Гайдебуров Павел Александрович
Новые книги

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Наши колонии. Опыты и материалы по истории и статистике иностранной колонизации в России. Выпуск I. А. Клауса. Спб. 1869 г.
    Общественное воспитание и образование в России. Записки об училище правоведения, с критическими на них замечаниями и с объяснениями, ими вызванными. С передовою (вместо введения) статьей о высших учебных заведениях вообще и об училище правоведения и правоведской корпорации в особенности. П. У. Спб. 1869 г.

   

НОВЫЯ КНИГИ.

   Наши колоніи. Опыты и матеріалы по исторіи и статистикѣ иностранной колонизаціи въ Россіи. Выпускъ I. А. Клауса. Спб. 1869 г.
   Общественное воспитаніе и образованіе въ Россіи. Записки объ училищѣ правовѣденія, съ критическими на нихъ замѣчаніями и съ объясненіями, ими вызванными. Съ передовою (вмѣсто введенія) статьей о высшихъ учебныхъ заведеніяхъ вообще и объ училищѣ правовѣденія и правовѣдской корпораціи въ особенности. П. У. Спб. 1869 г.
   
   Немногимъ, конечно, изъ нашихъ читателей извѣстно, что въ средѣ русскаго сельскаго хозяйства существуетъ съ давняго времени масса народа, хотя тоже земледѣльческаго, но не имѣющаго ничего общаго съ русскимъ населеніемъ, ни по своей экономической обстановкѣ, ни по своимъ привиллегіямъ, ни даже по народности. Эта масса -- иностранные колонисты, занимающіе обширныя пространства Поволжья и Новороссійскаго края. Хотя они утвердились въ Россіи около ста лѣтъ назадъ, хотя правительство придавало имъ очень важное общественное значеніе и тратило на устройство ихъ быта громадныя суммы, но ими никто почти никогда не интересовался и даже о существованіи ихъ, какъ мы замѣтили, знаютъ весьма немногіе. До послѣдняго времени въ нашей печати появлялись только случайныя и отрывочныя извѣстія, вскользь упоминающія о какихъ либо явленіяхъ въ жизни колонистовъ, причемъ иногда высказывались упреки, что они не приносятъ ни малѣйшей пользы русскому народу, что совершенно незаслуженно пользуются довольно важными льготами, и что пора бы ужь лишить ихъ этихъ льготъ и преимуществъ. Подобными заявленіями и ограничивались всѣ извѣстія о жизни колонистовъ. Извѣстно было только вообще, что большинство колоній наслаждаются полными удобствами своей обстановки и живутъ припѣваючи.
   Но между тѣмъ именно это-то обстоятельство и дѣлало важнымъ и интереснымъ подробное ознакомленіе съ бытомъ иностранныхъ колонистовъ въ Россіи. Въ виду того, что они живутъ на той же землѣ, какую обработываютъ и русскіе крестьяне, въ виду довольства, какимъ они наслаждаются среди крестьянства, представляется крайне любопытнымъ изучить тѣ условія, которыя ихъ окружаютъ, прослѣдить тотъ путь, которымъ они достигли современнаго обезпеченнаго положенія, наконецъ, воспользоваться, если возможно, ихъ долголѣтнимъ опытомъ и извлечь изъ него полезные результаты для русскаго крестьянина. Это особенно важно и интересно теперь, наканунѣ того года, которому, вѣроятно, предстоитъ быть свидѣтелемъ важныхъ перемѣнъ въ нашемъ сельскомъ быту и, можетъ быть, образованія нашихъ собственныхъ, русскихъ колоній, вслѣдствіе весьма вѣроятнаго переселенія крестьянскихъ обществъ на новыя мѣста.
   Однакожъ, до послѣдняго времени, не смотря на положительный интересъ, представляемый иностранными колонистами въ Россіи, у насъ не существовало не только мало-мальски обработаннаго сочиненія по этому предмету, но даже простого систематическаго сборника правительственныхъ распоряженій, съ помощію котораго можно бы было познакомиться съ вопросомъ о колонистахъ. Въ этомъ отношеніи г. Клаусъ оказалъ чрезвычайно важную услугу, выпустивъ въ свѣтъ весьма объемистый томъ своихъ трудовъ, подъ названіемъ "Наши колоніи. Опыты и матеріалы по исторіи и статистикѣ иностранной колонизаціи въ Россіи". Хотя этотъ томъ, несмотря на свои шестьдесятъ съ лишнимъ печатныхъ листовъ, составляетъ только первый выпускъ всего сочиненія, хотя наиболѣе интересная его часть, именно, "общіе выводы объ относительныхъ достоинствахъ и недостаткахъ различныхъ общинныхъ распорядковъ и соображенія о возможности примѣненія опыта колоніи въ дѣлѣ колонизаціи и экономическаго устройства нашего сельскаго состоянія ", составитъ содержаніе второго выпуска, хотя, наконецъ, мы несогласны съ нѣкоторыми, весьма существенными выводами автора, о чемъ будетъ упомянуто ниже, все-таки и первая часть труда г. Клауса заключаетъ въ себѣ очень много поучительнаго и интереснаго матеріала, съ сущностью котораго мы и желаемъ познакомить читателей. Впрочемъ, настоящимъ очеркомъ мы не думаемъ ограничиться относительно книги г. Клауса и, по всей вѣроятности, не разъ еще въ другихъ случаяхъ будемъ пользоваться собранными въ ной свѣденіями по одному изъ наиболѣе важныхъ вопросовъ нашего времени -- о лучшемъ устройствѣ земледѣльческаго труда.
   Первое, что приходитъ на мысль при разсмотрѣніи бита колонистовъ, это вопросъ: какимъ образомъ они у насъ очутились, за чѣмъ, съ какою цѣлью были переселены, кому могли быть полезны? Первоначальная цѣль колонизаціи была чисто политическая. Правительство императрицы Елисаветы, нуждаясь въ подкрѣпленіи нашихъ пограничныхъ силъ на юго-западѣ, поручило навербовать за границей полки "изъ сербовъ" и поселить ихъ на свободныхъ земляхъ нынѣшняго Новороссійскаго края. Въ теченіи царствованія Екатерины II и Александра I, когда наше владычество въ предѣлахъ Урала съ одной стороны и Кавказа, Чернаго моря, Прута и Дуная съ другой, было окончательно упрочено, оказалось необходимымъ оживить эти громадныя степныя пространства осѣдлымъ земледѣльческимъ населеніемъ, съ цѣлью сдѣлать пріобрѣтеніе наиболѣе выгоднымъ и обезопасить его отъ обратнаго захвата враждебныхъ Россіи силъ. Эта-то причина и была началомъ колонизаціи изъ-за границы.
   Естественно представляется вопросъ: почему же ни въ томъ, ни въ другомъ случаѣ не обратились къ содѣйствію русскихъ силъ, а понадобилась иностранная помощь? Главнѣйшую часть русскихъ колонизаторовъ прошлаго вѣка составляли толпы бѣглыхъ. Къ южнымъ окраинамъ отовсюду стекались дворяне, попы, монахи, сектаторы и крестьяне. Одни бѣжали отъ царской службы, другіе отъ давленія Москвы, третьи отъ крѣпостной кабалы. Слѣдовательно, все это были элементы, враждебные правительству, съ которыми Москва считала для себя унизительнымъ входить въ какія выбудь сдѣлки и соглашенія. Она, напротивъ, гнала ихъ, захватывала ихъ снова и снова подвергала прежней кабалѣ. Понятно, что при такомъ способѣ дѣйствій, она никакъ не могла разсчитывать на ихъ содѣйствіе и должна была обратиться къ иностранцамъ.
   Но почему же не обратилось правительство къ содѣйствію русскаго крестьянства въ то время, когда понадобилось заселять уже окончательно пріобрѣтенныя земли?
   
   Для осуществленія этого, говоритъ г. Клаусъ, не доставало у насъ ни людей вообще, ни собственно надежныхъ "колонизаторовъ. Грустное положеніе въ то время нашихъ крестьянъ вообще и крѣпостныхъ въ особенности слишкомъ общеизвѣстно. Рисовать хотя бы давно минувшія времена варварскаго угнетенія, произвола личнаго и начальственнаго, лихоимства, истязаніи, плетей и ссылокъ -- задача слишкомъ тяжелая, чтобъ безъ особенной нужды останавливаться на ней.. Крестьянство наше въ то время было слишкомъ принижено и обезсилено, чтобы представить достаточные элементы для успѣшной колонизаціи въ тѣхъ размѣрахъ, какъ того требовали насущные государственные интересы. Но всякомъ случаѣ, колонизація исключительно русскими силами тогдашнихъ окраинъ Россіи потребовала бы такого періода времени, выждать который правительству казалось несовмѣстимъ съ пользами и потребностями государства.
   
   Но чтобъ привлечь иностранцевъ, понадобились многія важныя льготы и преимущества. Несомнѣнно, что еслибъ такія же льготы были предоставлены нашимъ крестьянамъ, то они тоже могли бы оказаться весьма недурными колонизаторами; но крѣпостное право и вообще всѣ тогдашніе государственные порядки не допускали и мысли о предоставленіи какихъ бы то ни было правъ, хотя бы и не въ примѣръ другимъ, русскимъ крестьянамъ. Льготы, даваемыя иностранцамъ, ни въ комъ не могли вызвать ропота и неудовольствія, тогда какъ тѣже льготы, предоставленныя русскимъ крестьянамъ, могли вызвать зависть и нѣчто еще болѣе серьезное у тѣхъ изъ нихъ, которые остались бы въ прежнихъ условіяхъ. А между тѣмъ льготы эти были такого свойства, что могли бы изъ самаго раззореянаго русскаго крестьянина сдѣлать превосходнаго колонизатора. Такъ, напримѣръ, переселенцамъ, желающимъ ѣхать въ Россію, немедленно давалось пособіе и путевые издержки принимались на счетъ казны; въ теченіи тридцати лѣтъ, ouït освобождались отъ всякихъ податей, налоговъ и повинностей; кромѣ даровой земли, имъ давались безплатно разныя сельско-хозяйственныя орудія, и "внутренняя юрисдикція" предоставлялась на ихъ собственное "благоучрежденіе", съ тѣмъ, что "наши начальники во внутреннихъ ихъ распорядкахъ никакого участія имѣть не будутъ;" противъ воли, никто но имѣлъ права брать ихъ въ военную службу, и т. д. Кромѣ этихъ общихъ льготъ, обѣщанныхъ иностранцамъ въ манифестѣ 1763 года, правительство входило въ частныя условія съ отдѣльными колоніями, точнѣе опредѣляя или даже расширяя льготы, обѣщанныя въ манифестѣ. Въ томъ же 1763 году была учреждена въ Петербургѣ "Канцелярія опекунства иностранныхъ" на правахъ особаго министерства; въ распоряженіе ея ежегодно отпускалось по 200,000 р., "пока впослѣдствіи не понадобится больше", на вспомоществованіе колонистамъ. При основаніи знаменитой колоніи Сарепта, учредители ея выговорили себѣ много важныхъ преимуществъ и привилегій; тоже самое дѣлали и другія колоніи. Но ни у кого эти привилегіи не достигали такихъ широкихъ размѣровъ, какъ у меннонитовъ. Правда, многія изъ этихъ льготъ были даны на основаніи манифеста 1763 года, но на практикѣ никто ими такъ широко не воспользовался, какъ моншотиты. При переселеніи ихъ въ Россію, имъ дано было земли по 65 десятинъ на каждое семейство, они навсегда освобождены отъ воинской и гражданской службы, отъ подводъ, работъ и постоевъ, имъ предоставлена десятилѣтняя льгота отъ всякихъ податей и дано право заводить фабрики и заводы, торговать и записываться въ гильдіи и цехи; на переѣздъ и первоначальное обзаведеніе имъ даны подводы и суточныя деньги, сѣмена на посѣвъ заимообразно "съ возвращеніемъ ихъ по времени", по 500 р. на каждое семейство въ видѣ ссуды и по 120 бревенъ, и кромѣ того, на все общество 6 жерновыхъ камней и нужный на постройку двухъ мельницъ лѣсъ. Независимо отъ этихъ, такъ сказать, внѣшнихъ, хотя и весьма существенныхъ удобствъ и выгодъ, правительство заботилось и объ устройствѣ внутренняго быта меннонитовъ. Въ случаяхъ, когда у колонистовъ оказывалось мало земли, имъ тотчасъ давали новую. Когда такъ называемое "хортицкое урочище" меннонитовъ пожелало увеличить свои владѣнія, то 150 семействъ были переведены на новое мѣсто, пространствомъ въ 110 тысячъ десятинъ, исключительно подъ меннонитскую колонизацію. Когда хортицкій округъ, съ оставшимися въ его распоряженіи 35 тыс. дес., спустя нѣсколько лѣтъ, снова почувствовалъ нужду въ землѣ, ему дали еще 10 тыс. десятинъ.
   Подъ вліяніемъ подобнаго рода льготъ и вообще правительственной заботливости, меннонитскія колоніи достигли значительной степени процвѣтанія. Вотъ какъ описываетъ ихъ г. Клаусъ:
   
   Меннонитскія колоніи вообще не велики. Обыкновенно они основывались каждая въ числѣ 13--50 земледѣльческихъ 65-десятинныхъ хозяйствъ. Многія изъ новыхъ колоній, по отсутствію проточныхъ водъ и неудобству запрудъ, устроились на колодцахъ. Отдаленнѣйшія поля отстоятъ здѣсь отъ усадебъ не далѣе!-- 5 верстъ; нарѣзка же колоніальныхъ дачъ съ меньшимъ средоточеніемъ угодій встрѣчается только въ немногихъ старыхъ колоніяхъ, основанныхъ въ то время, когда меннониты и не признавали еще возможнымъ добывать воду среди голой, возвышенной степи, довольствуя цѣлую колонію одной колодезной водой и запрудами. Всякая колонія распланирована самымъ правильнымъ и просторнымъ образомъ; усадьба каждаго двора, какъ равно расположеніе жилыхъ и хозяйственныхъ строеній, ихъ наружный фасадъ и внутреннее устройство -- повсюду одни и тѣже, отличаясь въ частности только большею или меньшею солидностью и обширностью, а также различіемъ строительнаго матеріала. Усадьбу каждой колоніи обвиваютъ лентой лѣсныя плантаціи; вдоль улицъ, но обѣ стороны, тянутся тѣнистые садики и цвѣтники... Ныстро мошгонитскія колоніи достигли невиданнаго у насъ благосостоянія и благоустройства. Въ степяхъ, гдѣ прежде не было ни воды, ни куста лѣсной поросли, точно волшебствомъ являлись одно за другимъ цвѣтущія поселенія, здоровая и изобильная колодезная вода, цѣлыя стада овецъ и отличной породы разнаго скота и лошадей, въ настоящее время въ одномъ молочанскомъ округѣ ростетъ болѣе шести милліоновъ разнаго рода деревъ и кустарниковъ. Каждая колонія имѣетъ свою школу, школьный домъ и хлѣбозапасные магазины. Сверхъ того, меннониты содержатъ высшія училища -- два русскихъ, въ Хортицѣ и Гальбштадтѣ и два реальныхъ, въ Гальбштадтѣ же и Орловѣ на Молочинѣ. У нихъ имѣются два вольнонаемныхъ врача, фельдшера и бабки.
   
   Въ чемъ же заключается причина такого невиданнаго у насъ благосостоянія въ сельскомъ быту? Вотъ одинъ изъ пунктовъ, на которомъ мы радикально расходимся съ г. Клаусомъ. Г. Клаусъ полагаетъ, что "не въ привилегіяхъ лежитъ истинная причина хозяйственнаго и общественнаго успѣха колоній", и что "почти одинаково привилегированное положеніе и тождество гражданскихъ условій всего колонистскаго состоянія сводятъ, въ концѣ концовъ, успѣхъ или неуспѣхъ каждаго отдѣльнаго водворенія къ одному и тому же фактору -- къ внутреннимъ распорядкамъ колоній но землевладѣнію". Почти такого же взгляда держалось и правительство, особенно съ того времени, когда стало смотрѣть на колонистовъ, какъ на людей, способныхъ своимъ примѣромъ улучшить наше сельское хозяйство. Очевидно, что въ его глазахъ, привилегіи, даваемыя колонистамъ, имѣли только второстепенное значеніе, вліяя единственно на привлеченіе къ намъ иностранцевъ; оно было убѣждено, что еслибъ было возможно переманить ихъ къ намъ безъ всякихъ привилегій, то они, съ помощію только своего генія, привычки трудиться и другихъ качествъ, съумѣли бы довести свое хозяйство до той же степени благосостоянія, какой достигли теперь, съ помощію привилегій. Оно разсчитывало, что русскіе крестьяне, оставаясь въ тѣхъ же условіяхъ, въ какихъ они находились во время крѣпостнаго права, могли бы сами улучшить свое положеніе, перенявъ отъ колонистовъ ихъ способы обработки земли, ихъ трудолюбіе, ихъ честность и т. д. Хотя г. Клаусъ смотритъ не совсѣмъ такъ на дѣло, но онъ, какъ мы сказали, точно также не придаетъ почти никакого значенія привилегіямъ колонистовъ.
   Но что такое привилегія? Если -- что несомнѣнно -- привилегіей слѣдуетъ считать тѣ льготы и пособія, какими пользовались колонисты, то г. Клаусъ изъ собранныхъ имъ же самимъ матеріаловъ могъ бы убѣдиться, въ какой степени важны эти привилегіи и какое имѣли онѣ значеніе для колонистовъ. Г. Клауса смутило, повидимому, то обстоятельство, что не всѣ колонисты, пользуясь приблизительно-одинаковыми правами, достигли одинаковой степени благосостоянія. Такъ, напримѣръ, онъ указываетъ на колоніи Радичевъ и Сарепту, изъ которыхъ первая пришла въ совершенный упадокъ, а вторая остановилась на точкѣ неподвижности и достигши извѣстной степени развитія, но только по продолжаетъ развиваться, по все болѣе и болѣе приходитъ въ упадокъ. Факты, дѣйствительно, заслуживающіе полнаго вниманія; по странно, какъ г. Клаусъ не принялъ на видъ, что эти колоніи пали или падаютъ вовсе не потому, что у нихъ были такіе, а не иные способы землевладѣнія, но совершенно но другимъ причинамъ. Главнѣйшую причину паденія Радичева слѣдуетъ искать въ характерѣ этой колоніи, какъ религіозной общины и обусловливаемыхъ этимъ характеромъ порядкахъ: въ соединеніи церковной и гражданской власти общины въ одномъ лицѣ, въ признаніи этой власти и ея приговоровъ "священными", въ томъ, что члены этой общины оказывались совершенно безправными передъ лицомъ своего старшины, и т. д. Самъ г. Клаусъ сознается, что
   
   радичевская коммуна, въ силу догматическаго значенія усвоенныхъ ею основныхъ началъ, по допускала и не могла допустить никакихъ уступокъ къ пользу гражданскаго положенія индивидуума; ей оставалось или окончательно застыть въ первоначально сложившихся условіяхъ, или разрушиться. И судьба Радичева разрѣшилась гораздо скорѣе, чѣмъ можно было ожидать при благопріятной обстановкѣ, данной обществу правительствомъ. Ни пособія, ни привилегіи не могли остановить разложенія коммуны, такъ какъ единственно способная на это сила -- прогрессивно-возрастающій терроръ -- была здѣсь немыслима.
   
   Сарепта не удалась вслѣдствіе подобныхъ же причинъ,-- преобладанія въ ней религіознаго характера передъ гражданскимъ. Къ тому же, нужно помнить, что Сарепта никогда не была самостоятельной колоніей, а находилась постоянно въ безусловной зависимости отъ центральнаго евангелическаго братства. Самое учрежденіе этой колоніи имѣло религіозныя цѣли -- миссіонерство. И хотя колонія никогда не достигала этихъ цѣлей, все-таки они мѣшали ей образовать изъ себя чисто-гражданское общество. Мы, напримѣръ, видимъ, что населеніе Сарепты, несмотря на самыя благопріятныя экономическія условія и частый приливъ свѣжихъ силъ, почти не увеличивается. А между тѣмъ, дѣло объясняется очень просто: уставъ братства до невозможности стѣсняетъ заключеніе брачныхъ союзовъ, разрѣшая браки только тѣмъ изъ членовъ общины, которые сдѣлались самостоятельными мастерами или хозяевами. При этомъ, самый выборъ невѣсты опредѣлялся по жребію, такъ что сходились люди разныхъ возрастовъ, безъ всякаго участія личнаго расположенія. "И сколько, замѣчаетъ самъ же г. Клаусъ, старыхъ холостяковъ и отцвѣтшихъ сестеръ сходили въ могилу, не получивъ права даже мечтать о бракѣ!"
   Мы не споримъ, однѣхъ привилегій и льготъ, то есть вообще благопріятныхъ экономическихъ и соціальныхъ условій бываетъ иногда недостаточно, чтобъ извѣстная масса народа сразу достигла благосостоянія, но во всякомъ случаѣ это главнѣйшее условіе, сравнительно съ которымъ всѣ остальныя могутъ имѣть только второстепенное значеніе и безъ котораго экономическое благосостояніе немыслимо. Примѣръ тѣхъ же меннонитовъ можетъ служить въ этомъ случаѣ превосходнымъ доказательствомъ.
   Дѣйствительно, исторія иностранныхъ колонистовъ не шла ровнымъ и прямымъ путемъ. Хотя основной манифестъ и обѣщалъ колонистамъ многія льготы, но въ осуществленіи ихъ на практикѣ часто происходили уклоненія отъ указаннаго пути. Въ исторіи колоній были періоды, когда они, не имѣя еще права "внутренней юрисдикціи" подчинялись вѣдомству общихъ учрежденій. И каждый разъ, когда это случалось, колонисты подвергались величайшимъ стѣсненіямъ и приходили въ уныніе. Вліяніе окружавшихъ ихъ порядковъ было такъ велико, что тысячи иностранныхъ выходцевъ попадали въ крѣпость къ разнымъ помѣщикамъ, несмотря на свои льготныя права. Къ 1797 году большинство нашихъ колоній, не имѣвшихъ еще своего собственнаго управленія, находились въ совершенномъ упадкѣ. Отовсюду изъ ихъ среды раздавались жалобы на злоупотребленія и всякія стѣсненія, которыя вызвали чрезвычайныя ревизіи и всѣ почти оказались справедливыми. Тутъ-то правительство поняло всю важность скорѣйшаго освобожденія колонистовъ изъ вѣдомства общихъ правительственныхъ учрежденій. Въ это время многіе колонисты дошли до такого плачевнаго состоянія, что даже сборъ съ нихъ по 3 рубля въ годъ оказался имъ не по силамъ и поступалъ крайне неисправно, несмотря на льготы въ податяхъ и повинностяхъ". Эти-то и подобные факты и вызвали правительственныя мѣры съ цѣлью изъять поселенцевъ изъ вѣдомства общихъ учрежденій, "дабы поселенные иностранцы съ уѣзднымъ казначеемъ и съ земскимъ исправникомъ или комкисаромъ никакого дѣла имѣть не могли". Въ такомъ же положеніи находились и меннониты, пока не получили прочнаго устройства своего быта и своихъ внутреннихъ распорядковъ. Поселившись на голыхъ степяхъ и прійдя въ соприкосновеніе съ мѣстнымъ начальствомъ, они впали въ уныніе и тяжкое раздумье о своей будущей судьбѣ. Они еще не знали, какъ отнесется къ нимъ высшее правительство,
   
   со стороны же мѣстной власти добра нечего было ожидать въ то время когда, не говори уже объ окраинахъ, даже въ центральныхъ губерніяхъ бывали примѣры, что весь составъ мѣстной судебно-административной іерархіи обличался въ систематическомъ злоупотребленіи власти, притѣсненіяхъ и грабительствахъ, и когда подобные примѣры являлись только малой долей зла, творившагося властями безнаказанно среди всеобщаго молчанія.
   
   Когда, наконецъ, меннонитамъ, взамѣнъ общей мѣстной власти, дано было особое попечительство, входившее самымъ заботливымъ образомъ во всѣ потребности населенія, когда явилась упомянутая нами выше "инструкція", тогда "повсюду въ колоніяхъ сразу обнаружилось вѣяніе иной жизни, иного духа -- духа справедливости, порядка и благоустройства. Прежній кошмаръ, прежнее уныніе уступили мѣсто бодрой дѣятельности и полной увѣренности въ свѣтлую будущность".
   Какимъ же образомъ, послѣ всѣхъ этихъ фактовъ, утверждать, что "не въ привилегіяхъ лежитъ истинная причина хозяйственнаго и общественнаго успѣха колоній," то есть, но въ тѣхъ льготахъ и порядкахъ, какими пользовались колонисты it которые были недоступны русскимъ крестьянамъ! Достигли-ли бы меннониты современнаго благосостоянія, даже при своихъ хорошихъ качествахъ, еслибъ находились въ такомъ положеніи, въ какомъ были государственные крестьяне того времени, не говоря, уже о крестьянахъ помѣщичьихъ? А положеніе ихъ было вотъ каково: всѣ государственные крестьяне находились подъ непосредственнымъ управленіемъ "сборщиковъ податей", которые безсовѣстно притѣсняли и обирали крестьянъ. Обираемые не имѣли законныхъ способовъ жаловаться на своихъ притѣснителей. О гражданскихъ правахъ крестьянина, справедливо замѣчаетъ г. Клаусъ, не было и не могло быть рѣчи; въ отношеніи правъ владѣнія, наслѣдованія и т. д. законодательство наше имѣло въ виду не поселянъ, а одни только привилегированныя сословія". Понятно, что при отсутствіи всякой заботливости со стороны правительства, хозяйственный бытъ крестьянъ находился въ самомъ плачевномъ положеніи. Прежде всего бросалось въ глаза ужасающее малоземеліе крестьянъ. Хотя правительство, обратившее вниманіе на этотъ предметъ, стало переселять ихъ на новыя мѣста, но вотъ цифры, показывающія, какимъ количествомъ земли обладали государственные крестьяне въ 1837 году: болѣе 275 тысячъ душъ имѣли всего но двѣ десятины на душу, 60 тысячъ менѣе одной десятины, а 63 тысячи душъ не имѣли ни земли, ни обзаведеніи. Отсюда происходили самовольныя переселенія, занятія свободныхъ земель безъ всякаго разрѣшенія и наемъ земли у помѣщиковъ, причемъ крестьянамъ приходилось платить вдвойнѣ -- и помѣщикамъ, и казнѣ. Но и тѣ крестьяне, которыхъ переселяло правительство, подолгу должны были ждать отвода слѣдуемыхъ имъ участковъ, причемъ оставались и безъ земли, и безъ всякаго содержанія. Иногда эта медленность была такъ велика, что крестьянамъ приходилось возвращаться на свои старыя мѣста -- разумѣется въ совершенно нищенскомъ видѣ. Недоимокъ повсюду накоплялось страшное количество. "Вслѣдствіе злоупотребительныхъ поборовъ земскихъ полицій -- говорится въ одномъ всеподданнѣйшемъ отчетѣ -- всѣ средства сельскихъ обывателей были поглощаемы этими поборами, а на долю казны оставались однѣ недоимки". И какія это были недоимки! Напримѣръ, въ 1814 году было сложено 30 милліоновъ рублей податей, а въ 1818 году, то есть четыре года спустя послѣ сложенія недоимокъ, ихъ снова накопилось до 26 милліоновъ. Конечно, недоимки слагались только тогда, когда уже не оказывалось ни малѣйшихъ средствъ къ ихъ взысканію. Изъ представленія бывшаго въ 1841 году полтавскимъ предводителемъ дворянства, впослѣдствіи сенатора Капниста мы узнаемъ слѣдующія подробности о мѣрахъ взысканія недоимокъ:
   
   Движимость, скотъ и овцы, одежда и рубища поселянъ были продаваемы съ публичнаго торга на базарахъ и ярмаркахъ; сами же поселяне были подвергаемы жестокимъ тѣлеснымъ наказаніямъ. Въ теченіи этого несчастнаго времени бѣдность поселянъ достигла такой степени, что на девять хозяевъ считалась одна пара воловъ, а земли оставалось не болѣе 2 1/2 десятинъ на душу. Поселяне боролись съ угнетавшими ихъ обстоятельствами, сохраняя нравственность, трудолюбіе и безкорыстіе своихъ предковъ; но когда всѣ вспомогательныя средства ихъ истощились, тогда веселость ихъ, трудолюбіе и безкорыстіе естественно замѣнились бездѣйствіемъ, уныніемъ и другими пороками, имѣвшими самое пагубное вліяніе на нравственность народную.
   
   Нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что тоже самое случилось бы и съ колонистами, еслибъ имъ пришлось жить бъ положеній нашихъ государственныхъ крестьянъ. Если, какъ мы видѣли, имъ ужо и приходилось впадать "въ уныніе и бездѣйствіе", изъ которыхъ ихъ выводила только усиленная заботливость правительства, то продолжительное пребываніе въ тѣхъ условіяхъ, среди которыхъ жили государственные крестьяне, убило бы въ нихъ всѣ ихъ "хорошія качества" и совершенно парализовало бы значеніе ихъ способовъ землевладѣнія. Такимъ образомъ, видно совершенно ясно, что если привилегіи и не были единственной причиной благосостоянія колонистовъ, то во всякомъ случаѣ составляли такое необходимѣйшее условіе, безъ котораго колонисты обратились бы въ нашихъ крѣпостныхъ или государственныхъ крестьянъ. Какъ же утверждать, что "не въ привилегіяхъ лежитъ истинная причина хозяйственнаго и общественнаго успѣха колоніи?"
   Мы желали бы, чтобы г. Клаусъ, хотя во второмъ выпускѣ своего почтеннаго труда, обратилъ вниманіе на этотъ промахъ, отнимающій у его изслѣдованія значительную часть несомнѣнныхъ достоинствъ и лишающій его того общественнаго значенія, какое оно могло бы имѣть.

-----

   На недостатокъ въ русской литературѣ сочиненій но вопросу объ общественномъ воспитаніи и образованіи въ Россіи пожаловаться нельзя. Какъ отдѣльныя изданія, такъ и журнальныя статьи, посвященныя этому предмету, являлись и являются у насъ бъ такомъ изобильномъ количествѣ, что можно подумать, будто этотъ вопросъ невѣсть какъ интересуетъ наше общество и будто онъ разработанъ уже вполнѣ основательно. На самомъ дѣлѣ этого вовсе нѣтъ; общество относится къ вопросу объ образованіи ни чуть не внимательнѣе, какъ и ко всѣмъ другимъ "вопросамъ", литература же его представляетъ по большей части сводъ общихъ разсужденій, не имѣющихъ почти никакого общественнаго значенія.
   Вопросъ о значеніи закрытыхъ учебныхъ заведеній и о вредѣ соединенія подъ одной кровлей общеобразовательныхъ курсовъ съ спеціальными точно также принадлежитъ къ числу тѣхъ, давно порѣшенныхъ вопросовъ, относительно которыхъ даже не существуетъ разногласія; трудно теперь встрѣтить кого пи будь, кто сталъ бы доказывать пользу такой системы; даже само правительство призвало ея вредъ, уничтоживъ или преобразовавъ цѣлый рядъ учебныхъ заведеній, устроенныхъ на началахъ закрытости. А между тѣмъ въ нашей литературѣ время отъ времени появляются сочиненія, весьма пространно разсуждающія объ этомъ порѣшенномъ вопросѣ. Таково именно сочиненіе г. П. У "Общественное воспитаніе и образованіе въ Россіи". Хотя подъ этимъ названіемъ иной читатель будетъ искать болѣе серьезнаго содержанія, чѣмъ толки о безполезности закрытыхъ учебныхъ заведеній, но онъ ошибется въ своихъ ожиданіяхъ. Кромѣ общихъ фразъ о значеніи общественнаго образованія, о необходимости отличать образованіе отъ воспитанія и т. д., онъ найдетъ только обстоятельное описаніе порядковъ, господствующихъ въ училищѣ правовѣденія, что собственно и составляетъ главную сущность книги. Все остальное есть приставки и приписки, съ цѣлью сдѣлать книгу солиднѣе но объему и современнѣе по содержанію. Это, впрочемъ, вполнѣ объясняется самымъ процессомъ составленія книги. Авторъ, окончивши курсъ въ 1860 году, и испытавъ на самомъ себѣ несовершенства училищной организаціи, задался благою мыслью -- помочь своимъ товарищамъ и будущимъ воспитанникамъ училища. Съ этой цѣлью онъ составилъ записки, назвавъ ихъ "матеріалами для усовершенствованія училища правовѣдѣнія" и въ рукописи представилъ ихъ по начальству. При этомъ онъ не полагался на свое силы; онъ, "какъ молодой человѣкъ, считалъ долгомъ какъ можно болѣе укрѣплять и просвѣщать себя зрѣлостью и опытностью особенно уважаемыхъ авторитетовъ", совѣтами и наставленіями которыхъ онъ и воспользовался. Представляя за тѣмъ свои записки по начальству, г. П. У. просилъ составить особую коммиссію, которая разсмотрѣла бы содержаніе этихъ записокъ и постановила бы но атому поводу свое рѣшеніе. Но прошло два, три, четыре, семь, восемь лѣтъ -- и результатовъ отъ своихъ "записокъ" г. П. У. не дождался. Тогда онъ рѣшился отпечатать записки отдѣльной книгой и прибавивъ къ нимъ нѣсколько предисловій и введеній, наполненными общими соображеніями, вы пустилъ книгу въ свѣтъ.
   Въ этомъ процессѣ составленія книги слѣдуетъ также видѣть причину и объясненіе тѣхъ противорѣчій между ея первою и второю частями, которыя бросятся въ глаза всякому читателю. Въ первой части авторъ совершенно отрицаетъ пользу закрытыхъ учебныхъ заведеній, тогда какъ во второй предлагаетъ различныя паліативныя мѣры для "усовершенствованія" училища. Но въ лицѣ г. П. У. это противорѣчіе объясняется, какъ сказано, самымъ процессомъ составленія его книги. Сочиняя нынѣшнюю вторую часть книги, то есть "записки" объ училищѣ правовѣдѣнія, онъ былъ еще молодымъ человѣкомъ, дѣйствовавшимъ подъ руководствомъ старшихъ, въ настоящее же время, прійдя въ возрастъ, усвоилъ себѣ болѣе основательные взгляды на училище, подъ вліяніемъ которыхъ и написалъ первую часть.
   Такимъ образомъ, книга г. П. У. никакого серьознаго значенія имѣть не можетъ: съ одной стороны, она полна противорѣчій и слишкомъ поверхностныхъ соображеній, съ другой -- наиболѣе существенная ея часть, посвященная училищу правовѣденія, была извѣстна подлежащему начальству гораздо раньше, чѣмъ публикѣ. Еслибъ г. П. У. выпустилъ свои "записки" въ то время, когда онѣ только что были составлены, то есть въ 1860 году, то заключающіеся въ нихъ матеріалы могли бы служить довольно важнымъ подспорьемъ для скорѣйшаго разрѣшенія возбужденнаго тогда вопроса о вредѣ закрытыхъ учебныхъ заведеній; но теперь эти матеріалы ничего не прибавятъ къ тому, что уже извѣстно всѣмъ изъ другихъ источниковъ.

П. Г.

"Дѣло", No 5, 1869

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru