Сискорский И.
Красный цветок

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Рассказ Всеволода Гаршина.

   

ПАМЯТИ В. М. ГАРШИНА.

ХУДОЖЕСТВЕННО-ЛИТЕРАТУРНЫЙ СБОРНИКЪ.

Съ двумя портретами В. М. Гаршина, видомъ Его могилы и 21 рисункомъ.

   

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія и фототипія В. И. Штейнъ. Почтамтская ул., 13.
1889.

   

КРАСНЫЙ ЦВѢТОКЪ.

Разсказъ Всеволода Гаршина.

"Отеч. Зап." 1883 г. Октябрь.

   При недостаточности и несовершенствѣ симптоматологіи психозовъ, тщательное и подробное описаніе самочувствія больного можетъ имѣть большое значеніе. Въ особенности цѣнны описанія, сдѣланныя талантливыми людьми, имѣвшими несчастіе перенести душевную болѣзнь; такія описанія могутъ послужить высоко-поучительнымъ клиническимъ матеріаломъ. Изображеніе симптомовъ афазіи на основаніи самонаблюденія, впервые сдѣланное проф. Лорда, пріобрѣло ему безсмертную извѣстность. Въ свою очередь, такое же значеніе имѣютъ и описанія аффектовъ и патологическихъ душевныхъ состояній, сдѣланныя поэтами. Нѣкоторые изъ типовъ, созданныхъ творчествомъ Шекспира, оцѣнены психіатрической критикой только триста лѣтъ спустя послѣ смерти поэта; а Шекспировское изображеніе аффектовъ даже въ настоящее время во многихъ отношеніяхъ незамѣнимо. Эти мысли невольно возникаютъ въ умѣ при чтеніи разсказа, заглавіе котораго приведено выше. Мы находимъ въ немъ правдивое, чуждое аффектаціи и субъективизма, описаніе маніакальнаго состоянія, сдѣланное въ художественной формѣ. Разсказъ представляетъ собою не просто сырой матеріалъ, годный для исторіи болѣзни. Это скорѣе картина болѣзненнаго самочувствія, освѣщенная тонкимъ проницательнымъ анализомъ художественнаго таланта. Въ этомъ отношенія коротенькій разсказъ Гаршина представляетъ интересъ для психіатра. Фабула разсказа проста. Больной въ состояніи маніакальнаго возбужденія помѣщается въ заведеніе для душевно-больныхъ; при сильномъ возбужденіи, аффектахъ, безпокойствѣ, безсонныхъ ночахъ болѣзнь принимаетъ дальнѣйшее развитіе, появляются опредѣленныя идеи бреда; при возростающемъ безпокойствѣ, больной постепенно слабѣетъ и умираетъ отъ истощенія силъ. Въ первый періодъ болѣзни еще нѣтъ установившихся идей бреда, существуютъ только разнообразные порывы экспансивнаго мышленія. Во второмъ періодѣ болѣзни появляются идеи бреда, и дѣятельность больного главнымъ образомъ связывается съ этими идеями. Вотъ бредъ больного и исторія его развитія.
   Уже въ первый день послѣ своего вступленія въ больницу, больной замѣтилъ въ садикѣ два цвѣтка мака какой-то особой породы, отличавшейся необыкновенной яркостью своего цвѣта. Изо дня въ день на этихъ цвѣткахъ все болѣе и болѣе останавливалось вниманіе больного и наконецъ онъ пришелъ къ мысли, что въ этігхъ цвѣткахъ сконцентрировано міровое зло и что, уничтоживъ ихъ, онъ сдѣлаетъ высокій подвигъ геройства. Къ этому направляется вся дальнѣйшая дѣятельность больного.
   Изображеніе общаго маніакальнаго возбужденія со смутными экспансивными идеями, которыя еще не приняли опредѣленной конкретной формы и представляются сознанію больного въ видѣ неясныхъ силуэтовъ -- это изображеніе съ полнымъ правомъ можно назвать классическимъ. Въ особенности рельефно представлено совмѣстное существованіе двухъ сознаній -- нормальнаго и патологическаго. Приведемъ этотъ отрывокъ цѣликомъ.
   "Онъ сознавалъ, что онъ въ сумасшедшемъ домѣ; онъ сознавалъ даже, что онъ боленъ. Иногда, какъ въ первую ночь, онъ просыпался среди тишины послѣ цѣлаго дня буйнаго движенія, чувствуя ломоту во всѣхъ членахъ и страшную тяжесть въ головѣ, но въ полномъ сознаніи. Можетъ быть отсутствіе впечатлѣній въ ночной тишинѣ и нолусвѣтѣ, можетъ быть, слабая работа мозга только-что проснувшагося человѣка, дѣлали то, что въ такія минуты онъ ясно понималъ свое положеніе и былъ какъ будто бы здоровъ. Но наступалъ день; вмѣстѣ со свѣтомъ и пробужденіемъ жизни въ больницѣ, его снова волною охватывали впечатлѣнія; больной мозгъ не могъ справиться съ ними, и онъ снова былъ безумнымъ. Его состояніе было странною смѣсью правильныхъ сужденій и нелѣпостей. Онъ понималъ, что вокругъ него всѣ больные, но въ то же время въ каждомъ изъ нихъ видѣлъ какое-нибудь тайно скрывающееся или скрытое лицо, которое онъ зналъ прежде или о которомъ читалъ или слыхалъ. Больница была населена людьми всѣхъ временъ и всѣхъ странъ. Тутъ были и живые, и мертвые. Тутъ были знаменитые и сильные міра, и солдаты, убитые въ послѣднюю войну, и воскресшіе. Онъ видѣлъ себя въ какомъ-то волшебномъ заколдованномъ кругѣ, собравшемъ въ себя всю силу земли, и въ горделивомъ изступленіи считалъ себя за центръ этого круга. Всѣ они, его товарищи по больницѣ, собрались сюда затѣмъ, чтобы исполнить дѣло, смутно представлявшееся ему гигантскимъ предпріятіемъ, направленнымъ къ уничтоженію зла на землѣ. Онъ не зналъ, въ чемъ оно будетъ состоять, но чувствовалъ въ себѣ достаточно силъ для его исполненія" (стр. 303).
   Нерѣдко можно встрѣтить въ обычныхъ описаніяхъ болѣзни указанія на фактъ борьбы двухъ сознаній. Эта борьба дѣйствительно существуетъ и наблюдается въ нѣкоторыхъ формахъ психическихъ болѣзней; въ острыхъ же быстро развивающихся маніакальныхъ состояніяхъ подобной борьбы не существуетъ; напротивъ того, здоровое сознаніе, здоровыя мысли являются совершенно безсильными на ряду съ безумнымъ сознаніемъ, безумными идеями и дѣйствіями, которыя кажутся естественными, доставляютъ пріятное самочувствіе и тѣмъ самымъ исключаютъ всякій анализъ и критику. Именно это безсиліе здороваго сознанія съ неподражаемымъ искусствомъ передано авторомъ. Очевидно, здоровое сознаніе только существуетъ рядомъ съ патологическимъ, но никакой борьбы при этомъ нѣтъ.
   Такой же отпечатокъ клинической правды носитъ изображеніе свѣтлыхъ промежутковъ и переходъ отъ нихъ къ болѣзненному приступу.
   "Онъ очнулся ночью. Все было тихо; изъ сосѣдней большой комнаты слышалось дыханіе спящихъ больныхъ. Гдѣ-то далеко монотоннымъ, страннымъ голосомъ разговаривалъ самъ съ собою больной, посаженный на ночь въ темную комнату, да сверху, изъ женскаго отдѣленія, хриплый контральто пѣлъ какую-то дикую пѣсню. Больной прислушивался къ этимъ звукамъ. Онъ чувствовалъ страшную слабость и разбитость во всѣхъ членахъ; шея его сильно болѣла.-- Гдѣ я? Что со мной? пришло ему въ голову. И вдругъ съ необыкновенной яркостью ему представился послѣдній мѣсяцъ его жизни, и онъ понялъ, что онъ боленъ и чѣмъ боленъ. Рядъ нелѣпыхъ мыслей, словъ и поступковъ вспомнился ему, заставляя содрогаться всѣмъ существомъ.-- Но это кончено, слава Богу, это кончено! прошепталъ онъ и снова уснулъ... На нѣсколько мгновеній онъ проснулся въ полной памяти, и какъ будто-бы здоровымъ, затѣмъ, чтобы утромъ встать съ постели прежнимъ безумцемъ" (стр. 300).
   Общее чувственно-двигательное возбужденіе маніака нарисовано мѣткими чертами. Всѣ периферическія впечатлѣнія представляются гораздо болѣе сильными (въ количественномъ отношеніи), чѣмъ каковы они на самомъ дѣлѣ: теплая ванна кажется кипяткомъ (стр. 299), два красные цвѣтка мака кажутся ему необыкновенно яркими, какъ два красные уголька (стр. 305) и т. под. Общее чувство и иннерваціонныя чувства отличаются необыкновенной силой и яркостью: протягивая руку, больной чувствуетъ жаръ и колотье въ этой рукѣ, а потомъ во всемъ тѣлѣ, какъ будто бы какой-то сильный токъ пронизывалъ все его тѣло (стр. 304--305). Но въ то-же время болевая чувствительность видимо понижена во всѣ моменты, когда возрастаетъ возбужденіе.
   Во время свѣтлыхъ промежутковъ больной чувствуетъ страшную слабость, разбитость членовъ, боль (стр. 300), но какъ только начинается возбуасденіе, боль и усталость исчезаютъ: "съ шатающейся походкой и, часто спотыкаясь, больной продолжаетъ свою бѣшенную ходьбу и говоритъ, говоритъ безъ конца", производитъ отчаянное напряженіе силъ, дѣлаетъ себѣ обширныя ссадины на плечахъ, на локтяхъ, на ногахъ (стр. 310) и ничего этого не замѣчаетъ.
   Ассоціаціи болѣзненныхъ идей подмѣчены и прослѣжены авторомъ у съ поразительной тонкостью. Эта сторона разсказа съ психіатрической точки зрѣнія имѣетъ высокія достоинства. Приведемъ примѣры. Теплая ванна (стр. 299) показалась больному кипяткомъ, и въ безумной головѣ внезапно мелькнула безсвязная, отрывочная мысль объ испытаніи кипяткомъ и каленымъ желѣзомъ. Боль на затылкѣ отъ снятой мушка "показалась больному концомъ всего. Онъ отчаянно рванулся всѣмъ тѣломъ, вырвался изъ рукъ сторожей, и его нагое тѣло покатилось до каменнымъ плитамъ. Онъ думалъ, что ему отрубили голову".
   Но всего нагляднѣе раскрыта удивительная механика ассоціативныхъ репродукцій при переходѣ больного изъ періода маніакальнаго возбужденія въ періодъ, выражающійся фиксированными идеями бреда. Больного поразилъ необыкновенно яркій цвѣтъ мака. Изъ этого впечатлѣнія возникаютъ слѣдующіе главные идейные ряды:
   красный цвѣтъ -- кровь;
   макъ-опіумъ -- ядъ;
   ядъ -- зло;
   зло -- его антитезы.
   Впрочемъ лучше привести въ подлинникѣ это несравненное воспроизведеніе болѣзненныхъ ассоціацій.
   "Онъ не спалъ всю ночь. Онъ сорвалъ этотъ цвѣтокъ, потому что видѣлъ въ такомъ поступкѣ подвигъ, который онъ обязанъ былъ сдѣлать. При первомъ взглядѣ сквозь стеклянную дверь алые лепестки привлекли его вниманіе, и ему показалось, что онъ съ этой минуты вполнѣ постигъ, что именно долженъ онъ совершить на землѣ. Въ этотъ яркій красный цвѣтъ собралось все зло міра. Онъ зналъ, что изъ мака дѣлается опіумъ; можетъ быть, эта мысль разростаясь и принимая чудовищныя формы, заставила его создать страшный фантастическій призракъ. Цвѣтокъ въ его глазахъ осуществлялъ собою все зло; онъ впиталъ въ себя всю невинно пролитую кровь (оттого онъ и былъ такъ красенъ), всѣ слезы, всю желчь человѣчества. Это было чванственное, страшное существо, противуположность Богу, Ариманъ, принявшій скромный и невинный видъ. Нужно сорвать его и убить, но этого мало. Нужно было не дать ему при издыханіи излить все свое зло въ міръ. Потому-то онъ и спряталъ его у себя на груди. Онъ надѣялся, что къ утру цвѣтокъ потеряетъ всю свою силу. Его зло перейдетъ въ его грудь, его душу и тамъ будетъ побѣждено или побѣдитъ -- тогда самъ онъ погибнетъ, умретъ, но умретъ, какъ честный боецъ и какъ первый боецъ человѣчества, потому что до сихъ поръ никто не осмѣливался бороться разомъ со всѣмъ зломъ міра" (стр. 307).
   Аффекты, которые больной испытывалъ, отличаются необыкновенной силой. Когда свѣжіе росистые листья коснулись тѣла больного, онъ поблѣднѣлъ какъ смерть и въ ужасѣ широко раскрылъ глаза, холодный потъ выступилъ у него на лбу (стр. 305). Когда больной впервые увидѣлъ цвѣты мака и впился взоромъ въ это зрѣлище -- то въ это время столько дикой злобы и ненависти горѣло въ это безумныхъ глазахъ (стр. 302), что фельдшеръ, увидѣвши его въ такомъ аффектѣ, чуть не отшатнулся въ испугѣ. Но я независимо отъ этихъ сильныхъ аффектовъ, больной находился безпрерывно въ состояніи сплошного аффективнаго возбужденія, совпадающаго съ идеями бреда. Эти аффекты истощаютъ его: онъ изнемогаетъ въ призрачной несуществующей борьбѣ, но все-таки изнемогаетъ (стр. 307).
   Подъ вліяніемъ безпрерывнаго аффективнаго состоянія, мышленіе больного не перестаетъ быть крайне субъективнымъ при полномъ сохраненіи логики. Субъективированіе распространено не только на предметное мышленіе, но и на мышленіе символическое, на мышленіе словами: "Больной гулялъ по саду до самаго вечера, заводя знакомства и ведя странные разговоры, въ которыхъ каждый изъ собесѣдниковъ слышалъ только отвѣты на свои безумныя мысли, выражавшіяся нелѣпо-таинственными словами. Больной ходилъ то съ однимъ товарищемъ, то съ другимъ, и къ концу дня еще болѣе убѣдился, что "все готово", какъ онъ сказалъ самъ себѣ" (стр. 305).
   Въ практическомъ отношеніи достойно упоминанія указаніе на то, до какой степени въ терапіи маніакальнаго состоянія имѣетъ значеніе безусловный покой больного и удаленіе всякихъ впечатлѣній. Незначительный шумъ, малѣйшее лишнее слово вызывали у больного цѣлый приступъ безумныхъ идей, аффекты и крайнее безпокойство. Дурное направленіе болѣзни съ исходомъ въ смерть вѣроятно вызвано недостаточнымъ изолированіемъ больного отъ внѣшнихъ впечатлѣній. Въ заключеніе разсказа мы встрѣчаемъ одну любопытную черту, хорошо знакомую только психіатрамъ. Больного, истощившаго всѣ свои силы подъ вліяніемъ великодушной, но безумной идеи бреда, нашли мертвымъ "съ свѣтлымъ, спокойнымъ выраженіемъ лица, его истощенныя черты выражали какое-то горделивое счастье". Не касаясь художественнаго значенія такого окончанія разсказа, мы укажемъ только на его клиническій смыслъ. Психіатры знаютъ, что душевная болѣзнь не обезличиваетъ человѣка, что высшая интеллигенція и благородныя черты характера остаются и среди болѣзни. Высшія и низшія натуры между больными отличаются такъ же, какъ и между здоровыми. Психіатрамъ давно извѣстно, что даже такіе тяжелые виды болѣзни, какъ прогрессивный параличъ, гдѣ болѣзненный процессъ доводитъ человѣка до крайняго безумія и почти изглаживаетъ всѣ слѣды человѣчности, даже въ этомъ состояніи, тѣмъ не менѣе, подъ вліяніемъ ли участія къ больному или при иныхъ условіяхъ -- иногда на минуту можетъ вспыхнуть яркое проявленіе чувства и мысли, на которыя, казалось, больной уже болѣе не способенъ. Тамъ же, гдѣ нѣтъ ослабленія умственныхъ силъ -- это начало сказывается съ полной силой и благородныя черты индивидуальности не уничтожаются, а только направляются въ иную сторону. Въ этомъ кроется причина того глубокаго участія, которое внушаютъ психіатру больные, лишенные разсудка, и за которое, въ свою очередь, эти больные платятъ психіатру довѣріемъ и уваженіемъ. "Никакое начальство не пользуется такимъ почтеніемъ отъ своихъ подчиненныхъ, какимъ докторъ-психіатръ отъ своихъ помѣшанныхъ", говоритъ авторъ (стр. 302).
   Эти слова справедливы, какъ и все въ этомъ замѣчательномъ психологическомъ этюдѣ.

И. Сискорскій.

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru