Герцен Александр Иванович
Москва и Петербург

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

А. И. Герцен

Москва и Петербург

   А. И. Герцен. Собрание сочинений в тридцати томах.
   Том второй. Статьи и фельетоны 1841--1846. Дневник 1842-1845
   М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
   Дополнение:
   Том тридцатый. Книга вторая. Письма 1869--1870 годов. Дополнения к изданию.
   М., Издательство Академии Наук СССР, 1965
   
   Печатая в первый раз небольшую статейку о Москве и Петербурге, писанную мною во время моей второй ссылки, т. е. пятнадцать лет тому назад, я исполняю желание моих друзей, между прочим того, который мне прислал ее из России. Статья эта нравилась многим и обошла всю Россию в рукописных копиях. Впоследствии (в 1846) я напечатал отрывки из нее в небольшом рассказе "Станция Едрово", но само собою разумеется, что нечего было и думать, чтобы ценсура пропустила резкие места, а они-то и составляют все достоинство этой шутки. Я во многом теперь не согласен, но оставил статью так, как она была, по какому-то чувству добросовестности к прошедшему
   И вы туда же, любезные друзья, сердитесь, что я, усевшись на береге Волхова*, говорю об одном прошедшем, как будто у нас нет настоящего, как будто нам положен тайный рубеж в истории -- не вести исследований позже происхождения Руси, как будто важнейшее дело и событие в нашей истории -- метрическое свидетельство о рождении, после которого так скромно жили, что нечего и рассказать... Тут я вас остановлю. Я потому именно стал говорить о прошедшем, что мне кажется, мы и в нем не жили, а только кой-как существовали. Но, пожалуй, в сторону прошедшее!
   Говорить о настоящем России -- значит говорить о Петербурге, об этом городе без истории в ту и другую сторону, о городе настоящего, о городе, который один живет и действует в уровень современным и своеземным потребностям на огромной части планеты, называемой Россией. Москва, напротив, имеет притязания на прошедший быт, на мнимую связь с ним: она хранит воспоминания какой-то прошедшей славы, всегда глядит назад, увлеченная петербургским движением, идет задом наперед и не видит европейских начал оттого, что касается их затылком. Жизнь Петербурга только в настоящем; ему не о чем вспоминать, кроме о Петре I, его прошедшее сколочено в один век, у него нет истории, да нет и будущего; он всякую осень может ждать шквала, который его потопит. Петербург -- ходячая монета, без которой обойтиться нельзя; Москва -- редкая, положим, замечательная для охотника нумизма, но не имеющая хода. Итак, о городе настоящего, о Петербурге.
   Петербург -- удивительная вещь. Я всматривался, приглядывался к нему и в академиях, и в канцеляриях, и в казармах, и в гостиных, -- а мало понял. Живши без занятий, не втянутый в омут гражданских дел, ни в фронты и разводы мирных военных занятий, я имел досуг, отступя, так сказать, в сторону, рассматривать Петербург; видел разные слои людей: людей, которые олимпическим движением пера могут дать Станислава или отнять место; людей, беспрерывно пишущих, т. е. чиновников; людей, почти никогда не пишущих, т. е. русских литераторов; людей, не только никогда не пишущих, но и никогда не читающих, т. е. лейб-гвардии штаб- и обер-офицеров; видел львов и львиц, тигров и тигриц; видел таких людей, которые ни на какого зверя, ни даже на человека не похожи, а в Петербурге -- дома, как рыба в воде; наконец, видел поэтов в III отделении собственной канцелярии -- и III отделение собственной канцелярии, занимающееся поэтами; но Петербург остался загадкой, как прежде. И теперь, когда он начал для меня исчезать в тумане, которым бог завешивает его круглый год, чтоб издали не видно было, что там делается, -- я не нахожу средств разгадать загадочное существование города, основанного на всяких противоположностях и противоречиях, физических и нравственных... Это, впрочем, новое доказательство его современности: весь период нашей истории от Петра I -- загадка, наш настоящий быт -- загадка... этот разноначальный хаос взаимногложущих сил, противоположных направлений, где иной раз всплывает что-то европейское, прорезывается что-то широкое и человеческое и потом тонет или в болоте косно-страдательного славянского характера, все принимающего с апатией -- кнут и книги, права и лишение их, татар и Петра -- и потому, в сущности, ничего не принимающего, или в волнах диких понятий о народности исключительной,-- понятий, недавно выползших из могил и не поумневших под сырой землей.
   С того дня, как Петр увидел, что для России одно спасение -- перестать быть русской, с того дня, как он решился двинуть нас во всемирную историю, необходимость Петербурга и ненужность Москвы определилась. Первый, неизбежный шаг для Петра было перенесение столицы из Москвы. С основания Петербурга Москва сделалась второстепенной, потеряла для России прежний смысл свой и прозябала в ничтожестве и пустоте до 1812 года. Быть может, в будущую эпоху... Мало ли что может быть, и наверно много хорошего будет в будущую эпоху,-- мы говорим о прошедшем и о настоящем. Москва ничего не значила для человечества, а для России имела значение омута, втянувшего в себя все лучшие силы ее и ничего не умевшего сделать из них. Москву забыли после Петра и окружили тем уважением, теми знаками благосклонности, которыми окружают старуху-бабушку, отнимая у нее всякое участие в управлении имением. Москва служила станцией между Петербургом и тем светом для отслужившего барства как предвкушение могильной тишины. К Петербургу она не питала негодования, напротив, тянулась всегда за ним, перенимала и уродовала его моды, обычаи. Все юное поколение служило тогда в гвардии; все талантливое, появлявшееся в Москве, отправлялось в Петербург писать, служить, действовать. И вдруг эта Москва, о существовании которой забыли, замешалась с своим Кремлем в историю Европы, кстати сгорела, кстати обстроилась; ее имя попало в бюллетени великой армии, Наполеон ездил по ее улицам. Европа вспомнила об ней. Фантастические сказки о том, как обстроилась она, обошли свет. Кому не прокричали уши о прелести, в которой этот феникс воспрянул из огня? А надобно признаться, плохо обстроилась Москва; архитектура домов ее уродлива, с ужасными претензиями; домы, или, лучше, хутора ее малы, облеплены колоннами, задавлены фронтонами, огорожены заборами... И какова же она была прежде, ежели была гораздо хуже? Нашлись добрые люди, которые подумали, что такой сильный толчок разбудит жизнь Москвы; думали, что в ней разовьется народность самобытная и образованная, а она, моя голубушка, растянулась на сорок верст от Троицы в Голенищеве до Бутырок да и почивает опять. А уж Наполеона не предвидится!
   В Петербурге все люди вообще и каждый в особенности прескверные. Петербург любить нельзя, а я чувствую, что не стал бы жить ни в каком другом городе России. В Москве, напротив, все люди предобрые, только с ними скука смертельная; в Москве есть своего рода полудикий, полуобразованный барский быт, стирающийся в тесноте петербургской; на него хорошо взглянуть, как на всякую особенность, но он тотчас надоест. Русское барство не знает комфорта, оно богато, но грязно; оно провинциально и напыщенно в Москве и оттого беспрерывно на иголках, тянется, догоняет нравы Петербурга, а Петербург и нравов своих не имеет. Оригинального, самобытного в Петербурге ничего нет, не так, как в Москве, где все оригинально -- от нелепой архитектуры Василья Блаженного до вкуса калачей. Петербург -- воплощение общего, отвлеченного понятия столичного города; Петербург тем и отличается от всех городов европейских, что он на все похож; Москва -- тем, что она вовсе не похожа ни на какой европейский город, а есть гигантское развитие русского богатого села. Петербург -- parvenu {выскочка (франц.).-- Ред.}; y него нет веками освященных воспоминаний, нет сердечной связи с страною, которую представлять его вызвали из болот; у него есть полиция, присутственные места, купечество, река, двор, семиэтажные домы, гвардия, тротуары, по которым ходить можно, газовые фонари, действительно освещающие улицы, и он доволен своим удобным бытом, не имеющим корней и стоящим, как он сам, на сзаях, вбивая которые, умерли сотни тысяч работников.
   В Москве мертвая тишина; люди систематически ничего не делают, а только живут и отдыхают перед трудом; в Москве после 10 часов не найдешь извозчика, не встретишь человека на иной улице; разъединенный быт славяно-восточный напоминается на каждом шагу. В Петербурге вечный стук суеты суетствий и все до такой степени заняты, что даже не живут. Деятельность Петербурга бессмысленна, но привычка деятельности -- вещь великая. Летаргический сон Москвы придает москвичам их пекино-хухунорский характер стоячести, который навел бы уныние на самого отца Иоакинфа*. У петербуржца цели ограниченные или подлые; но он их достигает, он недоволен настоящим, он работает. Москвич, преблагороднейший в душе, никакой цели не имеет, большею частью доволен собою, а когда недоволен, то не умеет из всеобщих мыслей, неопределенных и неотчетливых, дойти до указания больного места. В Петербурге все литераторы -- торгаши; там нет ни одного круга литературного, который бы имел не личность, не выгоду, а идею связью. Петербургские литераторы вдвое менее образованны московских; они удивляются, приезжая в Москву, умным вечерам и беседам в ней. А между тем вся книжная деятельность только и существует в Петербурге. Там издаются журналы, там пенсура умнее, там писал и жил Пушкин, Карамзин; даже Гоголь принадлежал более к Петербургу, чем к Москве. В Москве есть люди глубоких убеждений, но они сидят сложа руки; в Москве есть круги литературные, бескорыстно проводящие время в том, чтобы всякий день доказывать друг другу какую-нибудь полезную мысль, например, что Запад гниет, а Русь цветет. В Москве издается один журнал, да и тот "Москвитянин".
   Москвич любит кресты и церемонии, петербуржец -- места и деньги; москвич любит аристократические связи, петербуржец -- связи с должностными людьми. Москвичу дадут Станислава на шею, а он его носит на брюхе; у петербуржца Владимир надет, как ошейник с замочком у собаки или как веревка у оборвавшегося с виселицы. В Петербурге можно прожить года два, не догадываясь, какой религии он держится; в нем даже русские церкви приняли что-то католическое. В Москве на другой день приезда вы узнаете и услышите православие и его медный голос. В Москве множество людей ходят каждый воскресный и праздничный день к обедне; есть даже такие, которые ходят и к заутрене; в Петербурге мужеского пола никто не ходит к заутрене, а к обедне ходят одни немцы в кирку да приезжие крестьяне. В Петербурге одни и есть мощи: это домик Петра; в Москве покоятся мощи всех святых из русских, которые не поместились в Киеве, даже таких, о смерти которых доселе идет спор, например Дмитрий-царевич. Вся эта святыня бережется стенами Кремля; стены Петропавловской крепости берегут казематы и монетный двор.
   Удаленная от политического движения, питаясь старыми новостями, не имея ключа к действиям правительства, ни инстинкта отгадывать их, Москва резонерствует, многим недовольна, обо многом отзывается вольно... Вдруг является Иван Александрович Хлестаков большого размера -- Москва кланяется в пояс, рада посещению, дает балы и обеды и пересказывает бон-мо {остроты, от bon mot (франц.). -- Ред.}. Петербург, в центре которого все делается, ничему не радуется, никому не радуется, ничему не удивляется: если б порохом подорвали весь Васильевский остров, это сделало бы меньше волнения, чем приезд Хозрева-мирзы в Москву. Иван Александрович в Петербурге ничего не значит, там никого не надуешь, ни силой, ни властью, там знают, где сила и в ком. В Москве до сих пор принимают всякого иностранца за великого человека, в Петербург -- каждого великого человека за иностранца. Во всю свою жизнь Петербург раз только обрадовался: он очень боялся француза, и когда Витгенштейн его спас, он бегал к нему навстречу. В добрейшей Москве можно через газеты объявить, чтоб она в такой-то день умилялась, в такой-то обрадовалась: стоит генерал-губернатору распорядиться и выставить полковую музыку или устроить крестный ход. Зато москвичи плачут о том, что в Рязани голод, а петербуржцы не плачут об этом, потому что они и не подозревают о существовании Рязани, а если и имеют темное понятие о внутренних губерниях, то наверное не знают, что там хлеб едят.
   Молодой москвич не подчиняется формам, либеральничает, и именно в этих либеральных выходках виднеется закоснелый скиф. Этот либерализм проходит у москвичей тотчас, как побывают в тайной полиции. Молодой петербуржец формален, как деловая бумага, в шестнадцать лет корчит дипломата и даже немного шпиона и остается тверд в этой роли на всю жизнь. В Петербурге все делается ужасно скоро. Полевой в пятый день по приезде в Петербург сделался верноподданным*; в Москве ему было бы стыдно, и он лет пять вольнодумствовал бы еще. Вообще московские жиденькие либералы начинают в Петербурге искать мест, проклинать просвещение и благословлять разводы. Петербург, как египетская печь, только скорее развертывает скорлупу, а каков выйдет цыпленок -- не его вина. Белинский, проповедовавший в Москве народность и самодержавие, через месяц по приезде в Петербург заткнул за пояс самого Анахарсиса Клоца*. Петербург, как все положительные люди, не слушает болтовни, а требует действий, оттого часто благородные московские говорители становятся подлейшими действователями. В Петербурге вообще либералов нет, а коли заведется, так в Москву не попадает; они отправляются отсюда прямо в каторжную работу или на Кавказ.
   В судьбе Петербурга есть что-то трагическое, мрачное и величественное. Это любимое дитя северного великана, гиганта, в котором сосредоточена была энергия и жестокость Конвента 93 года и революционная сила его, любимое дитя царя, отрекшегося от своей страны для ее пользы и угнетавшего ее во имя европеизма и цивилизации. Небо Петербурга вечно серо; солнце, светящее на добрых и злых, не светит на один Петербург, болотистая почва испаряет влагу; сырой ветер приморский свищет по улицам. Повторяю, каждую осень он может ждать шквала, который его затопит. В судьбе Москвы есть что-то мещанское, пошлое: климат не дурен, да и не хорош; домы не низки, да и не высоки. Взгляните на москвичей под Новинским или в Сокольниках 1 мая: им и не жарко и не холодно, им очень хорошо, и они довольны балаганами, экипажами, собою. И взгляните после того в хороший день на Петербург. Торопливо бегут несчастные жители из своих нор и бросаются в экипажи, скачут на дачи, острова; они упиваются зеленью и солнцем, как арестанты в "Fidelio"*; но привычка заботы не оставляет их: они знают, что через час пойдет дождь, что завтра, труженики канцелярии, поденщики бюрократии, они утром должны быть по местам. Человек, дрожащий от стужи и сырости, человек, живущий в вечном тумане и инее, иначе смотрит на мир; это доказывает правительство, сосредоточенное в этом инее и принявшее от него свой неприязненный и угрюмый характер. Художник, развившийся в Петербурге, избрал для кисти своей страшный образ дикой, неразумной силы, губящей людей в Помпее,-- это вдохновение Петербурга!* В Москве на каждой версте прекрасный вид; плоский Петербург можно исходить с конца в конец и не найти ни одного даже посредственного вида; но, исходивши, надо воротиться на набережную Невы и сказать, что все виды Москвы -- ничего перед этим. В Петербурге любят роскошь, но не любят ничего лишнего; в Москве именно одно лишнее считается роскошью; оттого у каждого московского дома колонны, а в Петербурге нет; у каждого московского жителя несколько лакеев, скверно одетых и ничего не делающих, а у петербургского один, чистый и ловкий.
   Надобно сознаться, что нельзя быть противоположнее воспитану, как Петербург и Москва. Петербург во всю свою жизнь видел только серальные перевороты, низвержения и празднования и вовсе не знает нашего старинного быта. Москва, выросшая под татарским игом и овладевшая Русью не по собственному достоинству, а по недостоинству прочих частей, остановилась на последней странице кошихинских времен и только по слуху знает о последующих переворотах. В свое время приедет курьер, привезет грамотку -- и Москва верит печатному, кто царь и кто не царь, верит, что Бирон -- добрый человек, а потом -- что он злой человек, верит, что сам бог сходил на землю, чтоб посадить Анну Иоанновну, а потом Анну Леопольдовну, а потом Иоанна Антоновича, а потом Елисавету Петровну, а потом Петра Федоровича, а потом Екатерину Алексеевну на место Петра Федоровича. Петербург очень хорошо знает, что бог не пойдет мешаться в эти темные дела; он видел оргии Летнего сада, герцогиню Бирон, валяющуюся в снегу, и Анну Леопольдовну, спящую с любовником на балконе Зимнего дворца, а потом сосланную; он видел похороны Петра III и похороны Павла I*. Он много видел и много знает.
   Нигде я не предавался так часто, так много скорбным мыслям, как в Петербурге. Задавленный тяжкими сомнениями, бродил я, бывало, по граниту его и был близок к отчаянию. Этими минутами я обязан Петербургу, и за них я полюбил его, так, как разлюбил Москву за то, что она даже мучить, терзать не умеет. Петербург тысячу раз заставит всякого честного человека проклясть этот Вавилон; в Москве можно прожить годы и, кроме Успенского собора, нигде не услышать проклятия. Вот чем она хуже Петербурга. Петербург поддерживает физически и морально лихорадочное состояние. В Москве до такой степени здоровье усиливается, что органическая пластика заменяет все жизненные действия. В Петербурге, кроме коменданта Захаржевского, нет ни одного толстого человека, да и тот толст от контузии. Из этого ясно, что кто хочет жить телом и духом, тот не изберет ни Москвы, ни Петербурга. В Петербурге он умрет на полдороге, а в Москве из ума выживет.
   "Да что, чорт возьми,-- скажете вы, -- говорил, говорил, а я даже не понял, кому вы отдаете преимущество". Будьте уверены, что и я не понял. Во-первых, для житья нельзя избрать в сию минуту ни Петербурга, ни Москвы; но так как есть фатум, который за нас избирает место жительства*, то это дело конченое; во-вторых, все живое имеет такое множество сторон, так удивительно спаянных в одну ткань, что всякое резкое суждение -- односторонняя нелепость. Есть стороны в московской жизни, которые можно любить, есть они и в Петербурге; но гораздо более таких, которые заставляют Москву не любить, а Петербург ненавидеть. Впрочем, хорошие стороны найдутся везде, даже в Пекине и Вене: это те три человека добрых, за которых бог прощал несколько раз грехи Содома и Гоморры, но не более как прощал. Увлекаться этим не надобно: везде, где много живет людей, где давно живут люди, найдется что-нибудь человеческое, что-нибудь торжественное и поэтическое. Торжествен звон московских колоколов и процессии в Кремле; торжественны большие парады в Петербурге; торжественны сходбища буддистов на Востоке, при свете ста двенадцати факелов читающих свои святые книги. Нам мало этой поэтической стороны, нам хочется... Мало ли чего хочется.
   Пророчат теперь железную дорогу между Москвой и Петербургом. Давай бог! Чрез этот канал Петербург и Москва взойдут под один уровень, и, наверно, в Петербурге будет дешевле икра, а в Москве двумя днями раньше будут узнавать, какие номера иностранных журналов запрещены. И то дело!
   
   Новгород, 1842.
   

ВАРИАНТЫ

   Стр. 33
   2-12 Вступительный абзац: Печатая в первый раз ~ добросовестности к прошедшему. -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР отсутствует.
   15 Слова: на береге Волхова -- в списке ЦГАОР отсутствуют.
   19 Вместо: о рождении, после которого так скромно жили, что -- в списке ЦГАОР: рожденья, далее которого все так скромно, тихо, мрачно, что
   20 После: жили -- в списке ЦГЛА: наши предки
   24 Вместо: о настоящем России -- в списке ЦГАОР: о настоящей России
   25 Слова: в ту и другую сторону -- в списке ЦГАОР отсутствуют.
   26 Вместо: живет -- в списке ЦГАОР: идет
   28 Вместо: части планеты -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: части земной планеты
   Стр. 34
   9 Слова: положим, замечательная -- в списке ЦГАОР отсутствуют.
   10 Вместо: Итак, о городе настоящего, о Петербурге.-- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: Итак, о Петербурге.
   12 Вместо: удивительная вещь -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: удивительный город
   14 Вместо: без занятий -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: без дела
   15 Вместо: гражданских -- в списке ЦГЛА: гражданственных
   19 Вместо: отнять место--в списке ЦГАОР: отнять какое угодно место
   26 Вместо: дома -- в списке ЦГАОР: они
   33 Вместо: Это, впрочем, новое -- в списке ЦГАОР: И вот снова
   35 Вместо: этот -- в списке ЦГАОР: это
   Стр. 35:
   4 После: диких -- в списке ЦГАОР: для них
   После: исключительной -- в списке ЦГАОР: отталкивающей
   5 Вместо: из могил -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: из забытых могил
   9 Вместо: двинуть -- в К1 и списках ЦГЛА и ЦГАОР: вдвинуть
   10 После: ненужность -- в списке ЦГАОР: и неизбежность
   13 Вместо: прежний -- в списке ЦГЛА: первый
   17 Вместо: значила -- в списке ЦГЛА: значит
   19 Вместо: не умевшего -- в списке ЦГАОР: не успевшего
   26 Вместо: уродовала -- в списке ЦГАОР: утрировала
   Стр. 36
   2 Вместо: гораздо хуже -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: хуже
   3 Вместо: разбудит -- в списке ЦГЛА: возбудит
   7 Вместо: не предвидится! -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР : не предвидится! Но к делу.
   8 Слова: и каждый в особенности -- в списке ЦГАОР отсутствуют.
   9 Вместо: Петербург любить нельзя, а я чувствую -- в списке ЦГЛА: Выехав из него, я жалел только одну Тальони. Я Петербурга не люблю, а чувствую (в списке ЦГАОР -- то же, но без слова: только).
   13 Вместо: в тесноте петербургской -- в списке ЦГЛА: в Петербурге, в списке ЦГАОР: в тесноте Петербурга
   15 Вместо: надоест -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: надоедает
   25 Вместо: богатого села -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: губернского города
   29 Вместо: двор, семиэтажные домы, гвардия -- в списке ЦГАОР: семиэтажные домы, двор, часовые
   33 Вместо: сотни тысяч -- в списках ЦГЛА и ЦГАОР: тысячи
   Стр. 37
   2 Вместо: стук суеты суетствий -- в списке ЦГЛА: стук, суета суетствий
   10 Вместо: собою -- в К1 и списке ЦГЛА: судьбою
   17 Вместо: умным -- в списке ЦГЛА: литературным
   Вместо: книжная -- в списке ЦГЛА: литературная
   19 Вместо: Там издаются журналы -- в списке ЦГЛА: Там журналы, там книги
   21 Вместо: Гоголь принадлежал более к Петербургу, чем к Москве -- в списке ЦГЛА: Гоголь принадлежит более Петербургу, нежели Москве
   Стр. 38
   2 Вместо: одни и есть мощи: это домик Петра -- в списке ЦГЛА: одни есть мощи -- это домик Петра и его крест
   3 Вместо: всех -- в списке ЦГЛА: почти всех
   9 Вместо: старыми -- в списке ЦГЛА: старинными
   16 Слова: никому не радуется -- в списке ЦГЛА отсутствуют.
   20 Вместо: где сила и в ком -- в списке ЦГЛА: где сила и в ком власть 23 Слово: только -- в списке ЦГЛА отсутствует.
   27 Вместо: умилялась -- в К1 и списке ЦГЛА: умилилась
   Стр. 39
   5 Вместо: верноподданным -- в списке ЦГЛА: сыщиком и подлецом
   8 Вместо: искать мест -- в списке ЦГЛА: искать места
   11 Вместо: Белинский, проповедовавший в Москве народность и самодержавие-- в списке ЦГЛА: Бакунин, проповедующий в Москве православие, народность и самодержавие
   13 Вместо: самого Анахарсиса Клоца -- в списке ЦГЛА: Гобера и Клада
   37 Вместо: не оставляет их -- в списке ЦГЛА: не останавливает их
   Стр. 40
   1 Слово: утром -- в списке ЦГЛА отсутствует.
   3 Вместо: в вечном тумане и инее, иначе смотрит-- в списке ЦГЛА: в вечном тумане и не иначе смотрит
   4 Вместо: в этом инее -- в списке ЦГЛА: в инее и тумане
   5 Вместо: неприязненный -- в списке ЦГЛА: неприятный
   6 Вместо: Художник -- в списке ЦГЛА: Знаменитый художник
   6-7 Вместо: для кисти своей -- в списке ЦГЛА: для великой кисти
   20 Вместо: Петербург -- в списке ЦГЛА: Но Петербург
   21 Вместо: серальные -- в списке ЦГЛА: крайние
   30 Слова: а потом Анну Леопольдовну, а потом Иоанна Антоновича -- в списке ЦГЛА отсутствуют.
   Стр. 41
   1 Слова: так часто -- в списке ЦГЛА отсутствуют.
   2 Вместо: Задавленный тяжкими сомнениями -- в списке ЦГЛА: Мрачный, несчастный, задавленный многими сомнениями
   3 После: к отчаянию -- в списке ЦГЛА: к скептицизму и злой иронии
   5 Слово: даже -- в списке ЦГЛА отсутствует.
   6 Слова: честного человека -- в списке ЦГЛА отсутствуют.
   7 Вместо: проклясть -- в списке ЦГЛА: проклинать
   19 Вместо: вы отдаете -- в списке ЦГЛА: ты отдаешь
   22 Слова: за нас -- в списке ЦГЛА отсутствуют.
   Стр. 42
   3 Вместо: взойдут -- в списке ЦГЛА: подойдут.
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые опубликовано в "Колоколе", л. 2 от 1 августа 1857 г., без подписи. Печатается по тексту второго издания л. 2 "Колокола". Текст второго издания отличается от первого стилистическими разночтениями. Рукопись неизвестна.
   В отличие от даты, указанной при публикации этого фельетона (1842), Герцен ранее ("Полярная звезда на 1855") в примечании к фельетону "Новгород Великий и Владимир-на-Клязьме" относил "Москву и Петербург" к 1841 г. Вероятно, это объясняется тем, что в 1855 г. в распоряжении Герцена не было списка комментируемого произведения.
   В ЦГЛА хранится список неизвестного происхождения, имеющий ряд разночтений с текстом "Колокола". Некоторые разночтения этого списка свидетельствуют о том, что он, возможно, восходит к редакции 1842 г.: в этом списке нет вступления, написанного в 1857 г. перед публикацией статьи; о Гоголе здесь, в отличие от текста 1857 г., еще говорится в настоящем времени, а не в прошедшем ("Гоголь принадлежит более Петербургу, нежели Москве") и др. (см. варианты).
   В ЦГАОР ("пражская коллекция") в тетради, озаглавленной "Сочинения Герцена. СПб., 1857", имеется (в разделе "Рукописные сочинения Герцена, ходившие по рукам до появления его лондонских книжек") незаконченный список этой статьи (до слова "характер" -- стр. 37, строка 6). Часть вариантов этого списка совпадает с вариантами списка ЦГЛА, что также свидетельствует о том, что оба они, вероятно, восходят к тексту 1842 г. Фамилия Белинского была, невидимому, обозначена лишь буквой "Б", ибо в списке ЦГЛА "Б" расшифровано как Бакунин. Все это дает основание предположить, что статья подверглась перед напечатанием в "Колоколе" некоторой правке. Это ни в коей мере не противоречит утверждению Герцена, что он "оставил статью так, как она была",-- в этих словах речь идет о содержании ее, а не о частных исправлениях.
   В России фельетон не мог быть напечатан по цензурным причинам, однако распространялся в многочисленных списках. В конце 40-х годов он был популярен среди петрашевцев (см. "Дело петрашевцев", т. III, М.-- Л., 1951, стр. 60 и др., а также воспоминания А. П. Милюкова -- PC, 1881, No 3, стр. 698).
   В ГМ, 1917, No 1, опубликован доклад цензора Коссовича (август 1893 г.) по вопросу об издании полного собрания сочинений Герцена. Здесь среди статей "неудобных безусловно" назван комментируемый фельетон (стр. 291). В России фельетон с цензурными купюрами впервые был напечатан в изд. Павл., т. IV.

-----

   Сопоставление Москвы и Петербурга давало в 30--40-х годах XIX века богатый материал для постановки вопроса об исторических путях развития России и русской национальной культуры. Тема эта разрабатывалась в ряде статей того времени. Особенно большую роль сыграла статья Н. В. Гоголя "Москва и Петербург" (1836), впервые опубликованная в 1837 г. под названием "Петербургские записки 1836 года".
   В своем сатирическом фельетоне Герцен критикует и высмеивает барскую Москву и бюрократический Петербург, причем почти не затрагиваются прогрессивные стороны русской действительности, отразившиеся в жизни и быте обеих столиц. Белинский в статье "Петербург и Москва" (1845) возражал против некоторых утверждений Герцена, которые могли быть истолкованы как отрицание великой исторической роли Петербурга в прошлом и будущем, отрицание прогрессивных тенденций в его развитии. Белинский не называл Герцена, но полемика его направлена против некоторых образов и положений комментируемого фельетона (см. В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. IX, 1910, стр. 219 и др.). Следует, однако, иметь в виду, что мысли Герцена, вызвавшие возражения Белинского, представляли собою в большей степени сатирическое заострение критики императорского Петербурга, нежели оценку исторической роли последнего.

-----

   Стр. 33. ...усевшись на береге Волхова...-- Имеется в виду ссылка Герцена в Новгород.
   Стр. 37. ...характер стоячести, который навел бы уныние на самого отца Иоакинфа.-- Имеется в виду Н. Я. Бичурин (в монашестве Иакинф) -- автор работ: "Китай, его жители, нравы, обычаи, просвещение" (СПб., 1840) и "Статистическое описание Китайской империи" (СПб., 1842) и др. В то время Китай часто ошибочно рассматривался как пример "стоячести", исторической неподвижности.
   Стр. 39. Полевой в пятый день по приезде в Петербург сделался верноподданным...-- Н. А. Полевой вскоре после закрытия правительством в 1834 г. издававшегося им в прогрессивном духе журнала "Московский телеграф" переехал в Петербург и перешел в лагерь реакции. Развернутую оценку деятельности Н. А. Полевого см. в работе "О развитии революционных идей в России" (т. VII наст. изд.).
   Белинский, проповедовавший в Москве народность и самодержавие, черев месяц по приезде в Петербург заткнул за пояс самого Анахарсиса Клоца.-- Речь идет о преодолении Белинским в самом начале 40-х годов мучительного кризиса, "переходной болезни", по выражению Герцена,-- так называемого "примирения с действительностью" (ср. "Былое и думы", гл. XXV).
   ...как арестанты в "Fidelio"...-- Имеется в виду опера Бетховена (д. II, картина 1).
   Стр. 40. Художник, развившийся в Петербурге со это вдохновение Петербурга! -- Имеется в виду картина К. Брюллова "Последний день Помпеи" (1833). Ср. герценовские оценки этой картины в дневнике 1842 г., запись от 22 сентября.
   ...похороны Петра III и похороны Павла I.-- Намек на дворцовые перевороты, во время которых эти императоры были убиты.
   Стр. 41. ...есть фатум, который sa нас избирает место жительства...-- Намек на ссылку Герцена в Новгород.
   

МОСКВА И ПЕТЕРБУРГ

   К стр. 33.
   Статья эта нравилась многим и обошла всю Россию в рукописных копиях.-- Об успехе нелегальных чтений статьи "Москва и Петербург" в конце 40-х годов (вероятно, в кружке И. И. Введенского) см. воспоминания А. А. Чумикова в письме к Герцену от 5 августа 1851 г. (ЛН, т. 62, стр. 718).
   В письме анонимного корреспондента Герцена из Петербурга (без даты) сохранились строки, проливающие свет на происхождение того списка статьи "Москва и Петербург", который был опубликован в "Колоколе" 1857 г., л. 2: "Я не могу послать ничего, кроме вашей же статьи "Москва и Петербург". Мне приятно убедить вас и в том, как свято сберегаются у нас ваши рукописи" ("Полярная звезда на 1856". Книжка вторая. Изд. 2-е, Лондон, 1858, стр. 254).
   К стр. 39.
   Белинский, проповедовавший в Москве народность ~ заткнул за пояс самого Анахарсиса Клоца.-- Возможно, что Герцен по некоторым литературно-тактическим соображениям (Бакунин был в это время в ссылке) переадресовал в 1857 г. Белинскому строки, имевшие в виду в 1842 г. Бакунина. Имя Бакунина значится ив старейших списках памфлета, автограф которого до нас не дошел. Об этом см. Ю. Г. Оксман. Новое издание Герцена.-- "Известия ОЛЯ АН СССР", 1956, вып. 2, стр. 168--169.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru