Гарин-Михайловский Николай Георгиевич
Письмо к сыну

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   ПРОМЕТЕЙ, 1966

Завещание писателя

(Письмо Н. Г. Гарина-Михайловского к сыну)

Публикация Г. М. МИРОНОВА

   Война всегда оглушает своей страшной неожиданностью, даже если ее пророчат, ждут и к ней готовятся. 1904 год начался для России ошеломляющим известием с Дальнего Востока: "Около полуночи с 26 на 27 января японские миноноски произвели внезапную атаку на эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артур". По улицам многих городов прошли подвыпившие манифестанты из рьяных "патриотов" с пением "Спаси, господи, люди твоя". На станциях под тоскливые трели гармошек и плач женщин грузились новобранцы. Участились столкновения рабочих с полицией и жандармерией; на заводских окраинах прокламации звали выступать под лозунгом "Долой самодержавие и преступную войну!". Мало еще кто предвидел, что новый, XX век ведет за собой грозных спутников империалистических войн -- народные революции. Поздней осенью 1903 года, в самый канун русско-японской войны, известный писатель и инженер Николай Георгиевич Гарин-Михайловский закончил изыскания на трассе Южнокрымской электрической железной дороги, которую ему же и предстояло строить. "Он, -- вспоминает А. И. Куприн, -- нередко говорил своим знакомым, полушутя-полусерьезно, о том, что постройка этой дороги будет для него лучшим посмертным памятником и что два лишь дела он хотел бы видеть при своей жизни оконченными: это -- электрический путь по Крыму и повесть "Инженеры". Но -- увы! -- первое начинание было прекращено внезапной паникой японской войны, а второе -- смертью". Нашлась для инженера Михайловского работа в далеких краях -- ему было поручено составить проект и осуществить строительство воздушно-канатной дороги для русской армии, действующей в горных районах Северной Кореи. С билетом корреспондента московской газеты "Новости дня" он в конце апреля выехал на Дальний Восток. В своих очерках, составивших впоследствии книгу "Дневник во время войны", Гарин писал, что, "отправляясь в центр интереснейших событий нашей эпохи", берет на себя "большую ответственность перед читателем: быть правдивым". Обещание выполнил -- его корреспонденции из Маньчжурии без прикрас рисовали кровавую драму бессмысленной войны; военная цензура редко пропускала очерки без купюр. Однако писатель, считавший, что победоносная для России кампания закончится уже к зиме, оказался далеко не провидцем -- на Дальнем Востоке ему пришлось пробыть полтора года, стать свидетелем разгрома царской армии и участником вовсе уж неожиданных для него революционных событий 1905 года.
   По признанию Гарина, он уезжал из Петербурга с "исцарапанной душой" -- оставалась плохо обеспеченная большая семья, в которой только двое старших детей были совершеннолетними. Николай Георгиевич был в высшей степени чадолюбивым отцом, терпеливым и умным наставником; получив известие, что старший сын успешно сдал приемные экзамены в университет, отец откликнулся бодрым письмом: "Я прямо счастлив, что Сережа выдержал. Будем работать и смоем все невзгоды. Пусть какие угодно бури, но служба, перо в моих руках, и я много дам людям еще".
   Дорогу строить не пришлось; прежде чем был подписан позорный мир с Японией, из России пришли вести о начавшейся революции. В конце весны 1905 года писатель получил возможность ненадолго приехать в Петербург. Он очень скоро (и правильно) разобрался в сложной обстановке борьбы политических партий. В значительной степени этому способствовало его еще более тесное сближение с Горьким. Тогда же Николай Георгиевич вручил ему для передачи большевику Л. Б. Красину крупную сумму денег (несколько десятков тысяч рублей) на нужды партии. В последние годы жизни Гарин сам нередко нуждался, умер, не оставив семье ни копейки, и похоронен был на деньги, собранные его бесчисленными друзьями по подписке, но на идейное дело писатель-демократ всегда был готов отдать последнее. Эту черту характера, как и многое другое, передал он своим детям. В Маньчжурию Николай Георгиевич вернулся другим человеком -- полным веры в скорое обновление страны, в победоносную демократическую революцию. Он с увлечением, самозабвенно работает над "Инженерами": в заключительной повести тетралогии, по замыслу автора, должны найти отражение российские события последнего времени "с финалом всей этой эпопеи войны". Гарин способствует распространению в войсках большевистской литературы, выступает в защиту бастующих рабочих, обращается в местной газете с воззванием ко всем русским людям, находящимся за пределами родины, призывая их "доказать свою любовь, свою преданность освободительному движению". 14 января 1906 года, когда реакция уже торжествовала победу, писатель выступил в харбинской газете "Новый край" с большой публицистической статьей "К современным событиям". С обычной своей смелостью, прямотой, решительностью Гарин заявил о своем символе веры: "Вся моя логика и все мои симпатии принадлежат социал-демократическому учению". Вся статья, по существу, мужественная и открытая пропаганда марксистского учения, социал-демократических идей, критика других партий, чуждых подлинной революционности. В гаринской страстной защите марксизма, социал-демократии не все стройно и последовательно, писатель заявляет себя сторонником эволюционного, "по возможности мирного, закономерного развития жизни", верит в "свободы), возвещенные в царском манифесте 17 октября. Но при всем этом он оптимистически смотрит на будущее, верит, что грядущая победа достанется революционной социал-демократии.
   В этой обстановке Николай Георгиевич пишет приводимое ниже письмо сыну Георгию -- Таре. В отличие от двадцатилетнего Сергея, студента, принявшего социал-демократическое учение (С.-Д.), 16-летний гимназист увлекся эсеровскими лозунгами (в письме -- С.-Р.), а младший, Тема, в свои 13 лет объявил себя сторонником анархистов (А). В письме, посланном в обход военной цензуры, с близким знакомым, Гарин мог высказаться вполне откровенно о своих политических взглядах. Более того -- он не считал возможным удерживать сыновей от участия в революционном деле. За месяц до того, как было отправлено письмо сыну, Николай Георгиевич писал жене: "Сережу и Гарю целую и благословляю на благородную работу, о которой, если живы останутся, всегда будет радостно вспомнить. И какие это чудные будут воспоминания на заре их юности: свежие, сильные, сочные". И тут же -- указание для старшего сына, только для него -- сторонника социал-демократии: "Пусть пойдет к Горькому от моего имени и спросит его, что ему делать в с.-д. партии". "За детей не бойся, -- успокаивал и ободрял Гарин жену. -- Мы живем в такое смутное время, и вопрос не в том, сколько прожить, а как прожить".
   Письмо к сыну сильно пострадало от времени, две его части хранятся в разных архивах -- в ИРЛИ в Ленинграде (фонд 69, No 4) и в ЦГАЛИ в Москве (ф. 1046, оп. 1, ед. хр. 8). В квадратные скобки заключены все недописанные или неразобранные слова, а также утраченные строки письма.
   
   "20 января 1906 г., Джалантунь. Милый мой, дорогой мой Гаря! После почти трехнедельного перерыва я получил первым твое письмо. Поэтому тебе первому и отвечаю. Именно тебе отвечаю и потому, что ты затронул очень важные принципиальные вопросы жизни, которым я всю жизнь служил.
   Начнем с того, что отцы не указ детям, иначе всегда тянулась бы все та же канитель в жизни от отцов к детям. И, конечно, не с целью навязывать тебе свои взгляды я пишу, а с целью дать тебе материал для переработки. Потому что решать все такие вопросы не так просто, как орех разгрызть: вся жизнь твоя впереди и вся она уйдет на это. И правильное решение будет исключительно и прямо пропорционально зависеть от твоей научной и практической подготовки. В чем существенная разница между С.-Д. и С.-Р.?
   С.-Д. на основании экономических учений приходят к строго научному выводу о неизбежности эволюции жизни и достижения конечной цели -- торжества труда над капиталом. Научность постановки вопроса и наметка путей для достижения земного рая имеет громадное значение, и результаты налицо. А именно: это учение в период своего 40-летнего существования уже дало сорганизованную армию в несколько десятков миллионов рабочих.
   Сорганизованную, следовательно, самосознающую. Этого самосознания и связанной с ним организации до сего времени не было в мире. Но всегда были голодные и рабы. И хотя от поры до времени они потрясали мир своими громами (Пугачевы, Разины, крестьянские войны во Франции, Гракхи в Риме и сама Великая французская революция), но все это в конце концов сводилось только к вящему торжеству все того же господствующего имущественного класса.
   И только с учением Маркса, с точным выводом законов жизни, явилась возможность не терять на ветер приобретенного, знать, чего хочешь, явилась копилка приобретаемых [знаний].
   Факты налицо: 40 лет назад был в германском парламенте один Бебель, теперь же 80 депутатов уже из С.-Д. И они могут гордиться уже отвоеванными правами, и никто больше не сомневается, что этим путем мир уже принадлежит С.-Д.
   Если мы обратимся к прошлому С.-Р., то получим другую картину. Прежде всего, во всем мире, кроме нас, их уже нет, и там они уже давно пережиток и забытый. Но в свое время они были везде и энергично толкали буржуазную революцию вперед. Только буржуазную: даже в Парижской Коммуне 1871 года. Но без буржуазной не двигалась бы и социальная, и поэтому на известных ступенях развития общественного эта партия неизбежно необходима и роль ее более активна, чем всякой другой. И мы, плетясь в хвосте цивилизованных народов, должны более, правда, ускоренным темпом, но должны пережить то, что уже давно пережито на Западе. И в такие мгновения у С.-Р. более развязаны руки ломать барьеры, чем у С.-Д., огражденных рамками законов жизни.
   Так, напр[имер]. Наш русский С.-Р., не смущаясь историей остального мира, говорит, что стоит пожелать, и рай земной наступит завтра же. Не смущается он ни законами экономической мировой необходимости, не смущается всеобщими неудачами этих попыток и говорит: "Наплевать на все, всех, все науки: у меня выйдет!"
   Очень увлекательный лозунг, который легко может увлечь массы. И сами они неподготовленные, тем и легче их увлечь. Вполне возможно торжество этой партии, как было и торжество французской революции. Торжество это будет ужасно и террористично. Будет как метлой сметен правящий класс. Но... на другой же день после таких торжеств буржуазная жизнь войдет во все свои права, как доказал это опыт жизни, как доказывает это теория жизни -- наука. И пока извилистая эволюция капитала не совершилась, до тех пор неизбежны и связанные с ним процессы.
   И жизнь пойдет не так, как желают С.-Р. И не они приведут мир к его земному раю, не они, а систематическая работа, организационная работа С.-Д. партии. [...] Когда и мирный работник берется за оружие, то он не должен забывать, что его специальность не оружие, а наука. Иначе он уже не будет С.-Д., а будет С.-Р. Ты совершенно прав, что в аграрном вопросе программа С.-Р., как ты говоришь, "шире" и, как я говорю, "яснее". Совершенно ясно: отобрать землю и передать ее или государству, или крестьянам. Но здесь есть одно очень большое "но". Дело в том, что в капиталистической эволюции всего мира немыслимо выделение одного кусочка земного шара и решение на этом кусочке иным способом вопросов. Или весь мир капиталистический, или весь мир социалистический. И будущий социаль[...] [...] крупно земледельческий класс, но класс хотя бы и мелких владельцев они не уничтожат. Но, во всяком случае, их работа попутна С.-Д.
   Прилагаю тебе статью, напечатанную мною в харбин[ской] газ[ете] "Новый край". Дело в том, что в глазах всех я считаюсь главарем движения. Это неправда. Известным влиянием я, правда, пользуюсь, своим богам молюсь открыто, но я не активный деятель.
   Эта статья -- тактическая, в ограждение здешней С.-Д. партии.
   Я получил письмо от Л. М., где он описывает вас всех. Сережа -- С.-Д. Гаря -- С.-Р. Тема -- А. Ступеньки жизни.
   Самый главный вопрос теперь -- аграрный. И вместе с ним наше экономическое банкротство.
   Гос[ударственная] дума могла бы эти оба вопроса решить. Земли каз[енные], каб[инетские] и уд[ельные], заменив две последних государственной] рентой, продать с торгов крестьянам по вольным ценам. Непременно продать, а не подарить, потому что иначе была бы несправедливость перед всеми бывшими и будущими поколениями. Никто никогда даром не получал и впредь не получит, потому что свободных земель не будет больше. Продать при помощи специальных банков с заграничными капиталами. Деньги под землю дадут за границей. Этих денег наберется несколько миллиардов, и их хватит рассчитаться как с долгами, так и для текущих нужд".
   Этот поразительный человеческий документ стал своеобразным политическим завещанием Гарина -- через 10 месяцев, 27 ноября, он скоропостижно скончался от разрыва сердца на редакционном заседании большевистского журнала "Вестник жизни". Незадолго до возвращения в Россию осенью 1906 года писатель просил жену вести дневник и заносить в него все о детях. "В этих маленьких блестках капель воды, -- пишет он, -- незаметно отразилась бы и сверкнула
   и вся река современной русской жизни". Эту "реку русской жизни" Николай Георгиевич и сам попытался отразить по возвращении. В неопубликованных воспоминаниях о Гарине его приемный сын Б. К. Терлецкий пишет: "...он, как сам признавался, не узнал нас, бывших теперь в возрасте 13--20 лет. Все мы, его сыновья, я и наши многочисленные товарищи, считали себя социалистами и, как вся Россия в то время, спорили по различным программным вопросам. Н[иколай] Г[еоргиевич] был поражен той искренностью, с какой молодежь относилась к вопросам революции. Он жадно присматривался к ней и сейчас же, уже за несколько дней до смерти, зафиксировал свои новые наблюдения в драматическом этюде "Подростки", списанном с действительности и явившемся первым его посмертным произведением... Н. Г. твердо верил в победу революции. С этой уверенностью он и умер".
   Прошли годы, и настало время проверки жизнью, крепко ли усвоили сыновья писателя-демократа Гарина-Михайловского отцовский наказ. Ни один из них не оказался на другой стороне баррикад, разделивших революционную Россию в октябре 1917 года. До конца своих дней трудился на благо народа горный инженер Сергей Михайловский. Второй сын писателя, Георгий, незадолго до первой мировой войны поехал в Париж совершенствоваться по международному праву, оказался в вынужденной эмиграции и сумел вернуться на Родину лишь в 1946 году, где вскоре и умер. Младший сын Гарина, боевой офицер русской армии с 1916 года, отказался служить в белогвардейских войсках, ушел в Красную Армию. "Что я, с ума сошел -- со своим народом, с русскими мужиками воевать?!" -- отвечал Артемий Михайловский офицерам-однополчанам, тащившим его под знамена врангелевского воинства.
   Отцовская вера в народ, в революцию не угасла в сыновьях русского писателя-демократа Н. Г. Гарина-Михайловского.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru