Гайдебуров Павел Александрович
Внутреннее обозрение

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Два способа исследования общественных вопросов, классический и реальный.- Вопрос и пьянстве, обсуждаемый но этим двум способам.- Соображения г. Кошелева в его книге "Голос из земства".- "Пьянство, как социальный недуг", статья г. Португалова.- Преимущества одного способа перед другим.- Мировые судьи и ценз.- Выборы петербургских мировых судей.- Моровой суд в провинции.- Нечто об образовательном цензе, - Преступления с точки зрения закона и общества.- Значение предварительного ареста.- Добродушие русских преступников.- Разногласия между судом и присяжными.- Дела о святотатстве в московском окружном суде.- Дело о капитане Лепехине.- Вспышки российского мотовства и шика.- Земская управа из крестьян.- По поводу статьи "В долговой тюрьме".

   

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРѢНІЕ.

Два способа изслѣдованія общественныхъ вопросовъ, классическій и реальный.-- Вопросъ и пьянствѣ, обсуждаемый но этимъ двумъ способамъ.-- Соображенія г. Кошелева въ его книгѣ "Голосъ изъ земства".-- "Пьянство, какъ соціальный недугъ", статья г. Португалова.-- Преимущества одного способа передъ другимъ.-- Мировые судьи и цензъ.-- Выборы петербургскихъ мировыхъ судей.-- Моровой судъ въ провинціи.-- Нѣчто объ образовательномъ цензѣ, -- Преступленія съ точки зрѣнія закона и общества.-- Значеніе предварительнаго ареста.-- Добродушіе русскихъ преступниковъ.-- Разногласія между судомъ и присяжными.-- Дѣла о святотатствѣ въ московскомъ окружномъ судѣ.-- Дѣло о капитанѣ Лепехинѣ.-- Вспышки россійскаго мотовства и шика.-- Земская управа изъ крестьянъ.-- По поводу статьи "Въ долговой тюрьмѣ".

   Есть два способа разработки общественныхъ вопросовъ: первый употребляется съ незапамятныхъ временъ, второй началъ пріобрѣтать особенно-важное значеніе только недавно; первый состоитъ изъ общихъ, отвлеченныхъ соображеній, основанныхъ на обобщеніи разнообразныхъ историческихъ фактовъ и на такъ называемой чистой логикѣ, второй заключается въ томъ, чтобы сводись различныя сложныя явленія, по возможности, къ простымъ, естественно-историческимъ причинамъ, доступнымъ наблюденію и опыту; первый способъ, вообще говоря, можно назвать классическимъ, второй -- реальнымъ.
   Отличительная и осязательная особенность этихъ двухъ способовъ заключается въ томъ, что первый изъ лихъ довольствуется теоріями, построенными на весьма шаткихъ основаніяхъ, не исключаетъ возможности одновременнаго существованія двухъ совершенно противоположныхъ взглядовъ на одинъ и тотъ же предметъ и отличается крайней неубѣдительностью; теорія, построенная по этому способу, но заключаетъ въ себѣ ничего безусловно-вѣрнаго, ничего такого, что не могло бы быть оспариваемо путемъ тѣхъ же данныхъ, на которыхъ построена сама теорія; этотъ способъ допускаетъ весьма широкій произволъ въ выводахъ и требуетъ отъ изслѣдователя не столько точныхъ знаній и основательныхъ свѣденій, сколько умственной гимнастики, ловкой діалектики, способности обобщенія и тому подобныхъ внѣшнихъ качествъ ума; второй, напротивъ, отличается строгою точностью выводовъ, безусловною справедливостью основаній, на которыхъ они построены и доступностью этихъ выводовъ и основаній для провѣрки со стороны всякаго, обладающаго извѣстнымъ количествомъ свѣденій; сообразно съ этимъ, онъ требуетъ отъ изслѣдователя вмѣсто ловкой діалектики -- простой, обыкновенной, житейской логики, вмѣсто умственной гимнастики и хлыщеватой бойкости ума -- знанія фактовъ и всесторонняго, основательнаго развитія. Уже по этимъ отличительнымъ признакамъ видно, что второй способъ несравненно полновѣснѣе перваго и съ несравненно-большею пользою можетъ быть употребляемъ при рѣшеніи общественныхъ вопросовъ.
   Но благодаря именно этимъ своимъ качествамъ, онъ требуетъ для себя весьма большаго количества, вспомогательнаго матеріала. Основанный исключительно на строгихъ цифрахъ и естественно историческихъ данныхъ, онъ сталъ возможнымъ только съ того недавняго времени, когда такія науки, какъ статистика, физіологія, антропологія и т. п. сдѣлали быстрые успѣхи. Вотъ почему Бонлю, напримѣръ, внесшему этотъ способъ въ изученіе исторіи, пришлось, за недостаткомъ готовыхъ данныхъ, самолично объѣздить большую часть земнаго шара; вотъ почему ему понадобилось для написанія "Исторіи цивилизаціи Англіи" такое продолжительное время, въ теченіи котораго другіе историки, историки перваго способа, сочиняли въ десять разъ больше. И хотя съ тѣхъ поръ, какъ Вокль началъ писать свои изслѣдованія, естественныя науки сдѣлали огромные успѣхи, а статистика обогатилась массою новыхъ свѣденій, все-таки онѣ не достигли еще той степени развитія, при которой первый способъ изслѣдованія можно было бы прилагать рѣшительно ко всѣмъ общественнымъ вопросамъ. Но эта невозможность зависитъ вовсе не отъ недостатковъ самого способа, а исключительно отъ того, что еще не успѣло накопиться достаточно сырого матеріала для рѣшенія реальнымъ путемъ всѣхъ общественныхъ вопросовъ. Однакожъ, это накопленіе совершается съ изумительною быстротою и уже въ настоящее время, даже у насъ, являются очень серьозныя, хотя и малочисленныя, попытки рѣшать реальнымъ способомъ такіе вопросы, которые еще очень недавно составляли монополію чистыхъ "классиковъ". Уже но этимъ попыткамъ можно судить, какую блестящую побѣду одержитъ въ недалекомъ будущемъ реальный способъ изслѣдованія надъ классическимъ и какую громадную услугу окажетъ онъ общественному развитію.
   Но и не заходя въ даль, не мечтая о слишкомъ многомъ, а пользуясь съ умѣньемъ даже тѣмъ матеріаломъ, какой мы имѣемъ въ настоящее время, реальный способъ изслѣдованія можно бы уже и теперь съ пользою употреблять въ сферѣ такихъ вопросовъ, надъ которыми такъ долго и такъ безполезно работаетъ "чистый" умъ, "чистая" логика при помощи общихъ соображеній. Къ несчастію, у насъ, какъ мы сказали, очень мало подобныхъ попытокъ. Это объясняется прежде всего господствующею у насъ системою общаго образованія. Наши гимназіи и вообще всѣ учебныя заведенія отличаются, по нашему мнѣнію, отсутствіемъ почти всякой системы; многолѣтнее ученіе не даетъ ученику ни основательныхъ фактовъ, ни опредѣленнаго направленія; оно пріучаетъ его поверхностно относиться ко всякимъ вопросамъ, довольствоваться самыми общими и крайне неудовлетворительными объясненіями и но развиваетъ въ немъ ни любознательности, ни той способности, въ силу которой умъ требуетъ прямого отвѣта на какіе либо вопросы, не удовлетворяясь ни софизмами, ни красивыми теоріями, но щеголеватыми фразами. Вотъ почему у насъ такъ мало людей, предпочитающихъ точныя знанія поверхностнымъ; вотъ почему большинство нашихъ дѣятелей на поприщѣ науки, литературы и жизни довольствуются, ври рѣшеніи различныхъ вопросовъ, такими доказательствами и такими способами, которые завѣщаны имъ стариной и не очень озабочиваются тѣмъ, что эти способы такъ плохо, такъ неудовлетворительно разъясняютъ вопросы. Большинство нашихъ ученыхъ, писателей и общественныхъ дѣятелей, изслѣдуя тѣ или другіе факты, тѣ или другія общественныя явленія, заботятся вовсе не о томъ, чтобы достигнуть опредѣленныхъ и удовлетворительныхъ результатовъ; нѣтъ, ихъ занимаетъ самый процессъ такой работы, имъ нравится та умственная гимнастика, которая при этомъ происходитъ. У нихъ не существуетъ потребности относиться къ вопросу какъ можно проще, приводить его къ самымъ простымъ причинамъ, перелагать, если можно, въ математическія формулы, не допускающія никакихъ произвольныхъ толкованій; они, напротивъ, любятъ все запутывать, усложнять, чтобъ было надъ чѣмъ поработать ихъ гимнастическимъ способностямъ. А между тѣмъ отъ этого страдаетъ самое дѣло, страдаютъ часто самые существенные интересы общества. Направленіе, разъ сообщенное изслѣдованіямъ по данному вопросу, при неизмѣнности самаго способа изслѣдованія, остается навсегда однимъ it тѣмъ же и даетъ все тѣ же неудовлетворительные результаты, какіе давало и прежде. А чтобъ измѣнить это направленіе, нашимъ изслѣдователямъ недостаетъ ни силъ, ни знаній, ни желанія.
   Намъ представляется весьма удобный случаи сравнить выгоды названныхъ нами способовъ на двухъ совершенно разнородныхъ изслѣдованіяхъ по одному и тому же вопросу, именно но вопросу о пьянствѣ. Для этого мы возьмемъ, съ одной стороны, рядъ разсужденій и мѣръ, предлагаемыхъ г. Кошелевымъ въ недавно изданной имъ книгѣ "Голосъ изъ земства", съ другой -- статью г. Португалова "Пьянство, какъ соціальный недугъ", напечатанную въ мартовской книжкѣ "Архива судебной медицины и общественной гигіены". Г. Кошелевъ будетъ служить представителемъ перваго способа изслѣдованія, названнаго нами классическимъ, г. Португаловъ -- представителемъ втораго, реальнаго. Оцѣнка этихъ двухъ способовъ изслѣдованія по вопросу именно о пьянствѣ не только будетъ полезна въ томъ отношеніи, что наглядно представитъ преимущества одного способа передъ другимъ, но и послужитъ указаніемъ, въ какомъ направленіи долженъ разработываться этотъ важный вопросъ, занимающій въ настоящее время не только общество, но и правительство. Мы увидимъ, что онъ до тѣхъ поръ не будетъ уступать никакимъ "мѣропріятіямъ", пока будетъ обсуждаться съ той рутинной точки зрѣнія, съ какой на него смотритъ большинство.
   О развитіи пьянства въ нашемъ народѣ у насъ говорятъ очень давно; но всѣ согласны только въ томъ, что пьянство дѣйствительно существуетъ и дѣйствительно развито въ страшныхъ размѣрахъ; за тѣмъ начинаются разногласія какъ относительно причинъ пьянства, такъ и мѣръ для его уменьшенія. Отыскать причину какого либо явленія значитъ сдѣлать почти все, потому что причина сама собою указываетъ и на средство, какъ устранить ее. Вотъ почему и у нашихъ изслѣдователей предлагаемыя ими "мѣропріятія" всегда находятся въ полномъ соотвѣтствіи съ тѣмъ воззрѣніемъ, какое они усвоили себѣ по вопросу о причинахъ пьянства. Одни думаютъ, что пьянство есть непосредственный продуктъ уничтоженія крѣпостной зависимости, почему для уменьшенія его необходимо, если не вернуть крѣпостное право, то поставить крестьянъ путемъ различныхъ мѣръ въ такія же условія, въ какихъ они находились при крѣпостномъ правѣ; другіе полагаютъ, что на увеличеніе пьянства имѣетъ прямое вліяніе существующая у насъ питейно-акцизная система, измѣняя которую различнымъ образомъ, можно будто бы достигнуть и уменьшенія пьянства; третьи убѣждены, что народъ пьетъ отъ соблазна, встрѣчая на каждомъ шагу кабаки, почему ограниченіе числа мѣстъ раздробительной продажи водки считаютъ самой радикальной мѣрой для уменьшенія пьянства; четвертые предлагаютъ всѣ эти и подобныя мѣры вмѣстѣ, разсчитывая, что если не поможетъ одна изъ нихъ, то поможетъ другая. Но всѣ перечисленныя соображенія и разсужденія отличаются удивительной легковѣсностью и бездоказательностью; въ самомъ лучшемъ случаѣ о нихъ можно сказать только, что можетъ быть они и имѣютъ какое нибудь основаніе, можетъ быть они отчасти и справедливы, такъ какъ изслѣдователи не приводятъ рѣшительно никакихъ доказательствъ для подкрѣпленія своихъ взглядовъ; они требуютъ, чтобъ илъ вѣрили на слово.
   Г. Кошелевъ не идетъ далѣе этихъ же соображеніи; хотя онъ и отвергаетъ многія изъ нихъ, но его собственные выводы отличаются точно такою же легковѣсностью и отсутствіемъ всякихъ доказательствъ. Соображенія, касающіяся причины и способовъ уменьшенія пьянства, находятся въ двухъ главахъ его книги, изъ которыхъ одна трактуетъ вообще "о нынѣшнемъ положеніи крестьянъ и о мѣрахъ къ улучшенію ихъ быта", а другая посвящена исключительно "мѣрамъ къ сокращенію пьянства въ народѣ". На основаніи этихъ двухъ главъ мы и опредѣлимъ взгляды и способъ изслѣдованія г. Кошелева.
   Разсматривая нынѣшнее печальное положеніе крестьянскаго хозяйства и отыскивая причины обѣдненія крестьянъ, г. Кошелевъ останавливается между прочимъ на размноженіи кабаковъ и усиленіи пьянства.-- Остановившись на этомъ, ничѣмъ недоказанномъ, положеніи, онъ сразу переходитъ къ вопросу о томъ, какъ уменьшить число кабаковъ. Что предшествовало другому, пьянство ли бѣдности или бѣдность пьянству -- этимъ вопросомъ г. Кошелевъ нисколько не интересуется. Онъ беретъ готовый фактъ, находящійся у него передъ глазами -- что народъ, пьянствуя, бѣднѣетъ -- и этимъ фактомъ вполнѣ довольствуется. Установивши, по его мнѣнію вполнѣ прочно, то положеніе, что пьянство есть случайный, хотя и весьма гибельный для народа порокъ, авторъ заявляетъ, что противъ пьянства должна быть направлена цѣлая батарея законодательныхъ мѣръ, и затѣмъ все свое вниманіе устремляетъ именно на эти мѣры. О причинахъ же пьянства, то есть о той главной части вопроса, которая наиболѣе требуетъ серьезнаго обсужденія, г. Кошелевъ говоритъ совершенно мимоходомъ. "Главная, коренная причина существованія пьянства у насъ въ народѣ, замѣчаетъ авторъ, заключается въ недостаточномъ его умственномъ и нравственномъ развитіи и въ его бѣдности". Но такъ какъ всѣмъ извѣстно, что пьянство развито тге только въ простомъ, необразованномъ народѣ, но и въ высшихъ сферахъ, то г. Кошелевъ счелъ нужнымъ сдѣлать слѣдующую оговорку: "пожалуй, говоритъ онъ, пьянствуютъ и образованные, даже ученые люди, пьянствуютъ и люди богатые, которые, вслѣдствіе излишняго употребленія крѣпкихъ напитковъ, и становятся иногда бѣдными, но это -- исключенія. Не только грамотность и первоначальное образованіе, но и самая высшая наука не содержитъ въ себѣ талисмана къ охраненію насъ отъ порока. Но они имѣютъ то полезное дѣйствіе, что открываютъ намъ новые источники удовольствій, поднимаютъ насъ въ собственныхъ нашихъ глазахъ и устремляютъ людей къ заработкамъ болѣе выгоднымъ и требующимъ трезвой и порядочной жизни. А потому (?) существеннаго исцѣленія отъ пьянства народъ нашъ достигнетъ только современемъ, когда образованіе его дойдетъ до извѣстной степени развитія". Изъ этихъ словъ мы видимъ, какими шаткими и неубѣдительными доказательствами обставлена та причина пьянства въ нашемъ народѣ, которую г. Кошелевъ признаетъ "главной" и "коренной"; какъ результатъ такой неясности въ опредѣленіи коренной причины, мы замѣчаемъ подобную же неубѣдительность и произвольность въ указаніи способовъ, какъ исправить дѣло. Г. Кошелевъ считаетъ "извѣстную степень развитія" самымъ лучшимъ средствомъ ослабить въ народѣ пьянство -- и тутъ же самъ сознается, что и между людьми не только образованными, но даже учеными бываютъ пьяницы. Онъ упоминаетъ еще о бѣдности, какъ причинѣ пьянства; но этой причинѣ придаетъ весьма мало значенія, упоминая о ней вскользь, мимоходомъ; въ другомъ мѣстѣ, резюмируя въ двухъ словахъ свои соображенія, онъ говоритъ уже только объ одномъ образованіи: "исцѣленіе недуга пьянства, такъ заключаетъ свою статью г. Кошелевъ, можетъ быть достигнуто только поднятіемъ уровня народнаго образованія. " Упомянувъ такимъ образомъ слегка о главной причинѣ пьянства и "коренномъ" способѣ его уменьшенія, г. Кошелевъ начинаетъ подробно анализировать всѣ тѣ частныя мѣры, которыя могутъ помочь этой цѣли. Нѣкоторыя изъ нихъ, наиболѣе распространенныя, онъ одобряетъ, съ другими де соглашается. Такъ напримѣръ, ограниченіе числа кабаковъ онъ признаетъ мѣрой нераціональной -- не потому, впрочемъ, что она не достигаетъ цѣли, а только потому, что примѣненіе ея на практикѣ весьма затруднительно, нарушаетъ принципъ свободной торговли, даетъ широкую власть въ руки администраціи и т. д.; неодобряетъ онъ также "отмѣну временныхъ выставокъ для продажи винъ," потому что такая мѣра послужить поводомъ къ значительному скопленію народа у кабаковъ и трактировъ, особенно на базарахъ и ярмаркахъ, а такое скопленіе не только но окажетъ пользы народной нравственности, но напротивъ умножитъ брани, драки и другія безчинства; неодобряетъ онъ, наконецъ, и "усиленія надзора полиціи, волостныхъ и сельскихъ начальствъ за правильною торговлею виномъ," считая подобную мѣру неудобослолнимой въ настоящее время. Затѣмъ г. Кошелевъ подробно перечисляетъ тѣ мѣры, которыя могутъ принести несомнѣнную пользу въ ожиданіи того счастливаго времени, когда уровень народнаго образованія поднимется на столько высоко, что своимъ собственнымъ вліяніемъ уничтожитъ въ народѣ пьянство. Вотъ каковы, по мнѣнію г. Кошелева, должны быть эти мѣры: во первыхъ, необходимо, чтобы открытіе питейныхъ домовъ и водочныхъ заведеній съ раздробительною продажею вина допускалось не иначе, какъ съ согласія самихъ крестьянъ, живущихъ на пространствѣ извѣстнаго округа; кромѣ согласія крестьянъ, необходимо разрѣшеніе уѣздной земской управы; во вторыхъ, необходимо требовать съ виноторговцевъ залоги въ обезпеченіе правильности торговли; изъ этихъ залоговъ должны взыскиваться штрафы за извѣстные проступки виноторговцевъ, которые, подъ опасеніемъ закрытія ихъ заведеній, послѣ каждаго штрафа обязаны пополнять залогъ; въ третьихъ, необходимо пересмотрѣть и измѣнить существующія постановленія о трактирахъ и постоялыхъ дворахъ съ цѣлью возвратить ихъ къ настоящему ихъ назначенію, то есть къ продовольствію, а не къ спаиванію народа; но особенно полезное и важное значеніе придаетъ г. Кошелевъ послѣдней мѣрѣ, состоящей въ томъ, чтобы былъ изданъ законъ, признающій нахожденіе въ пьяномъ видѣ обстоятельствомъ не облегчающимъ, а утяжеляющимъ вину подсудимыхъ. Хотя въ нашемъ уголовномъ кодексѣ и нѣтъ такой статьи, которая уменьшала бы наказаніе въ виду того, что подсудимый совершилъ преступленіе въ пьяномъ видѣ, но это кажется мало для г. Кошелева; онъ утверждаетъ, что народъ признаетъ состояніе опьяненія обстоятельствомъ, уменьшающимъ вину, а потому и необходимо уничтожить въ немъ это мнѣніе; мало того, нужно "вселить въ народное сознаніе, что самое такое состояніе есть уже проступокъ и причина, не облегчающая, а утяжеляющая вину нарушителей закона; такое дѣйствіе можетъ произвести законъ, а потому весьма желательно, чтобы онъ былъ изданъ въ самомъ непродолжительномъ времени". Таковы мѣры для уменьшенія пьянства, предлагаемыя г. Кошелевымъ.
   Повидимому, онъ идетъ дальше своихъ предшественниковъ въ разработкѣ этого дѣйствительно важнаго общественнаго вопроса: онъ отрицаетъ полезность многихъ мѣръ, считающихся и въ настоящее время очень важными, онъ останавливается только на нѣкоторыхъ средствахъ, кажущихся ему наиболѣе полезными, и предпочитаетъ качество количеству; онъ, наконецъ, признаетъ эти мѣры далеко не радикальными, а, временными, годными только до тѣхъ поръ, пока уровень народнаго образовала -- лучшаго врача пьянства -- поднимется на достаточную высоту.
   Но мы допустимъ сперва самое выгодное для г. Кошелева предположеніе: допустимъ, что его мѣры дѣйствительно оказали бы народу несомнѣнную пользу, еслибъ были приложены къ дѣлу. Опрашивается, какія же основанія представляетъ г. Кошелевъ въ доказательство того, что эти мѣры будутъ дѣйствительно полезны? Другими словами: при всей справедливости и вѣрности взглядовъ г. Кошелеца, чѣмъ можетъ онъ заставить людей, власть имѣющихъ, повѣрить ему? Мы не споримъ, между его читателями найдутся люди, которые согласятся съ его доводами, но вѣдь ихъ согласіе будетъ нѣчто случайное, зависящее или отъ личнаго знакомства съ г. Кошелевымъ, или отъ знакомства съ его литературною дѣятельностью, дли, наконецъ, отъ той легкости, съ какою они поддаются всякимъ увѣреніямъ, высказаннымъ въ нѣсколько ловкой формѣ. Если бы мы вздумали конкуррировать съ г. Кошелевымъ, то точно также могли бы предложить цѣлый рядъ "мѣропріятій", можетъ быть совершенно противоположныхъ по своей полезности мѣрамъ г. Кошелева, но обставленныхъ нисколько не хуже относительно ихъ убѣдительности. Мы могли бы, напримѣръ, утверждать, что для уменьшенія пьянства необходимо совершенно запретить производство всякихъ спиртныхъ напитковъ, а нарушителей этого закона подвергать тяжелому наказанію; далѣе, мы предложили бы всякаго, совершившаго преступленіе пьянства, наказывать также строго, какъ наказывается, напримѣръ, кража со взломомъ; мы предложили бы, наконецъ, что нибудь совершенно невозможное, въ родѣ того, напримѣръ, что для уничтоженія пьянства необходимо крестьянамъ перестроить за-ново свои избы, или предоставить всѣмъ полное право въ теченіи извѣстнаго времени пить сколько кому угодно на казенный счетъ, не платя никому ни копѣйки -- и съ нашими мѣрами навѣрное согласились бы весьма многіе. Если вѣрить г. Копіелеву, то почему же не повѣрить намъ? Если считать его средства достигающими цѣли, то почему же не считать такимъ же и наши? Какое онъ имѣлъ бы преимущество передъ нами?
   Но нужно замѣтить, что противъ мнѣній г. Кошелева говорятъ факты, съ которыми спорить весьма трудно; такимъ образомъ, эти мнѣнія не только страдаютъ отсутствіемъ всякихъ доказательствъ въ свою пользу, но и несогласны съ историческими фактами. Въ мартовской книжкѣ "Вѣстника Европы" собраны нѣкоторыя свѣденія по вопросу объ уменьшеніи пьянства, сообщенныя въ минувшемъ году бельгійской палатѣ министромъ финансовъ. Здѣсь мы встрѣчаемся съ цѣлымъ рядомъ правительственныхъ мѣръ, употреблявшихся въ нѣкоторыхъ штатахъ Сѣверной Америки; наиболѣе радикальная изъ нихъ было та, которая безусловно запрещала производство всякихъ спиртныхъ напитковъ. Эта мѣра, принятая съ 1851 года во многихъ штатахъ, повидимому достигла своей цѣли: офиціальное число непьющихъ сдѣлалось громадно. Но вотъ что писалъ въ 1807 году бельгійскій посланникъ въ Вашингтонѣ: "что касается результатовъ запрещенія продажи напитковъ, то мнѣнія различны, смотря по партіямъ. Демократы утверждаютъ, что запрещеніе розничной продажи только заставляетъ рабочихъ покупать спиртныя напитки въ большихъ количествахъ, запасами, и тѣмъ самимъ увеличиваетъ употребленіе ихъ во зло, потому что увеличиваетъ и приближаетъ соблазнъ; напротивъ, республиканцы, а также общества трезвости, твердятъ, что дѣло идетъ иначе. Я полагаю, что судя безпристрастно, можно признать, что дѣйствіе этихъ мѣръ было, въ конечномъ результатѣ, ничтожно, и что злоупотребленія спиртными напитками нынѣ процвѣтаютъ также, какъ и прежде". Этому же посланнику нѣсколько позже одинъ республиканскій сенаторъ говорилъ слѣдующее: "мы были безумны, предпринявъ дѣйствовать тутъ законами. Законами нельзя отвратить пьянство, особенно въ странахъ сѣверныхъ. Чѣмъ больше мы дѣлали законовъ и чѣмъ строже были законы, тѣмъ больше пили. Мы сдѣлали неловкость, и партія наша потеряла на выборахъ цѣлые штаты изъ за этихъ безразсудныхъ и безполезныхъ законодательныхъ мѣръ ".
   Система усиленія пивного производства, испробованная въ Англіи, также не достигла цѣли: пива стали потреблять больше прежняго, по пьянство нисколько не уменьшилось. Общества трезвости, въ громадныхъ размѣрахъ устроенныя въ Америкѣ, Англіи и Ирландіи, точно также остались безуспѣшными. Въ Ирландіи, кромѣ того, думали уменьшить пьянство посредствомъ проповѣдей. Дѣйствительно, одинъ патеръ, отдавшись дѣлу проповѣдничества противъ пьянства, съ 1839 до 1845 гг. достигъ удивительныхъ результатовъ: въ теченіи этого времени, пьянство уменьшилось на половину; но дѣло въ томъ, что какъ только этотъ проповѣдникъ прекратилъ свою дѣятельность -- пьянство снова стало увеличиваться и очень скоро достигло прежнихъ своихъ размѣровъ. Въ этомъ явленіи нѣтъ ничего удивительнаго: вдохновенное слово проповѣдника, особенно вооруженнаго средствами католицизма, можетъ не только отучить массу слушателей отъ пьянства, но въ состояніи заставить ихъ сдѣлать что угодно, даже варфоломеевскую ночь; однакожъ, отсюда вовсе не слѣдуетъ, что проповѣди могутъ считаться дѣйствительными средствами противъ пьянства, такъ какъ не можетъ же человѣкъ всю свою жизнь подкрѣпляться устрашеніями какого нибудь патера, а какъ только этихъ устрашеній становится не слышно -- онъ тотчасъ же принимается за старое.
   Во Франціи главнѣйшей мѣрой для уменьшенія пьянства считается декретъ 23 декабря 1851 года, по которому всѣ питейныя заведенія подчинены строгому административному надзору и могутъ быть открываемы не иначе, какъ съ надлежащаго разрѣшенія; кромѣ того, администрація имѣетъ право закрыть когда ей вздумается всякое питейное заведеніе. Но и эта мѣра оказалась недостигающей цѣли. Правда, число заведеній въ нѣкоторыхъ департаментахъ значительно уменьшилось, по пьянство осталось въ прежнихъ размѣрахъ. Соммскій префектъ, увѣдомляя правительство о томъ, что число кабаковъ, подъ вліяніемъ декрета 1851 года, уменьшилось, прибавляетъ: "Желалъ бы я имѣть возможность прибавить, что и число пьяницъ уменьшилось въ равной пропорціи; но къ сожалѣнію, я прихожу къ убѣжденію, что этого по случилось и что привычка къ невоздержности въ рабочемъ классѣ осталась почти въ такой же степени, какъ то было и до изданія помянутаго декрета."
   Вотъ какого рода фактическія возраженія могутъ быть представлены противъ мнѣній г. Кошелева и вообще людей, одинаковаго съ нимъ образа мыслей. Хотя г. Кошелевъ и не предлагаетъ ни распространенія обществъ трезвости, ни увеличенія производства пива, но легко замѣтить, что его мѣры совершенно однородны съ этими. Самая слабая ихъ сторона заключается въ томъ, что они отзываются совершенною произвольностью, что имъ по предшествуетъ строгое, подлежащее провѣркѣ, опредѣленіе тѣхъ коренныхъ причинъ, отъ которыхъ зависитъ пьянство. Этимъ же недостаткомъ страдаютъ всѣ тѣ изслѣдованія по вопросу о пьянствѣ, съ которыми мы встрѣчались въ разныхъ журнальныхъ статьяхъ и сужденіяхъ различныхъ ученыхъ обществъ.
   Теперь мы изложимъ сущность статьи г. Португалова, напечатанной, какъ мы сказали, въ "Архивѣ судебной медицины и общественной гигіены." Это изданіе, по самой своей цѣли, затрогивая каждый общественный вопросъ, должно обсуждать его, такъ сказать, съ физіологической точки зрѣнія и избѣгать тѣхъ общихъ сужденій, которыя не подкрѣпляются строгими цифрами и естественно-историческими выводами. Поэтому естественно, что и статья г. Португалова построена исключительно на такихъ данныхъ.
   Г. Португаловъ, приступая къ изслѣдованію вопроса о пьянствѣ чисто-реальнымъ способомъ, большую часть своей статьи посвящаетъ отысканію истинныхъ причинъ пьянства, то есть самой важной части вопроса. Для итого онъ прежде всего обращается къ опредѣленію тѣхъ условій, которыя необходимы для поддержанія человѣческаго организма. Путемъ физіологическихъ данныхъ, онъ приходитъ къ заключенію, что хлѣбъ и говядина рѣшительно необходимы для правильнаго питанія человѣка, что они составляютъ самую существенную пищу. Но хлѣбъ и говядина тогда только могутъ оказывать относительно организма все свое полезное вліяніе, когда потребляются въ извѣстной пропорціи; напримѣръ, но изслѣдованіямъ Гекели, человѣкъ необходимо долженъ ежедневно потреблять на 2 фунта хлѣба д ф. говядины. Пища, получаемая солдатами англійскаго королевскаго флота, представляетъ слѣдующее сочетаніе питательныхъ веществъ: фунтъ хлѣба, фунтъ свѣжаго мяса, галлонъ пива, унція какао, полторы унціи сахару, полфунта овощей и четверть унціи чаю -- вотъ какое количество пищи для ежедневнаго употребленія признано необходимымъ въ англійскомъ королевскомъ флотѣ. Такое распредѣленіе питательныхъ веществъ основано на томъ физіологически-добытомъ опредѣленіи, что кромѣ извѣстнаго количества хлѣба и мяса, для правильнаго питанія организма необходима возможно болѣе смѣшанная пища. Люди достаточные безсознательно подтверждаютъ эту истину; личныя наблюденія г. Португалова привели его къ тому заключенію, что у насъ въ Россіи каждый членъ достаточнаго семейства ежедневно потребляетъ среднимъ числомъ до полуфунта говядины, или суррогатовъ ея -- телятины, птицъ, дичи и т. д. Такое количество мяса потребляется въ тѣхъ семействахъ, гдѣ всѣ члены утромъ пьютъ чай со сливками и бѣлымъ хлѣбомъ, потомъ завтракаютъ, обѣдаютъ, вечеромъ опять пьютъ чай съ тѣми же принадлежностями и нерѣдко къ этой разнообразной пищѣ прибавляютъ еще различныя лакомства. Если, такимъ образомъ, при той разнообразной пищѣ, какую потребляютъ достаточныя семейства, каждому члену ихъ необходимо потреблять до полуфунта говядины, то очевидно, что это количество мяса нужно считать по крайней мѣрѣ наименьшимъ, безъ котораго человѣку обойтись трудно. Слѣдовательно, говоритъ г. Португаловъ, "если люди, свободные отъ физическаго (а можетъ быть и умственнаго) труда и не увлекающіеся поэтому излишнимъ напряженіемъ мышечной и мозговой системы, а только изрѣдка свершающіе какой либо моціонъ для переваренія пищи, потребляютъ каждый день полфунта говядины, то люди труда, люди чернорабочіе, люди, вынуждаемые силой обстановки на чрезмѣрныя физическія упражненія, необходимо должны ежедневно потреблять какъ минимумъ по крайней мѣрѣ полфунта говядины, если не болѣе". Но спрашивается, неужели человѣку, не могущему почему бы то ни было ѣсть каждый день по полуфунту говядины, нельзя замѣнить недостающаго количества мяса усиленнымъ потребленіемъ хлѣба, рѣпы, картофеля и т. п.? Физіологія отвѣчаетъ на этотъ вопросъ отрицательно; ни хлѣбъ, ни картофель, ни другія крахмалистыя вещества по могутъ дать организму тѣхъ питательныхъ элементовъ, какіе даетъ ему мясо.
   Сколько же мяса потребляетъ ежедневно и ежегодно каждый житель Россіи? Отвѣчать на этотъ вопросъ со всевозможною точностью и математической вѣрностью г. Португаловъ не рѣшается, за недостаткомъ положительныхъ данныхъ. Но онъ опредѣляетъ эту норму приблизительно; по Гауснеру, каждый житель Россіи потребляетъ ежегодно говядины не больше 22 фунтовъ; приблизительная вѣрность этой цифры подтверждается и другими свѣденіями. Такимъ образомъ, принявъ эту цифру за довольно близкую къ дѣйствительному потребленію мяса въ Россіи и вспомнивъ, что человѣческій организмъ для правильнаго питанія требуетъ не меньше 1/2 фунта говядины въ день, или 183 ф. въ годъ, мы увидимъ, что "четырехъ пудовъ необходимой, неизбѣжной, ничѣмъ не замѣнимой пищи недостаетъ русскому человѣку; что это нисколько не преувеличено -- легко убѣдиться, если вспомнить и взвѣсить, какъ строго посты соблюдаются повсемѣстно въ Россіи простымъ народомъ, и какъ велика бѣдность, когда цѣлыя губерніи голодаютъ и страдаютъ отъ неурожаевъ, наводненій, засухъ и тому подобныхъ бѣдствій ".
   Но нужно принять во вниманіе еще одно обстоятельство, именно, что въ Россіи есть достаточное число семействъ, члены которыхъ потребляютъ мяса значительно больше, чѣмъ по 1/2 фунта въ день. Принявъ, далѣе, во вниманіе, "что состоятельный классъ въ Россіи, съ одной стороны, избавленъ отъ физическаго труда, съ другой стороны -- люди состоятельные, какъ извѣстно, пьютъ чай, кофе, потребляютъ сахаръ, овощи, лакомства, одѣваются тепло if притомъ все-таки съѣдаютъ въ день полфунта говядины; принимая все это во вниманіе, окажется, что эта норма, этотъ полуфунтъ говядины чрезвычайно недостаточенъ для человѣка рабочаго, не знакомаго ни съ сахаромъ, ни съ чаемъ и кофе и другими житейскими благами, этотъ полуфунтъ говядины долженъ быть conditio sine qua non существованія рабочаго человѣка, ибо рабочій человѣкъ каждый день трудится, работаетъ, стало быть потребляетъ по мало своего собственнаго организма, тратитъ физическія силы; этотъ процессъ требуетъ возобновленія, требуетъ питанія, требуетъ вознагражденія потери и возстановленія истраченной силы".
   Какъ же однако живутъ рабочіе люди? Если мясо такъ необходимо для поддержанія жизни человѣка, и если его нельзя замѣнить ни хлѣбомъ, ни другими суррогатами, то чѣмъ же замѣняютъ его наши рабочіе? Тутъ-то къ нимъ на помощь и является водка. Хотя физіологія не изслѣдовала еще во всѣхъ подробностяхъ вліянія спиртныхъ напитковъ на человѣческій организмъ, но положительно извѣстно, что эти напитки съ одной стороны возбуждаютъ и усиливаютъ кровообращеніе, дыханіе, а съ другой -- что они на нѣкоторое время поддерживаютъ силы, замѣняютъ извѣстное количество пищи, уменьшаютъ, слѣдовательно, потребность, въ ней и замѣдляютъ сгораніе тканей. "Эти качества спиртныхъ напитковъ, замѣчаетъ г. Португаловъ, просто кладъ для бѣднаго, трудящагося, нуждающагося и голодающаго люда. Отсюда понятно, что всякій, кто ознакомится съ этими достоинствами спиртныхъ напитковъ, хотя бы безсознательно, непремѣнно почувствуетъ къ нимъ особенное влеченіе, сочтетъ ихъ за лучшее и постоянное подспорье или изберетъ ихъ даже средствомъ своего существованія. Отсюда ясно, что для бѣднаго, въ лотѣ лица трудящагося и голодающаго люда спиртныя напитки составляютъ роковую необходимость". Теперь можетъ быть понятнымъ и тотъ фактъ, почему женщины льютъ гораздо меньше мужчинъ:-- потому что онѣ, вообще говоря, подвергаются болѣе легкимъ напряженіямъ, чѣмъ мужчины, слѣдовательно, у нихъ обмѣнъ веществъ совершается медленнѣе.
   Но вѣдь водка, замѣтитъ читатель, также стоитъ денегъ, какъ и мясо; почему же народъ все-таки предпочитаетъ первую послѣднему? Почему онъ деньги, истрачиваемыя на водку, не употребляетъ на покупку говядины? Во-первыхъ, по изслѣдованіямъ Гауснера оказывается, что въ Россіи пить водку втрое дешевле, чѣмъ ѣсть говядину; а во-вторыхъ, народъ мало ѣстъ мяса не только потому, что онъ бѣденъ, но и по другимъ причинамъ, обусловленныхъ обычаемъ и привычками; нужно также замѣтить, что водка обладаетъ особенною способностью пріучать къ себѣ организмъ; человѣкъ, привыкшій пить, не только не отвыкаетъ отъ этой привычки, но напротивъ усвоиваетъ ее себѣ болѣе и болѣе, развивая ее часто до самыхъ безобразныхъ размѣровъ. Относительно водки, больше чѣмъ относительно чего нибудь другого, оправдывается извѣстная пословица, что привычка -- вторая натура.
   Но, замѣтитъ далѣе читатель, почему пьетъ и пьянствуетъ не одинъ только простой народъ, но и другія сословія: чиновники, купцы, мѣщане, ремесленники и т. д.? Если пьянство въ простомъ народѣ есть прямое слѣдствіе недостатка говядины, то чѣмъ же оно объясняется въ другихъ сословіяхъ? Тѣми же физіологическими причинами, отвѣчаетъ г. Португаловъ. Возьмемъ, напримѣръ, классъ провинціальныхъ чиновниковъ. Огромное большинство ихъ не получило почти никакого образованія, а потому они и не умѣютъ правильно удовлетворять своимъ мозговымъ потребностямъ. Жизнь, среди которой они живутъ, отличается скукой, однообразіемъ, вялостью. Общественные, литературные, ученые интересы имъ совершенно чужды; политическіе, государственные -- еще больше. Обезпеченные матеріально, живя, такъ сказать, на готовыхъ хлѣбахъ -- они не поставлены даже въ необходимость заботиться о своихъ собственныхъ дѣлахъ; отсюда является апатія, спячка. Но физіологическія потребности человѣка далеко не такъ просты, какъ можетъ показаться съ перваго раза. "Каждый важный органъ нашего тѣла требуетъ соотвѣтствующей пищи: легкія -- кислорода, желудокъ -- съѣстнаго; сердце -- крови, а мозгу нужна умственная или духовная пища". Эти потребности организма далеко немногіе въ состояніи удовлетворить правильнымъ путемъ, потому-то большинство и бросается въ одну изъ двухъ крайностей -- или предается интригамъ и сплетнямъ, которыми такъ богата наша провинція, или заглушаетъ и заливаетъ свои мозговыя потребности спиртными напитками. "Отсюда та масса провинціальныхъ обычаевъ, отсюда та вѣчно повторяющаяся вереница имянинъ, родинъ, крестинъ, требующихъ выпивки; отсюда тѣ частыя попойки, оргіи и другія увеселенія, обыкновенно оканчивающіяся какимъ нибудь увлеченіемъ, скандаломъ".
   По тѣмъ же самымъ причинамъ пьянствуетъ и наше торговое сословіе, Повидимому, комерческіе обороты, требующіе извѣстной ловкости, изворотливости, соображеній, способны доставить сильную и постоянную работу мозгу; по дѣло въ томъ, что подобная работа оказывается нужной только въ то время, когда торговое дѣло, особенно не слишкомъ крупное, еще не вполнѣ установилось; но когда машина заведена и пущена въ ходъ -- хозяину ея почти ничего не остается дѣлать, и онъ мало по малу обращается къ спиртнымъ напиткамъ, къ водкѣ. Тоже самое слѣдуетъ сказать и о всѣхъ другихъ сословіяхъ.
   Такимъ образомъ, говоритъ г. Португаловъ "причина потребленія спиртныхъ напитковъ чисто физіологическая, внутренняя, органическая. Она, съ одной стороны, зависитъ отъ недостатка мясной пищи, отъ преобладанія пищи растительной въ силу бѣдности, нищенства и народнаго убожества, въ силу суевѣрія, невѣжества и полнѣйшаго отсутствія какихъ либо гигіеническихъ знаній; съ другой стороны, отсутствіе всякихъ общественныхъ и интеллектуальныхъ интересовъ, пустота и безсодержательность семейной и соціальной жизни, грубое непониманіе настоящихъ и хорошихъ сторонъ жизни, отсутствіе всякихъ духовныхъ удовольствій и развлеченій, вѣчное переливаніе изъ пустого въ порожнее, полнѣйшій недостатокъ какихъ бы то ни было положительныхъ знаній, полнѣйшее отсутствіе самоувѣренности, самодѣятельности и самостоятельности, вѣчная зависимость отъ разъ установленной рутины обычаевъ, нравовъ, обрядовъ, понятій и безнадежное отсутствіе иниціативы къ прогрессивному движенію впередъ -- вотъ тѣ черты, которыя характеризуютъ русское провинціальное общество и неизбѣжнымъ слѣдствіемъ которыхъ должно явиться излишнее пристрастіе къ горячимъ напиткамъ. Такимъ образомъ, мы пришли къ тому несомнѣнному и положительному заключенію, что пьянство -- соціальный недугъ, глубоко коренящійся въ основахъ самаго общества и вытекающій, какъ неизбѣжное слѣдствіе, изъ чисто-физіологическихъ причинъ".
   Уяснивъ такимъ образомъ главнѣйшую причину пьянства, почти нѣтъ надобности говорить о средствахъ его уменьшенія; эти средства вытекаютъ сами собою изъ обнаруженныхъ причинъ; ослабляя ихъ вліяніе, мы будемъ ослаблять и самое пьянство. Г. Португаловъ дѣлитъ всѣ средства противъ пьянства на гигіеническія, соціальныя и терапевтическія. Главнѣйшее изъ нихъ, это -- замѣна водки говядиной. Слѣдовательно, лучшими обществами трезвости были бы несомнѣнно тѣ, которыя заботились бы о снабженіи народа хорошей пищей вообще, а говядиной въ особенности, потому что не пьянство влечетъ за собою бѣдность, какъ думаютъ очень многіе, а напротивъ нищета и голодъ вызываютъ пьянство. И такъ, замѣчаетъ г. Португаловъ, "пусть учреждаются мясныя общества съ цѣлью потребленія и распространенія говядины; это будутъ лучшія общества трезвости въ мірѣ". Далѣе, чтобы еще вѣрнѣе отучить народа, отъ пьянства, необходимо усилить въ его средѣ потребленіе чая и кофе, потому что азотистые и возбуждающіе элементы въ этихъ напиткахъ могутъ составлять превосходный суррогатъ недостающей пищѣ, но для всего этого необходимо, чтобы экономическое положеніе народа значительно улучшилось. Вотъ, слѣдовательно, единственное вѣрное, обобщенное средство для уменьшенія пьянства.
   Таково въ главныхъ чертахъ содержаніе статьи г. Португалова. Конечно, излагая ея сущность, мы должны были выпустить множество интересныхъ подробностей, выясняющихъ и подтверждающихъ главную мысль автора; изъ боязни сдѣлать наше извлеченіе черезъ чуръ длиннымъ, мы должны были выпустить цѣлыя главы, полныя интересныхъ фактовъ, о "статистико-антропологическомъ распространеніи пьянства", о "вліяніи пьянства на организмъ вообще" и т. д., отчего не могла не пострадать убѣдительность нашего извлеченія; но все-таки это нисколько не помѣшало намъ изложить главнѣйшее содержаніе упомянутой статьи.
   Теперь мы допустимъ относительно г. Португалова предположеніе, совершенно обратное тому, какое мы допускали относительно г. Кошелева, то есть, предположимъ, что мѣры г. Португалова не принесли бы ровно никакой пользы, еслибъ были испробованы на дѣлѣ. Все-таки, какая является огромная разница между соображеніями того и другого! Одинъ основываетъ свои выводы на чисто субъективныхъ данныхъ, неизвѣстно какимъ путемъ у него явившихся, другой опирается на факты, могущіе быть провѣренными всѣми желающими и добытые научнымъ путемъ, при чемъ постоянно ссылается на источники, откуда онъ ихъ бралъ; одинъ старается расположить читателя въ свою пользу общими соображеніями, недоступными точнымъ измѣреніямъ, другой -- статистическими и естественно-историческими данными, первый дѣйствуетъ больше на чувство, второй -- на умъ; для опроверженія перваго не надо обладать особенными познаніями въ томъ вопросѣ, о которомъ идетъ рѣчь; спорить съ нимъ можетъ всякій, сколько нибудь развитой человѣкъ, такъ какъ споръ будетъ происходить въ сферѣ общихъ соображеній; чтобъ возражать второму, надо обладать значительнымъ запасомъ знаній, потому что здѣсь споръ долженъ происходить въ сферѣ положительныхъ наукъ; противъ фактовъ только и можно приводить факты, противъ цифръ -- цифры, противъ выводовъ науки -- такіе же выводы. На чьей же сторонѣ остается перевѣсъ, чей способъ убѣдительнѣе и доказательнѣе, кто сильнѣе располагаетъ въ свою пользу читателя, кто внушаетъ къ себѣ больше довѣрія? Но мы видѣли, что г. Кошелевъ имѣетъ противъ себя не только упреки въ бездоказательности и легковѣсности своихъ "мѣропріятій", но и историческіе факты; противъ г. Португалова же такихъ фактовъ не имѣется; при этихъ условіяхъ, преимущество остается безусловно на сторонѣ его способа.
   Выше мы замѣтили, что ни статистика, ни естественно-историческія науки не достигли еще той степени, развитія, при которой возможно прилагать реальный способъ изслѣдованія ко всѣмъ общественнымъ вопросамъ. Что эти науки достигнутъ такого развитія -- въ этомъ нельзя сомнѣваться; но и въ настоящее время можно указать не мало общественныхъ вопросовъ, вполнѣ доступныхъ реальному способу изслѣдованія. Конечно, нельзя требовать отъ людей, незнакомыхъ съ точными науками и привыкшихъ ко всему относиться съ классической точки зрѣнія -- нельзя требовать того, чтобы они бросили свои старыя привычки и принялись за изученіе естественныхъ наукъ; такое требованіе было бы и безразсудно, и безполезно для дѣла; но если рядомъ съ этими людьми являются публицисты, вводящіе въ изслѣдованіе общественныхъ вопросовъ новые способы, то имъ долженъ быть предоставленъ широкій просторъ и оказываемо полнѣйшее преимущество передъ изслѣдователями-классиками. Если же случается, что но вопросу, обращающему на себя въ данное время особенное вниманіе общества, появляются одновременно изслѣдованія съ двухъ представленныхъ нами точекъ зрѣнія, то не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, какому изъ нихъ должно быть оказано рѣшительное, безусловное предпочтеніе.
   Но не смотря на все, указанное нами, преимущество того способа изслѣдованія, представителемъ котораго въ нашемъ примѣрѣ былъ г. Португаловъ, мы должны повторить, что подобныя явленія чрезвычайно у насъ рѣдки. Г. Португаловъ -- врачъ, слѣдовательно только счастливая случайность могла натолкнуть его вниманіе на вопросы болѣе широкіе, чѣмъ спеціально-медицинскіе. Другими словами: изслѣдованія, вродѣ статьи "Пьянство какъ соціальный недугъ", могутъ появляться въ нашей литературѣ только урывками, мимоходомъ, такъ какъ классическая система образованія мѣшаетъ распространенію точныхъ знаній. Потому-то реальный способъ изслѣдованія и не пользуется у насъ особеннымъ сочувствіемъ, потому-то о замѣчательной статьѣ г. Португалова, не упомянулъ почти ни одинъ органъ печати, потому-то, наконецъ, мы считаемъ особенною своею обязанностью -- обращать вниманіе нашихъ читателей на подобнаго рода изслѣдованія.

-----

   Годъ тому назадъ, говоря о нѣкоторыхъ фактахъ изъ провинціально-мировой практики, мы замѣтили, что "необходимо предоставить обществу право выбирать въ судьи кою угодно, не стѣсняя избирателей ничѣмъ и не дѣлая извѣстный размѣръ имущественнаго ценза необходимымъ условіемъ для избранія; если же безъ ценза обойтись невозможно, то лучше установить цензъ умственный, опредѣляемый какою либо степенью образованія, университетскаго или гимназическаго, который во всякомъ случаѣ будетъ имѣть болѣе смысла, чѣмъ цензъ имущественный, который, особенно въ настоящее время, не можетъ служить доказательствомъ годности человѣка къ какому либо дѣлу". Такое заключеніе мы выводили изъ того, что провинціальные избиратели, при выборѣ мировыхъ судей, очень часто приходили въ величайшее затрудненіе, не имѣя права выбирать тѣхъ, кого бы имъ хотѣлось и не имѣя возможности произвести добросовѣстной выборъ изъ числа тѣхъ, кто удовлетворялъ условіямъ имущественнаго ценза. Правда, земскія собранія могутъ, но закону, парализовать условія ценза, произведя выборъ судьи единогласно, но на практикѣ такого рода избраніе часто оказывалось рѣшительно невозможнымъ. Эти-то обстоятельства и заставили насъ высказать вышеприведенныя строки.
   Прошелъ годъ -- и число фактовъ, подтверждающихъ нашъ выводъ, значительно увеличилось. Слѣдя по газетнымъ извѣстіямъ за недавно производившимися выборами мировыхъ судей въ большей части Россіи, мы видѣли, что эти выборы были соединены съ величайшими трудностями. Какому нибудь земскому собранію приходилось устраивать во нѣсколько засѣданій, чтобъ избрать опредѣленное число судей. "Кого выбирать? Некого выбирать, не знаемъ кого выбирать!" -- такія фразы слышались вездѣ. Одни изъ имѣющихъ право на избраніе не желали брать на себя должности мироваго судьи, въ виду ея трудности и сложности, другіе хотя и желали сами, по ихъ не желали избиратели. Дѣйствительно, результаты выборовъ были но большей части весьма неудовлетворительны, такъ что сенатъ былъ поставленъ въ необходимость не утверждать многихъ выбранныхъ судей. Но и въ число утвержденныхъ попадали такіе, которые немедленно вслѣдъ за утвержденіемъ, обнаруживали или полнѣвшую неспособность къ принятой на себя обязанности, или крайнюю неблагонадежность. Примѣръ Нижняго-Новгорода, гдѣ изъ семи мировыхъ судей утверждены сенатомъ только трое, изъ которыхъ одинъ, по словамъ "Судебнаго Вѣстника", уже успѣлъ попасться въ крупномъ уголовномъ дѣлѣ, не составляетъ исключительнаго явленія: сенатъ не имѣетъ физической возможности знать нравственныя качества лицъ, представляемыхъ ему на утвержденіе. Въ томъ же обстоятельствѣ, то есть въ трудности отыскать людей, удовлетворяющихъ требованіямъ такой важной должности, какова должность мироваго судьи, слѣдуетъ искать причину тѣхъ безпорядковъ и даже скандаловъ, какими во многихъ мѣстахъ сопровождались выборы. Случалось, напримѣръ, что собраніе, не находя въ своей средѣ лицъ, желающихъ или способныхъ быта мировыми судьями, обращалось къ тѣмъ, которые могутъ быть выбраны но иначе, какъ единогласно. Но единогласное избраніе, какъ понятно всякому, вещь довольно трудная, и потому случались такого рода факты: приступаютъ, напр., къ избранію извѣстнаго кандидата, но требуемаго закономъ единогласія не оказывается; тогда, не долго думая, баллотируютъ его во второй разъ; если и тутъ является неудача, то баллотируютъ въ третій, четвертый -- пока не выберутъ. Нечего и говорить, что подобныя противузаконныя дѣйствія вызываются только печальною необходимостью: нельзя же оставаться безъ мировыхъ судей. Хотя Петербургъ ни въ какихъ случаяхъ не можетъ быть сравниваемъ съ провинціями, но замѣчательно, что и въ немъ съ каждыми выборами число желающихъ баллотироваться въ мировые судьи и удовлетворяющихъ условіямъ имущественнаго ценза, уменьшается. Именно: на первые выборы записалось 118 человѣкъ, на вторые 103, а на послѣдніе, происходившіе въ началѣ нынѣшняго мая, только 74; при этомъ необходимо замѣтить, что въ этой послѣдней цифрѣ находятся люди, забаллотированные на предыдущихъ выборахъ, такъ что, по словамъ одной газеты, сами избиратели признавали списокъ кандидатовъ настолько неудовлетворительнымъ, что онъ лишалъ ихъ возможности отнестись съ полной строгостью къ прежнимъ судьямъ; въ уѣздные же петербургскіе мировые судьи записались только четыре новыхъ кандидата. Эти факты, въ связи съ происходившими въ провинціяхъ, побудили двѣ газеты, "С.-Петербургскія Вѣдомости" и "Судебный Вѣстникъ", высказать почти одновременно то самое мнѣніе, которое мы высказали годъ назадъ -- именно, о необходимости уничтожить цензъ при выборахъ въ мировые судьи.
   Просматривая мотивы, вслѣдствіе которыхъ издана статья, опредѣляющая цензъ для мировыхъ судей, мы видимъ, что она издана съ цѣлью сдѣлать судью болѣе независимымъ въ своихъ рѣшеніяхъ. Эти мотивы намекаютъ на то, что еслибъ въ мировые судьи выбирались лица, не имѣющія собственности, то при незначительности получаемаго ими отъ земства содержанія, они подвергались бы различнымъ искушеніямъ, т. е. брали бы взятки, дѣлали бы различныя вымогательства и т. п. Такой выводъ былъ бы въ значительной степени справедливъ, еслибъ, во-первыхъ, опредѣленное по закону имущество, какимъ долженъ обладать мировой судья, дѣйствительно давало значительный доходъ, и во-вторыхъ, еслибъ должность мирового судьи заключала въ себѣ такъ много привлекательнаго, что заставляла бы людей вполнѣ обезпеченныхъ посвящать ей все свое время и свои труды. Но на самомъ дѣлѣ этого нѣтъ. Съ одной стороны, большинство подходящихъ подъ условія мирового ценза не получаютъ отъ своего имущества никакого дохода; съ другой стороны -- должность мирового судьи настолько хлопотлива и требуетъ столько времени и трудовъ, что человѣкъ, матеріально обезпеченный, не станетъ брать ее на себя. Въ первое время во многихъ губерніяхъ въ мировые судьи дѣйствительно шли люди, жившіе въ своихъ помѣстьяхъ, ничѣмъ по занятые и вполнѣ обезпеченные; тогда они не имѣли еще полнаго понятія объ обязанностяхъ того званія, которое они на себя принимали. Многіе изъ нихъ думали, что должность мирового только тѣмъ будетъ отличаться отъ бывшаго уѣзднаго судьи, что предоставитъ носящему ее лицу больше нравъ, но налагая никакихъ новыхъ обязанностей. Такой взглядъ, усвоенный многими судьями, проявлялся во всей ихъ первоначальной дѣятельности; въ своихъ камерахъ они рѣшали дѣла патріархально, на мировые съѣзды собирались рѣдко, не больше одного раза въ три и четыре мѣсяца, въ случаѣ чьихъ либо имянинъ или другихъ торжественныхъ событій, совпадавшихъ съ днями съѣздовъ, послѣдніе безъ всякой церемоніи откладывались на продолжительное время и т. д. но когда такая патріархальность начала встрѣчать довольно жесткое неодобреніе со стороны періодической печати, когда до сената стали доходить кассаціонныя жалобы и протесты прокуроровъ, когда сенатъ предписалъ о каждомъ несостоявшемся почему-нибудь мировомъ съѣздѣ доводить до своего свѣденія, когда объемъ Сборника рѣшеній кассаціонныхъ департаментовъ сталъ дѣлаться больше и больше, когда въ немъ начали попадаться замѣчанія, что такой-то мировой съѣздъ незнакомъ съ сенатскими разъясненіями, а знакомство съ ними становилось все больше и больше затруднительны, то очень многіе судьи стали тяготиться своей обязанностью и подавать въ отставку. И это мы считаемъ совершенно естественнымъ. Если люди, имѣющіе значительные доходы, оставили казенную службу и поселились въ своихъ помѣстьяхъ, или невдалекѣ отъ нихъ, то что ихъ можетъ заставить поступить на службу общественную, которая, по отношенію къ мировымъ установленіямъ, оказывается гораздо болѣе обременительною, чѣмъ служба казенная? Притомъ же, многіе предпочитаютъ казенную службу уже потому, что она даетъ чины, постепенную прибавку содержанія и наконецъ пенсію, чего не даетъ служба общественная; слѣдовательно, если обезпеченныя лица бросаютъ службу государственную, то нѣтъ никакого основанія предполагать, что они согласятся быть участковыми судьями (почетными -- другое дѣло, потому что тутъ они ничѣмъ не стѣснены), т. е. поступитъ на болѣе трудную и менѣе вознаграждающую общественную службу.
   Очевидно, что въ виду этихъ соображеніи, оправдываемыхъ на практикѣ, главная цѣль установленія ценза для мировыхъ судей -- имѣть судей независимыхъ, то есть обезпеченныхъ -- совершенно не достигается; въ судьи идутъ теперь только тѣ, которые имѣютъ собственность или вовсе неприносящую имъ дохода или приносящую очень мало. А такъ какъ, къ тому же, законъ дозволяетъ баллотироваться въ судьи и тѣмъ, которые сами не имѣютъ положительно никакого имущества, но жены или родители которыхъ владѣютъ опредѣленнымъ цензомъ, то случается сплошь и рядомъ, что судьями состоятъ рѣшительные голяки, ничего неимѣющіе, потому что въ нашихъ провинціяхъ имѣть состоятельныхъ родителей или богатую жену еще не значитъ быть самому богатымъ.
   Не достигая, такимъ образомъ, главной своей цѣли, законъ между тѣмъ вноситъ значительное затрудненіе въ дѣла земства и очень часто служитъ поводомъ къ различнымъ злоупотребленіямъ. Выше мы замѣтили, какъ у насъ происходятъ единогласныя избранія, но этимъ не ограничиваются злоупотребленія. Очень часто случается, что желающій баллотироваться въ мировые судьи покупаетъ себѣ за дешевую цѣну нужное количество земли, потомъ, будучи уже выбраны въ судьи, продаетъ ее, и такимъ образомъ остается все время судьей, не имѣя ценза. Подобные обходы закона тѣмъ болѣе возможны, что въ уставахъ не опредѣлена цѣнность земли, дающей право на избраніе; требуется только, чтобъ земли было извѣстное количество десятинъ, "хотя бы и въ различныхъ мѣстахъ".
   Мы уже не будемъ говорить о томъ, что имущественный цензъ мирового судьи, не гарантируя нисколько общество отъ несправедливыхъ дѣйствій судьи, тѣмъ менѣе можетъ опредѣлять его знанія, степень развитія и вообще его способности. Это понятно само собою и противъ этого никто по споритъ. Мы видимъ, что въ числѣ лицъ, баллотирующихся въ мировые судьи, слѣдовательно удовлетворяющихъ условіямъ ценза, большею частію встрѣчаются люди, не получившіе никакого образованія, не только университетскаго, но даже гимназическаго; слѣдовательно, они не имѣютъ даже казеннаго удостовѣренія въ ихъ умственномъ развитіи (хотя, конечно, часто случается, что человѣкъ и имѣющій такое удостовѣреніе бываетъ никуда не годенъ), тогда какъ еслибъ было наоборотъ, то есть, еслибъ вмѣсто имущественнаго ценза существовалъ образовательный, то избиратели имѣли бы хоть какое нибудь основаніе полагаться на доброкачественность и годность кандидатовъ въ судьи.
   Но насъ могутъ спросить, кто же пойдетъ въ мировые судьи при уничтоженіи имущественнаго ценза, на какія силы можно разсчитывать, ради чего стоитъ рѣшаться на замѣну одного ценза другимъ? Разумѣется, университетская молодежь явится тутъ главной опорой. Можно сказать навѣрное, что всѣ тѣ молодые люди, получившіе теоретическое университетское образованіе, которые желаютъ идти по судебной дорогѣ, съ большою охотою согласятся начать свою дѣятельность съ должности мирового судьи. Въ этомъ заключается ихъ прямая выгода. Во-первыхъ, они сразу поступаютъ на такое содержаніе, которое для молодого человѣка можетъ быть признано вполнѣ достаточнымъ; во-вторыхъ, дѣятельность мирового судьи практически и постепенно познакомитъ ихъ съ условіями и порядкомъ новаго судопроизводства и съ дѣятельностью кассаціонныхъ департаментовъ сената; наконецъ, даже только трехлѣтнее пребываніе въ должности мирового судьи, дастъ имъ извѣстныя права, которыя очень пригодятся въ ихъ дальнѣйшей судебной каррьерѣ. Несомнѣнно, что и тогда, при новыхъ порядкахъ, будутъ попадать въ судьи люди, учившіеся давно и мало способные къ такой трудной дѣятельности, но положительный выигрышъ заключался бы уже въ томъ, что въ составѣ каждаго мирового съѣзда находилось бы по два или даже по одному члену, дѣйствительно понимающихъ дѣло; а это имѣло бы весьма полезное вліяніе даже на тѣхъ судей, которые выбраны неудачно. Мировые съѣзды въ нынѣшнемъ своемъ составѣ болѣе и болѣе чувствуютъ свое затруднительное положеніе. Если мировой судья, какъ отдѣльное лицо, можетъ считать себя совершенно самостоятельнымъ и ни передъ кѣмъ не отвѣтственнымъ въ своей дѣятельности, такъ какъ жалобы на его рѣшенія дальше мирового съѣзда идти не могутъ, то мировой съѣздъ стоитъ совсѣмъ въ другомъ положеніи: онъ подлежитъ постоянному контролю со стороны кассаціонныхъ департаментовъ сената и потому здѣсь ему нельзя вести дѣла спустя рукава. Если противъ его рѣшеній протестуетъ прокурорская власть или подается кассаціонная жалоба, то это рѣшеніе доходитъ до сената, который провѣряетъ, контролируетъ это рѣшеніе; слѣдовательно, съѣзду необходимо быть знакомымъ не только съ судебными уставами, но и съ разъясненіями ихъ сенатомъ. Вотъ почему большею частію случается, что рѣшенія съѣздовъ бываютъ согласны съ заключеніями прокуроровъ. Поступая такимъ образомъ, съѣзды считаютъ себя гарантированными отъ всякихъ непріятныхъ случайностей; на рѣшеніе, постановленное "согласно заключенію прокурора", протеста, конечно, не можетъ быть подано, если же станетъ жаловаться подсудимый, то прокуроръ всегда можетъ подать полезный совѣтъ относительно лучшей редакціи рѣшенія. Но за то въ гражданскихъ дѣлахъ условія совершенно иныя: здѣсь прокуроры не даютъ своего заключенія и здѣсь съѣздамъ приходится довольствоваться соотвѣтственными познаніями и соображеніями; вотъ почему гражданскія дѣла представляются для съѣздовъ гораздо болѣе трудными, чѣмъ уголовныя, вотъ почему два-три порядочныхъ, то есть знающихъ, члена были бы истиннымъ кладомъ для съѣздовъ.
   Одна изъ названныхъ выше газетъ не довольствуется уничтоженіемъ имущественнаго ценза для мировыхъ судей и хочетъ, чтобъ вмѣстѣ съ цензомъ были уничтожены и другія стѣсняющія условія, напримѣръ, требованіе для судьи 25-лѣтняго возраста. Конечно, чѣмъ меньше стѣсненій, тѣмъ лучше, и становясь на эту точку зрѣнія, можно бы было высказать множество другихъ не менѣе важныхъ пожеланій въ томъ же родѣ. Но противъ этого могутъ быть сдѣланы возраженія въ томъ смыслѣ, что практика до сихъ поръ не подтверждала еще неудобства отъ существованія этого условія, тогда какъ требованія ценза она давно уже осудила. Пока у насъ будетъ существовать цензъ, говоритъ корреспондентъ "Судебнаго Вѣстника", до тѣхъ поръ въ виду избирателей будетъ постоянно одно изъ двухъ: "или чиновники, или неоднократно забаллотированные претенденты". Понятно, что и то, и другое одинаково неудобно и одинаково нежелательно.

-----

   Въ судебной лѣтописи послѣднихъ мѣсяцевъ было нѣсколько случаевъ, доказывающихъ, что иногда взгляды на преступленія и преступниковъ со стороны суда и присяжныхъ бываютъ совершенно противоположны: то, что судъ считалъ преступнымъ, оправдывалось присяжными, и наоборотъ, судъ признавалъ извѣстныхъ подсудимыхъ невиновными, а присяжные ихъ обвиняли. Что подобные случаи разницы во взглядахъ у насъ неизбѣжны -- знаетъ всякій, кто знакомъ съ нашими уголовными законами и нашими народными юридическими обычаями. Эта разница проявляется даже въ самыхъ основныхъ вопросахъ, напримѣръ, во взглядѣ на нравственную испорченность подсудимаго. Законъ, относясь къ подсудимому съ отвлеченной точки зрѣнія, не принимаетъ, конечно, во вниманіе, насколько лицо, совершившее извѣстное преступленіе, нравственно само по себѣ; оно видитъ въ немъ только преступника и смотритъ на него только съ этой стороны. Напротивъ, народъ дѣлаетъ строгое различіе между такъ называемымъ "закоренѣлымъ" преступникомъ и преступникомъ "несчастнымъ", подвергшимся искушенію по какимъ нибудь случайнымъ, исключительнымъ обстоятельствамъ,-- а такихъ преступниковъ, нужно замѣтить, у насъ большинство. Дѣлая это различіе, народъ, разумѣется, основывается на фактахъ; мы, люди, стоящіе вдали отъ народа, по крайней мѣрѣ большинство изъ насъ, видя передъ собою человѣка, совершившаго убійство, боимся и подойти къ нему близко, опасаясь, какъ бы онъ и насъ не сдѣлалъ жертвой своей преступной воли; мы думаемъ, что если человѣкъ убилъ другого человѣка, то онъ непремѣнно сдѣлаетъ убійство своимъ ремесломъ и начнетъ убивать всѣхъ направо и налѣво, если только дать ему волю. Точно также смотритъ и законъ -- хотя по другимъ причинамъ, чѣмъ мы. Предполагая по всякомъ подсудимомъ человѣка во всѣхъ отношеніяхъ порочнаго, законъ предоставляетъ своимъ органамъ право смотрѣть на этого человѣка съ исключительной точки зрѣнія и принимать противъ него такія мѣры, которыя предполагаютъ отсутствіе всякаго довѣрія въ отношеніяхъ между подсудимымъ и властью. Этимъ, между прочимъ, обусловливается существованіе предварительнаго ареста въ большинствѣ уголовныхъ дѣлъ. Главная цѣль такого ареста заключается, какъ извѣстно, въ томъ, чтобы воспрепятствовать подсудимому уклониться отъ слѣдствія и суда. Отсюда, повидимому, слѣдовало бы заключить, что всѣ вообще подсудимые должны быть во время слѣдствія и суда заключаемы подъ стражу, потому что съ точки зрѣнія закона каждое преступленіе одинаково важно и интересы правосудія одинаково страдаютъ, кто бы ни уклонился отъ суда: убійца, фальшивый монетчикъ или простой карманный воришка. Но на дѣлѣ этого нѣтъ. Законъ допускаетъ значительныя различія въ способѣ воспрепятствованія подсудимому уклониться отъ суда. Такъ, напримѣръ, противъ обвиняемыхъ въ такихъ преступленіяхъ или проступкахъ, которые влекутъ за собою заключеніе въ тюрьмѣ, смирительномъ домѣ или крѣпости, безъ ограниченія правъ и преимуществъ, высшей мѣрою обезпеченія можетъ быть отдача на поруки; въ преступленіяхъ, влекущихъ за собою то же наказаніе, но съ ограниченіемъ правъ и преимуществъ, высшей мѣрою обезпеченія можетъ быть требованіе залога; наконецъ, противъ обвиняемыхъ въ преступленіяхъ или проступкахъ, влекущихъ за собою ссылку на поселеніе, каторжныя работы и т. д. высшею мѣрою обезпеченія можетъ быть содержаніе подъ стражей. Если мы вспомнимъ, что большая степень наказанія соотвѣтствуетъ большей винѣ подсудимаго, то исчисленныя нами различія могутъ быть выражены такимъ образомъ: чѣмъ важнѣе совершенное преступленіе, тѣмъ строже можетъ судебный слѣдователь обращаться съ подсудимымъ; мелкаго вора онъ можетъ отдать на поруки, пока надъ нимъ будетъ производиться слѣдствіе, но убійцу, фальшиваго монетчика и т. д. онъ можетъ посадить въ острогъ, что, дѣйствительно, постоянно и дѣлается.
   На чемъ основывается это различіе въ средствахъ обезпеченія уклониться подсудимому отъ слѣдствія и суда? Прежде всего, можно подумать, на томъ, что человѣкъ, совершившій менѣе тяжелое преступленіе и котораго, слѣдовательно, ждетъ менѣе суровое наказаніе не такъ скоро рѣшится на побѣгъ, какъ человѣкъ, которому угрожаетъ каторга, ссылка и т. п.; можно также подумать, что въ болѣе важныхъ преступленіяхъ арестъ необходимъ для болѣе успѣшнаго производства слѣдствія и т. д. Но на самомъ дѣлѣ, тутъ причины нѣсколько иныя; эти причины заключаются въ томъ, что законъ, по роду преступленія, судитъ о большей или меньшей испорченности человѣка: чѣмъ маловажнѣе преступленіе, тѣмъ, въ глазахъ закона менѣе испорченъ человѣкъ, и наоборотъ. Слѣдовательно, если пойманъ, напримѣръ, карманный воръ, то законъ признаетъ для него достаточнымъ поручительство или залогъ, расчитывая вмѣстѣ съ тѣмъ на то, что это еще не слишкомъ испорченный человѣкъ, которому отчасти можно вѣрить; но совершившій грабежъ или убійство долженъ быть заключенъ въ острогъ, потому что на него положиться уже нельзя, и поручительство является въ этомъ случаѣ мѣрой обезпеченія весьма недостаточной.
   Но въ жизни дѣло происходитъ нѣсколько иначе. Случается сплошь и рядомъ, что человѣкъ, совершившій самое тяжкое преступленіе, бываетъ во много разъ нравственнѣе того, который воруетъ платки изъ кармановъ. Первый могъ рѣшиться на убійство или грабежъ подъ вліяніемъ чисто исключительныхъ обстоятельствъ, по минованіи которыхъ онъ сдѣлался бы снова самымъ нравственнымъ человѣкомъ, тогда какъ у второго воровство могло войти въ постоянную привычку. Вспомнимъ, напримѣръ, фактъ, заявленный въ "Правительственномъ Вѣстникѣ", что одинъ крестьянинъ пензенской губерніи зарѣзалъ девятилѣтняго своего сына, и по предварительному слѣдствію оказалось, что онъ совершилъ это преступленіе, "полагая такимъ дѣйствіемъ угодить Богу и тѣмъ получить спасеніе своей души, но примѣру Авраама, принесшему Богу въ жертву своего сына, и что онъ слышалъ объ этомъ изъ писанія, читаннаго ему его дядей." Дѣтоубійство -- преступленіе одно изъ самыхъ тяжелыхъ, которое наказывается многолѣтней каторжной работой. Но можно ли сравнить этого дѣтоубійцу, могущаго возбудить ужасъ у многихъ изъ нашихъ читателей, -- можно ли сравнить его но нравственной испорченности съ тѣми тысячами людей, которые втихомолку обокрадываютъ своихъ ближнихъ, предпочитая легкую, нечестную наживу честному труду, которые готовы всѣхъ надувать изъ-за комфортной обстановки, словомъ, вся жизнь которыхъ есть безпрестанное мошенничество? Разумѣется, нѣтъ. Нишъ дѣтоубійца попалъ въ преступники единственно по своему крайнему неразвитію: онъ можетъ быть прекраснымъ семьяниномъ, честнѣйшимъ человѣкомъ и т. д.; ему только хотѣлось угодить Богу, и не найдя иныхъ способовъ, онъ рѣшился убить своего сына. И вотъ его сажаютъ въ острогъ и будутъ держать тамъ, по всей вѣроятности, весьма продолжительное время. Мы не можемъ утверждать, какъ отнесутся къ этому дѣлу присяжные, но судя по многочисленнымъ фактамъ, полагаемъ, что его оправдаютъ, то есть признаютъ, что такой исключительный случай, хотя и называемый въ уголовномъ кодексѣ преступленіемъ, не можетъ однакоже быть поводомъ къ совершенной погибели человѣка, можетъ быть, во всѣхъ отношеніяхъ хорошаго. Такимъ образомъ, величиною совершеннаго преступленія, если такъ можно выразиться, нельзя судить о томъ, насколько подсудимый испорченъ самъ по себѣ. Такъ именно и смотритъ на это дѣло народъ.
   Факты, какъ мы упомянули, оправдываютъ подобное воззрѣніе. Всѣ, которые знакомы съ обычаями нашей острожной жизни, знаютъ, что большинство содержащихся подъ стражей отличаются иногда замѣчательнымъ добродушіемъ въ своихъ отношеніяхъ къ тюремному начальству. Бывали случаи, что арестанты пользовались значительной степенью свободы во время своего заключенія и никогда не употребляли ее во зло. Они уходили на время изъ острога и потомъ снова возвращались. Изъ попавшихся намъ недавно цифръ о дѣятельности временнаго окружного суда въ Богородскѣ, московской губерніи, мы видимъ, между прочимъ, что на 18 обвиняемыхъ лицъ, 12 были освобождены отъ предварительнаго ареста, состоя на поручительствѣ, и изъ нихъ только одинъ не явился въ судъ, и то, можетъ быть, но весьма уважительнымъ причинамъ. Мы не дѣлаемъ теперь изъ этого факта никакихъ выводовъ; мы только указали на одинъ изъ тѣхъ пунктовъ, который понимается совершенно различно, если смотрѣть на него съ двухъ разныхъ точекъ зрѣнія -- съ точки зрѣнія закона и практической жизни.
   Но такихъ пунктовъ оказывается гораздо больше, если мы просмотримъ нѣкоторые обвинительные акты и сравнимъ ихъ съ приговорами присяжныхъ. Одно время нѣкоторые господа утверждали, что присяжные дѣйствуютъ по большой части наперекоръ обвинительной власти, слишкомъ злоупотребляя своимъ правомъ оправданія. Но факты послѣдняго времени, какъ и слѣдовало ожидать, совершенно опровергали подобныя обвиненія. Они только показали, что дѣйствительно существуетъ значительная разница во взглядахъ на нѣкоторыя преступленія со стороны закона и общества. Сперва было извѣстно только, что присяжные часто оправдываютъ подсудимыхъ, обвиняемыхъ прокурорскою властью, но теперь есть факты совершенно противоположнаго свойства. Нужно замѣтить, что суду предоставлено слѣдующее право, заключающееся въ 818 ст. Устава угол. судопр.: "если судъ единогласно признаетъ, что рѣшеніемъ присяжныхъ засѣдателей осужденъ невиновный, то постановляетъ опредѣленіе о передачѣ дѣла на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ, рѣшеніе которыхъ почитается уже, во всякомъ случаѣ, окончательнымъ"'. Многіе думали, что этимъ правомъ суду никогда, но придется пользоваться, потому что присяжные будто бы всегда обнаруживаютъ относительно подсудимаго болѣе снисхожденія, чѣмъ коронные судьи. Но 8 февраля въ петербургскомъ окружномъ судѣ случилось именно то, чего никто не ожидалъ. Подсудимый, крестьянинъ Лебедевъ, обвинялся въ подлогѣ. Присяжные, послѣ пятиминутнаго совѣщанія, признали его виновнымъ. Но судъ, удалясь для постановленія приговора, возвратился съ резолюціей, что по его единогласному мнѣнію, присяжными обвиненъ невинный, и что такимъ образомъ дѣло поступитъ на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ. Такой же точно случай былъ въ Рязани, при разбирательствѣ дѣла о крестьянинѣ Кадыкинѣ, обвиняемомъ въ растратѣ ввѣренныхъ ему по службѣ денегъ: присяжные признали подсудимаго виновнымъ, а судъ единогласно постановилъ передать дѣло на разсмотрѣніе новыхъ присяжныхъ, то есть выразилъ единогласное убѣжденіе въ невиновности подсудимаго. Подобные же случаи бывали, по всей вѣроятности, во многихъ другихъ мѣстахъ, только о нихъ не заявлялось гласно. Но извѣстенъ вотъ какой оригинальный и дѣйствительно выходящій изъ ряду случай, доказывающій, какъ далеко можетъ простираться несогласіе во взглядахъ на одно и тоже дѣло суда и присяжныхъ: въ Бѣлевѣ, тульской губерніи, были преданы суду два крестьянина, обвинявшіеся въ покушеніи на кражу ржи. Приговоромъ присяжныхъ оба подсудимые были признаны виновными; но судъ, признавая ихъ невиновными, постановилъ передать дѣло на разсмотрѣніе новаго состава присяжныхъ. Повидимому, слѣдовало ожидать, что новый составъ присяжныхъ согласится со взглядомъ суда и скорѣе пойдетъ противъ собственнаго убѣжденія, чѣмъ обвинитъ подсудимыхъ, которыхъ трое судей, людей вполнѣ компетентныхъ, единогласно признали невиновными. Но случилось наоборотъ: новые присяжные рѣшили такъ же, какъ старые, то есть, признали подсудимыхъ виновными, и это рѣшеніе уже окончательное. Остается пожалѣть, что въ газетахъ по появилось отчета по этому крайне любопытному дѣлу.
   Эти факты несомнѣнно доказываютъ, что общество, въ лицѣ присяжныхъ засѣдателей, не соглашаясь часто со взглядами суда, руководствуется вовсе не тѣми глупыми соображеніями, которыя ему нѣкоторые старались навязать; причины этого различія во взглядахъ лежатъ гораздо глубже и наиболѣе ярко проявляются въ тѣхъ случаяхъ, когда присяжные оправдываютъ подсудимыхъ, несомнѣнно совершившихъ извѣстное дѣйствіе, наказываемое по закону. На этотъ разъ мы приведемъ нѣсколько совершенно однородныхъ фактовъ, взятыхъ исключительно изъ дѣятельности московскаго окружного суда. Однородность этихъ дѣлъ и одинаковость взгляда на нихъ присяжныхъ засѣдателей, несомнѣнно свидѣтельствуютъ, что въ нихъ можно видѣть сознательное проведеніе извѣстнаго убѣжденія, а не случайное увлеченіе. Всѣ эти дѣла касаются преступленія святотатства.
   Святотатствомъ, по нашимъ законамъ, признается всякое похищеніе церковныхъ вещей и денегъ, какъ изъ самыхъ церквей, такъ и изъ часовенъ, ризницъ и другихъ постоянныхъ и временныхъ церковныхъ хранилищъ, хотя бы они находились и внѣ церковнаго строенія. Наказанія, опредѣленныя за преступленія святотатства, отличаются суровостью и строгостью. Такъ, напримѣръ, за похищеніе церковныхъ предметовъ, употребляемыхъ при богослуженіи, хотя бы это похищеніе совершено было безъ взлома, виновные подвергаются ссылкѣ въ каторжныя работы на время отъ шести до восьми лѣтъ. Такому же наказанію подвергаются и тѣ, кто совершилъ кражу всякихъ другихъ, хотя и но столь священныхъ, предметовъ, какъ-то: кадилъ, свѣчь, лампадъ, богослужебныхъ книгъ и т. д. Слѣдовательно, стоимость украденнаго, чѣмъ обыкновенно опредѣляется степень виновности подсудимаго, въ дѣлахъ о святотатствѣ неимѣетъ ровно никакого значенія: здѣсь за кражу, напримѣръ, свѣчи, цѣною въ 3 к., виновный можетъ быть сосланъ въ каторжную работу. Такъ смотритъ на это дѣло законъ, но иначе смотритъ на него житейская практика. Общество, не знакомое съ тонкостями юридическихъ опредѣленій, не можетъ усвоить себѣ той мысли, чтобы человѣкъ, укравшій свѣчку у образа, могъ подлежать такому же тяжелому наказанію, какъ грабитель, убійца и т. п. Въ этомъ-то обстоятельствѣ, то есть въ строгости наказанія за святотатство, обусловленной юридическими опредѣленіями, и лежитъ объясненіе тѣхъ фактовъ, которые мы сейчасъ изложимъ.
   Въ минувшемъ апрѣлѣ, въ московскомъ окружномъ судѣ разсматривалось дѣло о цеховомъ Петрѣ Ефимовѣ, обвиняемомъ въ кражѣ свѣчи изъ архангельскаго собора, во время вечерней службы. Подсудимый, сознавшійся въ этомъ преступленіи, былъ подвергнутъ предварительному заключенію, въ которомъ и содержался въ теченіи восьми мѣсяцевъ. Прокурорскій надзоръ обвинялъ его но статьѣ Уложенія, которая опредѣляетъ лишеніе всѣхъ правъ состоянія и ссылку въ каторжныя работы отъ четырехъ до шести лѣтъ. Подсудимый на судѣ сказалъ: "точно такъ, я виноватъ, я взялъ эту свѣчу. Я тогда изъ больницы только-что вышелъ, пропитанія никакого не имѣлъ, въ работу не могъ идти, потому что не оправился еще отъ болѣзни. Отъ голоду именно я и сдѣлалъ это. Пришелъ я въ церковь помолиться, вдругъ мнѣ захотѣлось взять эту свѣчу, ну я и взялъ ее. Хотѣлъ я ее продать -- и не рѣшился". Присяжные, послѣ десятиминутнаго совѣщанія, признали Ефимова невиновнымъ и собрали ему денегъ.
   Въ томъ же судѣ разсматривалось дѣло о питомцѣ воспитательнаго дома Петровѣ, обвинявшемся въ кражѣ 13 к. с. изъ церковной кружки. Въ этой кражѣ подсудимый, мальчикъ лѣтъ 12, сознался, объяснивъ, что онъ сдѣлалъ ее но наущенію другого крестьянскаго мальчика, чтобъ уплатить проигранные ему въ бабки 13 к. с. Послѣ пятиминутнаго совѣщанія, присяжные вынесли оправдательный приговоръ, причемъ собрали порядочную сумму денегъ; часть ея они поручили употребить на покупку одежды безсемейному питомцу, а другую часть положили на книжку въ сберегательную кассу.
   Въ томъ же судѣ разбиралось дѣло о мѣщанинѣ Трефильевѣ, обвинявшемся въ кражѣ стаканчика изъ церковной лампадки. Это мужчина лѣтъ за сорокъ, обремененный многочисленнымъ семействомъ: у него жена и пять человѣкъ дѣтей, которыхъ онъ содержалъ своими трудами. Въ своемъ преступленіи подсудимый чистосердечно сознался, объяснивъ подробно и причины, по которымъ онъ это сдѣлалъ. Прокуроръ обвинялъ Трефильева но статьѣ Уложенія, опредѣляющей каторжныя работы отъ четырехъ до шести лѣтъ. Но присяжные, послѣ непродолжительнаго совѣщанія, признали подсудимаго невиновнымъ и собрали для него небольшую сумму денегъ.
   Въ этихъ трехъ случаяхъ, происходившихъ почти одновременно, больше всего бросается въ глаза сочетаніе трехъ рѣзкихъ фактовъ: сознаніе подсудимыхъ, слѣдовательно, несомнѣнность самаго факта преступленія, тяжелое, по закону, наказаніе, въ видѣ продолжительной каторжной работы, и оправдательные приговоры присяжныхъ. Не удивительно и нисколько не странно, если присяжные расходится съ судебною и прокурорскою властью во взглядахъ на доказательства, уличающія или оправдывающія подсудимаго; но невольно обращаетъ на себя вниманіе то обстоятельство, что при доказанности факта преступленія, совершеннаго подсудимымъ, одна сторона говорить ему: ты достоинъ каторжной работы, а другая -- ты невиновенъ, ступай съ Богомъ. И тѣмъ замѣчательнѣе эти случаи, что они происходили въ Москвѣ, населеніе которой никакъ нельзя упрекнуть въ религіозномъ индифферентизмѣ. И дѣйствительно, тутъ религія остается совершенно въ сторонѣ, но тутъ происходитъ столкновеніе между простымъ, житейскимъ взглядомъ присяжныхъ, то есть общества, и юридическими тонкостями закона. Законъ въ дѣлахъ о святотатствѣ не дѣлаетъ почти никакого различія въ причинахъ, но которымъ подсудимый совершилъ преступленіе; для него достаточно голаго факта преступленія, чтобъ виновный въ немъ подсудимый былъ жестоко наказанъ, тогда какъ присяжные вносятъ въ оцѣнку и такого спеціальнаго преступленія, каково святотатство, свои обыкновенные пріемы, какими они руководствуются во всѣхъ остальныхъ уголовныхъ дѣлахъ. Это доказывается тѣмъ, что въ томъ же самомъ судѣ были неоднократные случаи обвиненія подсудимыхъ, преданныхъ суду тоже за святотатство, но по мнѣнію присяжныхъ не заслуживавшихъ оправданія.
   Вообще теперь, когда лѣтопись новыхъ судовъ заключаетъ въ себѣ громадное число фактовъ, сдѣлалось болѣе удобнымъ опредѣлять мотивы, по которымъ присяжные, даже въ виду собственнаго сознанія подсудимыхъ, произносятъ оправдательные приговоры. Теперь можно положительно утверждать, что присяжные часто оправдываютъ подсудимыхъ только въ виду той строгости наказанія, которая, но ихъ убѣжденію, не соотвѣтствуетъ совершенному преступленію, а также въ виду различія взглядовъ въ оцѣнкѣ самаго факта преступленія. Кромѣ приведенныхъ уже нами случаевъ святотатства, можно бы указать множество другихъ, не подходящихъ подъ какое нибудь одно общее названіе и встрѣчающихся при обсужденіи самыхъ разнообразныхъ преступленій. Для примѣра, мы укажемъ на одно дѣло, производившееся въ новгородскомъ окружномъ судѣ.
   Въ прошломъ году отставной капитанъ Лепехинъ, явись къ вице-президенту новгородскаго комитета общества попечительства о тюрьмахъ, объявилъ, что онъ во время проѣзда изъ Петербургвъ Новгородъ потерялъ всѣ свои деньги и потому просилъ выдать ему заимобразно 10 р. с. подъ залогъ его указа объ отставкѣ. Эта сумма была ему выдана. Спустя нѣсколько времени Лепехинъ пишетъ вице-губернатору письмо, въ которомъ сознается, что онъ вовсе не потерялъ денегъ, но что ихъ у него не было, что онъ находится въ самомъ нищенскомъ положеніи. Сослался же онъ на потерю потому, что ему совѣстно было сознаться въ своей бѣдности и просить нищенскаго подаянія. За этотъ поступокъ Лепехинъ былъ преданъ суду и въ случаѣ признанія его виновнымъ подлежалъ бы лишенію всѣхъ особенныхъ правъ и преимуществъ и къ заключенію въ тюрьмѣ.
   Въ чемъ же собственно заключается здѣсь преступленіе, наказываемое такъ строго? спросятъ, можетъ быть, читатели. Въ "дерзкомъ обманѣ", какъ выразился на судѣ вице-президентъ комитета, обманъ же заключается въ томъ, что Лепехинъ, обратившись за выдачею пособія, заявилъ о пропажѣ денегъ, тогда какъ ихъ у него вовсе не было. Повидимому, въ настоящемъ случаѣ это рѣшительно все равно: фактъ тотъ, что у Лепехина нѣтъ денегъ, а отчего именно нѣтъ -- это не имѣетъ особеннаго значенія. Къ тому же онъ самъ сознался въ своемъ "обманѣ"; ни у кого изъ окружавшихъ Лепехина не было ни малѣйшей возможности провѣрить, правду ли онъ говоритъ или нѣтъ; сознавшись въ этомъ "обманѣ" передъ лицомъ вице-президента, онъ только хотѣлъ очистить свою совѣсть и отъ этого ничтожнаго пятна, никакъ, разумѣется, не предполагая, что это сознаніе приведетъ его на скамью подсудимыхъ. Вотъ подлинная записка Лепехина, послужившая основаніемъ для преданія его суду.
   
   "Ваше превосходительство! Простите меня, что я сказалъ вамъ неправду! Міг!" стыдно было сознаться въ своемъ нищенскомъ положеніи. Я не ѣздилъ въ Петербургъ, потому что незачѣмъ; я пѣшкомъ прошелъ болѣе 60 верстъ, отыскивая себѣ мѣста. Умоляю васъ, возвратите мнѣ указъ объ отставкѣ. Я хотя и больной, но немедленно оставлю Новгородъ, благословляя ваше имя. Сжальтесь, ваше превосходительство, надъ человѣкомъ, который невинно страдаетъ четвертый годъ""
   
   На основаніи этой-то записки Лепехинъ и былъ преданъ суду. Намъ нѣтъ надобности слѣдить за подробностями этого любопытнаго процесса, потому что оправдательный приговоръ присяжныхъ понятенъ и безъ нихъ. Замѣтимъ только, что нѣсколько словъ самого Лепехина, сказанныхъ въ дополненіе къ прекрасной рѣчи защитника, г. Передольскаго, вполнѣ разъяснили вопросъ, можно ли настоящій поступокъ считать мошенничествомъ или даже обманомъ. "Я разскажу про себя другой случай обмана", замѣтилъ Лепехинъ; однажды я пришелъ въ солдатскую кухню, просилъ щей закусить, подъ предлогомъ, что мнѣ нужно идти по дѣлу, а домой идти далеко. Я солгалъ, у меня никакого дѣла не было; что же заставило меня не высказать правду передъ солдатами? Моя кокарда, а второе -- голодъ". А между тѣмъ этотъ поступокъ совершенно однороденъ съ тѣмъ, за который Лепехинъ былъ преданъ суду. Съ строгой точки зрѣнія закона, онъ, разумѣется, виновенъ, потому что все-таки совершилъ обманный поступокъ, но можетъ ли, положа руку на сердце, обвинить его общество, въ средѣ котораго ежеминутно совершаются милліоны подобныхъ поступковъ? Каждому изъ двѣнадцати присяжныхъ, передъ судомъ которыхъ стоялъ Лепехинъ, не разъ приходилось самому совершать подобные поступки и еще чаще наблюдать ихъ у другихъ. Вели должникъ, прося у своего кредитора отсрочки платежа, указываетъ ему не на тѣ именно причины, которыя заставляютъ его это дѣлать, а другія, вымышленныя, то съ точки зрѣнія закона онъ можетъ подлежать наказанію,-- но сочтетъ ли его преступникомъ общество? А подобные случаи повторяются ежедневно въ самыхъ разнообразныхъ формахъ и въ силу самыхъ разнородныхъ побужденій. Неужели кто нибудь обвинитъ людей, прибѣгающихъ къ подобному образу дѣйствій? Это невозможно уже потому, что пришлось бы ежедневно сажать въ тюрьму сотни тысячъ народу. Поэтому присяжные, оправдавъ Лепехина, поступили но чистой совѣсти, руководствуясь житейскими соображеніями, но тѣмъ не менѣе разошлись въ своихъ взглядахъ съ закономъ.
   Впрочемъ, организація суда присяжныхъ даетъ въ этихъ случаяхъ полный перевѣсъ голосу общества передъ отвлеченными требованіями закона. Присяжные, говоря "да" или "нѣтъ", никому не обязаны давать отчета, почему они рѣшили такъ, а неиначе; они не мотивируютъ свои приговоры, не объясняютъ, чѣмъ они руководствуются, обвиняя или оправдывая подсудимаго; слѣдовательно, они могутъ весьма удобно парализовать тѣ слабые пункты уголовнаго кодекса, которые касаются не только случаевъ, однородныхъ съ приведенными выше, но и многихъ другихъ, касающихся всѣхъ сферъ человѣческихъ отношеній. Можно пожелать только одного -- чтобы присяжные, то есть общество, вполнѣ поняли свою роль и значеніе въ новомъ судѣ и относились бы къ своему дѣлу сознательно и честно.

-----

   Лѣтъ пятнадцать и даже десять назадъ, когда деньги въ средѣ извѣстнаго класса нашего общества не имѣли особенной цѣны и бросались на-вѣтеръ, никого изъ насъ не удивляли шумныя оргіи и всякія иныя роскошества, поглощавшія десятки и сотни тысячъ. Блестящіе балы, маскерады, спектакли, бывшіе обыкновенными явленіями въ самыхъ глухихъ провинціальныхъ городахъ, каждому представлялись вещью весьма обыкновенною. Тогда у насъ объ общественной экономіи не было и помину, тогда царствовалъ шикъ, безумный, разорительный, проникавшій всюду. Но теперь мы стали несравненно скромнѣе; новыя условія жизни полеводѣ отрезвили насъ, поневолѣ заставили вглядѣться въ свои силы и въ свои средства, поневолѣ сдѣлали насъ степеннѣе. Мы стали толковать объ экономіи, начали устраивать потребительныя ассоціаціи, съ цѣлью сберечь нѣсколько лишнихъ рублей въ мѣсяцъ, мы стали открыто порицать мотовъ и расточителей, и роскошь начала и у насъ пріобрѣтать значеніе далеко не похвальнаго качества. Живымъ укоромъ возстаютъ теперь передъ нами многіе факты, напоминающіе намъ наше безумное прошлое. Говорятъ, что когда извѣстная актриса петербургскаго французскаго театра, г-жа Деверіа, уѣзжая навсегда изъ Петербурга, распродавала свое имущество, то это была настоящая укорительная выставка столичнымъ расточителямъ. Богатства, скопленныя актрисой, посредствомъ ея почитателей, поражали всякаго свѣжаго человѣка. И въ самомъ дѣлѣ, какъ не быть пораженнымъ, при видѣ, напримѣръ, роскошной кровати, продававшейся за пять тысячъ рублей!
   Но чѣмъ дальше отодвигаемся мы отъ этого недавняго времени, тѣмъ болѣе дикими кажутся намъ тѣ послѣдніе отголоски недавнопрошедшаго, тѣ послѣднія судороги мотовства, о которыхъ иногда заявляется въ газетахъ. Какъ рѣзко выдѣляются они изъ общаго порядка вещей! Что мотовство далеко еще не изчезло у насъ -- это понятно само собою; по крайней мѣрѣ оно уже стыдится современнаго свѣта и не выставляется на показъ, не кичится своею глупостью и совершается втихомолку. Каждый знаетъ, что въ отвѣтъ на похвальбу расточительствомъ, съ разныхъ сторонъ могутъ раздаться укоры такого свойства: "а вотъ тамъ-то люди мрутъ съ голоду, а вотъ тамъ-то нечѣмъ платить податей, а вонъ тамъ-то молодые люди пѣшкомъ идутъ въ Петербургъ учиться и т. д. " Все это современный расточитель и мотъ знаютъ хорошо, и оттого-то они теперь пуще огня боятся огласки, роскошествуя втихомолку.
   Но какъ ни уродливы въ настоящее время случаи мотовства, попадающіеся иногда въ частной жизни, все-таки они не могутъ имѣть общественнаго значенія; при видѣ ихъ можно только улыбнуться, пожать плечами и замѣтить, что у всякаго своя воля и своя логика. Совсѣмъ другое дѣло, если манія мотовства и глупаго шика проникаетъ въ дѣла общественныя, касающіяся не одного какого нибудь лица, а затрогивающія интересы многихъ. Проникая, напримѣръ, въ область земскихъ дѣлъ, эта несвоевременная манія создаетъ различныя прискорбныя столкновенія и производитъ иногда оригинальныя явленія. Такое столкновеніе произошло, напримѣръ, въ юрьевскомъ уѣздномъ земствѣ, костромской губерніи. Хотя здѣсь еще, собственно говоря, не было мотовства, потому что исторія произошла всего изъ-за 300-рублеваго расхода, все-таки это была борьба между стремленіемъ "расширить" и стремленіемъ "сократить". Собраніе, проникшись экономическими стремленіями, постановило уменьшить расходы на канцелярію управы съ 1,300 на 1,000 р. въ годъ. Тогда предсѣдатель управы сложилъ съ себя свое званіе, и надо было баллотировать другое лицо. И вдругъ -- о ужасъ! въ предсѣдатели управы попалъ крестьянинъ. Но на этомъ дѣло не остановилось. Такъ какъ управа состояла всего изъ трехъ гласныхъ, въ числѣ которыхъ уже прежде былъ одинъ крестьянинъ, теперь же ихъ оказалось двое, то третій членъ, дворянинъ, почувствовалъ себя въ неловкомъ (?) положеніи и тоже подалъ въ отставку. Стали выбирать третьяго члена унравы и выбрали тоже крестьянина. Такимъ образомъ, въ настоящее время юрьевская уѣздная земская управа состоитъ вся изъ крестьянъ. Вотъ какія чудеса могутъ произвести "экономическія" столкновенія. Во всякомъ случаѣ интересно будетъ слѣдить за дѣятельностью этой единственной у насъ чисто-крестьянской управы. Въ газетахъ не сообщено никакихъ подробностей о личности крестьянина, попавшаго въ предсѣдатели; но по тѣмъ свѣденіямъ, которыя сообщены непосредственно намъ -- это личность весьма почтенная, отъ дѣятельности которой можно ожидать много хорошаго.
   Но если въ средѣ земства экономическіе вопросы и столкновенія влекутъ за собою такія важныя послѣдствія, если земскія собранія стараются соразмѣрять расходы съ пользою, приносимою тѣми, кому платятся деньги, то въ другихъ, частныхъ предпріятіяхъ, административнымъ лицамъ живется еще очень легко и привольно. Лучшимъ примѣромъ въ этомъ отношеніи можетъ служить правленіе шуйско-ивановской желѣзной дороги. Дорога эта имѣетъ протяженіе всего 85 верстъ; на ней, по отзывамъ газетъ, царствуютъ величайшіе безпорядки: станціи неудобны и тѣсны до невозможности, "негдѣ ни стать, ни сѣсть"; служащіе грубы и дерзки, единственный на ней мостъ, который долженъ быть оконченнымъ еще осенью 1868 года, строится и до сихъ поръ, временный мостъ успѣлъ уже однажды провалиться, стоимость моста опредѣлена по смѣтѣ въ 60,000 р., а онъ уже теперь стоитъ 230 тысячъ -- словомъ, безпорядки вездѣ и во всемъ страшныя. А между тѣмъ какимъ шикомъ, какою роскошью старается блеснуть правленіе! Оно, по словамъ "Русскихъ Вѣдомостей", занимаетъ великолѣпный двухэтажный домъ; внизу швейцаръ, канцелярія съ конторками; въ шкапахъ выдвижные ящики съ надписями въ родѣ "внѣшнія сношенія", "внутренняя корреспонденція", "дѣла по сооруженіямъ", "дѣла но наблюденію за сооруженіями" и т. д., полы устланы коврами, комната директоровъ снабжена драгоцѣнною, массивною мебелью, стѣны украшены акварельными и фотографическими рисунками дорогой цѣны, изображающими различныя формы одеждъ штата дороги и лицъ, носящихъ эту одежду, въ квартирѣ директора еще больше великолѣпія. И въ тоже время желѣзная дорога едва вырабатываетъ сумму, необходимую на ея содержаніе! Къ чему же эта роскошь, этотъ блескъ и шикъ? Если онъ имѣетъ цѣлью отуманить глаза акціонеровъ, то такіе разсчеты всякому должны показаться въ высшей степени странными, но если акціонеры поддаются на эту ловушку, то это уже совсѣмъ грустно.

-----

   Въ одномъ изъ послѣднихъ нумеровъ "Петербургскихъ Вѣдомостей" помѣщена замѣтка, извѣщающая, что "въ послѣднее время" въ петербургской долговой тюрьмѣ начались такія строгости, "какихъ не запомнятъ даже должники, досиживающіе въ долговомъ пятилѣтній срокъ -- эту норму, свыше которой личное задержаніе за долги, какъ бы сумма послѣднихъ ни была велика, не существуетъ". Прежде, говоритъ авторъ замѣтки, должники пользовались иногда выходами съ разрѣшенія оберъ-полиціймейстера и съ согласія кредиторовъ, теперь же изъ должниковъ не увольняютъ положительно никого -- развѣ только кому есть вызовы въ судебныя мѣста. Но этимъ не ограничиваются введенныя въ долговомъ отдѣленіи строгости; прежде посѣтителей пускали просто въ нумера къ заключеннымъ, теперь же должникъ можетъ видѣться съ родными или знакомыми въ особой, такъ называемой "посѣтительской" комнатѣ, обыкновенно полной народа.
   Судя по этому сопоставленію прежнихъ (вѣроятно недавнихъ) порядковъ съ нынѣшними, заведенными въ послѣднее время, а также потому, что вслѣдъ за приведеннымъ извѣстіемъ авторъ "замѣтки" указываетъ на помѣщенную въ прошлой книжкѣ нашего журнала статью "Въ долговой тюрьмѣ," признавая въ ней утрировку и даже фантастичность нѣкоторыхъ извѣстій -- судя по всему этому, мы имѣемъ основаніе предполагать, что на измѣненіе порядковъ въ долговой тюрьмѣ имѣла вліяніе помѣщенная у насъ статья, и что, слѣдовательно, мы оказали плохую услугу тѣмъ заключеннымъ, которые сидятъ въ долговомъ и но настоящее время.
   Если наше предположеніе справедливо, то есть если именно мы были причиной начавшихся въ долговомъ отдѣленіи строгостей, то намъ остается только сожалѣть, что статья г. У. произвела вовсе не то дѣйствіе, на которое мы разсчитывали. Помѣщая эту статью, мы очень хорошо зналй, что даемъ огласку такимъ фактамъ, которые держались въ секретѣ; но цѣль этой огласки заключалась вовсе не въ томъ, чтобы обратить вниманіе начальства на допущенныя въ долговой тюрьмѣ упущенія и послабленія, а также не въ томъ, чтобы посмѣяться надъ тюремнымъ начальствомъ и кредиторами, которыхъ такъ ловко проводятъ должники. Наша цѣль была совсѣмъ иная, и мы думали, что она видна изъ самаго содержанія статьи г. У.
   Помѣщая эту статью, мы разсуждали такимъ образомъ: авторъ говоритъ, что заключеніе въ долговой тюрьмѣ далеко не соединяетъ въ себѣ тѣхъ неудобствъ для должниковъ, которыя, вѣроятно, имѣлись въ виду при устройствѣ этой тюрьмы: заключенные довольно свободно выходятъ по дѣламъ, принимаютъ когда угодно посѣтителей, пьютъ и т. д. И однакоже, несмотря на такую сравнительно широкую свободу, какое жалкое зрѣлище представляетъ эта тюрьма! За то, что человѣкъ, по какимъ нибудь несчастнымъ обстоятельствамъ, былъ не въ состояніи расплатиться со своимъ кредиторомъ -- его сажаютъ въ тюрьму, то есть, лишаютъ послѣдней возможности исправиться и честно разсчитаться со своими долгами. Мало того, если у него есть семейство, то это семейство предоставляютъ на волю судьбы и, можетъ быть, обрекаютъ на нищенство, а заключеннаго семьянина заставляютъ страдать и кусать кулаки въ сознаніи рѣшительнаго безсилія помочь и себѣ, и семейству. Бѣднякъ, находящійся на свободѣ, все-таки лелѣетъ въ себѣ какія нибудь надежды; у него по крайней мѣрѣ есть возможность пріобрѣсть какую нибудь работу и со временемъ поправиться; но бѣднякъ, лишенный свободы, осужденъ на долгую и мучительную пытку -- каждый часъ и каждую минуту сознавать свое отчаянное положеніе и физическую невозможность разсчитывать на что нибудь лучшее. Въ такомъ мучительномъ положеніи люди не могутъ находиться долгое время. И вотъ, мало-по-малу, они придумываютъ способы, какъ бы забыться и отогнать отъ себя гнетущую мысль. Они пьянствуютъ, ссорятся, обращаются въ взрослыхъ школьниковъ, развращаясь сами и развращая другъ друга. Мысль, слишкомъ долго напряженная, слабѣетъ и извращается, люди неглупые кажутся малыми дѣтьми. Несмотря даже на возможность выходовъ и свиданій съ родными, заключенные, которымъ извѣстенъ срокъ ихъ неволи, считаютъ дни и часы своего заключенія, при неожиданномъ же извѣстіи объ освобожденіи, безумѣютъ отъ радости: плачутъ и школьничаютъ, какъ малые ребята. И въ чьихъ же интересахъ принуждены они проводить такую истинно-каторжную жизнь? Кто выигрываетъ отъ этого заключенія, кому оно нужно? Общественные интересы остаются тутъ, разумѣется, ни при чемъ; интересы кредиторовъ также. Заключеніе за долги оправдывается, обыкновенно, тѣми соображеніями, что между "несостоятельными" есть люди, припрятавшіе свое имущество, для которыхъ тюрьма можетъ служить средствомъ -- заставить ихъ честно расплатиться съ кредиторами. Но если и дѣйствительно между несостоятельными есть такіе господа (во всякомъ случаѣ ихъ ничтожное меньшинство), то неужели ради нихъ должны страдать люди истинно-несчастные,-- для которыхъ заключеніе равносильно окончательному раззоренію? Нужно однако замѣтить, что никто не можетъ указать фактовъ, когда долговая тюрьма оказываетъ свое вліяніе на должниковъ-мошенниковъ, припрятывающихъ деньги; она постоянно наполняется только людьми несчастными, которые выходятъ на свободу или но окончаніи срока или благодаря чьимъ либо благодѣяніямъ. Слѣдовательно, при своей безусловной безполезности для кого бы то ни было, она тѣмъ ярче обнаруживаетъ свой страшный вредъ для заключенныхъ, и помѣщая записки г. У., мы именно разсчитывали на то, что эти записки, составленныя безъ всякихъ претензій, нагляднѣе представятъ положеніе всего дѣла и особенно вредное вліяніе долговой тюрьмы на заключенныхъ. Мы полагали, что въ виду почти повсемѣстнаго въ западной Европѣ уничтоженія личнаго содержанія за долги, какъ мѣры вредной и устарѣлой, а также въ виду возникавшихъ и у насъ слуховъ о закрытіи долгового отдѣленія, будетъ небезполезно представить хотя поверхностную характеристику долговой тюрьмы въ ея современномъ состояніи, чтобъ ускорить осуществленіе этихъ отрадныхъ слуховъ. Но результаты, какъ сказано, оказались совершенно иные. Очень жаль!
   Можетъ быть мы ошибаемся въ нашемъ предположеніи, можетъ быть тѣ строгости, о которыхъ говорятъ "С.-Петербургскія Вѣдомости", введены гораздо раньше появленія записокъ г. У. и не имѣютъ съ ними ничего общаго. Въ такомъ случаѣ намъ остается только пожелать, чтобы сторонники строгаго заключенія познакомились со статьей г. У., увидѣли бы, какую жалкую жизнь ведутъ заключенные, пользуясь даже нѣкоторыми льготами, какъ дорого заплатили бы они, еслибъ были въ состояніи, чтобъ избавиться и отъ этого "льготнаго" заключенія, и во сколько разъ сдѣлается ихъ жизнь мучительнѣе и безотраднѣе, если они будутъ лишены и этихъ ничтожныхъ, никому но мѣшающихъ, льготъ и послабленій. Ошибочно думаютъ тѣ, которые полагаютъ, что большая или меньшня строгость заключенія можетъ имѣетъ болѣе или менѣе важное значеніе для кредиторовъ. Эта строгость всею своею тяжестью ложится на "несчастныхъ". Человѣкъ сколько нибудь честный не согласится подвергнуться и самому легкому ограниченію свободы, если только имѣетъ какую нибудь возможность уплатить свои долги, а на мошенника не подѣйствуютъ и самыя строгія мѣры.

Гдб.

"Дѣло", No 5, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru