Аннотация: Картинки обыденной жизни.
Текст издания: журнал "Русское Богатство", NoNo 5--7, 1898.
ЛѢТНІЙ СЕЗОНЪ.
Картинки обыденной жизни.
Глава I.
Первый весенній дождь выпалъ въ половинѣ марта, а день Благовѣщенія былъ первымъ весеннимъ днемъ въ старой барской усадьбѣ Льва Львовича Карина. Солнце вдругъ залило землю тепломъ и свѣтомъ; все живое обрадовалось и вышло къ нему навстрѣчу. Даже больной и капризный хозяинъ старой усадьбы, разбитый параличомъ помѣщикъ Каринъ приказалъ выкатить свое кресло на обширную террасу съ бѣлыми колоннами и сидѣлъ, прищуривъ глаза, отдаваясь ощущенію весенняго тепла, пробудившаго даже въ его полуразрушенномъ тѣлѣ какія то новыя силы.
Было десять часовъ утра. Левъ Львовичъ позвонилъ и прислушивался къ торопливымъ шагамъ дочери, спѣшившей на его призывъ.
-- Зина,-- сказалъ онъ, какъ только дочь показалась на террасѣ,-- мнѣ хорошо сегодня... Кажется, что стоитъ мнѣ только захотѣть, и я встану и пойду...
Молодая дѣвушка опустилась на колѣни возлѣ отца и, цѣлуя его руку, сказала:
-- Ахъ, если бы случилось это, папа! Я тоже часто думаю, что это можетъ случиться...
Старикъ погладилъ свѣтлые волосы дочери и спросилъ:
-- А почему ты такая блѣдная сегодня?
Она и обрадовалась, и испугалась. Онъ такъ рѣдко спрашивалъ про нее, что ее встревожилъ этотъ неожиданный вопросъ.
-- Я такъ здорова, папа,-- быстро сказала она,-- что если бы я отдала тебѣ половину здоровья, мнѣ и тогда осталось бы довольно.
Онъ взялъ ея блѣдныя руки, привлекъ ее къ себѣ, поцѣловалъ глаза и лобъ дѣвушки; потомъ хотѣлъ поцѣловать руки. Зина осторожно освободилась отъ него, но стояла на колѣняхъ., лаская его руки.
-- Зачѣмъ мнѣ здоровье?-- почти сердито сказалъ старикъ.-- Тебѣ оно нужнѣе, чѣмъ мнѣ...
Онъ отнялъ у нея руки и закрылъ глаза. Зина тотчасъ же доняла, что хорошая минута прошла. Эти минуты бывали такъ непродолжительны и такъ странны, что всегда пугали Зину. Ей хотѣлось уйти, но она боялась пошевелиться и покорно осталась ждать того, что было неизбѣжно.
-- Ты опять не спала ночью?-- сказалъ больной.
Въ голосѣ его не только не было участія, но ясно слышалось сдержанное раздраженіе.
-- О нѣтъ, я отлично спала, папочка... Я рано проснулась отъ солнца. Посмотри, сколько солнца сегодня! Посмотри, тамъ внизу, какая темная зелень. Можетъ быть тамъ уже есть фіалки... Впрочемъ, нѣтъ, еще рано... Хочешь, я пойду поищу цвѣтовъ?..
Старикъ открылъ глаза, но не взглянулъ туда, куда указывала дочь. Вмѣсто того онъ посмотрѣлъ на нее такими злобными глазами, что сердце Зины замерло отъ боли. Ей стоило страшныхъ усилій сохранить улыбку на лицѣ и то привѣтливо-ласковое выраженіе, съ какимъ она только что обращалась къ отцу. Но отъ него не укрылось это внутренне усиліе Зины.
-- Тебѣ хочется поскорѣй уйти отъ меня?-- сказалъ онъ.-- Я знаю, что ты любишь фіалки.-- Онъ засмѣялся.-- Ступай!
Старикъ съежился, словно бы хотѣлъ отстраниться отъ ея прикосновенія. Онъ оттолкнулъ бы ее, если бы не боялся, что она уйдетъ раньше, чѣмъ ему хотѣлось.
-- Папочка, вѣдь ты также любишь цвѣты?..
-- Молчи, іезуитка! Зачѣмъ ты дѣлаешь сладкое лицо, когда у тебя въ груди злость? Актриса! Ты ненавидишь меня въ эту минуту, проклинаешь... Тебѣ растоптать меня хочется, какъ злую гадину: Я вѣдь знаю, что сдѣлалъ тебѣ больно; знаю, что ты понимаешь намекъ... Ты должна кричать на меня, рвать на себѣ волосы, убить меня, а ты смотришь, какъ голубица кроткая, ты прощаешь извергу отцу.
Онъ задыхался отъ гнѣва и отъ слабости, которая усиливалась по мѣрѣ того, какъ имъ овладѣвалъ гнѣвъ. Зина все стояла передъ нимъ на колѣняхъ, держась рукой за край кресла, блѣдная, какъ алебастръ, неподвижная, какъ изваяніе.
-- Великодушіе!.. Змѣиное великодушіе...-- продолжалъ отецъ.-- Я прощаю, я снисхожу... Еще бы!.. Стоитъ ли обижаться на мертвеца... считаться съ нимъ... Пусть говоритъ, что хочетъ, я ему все прощу... Прекрасная политика... Задушить человѣка ангельской кротостью... Іезуитка!..
Зина молчала. Во всемъ мірѣ не было такого слова, которое она могла бы сказать ему и не дать повода къ новому раздраженію. Но и молчаніе оскорбляло старика.
-- Молчишь,-- говорилъ онъ и ослабѣвшій голосъ превратился въ жалкій шопотъ полусловъ.-- Стыдно стало, что уraдалъ твои мысли... Языкъ у тебя отняло... Отвѣчай, почему ты молчишь?.. Говори!.. говори, я тебѣ приказываю!.. Не молчи, проклятая.
Каринъ дрожалъ весь, какъ въ лихорадкѣ. Но Зина молчала. Если бы она могла отдать ему свою жизнь, исцѣлить его своей смертью, она умерла бы безъ колебанія. Но она не могла произнести ни звука.
Ей показалось, что онъ ее ударитъ: она ждала удара, какъ спасенія, но онъ только оттолкнулъ ея руку.
-- Уйди!-- повторилъ онъ и откинулся на спинку кресла.
Зина ушла и, лишь только она переступила порогъ комнаты, съ ней сдѣлался истерическій припадокъ. Съ напряженнымъ вниманіемъ прислушивался отецъ къ громкому плачу дочери, который доносился на террасу до тѣхъ поръ, пока Зина не спряталась въ свою комнату въ мезонинѣ. Когда плачъ затихъ, лицо старика приняло вдругъ спокойное выраженіе. Онъ примостился въ креслѣ поудобнѣе и отдался пріятнымъ ощущеніямъ, возбуждаемымъ весеннимъ тепломъ.
Въ полдень передъ завтракомъ Каринъ по старой привычкѣ, сохранившейся отъ того времени, когда онъ еще самъ занимался хозяйствомъ, принималъ на балконѣ своего старосту и ключника Петра Силыча Линяева. Этотъ худой высокій старикъ въ назначенное время явился къ барину и стоялъ безъ шапки передъ балкономъ.
-- Ну что, Силычъ, Овечій оврагъ?-- спросилъ Каринъ.
Овечій оврагъ это было одно изъ окраинныхъ и довольно неудобныхъ полей въ имѣніи Льва Львовича.
-- Сдалъ, ваше превосходительство.
-- Незлобинскимъ?
-- Нѣтъ, не взяли дураки. Здѣшніе взяли.
-- Скоты безсмысленные... гдѣ жъ они будутъ сѣять?
-- На незлобинской... Барыня имъ отстрочила недоимку.
-- Предлагалъ ты имъ Овечій оврагъ купить?
-- Не купятъ, ваше превосходительство.
-- Почему?
-- Надѣются на свою барыню.
-- А она на кого надѣется, ты ихъ спрашивалъ?
Линяевъ улыбнулся, чтобы показать, что онъ понялъ намекъ барина.
-- Пріѣдетъ она къ святой, не слыхалъ?
-- Пріѣдетъ.
-- Какъ ты знаешь?-- спросилъ Каринъ тревожно-подозрительнымъ тономъ и внимательно поглядѣлъ на ключника.
-- Я у вашего превосходительства служу,-- тѣмъ же спокойнымъ тономъ отвѣтилъ Петръ Силычъ.
Отвѣтъ понравился барину.
-- Служи, мой милый, служи мнѣ вѣрно и честно. Меня больного грѣшно обманывать... Меня калѣку обмануть нетрудно.. Самъ видишь, какой я несчастный. Куда поставятъ, тамъ и сиди. Отвези меня, Силычъ, въ столовую, да вели барышню просить къ завтраку...
Но барышня уже была на своемъ мѣстѣ. Она стояла возлѣ стола и приготовляла кофе на спиртовой лампѣ въ маленькомъ кофейникѣ спеціально для Льва Львовича. Каринъ былъ очень доволенъ спокойнымъ выраженіемъ лица дочери и аппетитно поглядывалъ на ея приготовленія. Онъ всегда отличался хорошимъ аппетитомъ, а сегодня, послѣ прогулки на воздухѣ, съ особеннымъ удовольствіемъ думалъ о завтракѣ. Онъ какъ бы совсѣмъ забылъ все, что случилось какой нибудь часъ тому назадъ; не только раскаяніе, но даже легкое воспоминаніе о страданіяхъ, причиняемыхъ имъ дочери, не безпокоило его. О невѣроятныхъ усиліяхъ, какихъ стоило ей это кажущееся спокойствіе, ему никогда и въ голову не приходило.
-- Зиночка,-- сказалъ онъ, и все лицо его сіяло и улыбалось,-- я сегодня съѣмъ три яичка и три кусочка балычку... И лучку зеленаго... Вѣдь лучокъ-то есть... Вижу, вижу лучокъ... Вонъ зеленѣетъ... Давай, давай... Дочурка моя миленькая... Хозяюшка моя... Ну, ну давай, давай, давай сюда скорѣй...
Онъ весь отдался ѣдѣ, исправно работая челюстями. Не смотря на тяжелое впечатлѣніе отъ его жадности, Зина отдыхала въ эти мгновенія. Она знала, что теперь онъ не станетъ мучить ее, и была благодарна ему даже за эту краткую передышку. Вѣдь послѣ завтрака могло начаться новое мучительство.
Послѣ каждаго пріема пищи, Каринъ засыпалъ, сидя въ своемъ креслѣ, но прежде Зина должна была читать ему "Московскія Вѣдомости", постояннымъ подписчикомъ которыхъ онъ былъ чуть ли не 25 лѣтъ. Когда въ газетѣ попадалось что нибудь забирающее, онъ приказывалъ дочери остановиться и начиналъ бесѣдовать съ нею, причемъ требовалъ, чтобы Зина или опровергла сужденія "Московскихъ Вѣдомостей", или же съ ними согласилась. Эта пытка также обыкновенно кончалась истерикой. Къ счастію, сегодня ничто не заинтересовало старика: ни передовая статья о мощахъ преподобнаго Ѳеодосія, ни польская интрига, ни коварная политика англичанъ. Онъ заснулъ черезъ нѣсколько минутъ.
Глава II.
Зина осторожно вышла изъ столовой въ садъ. Тамъ были у нея любимыя мѣста, гдѣ она скрывалась въ свободные часы, когда хотѣла быть одна.
Въ старомъ, запущенномъ, но красивомъ саду все пробуждалось, начиная новую жизнь; въ теплыхъ лучахъ солнца, обильно падавшихъ на землю, скрывалась эта вѣчная тайна жизни. Зина отличалась особенной впечатлительностью къ природѣ, а сегодня ей хотѣлось забыть, что она живое человѣческое существо, и не чувствовать, не думать, не помнить... Подобно зеленой травкѣ на бордюрѣ дорожки или голубому цвѣтку, тянувшемуся къ солнцу, ей хотѣлось сегодня жить только этими ласковыми, теплыми, свѣтлыми лучами и умереть, когда ихъ не будетъ. Солнце слѣпило глаза. Зина тихо шла, съ низко опущенными вѣками, по широкой аллеѣ громадныхъ липъ, на которыхъ только что распустились мелкіе блѣдно-желтые и зеленые листочки. Аллея прорѣзывала весь садъ, упираясь въ березовую рощу, въ срединѣ которой темнѣла группа высокихъ сосенъ. Небольшой ручей отдѣлялъ садъ отъ рощи. Въ одномъ мѣстѣ, перекинувшись черезъ ручей, почти горизонтально росла молодая береза; здѣсь обыкновенно устраивался деревянный мостикъ, а стволъ и вѣтви березы служили перилами. Зина свернула туда и увидѣла, что тамъ были люди: кучеръ Василій и Петръ Силычъ возились съ досками, устраивая мостикъ. Первымъ движеніемъ Зины было желаніе вернуться незамѣченной: ей непріятно было встрѣчаться съ людьми, а въ особенности съ Линяевымъ, вдумчивые, проницательные глаза котораго возбуждали въ ней странное, опасливое чувство. Ей всегда казалось, что онъ умѣетъ читать въ ея душѣ, и не вѣритъ наружному спокойствію, съ какимъ она обыкновенно говоритъ съ нимъ. Но вернуться было уже поздно: ее замѣтили и ждали. Зина подошла, молча поклонилась на привѣтствіе и хотѣла перейти по доскѣ на другую сторону. Но Петръ Силычъ загородилъ дорогу и сказалъ.
-- Нельзя! Упадете Зинаида Львовна... Сохрани Богъ, прямо въ воду упадете...
Онъ засуетился, послалъ Василія на другую сторону ручья, и они вдвоемъ держали доски руками. Зина быстро перебѣжала по неукрѣпленнымъ мосткамъ.
-- Обратно пожалуйте...-- Будетъ готово!-- крикнулъ ей вслѣдъ Петръ Силычъ.
-- Что же ты не сказалъ барышнѣ,-- произнесъ Василій, когда Зина ушла настолько далеко, что не могла слышать его словъ.
-- Какъ разъ бы сказалъ! Что же ты не сказалъ?-- повторилъ онъ, бродя въ водѣ.
-- Надо бы сказать, вѣрно, что надо,-- согласился Линяевъ.
И оба они затѣмъ молча занялись своей работой.
Василій и Петръ были незлобинскіе крестьяне, и передъ приходомъ Зины у нихъ шла рѣчь о томъ, что интересовало ихъ одинаково со всѣми остальными незлобинцами -- о незлобинской землѣ и ея владѣлицѣ Авдотьѣ Павловнѣ Магориной. Уже не первую весну, въ ожиданіи пріѣзда помѣщицы, заводили незлобинскіе крестьяне рѣчь о покупкѣ ея земли, которую они съ давнихъ поръ обработывали. Какъ до воли, такъ и послѣ нея, владѣльцы сами не занимались хозяйствомъ, а незлобинцы, отказавшись отъ полнаго надѣла, получили дарственную десятину и затѣмъ арендовали барскую землю безпрерывно десятки лѣтъ. Третье поколѣніе подростало на этой землѣ, и никто не думалъ, что съ ней придется когда нибудь разстаться. Какъ вдругъ нѣсколько дней тому назадъ сельскій писарь и однодеревенецъ Сидоръ Ивановичъ Шаровъ привезъ изъ города невѣроятное извѣстіе, будто Незлобинское имѣніе покупаетъ купецъ Ефановъ, богатый лѣсопромышленникъ и банковскій воротило.
У него здѣсь и дѣло нашлось: онъ вынулъ садовый ножъ изъ кармана и занялся подчисткой прошлогоднихъ прививокъ грушъ и яблонь, только что раскутанныхъ изъ подъ рогожъ и соломы.
Зина недолго пробыла въ соснахъ, и Петръ Силычъ скоро дождался ее. Она очень удивилась, услышавъ о замыслахъ Ефанова.
-- Правда ли это?-- спросила она.-- Я на дняхъ получила письмо отъ Авдотьи Павловны; она ничего не пишетъ о продажѣ земли. Отъ кого вы узнали?
-- Люди говорятъ... Отъ людей слыхали,-- уклончиво отвѣтилъ Линяевъ.
-- Не можетъ быть... Она мнѣ говорила, что не думаетъ продавать Незлобинки, а если и продастъ, то только вамъ, своимъ крестьянамъ.
-- Кабы ихъ воля!-- сказалъ со вздохомъ ключникъ.
Они были въ липовой аллеѣ и Зина сѣла на скамью между двумя деревьями. Петръ Силычъ стоялъ безъ шапки, чуть-чуть прислонившись къ стволу липы, и ждалъ, чтобы его спрашивали.
-- Да вѣдь это ея имѣніе,-- сказала Зина.
-- Должны онѣ много... Кажись, будто и Ефанову должны.
Зина вспомнила приписку въ послѣднемъ письмѣ Авдотьи Павловны, пропущенную раньше безъ вниманія. Тамъ, впрочемъ, было только четыре слова: "Познакомилась съ Ефановынъ -- ужасный нахалъ"!..
-- Я думаю, вы напрасно безпокоитесь,-- сказала Зина.-- Впрочемъ, я напишу ей и узнаю.
-- Объ томъ я и прошу васъ, барышня,-- отвѣтилъ, кланяясь, Петръ Силычъ и возвратился къ своимъ окулировкамъ.
Зина не придала никакого значенія опасеніямъ незлобинцевъ, не думала о нихъ. У нея была своя забота, вѣчная забота объ отношеніяхъ съ отцомъ. Что говорить, что дѣлать, какъ обращаться съ нимъ, чтобы предотвратить возможность такихъ сценъ, какая была сегодня утромъ, какія бываютъ почти каждый день? Зина была убѣждена, что и отецъ страдаетъ, больной несчастный человѣкъ, отъ этихъ вспышекъ гнѣва, подозрительности, упрековъ, которые безпрестанно вырываются у него. Что дѣлать? Какъ жить? Каждый день она придумывала какой нибудь отвѣтъ на эти вопросы и каждый день убѣждалась въ непригодности своей выдумки. И сегодня, сидя подъ темными соснами, Зина рѣшила, что ей не слѣдуетъ принимать въ серьезъ слова отца, что нужно обращать ихъ въ шутку и отвѣчать на нихъ лаской и шуткой. Съ такимъ рѣшеніемъ, нѣсколько успокоившимъ Зину, она шла домой, когда ее встрѣтилъ Петръ Силычъ. Послѣ разговора съ нимъ она невольно задумалась объ Авдотьѣ Павловнѣ, своей гимназической подругѣ. Какой контрастъ былъ между ними! Магорина всю жизнь прожила на волѣ и теперь живетъ и дѣлаетъ все, что хочетъ. У нея семья, она не знаетъ устали въ погонѣ за впечатлѣніями и умѣетъ находить ихъ даже въ такомъ невзрачномъ городишкѣ, какъ Нагорскъ.
-- Что бы она дѣлала на моемъ мѣстѣ?-- подумала Зина.
Она позавидовала подругѣ, печально улыбнулась и возвратилась къ своимъ тяжелымъ обязанностямъ.
Глава III.
У Льва Львовича Карина было много досуга. Прикованный къ одному мѣсту, онъ часто сочинялъ какіе нибудь проекты, которыми увлекался нѣсколько дней, иногда даже нѣсколько часовъ, а потомъ совершенно забывалъ о нихъ. Сегодня, проснувшись послѣ завтрака, онъ вздумалъ заняться составленіемъ смѣтъ для постройки мукомольной мельницы и углубился въ старую книгу по строительному искусству.
Возвратившись изъ сада. Зина тотчасъ же заглянула къ отцу, но онъ такъ былъ погруженъ въ вычисленія, что-даже не посмотрѣлъ на нее. Тогда она отправилась къ себѣ въ мезонинъ и написала нѣсколько строкъ Авдотьѣ Павловнѣ. Но черезъ нѣсколько минутъ раздался звонокъ изъ комнаты Льва Львовича, и дѣвушка стремительно бросилась къ отцу, зная, что каждый мигъ промедленія можетъ вызвать сцену. Неожиданность призыва встревожила Зину и, по привычкѣ, прежде чѣмъ войти къ отцу, она остановилась въ столовой провѣрить себя, не было ли съ ея стороны какого нибудь неосторожнаго слова или поступка. Но она никогда почти не могла угадать, что ее ожидаетъ въ разговорѣ съ отцомъ.
Левъ Львовичъ встрѣтилъ ее очень дружелюбно.
-- Пойди сюда, дочка!-- сказалъ онъ.-- Сдѣлай мнѣ вотъ эти вычисленія. Не могу я сообразить метры да сантиметры... Ты мнѣ это все въ вершки преврати, въ вершки и въ аршины. Сможешь, моя дѣвочка? А?
-- Конечно, смогу!
-- Ученая!-- сказалъ онъ и, пока она занималась вычисленіями, смотрѣлъ на нее, ласково улыбаясь.
Зина, чувствуя на себѣ благосклонный взглядъ, быстро дѣлала свою работу. Нужно было по примѣрному шаблону вычислить, сколько для данной постройки понадобится бревенъ и кирпича, и перевести всѣ мѣры на русскія.
Онъ взялъ руку дочери вмѣстѣ съ тетрадью, погладилъ ее потомъ поцѣловалъ, не глядя на вычисленія.
-- Папа, мнѣ такъ неловко, когда ты цѣлуешь мнѣ руки...-- сказала Зина, осторожно освобождая руку.
Тетрадь она оставила на колѣняхъ отца. Каринъ нахмурился и взялъ тетрадь.
-- Что за вздоръ!-- воскликнулъ онъ.-- Очевиднѣйшій вздоръ... Все вранье отъ начала до конца... Удивительно!.. Чему васъ учатъ? Пустого вычисленія не можетъ сдѣлать!..
-- Но тамъ все вѣрно.
-- Все вздоръ!
-- Я провѣрила...
-- Ты провѣрила? Скажите, пожалуйста, она провѣрила, а я смѣю сомнѣваться...
-- Позволь, я все сдѣлаю вмѣстѣ съ тобой. Дай мнѣ тетрадь...
-- Я не математикъ... У меня нѣтъ диплома съ высшихъ курсовъ, и я не берусь за дѣло, въ которомъ ничего не смыслю. Женскій вопросъ!.. Просвѣщеніе!.. а сами рѣшительно ни къ чему не годитесь, никакой отъ васъ пользы...
-- Не мы въ томъ виноваты...
-- А -- а! Такъ ты сознаешься?-- воскликнулъ старикъ, и глаза его блеснули злобной радостью.
-- Въ чемъ сознаюсь?
Онъ долго смѣялся, не отвѣчая, потомъ сказалъ:
-- Въ томъ, что вы не годитесь никуда. Хорошо, что созналась... Это хорошо. Это дѣлаетъ тебѣ честь?.. Сдѣлай мнѣ другой разсчетъ. Этотъ вздоръ мнѣ не нуженъ.
Онъ вырвалъ страницу съ вычисленіями Зины и, скомкавъ бумагу, бросилъ на полъ.
-- Тебѣ трудно исполнить мою просьбу?-- спросилъ старикъ, мѣняя сердитый тонъ на притворно жалобный.
-- Это ваша просьба?-- чуть слышно прошептала дѣвушка. Отъ поднимавшихся въ груди рыданій у нея захватило голосъ.
-- Да, моя просьба, мой капризъ... Капризъ несчастнаго больного страдальца, прикованнаго къ мѣсту, какъ каторжникъ прикованъ къ своей тачкѣ... Неужели такъ трудно отвѣтить два слова: сколько дѣвицъ окончило курсъ вмѣстѣ съ тобой?
-- Кажется 32...
-- Такъ запишемъ въ умѣ 32. Отлично, очень хорошо... Твое ученіе въ Петербургѣ стоило мнѣ двѣ тысячи рублей. Всѣ остальныя дѣвицы стоили своимъ родителямъ не меньше; слѣдовательно, вашъ выпускъ стоитъ 64 тысячи рублей. Такъ?
Зина молчала.
-- Двадцать выпусковъ дѣвицъ, слѣдовательно, стоили 1.280,000 рублей, не считая процентовъ, не считая расходовъ казны... Мильонъ двѣсти восемьдесятъ тысячъ рублей. Представляешь ли ты себѣ, госпожа математикъ, сколько это денегъ? Понимаешь ли ты, что за 1.280,000 рублей можно купить 20 тысячъ десятинъ земли? Скажи теперь, скажи по совѣсти, по чистой совѣсти, принесли ли всѣ 640 дѣвицъ хоть на 64 копѣйки пользы?
Онъ помолчалъ, какъ бы ожидая отвѣта. Зина ненавидѣла въ эту минуту сидѣвшаго передъ ней человѣка. Она стояла передъ нимъ словно застывшая, свѣсивъ безпомощно руки, съ опущенными глазами, которые боялась поднять, чтобы не выдать того, что происходило въ ея душѣ. А Каринъ смотрѣлъ на дочь, любуясь ея смущеніемъ. Ему казалось, что это только смущеніе!
-- Молчишь, потому что и сказать тебѣ нечего,-- сказалъ онъ.
-- Нѣтъ, есть что!-- вдругъ воскликнула Зина, и голосъ ея хрипѣлъ отъ гнѣва.
Она взглянула на отца, и взгляды ихъ встрѣтились на мгновеніе.
-- А ты, злобный старикъ, что сдѣлалъ ты кому нибудь полезное за всю твою жизнь?
Вотъ что имѣла сказать Зина, но не сказала. Холодный, острый блескъ ея глазъ поразилъ старика. Онъ почувствовалъ, что не сломитъ на этотъ разъ упорство дочери, и лицо его исказилось отъ бѣшенства, губы дрожали, маленькіе черные глаза растерянно бѣгали по всей фигурѣ дѣвушки.
-- Что же ты молчишь?-- закричалъ онъ,-- говори! Говори, что ты таишь въ злобномъ сердцѣ? Змѣя... Я скажу за тебя, я знаю, я вижу... Аа! Не стерпѣла... Не выдержала роли... Надоѣло ждать, когда околѣетъ несчастный отецъ. Чего смотришь? Добей его! За него некому заступиться... Это безпомощный одинокій, жалкій старикъ. Зачѣмъ ему жить...
Каринъ искренно увлекся жалостливостью къ самому себѣ. Онъ плакалъ, слезы текли по его лицу, голосъ дрожалъ отъ сдержанныхъ рыданій.
-- Кому нужна эта жалкая жизнь, которую ты разбила?-- продолжалъ онъ.-- Кто любилъ меня когда нибудь? Кто пожалѣлъ меня?.. Ты опозорила отца... добей его! Призови любовника и покончите...
Въ другое время онъ удовлетворился бы этимъ, но ему не понравилось что то въ тонѣ ея мольбы, и онъ грубо оттолкнулъ дѣвушку.
-- Уйди, я не вѣрю тебѣ, подлая!
Она вскочила, какъ безумная, выбѣжала изъ комнаты, и снова весь домъ наполнился ея рыданіями. Старикъ подозрительно прислушивался къ ея плачу; ему все казалось, что онъ недостаточно уязвилъ ее, что она не раскаялась и что то затаила въ душѣ противъ него.
Глава IV.
Каринъ не ошибся. Какъ только Зина заперлась въ своей комнатѣ, слезы ея прошли; на лицѣ появилось прежнее выраженіе тупого отчаянія. Она машинально ходила по комнатѣ и невольно вздрогнула, увидѣвъ себя въ зеркалѣ.
-- Неужели у меня было такое же лицо?-- съ ужасомъ прошептала она и остановилась передъ зеркаломъ, не узнавая самое себя.
-- Ну что-жъ, все равно... все равно... пусть...
Она не можетъ больше терпѣть. Цѣлый годъ изо дня въ день повторяется это истязаніе. Нужно кончить... Нужно сказать ему наконецъ... Да, она скажетъ... Да, она отвѣтитъ на его жалобы: "Ты никому не нуженъ, ненавистный старикъ! Никто не любилъ тебя, какъ и ты никого не любилъ... Никто не пожалѣетъ тебя"... Пожалѣть его? Пожалѣть того, въ комъ нѣтъ искры жалости къ другимъ... О, это возмутительно! Что далъ онъ людямъ, кромѣ злобы и притѣсненій? Убить его -- это доброе дѣло, это справедливость, это отмщеніе за тысячи обидъ и мучительствъ. Убить и пойти на каторгу... освободить человѣчество отъ изверга... Убійца -- герой... Беатриче Ченчи и Шарлота Корде были героини...
Зина стояла по срединѣ комнаты противъ большого зеркала, въ которомъ во весь ростъ отражалась ея высокая фигура. Но дѣвушка не узнавала себя въ этомъ чужомъ лицѣ, что смотрѣло на нее безумными глазами изъ рамы зеркала. Было мгновеніе, когда ей казалось, что это не она беззвучно шепчетъ угрозы, что это кто то другой убѣждаетъ ее въ необходимости отмстить отцу за всю его прошлую злую жизнь. И вдругъ она вспомнила, что въ самомъ дѣлѣ все это были чужія мысли, что она слышала ихъ раньше, совсѣмъ по другому поводу отъ человѣка, съ именемъ котораго соединялось много воспоминаній. Зина словно проснулась отъ оцѣпенѣнія, закрыла лицо руками и прошептала:
-- Я схожу съума...
Она подошла къ кровати; хотѣла лечь, но, словно что придавило ее къ землѣ, она опустилась на полъ, возлѣ кровати и, положивъ руки на постель, спрятала въ нихъ голову. Бремя жизни казалось ей такимъ непосильнымъ въ эту минуту, что, если бы смерть пришла сюда внезапно,-- Зина съ радостью бросилась бы къ ней навстрѣчу.
На большихъ часахъ, висѣвшихъ въ столовой, бой которыхъ разносился по всему дому, пробило шесть. Нужно было идти внизъ къ обѣду. Медленно, съ тяжелымъ усиліемъ поднялась Зина, точно всѣ жилы ея были налиты свинцомъ, и спустилась въ столовую, куда уже выкатился въ своемъ креслѣ Каринъ. Онъ встрѣтилъ дочь съ невиннымъ видомъ, привѣтливой улыбкой. Онъ уже простилъ дерзость дочери, готовъ былъ приласкать ее, сказать ей что нибудь пріятное. Но хорошее настроеніе покинуло его, какъ только онъ увидѣлъ больное лицо Зины съ выраженіемъ безсмысленной покорности. Но и это онъ простилъ ей, чтобы не портить себѣ аппетита. Обѣдъ прошелъ въ полномъ молчаніи.
Какимъ безконечнымъ казался Зинѣ этотъ день! Вечеромъ она должна была еще читать отцу романъ Золя, выслушивать игривыя замѣчанія и отвѣчать на вопросы о томъ, какъ бы она поступила, будучи въ положеніи кого нибудь изъ дѣйствующихъ лицъ романа. Только когда Каринъ начиналъ дремать, Зина могла уходить къ себѣ и быть свободной до утра. Но утро и слѣдующій день, подобно множеству предшествовавшихъ дней, не обѣщали ей ничего утѣшительнаго.
Послѣ обѣда Левъ Львовичъ пожелалъ перебраться на балконъ и побесѣдовать съ Петромъ Силычемъ. Онъ допрашивалъ послѣдняго о разныхъ угодьяхъ въ имѣніи Магориной: не распаханъ ли Утиный лугъ, совсѣмъ ли пропала малина, въ какомъ положеніи находятся родники въ Бѣломъ оврагѣ, сохранились ли еще фруктовыя деревья въ грунтовомъ сараѣ и проч. Во время этой бесѣды, въ которой Петру Силычу нелегко было отвѣчать на всѣ вопросы барина, звякнулъ вдали колокольчикъ, показалась тройка и тарантасъ.
-- Предводитель,-- сказалъ Петръ Силычъ.
-- Ты узналъ?-- спросилъ Каринъ.
-- Никакъ нѣтъ, ваше пр-ство... Я казака видѣлъ. У нихъ всегда впереди казакъ скачетъ...
Нагорскій уѣздный предводитель Григорій Семеновичъ Рокотовъ дѣйствительно завелъ обыкновеніе при путешествіяхъ по своему уѣзду посылать впереди верхового. Совмѣщая въ одномъ лицѣ предводителя и предсѣдателя земской управы, онъ былъ вдвойнѣ первымъ лицомъ въ уѣздѣ и полагалъ, что его званіе и положеніе требуютъ, чтобы впереди его тройки скакалъ мужикъ. Линяевъ не ошибся; тройка остановились у воротъ усадьбы, и Петръ Силычъ побѣжалъ встрѣчать предводителя.
Зина очень обрадовалась пріѣзжему, потому что онъ освобождалъ ее отъ вечерняго чтенія. Ей пришлось только позаботиться объ ужинѣ, да выслушать нѣсколько глупыхъ фразъ Рокотова, который, въ качествѣ молодого человѣка -- онъ былъ вдовецъ лѣтъ 45 -- считалъ своей обязанностью быть галантнымъ кавалеромъ и говорить дамамъ комплименты.
Извинившись головной болью, Зина отказалась отъ ужина, такъ что пріятели,-- а Григорій Семеновичъ и Каринъ считались пріятелями,-- ужинали одни.
Гость любилъ покушать, а хозяинъ не скупился на угощеніе; хорошее вино всегда было въ запасѣ, и время за ужиномъ проходило не скучно. Левъ Львовичъ зналъ, что Рокотовъ пріѣхалъ просить денегъ, рѣшилъ про себя не отказать пріятелю и былъ въ прекрасномъ настроеніи, удивляясь только, почему Григорій Семеновичъ долго не говоритъ объ этомъ.
А Рокотовъ несъ околесную; распространялся на общія темы; говорилъ о трудныхъ временахъ для земледѣльцевъ, о силѣ денегъ, объ убыточности сельскаго хозяйства, о богатствахъ купцовъ и желѣзнодорожниковъ и т. п.
-- Что онъ могъ растратить? Кто ему далъ?-- спросилъ хозяинъ.
-- А въ томъ то и дѣло, что никто не далъ, да онъ самъ взялъ.
-- Дѣльный онъ малый, энергичный, настойчивый.
-- А вотъ подите же... Пропалъ человѣкъ. Изъ за глупости, изъ за пустяка...
Рокотовъ вздохнулъ. Ему хотѣлось поговорить на ту тему, что вообще много хорошихъ людей пропадаютъ иногда изъ за какой нибудь мелочи, а затѣмъ перейти и къ своему дѣлу, но Каринъ заинтересовался подробностями Кудринской исторіи.
-- Разскажите, какъ это было. Я ничего не знаю.-- Онъ откатился отъ стола, подъѣхалъ ближе къ гостю и самъ налилъ ему стаканъ малаги.
-- Что вы, что вы!-- воскликнулъ Григорій Семеновичъ.-- Какъ безпокоитесь!
Онъ вскочилъ, чтобы отвезти кресло хозяина на прежнее мѣсто; но Каринъ пожелалъ остаться рядомъ съ нимъ. Онъ наклонилъ голову на бокъ и приготовился слушать. Странный контрастъ представляли эти два склонившіяся другъ къ другу лица. Рокотовъ былъ мужчина свѣжій, румяный, хорошо упитанный, съ аккуратно подстриженной въ видѣ короткаго клинушка бородой, съ большой лысиной и коротко подстриженными свѣтлыми волосами. Въ его голубыхъ глазахъ всегда свѣтилось выраженіе мягкой уступчивости и готовность воспринять настроеніе своего собесѣдника. Напротивъ, маленькіе черные глаза Льва Львовича никогда не мѣняли своего выраженія въ зависимости отъ другого лица. Длинные мало посѣдѣвшіе волосы, длинная почти черная борода и желтое лицо съ глубокими морщинами рѣзко отличалось отъ заботливо выхоленной физіономіи Рокотова.
-- Вотъ изъ за этой самой малаги вышло,-- началъ послѣдній, хлебнувъ изъ стакана и указавъ на бутылку.-- Вѣдь это наша, клубная...
-- Да, да... Ну?
-- Мы вѣдь ее выписывали по подписному листу, кто сколько хотѣлъ,-- продолжалъ Рокотовъ.-- Дѣло было послѣ ужина; конечно, выпито было... Всѣ подходили и записывали на листѣ, кому сколько, на какую сумму, то есть... Подходитъ къ листу эта каналья, Ефановъ... А они передъ этимъ съ Кудринымъ въ штоссъ рѣзались...
-- Ага!.. Проигрался?
-- Нѣтъ, погодите... Совсѣмъ другое. Кудринъ вслѣдъ за нимъ шелъ и вмѣстѣ они подошли къ конторкѣ, на которой подписной листъ лежалъ... Тутъ мерзавецъ Ефашка взялъ да и выкинулъ штуку: подъитожилъ все, что было на листѣ, да и написалъ отъ себя столько, сколько вышло всего... Это наглость... Просто нахальство. Кудринъ человѣкъ самолюбивый, вспыльчивый, увлекающійся. Его взорвало отъ этой продѣлки Ефанова... Онъ взялъ перо, подвелъ итогъ всему, вмѣстѣ съ тѣмъ, что подписалъ Ефановъ... вышло 1220 рублей. Онъ и вкатилъ эту сумму въ подписной листъ отъ себя... Вѣдь это же нелѣпость, всѣ и посмотрѣли на это, какъ на шутку. Чортъ знаетъ, что такое... Помилуйте, вѣдь это двѣ бочки? Куда ему столько, зачѣмъ? Просто нелѣпость...
-- Я взялъ у него двѣ сотни бутылокъ... Хорошее вино.
-- Позвольте, слушайте дальше... Всѣ такъ и взглянули, какъ на шутку: записалъ и зачеркнулъ, что за бѣда... Можно вѣдь отказаться, измѣнить, вообще, что такое? Пустяки, вздоръ, никто не заставитъ... Что же, вы думаете, сдѣлалъ этотъ каналья Ефашка? Позвалъ буфетчика, вынулъ бумажникъ, преспокойно отсчиталъ 610 рублей и отдалъ. Въ листѣ отмѣтилъ "уплачено". При этомъ, обращаясь къ буфетчику, сказалъ: "Получите, говоритъ, Иванъ Алексѣевичъ, вѣрнѣй будетъ... Записать -- запишешь, а потомъ, того гляди, одумаешься, жалко станетъ. Потому -- записано одно, а уплочено -- другое". Кудринъ не выдержалъ. Вы знаете, какой характеръ у человѣка... Просто отвратительный характеръ. Такъ онъ вообще отличнѣйшій малый, хорошій товарищъ, гостепріимство самое широкое, но самолюбіе, гоноръ... Не стерпѣлъ. "Да, говоритъ вѣрно вы сказали, г. Ефановъ. Получите, Иванъ Алексѣевичъ"... Вынулъ изъ кармана, отсчиталъ 1220 рублей...
-- Такъ, такъ, такъ!-- воскликнулъ Каринъ и засмѣялся, схвативъ за руку гостя.-- Деньги то были у него не свои!
-- Вотъ въ томъ то и дѣло: деньги были крестьянскія... Онъ взялъ ихъ утромъ отъ старосты, чтобы внести, и росписку выдалъ...
-- А-а... Ну, ну!-- торопилъ Каринъ.
-- Плохо... Кто знаетъ, удастся ли вывернуться. Неизвѣстно, какъ губернаторъ повернетъ дѣло...
Каринъ опять засмѣялся, и какъ то жутко стало Рокотову отъ этого смѣха.
-- Ну, а деньги то, деньги, какъ же?-- допрашивалъ Каринъ.-- Денегъ онъ досталъ?
Григорій Семеновичъ окончательно смутился отъ злораднаго тона, звучавшаго въ словахъ хозяина, и отвѣтилъ совсѣмъ упавшимъ голосомъ:
-- Деньги собрали... Часть онъ за вино выручилъ... Только поздно.
-- Я бы далъ ему!-- сказалъ Каринъ, рѣзко мѣняя тонъ на серьезный, даже сочувственный.
Сердце радостно забилось у Рокотова отъ этой перемѣны, и онъ рѣшился...
-- Голубчикъ, Левъ Львовичъ,-- произнесъ онъ жалкимъ, смиренымъ тономъ.-- Вы меня изъ бѣды выручите... Мнѣ на самое короткое время...
Григорій Семеновичъ вдругъ замолчалъ, испугавшись своей рѣшимости, онъ былъ почти увѣренъ въ отказѣ. Каринъ поглядѣлъ на него, улыбнулся и потрепалъ его по плечу.
-- Вамъ, Григорій Семеновичъ, не могу отказать,-- сказалъ онъ ласково.-- Вамъ не могу...
Рокотовъ совсѣмъ растерялся отъ пріятной неожиданности и сначала не нашелся даже, что сказать. Потомъ схватилъ обѣими руками руку Карина и долго пожималъ ее и гладилъ съ такой нѣжностью, словно бы держалъ руку дамы сердца.
-- Ахъ, голубчикъ, голубчикъ,-- говорилъ онъ,-- какъ вы меня обяжете... Трудно, такъ нынче трудно достать денегъ, въ особенности, когда нужно экстренно... И вы понимаете, въ моемъ положеніи нельзя ко всякому обратиться... Вы единственный... сколько я ни думалъ, положительно вы единственный... Больше мнѣ рѣшительно не къ кому идти... Спасибо, ахъ, какое вамъ большое спасибо, голубчикъ, Левъ Львовичъ!
-- Двѣ тысячи, голубчикъ...-- со вздохомъ отвѣтилъ Рокотовъ.
-- На долго?
-- На самое короткое время. Къ Петру и Павлу я получу аренду за мельницу, шерсть продамъ, огородники заплатятъ къ тому времени...
-- Стало быть на шесть мѣсяцевъ?
-- Нѣтъ, зачѣмъ на шесть... Впрочемъ, пожалуй... все равно... Вы вѣдь не откажете и раньше принять... Хе, хе!.. милѣйшій Левъ Львовичъ... Векселя у меня съ собой, бланки то есть...
-- Можно и безъ векселей, простую росписку...
-- Нѣтъ, нѣтъ... Вексель всегда лучше. Благодарю васъ, голубчикъ, еще разъ благодарю...
Онъ взглянулъ на часы.
-- Однако, какъ мы засидѣлись... Извините, утомилъ явасъ разговорами.
Онъ опять нѣжно пожалъ руку хозяину и ушелъ въ отведенную для него комнату.
Глава V.
Давно Григорій Семеновичъ не былъ въ такомъ пріятномъ настроеніи, какъ въ этотъ вечеръ, располагаясь ночевать въ домѣ Карина. Комната у него была уютная, кровать удобная, шторы спущены, мягкія туфли поставлены, постель бѣлизны ослѣпительной. Совсѣмъ какъ дома. Случалось и раньше Рокотову ночевать въ этой комнатѣ, но никогда не бывало въ ней такъ уютно, какъ сегодня, и никогда онъ не разсматривалъ ее съ такимъ благосклоннымъ вниманіемъ.
Раскинувшись на старинной широкой кровати, Григорій Семеновичъ размышлялъ о томъ, какой, въ сущности, любезный человѣкъ Каринъ. Чего только не говорятъ про него! И ростовщикъ онъ, и эксплоататоръ, и разорилъ онъ многихъ, и тиранитъ дочь... Навѣрное, все вздоръ, сплетни. Онъ просто дѣльный, серьезный, умный человѣкъ. Относительно тиранства дочери несомнѣнная сплетня. Какъ можетъ тиранить кого нибудь больной, разбитый параличемъ старикъ. Да и кто сталъ бы тиранить такую граціозную, хорошенькую барышню...
Григорій Семеновичъ закрылъ глаза, чтобы лучше представить себѣ, какова Зина. Да, красивая дѣвушка, стройная, высокая, подъ ростъ ему... Какіе пышные волосы, Типичная блондинка!.. Немного блѣдная, но блѣдность происходитъ отъ скуки. Какъ не поблѣднѣть отъ этакой жизни, вѣчно одна съ больнымъ старикомъ... Бѣдная дѣвушка!..
Рокотовъ вдругъ проникся жалостью къ бѣдной дѣвушкѣ, отрѣзанной отъ жизни, молодой и красивой, которая вянетъ въ деревнѣ. Почему-бы ему не взять ее? Почему онъ раньше не думалъ объ этомъ? Говорятъ она умна, это опасно... Говорятъ еще, что прошлое у нея нѣсколько подмочено... что былъ какой то романъ... вообще съ этой стороны репутація неопредѣленная. Въ положеніи Григорія Семеновича это особенно неудобно: какъ хотите, жена предводителя это не то, что другая... Впрочемъ, чортъ съ нимъ и съ предводительствомъ, можно и предводительство бросить... Зинаида Львовна единственная наслѣдница, и за ней говорятъ полмильона... Полмильона!.. Узнать бы какъ нибудь въ чемъ дѣло, что у нея было... Можетъ быть все вздоръ. Она такая неприступная, строгая... Поставитъ домъ, какъ слѣдуетъ, тогда всѣ придутъ... Наконецъ, можно уѣхать въ Петербургъ, заграницу... Кто тамъ разберетъ... А главное, пожить бы еще можно было...
Радужныя перспективы съ полумильономъ долго занимали Григорія Семеновича, и онъ заснулъ среди сладкихъ мечтаній..
Левъ Львовичъ былъ также доволенъ сегодняшнимъ вечеромъ. Ему бывало пріятно, когда онъ узнавалъ, что кто нибудь изъ знакомыхъ нуждается въ деньгахъ. Ему было пріятно вдвойнѣ, что у него попросилъ денегъ предводитель дворянства и предсѣдатель управы, который, по разсчетамъ Карина, долженъ былъ давно сдѣлать это. Когда лакей Ипполитъ и горничная Маша укладывали въ постель его полуживое тѣло, неугомонный духъ старика былъ увлеченъ сложными комбинаціями, цѣль которыхъ никогда не была извѣстна Карину. Изъ разсказа о Кудринѣ онъ вынесъ только одно впечатлѣніе: увѣренность, что Кудринъ разорится и что остатки его родового владѣнія можно будетъ захватить и присоединить къ своимъ. Конкурренція со стороны Ефанова также волновала Льва Львовича, и онъ боялся, какъ бы и очень цѣнное имѣніе Рокотова не захватилъ Ефановъ. Мысль о Рокотовѣ, какъ о женихѣ для Зины промелькнула въ его головѣ, но не серьезно; онъ просто видѣлъ въ этомъ новый сюжетъ для своихъ жестокихъ разговоровъ съ дочерью.
Когда слуги удалились, Каринъ снялъ висѣвшій на шеѣ вмѣстѣ съ крестомъ маленькій ключикъ, открылъ ящикъ ночного столика, вынулъ оттуда револьверъ и положилъ его возлѣ себя. Онъ продѣлывалъ это каждый вечеръ и помогъ бы заснуть, не осязая рукой револьвера.
Зина весь вечеръ пролежала у себя въ темной комнатѣ, не раздѣваясь, въ тревожномъ ожиданіи, какъ бы отецъ не позвалъ ее къ себѣ. Только когда все стихло въ домѣ, Зина поднялась и зажгла свѣчи на письменномъ столѣ. Теперь она была свободна. Никто не войдетъ сюда, никому она не обязана давать отчетъ въ своемъ поведеніи, никто не будетъ копаться въ ея измученной душѣ. Теперь началась ея собственная внутренняя жизнь, безъ которой Зина не могла бы существовать. Минувшій день, подобно всѣмъ предшествовавшимъ днямъ, казался ей какой то дикой фантасмагоріей, отъ которой она наконецъ освободилась на нѣсколько часовъ. Всѣ событія сегодняшняго дня промелькнули передъ ней, какъ воспоминанія о тяжеломъ кошмарѣ, подробности котораго забыты. Все это только что было, а между тѣмъ все это теперь безконечно далеко отъ нея, и она свободна.
Зина сѣла къ столу и хотѣла писать. Она вынула изъ ящика небольшую тетрадь въ синемъ переплетѣ, раскрыла ее, прочла тамъ нѣсколько строкъ, потомъ взглянула на стоявшую передъ ней фотографію и задумалась, положивъ обѣ руки на столъ. На нее глядѣло знакомое лицо съ высокимъ лбомъ, большими бровями, съ выраженіемъ -- вызывающимъ, самоувѣреннымъ и презрительнымъ, что особенно подчеркивалось приподнятой, откинутой назадъ головой. Такъ долженъ бы смотрѣть человѣкъ, окруженный врагами, которыхъ онъ презираетъ и не боится. Внизу карточки былъ вполнѣ соотвѣтствующій этому выраженію девизъ: "Все во мнѣ" и подпись: "Владиміръ Гельгардъ".
Воспоминанія прихлынули къ Зинѣ. Она отодвинула тетрадь, задула свѣчи, открыла окно, выходившее въ садъ, и сѣла на подоконникъ. Изъ сада пахнуло на нее свѣжимъ воздухомъ весенней ночи.
Еще и двухъ лѣтъ не прошло, какъ она также сидѣла у себя на окнѣ и Владиміръ стоялъ рядомъ съ нею. Только ночь была теплѣе, въ саду цвѣла сирень, и все было залито волшебнымъ свѣтомъ луны. Владиміръ стоялъ такъ близко... Они вмѣстѣ любовались яснымъ небомъ, вмѣстѣ слушали, какъ поютъ соловьи, вмѣстѣ дышали ароматомъ сирени и фіалокъ. Зина тогда съ ногами взобралась на подоконникъ и сидѣла, прислонившись головой къ рамѣ открытаго окна. Онъ стоялъ напротивъ, у ея ногъ, чуть-чуть опираясь на подоконникъ. Его откинутая назадъ голова, блѣдное лицо и блестящіе глаза навсегда сохранились въ ея памяти, хотя, какъ ей казалось, она никогда не видѣла ихъ больше такими, какъ въ тотъ вечеръ... У нея на колѣняхъ лежала куча цвѣтовъ сирени и фіалокъ; они вмѣстѣ нарвали ихъ въ саду...
Зина вспомнила объ этомъ и машинально взглянула на колѣни; теперь тамъ не было цвѣтовъ, а въ полупрозрачномъ сумракѣ сада торчали голыя вѣтки.
О чемъ они говорили тогда?
-- Вы вѣрите, что на землѣ есть счастье?-- спросила она.
-- Оно во мнѣ -- отвѣтилъ Владиміръ.-- Внѣ меня нѣтъ ничего... Все въ мірѣ и самый міръ существуетъ лишь насколько я признаю его существованіе...
Онъ взялъ горсть сирени съ ея колѣнъ и продолжалъ:
-- Запахъ цвѣтовъ, синее небо, соловей, лунный свѣтъ, тихій шелестъ листьевъ, вся земля и люди, вся вселенная являются для меня такими, какими я хочу ихъ видѣть... Безъ меня они ничто... Я одухотворяю этотъ мертвый міръ; я наполняю его счастьемъ и жизнью; я его творецъ и властелинъ... Когда нибудь всѣ люди поймутъ эту истину, поймутъ, что они единственная творческая сила на землѣ... Тогда всѣ будутъ свободны... не будетъ ни рабовъ, ни господъ...
-- А до тѣхъ поръ?-- спросила она.
-- Нужно быть господиномъ!
-- Всѣ хотятъ этого...
-- Неправда!-- воскликнулъ онъ.-- Есть прирожденные рабы... Огромное большинство людей несутъ добровольно иго рабства и боятся свободы.
-- И я?-- прошептала Зина.
-- И вы... Зина, -- сказалъ онъ вдругъ, первый разъ назвавъ ее по имени, -- вы родились свободной, какъ и я... Зачѣмъ вы носите цѣпи?... Дайте мнѣ руку и пойдемъ вмѣстѣ въ океанъ жизни, въ которомъ мы хозяева...
Она машинально протянула ему руку, но онъ не взялъ руки, а всю ее привлекъ къ себѣ. Она не сопротивлялась; она была какъ въ чаду. Ей казалось, что въ немъ есть сила, которой невозможно противостоять...
Какъ скоро потомъ она убѣдилась, что это только была красивая внѣшность, подъ которой скрывалась пустота! Мыльный пузырь... Властелинъ міра оказался ничтожнѣйшимъ рабомъ ничтожнѣйшихъ мелочей. Вся эта стройная съ виду цѣльность міросозерцанія разрушилась мгновенно отъ соприкосновенія съ дѣйствительностью. На другой же день онъ испугался того, что сдѣлалъ, узнавъ, что Зина сказала отцу, что уходитъ изъ его дома навсегда. Какимъ слабымъ, какимъ ничтожнымъ онъ оказался... Она увидѣла и поняла это не сразу. Но и тогда уже она почувствовала, какъ что то порвалось въ ея душѣ, что то разбилось и пропало, дорогое, священное... Пропала радужная мечта, исчезла любовь, поклоненіе... осталась жалость къ слабому, безпомощному человѣку, искусно исполнявшему роль героя на театральныхъ подмосткахъ жизни.
Ночной сторожъ, обходившій усадьбу, застучалъ своей колотушкой совсѣмъ близко подъ окномъ Зины. Дѣвушка вздрогнула, спустилась съ окна и смотрѣла въ темное пространство сада. Другой сторожъ, находившійся возлѣ хлѣбныхъ амбаровъ, откликнулся такимъ же стукомъ; третій, проводившій ночь у воротъ усадьбы, огороженной каменнымъ заборомъ по фасаду и высокимъ частоколомъ съ остальныхъ сторонъ, протяжно свистнулъ, чтобы показать, что и онъ бодрствуетъ. Эта перекличка ночныхъ сторожей и черная тьма сада съ черными тѣнями голыхъ деревъ, показались Зинѣ символами жизни. Всѣ отгораживаются, всѣ охраняютъ свое другъ отъ друга, и надъ всѣми царитъ безпросвѣтная тьма.
Она вздохнула, закрыла окно, зажгла свѣчи и углубилась въ свою тетрадь.
Она писала до разсвѣта и легла въ постель, когда на горизонтѣ показалась розовая полоска зари.
Глава VI.
Авдотья Павловна Магорина пріѣхала въ Незлобино на страстной недѣлѣ. Она и нѣсколькихъ часовъ не пробыла въ своей усадьбѣ; только переодѣлась тамъ и тотчасъ отправилась къ Каринымъ.
Было около 10 часовъ утра, когда она быстро взбѣжала по лѣстницѣ мезонина, быстро вошла въ комнату Зины, крѣпко обняла ее и сейчасъ же расплакалась.
-- Нѣтъ, нѣтъ,-- говорила она, задыхаясь отъ быстраго бѣга,-- не говори со мной, не спрашивай меня... Дай мнѣ поплакать... сколько хочется... Я нигдѣ не могу плакать такъ хорошо, какъ у тебя...
Зина усадила гостью на диванъ и гладила ея великолѣпные темные волосы, растрепавшіеся съ дороги.
-- Что же случилось, Дуся? Скажи мнѣ, моя дѣвочка.
-- Ахъ, если бы ты знала, какъ я несчастна... Я самый несчастный человѣкъ въ мірѣ... Постой, дай маѣ наплакаться... И не ласкай меня... Нѣтъ, погоди...
Дуся спрятала лицо въ подушку и пролежала тихонько нѣсколько секундъ. Зина позвонила и сказала, чтобы имъ подали чаю.
-- Мнѣ такъ много нужно разсказать тебѣ!-- воскликнула вдругъ Дуся, приподнимаясь.
Ни въ голосѣ, ни на лицѣ ея уже не было ни слѣда слезъ.
-- Какъ у тебя здѣсь хорошо,-- продолжала она, оглядывая комнату,-- и какъ у меня въ Незлобинѣ гадко!.. Счастливая... Все у тебя есть... Я пріѣхала сегодня въ телѣгѣ раннимъ утромъ... Когда для меня отбивали дверь, она слетѣла съ петель, а изъ дома на меня пахнуло такимъ запахомъ плѣсени и сырости, что я отшатнулась... Я даже боялась войти туда... Мнѣ вдругъ представилось, что весь домъ обрушится и задавитъ меня. Вѣдь ему сто лѣтъ!.. Я не знаю, что мнѣ дѣлать... Мнѣ нужно все лѣто прожить въ деревнѣ; я пригласила гостей, а тамъ совсѣмъ нельзя жить...
Въ голосѣ ея опять послышались слезы, но она еще не успѣла заплакать, какъ глаза ея снова смѣялись и все лицо освѣтилось улыбкой. Эти быстрые переходы отъ грусти къ веселью такъ мило отражались на ея подвижномъ, смугломъ лицѣ, что Зина невольно залюбовалась своей хорошенькой подругой.
-- Ты такая хорошенькая,-- сказала она,-- что я не понимаю, почему твой Таха не любитъ тебя.
-- Не говори о немъ... Онъ мнѣ противенъ. Развѣ онъ понимаетъ, что значитъ любить кого нибудь!.. Онъ любитъ только себя. Чортъ съ нимъ... Онъ такая дрянь, о которой не стоитъ говорить... У меня есть новый знакомый... Съ нимъ, кажется, можно будетъ подружиться, потому что онъ очень умный.
-- И влюбленъ?
-- Не знаю... Впрочемъ, кажется, да...
-- А Таха ревнуетъ?
-- Ради Бога, не называй его такъ... Я ненавижу это имя.
-- Ты сама всегда такъ его называла.
-- Неправда. Я его называю теперь всегда Евстафій Петровичъ, а Плѣнниковъ -- это мой новый знакомый, извѣстный адвокатъ... ты вѣроятно слыхала о немъ... Впрочемъ, ты ничего никогда не знаешь... Плѣнниковъ называетъ его Птаха... По малорусски это значитъ птица. У него это выходитъ очень смѣшно... Онъ какъ то фыркаетъ губами... А Таха дѣйствительно похожъ на птицу. Въ особенности, когда сердится: онъ вытягиваетъ шею, поднимаетъ голову и стоитъ, какъ сторожевой гусь во время тревоги. Плѣнниковъ интересный... Я познакомилась съ нимъ на каткѣ нынѣшней зимой... Его зовутъ Викторъ... Правда, красивое имя?.. Викторъ Андреевичъ... Онъ съ перваго же вечера, когда мы катались на конькахъ, сталъ за мной ухаживать. Когда у меня расшатался конекъ, онъ всталъ передо мной на колѣни и, прежде чѣмъ поправить конекъ, началъ разсматривать мою ногу... Ты знаешь, что у меня очень маленькая нога... Ну, онъ и говоритъ, что никогда не видѣлъ такого крошечнаго ботинка... Я не могла сердиться, потому что онъ сдѣлалъ такое искренно изумленное лицо, точно онъ въ самомъ дѣлѣ увидѣлъ нѣчто диковинное. Морда у него пребезобразная, но глаза страшно умные. И вообще онъ интересный; знаетъ весь городъ; про каждаго что нибудь разскажетъ, что нибудь смѣшное... Съ нимъ пріятно быть въ театрѣ, въ клубѣ. Я непремѣнно покажу его тебѣ. Онъ снимаетъ у меня дачу на лѣто въ Незлобинѣ... У него двѣ дѣвочки въ институтѣ и сестра... Съ женой онъ разошелся. Я хотѣла бы устроить ихъ у себя и я обѣщала ему. Теперь не знаю какъ быть?.. Тамъ нельзя жить... Не знаю, что дѣлать. Не съ кѣмъ посовѣтоваться; некому слова сказать... Господи, какая я несчастная... Ты и представить себѣ этого не можешь. У тебя отецъ опытный, умный человѣкъ... Онъ все знаетъ, а мой Птаха совершенный чурбанъ и, кромѣ своихъ бухгалтерскихъ книгъ, ничего не смыслитъ... Я такъ одинока, мнѣ иногда бываетъ такъ трудно... и даже пожаловаться некому... Да, улыбайся, тебѣ хорошо... У тебя все готовое... Посмотри, какая у тебя здѣсь комната... Ты здѣсь читаешь, пишешь, думаешь, а у меня нѣтъ своего угла... У меня до сихъ поръ нѣтъ своей комнаты. Я Богъ знаетъ какъ живу. Такъ хочется иногда быть богатой, независимой, не нуждаться вѣчно... Иногда въ голову приходятъ самыя дикія мысли, а иногда бываетъ страшно тяжело... Ты не смотри, что я всегда веселая, смѣюсь, болтаю вздоръ... Это всѣмъ нравится, а о томъ, что у меня въ душѣ дѣлается, никто не подумаетъ... А мнѣ такъ бываетъ жутко, такъ все становится противно, что куда нибудь убѣжать хочется, въ монастырь...
-- Но вѣдь у тебя это скоро проходитъ,-- сказала Зина.
-- А если бы не проходило, то я... удавилась бы!-- воскликнула Магорина.