть жила бы съ нею у Лизы, а она безъ надобности живетъ у тетки Карповой, и сама пишетъ, что ей тамъ скучно, да еще вздумала теперь строиться въ Писканицѣ и потомъ жить тамъ одиноко. "Ты знаешь ея характеръ молчаливый, то я одна съ ней никакъ не могу жить. Я, отдавши замужъ Сонюшку, жила съ ней (т. е. съ Анной) мѣсяцъ; я, право, думала, что я съ ума сойду или получу жестокую ипохондрію. Повѣришь-ли, что въ мѣсяцъ вѣрно она 10 словъ не сказала; то ты можешь судить, при моей горести вести таковую жизнь -- это бы была истома пуще смерти. Но я вѣдь не веселья желаю, но по крайней мѣрѣ видѣла бы живыхъ людей предъ собой, а не мертвыхъ. Я теперь живу у Лизы, меня сколько-нибудь развлекаютъ дѣти, да и она при всѣхъ своихъ ужасныхъ хлопотахъ очень, очень много находитъ время и со мной поговорить; но отъ Анны, кромѣ да или нѣтъ, ничего не дождешься. Она съ посторонними довольно говорлива, но въ своей семьѣ какъ рыба молчитъ. Такъ, мой другъ, пожалуйста, напиши къ ней, но не говори, что я къ тебѣ объ ономъ писала, а какъ будто самъ отъ себя скажи, что ты видалъ изъ моихъ писемъ, что я живу у Лизы, то для чего и она съ нами не живетъ... Авось, Богъ дастъ, она тебя послушаетъ".-- Анна Ивановна поставила на своемъ: въ слѣдующемъ году построила домъ въ Писканицѣ (выдѣленномъ ей имѣніи) и поселилась въ немъ, и мать потомъ подолгу живала у нея. Анна Ивановна была умна, и умъ ея былъ даже не лишенъ чисто-женской граціи. Однажды она пишетъ Сергѣю, что нѣсколько разъ принималась изучать нѣмецкій языкъ, но такъ какъ это очень скучно, то на-дняхъ она рѣшила больше не неволить себя, утѣшаясь мыслью, что Богъ на томъ свѣтѣ навѣрное не потребуетъ съ нея отчета, почему она не выучилась нѣмецкому языку.

Прошеніе Вѣры Ивановны на имя императрицы было послано въ началѣ января 1829 года; 5 февраля Анна, очевидно желая подготовить Сергѣя, писала ему, что по какому-то предчувствію она съ увѣренностью ждетъ какой-нибудь счастливой перемѣны въ его судьбѣ, все?о вѣроятнѣе -- перевода его въ другое мѣсто. А Сергѣй Ивановичъ только въ началѣ марта могъ отвѣтить на ноябрьское письмо сестры, въ которомъ она спрашивая? его, куда бы онъ хотѣлъ быть переведенъ. Онъ отвѣчалъ, что не понимаетъ цѣли ея вопроса, но если уже она желаетъ знать, то онъ назвалъ бы Минусинскъ, какъ такое мѣсто, гдѣ природа и климатъ по слухамъ очень хороши; "но зачѣмъ тѣшить себя пустыми надеждами?" Легко представить себѣ, какъ были обрадованы лѣтомъ мать и сестра... получивъ это письмо; дѣло въ томъ, что прошеніе Вѣры Ивановны увѣнчалось успѣхомъ, и Сергѣя Ивановича приказано было перевести именно въ Минусинскъ! 25 февраля, 1829 года секретарь императрицы, Шамбо, извѣстилъ объ этому Вѣру Ивановну французскимъ письмомъ: "По Высочайшему повелѣнію, сейчасъ полученному мною отъ Ея Имп. Вел. Государыни Императрицы, спѣшу извѣстить Васъ, что перемѣщеніе Вашего сына будетъ произведено, и что онъ будетъ переведенъ въ г. Минусинскъ, если соотвѣтствующія власти не найдутъ препятствій къ этому перемѣщенію". Сергѣй Ивановичъ узналъ о своемъ переводѣ изъ того самаго. письма, гдѣ сестра, еще сама не зная о судьбѣ прошенія, подготовляла его сообщеніемъ о своемъ предчувствіи: на этомъ письмѣ (оно сейчасъ передо мною) чьей-то чужой рукой была приписана, и отдѣлена чертой, одна строка: Вы переводитесь въ Минусу черезъ два мѣсяца.-- Красноярскъ..

Позднѣе, уже изъ Минусинска, Кривцовъ подробно разсказалъ въ письмѣ, какъ онъ узналъ о своемъ переводѣ. 1-го или 2-го іюня, часовъ въ 5 утра, кто-то растолкалъ его во снѣ, и онъ услыхалъ щіопотомъ произносимыя слова: "Нарочный! за вами нарочный!" Открывъ глаза, онъ увидалъ свою кухарку; она сквозь смѣхъ и слезы, объявила ему, что пріѣхалъ нарочный за нимъ, чтобы везти его въ Россію. Взволнованный, въ полномъ недоумѣніи, онъ всталъ и разбудилъ своихъ товарищей; рѣшили послать за нарочнымъ, чтобы узнать, въ чемъ дѣло. Но усталый казакъ на всѣ ихъ вопросы отвѣчалъ однимъ тупымъ "не знаю"; онъ могъ только объяснить, что его прислали изъ Енисейска съ бумагами и велѣли на обратномъ пути доставить Кривцова въ Енисейскъ-же. Но скоро дѣло разъяснилось: черезъ часъ за Кривцовымъ прислалъ мѣстный начальникъ -- отдѣльный таможенный: засѣдатель -- и, объявивъ ему, что онъ долженъ немедленно отправиться въ Енисейскъ, передалъ ему привезенное, очевидно, тѣмъ же казакомъ, письмо изъ дому -- то самое письмо Анны Ивановны, на которомъ какая-то добрая душа въ Красноярскѣ написала блаженную вѣсть о переводѣ его въ Минусинскъ.

1-го іюля 1829 года Сергѣй Ивановичъ писалъ матери изъ Красноярска: "Благодаря неусыпной заботливости вашей и милостивому снисхожденію Государя Императора, я оставилъ Туруханскъ и благополучно прибылъ сюда, откуда на сихъ дняхъ отправляюсь въ Минусинскъ. Всѣ, которые тамъ бывали,-- съ восхищеніемъ говорятъ о томъ краѣ, называя оный здѣшней Италіей. Итакъ, почтенная матушка, благодаря стараніямъ вашимъ, я увижу еще разъ обработанныя поля, увижу горы и по нимъ бродящія стада. И сколь восхитительна мнѣ покажется сія картина послѣ топкаго болота, въ которомъ я цѣлый годъ находился и гдѣ думалъ окончить дни свои!"

Грустно было Кривцову разставаться со своими туруханскими товарищами; онъ возвращался къ жизни -- они оставались въ проклятомъ мѣстѣ, да еще безъ всякихъ средствъ къ существованію. До сихъ поръ они жили на его средства; чѣмъ они будутъ жить теперь? Этотъ вопросъ немало заботилъ и Вѣру Ивановну и Анну Ивановну. Онѣ тотчасъ списались съ отцомъ Аврамова, побуждая его также войти съ ходатайствомъ о перемѣщеніи сына; Анна Ивановна писала и самимъ оставшимся въ Туруханскѣ, Елизавета Ивановна (Сомова) послала Аврамову 50 руб. и табаку. Аврамовъ и Лисовскій больше не увидали родины. Объ ихъ дальнѣйшей жизни сохранилось мало свѣдѣній. Въ 1831 году имъ было съ высочайшаго разрѣшенія дозволено заниматься торговыми оборотами въ Туруханскомъ краѣ и ѣздить для покупки хлѣба и другихъ припасовъ въ Енисейскъ. Они, повидимому, воспользовались этимъ разрѣшеніемъ; по крайней мѣрѣ, сохранилось извѣстіе, что Аврамовъ позднѣе служилъ приказчикомъ у одного изъ мѣстныхъ купцовъ. Лисовскій въ 1833 г. Женился на дочери туруханскаго протоіерея Алексѣя Петрова, Платонидѣ. Въ январѣ 1856 года Аврамовъ и Лисовскій были зарѣзаны въ своей квартирѣ въ Туруханскѣ съ цѣлью ограбленія {Д. Лазаревъ, политическіе ссыльные въ Туруханскомъ краѣ", "Историч. Вѣстн." 1896 г. январь, стр. 337--9. "Портреты декабристовъ", изд. М. Зензинова.-- То-же самое разсказываетъ о смерти А. и Л. бар. А. Е. Розенъ (Зап. декабр. 1907, стр. 173 и 279. Г-жа Францева, безъ сомнѣнія, ошибочно сообщаетъ, что Аврамовъ умеръ отъ сибирской язвы ("Историч. Вѣстн." 1888, май, стр. 384 и д.). Четвертый декабристъ, сосланный въ Туруханскъ, П. С. Бобрищевъ-Пушкинъ, какъ извѣстно, сошелъ тамъ съ ума; кн. Ѳ. П. Шаховской, пріѣхавъ въ декабрѣ 1826 г., уже въ іюнѣ 1827 г. былъ переведенъ въ Красноярскъ (см. у Д. Лазарева, цит. м.).}.

Въ первый разъ теперь легче вздохнула бѣдная мать послѣ трехъ лѣтъ безутѣшнаго го-для. Еще отъ Сергѣя не было извѣстій съ новаго мѣста его ссылки -- онъ какъ разъ былъ въ пути, чего въ Тимофеевскомъ, конечно, не знали, а его послѣднее письмо было отъ 4-го марта, еще изъ ТурухансУа,-- какъ другая неожиданная радость опередила первую. 22 іюля 1829 года Вѣра Ивановна писала Сергѣю: "Нынѣшній мѣсяцъ меня Богъ утѣшилъ сверхъ моего чаянія: въ одинъ день съѣхались ко мнѣ Николай и Павелъ, и всѣ мы были вмѣстѣ, только тебя, моего друга, не было, что много отнимало у меня удовольствія; но да будетъ воля Его святая. Николай пробылъ 5 дней и поѣхалъ въ Петербургъ по своимъ дѣламъ. Онъ очень постарѣлъ, а Паша все такой же дебелый и такой же милый и добрый, любитъ всѣхъ родныхъ, но тебя, мой другъ, кажется, всѣхъ больше, ибо разлука съ тобой очень его огорчаетъ". Павелъ пріѣхалъ на цѣлыхъ три мѣсяца. Онъ былъ необычайно толстъ, румянъ, жизнерадостенъ и благодушенъ. Никому ничѣмъ не жертвуя, эпикуреецъ, въ которомъ эгоизмъ умѣрялся только лѣнью, онъ умѣлъ всѣхъ очаровывать. Онъ привезъ изъ Рима свой портретъ; "мы помѣстили его, -- пишетъ сестра Анна, -- вмѣстѣ съ твоимъ въ зеленой нишѣ. Ты не можешь себѣ представить, какъ они противоположны или, вѣрнѣе, какъ точно они воспроизводятъ его и твое положеніе: онъ -- прямо изъ Рима -- застегнутый до подбородка, съ плащемъ на плечахъ и шляпою на головѣ, тучный, жирный и красный; ты -- съ обнаженной головой и воротомъ рубашки... ты понимаешь. Сережа, на какія мысли это наводитъ". Павлу нетрудно было тронуть мать нѣсколькими грустными словами о Сергѣѣ, но онъ даже теперь, изъ дому, полѣнился написать далекому брату. Пріѣхавъ въ Тимофеевское 1 іюля, онъ только 22 собрался приписать полстраницы въ общемъ письмѣ къ Сергѣю, да и эти строки, по-французски гладкія, не содержали въ себѣ ничего о томъ, что могло интересовать Сергѣя: въ какомъ состояніи онъ засталъ мать, сестеръ и братьевъ, что измѣнилось въ родныхъ мѣстахъ, и пр. Ихъ и перевести нельзя -- такъ банальны эти увѣренія; онъ charmé возможностью написать своему cher Serge, онъ не станетъ расточать ему пустыхъ увѣреній въ своей любви, надѣясь, что тотъ не сомнѣвается въ ней, ибо братъ есть другъ, данный самой природой, и пр.; обо всеімъ, что тебя можетъ интересовать, пишутъ тебѣ мать и сестры, поэтому скажу тебѣ только, что я какъ нельзя болѣе доволенъ своей службою, -- и дальше идетъ описаніе необыкновенныхъ качествъ кн. Гагарина, "истиннаго представителя de la civilisation perfectionnée",-- а подъ конецъ нѣсколько словъ безсодержательнаго ободренія: "твое несчастіе насъ удручаетъ, но не подрываетъ нашей надежды на милосердіе Божье и доброту нашего августѣйшаго монарха" -- de Notre Auguste Souverain. Сестра Анна сочла нужнымъ оправдать Павла предъ Сергѣемъ: "Павелъ пишетъ тебѣ мало, потому что онъ усталъ до полусмерти. Представь себѣ, что при его необыкновенной тучности, онъ ни на минуту не сходилъ съ паркета и, разумѣется, былъ весь въ поту". Ужъ лучше бы она промолчала; только и нашелъ времени написать брату, что между двухъ танцевъ!

Этотъ мѣсяцъ почти весь прошелъ въ танцахъ и праздникахъ. 15 іюля, въ двойной семейный праздникъ (рожденье Сергѣя и именины Владиміра), вся семья собралась у Владиміра въ Рагозинѣ; оттуда Вѣра Ивановна съ Павломъ и Анною поѣхали въ Вязовое, къ брату Вѣры Ивановны, Дмитрію Ивановичу Карпову, праздновать именины его жены Марьи Михайловны. Здѣсь къ 22-му съѣхалось множество гостей, былъ домашній спектакль, организованный Плещеевыми (въ немъ участвовалъ и Павелъ Ивановичъ), былъ пиръ горой и танцы въ теченіе цѣлой недѣли, потому что всѣ гости оставались до 29-го, когда праздновалось рожденье Дмитрія Ивановича. Все это время стояла невыносимая жара, до 26^о въ тѣни. Вѣрѣ Ивановнѣ приходилось трудно поспѣвать за молодежью. "Теперь съѣзжаются гости,-- пишетъ она днемъ 22-го,-- народу будетъ бездна, жара смертельная, и я уже теперь задыхаюсь, какъ воображу, что должно будетъ часа три сидѣть за столомъ. Признаюсь, мой другъ, что всѣ эти праздники становятся въ тягость". Наконецъ 31-го уѣхали назадъ въ Тимофеевское. Пріѣздъ Павла помѣшалъ Вѣрѣ Ивановнѣ исполнить обѣтъ, данный ею безъ сомнѣнія въ связи съ переводомъ Сергѣя въ Минусинскъ, -- съѣздить въ Кіевъ и Ахтырку на богомолье; пришлось отложить эту поѣздку на будущій годъ, "отъ чего, пишетъ она, мнѣ очень грустно, что до сихъ поръ не могу выполнить обѣщаніе". Она хотѣла по крайней мѣрѣ говѣть въ Успеньевъ постъ и подбила къ тому же и Павла, что для нея было большой радостью, потому что онъ уже два года не говѣлъ; "но не думай, чтобы я его заставила, -- нѣтъ, онъ самъ это мнѣ сказалъ". Въ Тимофеевскомъ прожили двѣ недѣли, мать съ сыномъ говѣли и пріобщились, потомъ мать съ Анною поѣхали въ усадьбу послѣдней, Писканицу, Павелъ еще куда-то, а чрезъ нѣсколько дней къ нимъ же; и сюда наѣзжали гости -- родные: Кирѣевскіе и другіе. Здѣсь старушка отдохнула отъ разъѣздовъ и праздниковъ. Здѣсь, въ Писканицѣ, она собиралась отнынѣ жить съ. Анною. "Что же, мой дружочекъ, тебѣ еще сказать?-- писала она въ концѣ августа Сергѣю, разсказавъ о тѣхъ поѣздкахъ по роднымъ.-- Живу теперь въ любезномъ своемъ Волховскомъ уѣздѣ, собираемся строить домикъ, и когда Богъ поможетъ построить, тогда буду покойнѣе, а то, право, скучно переѣзжать съ мѣста на мѣсто. У Лизы бы мнѣ (было) прекрасно и покойно какъ нельзя лучше, но бѣда моя -- церкви нѣту и ѣздить чрезъ рѣку, то въ дурную погоду переѣзда совсѣмъ нѣтъ; а мнѣ, мой другъ, только и утѣшенія, когда слышу службу Божью. А тутъ, церковь у воротъ; только попъ лѣнивъ служить обѣдни и выдумалъ служить какія-то обѣдницы безъ совершенія таинствъ. но какъ буду, Богъ дастъ, здѣсь жить, тогда заставлю его служить какъ должно".

Наконецъ, 21 августа мать "съ благодарностью Всевышнему и съ душевной радостью" получила первое письмо, писанное Сергѣемъ послѣ перемѣны въ его судьбѣ, -- то письмо изъ Красноярска отъ 1-го іюля. Большимъ облегченіемъ было уже то, что письмо шло всего семь недѣль, а не три мѣсяца съ лишнимъ, какъ прежде; но главное, теперь она будетъ спокойнѣе, зная, что онъ. не холоденъ и не голоденъ, и въ болотѣ не тонетъ, дышитъ свѣжимъ воздухомъ и питается пищей человѣческой, и болѣе всего -- драгоцѣнное для нея здоровье его поправится. Она проситъ его написать ей подробно о Минусинскѣ и его жителяхъ, и есть ли тамъ такіе люди, которыхъ можно назвать людьми; а объ оставшихся въ Туруханскѣ товарищахъ, Аврамовѣ и Лисовскомъ, и она тревожится; Аврамовъ бѣденъ, но авось найдутся добрые люди, которые будутъ въ складчину помогать ему, а родные Лисовскаго неужели тоже бѣдны? она проситъ прислать ей адресъ матери Лисовскаго, -- она напишетъ ей. Есть же такіе безсердечные родители, что оставляютъ въ. нуждѣ своихъ несчастныхъ дѣтей: "вотъ въ нашихъ мѣстахъ есть извергъ баронъ Черкасовъ, который имѣетъ большое состояніе, но сыну несчастному", -- тоже декабристу, -- "ни гроша не посылаетъ, и братъ его изъ своего жалованья удѣляетъ". Павелъ въ половинѣ сентября еще былъ съ нею, и она не нарадуется на него; "въ добротѣ души и привязанности ко мнѣ можетъ равняться съ тобой, моимъ милымъ другомъ, но не такъ еще умѣренъ въ своихъ желаніяхъ, но какъ не-изъ-чего, то и остается покоенъ и всѣмъ доволенъ; но все это еще можно приписать къ молодости, а не къ вѣтренности". А всего болѣе ее восхищаютъ его принципы: я, говоритъ онъ, молодъ, здоровъ, богатство мое -- служба, отъ которой: буду сытъ и одѣтъ, и честный человѣкъ: это самое большое богатство:-- Она совершенно вѣрно понимала Павла: ему дѣйствительно хотѣлось большаго, чѣмъ онъ достигъ (да онъ и былъ уменъ и способенъ), но у него было слишкомъ мало внѣшнихъ рессурсовъ, чтобы преуспѣвать безъ усилій: ни знатнаго происхожденія, ни богатства, ни сильныхъ родственныхъ связей; даже братъ Николай, на первыхъ порахъ такъ много сдѣлавшій для него, теперь самъ былъ лишенъ всякой силы. Пробиваться приходилось самому, но онъ былъ слишкомъ баринъ, чтобы заискивать, и слишкомъ сибаритъ, чтобы все забывать для службы. Итакъ, будущее, какъ онъ уже ясно видѣлъ, не сулило ему никакихъ блестящихъ перспективъ; это было грустно, но такъ какъ онъ больше всего на свѣтѣ любилъ покой, то онъ не давалъ напрасному честолюбію слишкомъ тревожить себя и дѣйствительно былъ "всѣмъ доволенъ". На почвѣ этого затаеннаго недовольства у него сложилась даже особеннаго рода философія, не разъ высказывающаяся въ его письмахъ: жизнь-де надо брать стоически, не стоитъ добиваться чего-нибудь, ибо всѣ блага, такъ цѣнимыя людьми, -- богатство, почести и пр., -- суета суетствій. Какъ ни легка была эта резиньяція, она все-таки бросала тѣнь на его жизнь.

Можетъ быть, именно ею, а не прямою любовью, былъ порожденъ комическій романъ, разыгравшійся у него въ этотъ пріѣздъ. Будь онъ карьеристъ, упорно пробивающійся впередъ или просто по случаю успѣвающій въ своей карьерѣ, онъ не далъ бы мимолетному увлеченію такъ легко сбить себя съ пути. Но онъ не былъ ни тѣмъ, ни другимъ; свѣтъ и служба не обѣщали ему многаго, и потому онъ не очень дорожилъ ими; а тутъ подвернулся романъ, сулившій въ итогѣ тоже покойную и комфортабельную жизнь, хотя и въ деревенской обстановкѣ, -- онъ и соблазнился, соблазнился, правда, безъ особеннаго пыла, такъ что не трудно оказалось и отвлечь его отъ этого рѣшенія.

20 октября, наканунѣ отъѣзда изъ Тимофеевскаго, Павелъ написалъ Сергѣю письмо, содержаніе котораго мы узнаемъ только изъ отвѣтныхъ писемъ Сергѣя. Онъ писалъ, что женится, что помолвка состоялась, а свадьба будетъ въ январѣ; онъ ѣдетъ въ Петербургъ, чтобы поскорѣе выхлопотать себѣ отставку, и потомъ, забывъ всѣ прелести невѣрной славы, поселиться въ Тимофеевскомъ и посвятить свою жизнь счастью родныхъ и подданныхъ. Къ его письму было приложено письмо его невѣсты, Варвары Николаевны, которая рекомендовала себя Сергѣю и подтверждала написанное Павломъ. Получивъ эти письма въ декабрѣ, Сергѣй поспѣшилъ поздравить мать, брата и невѣсту; послѣднюю онъ зналъ лично изъ прошлаго.

Но затѣмъ извѣстія о Павлѣ прекращаются; ни мать, ни сестра Анна въ письмахъ къ Сергѣю ни словомъ не поминаютъ о предстоящей свадьбѣ. Сергѣй недоумѣваетъ, но получаетъ въ отвѣтъ лаконическое сообщеніе, что Павелъ уѣхалъ на мѣсто своей службы, въ Римъ. Наконецъ, только въ мартѣ (1830 г.) мать собралась подробно описать ему весь ходъ этой исторіи, стоившей ей-немалыхъ волненій. Подъ ея простодушнымъ перомъ портретъ Павла обрисовывается, какъ живой.

"Любезный мой другъ Сереженька, -- писала она.-- Письмо твое отъ 23 декабря я получила, поблагодарила всевышняго, что ты здоровъ. Насчетъ же свадьбы Павловой, она не состоялась по обстоятельствамъ состоянія, да и молодость его лѣтъ, да и мнѣ кажется, ни онъ, ни она большаго желанія не имѣли. Она точно прекрасная дѣвушка съ самыми лучшими достоинствами. И сперва наша тетка стала развѣдывать, что за ней, и сказала намъ, что она навѣрное узнала, что братъ даетъ ей 460 душъ и 30 тысячъ денегъ. Вотъ Паша мнѣ говоритъ: дѣвушка прекрасная, родство тоже и состояніе порядочное, и что онъ рѣшается жениться. А какъ ты меня знаешь, что я слишкомъ къ вамъ слаба но всякихъ случаяхъ, -- и говорю: дай Богъ часъ. Но только сказала ему: не забудь, что тебѣ 24 года и на хорошей дорогѣ по службѣ, но женясь, онъ долженъ будетъ оставить службу. Это было его остановило, но потомъ опять вздумалъ, поѣхалъ къ Николаю совѣтоваться. Тотъ по своей флегмѣ не сказалъ ни да, ни нѣтъ. Пріѣхавши отъ брата очень скученъ, но рѣшился, поѣхалъ къ нимъ и помолвилъ, и любезный братецъ при помолвкѣ объявляетъ ему, что онъ даетъ сестрѣ '350 душъ и 70 тысячъ долгу. Вотъ тебѣ первый подарокъ. Онъ присылаетъ мнѣ сказать о помолвкѣ, но объ этомъ подаркѣ ни слова, а пишетъ къ Аннѣ очень грустное письмо и объявляетъ эту радость, и проситъ ее, чтобы она никакъ мнѣ не оказывала. Она мнѣ и не оказала, а сказала Владиміру. Тотъ къ нему посылаетъ нарочнаго и представляетъ всѣ резоны. Онъ имъ отвѣчаетъ, что уже поздно; но какъ видятъ, что дѣло безъ меня не обошлось, сказываютъ мнѣ. Я такъ и обезумѣла. Его долгу 35 тысячъ, ея 70, да на свадьбу и приданое вѣрно бы еще истратили 50, а тамъ бы начали заводить строенье, а у Павла очень много замашекъ Николаевыхъ. Такъ-бы наконецъ вышло, что должно продать либо его, или ея имѣніе. И какъ я уже вижу бѣду неминуемую, я тотъ же часъ рѣшилась писать къ нимъ, а онъ уже отъ нихъ уѣхалъ въ Петербургъ просить позволенія жениться; и пишу къ нимъ всѣ обстоятельства насчетъ ихъ молодости и состоянія, что они могутъ быть оба несчастливы, и прошу ихъ, чтобы они ему отказали, а къ нему пишу, что такъ какъ онъ мнѣ всегда говорилъ, что онъ ничего такъ не хочетъ, какъ видѣть меня покойною, то я его и прошу, что ежели онъ хочетъ меня успокоить, то чтобы не женился. Получаю отъ него письмо самое отчаянное; говоритъ, что съ его стороны будетъ очень безчестно, и прочее. Мнѣ кажется, онъ думалъ, что я его заставлю отказаться, но какъ получилъ отъ нихъ отказъ, то, мнѣ кажется, онъ и самъ былъ доволенъ, и пишетъ ко мнѣ письмо, что онъ получилъ отъ нихъ отказъ, а не онъ отказалъ, и что онъ очень радъ, что выполняетъ мою волю".

Ея психологическія догадки были совершенно правильны. Это послѣднее письмо къ ней Павла сохранилось. Забавно видѣть, какъ онъ вилялъ и трусилъ, прятался за ширмы и заметалъ слѣды, и еще забавнѣе слѣдить, какъ просто и безхитростно, сама того не подозрѣвая, старушка раскрывала его продѣлки и съ присущимъ ей чутьемъ реальнаго ставила вещи на ихъ законныя мѣста.

Оказывается, что дѣло было такъ. Послѣ его поспѣшнаго отъѣзда въ Петербургъ Вѣра Ивановна, какъ сказано, написала роднымъ невѣсты; она писала, что на скудныя средства, которыми будутъ располагать молодые, имъ нельзя будетъ прожить въ Тимофеевскомъ, поэтому она требуетъ, чтобы сынъ и послѣ женитьбы не оставлялъ службы. Родные невѣсты тотчасъ отвѣчали, что не согласны отпускать Варвару Николаевну такъ далеко -- въ Римъ,-- и о томъ же извѣстили Павла. Онъ получилъ это письмо Сергѣя Николаевича (брата невѣсты) въ Петербургѣ 9-го числа, и, какъ мать справедливо писала Сергѣю, самъ былъ до-нельзя радъ, что нашелъ удобный предлогъ развязаться. "Сію минуту, -- пишетъ онъ матери 10-го ноября, -- получилъ я ваше письмо отъ 1-го ноября, и прочитавши его нѣсколько разъ, я покоряюсь вашей волѣ и соглашаюсь на все, что вамъ угодно. Съ моей стороны я уже взялъ",-- значитъ, до полученія письма матери,-- "всѣ предосторожности, чтобы сдѣланное мною не послужило мнѣ во вредъ, и былъ столько счастливъ успѣть въ ономъ во всѣхъ отношеніяхъ. Къ жи. Гагарину также мною уже написано; итакъ, все кончено. Богъ знаетъ, къ лучшему или нѣтъ. Я боюсь, что мое предыдущее письмо васъ очень огорчитъ; что же прикажете дѣлать? я писалъ, какъ я чувствовалъ. Вчера я получилъ письмо отъ Сергѣя Николаевича и отказъ. Между тѣмъ прошу васъ отослать къ нему мое письмо, но только съ подтвержденіемъ, что вы не соглашаетесь -- теперь. Впрочемъ, я не хочу, чтобы это осталось, ибо можетъ быть Варварѣ Николаевнѣ будетъ лучше меня партія. Я ее увольняю: ваше спокойствіе мнѣ дороже всего. Ежели успѣю, то я еще сегодня напишу къ Сергѣю Николаевичу. Чрезъ мѣсяцъ, а можетъ и прежде я опять ѣду въ Италію; авось Богъ благословитъ мою службу и сдѣлаетъ то, чего я всегда желалъ и никогда не перестану желать, т. е. быть полезнымъ отечеству и семейству, а вмѣстѣ съ симъ и пещись о вашемъ спокойствіи. Я могъ ошибиться, но ошибка поправлена; оставимте теперь все въ покоѣ. Насчетъ издержекъ я къ счастію извернулся, и вся потеря, можетъ быть, будетъ состоять изъ 500 или 600 руб., которые я постараюсь нагнать экономіею".

Совершенно ясно, что онъ еще до полученія письма отъ матери рѣшилъ во что бы то ни стало отвертѣться. Настояніе матери о продолженіи службы и, съ другой стороны, несогласіе родныхъ невѣсты отпустить послѣднюю въ Римъ дали ему для этого нужный предлогъ, и онъ искусно сыгралъ великодушіе на обѣ стороны. Сергѣю Николаевичу онъ написалъ 11-го: "Письмо мое отъ 7-го числа сего мѣсяца изъясняло вамъ мое положеніе. Ваше письмо отъ 27 октября я имѣлъ честь получить третьяго дня. По оному я болѣе всѣхъ теряю; итакъ я думаю, что ни Вы, ни сестра ваша на меня пенять не можете. Да будетъ надо мной воля Господня. Теперь я вижу себя вынужденнымъ возвратить вамъ и сестрицѣ вашей полученное мною слово". Сообщая матери копію этого письма, онъ приписываетъ: "Ежели вы уже послали ваше согласіе, то, опираясь на ваше письмо отъ 1-го ноября, вы можете требовать отсрочки. Разстояніе, насъ всѣхъ разлучающее, дѣлаетъ сіи qui pro quo". Теперь онъ уже самъ боялся, не уступила ли мать по полученіи его предыдущаго, "отчаяннаго" письма, гдѣ онъ писалъ, что съ его стороны было бы безчестно отказываться,-- т. е. не написала ли она роднымъ невѣсты своего согласія. О бѣдной дѣвушкѣ, невинно пострадавшей и, (можетъ быть, искренно любившей его, онъ даже не вспомнилъ и,-- по всѣмъ признакамъ ей не написалъ. О ней подумалъ только человѣчный Сергѣй,-- который, отвѣчая на письмо матери, писалъ: "Жаль только молодой дѣвушки, которой вредитъ всякая подобная гласность; также и мое краснорѣчивое поздравленіе теперь уже не кстати, но однако же прошу къ случаю приберечь оное". Мать, но отъѣздѣ Павла въ Римъ, вспоминала о немъ съ умиленіемъ; вѣтренъ немножко (она разумѣла его сватовство), любитъ жить не по средствамъ, но это отъ молодости и неопытности; какъ войдетъ въ лѣта, дастъ Ботъ остепенится,-- зато какъ добръ, какъ всѣхъ любитъ, какъ исправенъ по службѣ! "истинно можно сказать, примѣрный молодой человѣкъ во всемъ".

Самъ Павелъ, сообщивъ 20 октября Сергѣю о своей помолвкѣ, въ первый разъ снова удосужился написать ему и разсказать конецъ своего сватовства только полтора года спустя, въ мартѣ 1831 года, изъ Рима, да и это письмо недописаннымъ пролежало у него въ столѣ еще 3 ¹/₂ мѣсяца и отправилось по назначенію только въполовинѣ іюня. Въ его объясненіяхъ всесводится къ вопросамъ личнаго благополучія и комфорта; ни о любви, ни о какихъ-либо мотивахъ высшаго порядка нѣтъ и помина, даже личность той дѣвушки входитъ въ его расчеты только какъ слагаемое въ вѣроятный итогъ его собственныхъ удобствъ. "Въ послѣднемъ письмѣ,-- пишетъ онъ (какъ всегда -- по-французски),-- я извѣщалъ тебя о предстоящей перемѣнѣ въ моемъ положеніи. Къ несчастію (по крайней мѣрѣ, какъ я думаю), дѣло не могло состояться, и признаюсь тебѣ, видя себя вынужденнымъ отказаться, я рѣшился на это лишь съ тяжелымъ чувствомъ, потому что дѣло уже значительно подвинулось. Впередъ наука. Впрочемъ, Богъ знаетъ, къ моему ли это благу. Моя служба, мои привычки, усвоенный мною образъ жизни, завязавшіяся у меня отношенія --.все это я долженъ былъ бы оставить, чтобы начать другую жизнь, которая несомнѣнно не представила бы мнѣ этихъ выгодъ. Скромное, даже очень скромное состояніе, доставшееся мнѣ, заставило бы меня еще сильнѣе чувствовать лишенія, тѣмъ болѣе, что имъ подвергся бы еще другой человѣкъ, такъ же мало привычный къ нимъ, какъ я. Таковы невыгоды; но съ другой стороны -- ангельскій характеръ, неописуемая доброта, таланты и познанія, словомъ все, чтобы сдѣлать жизнь пріятною, и характеръ достаточно сильный, чтобы выдерживать удары судьбы; прибавь къ этому пріятную внѣшность и безупречное поведеніе, основанное на принципахъ и безукоризненныхъ примѣрахъ,-- и ты получишь точное понятіе о положеніи дѣла. Суди самъ; ты знаешь людей. Единственное, чего я стараюсь избѣгать въ своей жизни, это сожалѣніе и раскаяніе; гдѣ они, тамъ нѣтъ ни минуты покоя. Человѣкъ живетъ надеждами и иллюзіями; я долженъ былъ бы отказаться отъ нихъ, и навсегда. Предо мною открылось бы новое поприще -- семейнаго счастія; правда, оно -- самое прочное, но нелѣпо искать его почти въ началѣ жизненнаго пути: оно -- удѣлъ зрѣлаго возраста, награда мореплавателю, когда послѣ долгихъ скитаній онъ возвращается въ гавань. Безъ сомнѣнія, никто болѣе меня не цѣнитъ этого спокойнаго существованія; мои склонности, мои размышленія -- все влечетъ меня къ нему, и въ моихъ мечтахъ о счастіи и благоденствіи Тимофеевское всегда рисуется какъ фонъ картины, соблазняющей меня искать тамъ убѣжища отъ всѣхъ тяготъ жизни".

Ему можно повѣрить въ этомъ, но пройдетъ еще много лѣтъ, прежде чѣмъ онъ рѣшится войти въ гавань. Онъ не будетъ скитаться по бурному житейскому морю: всѣ эти годы онъ лѣниво-эпикурейски качается въ тихомъ, заливѣ подъ благословеннымъ небомъ Италіи, любя свой роскошный покой и вмѣстѣ тайно надѣясь, что авось-либо возникнетъ напутный вѣтеръ и понесетъ вдаль его легкій челнокъ. Такъ пройдетъ эта жизнь, незапятнанно и безплодно, одна изъ тѣхъ русскихъ барскихъ жизней, которыя однако безсознательно лелѣяли и накопляли въ себѣ, красоту.

Варвара Николаевна въ концѣ 1832 г. вышла замужъ за нѣкоего Данилова, состоятельнаго господина 55 лѣтъ, и, по словамъ Вѣры Ивановны, изъ скромной дѣвушки оказалась замужемъ вѣтреною и мотовкой: "вотъ какъ можно въ дѣвушкахъ обмануться".

-----

За все это время братъ Николай повидимому ни разу не написалъ Сергѣю. Изрѣдка писала его жена, Екатерина Ѳедоровна, а ему самому было не до того. Ему приходилось -- съ тяжелымъ сердцемъ, съ небольшими средствами, съ нелюбимой женою -- начинать новую жизнь. Онъ съ отрочества не живалъ подолгу въ деревнѣ, не зналъ хозяйства и до сихъ поръ всегда жилъ на готовыя деньги, сначала родительскія, потомъ казенныя; теперь надо было зарыться въ глушь и учиться самому добывать средства, къ существованію.

Но Николай Ивановичъ былъ человѣкъ сильной воли и (положительнаго ума. Какъ 15 лѣтъ назадъ онъ перемогъ потерю ноги и вернулся въ жизнь съ неумаленнымъ запасомъ жизненныхъ силъ, такъ и теперь, оправившись отъ перваго потрясенія, онъ сразу безъ колебаній, дѣльно и увѣренно свернулъ на новый путь -- составилъ себѣ опредѣленный планъ и принялся неутомимо его осуществлять.

Въ Любичахъ даже дома не было. Это село, на границѣ Саратовской губерніи, лежало въ голой степи; здѣсь почва неблагопріятна для растительности, и господствуетъ изсушающій саратовскій зной; кругомъ, по выраженію Анны Ивановны, на протяженіи сорока верстъ нечѣмъ было кошку высѣчь. Надо было строиться и дѣлать насажденія. Одинъ изъ сосѣднихъ помѣщиковъ, Б. Д. Хвощинскій (дѣдъ Б. Н. Чичерина), предложилъ Кривцову гостепріимство у себя въ Уметѣ,-- въ трехъ верстахъ отъ Любичей. Вскорѣ, построивъ первый флигель въ Любичахъ, Николай Ивановичъ могъ перевезти туда свою семью, т.-- е. Жену и восьмилѣтнюю дочь. Послѣ этого началась стройка усадьбы. Былъ выстроенъ великолѣпный барскій домъ въ англійскомъ вкусѣ, со всѣми удобствами англійскаго комфорта, съ оранжереями и теплицами, съ изящной домашней часовней въ католическомъ стилѣ, что стоило Кривцову немалой борьбы съ духовными властями; возникли прочныя надворныя постройки, каменный коттеджъ для причта; на холмѣ вблизи дома воздвиглась, опять по обычаю англійскихъ замковъ, высокая башня съ развѣвающимся на ней флагомъ, предназначенная для гостей, а дальше, въ полѣ,-- часовня-усыпальница. Кривцовъ привезъ изъ Пензы садовника-иностранца и съ его помощью разбилъ вокругъ дома обширный, прекрасный паркъ. Весь планъ, заранѣе тщательно разсчитанный, былъ приведенъ въ исполненіе съ неукоснительной послѣдовательностью, все было сдѣлано прочно и хорошо, точно и русскіе люди, и матеріалъ, и случайности дружно влегли въ оглобли, почувствовавъ твердую руку. Кривцовъ во все вникалъ самъ, всему учился; сосѣди не могли надивиться его практичности, его умѣнью все сдѣлать цѣлесообразно и со вкусомъ при наименьшей затратѣ.

Такъ меньше,-- чѣмъ въ два года, среди голой степи возникла прекрасная англо-русская усадьба, "уютный и просторный уголокъ, гдѣ можно было найти всѣ удобства и все изящество образованнаго быта" {Б. Н. Чичеринъ, цитир. ст., стр. 506. Другія свѣдѣнія о Любинской жизни И. И. Кривцова -- въ цитир. ст. Я. И. Сабурова и въ "Старой записной книжкѣ " П. А. Вяземскаго. Соч. т. VIII, стр. 286--268.}. Здѣсь Кривцовъ провелъ остальныя пятнадцать лѣтъ своей жизни, только изрѣдка и не надолго отлучаясь въ Москву или Петербургъ, лично руководя хозяйствомъ во всѣхъ подробностяхъ, неустанно строя и улучшая. Домъ велся на англійскій манеръ -- въ строгомъ порядкѣ и чистотѣ. Распредѣленіе дня было разъ навсегда установлено неизмѣнно. Безъ приказа или позволенія хозяина не смѣли стулъ сдвинуть съ мѣста. Кривцовъ вставалъ въ 7 часовъ, въ 10 плотно завтракалъ, потомъ садился въ таратайку, заложенную очередной лошадью, и объѣзжалъ поля и постройки; обѣдали по-англійски въ 6, ложились въ 12. Въ опредѣленный часъ являлся староста; для того, чтобы онъ не топталъ пушистыхъ ковровъ, которыми обиты были полы, было прорублено окошечко въ стѣнѣ, отдѣлявшей сѣни отъ кабинета,-- чрезъ это окошечко староста докладывалъ о текущихъ дѣлахъ и принималъ распоряженія. Столъ сервировался по-англійски; въ погребѣ хранился запасъ хорошихъ иностранныхъ винъ, а ключъ отъ погреба Кривцовъ носилъ при себѣ, и, освѣдомившись о вкусахъ гостя, самъ выносилъ оттуда къ обѣду бутылку бордо, или рейнвейна, или шампанскаго. Къ обѣду дѣловой день кончался; вечеръ посвящался чтенію и бесѣдамъ.

Кривцовы нашли въ этомъ глухомъ углу вполнѣ достойный ихъ кругъ людей свѣтскихъ, образованныхъ и пріятныхъ: въ Уметѣ жили Чичерины, подальше -- въ 15 верстахъ -- въ Марѣ -- Баратынскіе, еще дальше, уже въ Саратовской губерніи, кн. Григорій Сергѣевичъ Голицынъ. Этотъ небольшой кругъ былъ связанъ тѣсной дружбой, какъ бы въ одну семью; "между Любичами, Уметомъ и Марою, -- говоритъ Чичеринъ, -- былъ почти ежедневный обмѣнъ, если не посѣщеній, то записокъ и посылокъ". У всѣхъ были связи въ столицахъ, оттуда сообщались политическія и литературныя новости, присылались новыя книги. "Послѣдній романъ Бальзака, недавно вышедшія лекціи Гизо, сочиненія Байрона, пересылались изъ Умета въ Любичи и изъ Любичей въ Мару. И все это при свиданіи становилось предметомъ оживленныхъ бесѣдъ". Наѣзжали въ Любичи и дальніе сосѣди -- Я. Сабуровъ, Устиновъ и др., гостили Вяземскій и Н. Ф. Павловъ. Въ уѣздѣ уважали Кривцова, ѣздили къ нему за совѣтами и образцами, и мѣстныя власти питали къ нему почтеніе, граничившее со страхомъ. Свою единственную дочь Софью онъ любилъ страстно и много занимался ея воспитаніемъ. Отношенія его съ женою въ Любичахъ, повидимому, были ровнѣе прежняго: на это есть намекъ въ одномъ письмѣ Анны Ивановны къ Сергѣю. Но ей все-таки жилось трудно; холодность мужа, его угрюмое молчаніе, его безпощадный педантизмъ, которому все должно было подчиняться въ.домѣ, превращали ея жизнь въ пытку. Она была очень дружна съ Екат. Васил. Чичериной, матерью Бориса Николаевича, своей ближайшей сосѣдкой; ея письма къ Чичериной сохранились: въ нихъ много невыплаканныхъ слезъ. Она училась владѣть собою и старалась таить свое горе, но подчасъ оно вырывалось наружу. Она часто говоритъ о своемъ одиночествѣ, а однажды не сдержалась -- написала по-русски во французскомъ письмѣ: "Некому душу открыть, такъ и душитъ меня, горькую, а что -- сама не знаю; не могу я жить безъ ласки и пріюта". Кривцовъ, выходя изъ-за стола послѣ обѣда, объявляетъ ей, что велѣлъ закладывать, чтобы ѣхать въ Тамбовъ,-- такъ что она едва успѣваетъ написать Чичериной, жившей тогда въ Тамбовѣ, нѣсколько словъ. У нея нѣтъ своей воли, безъ разрѣшенія Кривцова она не можетъ отлучиться изъ дому на нѣсколько часовъ. Она прибѣгаетъ къ маленькимъ хитростямъ, чтобы угодить ему. Она была въ Тамбовѣ, и по уговору должна была вернуться 3-го; она знала, что онъ будетъ ждать ее только въ ночь съ 3-го на 4-ое, и вотъ она устраиваетъ такъ, чтобы пріѣхать 3-го къ обѣду: онъ не любитъ, чтобы она была въ отсутствіи. Разсказавъ объ этомъ (и объ "улыбкѣ на его толстомъ лицѣ", которою она была вознаграждена за свою хитрость), она поясняетъ: "Вы знаете, что я рѣдко имѣю случай поступать по своей волѣ; поэтому, когда такой случай представляется мнѣ, я стараюсь показать, что подчиняюсь по своей волѣ, а не изъ страха. Когда жизнь скупа на счастье, надо пользоваться малѣйшими возможностями, чтобы уменьшить ея горечь. Счастливы тѣ, кто не нуждается въ этомъ искусствѣ!" Пассія Кривцова, Горсткина, обѣщала пріѣхать изъ Пензы погостить. По мѣрѣ того, какъ приближался срокъ ея пріѣзда, настроеніе Кривцова свѣтлѣло; Екатерина Ѳедоровна пользуется и этимъ: "Какъ онъ только нахмурится, я будто нечаянно и скажу: Елиз. Григ., кажется, хотѣла пріѣхать прежде 19-го; или: она обѣщала, кажется, здѣсь дней десять прожить". Другой разъ она съ нетерпѣніемъ ждала его возвращенія изъ Петербурга, мечтая съѣздить къ своему другу Чичериной въ Тамбовъ; но онъ, вернувшись, тотчасъ собрался ѣхать въ Пензу къ Горсткинымъ и "можетъ быть, потому, что долго не видѣлъ насъ", пишетъ Екат. Ѳед., предложилъ ей (женѣ) ѣхать съ нимъ; а она была больна, и дороги были отвратительны, да и какой видъ имѣлъ бы ея визитъ къ Горсткиной? Она обо всемъ промолчала и отговорилась только дурнымъ состояніемъ дорогъ; но съ тѣмъ вмѣстѣ она лишила себя, права проситься въ Тамбовъ. Суровое и, вѣроятно, презрительное обращеніе Кривцова сдѣлало ее робкою и съ другими; она чувствуетъ себя некрасивою, неумѣлою, никому не нужною; она убѣждена, что ея общество никому не можетъ быть интересно,-- и когда кто-нибудь изъ гостей случайно обнаружитъ къ ней не-банальное вниманіе,-- это ее трогаетъ и удивляетъ. Такъ, однажды ее замѣтилъ Е. А. Баратынскій, поэтъ. Это произошло въ 1833 году, когда она уже года четыре жила въ сосѣдствѣ Баратынскихъ; она часто бывала у нихъ, еще чаще принимала ихъ у себя, была дружна съ однимъ изъ братьевъ поэта и съ дамами, въ томъ числѣ съ его женою; характерно, что онъ такъ долго не замѣчалъ ея, и характерно, какъ она разсказываетъ этотъ случай. Къ обѣду съѣхалось у Кривцовыхъ много людей, въ томъ числѣ всѣ три брата Баратынскіе. Поэтъ почему-то былъ особенно ласковъ съ нею, за обѣдомъ сѣлъ возлѣ нея и много говорилъ съ нею, "такъ просто и естественно, что я не только не была запугана его превосходствомъ, но, напротивъ, чувствовала себя ободренной"; послѣ обѣда она пѣла съ однимъ изъ его братьевъ, и онъ былъ все такъ же ласковъ и не отходилъ отъ рояля, а уѣзжая на слѣдующій день, онъ сказалъ ей, что сдѣлалъ здѣсь очень пріятное знакомство, благодаря которому пріятно провелъ день.

XI.

Сергѣй Ивановичъ прибылъ въ Минусинскъ около 15 іюля. Здѣсь уже до него былъ поселенъ по просьбѣ родныхъ декабристъ восьмого разряда, сосланный первоначально въ Якутокъ, Семенъ Григорьевичъ Краснокутскій, бывшій оберъ-прокуроръ сената, дѣйств. стат. совѣтникъ, уже не молодой, болѣзненный человѣкъ. У него и поселился Кривцовъ, принятый имъ, какъ родной. Краснокутскій былъ холостъ, съ нимъ жила его старая тетка. Кривцовъ писалъ о немъ, что онъ пользуется общимъ уваженіемъ за кротость, ровность характера и мужество, съ которымъ онъ переноситъ свои страданія. То же самое говоритъ о Краснокутскомъ въ своихъ запискахъ А. Е. Розенъ.

Ровный, прекрасный климатъ Минусинска, гдѣ вызрѣваютъ даже дыни, арбузы и табакъ, на всякаго дѣйствуетъ благотворно,-- а Кривцовъ пріѣхалъ сюда ихъ Туруханска, да еще въ разгарѣ лѣта. Не удивительно, что онъ въ короткое время ожилъ тѣломъ и душою. Его письма дышатъ довольствомъ, почти счастьемъ. Первымъ дѣломъ онъ завелъ себѣ лошадь, полудикую, которую объѣздилъ и приручилъ. Весь день онъ копается въ саду и на огородѣ, поливаетъ цвѣты и овощи, кормитъ куръ, гусей и индѣекъ, ѣздитъ верхомъ, а вечеромъ гуляетъ, исхаживая верстъ по десяти; туруханская безсонница давно оставила его, здоровье значительно поправилось. Минусинскъ только года за четыре передъ тѣмъ былъ переименованъ въ городъ изъ села Минусы. Онъ и теперь представлялъ собою большую деревню. Въ немъ было съ десятокъ улицъ, застроенныхъ невысокими, опрятными деревянными домиками, красивая каменная церковь, гостиный дворъ съ колоннами, присутственныя мѣста. Жизнь въ Минусинскѣ шла мирная и спокойная. Интеллигенцію составляли чиновники -- окружной начальникъ, городничій, исправникъ, докторъ и др., большею частью, повидимому, хорошіе, добрые люди, радушно принявшіе въ свою среду ссыльныхъ декабристовъ; жили дружно и весело, устраивали вечеринки,-- обѣды, пикники. Декабристъ А. П. Бѣляевъ подробно описалъ въ своихъ "Воспоминаніяхъ" тогдашній бытъ и общество Минусинска. Тотъ самый окружный начальникъ -- высшая мѣстная власть -- Александръ Кузьмичъ Кузьминъ, добрѣйшая душа и вполнѣ культурный человѣкъ, у котораго, по словамъ Бѣляева, каждый вечеръ собирались на бостонъ и ужинъ мѣстные интеллигенты, сталъ задушевнымъ другомъ С. И. Кривцова. Жили они съ Краснокутскимъ очень комфортабельно -- домъ былъ просторный и красивый, 5 человѣкъ прислуги, обѣдъ изъ пяти блюдъ. За лѣто Кривцовъ опять окрѣпъ, зима прошла легко и пріятно, а съ весны онъ снова занялся хозяйствомъ по саду и огороду. 26 августа 1830 года онъ пишетъ: "Теперь солю огурцы, грибы, наливаю наливку, и пр., и пр., и вообще исправляю должность домовитой хозяйки". А въ эти самые дни въ Тимофеевскомъ совершилось необыкновенное, неожиданное событіе: Анна Ивановна, наконецъ, рѣшилась отдать руку и сердце своему троюродному брату Ивану Николаевичу Кирѣевскому, который уже лѣтъ десять вздыхалъ по ней. Сообщая объ этомъ брату, она писала, что ей смѣшно подумать о своей свадьбѣ, но она всесторонне обдумала свое рѣшеніе, Jean -- хорошій человѣкъ и любитъ ее, а главное -- онъ клятвенно обѣщалъ не только не препятствовать ея поѣздкѣ въ Сибирь, въ случаѣ, если Сергѣй заболѣетъ, но даже сопровождать ее туда. Свадьба состоялась въ октябрѣ. Это было большой радостью для Вѣры Ивановны. Кирѣевскаго она знала съ его дѣтства, и любила. Молодые зажили въ Писканицѣ, и Вѣра Ивановна съ ними. Старушка была рада и за дочь, и за себя: "А то она (т.-е. Анна) съ угрюмымъ своимъ нравомъ меня бы свела съ ума и сама сошла, чего я навѣрное ожидала. Но теперь мой любезный Ванюшка совершенно насъ оживилъ. У насъ теперь въ домѣ.видно и слышно, что есть живые люди въ немъ, а прежде было совершенное подземелье мадамъ Радклифъ, и не проходило дня, чтобы я не плакала. Меня увѣряли, что я въ ипохондріи, что же мудренаго: довольно мнѣ грусти и настоящей, а тутъ еще прибавляютъ молчаніемъ, какъ рыбы въ водѣ, такъ поневолѣ будешь въ ипохондріи. Отчего же я теперь только и плачу предъ Господомъ, молю его о васъ, мои милые друзья, а больше никогда, ибо, пришедши изъ своей кельи, вижу лица покойныя; тотъ скажетъ слово, другой скажетъ, вотъ и пошло все ладно". А по вечерамъ, пишетъ она, читаемъ вслухъ по очереди, въ томъ числѣ и я на старости. "У насъ до сихъ поръ не было пути (это писано въ началѣ декабря), но мы это время провели въ своей семьѣ, право, безъ скуки. Истинно, мой другъ, ничто не можетъ быть пріятнѣе, какъ согласіе въ семействѣ. Молю Бога, чтобы таковая наша жизнь навсегда продолжилась".

Сергѣй Ивановичъ прожилъ въ Минусинскѣ два года съ лишнимъ. Въ сентябрѣ 1831 года ему пришлось разстаться съ Краснокутскимъ: послѣднему разрѣшено было ѣхать на воды въ Иркутскую губернію. Эта разлука была очень тяжела Кривцову; "надѣюсь,-- пишетъ онъ,-- что Всевышній по благости своей весною насъ опять соединитъ, и что путешествіе сіе принесетъ ему желаемую пользу". Краснокутскій не доѣхалъ до водъ: нездоровье его задержало въ Красноярскѣ, гдѣ онъ остался надолго. Чрезъ нѣсколько лѣтъ Розенъ видѣлъ его уже парализованнымъ, тѣнью человѣка; только въ 1841 году смерть освободила его отъ тяжкихъ страданій.

Кривцовъ недолго прожилъ одинъ въ Минусинскѣ.. 15-мъ ноября помѣчены сохранившіеся въ его бумагахъ шутливые стихи "На отъѣздъ въ Грузію Сергѣю Ивановичу Кривцову отъ А. Кузьмина". Онъ былъ переведенъ рядовымъ на Кавказъ опять по ходатайству матери передъ императрицей. 22 сентября ген. Потаповъ извѣщалъ Вѣру Ивановну, что Государь Императоръ, снисходя на ея просьбу, по свойственному его величеству милосердію, всемилостивѣйше повелѣлъ опредѣлить Сергѣя Кривцова въ 44-й егерскій полкъ, состоящій въ Кавказскомъ корпусѣ, "въ надеждѣ, что онъ въ полной мѣрѣ восчувствуетъ сію Монаршую милость и потщится оправдать оную своею усердною службою и безукоризненнымъ поведеніемъ". Вѣра Ивановна просила еще, чтобы Сергѣю дозволено было по пути на новое мѣсто заѣхать къ ней, дабы принять ея благословеніе; но на это въ письмѣ Потапова не было отвѣта. Послѣ отъѣзда Кривцова изъ Минусинска, Кузьминъ занялъ тотъ домъ, гдѣ жили Кривцовъ и Краснокутскій. Многолѣтъ спустя Кривцовъ вспоминалъ, какъ онъ стяжалъ благодарность минусинцевъ, построивъ на свой счетъ мостъ черезъ рѣку, стоимостью въ 20 рублей серебромъ; раньше моста не было, и телѣги не могли переѣзжать на другую сторону, а пѣшеходы съ рискомъ перебирались по трясущимся доскамъ {"Изъ дневника В. А. Муханова, 1856 г.", Рус. Арх., кн. 10, стр. 167.}. Другимъ вещественнымъ памятникомъ его пребыванія въ Минусинскѣ была нѣмецкая надпись на вывѣскѣ портного Трофимова: Trofim Dieb, коварно предложенная имъ и самодовольно принятая владѣльцемъ, какъ точный переводъ русскихъ словъ: "Трофимъ портной" {"Воспоминанія" А. Бѣляева, СПБ., 1882, стр. 284.}.

По зимнему пути Сергѣй Ивановичъ сравнительно быстро, меньше чѣмъ въ два мѣсяца, проѣхалъ безконечное пространство отъ Минусинска до Астрахани. Отсюда путь къ Тифлису былъ труденъ; читая его письма съ этой дороги, живо вспоминаются Лермонтовскіе "Тамань" и "Максимъ Максимычъ". Уже на самой Линіи миролюбивому Кривцову заткнули за поясъ огромный кинжалъ и надѣли шашку чрезъ плечо: тутъ и днемъ нельзя было ѣхать безъ оружія, а ночью никто не пускался въ путь. Отъ Екатеринограда двинулись уже караваномъ подъ прикрытіемъ значительнаго конвоя и двухъ орудій. Въ Редутъ-Кале онъ застрялъ почти на два мѣсяца: море было бурно, судна не ходили; онъ сильно скучалъ въ грязномъ мѣстечкѣ, просилъ отправить его сухимъ путемъ, но въ этомъ ему отказали, такъ какъ дорога была неспокойна. Добравшись, наконецъ, до Гагръ, гдѣ стоялъ его батальонъ, онъ заболѣлъ воспаленіемъ легкихъ и пролежалъ мѣсяцъ. Для поправки его перевели въ полковую штабъ-квартиру, въ Бамборы (въ Абхазіи); здѣсь, едва оправившись, онъ въ августѣ схватилъ желчную лихорадку, снова пролежалъ три недѣли, и еще долго послѣ этого лихорадка періодически возвращалась къ нему. Ближайшіе два года онъ провелъ въ бездѣйствіи, живя то въ Сухумѣ, то въ Бамборахъ, гдѣ обзавелся даже собственнымъ домикомъ въ двѣ комнаты съ кухней и терассой. Эта праздность его угнетала: не участвуя въ экспедиціяхъ, онъ лишался надежды на производство, а производство было для него единственнымъ путемъ къ освобожденію. Здоровье его было неважно, онъ очень постарѣлъ за эти годы. Большой радостью былъ для него пріѣздъ крѣпостного человѣка, присланнаго къ нему родными для услугъ: это была первая живая вѣсть отъ нихъ со времени разлуки. Лѣтомъ 1833 г. получилъ онъ изъ Моздока первое послѣ Сибири письмо отъ Захара Чернышева, который писалъ ему о своемъ производствѣ въ офицеры, о предстоящей своей поѣздкѣ въ отпускъ къ отцу -- и о смерти своей сестры, Александры Григорьевны Муравьевой. Кривцовъ съ самаго начала горевалъ о томъ, что опредѣленъ не въ артиллерію, такъ какъ этотъ родъ службы былъ ему всего болѣе знакомъ; и мать уже давно хлопотала о переводѣ его въ артиллерію. Дѣйствительно, по ея ходатайству Кривцовъ въ половинѣ 1834 года былъ переведенъ въ 20-го артиллерійскую бригаду, стоявшую на Линіи; это перемѣщеніе ставило его въ центръ военныхъ дѣйствій и открывало ему дорогу къ офицерству. Онъ писалъ матери, получивъ извѣстіе о своемъ переводѣ: "Я не въ силахъ выразить Вамъ, почтеннѣйшая матушка, тѣ чувства, которыя теперь тѣснятся въ груди моей. Безнадежность, покрывавшая мою будущность непроницаемымъ мракомъ, вдругъ исчезла, и въ первый разъ въ теченіе 9 лѣтъ какой-то внутренній голосъ шепчетъ мнѣ, что мы увидимся!" Въ Ставрополѣ, гдѣ стояла его новая бригада, его ждала новая радость: дочь его сестры Варвары но/вны,* Софья, только что вышла замужъ за М. Н. Бибикова, служившаго тоже въ Кавказскихъ войскахъ, и именно въ Ставрополѣ, адъютантомъ у ген. Вельяминова. Въ домѣ молодыхъ Сергѣй Ивановичъ нашелъ родной пріютъ на всѣ остальные годы своей кавказской службы. А въ Бамборы чрезъ нѣсколько дней по его отъѣздѣ ночью ворвалась толпа черкесъ и вырѣзала какъ разъ ту часть базара, гдѣ находился его домъ; ему бы не миновать было здѣсь смерти.

Отнынѣ началась для него дѣятельная военная жизнь -- участіе въ безчисленныхъ мелкихъ экспедиціяхъ, стычкахъ съ шапсугами, фуражировкахъ, преимущественно на пространствѣ отъ Ольгинскаго тетъ-де-понта до Геленджика и Абинска. Онъ многократно подвергался опасности, подъ нимъ убивали коня, имъ получилъ Георгія, ему, вмѣстѣ съ прочими нижними чинами, за одну изъ экспедицій было Высочайше пожаловано два фунта говядины, двѣ чарки вина и два рубля ассигнаціями; наконецъ осенью 1835 года онъ былъ произведенъ въ фейерверкеры, т. е. въ унтеръ-офицеры, а въ концѣ этого года Бибиковы, съѣздивъ въ Россію, осчастливили Вѣру Ивановну живымъ привѣтомъ отъ Сергѣя и разсказами о намъ. Въ промежуткахъ между экспедиціями Сергѣй Ивановичъ подолгу гостилъ у Бибиковыхъ въ Ставрополѣ или жилъ въ Екатеринодарѣ.

Два года продолжалась его боевая жизнь. Уже четыре года жилъ онъ на Кавказѣ, и за все это время ни Николай Ивановичъ, ни Павелъ, нѣсколько разъ пріѣзжавшій въ Россію, ни даже сестра Анна, не навѣстили его. Вѣрѣ Ивановнѣ такое путешествіе и подавно было не подъ силу.

Ей шелъ седьмой десятокъ; проведя всю жизнь въ Волховскомъ уѣздѣ, она боялась дальнихъ поѣздокъ, и даже къ Николаю въ Любичи не рѣшалась съѣздить. Но въ привычномъ кругу, на знакомой территоріи, она была весьма подвижна. Изъ дѣтей въ эти годы жили здѣсь: Анна Ивановна съ мужемъ въ Писканицахъ, Софья Лаврова въ Елецкомъ уѣздѣ и Лиза Сомова въ Одоевскомъ; четвертая дочь, Варвара Хитрово, жила въ Петербургѣ, гдѣ ея мужъ имѣлъ службу въ дворцовомъ вѣдомствѣ -- фуражмейстеромъ. Лавровъ былъ Елецкимъ предводителемъ; бездѣтная Софья, младшая въ семьѣ, веселая, открытая натура и умница, жила беззаботно, плясала и наряжалась. Полную противоположность ей составляла многодѣтная небогатая вдова Лиза, вѣчно озабоченная хозяйствомъ и воспитаніемъ дѣтей. Къ ней мать чувствовала особенную жалость и уваженіе. Въ 1833--34 гг. впрочемъ и Лизѣ уже жилось легче: дѣти подросли и были размѣщены по разнымъ столичнымъ учебнымъ заведеніямъ, частью на казенный счетъ, частью на средства сестеръ; при ней въ деревнѣ оставалась только одна 10-лѣтняя дочь. Дочери горячо любили Вѣру Ивановну, всячески заботились о ея покоѣ, часто наѣзжали къ ней. Вѣра Ивановна старалась не обидѣть никого изъ дочерей и ежегодно гостила у всѣхъ, а когда Лизинъ домъ опустѣлъ, она считала нужнымъ подольше гостить у Лизы, чтобы раздѣлить ея скуку. Съ годами Вѣра Ивановна привыкла къ этимъ разъѣздамъ -- они развлекали ее; поживъ долго въ одномъ мѣстѣ, она теряла свое обычное равновѣсіе и опять начинала много плакать о Сергѣѣ. "Матушка совсѣмъ не измѣнилась", пишетъ Софья, "только не такая уже охотница шлёндать изъ комнаты въ комнату, какъ прежде; впрочемъ, она очень благоразумна, и я очень довольна: съ тѣхъ поръ какъ она у меня, она совсѣмъ не плачетъ. Боюсь осени, пойдутъ дожди, не вздумала бы и она туда-же (т. е. "рюмить")... Ну, что-то Богъ дастъ, авось забудетъ; я ее чѣмъ-нибудь загодя позайму, анъ она и не увидитъ, какъ пройдетъ слякоть, а по зимѣ ей будетъ некогда -- я повезу ее къ Аннѣ". Ея постоянной квартирой была все-таки Писканица: здѣсь она жила больше всего. Мужъ Анны, Иванъ Николаевичъ, холилъ ее съ сыновней нѣжностью, да и строгая Анна въ сущности обожала мать. Въ 1833 году въ Писканицѣ былъ построенъ, въ немногихъ шагахъ отъ большого дома, крошечный флигелекъ для Вѣры Ивановны, всего изъ трехъ комнатъ: опальная, гостиная и дѣвичья. Здѣсь большую часть года и жила старушка, молилась Богу, вязала чулки, писала письма Сергѣю. Она была довольна своей жизнью, благодарила Бога за своей покой и за доброту къ ней Анны и ея мужа. Здоровье ея было хорошее, хотя она и дряхлѣла; только изрѣдка нападала на нее модная тогда болѣзнь -- гриппъ, или "грибъ", какъ она писала. Обычное свое состояніе она изображала такъ: "Когда и солнце свѣтитъ, а мнѣ все кажется пасмурно"; однако, случалось, она приходила и въ хорошее настроеніе, играла въ карты по вечерамъ со своими, и т. п. Такъ, въ апрѣлѣ 1833 года она описываетъ Сергѣю, какъ она "совсѣмъ развратилась": "У насъ есть сосѣдка, старушка такая-же, какъ я; она любитъ читать романы или, лучше сказать, ей читаютъ, ибо она не видитъ; и вышелъ новый романъ "Семейство Холмскихъ", она его и прислала Аннѣ читать, и я на Святой недѣлѣ, не хотѣлось вязать чулокъ, и взяла его посмотрѣть, и мнѣ онъ показался, такъ что весь прочла, чего я и не помню, когда дѣлала, и вдобавокъ обметала городочками себѣ оборочку на косыночку. Такъ видишь ли, мой другъ, какъ твоя матушка дурачится на старости. Однако-жъ. мой другъ, не очень этимъ огорчись, я вѣдь опять принялась за прежнюю свою работу, т. е. за чулокъ, а я рада буду, что ты, читавши мое занятіе, улыбнешься свободно". Въ это самое время другая такая же старушка, тетка Чаадаева, княжна Анна Михайловна Щербатова, тоже у себя въ деревнѣ вязала чулокъ или коврикъ, и Анетка читала ей то-же "Семейство Холмскихъ", взятое у сосѣдей: "не можешь себѣ представить, какъ интересно, а кто авторъ, неизвѣстно".-- На именины Вѣры Ивановны съѣзжались въ Писканицу, Софья съ мужемъ и Лиза, и многочисленные сосѣди пріѣзжали поздравлять, кто днемъ, а кто и вечеромъ, потому что въ округѣ было много именинницъ въ этотъ день -- надо было ко всѣмъ поспѣть. И она сама ѣздитъ въ гости, больше по случаю. Братъ ея, Дмитрій Ивановичъ Карповъ, былъ несчастенъ въ супружествѣ, но будучи вмѣстѣ съ тѣмъ ума самодовольно-ограниченнаго, долго не замѣчалъ своего несчастія; въ Вязовомъ балы смѣнялись праздниками, гости-сосѣди заживались по недѣлямъ, было людно, шумно и весело; а дородная Марья Михайловна походя наставляла рога супругу, и имѣніе таяло съ необыкновенной быстротой. Наконецъ въ 1834 году плотина прорвалась: что-то случилось, Дмитрій Ивановичъ узналъ, и заболѣлъ, какъ видно, серьезнымъ нервнымъ разстройствомъ. Тутъ Вѣра Ивановна довольно долго прожила у него. Онъ вдругъ все сообразилъ: что съ его женою не дружитъ ни одна порядочная женщина въ уѣздѣ, что дѣвочки уже на возрастѣ, и надо ихъ учить, а имѣніе разорено, и нельзя переѣхать въ Москву для ихъ воспитанія, и т. д. Но этотъ пароксизмъ прошелъ скоро; черезъ нѣсколько мѣсяцевъ все вошло въ колею, Дмитрій Ивановичъ опять сталъ здоровъ и веселъ,-- однако не надолго: года полтора спустя Вѣра Ивановна сообщала Сергѣю, что Дм. Ив. въ Москвѣ разводится съ женою, чего уже давно надо было ожидать по ея безпутству, ибо. уже съ годъ поговаривали, что она живетъ съ другимъ; она и обѣихъ дочерей увезла съ собою, но онъ ихъ чрезъ начальство отнялъ. "Мнѣ", пишетъ она, "его и жаль, и не жаль; самъ причиной; взялъ дѣвченку отъ безпутной матери, далъ волю летать одной гдѣ хочетъ, а когда бывали въ Москвѣ, самого его заря выгонитъ, а другая вгонитъ; всякой день на игрѣ, а она одна да одна,-- и зачала искать другихъ мужьевъ; тѣмъ и кончилось. Онъ будетъ изъ Москвы на будущей недѣлѣ; авось одумается и перестанетъ такъ безпутно играть. Прошедшій годъ онъ на 300.000 продалъ имѣнья и все-то это пошло на карты и на ея распутство. Поднялъ бы покойнаго батюшку, онъ бы у него спросилъ: куда ты мое имѣніе и деньги дѣвалъ? и узнавши, славно бы отодралъ плетьми; истинно того стоитъ; глупому сыну не въ помощь богатство". Въ февралѣ 1835 года Вѣра Ивановна съѣздила дня на два къ Елизаветѣ Петровнѣ Тургеневой. Это былъ visite de condoléance: въ октябрѣ предшествующаго года умеръ сынъ Елизаве,ты Петровны. Сергѣй Николаевичъ, отецъ 17-ти-лѣтняго тогда, будущаго писателя. Павелъ Кривцовъ какъ-разъ былъ въ Петербургѣ и писалъ оттуда матери (3 ноября 1834 г.): "Несчастный Сергѣй Николаевичъ Тургеневъ кончилъ жизнь прошедшій вторникъ послѣ трехдневныхъ ужасныхъ мученій. Дѣти остались на рукахъ у Николая Николаевича, который къ счастію пріѣхалъ съ мѣсяцъ тому назадъ. Варвара Петровна путешествуетъ по Италіи и не знаетъ о своемъ несчастій". Вѣра Ивановна очень жалѣла о Сергѣѣ Николаевичѣ: "былъ хорошій отецъ и добрый сынъ",-- а Варвару Петровну рѣзко осуждала: ѣздила-де въ чужіе края лечиться, а отъ чего? я думаю, отъ толщины. Варвару Петровну, только-что вернувшуюся изъ-за границы, она застала у тещи. "У Тургеневой Елизаветы Петровны я была", пишетъ Вѣра Ивановна Сергѣю. "Она ужасно убита горестью по сынѣ, а неутѣшная вдова все такая же чудиха и нимало не огорчена; навезла пропасть нарядовъ изъ чужихъ краевъ и наряжается. Она при мнѣ поѣхала въ Петербургъ къ дѣтямъ и при прощаньи просила написать отъ нея къ Павлу и къ тебѣ, но назвавши тебя, вдругъ говоритъ: ахъ, нѣтъ, къ нему я сама буду писать.-- Мнѣ такъ на нее дуру стало досадно, что мнѣ хотѣлось ее ударить. Въ 50 лѣтъ баба и съ этакой гадкой рожей думаетъ, что она очень интересна, и меня-то увѣряетъ, что ты въ нее влюбленъ, въ этакую чучелу. Я истинно удивляюсь, какъ человѣкъ можетъ быть въ такомъ заблужденіи".

О братьяхъ Сергѣй Ивановичъ узнавалъ изъ писемъ матери и сестеръ; сами они почти вовсе не писали къ нему. Павелъ продолжалъ свою не-блестящую службу и пріятную жизнь въ Римѣ. Восемь лѣтъ съ лишнимъ пробылъ онъ вторымъ секретаремъ на ничтожномъ жалованьи, проѣдая доходы съ Тимофеевскаго; только въ концѣ 1834 года. съѣздивъ передъ тѣмъ въ Россію и, очевидно, нажавъ тамъ соотвѣтствующія пружины, онъ получилъ наконецъ званіе перваго секретаря съ содержаніемъ въ 12.000 руб. ассигн. Матери очень хотѣлось, чтобы онъ женился; да онъ и самъ полушутя писалъ ей, что не прочь бы жениться, и просилъ пріискать хорошую невѣсту.

Николай Ивановичъ, проживъ въ Любичахъ четыре года почти безвыѣздно, въ 1832 году неожиданно снова вступилъ въ службу. Соскучился ли онъ въ деревнѣ и захотѣлъ опять власти и широкой дѣятельности, или думалъ поправить свои дѣла казеннымъ жалованьемъ, неизвѣстно. Его матеріальное положеніе было во всякомъ случаѣ не блистательно, судя по тому, что онъ долженъ былъ допустить продажу съ торговъ за долгъ части имѣнія Сергѣя, фиктивно перешедшей въ его собственность {Въ Любичахъ было 2642 десятины земли и 528 душъ, изъ коихъ 438 были заложены по 250 р. въ Моск. Опек. Совѣтѣ.}. Въ 1832 году министромъ внутреннихъ дѣлъ сдѣлался Д. Н. Блудовъ, его давнишній пріятель и сослуживецъ по Лондону; этимъ моментомъ онъ и воспользовался. Онъ подалъ прошеніе, Блудовъ представилъ царю докладную записку, но Николай былъ памятливъ: онъ дозволилъ Кривцову, вступить снова въ службу, но съ тѣмъ, чтобы его оставили "на испытаніе" при министерствѣ {Всѣ свѣдѣнія о службѣ Кривцова въ 1832--36 г.г., какъ и приводимый ниже текстъ прошенія, заимствованы изъ подлиннаго дѣла "О причисленіи къ Министерству Ин. Д. ст. сов. Кривцова.", хранящагося въ Архивѣ Мин. Ин. Д., Деп--тѣ Общихъ Дѣлъ, 2-го Отд., по 3-му столу, за No 84, на 111 листахъ.}. Кривцовъ не этого ждалъ: 8 августа состоялось его оскорбительное назначеніе, а 9-го онъ подалъ Блудову прошеніе: "Пріемля съ чувствомъ живѣйшей благодарности исходатайствованную мнѣ Вашимъ Превосходительствомъ милость и готовясь оправдать усердною службою снова обращаемое на меня Монаршее вниманіе", онъ просилъ отпуска для устройства, своихъ личныхъ дѣлъ. Отпускъ ему дали, на четыре мѣсяца. Конецъ зимы онъ провелъ въ Петербургѣ, а въ мартѣ опять взялъ отпускъ, и такъ продолжалось все время: онъ почти безпрерывно былъ въ отпуску, т. е. Жилъ въ Любичахъ, за исключеніемъ тѣхъ немногихъ мѣсяцевъ въ году, когда по своему желанію наѣзжалъ въ Петербургъ. Онъ числился чиновникомъ особенныхъ порученій при министрѣ внутр. дѣлъ, безъ жалованья. Блудовъ назначилъ его членомъ Комиссіи для производства торговъ по медицинскому департаменту, и на протяженіи трехъ лѣтъ два или три раза давалъ ему краткосрочныя порученія въ Тамбовскую, Саратовскую и другія губерніи для разслѣдованія какихъ-то дѣлъ по торгамъ. Все это была одна видимость службы. По словамъ Сабурова Николай Ивановичъ просилъ саратовскаго губернаторства -- ему предлагали вятское, но вятскаго онъ не хотѣлъ. Зато онъ успѣлъ въ другомъ дѣлѣ: осенью 1833 года онъ, конечно чрезъ Блудова, выхлопоталъ себѣ возобновленіе аренды, отнятой пять лѣтъ тому назадъ; 29 сентября этого года было всемилостивѣйше повелѣно: вмѣсто продолженія срока на пожалованную ему въ 1821 году аренду, производить ему. не въ примѣръ другимъ, изъ государственнаго казначейства въ теченіе двѣнадцати лѣтъ по 3000 р. серебромъ ежегодно {См. также "Остаф. apx." III, стр. 256.}.

Но должности онъ такъ и не получилъ. Видя, что изъ службы ничего не выйдетъ, онъ, въ" ноябрѣ 1835 года, наконецъ подалъ въ отставку. Это прошеніе объ отставкѣ, посланное имъ изъ Любичей на имя Блудова,-- единственный въ своемъ родѣ документъ; едва ли еще когда-нибудь на гербовой бумагѣ съ двуглавымъ орломъ и штемпелемъ: "цѣна два рубли" писались строки въ такомъ тонѣ. Послѣ обычныхъ заголовковъ -- такому-то отъ такого-то Прошеніе -- слѣдуетъ саркастическій эпиграфъ, два стиха изъ Персея:

Publica lex hominum naturaeque continet hoc fas,

Ut tenlat vetitos inseitia debilis actus.

Затѣмъ начинается прошеніе:

"За три съ половиною года предъ симъ, когда по милостивому ходатайству Вашего Превосходительства, Государю Императору благоугодно было причислить меня къ Министерству внутреннихъ дѣлъ, я надѣялся долго еще посвящать время и труды мои на службу Августѣйшему Монарху нашему съ тою же безпредѣльною преданностію и съ тѣмъ же пламеннымъ усердіемъ, которыя ознаменовали поприще прежняго 20-лѣтняго моего служенія.

"Я сдѣлалъ, что могъ, Отечество не можетъ упрекнуть меня, я всегда былъ готовъ служить ему, сохраняя достоинство своего характера, и доказалъ это, ежели не блистательными подвигами, то ревностнымъ исполненіемъ въ строгомъ смыслѣ священныхъ обязанностей Русскаго Дворянина-вѣрноподданнаго. Ежели не сдѣлалъ больше и лучше, въ томъ виноватъ не я".-- Теперь за болѣзнью онъ просилъ отставки съ полной пенсіей и съ сохраненіемъ придворнаго вицъ-мундира.

Кое-что онъ сохранилъ отъ времени своего парижскаго дневника. Какъ тогда, такъ и теперь онъ чувствовалъ себя предъ лицомъ правительства не безличнымъ орудіемъ, а личностью, и требовалъ, чтобы съ нимъ считались, какъ съ самостоятельной силой; онъ не допускалъ и мысли, что правительство, облекая человѣка властью, вмѣстѣ съ тѣмъ стираетъ, поглощаетъ его личность и превращаетъ Иванова въ коллежскаго совѣтника ("нашъ коллежскій совѣтникъ такой-то", какъ писалось раньше въ указахъ); и теперь, уходя, онъ -- какъ лицо лицу, какъ равный равному,-- высказалъ правительству свою обиду: я хотѣлъ служить тебѣ, ты пренебрегъ мною, и я ухожу.

Въ эти годы, часто наѣзжая въ Петербургъ, онъ безъ сомнѣнія видѣлся съ Пушкинымъ. Поэтъ и раньше не забывалъ его: въ 1831 году онъ прислалъ Кривцову экземпляръ "Бориса Годунова" съ дружескимъ, задушевнымъ письмомъ {"Переписка" А. С. Пушкина, п. ред. В. И. Саитова, т. II, стр. 222, отъ 10 февраля 1831 г.} Пять лѣтъ спустя Николай Ивановичъ въ одномъ письмѣ съ такой же грустью повторитъ въ примѣненіи къ себѣ французскую поговорку, которую привелъ Пушкинъ въ своемъ письмѣ къ нему: Il n'y a de repit que dans les voies communes. Правда, Пушкинъ писалъ: du bonheur... {Павелъ Кривцовъ былъ тоже знакомъ съ Пушкинымъ. 17/29 апрѣля 1837 года онъ писалъ А. И. Тургеневу изъ Рима (по-франц.): "Смерть Пушкина была для меня очень чувствительна; мы были такъ давно знакомы, и онъ всегда былъ такъ добръ ко мнѣ, что ата потеря, помимо національнаго чувства, заставившаго меня оплакивать смерть нашего единственнаго поэта во цвѣтѣ лѣтъ, было для меня настоящей скорбью" (рукоп. письмо въ Турген. архивѣ).}.

Немногія письма, написанныя H. И. Сергѣю за эти долгіе годы разлуки, очень замѣчательны. Странное дѣло: въ нихъ много сходнаго съ тѣмъ письмомъ Пушкина; тотъ же грустный опытъ и отреченіе, но вмѣстѣ и обаятельная широта чувства и самосознаніе зрѣлой, силы -- и все вмѣстѣ обвѣяно поэзіей осени, красотою еще полнаго жизни, но уже клонящагося къ увяданію ландшафта.

"9 лѣтъ, какъ мы разстались", писалъ онъ брату въ февралѣ 1835 года,-- "и какъ разстались! Я молчалъ; но мысленно слѣдилъ за тобою и въ Петропавловскую крѣпость, и въ Читу, и въ Туруханскъ, и въ Минусинскъ, и на высоты Кавказа. Прошедшее тѣснится въ умѣ, роится около сердца, сжимаетъ его, и перо цѣпенѣетъ въ рукѣ. О чемъ бесѣдовать съ тобою? увѣрять ли въ дружбѣ моей, изъявлять ли участіе къ твоимъ несчастіямъ? Но или ты не усумнился въ оныхъ, или оные покажутся приторными. Описывать ли мои собственныя приключенія, мысли, опыты, надежды и неудачи?.. Судьба моя слишкомъ мелочна, чтобъ говорить о себѣ даже съ другомъ послѣ 9-лѣтней разлуки. Даже при свиданіи, мнѣ кажется, что, обнявъ тебя и прижавъ къ груди, слова бы замерли въ оной; я бы пожелалъ лишь, можетъ быть, открывъ ее, перелить въ твою все, что въ ней гнѣздилось въ сіи 9 лѣтъ. Тебѣ ли говорить о нашихъ житейскихъ неудачахъ, столь ничтожныхъ въ сравненіи съ несчастіями, отяготившими твою судьбу? Тебѣ ли описывать нашъ тихо-текущій бытъ, столь противоположный твоей разорванной и безпріютной жизни? Печальное преимущество нравственной зрѣлости, пріобрѣтенное лѣтами: пояснивъ многое, многое погло щаетъ безвозвратно. Впрочемъ, жалѣть не о чемъ; всему свое время: и жизни, и смерти. Мечты прелестны; но и дѣйствительность имѣетъ свою цѣну со всею своею угрюмостью: разочаровавъ, успокаиваетъ.

"Какъ бы я желалъ еще видѣться съ тобою -- какъ и гдѣ? не знаю. Иной разъ и въ Ставрополь готовъ-бы ѣхать; но какъ знать, когда ты тамъ? ваши экспедиціи безпрерывны, а съѣздить понапрасну пугаетъ, мой давно отвыкшій отъ предпріятій духъ. Я очень состарѣлся, мнѣ кажется -- день мой, вѣкъ мой. Это не столько слѣдствіе лѣтъ, какъ малаго круга дѣятельности, въ коемъ давно уже заключается жизнь моя. Не прими сіе за жалобу, это просто фактъ. По разстроенному твоему здоровью, ежели бы была возможность получить тебѣ дозволеніе возвратиться на родину, какъ бы мы были такому гостю рады. У насъ здѣсь въ саду есть готическая башня съ 5 жилыми комнатами, она бы вся къ твоимъ услугамъ, а какъ я въ виду не имѣю ничего другаго, какъ жить и умереть въ Любичахъ, то мечта сія (едва ли не послѣдняя), улыбаясь моему воображенію, часто погружаетъ меня въ думу-уповательницу: авось"!

Годъ спустя онъ сообщаетъ Сергѣю о своей отставкѣ. "Назадъ тому 29 лѣтъ я вступилъ въ службу, 20 лѣтъ тянулъ лямку и хорошо, и худо, а послѣднія 9 лѣтъ находился въ какомъ-то чистилищѣ. И жалко, и смѣшно, могло-бы быть и досадно; но я устраняю сіе чувство, какъ нелѣпое... Смолоду все кажется возможнымъ, близкимъ, а подъ старость горячность удаляется, и все представляется несбыточнымъ. Крути сближаются къ центру и наконецъ остается одна точка... Не въ видѣ недовольнаго оставляю я службу, которая впрочемъ сама меня оставила, и оставила, когда я еще могъ быть на что либо годнымъ; теперь я очень состарѣлся, дряхлѣю очевидно, и чувствую, что силы не соотвѣтствуютъ моимъ понятіямъ о службѣ. Въ семъ случаѣ я почелъ священною обязанностью удалиться отъ общественныхъ дѣлъ, которыми завѣдывать какъ разумѣю болѣе не въ состояніи. Не мнѣ жаловаться на судьбу, она меня полелѣяла, и въ такое время жизни, когда дары ея наиболѣе драгоцѣнны. Я всегда былъ готовъ служить отечеству, сохраняя достоинство своего характера, и ежели не сдѣлалъ лучше или болѣе, въ томъ виноватъ не я, и отечество не въ правѣ упрекать меня. Дѣло кончено, я отжилъ свое политическое бытіе, теперь остается доживать вѣкъ естественный; одно легче другаго. Пройдя путь далекій, съ большою опытностью, съ достаточнымъ пресыщеніемъ жизнью, въ кругу семейства, легко и отдохнуть, и даже насладиться вечеромъ этой жизни, которая являла столько призраковъ утромъ и въ полдень!

"Скажу-ль тебѣ, любезный другъ, что одно изъ живѣйшихъ желаній моего сердца есть не одно лишь свиданіе съ тобою, но соединеніе на остальное время жизни. Сколько бы утѣшеній принесли мы другъ другу въ уединенныхъ бесѣдахъ между собою. Судьбы наши, столь различныя, приведя насъ къ одной цѣли, раскрыли бы много тайнаго въ жизни человѣческой. Давай надѣяться, авось и сбудется"!

Онъ не былъ лично озлобленъ; та отвлеченная разсудочность, которая составляла характерную черту его поколѣнія, которая была такъ сильна и въ Пушкинѣ, которая уже въ юные годы дѣлала ихъ меланхолическими мудрецами, пространно и глубокомысленно философствующими о "жизни",-- эта разсудочность съ годами и неудачами родила въ немъ только общее чувство разочарованія жизнью. Онъ никого не обвинялъ въ своемъ крушеніи. Его счастливые дни кончились съ воцареніемъ Николая, но онъ не питалъ дурного чувства къ Николаю и нисколько не поколебался въ своей лойяльности. Чрезъ полгода послѣ своей окончательной отставки онъ писалъ H. В. Чичерину: "Я самъ былъ въ Чембарѣ на сихъ дняхъ, Аридтъ успокоилъ меня насчетъ Гос. Имп. Сіе мнѣ было нужно, ибо всѣ нелѣпые слухи, расходящіеся по нашей глуши, свели бы меня съ ума. Жизнь и здоровье Его Имп. Вел. драгоцѣнны для Россіи, потому что въ настоящихъ смутныхъ обстоятельствахъ никто замѣнить его не въ состояніи".

М. Гершензонъ.

"Современникъ", кн. XI, 1912

Оставить комментарий Гершензон Михаил Осипович (bmn@lib.ru) Год: 1912 Обновлено: 23/05/2023. 89k. Статистика. Статья: История, Публицистика Философия и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Дворянская хроника по неизданным материалам.

Гершензон Михаил Осипович Братья Кривцовы

Братья Кривцовы1.

XI.

Гершензон Михаил Осипович
Братья Кривцовы

Братья Кривцовы¹.