Фудель Иосиф Иванович
Восточный вопрос

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Памяти К. Леонтьева).

   "Преемство от отцов": Константин Леонтьев и Иосиф Фудель: Переписка. Статьи. Воспоминания
   СПб.: Владимир Даль, 2012. -- (Прил. к Полному собранию сочинений и писем К. Н. Леонтьева: В 12 т. Кн. 1).
   

ВОСТОЧНЫЙ ВОПРОС

(Памяти К. Леонтьева)

I

   Кто теперь думает о так называемом восточном вопросе? И что он такое на самом деле?
   Последние 20--25 лет этот вопрос в сознании нашего поколения ни разу не поднимался властно, приковывая к себе общее внимание. Все это время он был где-то вне поля нашего зрения; о нем только слышали туманно, неясно, как о чем-то далеком (не в будущем, а в прошлом), как о какой-то сказке, слышанной когда-то в далеком детстве. А, между тем, в период именно детства современных зрелых мужей восточный вопрос был средоточием мысли и мечтаний наших отцов, по крайней мере, тех из них, в ком билось русское сердце.
   Формулировать точно этот вопрос нельзя. Всегда, во все периоды русской жизни он был скорее инстинктивно чувствуем, чем логически понимаем. Но всегда решительно с решением восточного вопроса было связываемо представление о завоевании нами Царьграда. Это последнее было движущим моментом самого вопроса. Для чего? И что дальше будет? Об этом спорили. Бесспорно было одно: занятие Константинополя. Это было бесспорно для наших отцов, дедов и прадедов. И если оглянемся мы далее в глубь веков, то, пожалуй, это же инстинктивное чувство влекло наших далеких предков на юг, к грекам, к Царьграду. Это были "святые упованья" по поэтическому выражению Ф. Тютчева, это
   
   То, что обещано судьбами
   Уж в колыбели было ей (т. е. России),
   Что ей завещано веками
   И верой всех ее Царей,
   То, что Олеговы дружины
   Ходили добывать мечом,
   То, что орел Екатерины
   Уж прикрывал своим щитом...
   
   Но бессознательное и инстинктивное, "завещанное веками", получило свое объяснение в трудах наших славянофилов в половине прошлого столетия. Они старались все явления русской исторической жизни осмыслить, дать им логическое объяснение под углом зрения своеобразного прошлого России и ее великого будущего. А это великое будущее они связывали с судьбами всего славянского міра, т. е. с освобождением всех славян и с объединением их во всеславянский союз с Россией во главе. Столицей же этого союза должен быть Царьград, тем более, что освобождение балканских славян мыслилось всегда с изгнанием турок из Константинополя. Вот в этом и заключается решение восточного вопроса.
   И в стихах, и в прозе, и в научных трактатах эта тема немолчно повторяется в течение почти полустолетия теми русскими людьми, коих в насмешку прозвали славянофилами. Но, конечно, не одна любовь к славянам, как таковым, не одна мысль о племенном их только единстве вдохновляла лучшие русские сердца. Не о механическом только объединении мечталось, а о чем-то внутренно-грандиозном, о каком-то новом міре, долженствующем возникнуть не механически, а таинственно-органически и, пожалуй, даже чудесно, на почве объединения славян.
   Н. Я. Данилевский в своем капитальном труде "Россия и Европа" указывает, что, обладая Константинополем, "Россия вступила бы в свое историческое наследие и явилась бы восстановительницей Восточной Римской Империи, подобно тому, как некогда монархия Франков восстановила империю западную, и таким образом начала бы новую славянскую эру всемірной истории". А Ф. Тютчев в своих политических заметках еще в 40-х годах писал: "Восточная Империя -- это Россия в окончательном виде... Душой ее -- Православная Церковь, телом -- славянское племя".
   Вот здесь впервые мы уже слышим намек на значение в восточном вопросе начала церковного. Это только намек, как ощущение какой-то духовной цели, высшей, чем все политические цели, заключающиеся искони в основе восточного вопроса. И нужно было гениальное прозрение Ф. Достоевского, чтобы в 1877 году выразить это ощущение с неподражаемой силой и простотой в своем "Дневнике Писателя": "Не один только великолепный порт, -- писал он, -- не одна только дорога в моря и океаны связывает Россию столь тесно с решением судеб рокового вопроса, и даже не объединение и возрождение славян... задача наша глубже, безмерно глубже. Мы, Россия, действительно необходимы и неминуемы для всего восточного христианства и для всей судьбы будущего православия на земле, для единения его. Так всегда понимали это наш народ и государи его... Одним словом, этот страшный восточный вопрос -- это чуть не вся судьба наша в будущем. В нем заключаются как бы все наши задачи и, главное, единственный выход наш в полноту истории"...
   

II

   Удивительно, как в понимании значения для нас восточного вопроса и в понимании смысла его сошлись два такие противоположные художника мысли и слова, друг друга не любившие, как Ф. Достоевский и К. Леонтьев. Но первый* понимал вопрос художественным прозрением, второй понимал его как реальный политик-мыслитель. На отношении К. Леонтьева к этому вопросу надо остановиться подробнее.
   С 1863 года по 1874-й К. Леонтьев прожил на Востоке. Туда он поехал почти славянофилом, -- по крайней мере, он стоял с ними на одной общей почве -- на вере в особое культурное призвание России. Это призвание он связывал с надеждой на своеобразие славянской культуры, как и все славянофилы, но слишком скоро, наглядно, так сказать, разочаровался в этом. И уже в 1884 г. в своей книге "Восток, Россия и Славянство" ярко, живописно рассказал о крушении своих былых надежд. "Я верил и тогда, -- говорит он, -- верю и теперь, что Россия, имеющая стать во главе какой-то ново-восточной государственности, должна дать міру и новую культуру, заменить этой новой славяно-восточной цивилизацией отходящую цивилизацию романо-германской Европы"... "Но, как Данилевский, -- продолжает он, -- в своей книге слишком верит в славян, слишком исключительно надеется на них, так и я сам в свое время, живя в Царьграде, слишком в них верил, слишком надеялся на самобытность их духа. Позднее и даже очень скоро я понял, что все славяне, южные и западные, именно в этом, столь дорогом для меня культурно-оригинальном смысле, суть для нас, русских, не что иное, как неизбежное политическое зло, ибо народы эти до сих пор в лице "интеллигенции" своей ничего, кроме самой пошлой и обыкновенной современной буржуазии, міру не дают"... "Старые славянофилы воображали себе, что затмение турецкого полумесяца повлечет за собой немедленно яркий восход сияющего православного солнца на христианском Востоке... И как ошибочны эти надежды, как призрачен этот яркий, своеобразный культурный идеал! Горькая ошибка наша; поправим ли мы ее?.."
   Но разочарование в славянах не поколебало в К. Леонтьеве его веры в культурное будущее России, только заставило его переместить точку опоры для своего культурного идеала. Этой точкой опоры или основой К. Леонтьев, тогда уже сам лично православно-верующий, признал православие. С этого момента вся его умственная сила, весь его гений направлены были на защиту Церкви и церковных интересов, на раскрытие значения для нас "византизма" не только для здорового культурного развития России, но и для спайки пока еще разрозненного восточно-православного міра. Он мечтал о новой своеобразной культуре и осуществление этой мечты связывал с обладанием Царьградом. "Ни всеславянский союз с Россией во главе, -- писал он, -- в который вошли бы исключительно одни славяне, ни более естественный и более сильный великий восточный союз, частями которого стали бы volens-nolens и румыны, и греки, и армяне, вследствие племенной и политической черезполосности Востока, ни та, ни другая конфедерация немыслима без союзной столицы в Царьграде, это понимать обязан всякий русский; это знают государственные люди Запада и оттого-то они противополагают, насколько могут, свое veto каждому естественному движению нашему на юго-востоке"... "Царьград -- есть тот естественный центр, к которому должны тяготеть все христианские нации, рано или поздно (а может быть и теперь уже) предназначенные составить с Россией во главе Великий Восточно-Православный Союз"...
   Всем, мало-мальски знакомым с произведениями К. Леонтьева, известно его отношение к европейскому прогрессу, его ненависть к пошло-буржуазному мещанскому строю и тому эгалитарному историческому прогрессу, который и Россию поставил на колею уравнительно-либеральных реформ. Эта пламенная ненависть у К. Леонтьева утолялась несколько, не скажу -- только мечтами, а основательными ожиданиями, что исторические судьбы приведут Россию к образованию Восточно-Православного Союза, а это, в свою очередь, насильственно поставит Россию на новую колею исторического пути. "Скорая и несомненно (судя по общему положению политических дел) удачная война, -- писал К. Леонтьев еще в 1882 году, -- долженствующая разрешить восточный вопрос и утвердить Россию на Босфоре, даст нам сразу тот выход из нашего нравственного и экономического расстройства, который мы напрасно будем искать в одних внутренних переменах. Раз вековой сословно-корпоративный строй жизни разрушен эмансипационным процессом, -- новая прочная организация на старой почве и из одних старых элементов становится невозможной. Нужен крутой поворот, нужна новая почва, новые перспективы и совершенно непривычные сочетания, а главное -- необходим новый центр, новая культурная столица".
   Это все нужно и потому еще, что новая колея нашей исторической жизни зависит от того или другого положения нашей Церкви и от того или другого положения вселенского престола на Босфоре. А одно с другим связано. "Для восточно-славянского міра, -- пояснял К. Леонтьев, -- нужно как можно менее единства государственного, политического в тесном смысле и как можно больше единства церковного"... "Необходима несравненно большая противу прежнего близость друг к другу местных национальных церквей; ибо слишком тесная зависимость этих местных церквей там -- от светской власти, здесь -- от демагогических влияний и сравнительно слишком большая их независимость друг от друга или от какого-нибудь общего церковного центра -- становятся при новых условиях жизни положительно вредны и опасны для православия"... (курсив везде К. Леонтьева). "Нам прежде всего нужен вселенский престол на Босфоре для дальнейшего церковного домостроительства, какой бы крови человек ни восседал на этом престоле. Престол этот вскоре должен или совершенно пасть, или стать вселенским не по имени одному, а по действительному значению".
   Представим себе на минуту, что это желание осуществилось. Представим себе только начало этого осуществления, т. е. только занятие нами Константинополя. Ведь это же сразу поставит пред нашей церковной властью, да и пред государственною такие новые условия существования, которые должны, безусловно, выбить нас из нашей стародавней колеи. Ведь мы станем тогда лицом к лицу с вселенским патриархом, который окажется в нашей области. Умалится ли от этого положение патриарха или возвысится до необычайной степени? И что мы сами будем делать, т. е. в каком положении будет наше церковное управление с обер-прокурором во главе? Не выведет ли это русскую Церковь из того искусственно (и искусно) поддерживаемого равновесия современного ее положения, из которого добровольного и скорого выхода не предвидится? Не будет ли это началом конца петербургского периода церковной жизни? Не заставит ли это поневоле (если не хотим по доброй воле) обратиться к каноническому строю жизни и восстановить при помощи вселенского патриарха утерянное и забытое?...
   Подобных вопросов возбуждается очень много. Ответ на них даст будущее, быть может, очень близкое. И только тогда раскроется истинный смысл загадочного для нас и "рокового", по выражению Достоевского, восточного вопроса.
   

III

   Роковым этот вопрос может оказаться для нас в том случае, если мы будем совершенно не готовы в момент его решения. Неготовность надо понимать не в смысле военном (хотя и это очень важно), а в смысле идейном, в смысле понимания всей важности этого вопроса для нашего будущего. Быть или не быть России -- вот как ставится вопрос всем ходом нашей истории. Иначе сказать, -- быть ли России только обширною территорией со множеством населяющих ее народностей, или же государством с ясно выраженною идеей его существования. В первом случае будет только зоологическое существование; государство может расти и увеличиваться; но настанет момент, когда оно окажется колоссом на глиняных ногах, как это было с Римскою Империей. Во втором случае будет существование высшего порядка, оправданное призванием и одухотворенное идеей; и такое государство сохраняет свои силы до тех пор, пока не изживет свою идею.
   Одухотворенность политики и государственного строительства наших предков -- вне всякого сомнения. Оттого Россия не только росла, но и прочно усваивала все приобретения; воодушевляла ее идея распространения Православия и борьба с иноверными, а цементом служила православная жизнь и слуг государевых, и самого народа. Этою же идеей объясняются все наши многочисленные войны с Турцией, наше движение к югу. В борьбе за улучшение быта христиан в Турции или за освобождение их вписаны русским народом самые лучшие страницы в его историю. Сколько воодушевления было в последнюю русско-турецкую войну, какой подъем духа и самоотвержения! Это еще у нас на памяти, и счастливы мы, что пережили это. Но затем наступили сумерки безыдейности. Берлинский трактат и уничтожение плодов нашего исторического подвига как бы погасили в нас идеалистические стремления, и восточный вопрос стал для большинства не то легендой, не то старым пережитком, не заслуживающим внимания. Как реакция предыдущему настроению, на первый план встали интересы экономические и территориальные. Силы государственные надолго отвлечены новыми задачами нашей политики на Дальний Восток. Туда переместился центр тяжести, если не помыслов наших и мечтаний, то, во всяком случае, интересов. Не в упрек я это говорю, потому что велики задачи наши и на Дальнем Востоке. Нам нельзя не стать твердою ногой на Тихом океане, иначе мы задохнемся. Но задачи эти -- хлеба насущного и обороны. Ради них нельзя забывать нашего идейного призвания, -- того, из-за чего и деды, и прадеды наши складывали свои головы. Особенно нельзя забывать их теперь, когда узел міровых событий явно завязывается на Ближнем Востоке.
   В черновых тетрадях покойного К. Леонтьева мне попалась недавно такая запись: "Окончание восточного вопроса значит:
   1) присоединение Царьграда к России с подходящим округом в Малой Азии и во Фракии; 2) образование на развалинах Турции православной (а не чисто-славянской) конфедерации из четырех разноплеменных православных государств: Греции, Сербии (единой), Румынии и Болгарии, и 3) (если возможно) то и присоединение остатков Турции и всей Персии к этой конфедерации". Писано это было более 20 лет тому назад, но как будто сегодня, до такой степени мысль К. Леонтьева совпадает с современным соотношением реальных сил и интересов на Балканском полуострове. Балканская конфедерация -- да ведь это задача завтрашнего дня, и предвидения К. Леонтьева и в этом будут оправданы. Но в дальнейшем?
   Обстоятельства для нас благоприятно складываются. Но против нашего желания и может быть неожиданно для нас гроза на Ближнем Востоке становится неминуемой. Восточный вопрос встает пред нами снова загадочный и страшный, но только потому и страшный, что полон неизвестности по отношению к нам самим. Выдержим мы это историческое испытание или нет? Понимаем ли мы, что оно неизбежно? Способны ли, готовы ли мы в критический момент все поставить на карту, чтобы сохранить за собой свое вселенское призвание? Или мы отказались уже от своих исторических преданий и порвали всякую связь со своими отцами?
   Какие все мучительные вопросы!
   

КОММЕНТАРИИ

   Впервые: МВед. 1911. 12 нояб. No 260. С. 2. Подпись: Прот. И. Фудель.
   Печатается по тексту первой публикации.
   
   С. 377. ..."святые упованья" ~ Уж прикрывал своим щитом... -- Цитируется стихотворение Ф. И. Тютчева "Нет, карлик мой! трус беспримерный!.." (1850). В последней строке должно быть: "Уж прикрывал своим крылом".
   С. 378. ...обладая Константинополем, "Россия вступила бы в свое историческое наследие ~ начала бы новую славянскую эру всемірной истории". -- С небольшими неточностями цитируется гл. XIV ("Царьград" книги Н. Я. Данилевского "Россия и Европа" (Данилевский. С. 324).
   С. 378. "Восточная Империя -- это Россия в окончательном виде... Душой ее -- Православная Церковь, телом -- славянское племя". -- Цитата (с измененным порядком фраз) из незавершенного трактата Ф. И. Тютчева "Россия и Запад" (1849; материалы к VI главе). Фуделю, как и Леонтьеву, фрагменты этого незавершенного произведения были известно по книге И. С. Аксакова "Федор Иванович Тютчев" (1874; гл. VI). См.: Аксаков И. С. Биография Федора Ивановича Тютчева. С. 225.
   С. 378. "Не один только великолепный порт ~ единственный выход наш в полноту истории"... -- Цитируется "Дневник писателя за 1877 год" (Март. Глава первая. III. Самые подходящие в настоящее время мысли; Достоевский. Т. 25. С. 74).
   С. 379. "Я верил и тогда ~ міру не дают"... -- Цитаты из "Дополнения к двум статьям о Панславизме (1884 года)", написанного специально для сборника "Восток, Россия и Славянство" (71, 268--269).
   С. 379. "Старые славянофилы воображали себе ~ поправим ли мы ее?.." -- Цитата из статьи "Письма отшельника" (1879; 71, 545).
   С. 380. "Ни всеславянский союз ~ движению нашему на юго-востоке"... -- Цитата из пятой главы очерка "Мои воспоминания о Фракии", включенной в несколько обновленном виде в сборник "Восток, Россия и Славянство" как отдельная статья ("Одна глава (V-я) из статьи "Мои воспоминания о Фракии"", 1879). См.: 71, 530. У Леонтьева: "на юго-восток".
   С. 380. volens-nolens -- волей-неволей (лат.).
   С. 380. "Царьград -- есть тот естественный центр ~ предназначенные составить с Россией во главе Великий Восточно-Православный Союз"... -- Цитата из статьи "Храм и Церковь" (1878; 71, 516).
   С. 380. "Скорая и несомненно (судя по общему положению политических дел) удачная война ~ новая культурная столица". -- Цитата из VI-ой главы "Писем о Восточных делах" (81, 85).
   С. 381. "Для восточно-славянского міра ~ по действительному значению". -- Цитаты из "Дополнения (1885 года)" к статье "Русские, греки и юго-славяне" (71, 488--489). Последний фрагмент представляет собой включенную в это "Дополнение" цитату из очерка "Майносские староверы" (1884).
   С. 383. ...стать твердою ногой на Тихом океане... -- Используется крылатая строка из поэмы Пушкина "Медный всадник" ("Ногою твердой стать при море").
   С. 383. "Окончание восточного вопроса ~ к этой конфедерации". -- Цитата из незавершенной статьи "Кто правее?" (82, 131). У Леонтьева слова "Православной" и "чисто-славянской" подчеркнуты.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru